Соня, Сонечка, Софья Львовна!
Где ты сейчас и чем живешь? Осталась на "самостийной" Украине и нянчишь многочисленных племянников? Или все же вырвалась из своего суперпрочного еврейского клана? Уехала, возможно, даже нашла "своего" мужчину и счастлива с ним…. Как хочется надеяться, что у тебя все сложилось, и наша бурная юность не отравила нам жизнь. Отравила -- не то слово…. Скорее, выжгла очень многое, а главное -- способность любить. Не бояться полюбить снова. Для меня это оказалось очень сложным. Но ты ведь всегда была сильнее, да, Сонь?
Когда стали сниться тяжелые, сумбурные сны, я решила, что пора…. Пора все вспомнить, пора попросить у тебя прощения. Тебе оно не надо, это надо мне.
***
Итак, первый пункт "Программы покаяния". Не улыбайся, это ты научила меня иронично относиться к серьезному. Из тайников комода, чтобы не увидел муж (вот такие у нас, Сонечка, отношения) я достала эту фотографию. Первоначально этот снимок был подарен тебе, и ты хранила его как святыню, я знаю…. Потом ты его потеряла; никому ничего не сказав, перерыла все наши шкафы и тумбочки. А он уже давно был запрятан в мою записную книжку. И я наблюдала за твоими поисками со смешанными чувствами: дикого стыда и тайного торжества. И даже сейчас не жалею об этом. Ведь теперь, 20 лет спустя, я снова вижу нас -- молодых, окрыленных, с сияющими глазами.
Артем в центре, он обнял нас обеих, но, если присмотреться, на твоем плече его ладонь расслаблена, а мое плечо слегка сжато. Уже тогда, в первые недели нашего знакомства, он сделал выбор. Вернее, мы вдвоем выбрали друг друга. Это стало нам ясно чуть ли не с первой встречи – на моем дне рождения в колхозе, помнишь? Вскоре это стало ясно остальным. И только ты долго и упорно ничего не хотела замечать … или принимать. Как горько тебе читать это даже сейчас, спустя столько лет. Но ты ведь не прочитаешь…. Поэтому продолжаю с легким сердцем.
На тебе роскошные черепаховые серьги, как идут они к твоим непослушным темным кудрям, чернющим глазам и ярким сочным губам. И ведь, тем не менее, ты часто давала мне свои украшения – мне, бледной российской поганке, которой они совершенно не шли. А я их носила и носила, стремясь хоть немножечко стать похожей на тебя. Сонька, как я была в тебя влюблена, в твою общительность, раскованность, в твой неповторимый грудной смех. Помнишь, как оглядывались наши парни на курсе, когда ты заливалась хохотом? И в тени твоей яркой красоты обращали внимание на меня, что было довольно приятно…
А Артем выбрал меня. А ты полюбила его. Одновременно со мной. И как мы стали с этим жить, вот что поразительно….
***
Знаешь, какой я получила ответ, когда однажды рискнула спросить – почему он обратил на меня внимание? "Я увидел, что мы похожи. Мы умеем смеяться глазами…"
Кто бы мог подумать… Разве это такое уж редкое качество?
***
Помнишь, Сонь, как недовольна ты была моими отношениями с тем аспирантом? И старый он, и замкнутый, и некрасивый…. Бог ты мой, какими эпитетами ты его не награждала! Ты вела себя как старшая сестра, как курица – наседка над глупым цыпленком. А почему все переменилось осенью третьего курса? Почему он сразу стал серьезным, положительным мужчиной - и любящий, и заботливый, ну просто подарок…. Не потому ли, что вернулись на наш курс двое ребят после армии? И не потому ли, что в "первом" нашем колхозе ты увидела поздним вечером на скамейке около спального корпуса довольно близко сидящую парочку, причем парень рукавом телогрейки пытался защитить девчонку от пронизывающего ветра? Я помню, как ты подлетела к нам, как фурия, и начала отчитывать меня, такую – сякую, не думающую о неспящих подругах… А Тема засмеялся:
- Софья Львовна, ты наш ангел – хранитель, я потрясен и очарован…
Соня - Сонечка, он был словно пьяный тогда, потому что несколько мгновений назад впервые поцеловал меня в щеку. Но ты-то этого не знала. И приняла его сияющие глаза на свой счет. И как же долго тянулась эта твоя ошибка, пока не наступило горькое прозрение!
