В пятом классе на уроке труда мы проходили кройку и шитье, и сумели за год пошить фартук и трусы. Меня даже похвалила учительница.
А в шестом нас стали обучать слесарному делу и я принесла за урок труда трояк в четверти. Это был позор!
Шел 1963 год. Весь год мы пилили... Я все время то перетачивала, то недотачивала.
Нужно было пластину толщиной 5-6 миллиметров, зажать в тиски и сточить напильником края до нужных размеров. Размеры указывал наш учитель Виктор Никифорович (Никифирыч) Рабочая косточка!
Отличникам, края нужно было сточить чуть-чуть. Те, кто смотрел ему в глаза и все время повторял: Виктор Никифорович, Виктор Никифорович, стачивали побольше. А все остальные, и я конечно , по два-три сантиметра с каждой стороны. На уроке стоял дикий скрежет и мои руки уже не отмывались от металлической стружки. Папа расстроился.
-По слесарному делу- три, не пойдет! А ну неси свою пластинку с размерами! И он на станке превратил пластину в настоящую детальку! Он ее даже отшлифовал и сгладил края.
-Чтоб в руки было приятно взять! Если он поставит не пять, то он... (и папа постучал по столу) дундук!
Я завернула пластинку в газету и понесла Никифирычу. Он посмотрел, нахмурил брови и сказал:
-Два! Ты за кого меня принимаешь!? Я что, дундук?!
Я была обижена за двойку и после урока вместо того, чтобы пойти домой, отправилась к подружке Наташке. Мы пошли с ней искать деньги. Я их никогда не находила, и в основном сопровождала Наташку от одной остановки к другой. Она бережно складывала, найденные монетки в спичечный коробок и совала свой клад в валенок. Вечером я заявилась домой.
Папа был в приподнятом настроении, он всегда вечером был веселый, потому что выпивал рюмашку.
-Ну как? Сьел твой Никифирыч?
Нет! Это мы с тобой сьели...
И тут вмешалась мама:
-Я бы сходила в школу, но дело-то слесарное! И папа засобирался.
Благо дело, он был откомандирован на конференцию, как передовик производства, и время было.
Папа любил красиво одеваться. Он всегда очень долго собирался перед выходом на улицу и мы с мамой наряжали его с особой тщательностью. Папа одел светлый костюм, желтую рубашку с ярким галстуком и мы вполне счастливые пошли в школу.
Я любила с ним ходить, это были минуты блаженства. Мы всегда держались за руку и всем было понятно, что это идут папа с дочкой.
Мы подошли к учительской и вдруг выходит с журналом под мышкой наш трудовик.
Немая сцена! Папа опомнился первым.
-Витек! Ты чо тут делаешь?
-Да я, это! сказал Никифирыч.
-Кто ж тебя взял, ты ж того! Я тя с работы выпер, а ты здесь!? Ты ж дундук!
И папа постучал по лбу! Ты во!
Надо сказать, что папа не был красноречив и когда волновался, и вовсе вылетали одни междометия или совсем неподходящие слова.
-Дак откуда я знал, что это твоя дочка!? Она белобрысая, а ты вон какой! сказал Никифирыч.
Мне стало страшно, а вдруг папа в сердцах скажет, что я ему неродная , к тому же папа явно вел себя непедагогично. И слезы хлынули сами по себе. Но папа резко заявил:
Я тебе, Витька, два раза говорить не буду! Ты мне пары будешь ставить на том свете! Усек?
За следующую четверть Никифирыч мне поставил четверку, Хотя с тех пор, как в школе побывал папа, он на меня не мог смотреть...
А папа ежедневно меня спрашивал, не обижает ли меня этот дундук, которого он выгнал из бригады за профнепригодность.
Когда я стала взрослой, то любила вместе с моим дорогим папой, вспоминать учителя по труду. А папа добавлял:
Так он же был дундук! Я б ему поставил пару! и весело хохотал, да так задорно, будто это он преодолел злополучный урок труда в шестом классе, а не я.
Так в жизни было всегда. Он пропускал через себя все мои переживания. Я его обожала и тоже, в любой момент готова была подставить свое плечо и бежать к нему куда угодно навстречу.