Экскурс в историю фактов:
ПОЛЕТ НАД КРАЕМ БЕЗДНЫ.
Х Х Х
Снрафина уселась с удобством, коря себя за неуемное любопытство и легковерие. Но отказаться было свыше сил. Загадочное слово «астрал» манило и притягивало неодолимо, заставляя забыть тошнотворные житейские обязанности. Вдыхая резкий аромат курившегося на блюдечке порошка, она внутренне замирала от сладостного ожидания и предвкушения чего-то недозволенного, недоступного простому смертному.
Через несколько секунд сознание ее начало как бы раздваиваться, а лежавшие на голове тяжёлые мужские руки разомкнулись, оставив тело свободным, а дух неуловимым. А затем обнаружила себя в том же кабинете, но не сидящей в кресле, а зависшей под потолком и наблюдавшей за манипуляциями доктора Катыгова со стороны. Ее поразило новое ощущение легкости, полной невесомости во всем естестве. Тяжелое плотское тело осталось внизу. Катыгов поднимал у него то одно, то другое веко, как у покойника. Надо было бы вернуться, но уходить, ничего толком не увидев, Серафина теперь не согласилась бы ни за какие блага мира. Подумав, что за тетушкину бороду Катыгову не грех и поволноваться, она решила обернуться быстренько, туда и обратно, и успела задумать место. И, подчиняясь некой неведомой силе, неодолимо влекущей освобожденное естество на широкие просторы пространства и времени, стремительно рванулась прочь из тесного и душного кабинета.
Серафина мчалась сквозь разноцветное радужное сияние, ощущая себя счастливой до безумия, как не случалось никогда в жизни, а в последние месяцы – особенно. Опьяняющее восхищение свободой захватило ее существо, хотелось лететь так до бесконечности, не думая о цели своего странного путешествия. Но внезапно упоительный полет оборвался, не продлившись и минуты. Серафина узнала знакомую местность – то, о чем подумала, вылетая из офиса. Возможно, просто похоже, но она готова была поклясться, что окружающий пейзаж напоминает окрестности родного села Михаловского, где провела раннее детство и юность, неразрывно связанные с теплыми воспоминаниями о тете Клаве.
Серафина остановилась и огляделась. Все верно. Впереди торчат круглые макушки прибрежных ив, оккупировавшие один из трёх обмелевших прудов. Одноименное название Пруды носило и местечко. А в той стороне, куда убегает, змеей извиваясь между полей, хорошо укатанная проселочная дорога, должна находиться деревенька со смешным названием Запхаевка, родина тети Клавы, запомнившаяся ее племяннице сплошным праздником солнца, света и зелени. Почему-то Серафина помнила Михаловское только летом, зимние месяцы выпадали из памяти.
Кругом, насколько хватал глаз, простирались бескрайние поля, засеянные созревающей пшеницей. Пробегающий поверху ветерок волновал колосья, создавая полную иллюзию безбрежного моря из сверкающего расплавленного золота.
«Среди полей, в волненьи желтой нивы.
И в трелях птиц, и в шелесте лесов
На грани сна тревожным переливом
Догонит звук далёких голосов.
И на лугу, в раздолье трав некошеных
Пусть спелых ягод сладкий аромат
Пробьется на глазах слезой непрошенной
По пробужденьи горшей во сто крат…»
Упоительно чистый воздух звенел, наполненный трелями невидимых в синеве небес жаворонков. Серафина с наслаждением вдохнула полной грудью, прочищая лёгкие от въевшейся в них многолетней копоти.
«Осадок грустный давней той потери
Нет, не уляжется в тоскующей душе.
И вновь, и вновь подходишь к тайной двери,
Ведущей в мир далеких миражей…»
Это были ее стихи, и она вспоминала сейчас строки, с трудом продираясь сквозь густые заросли лебеды на обочине. Подошла к краю поля и взяла в ладонь охапку пшеницы, поражаясь невероятным размерам колосьев – каждый больше обычного в два-три раза. Впрочем, необычное не удивляло, а казалось вполне естественным. Она шла вперед, и растения легко расступались у ног, не мешая идти. Красноватая, с интенсивным коричневым отливом лебеда доставала до лица, жесткими метелками хлестала по щекам, но и это не доставляло ни малейших неудобств.
Внезапно поле закончилось, дальше начинался знакомый овраг, и Серафина подумала, что его крутые склоны усыпаны ягодами. Судя по горячему благоуханию земли, сейчас самый сезон. Помнится, все Михаловское ходило сюда за клубникой. И ей до дрожи, до слюнотечения захотелось свежих, только что сорванных ягод. Она неуверенно оглянулась. Поле лежало за спиной, подобное огромной сверкающей чаше, до краев заполненной жидким золотом пшеницы в обрамлении темно – зеленых листьев лебеды, кое-где приукрашенной вкраплениями бордовых головок татарника. Резные края чаши подсвечивались голубизной васильков. При виде этой изумительной картины Серафина едва не заплакала.