Ты уже, наверное, забыла, но ведь почти всю осень и зиму ты не оставляла нас одних. На общекурсовых лекциях ты протискивалась к нам на скамейку, причем, желательно с Артемовой стороны. Потом вы уходили на групповые занятия (я же была в другой группе!), а я грустно смотрела вам вслед. Ты хохотала, что-то громко рассказывала, а Тема тайком оборачивался и подмигивал мне. Если по вечерам я не заходила сама в вашу "трешку", то ты обязательно наведывалась ко мне в "двушку", и обе мы, как дурочки, с замиранием сердца ждали тяжелых, разлапистых шагов в коридоре и громкого, требовательного стука в дверь. И у кого из нас громче колотилось сердце тогда, а, Сонь? Но только, когда он уходил покурить в коридор, я не позволяла себе унизиться и выскочить следом. А, впрочем, что мне было унижаться…. Я видела и чувствовала его любовь, была уверена в ней, и купалась в его влюбленности как в море. А ты…. ты уже начала прозревать, и понимая, что твое чувство безответно, стремилась стать ему другом, советчиком, родной матерью, наконец.
На ваших перекурах в коридорах ты пыталась вывести его на откровенные разговоры. И Артем, действительно, рассказывал тебе о своих проблемах гораздо больше, чем мне. Понимаешь, Сонечка, со мной он стремился быть уверенным и твердым. Он взваливал мои проблемы себе на плечи, и берег меня от своих проблем, что ли…. О его проваленном в первую сессию экзамене я ведь узнала от тебя, а не от него!
Но, Сонь, ты добилась противоположного эффекта. Он стал называть тебя "мамой Соней", сначала за глаза, потом как-то и при тебе. Помню, как изменилось твое лицо при этих словах. Все же, он мог быть неумышленно жестоким, наш с тобой любимый и ненаглядный.
Вспомни типичную сцену тех дней. Поздний вечер, мы стоим на балконе 14-го этажа. Нас, как всегда, трое. Пора идти спать, но как уйти, не поцеловав его в сухие горячие губы? И как это сделать при тебе?! Уже исчерпаны все темы, но ты не уходишь… Артем начинает потягиваться:
- Ну что, пора по домам, дамы и господа, - и делает шаг по направлению к балконной двери. Ты радостно проскальзываешь мимо него, как истинный джентльмен он пропускает даму первой. А потом, хитрец такой, вдруг достает пачку сигарет и обращается в пустоту:
- Последнюю, на крепкий сон…
И ты остаешься в коридоре, по ту строну балкона, а я все еще стою у перил. Жестоко? Да, Сонечка, жестоко. Но выбора никакого. Ты уходишь, в буквальном смысле, волоча ноги. А он берет меня за воротник куртки, притягивает к своим глазам:
- Не замерзла, Малыша – Мариша?
И начинает согревать, да так, что распухают на морозе губы… А много тоже не нацелуешься, по коридору постоянно бродят полуночники и норовят попристальнее рассмотреть прижавшиеся друг к другу фигуры на балконе. Завтра будет, о чем посплетничать.
Или еще. Последняя капля твоего терпения…. Мы с ним в затемненной комнате, на абажур настольной лампы накинуто полотенце. Теминого соседа не будет весь вечер, как не воспользоваться таким моментом. Объятия, руки - еще робкие и несмелые, но уже обретающие уверенность… Такие редкие слова любви; он, такой говорун, когда речь шла о чем угодно, всего несколько раз за три года сказал мне "любимая"… И в этот момент ты стучишь в дверь. Конечно, тебе срочно потребовались конспекты по сопромату, без них ты не можешь прожить не минуты. Артем прикладывает палец к губам: молчи! Но куда там. В твоем голосе уже проскакивают истерические нотки, да и свет от лампы под дверью выдает нас. Тема встает, распахивает дверь. Губы улыбаются, но глаза холодны как лед. Я сижу в уголке кровати, растрепанная, измятая, но мне ни капельки не стыдно.
Дрожащими руками ты забираешь тетради; ты, такая гордая и насмешливая обычно, чуть не плачешь сейчас. Это – потрясение, окончательное прозрение, называй, как хочешь. На душе все равно мерзко. И все же я до сих пор восхищаюсь твоим самообладанием, Сонечка. Смогла ли б я так? Вряд ли… Ни слова упрека, гордая до боли спина, и закрытая трясущимися руками дверь.
***
А потом ты совершила подвиг. Впрочем, нет. Не в том смысле, что не подвиг, а в том, что было еще одно предшествующее событие. Вот как избирательно хранит память эти моменты! До поры, до времени они спрятаны где-то в подсознании, за семью замками. А потом вдруг вспоминаются, среди бела дня, да так, что перехватывает дыхание.
