Утро. Чертовски хмурое утро. Это морщинистое небо и не менее морщинистое лицо. Всё напоминает о моём дне рождения.
Отвоевав последнюю ногу у своей кровати - купленной ещё задолго до первой чистки -, я отправился на кухню.
Исполняя роли отрицательных героев в собственных снах, я вынужден быть святым в жизни. Интересно, мои жертвы согласились бы выпить пива, будь они чуточку реальными.
Кафельный океан безмолвствовал, холодильный мыс был на горизонте, апсель отсутствовал, от чего ход был тяжёлым.
К чёрту всю эту маринистику. Я хочу курить.
Окурки тлеют в гранёном Освенциме. Табачный геноцид какой-то. Меня передёргивает от этой мысли, но на последнюю затяжку эгоизма хватает.
День изо дня те же движения рук, ног, глаз, учащенное биение сердца, когда ты зол, счастлив, отсутствие…
*****. Онанизм мысли прервал грёбаный звонок.
- Да!
- Макс О’Прайм?
- Да!
- Вам необходимо сегодня явиться в Адаптационный Департамент.
- Что? Зачем?
- Всё узнаете на месте. Всего хорошего.
- И вам.
Поезд ближнего следования, разрезая урбанистический ландшафт, несётся с огромной скоростью. Огромной только для провинциальных отбросов - небольшие поселения которых в основном располагаются около канализационных труб на окраине -, горожане в свою очередь смирились и с тем, и с теми.
В вагоне душно. Можно на руке инвалида с одним пальцем сосчитать тех, кто не источает зловоние. Девушка напротив меня водит глазами по книге. Однозначно студентка. В местах, где ей приходится читать по слогам, она надувает губы.
Как и Эйнштейн, заостряю внимание на мелькающем фоне в поисках ответов на вопросы, только вот он их нашёл, а я - нет. Пока.
Моя станция.
Стая пыльного планктона постепенно наполняет кабинет. В этом бюрократическом аквариуме я чувствую себя случайным смехом среди стонов в аду. Мысленно уменьшаюсь до размеров своей мечты – кружки с кофе.
Латентный моральный труп ждёт от меня проявления защитной реакции на всепоглощающую нас тишину. Но это моя игра. Он делает первый шаг. Вот он – вкус победы!
- Макс О’Прайм, вы должны понимать, что находиться на попечительстве Народной Общины два года – это слишком.
- Да, но…
- Всвязи с этим я принял решение лишить вас права иждивенства.
- Но…
- Я понимаю, что ваше психологическое состояние не будет способствовать плодотворной умственной работе. Именно поэтому я готов предложить вам ряд вакансий, которые, пусть, и будут не соответствовать вашей профессиональной ориентации, но, отнюдь, не станут менее оплачиваемыми.
- Хм…
- Подробней на ваши вопросы ответят операторы. Всего хорошего.
- И вам.
Тысячи китайцев кромсают бумагу ножницами. Эта вакханалия на жёлтом фоне даже меня - расиста - радует.
- Пощтальон. - Не думал, что приговор мне будет выносить шепелявое чудовище. Суд окончен. Все свободны. Кроме меня…
- Вам письмо.
- Прощтите?
Перестаю злорадствовать и возвращаюсь домой. Завтра тяжёлый день. Рабочий день.
Я смотрел на него. А он на меня - нет. Он был мёртв. А я - нет. Мы - оба со своими недостатками - были. Его глаза могли сказать больше любого пророка. Тогда мне казалось, что он просто устал жить и поэтому умер, но мозги на асфальте говорили об обратном. Меня успокаивало только одно - я очень ленивый и определенно не способен так сильно устать. Буду жить вечность.
Хотя на вид ему было лет сто, он явно не заслуживал такого эпатажа. Волосы по прежнему отсутствовали. Клетчатая рубашка и брюки скрывали его бесформенное тело. Он скорее всего плохо видел и мне пришлось бы читать ему письмо. Именно поэтому я проигнорировал вопли совести и оставил эту отрыжку эпистолярного жанра себе.
18:00 - Пора домой.
…