Стройотряд в Астрахани, 1968 год, советские времена, мой первый стройотряд – способ заработать летом перезрелому семейному студенту. «Моя бирюзовая Астрахань и мой суматошный Кызыл».. – это уже потом из несбывшейся песни. Отряд столичного финансового института обосновался на высоком берегу Волги в селе, населенном казахами и изгнанниками с Украины из деревень, поддерживавших то ли махновцев, то ли бендеровцев. Наша работа – урожай томатов и какие-то хозяйственные постройки. Живем в сельской школе, пустующей летом. С утра на работу в кузове грузовика, оборудованного лавками, вместе с местными работницами. И на всем пути замечательные хохляцкие песни. От самой веселой «Там, где Роман сено косит…» до самой грустной «Лэтила зозуля».. Пели очень хорошо, стройно, на голоса, грамотно, почти профессионально. А после работы, вечером голоса и песни были еще более проникновенными. Я заслушивался, подпевал про себя и содрогался мурашками... Шофер Сашка – русский и разухабистый парень поющую бригаду вез осторожно - не расплескать песню. Хотя, надо сказать, дороги в этих местах ровные, степные, а на попытки ускорить движение бабы урезонивали вскриками «дрова везешь!».. И только столичная молодежь напротив покрикивала водителю «молоко везешь!» - требуя прибавить скорость. Про молоко кричалка имела основание – был у совхоза молокозавод. Как-то устроили для нас экскурсию и мы увидели вполне чистое помещение с современным оборудованием, и пили охлажденное очень вкусное молоко. Конечно же, были и коровы, а значит и зоотехники.
Мы возвращались с экскурсии, когда на обочине возникла фигурка казахской девушки, и Сашка пересадил меня в кузов, взяв попутчицу к себе в кабину. В жаркой открытой степи стекла кабины никогда не закрывались и руки свободно подставлялись ветерку движения. Вытянулась из кабины ручка пассажирки и устроилась пальчиками на ободке дверцы. Я поймал эту стайку и стал потихоньку гладить. Сначала пальчики вспорхнули, испугавшись, но потом опять вернулись на ласковое место. Так мы познакомились и начали встречаться.
Валечка Имашева, а отец называл её домашним именем Манёк, работала на ферме при молокозаводе зоотехником, после учебы – дипломированным.
(Поразительны совпадения имён… В это время я был женат на Валентине, она была первой в моей собственной семейной жизни. Потом на Сахалине мне встретится кореянка Людмила, а в Москве меня будет ждать Люда-жена. Еще позже, на Мадагаскаре я встречу Наташу (именно так, а не Натали) – как кофейное отражение в другой части света моей погибшей в Подмосковье жены Наташи. Последнее совпадение – Надюшка на смену бывшей жены Надежды и полная ее противоположность).
За день до отъезда меня нашел Сашка, выдернул из стройотрядского застолья и привез в дом свидания с Валей. Помню полумрак комнаты, множество ковров, на которых мы безудержно целовались и отдались друг другу. Духи ее земли .. вселились в меня на время .. я потерял сознание. Утром мы прощались влюблёнными навеки. Я спросил её как будет по-казахски «ты моя девочка».. Син минэ кыз – запомнилось навсегда.
В Москве я получил от нее письмо с пронзительными словами любви. Я не прятал его и носил в кармане. Зовы дальнего и такого сильного чувства изменили меня. Жена почувствовала неладное, она нашла письмо и вышел скандал .. Дело повернулось к разводу.. Моему новому чувству теперь почти ничто не препятствовало, и я написал «моей девочке». Но ответа не было. Еще одно письмо вернулось, и только к весне я получил очень сдержанное известие от Валечки о том, что она переехала в другой город и живет там в общежитии.
На следующий год еду опять в Астраханский отряд – теперь уже свободным от семьи. Росточек обновленного чувства и предвкушения встречи колышет холодком внутри.. На этот раз квартируем совсем в другом поселке – в самой дельте реки, в огромной казарме – досчатый каркас с палаточным куполом, - оборудованной двухъярусными нарами. Песчаные бури срывали нас с работ и загоняли в казарму. Уже не было того душевного контакта с местными, но я исхитрился сбежать из отряда на два дня.
Я нашел ее в Кап-Яре, в общежитии.. Она обрадовалась, стала показывать мне городок, лазейки в военную часть, застроенную настоящими 2-х и 3-х этажными кирпичными домами. Но этой малой цивилизации было недостаточно, и мы сорвались в Волгоград.. Был замечательный солнечный день. Был огромный город с широкими улицами, машинами, высоченными домами, огромными магазинами. Был Мамаев курган, холодящее величие и торжественность. Было нахлынувшее такое теплое счастье, и я называл ее моей девочкой по-казахски. И конечно поведал о скором разводе с женой и моей близкой свободе. Но потом, ночью, в кровати общей комнаты под сопение спящих подруг, она сказала: «только не делай мне ребенка». Я вышел на веранду, сел к столику, закурил. Она тоже пришла и прижала мою голову в свой теплый живот. Наступила полная тишина и покой, внутри вновь прокатилась волна радости. И вдруг я понял, что она что-то говорит. «Я не слышу», - сказал я. Я ничего не слышал и не сопротивлялся плену её рук. Я думал, что это какая-то шутка, и улыбался, ожидая, как мы сейчас вместе тихонько посмеемся в ночи. Но вот она отпустила руки, и я услышал, что у неё теперь есть парень, казах, он сейчас в армии, и она будет его ждать.
Я клял судьбу, упущенное время, ревел пьяными слезами и стучал кулаком в стену казармы. В этой пустынной местности, в огромном пространстве от Поволжья до Москвы я остался один, опустошенный от внутренней силы, которую выдернули из тела, и оно корчилось от боли – там внутри был пожар из крови и нервов, из смрада отмирающего чувства и нескончаемого вакуума моей собственной неприкаянной, не нужной никому любви.