Помнишь ли ты, Сонь, историю с духами?.. Не очень красивая история. Впрочем, какое начало, такое и продолжение…
Начиналось все душным летом, в преддверии сессии. Приятной особенностью нашей общаги было ее соседство с лесопарком и с запрятанным в нем совершенно диким прудиком. Да что я тебе рассказываю, ведь ты мне и показала эти чарующие островки природы среди мегаполиса. Двадцать минут ходьбы -- и мы на берегу среди берез и ивняка. Где-то жарят хлеб на костре, рядом на расстеленном полотенце бубнят лекции, чуть поодаль пытаются играть в волейбол среди кочек и камней.
Мы с Артемом спрятались в тот день за кусты шиповника, всех слыша, но никого не видя. Нет, не подумай ничего такого, мы просто целомудренно лежали на одеяле. Я пыталась читать лекции, а он щекотал зажатой в зубах травинкой мои плечи. Странный запах, дурманящий и тревожащий, не давал мне сосредоточиться.
А это пахли ландыши, Соня. Они росли в тенечке буквально в двух шагах. Такие малюсенькие цветочки -- и такой сильный, стойкий аромат.
Наш любимый дурачился и рвал их горстями, пристраивал цветы в мои волосы и в вырез купальника. А когда я окончательно опьянела от аромата, нагнулся к моему лицу и сказал:
- Есть французские духи с запахом ландыша. Хочешь?
- Хочу, - мне стало смешно. - Пожалуйста, полведра завтра к обеду.
- Вряд ли завтра к обеду. И такие объемы - не многовато ли?
На том этот разговор и забылся. Мною, но не им. Тут очень вовремя приехал в Москву твой папа с его богатыми еврейскими связями и чеками из "Березки". Ты еще купила себе роскошный свитер и сразу же дала мне его поносить. И я грелась в нем вечерами, пока не полюбила носить другие свитера - широченные в плечах, пропахшие сигаретами, с рукавами ниже пальцев. И непременно на голое тело.
Ладно, это лирическое отступление. А суть в том, что после отъезда твоего папы на моей тумбочке появился флакончик "Диориссимо" от Диора. Я пришла с лекций, а он стоял, как неземное чудо, кусочек волшебной мечты, залетевший в комнату. И соседка отказывалась отвечать, откуда он взялся, только многозначительно улыбалась. А запах ландышей… Сонь, он был прекраснее настоящего. Я плыла в нем, и хотелось плакать от счастья.
Но флакончик не прожил и суток. Ты вылила его в раковину с перекошенным от страдания и злобы лицом. Как только умудрилась вылить через такое узкое горлышко! А Тема стоял рядом, бледный как полотно, и только желваки ходили на скулах.
Да, это было не очень-то порядочно с его стороны - насочинять твоему папе (и тебе), что духи предназначены матери на юбилей. Иначе бы Лев Григорьевич не кинулся искать их по всей Москве. Да еще для любимого своей дочери - ведь ты, наверняка, намекнула отцу на это, да, Сонь? И я могу понять твои чувства, когда, вместо Теминой матери, в облаке духов появилась я. Он обманул тебя, в какой-то степени обманув и меня. Но ведь ты простила его, правда? После приступа твоей ярости, после моих слез в подушку и его неуклюжих поцелуев в затылок - все ведь утряслось постепенно.
***
Не так давно я была в Италии. Шатаясь по магазинам в свободное от экскурсий время, совершенно случайно зашла в парфюмерный бутик. Ты не представляешь, Сонь, все великолепие этого места. Зеркальные пол, стены и потолок; и флаконы, флаконы, флаконы… Ноги сами пришли к витрине Кристиана Диора. Форма коробочки "Диориссимо" нисколько не изменилась за эти годы, я узнала б ее из сотен.
Подошел продавец, заметив мой интерес. Не успела я опомниться, как он брызнул из пробника на запястье. Ландыши окружили меня со всех сторон, голова пошла кругом, и так явственно обозначились кусты шиповника, за которыми, раздвинув, можно увидеть Артема, что мне стало страшно. Продавец, видно, решил, что меня испугала цена, действительно, не маленькая - 80 евро. Он начал энергично жестикулировать, уговаривая, но я уже бежала к выходу. Такие деньги были у меня в кошельке, но надо ли было отдать эту сумму за тени из прошлого? Я не знаю, Сонь.
Хорошо, что улицы во Флоренции прямые и длинные, иначе я бы точно заблудилась: так долго пришлось идти, успокаивая бешено колотящееся сердце. Нет уж, пусть прошлое остается прошлым…
***
И вот теперь - непосредственно подвиг.
