Наш человек, по сути - страшный волк.
Стезя его – сплошное одиночество.
Он в суете провидит жизни толк,
И возомнил себя земли высочеством.
И исполняя вроде бы завет,
Плодится тараканьим быстрородством,
Отбросив от себя на много лет
Понятия любви и благородства.
Напичкал золотом невыносимый быт,
Содомским предаваяся утехам.
И мысль одна: - Лишь был бы чревом сыт,
И сытым бы, бахвалился успехом.
Оставив разум почивать на стороне,
Не хочет видеть главную задачу.
Дух почиет на сердца мрачном дне,
Придавленный заботами удачи.
Уже достиг невиданных высот
В потребностях всененасытной плоти,
В духовной жизни слеп, как жирный крот,
И эта слепота на высшей ныне ноте.
А мой призыв оставить хоть на миг
И суету, и скабрезные шутки
Повис как сигаретный дым,
Иль рассосался в язвенном желудке.
И хохотом встречался мой порыв-
Спасать людей, во тьме заблудших, души,
Но мой отчаянный, до крайности, надрыв
Не слышат, сирые, и не желают слушать.
Так, где ж тогда отыщутся сердца,
Готовые, молиться день и ношно?
Чтобы безумие с несчастного лица,
Содралося как старая короста.
И кто ж тогда сумеет отмолить
Грехи пред Богом, требуя уступки?
Чтоб души падших словом исцелить,
Сумев простить убийце, проститутке?
Кто падши ниц не будет в страхе спать,
Простаивая вечность на коленях,
Чтобы до вас коснулась благодать,
Содрав с плоти суетные пелены?
А может быть безумною толпой,
Проигнарировавшей благо тайной встречи,
Но омываемой, по милости, водой,
Воспримется глагол небесной речи?
Или отчаянный, до крайней ноты, звук,
Рожденный по молитве страстной барда,
Не сможет исцелить, людей слепых, недуг –
Инфаркт духовный миокарда?
Но все же верю - подойдет заветный час-
Канун распятия и славы воскресенья,
Когда воспрянет мой утихший глас,
И я дострою все ж души ковчег спасения.