Стр.71-74
...Вертолёт МИ-8 везли на борту «Маркова» в полуразобранном состоянии. Первая попытка его собрать оказалась неудачной и могла закончиться весьма плачевно не только для вертолёта, но и для моего нового соседа по каюте Бориса Симховича. Он числился в морском отряде антарктической экспедиции и проводил совершенно засекреченные гравиметрические исследования, поэтому располагал довольно большим запасом свободного времени. Конечно же, он никак не мог пропустить мероприятия по выгрузке и сборке вертолета.
По рассказам моего соседа, «марковцы» на скорую руку подыскали большую плавающую льдину под вертолёт, необходимый для проведения ледовых разведок, без которых было бы затруднительно дальнейшее продвижение наших судов.
Чтобы сделать крупные кадры, Борис Симхович, повесив на плечо своё видавшее виды фоторужьё, сделанное на базе аппарата «Зенит», спустился на льдину.
Западный ветер стал сносить её в дрейф вместе с ошвартованным судном и медленно гнать на ближайшее ледовое поле. Работы стали сворачивать, быстро подняли на борт фюзеляж вертолёта, ящики с лопастями, освободили ледовые якоря, которые держали корабль, и дали ход. Причём всё делалось настолько спешно и непредсказуемо для моего соседа, что он просто не успел среагировать на этот аврал. Он замешкался у группы аделей, выскочивших на лёд неподалёку и с любопытством позировавших перед «дулом» его фоторужья. И только тогда, когда судно всклокотало воду винтом, наш любитель фотоохоты понял, что «поезд уходит». Оценив обстановку, Борис Симхович принял единственное решение – «догнать последний вагон». Альтернативы не было. Он добежал до края льдины...
И здесь надо отдать должное нашему отечественному разгильдяйству и беспечности. Сколько раз они выручали нас в, казалось бы, совершенно безвыходных ситуациях. Так случилось и в тот памятный вечер: по разгильдяйству или по беспечности (мы будем думать, всё-таки, что по торопливости и создавшимся внезапно форс-мажорным обстоятельствам) штатный трап, спущенный на льдину, не успели приподнять. А он в тот момент оказался единственной ближайшей точкой между неотвратимо уходящим судном и брошенным на этой льдине гравиметристом, которому не оставалось ничего иного, как совершить рекордный в своей жизни прыжок на нижнюю площадку приспущенного парадного трапа. Расстояние оказалось слишком велико, чтобы можно было надеяться «приземлиться» на ноги. Поэтому он сумел зацепиться за трап только руками, а ноги, естественно, оказались в море Уэделла, которое сразу же наполнило его сапоги и быстро пропитало ватные штаны водой, близкой к температуре замерзания. Крики о помощи, заглушенные работой судовых машин, безвозвратно тонули в вечернем воздухе, а под борт в районе трапа, как назло, никто не догадался посмотреть. Пришлось испытывать все прелести непредусмотренного моржевания.
По прошествии энного времени он понял, что долго такой буксировки не выдержит. Остро осознав, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», а в руках у него, слава Богу, не соломинка, а целый пароход, Борис Симхович, напрягшись и собрав остатки сил, с третьей попытки подтянул своё утяжелённое намокшей амуницией тело. И это ему удалось. Как неуклюжий тюлень, он вполз на трап, поднялся к себе в каюту, молча переоделся и через две недели поведал мне эту самую историю.
– Вы думаете, передо мной прошли чередой картины прожитых лет, когда я висел за бортом, – делился со мной новый сосед по новой каюте, – и я раскаивался в содеянных мною ошибках и плакал? Или с ужасом думал, что меня в этот миг за яйца схватит прожорливая касатка? – Ничуть не бывало! Единственной моей мыслью было не замочить фотоаппарат, который висел у меня на шее под ватником. О! Если бы не эта мысль... Возможно, что она меня и спасла, так как она была проста и естественна и придала мне силы. Думай я о чём-нибудь другом, отвлечённом, я бы вряд ли справился с ситуацией. Вы себе не представляете, с какими трудностями я доставал этот аппарат в Союзе. За него я боялся больше, чем за себя. Впрочем, если честно признаться, была тогда у меня и ещё одна мысль – как бы не попасться на глаза старпому, так как вдобавок к этой купели он наверняка присовокупил бы выговор с занесением в личное дело: «за грубое несоблюдение правил техники безопасности». Но создаётся впечатление, что никто не видел моего «подвига». И это хорошо. Это гораздо лучше, нежели о нём узнали бы все, окажись трап во время моего беспримерного прыжка чуть-чуть дальше. В таких ситуациях жизнь можно смело измерять в секундах и сантиметрах.
– Правда, у меня остаётся подозрение, – добавил рассказчик, – что старпом всё подстроил специально. Но, увы, это не доказуемо. Во всяком случае, при моих пространных намёках на подвох с его стороны он делает «каменную морду». Но, согласитесь, Сергей Павлович, несмотря на все злоключения, не каждый может похвастать, что он купался в самом холодном, самом чистом и самом южном море.
– И самом дальнем, – добавил я.
– Да, это многое окупает. Но сейчас я задумываюсь над другой ситуацией: «Что было бы, если б я остался на льдине?» Конечно, славу Папанина я вряд ли разделил бы. Скорее всего, через какое-то время просто стали бы появляться газетные сообщения о появившемся в Антарктиде в окрестностях ледника Бранта снежном человеке еврейского происхождения ... У меня есть товарищ, – сделав продолжительную паузу, добавил рассказчик, – который всегда за подобными сообщениями почему-то ждёт повышения цен. Правда, он математик и наверняка нашёл какую-то зависимость между этими, казалось бы, нестыкуемыми вещами.
Чтобы не испытывать судьбу второй раз, Борис Симхович наблюдал сборку вертолёта на новой льдине уже с палубы, не спускаясь на лёд.
– Так будет надёжней, – говорил он, выискивая нужный ракурс для съёмки.