Несмотря на перенаселенность общаги ты, как член студсовета, смогла отселить Темкиного соседа в другую комнату, и наш любимый оказался завидным женихом с отдельной жилплощадью. Была ли это компенсация за духи, или, что скорее всего, ты просто устала бороться за свое счастье и выбрала принцип: пусть уж хуже, лишь бы быстрее…
Горько было наблюдать, как твой милый готовит "ложе любви" из двух кроватей, причем не для тебя?! Я думаю, очень горько… А ты помогала ему, шутила, смеялась. Может, еще теплилась последняя надежда? Не надо, не отвечай, это бестактный вопрос.
Ты как-то спросила, как он сделал мне предложение… Я тогда отмолчалась, а теперь расскажу.
В тот же вечер, после выселения соседа, Артем вызвал меня в коридор. Он теребил в руках длиннющую махровую гвоздику, от волнения забывая отдать ее мне.
- Не хотите ли посмотреть мой родовой замок, мадемуазель?
А когда я вошла в комнату, чистую и сияющую, причем твоими (!) стараниями, прошептал в ухо:
- А не хотите ли быть хозяйкой этого замка?
Вот и все, Сонь, вот и все слова любви и признания…
Все, пауза, душат слезы…
***
Три дня не могла продолжить. Идут новогодние праздники, куда-то едем, идем, кто-то приходит постоянно. А на душе такая пустота… Наверное, это и называется депрессией. Хотя, разве это может сравниться с нашим с тобой "концом света в миниатюре" образца 1988 года?
***
Вот еще вспомнилось… Откуда они идут, эти воспоминания, из каких жутких глубин?
Уже 4-ый курс, я возвращаюсь вечером в нашу с Артемом комнату. Выхожу из лифта и натыкаюсь на вас двоих, сидящих на подоконнике коридора. Наш любимый неестественно возбужден, а ты смотришь в пол, темные локоны скрывают лицо, но я отчетливо вижу твои прикушенные губы.
- Софья Львовна рассказала мне много интересного из женской психологии, - он улыбается успокаивающе, мол, все в порядке, все путем, кошонок. А глаза блестят лихорадочно – ярко.
Он берет мои пакеты, мы уходим, ты остаешься.
Последующая наша ночь была особенной. Страстной? Нет, скорее, задумчиво – нежной. Я очень подозреваю, что ты призналась ему в своих чувствах. Которые, впрочем, не были для него секретом. Но, все-таки, потрясли…
А потом ты провалила сессию, взяла академку и исчезла на год. Было ли это результатом вашего тогдашнего разговора? Я думаю, да…
***
А вот дальше, Сонь, провал в памяти. Честное слово. Смутные воспоминания: провожаем тебя на Курском вокзале, встречаем тебя на Курском вокзале. У тебя новая группа, другая комната. И ты другая -- более резкая, циничная, что ли. Только грудной волнующий смех все тот же.
Я очень надеялась, что этот год затянет твои раны. Ну, не знаю, не знаю… У тебя был какой-то роман там, на Украине. Очень похожий на роман отчаяния. В любом случае, приходя к нам в гости, ты держалась ровно и спокойно, целовала Артема в щеку, садилась на диван, прижимаясь ко мне, и брала меня под локоть. Мы не стали чужими за этот год, мы стали осмотрительнее в проявлении своих чувств, так ведь?
А потом, помнишь, мы записались в танцевальный кружок. Но 40 – летние партнеры – старички (ужас, Сонь!) нас категорически не устраивали. И ты предложила привлечь к этому благородному делу Артема Николаича. Вы с ним так и общались в ту пору: Софья Львовна, Артем Николаич. Вот тогда, на репетиции первых движений аргентинского танго, я и заметила это: прижимаясь к нему практически всем телом, ты словно излучала скрытый огонь, искры летели от тебя во все стороны, да с такой силой, что я всерьез задумалась -- а не вспыхнет ли ответное пламя?
Была ли ревность? Наверное, да. Но, как тебе лучше объяснить… Я любила его, не влюблена была, а именно любила. Да что объяснять, ты знаешь лучше меня.
Сейчас, приобретя так называемый жизненный опыт, я думаю, что нельзя, все-таки, так любить. До полного растворения в другом человеке, до полного отсутствия собственных желаний и стремлений. Лишь бы милому было хорошо, лишь бы ненаглядный был счастлив. И если бы в тот момент он выбрал тебя - я пережила бы это. С тихой болью и грустью, но с осознанием, что он просыпается по утрам счастливым. Пусть не со мной, но счастливым. В то время мне было достаточно видеть его счастье сторонним наблюдателем.
Он был центром моей Вселенной, и я - маленькая планетка - кружилась на его орбите. А какие могут быть интересы у планет? Лишь бы не погасло солнце, дающее им смысл существования.
Но ведь так нельзя, Соня, нельзя! Терять себя, растворяться в другом - это не жизнь. Рано или поздно такое "слияние" начнет тяготить этого второго. Когда тобой живет другой человек - какая же это ответственность! А там, где ответственность, исчезает легкость и свежесть чувств, переходя в раздражение и обязаловку.
Ладно, сейчас не об этом… Если даже что-то и начиналось между вами, жизнь все расставила по своим местам. Наши танцы оборвались на первых же "па". Оборвались грубо и жестоко. Последнее, что помню - твои пьяные глаза напротив. Пустая бутылка вина, неужели ты всю ее выпила? И слова, как удары ножом: "Это все ты, ты, ты… Зачем ты отпустила его туда, в эту Армению, в это землетрясение?!"
Я онемела тогда -- от неожиданности, от несправедливости, от боли. И только сейчас, через 20 лет, могу найти ответ. Все же ты плохо знала его, нашего любимого, единственного и ненаглядного. Если глаза Артема загорались интересом и азартом, никакая сила не могла его остановить. Он становился похожим на молодого упрямого бычка, он даже голову наклонял, словно собирался бодаться. Ты могла бы повиснуть на нем всем телом, зарыдать, закричать… И задержать его максимум на полчаса. Он был очень цельным человеком, Сонечка. И если бы Тема был другим, мы не полюбили бы его так, признайся.
***
Мы расстались с тобой на грустной, надрывной ноте. У одного хорошего человека есть не менее хорошие строчки: "Как лист осенний, отвалился друг…" Не хочу думать, что это про нас. Конечно, обратно не повернешь. А вот с памятью такие фокусы проходят… Давай вычеркнем конец, оставим начало. Вернемся во времена "до нашей эры". До встречи с мужчиной, перевернувшим наши жизни.
Второй курс, практически еще детство, мы юны, невинны и непосредственны… Академия Генштаба на Фрунзенской, куда, с твоей легкой руки, мы устроились утренними техничками… Ты сидишь на столе среди "секретных" военных карт и разбросанных ручек, болтаешь ногами и весело командуешь солдатиками – адъютантами:
- Так, быстренько набираем воду и начинаем мыть вон с того угла, под портретами! А мы с Маринкой сейчас расскажем, какой потрясный концерт был вчера…
Доблестные воины, раскрыв рот, слушают твои байки, забывая двигать шваброй; ты хохочешь и притворно сердишься; солнце играет в наших волосах -- твоих смоляных и моих русых. Мы безгранично счастливы. И вся жизнь впереди…
***
Сонь, я пишу уже несколько дней, устала… Может, и в самом деле, попробовать связаться с твоей родней на Украине? На "Одноклассниках" тебя нет, я проверяла. Мы с тобой не ищем друг друга, наверное, боимся… Боимся, что нахлынет прошлое и сметет нас под одной лавиной.
Это прошлое не дает покоя. Иногда мне кажется, что я - как выжженная пустыня, в которой растут только уродливые маленькие деревца. Я могу откликаться с благодарностью на чужую любовь, но ведь благодарность - это так мало…
Иногда кажется: еще чуть – чуть, одно усилие - и смогу полюбить сама. Но всегда находится что-то, что мешает.
Похоже, пора понять, что второго Артема нет и не будет. Но есть другие - тонко чувствующие, понимающие, ободряющие… и потрясающе страстные и нежные, наконец. Так есть ли смысл жить только в своей скорлупе, боясь приоткрыть дверцу навстречу свежему ветру?
Ладно, это я уже о своем, девичьем. Тебе неинтересно.
***
А еще, представляешь, Сонь, я стала потихоньку понимать стихи. А ведь казалось, что после Пушкина, Есенина, Казаковой и твоей любимой Цветаевой ничего создать невозможно. Будь ты сейчас рядом, посмотрела бы на меня, прищурившись, и сказала: "Ой, не к добру…"
Но ведь и не к злу же, правда? Может, еще все получится? Похоже, кончается депрессия - одновременно с новогодними каникулами. И кончается мое письмо. Спасибо тебе, Сонечка, что выслушала. А фотография опять ушли на дно комода. Надолго ли? Лучше, чтоб надолго.
P. S. Забыла сказать: я еще и вальс научилась танцевать. Почти. У меня очень хороший учитель.
А вот танго -- нет…