Впереди почти отвесно уходил вниз склон оврага, покрытый махровым тулупом разнотравья. Цвели молочники, шалфей и ромашка, теплый летний ветерок носил в воздухе упоительные запахи чабреца и мяты. Обонятельные ощущения обострились, намного более яркие, чем бывает наяву. Не долго думая, Серафина спустилась под гору, раздвинула высокую траву и обнаружила массу клубники. Некоторое время, забыв обо всем, ползала на коленях и набивала рот ягодами, поражаясь их размеру, вкусу и аромату. Хорошо знакомые, с детства любимые Пруды – и одновременно совершенно новые, не те, привычные в реальности. И на сон это тоже не походило. Если во сне и сохраняются вкусы, запахи, но заметно притупленные, а здесь ощущения, наоборот, обострялись до предела.
Впрочем, скоро Серафине надоело ползать по земле, и она начала внимательно оглядываться вокруг. Ей пришла в голову мысль, что серое, скучное и мучительное земное существование не ограничено обыденной реальностью, и доказательством служит вот этот яркий, приукрашенный дубликат настоящей жизни. А значит, есть и другие миры, похожие на вожделенный Белый Город, при одном воспоминании о котором у Серафины сладко замерло в груди сердце. Поразительная истина, от которой упорно уводили в сторону Катыгов и Тамара, беспрестанно талдыча о скрытых резервах человеческого организма, - истина открылась ей вдруг в великолепии внезапного озарения. У нее словно прорезалось второе, непохожее на обыкновенное зрение, и она воочию увидела диковинно прекрасные Миры, лежащие где-то там, выше и дальше, и люди в них живут добрые и порядочные, непохожие на корыстолюбивых и жестоких землян. Почти как в стихах, неизвестно кем ей нашептанных в подходящий момент настроения:
«… За незримою чертой,
За обманом миража –
Дивный город моих снов.
Чистый звон колоколов
Над повинной головой.
Плачет пленная душа
В светлой сени куполов.
Взмоет пленная душа
Белой птицей в Небеса
Под печальный перезвон
Золотых колоколов.
Манит царство вечных снов.
Но не пройден рубикон,
Не догонишь миража…»
И туда можно добраться, стоит лишь получше захотеть… И Серафина не торопилась возвращаться. Странное состояние души, столь легко отринувшей земные заботы и взалкавшей немедленного продолжения чуда, неуемным любопытством толкало ее вперед, хотя она и понимала насколько опасно в подобных делах легкомыслие. Но не могла справиться с собой.
Солнце высоко поднялось над волнующейся золотой нивой, одним краем корснувшись невесть откуда появившегося в ясном небе облачка, протянув на землю несколько разноцветных лучей – словно встало на длинные ходули, упирающиеся в разные места поля, и луга, и в дно оврага. Причем вместе с яркими, живых цветов столбами левее вперемешку присутствовали более темные, уходившие в непроницаемый мрак. Светлые, от желтого до красного и светло фиолетового спектры уходили дальше влево. Здесь присутствовал не только весь радужный спектр, но нечто дополнительное, и дай Серафина себе труд приглядеться, обнаружила бы темные столбы отклоняющимися в стороны, но никак не вверх. Но она смотрела только вправо, не отрываясь – на прекрасный бирюзовый луч, неодолимо манивший ее подойти, шагнуть…
«Шаг вперед, шаг назад…» Серафине не хватило сил сопротивляться. Она шагнула вперед и вошла в бирюзовый луч. «Ворота! Дороги в разные миры, по которым пойдешь и неизвестно чего найдешь… - успела подумать она.
Х Х Х
… Но ничего не произошло. Правда, пейзаж вокруг изменился. Она точно также стояла на окраине поля – но другого. Необыкновенное и не привычное глазу, оно было засеяно огромными, выше человеческого роста плодами, похожими на тыквы, а листья на мохнатых, толщиной в руку стеблях, покачивались высоко над головой, заслоняя плоды от жарко пригревающего с ультрамаринового неба розового, с оттенком желтизны, солнца.
Не веря глазам, Серафина сунулась к краю поля и дотронулась до ближайшей тыквы. Желтая гладкая кожа на ощупь казалась непробиваемой – настоящая карета для Золушки. «Едят их здесь, что ли?!»
Представив, какого размера само поле, если на нем растут гигантские плоды, а поблизости, возможно, бродят точно такие же люди или звери, Серафина решила не углубляться в дебри, а медленно пошла по хорошо утоптанной дороге, и неожиданно оказалась на краю. Там начиналось то ли другое поле, то ли луг, покрытый низкорослой зеленью вроде поросли озимых злаков. Рядом, на расстоянии вытянутой руки рос подсолнух не менее странной конфигурации. У этого растения стебель напоминал мохнатое конское копыто, увенчанное наверху громадной цветущей корзинкой, похожей на зависшее невысоко над головой второе, ярко желтое солнце. От основного стебля
помимо листьев ответвлялись отростки с цветущими корзинками размером поменьше и различной степени спелости, благоухающие чудесным ароматом. Серафина с детства обожала засеянные подсолнечником и кукурузой поля, но тыквы ее не привлекали. Она приподнялась на цыпочки с намерением понюхать цветок и уткнулась носом в мохнатый зад огромной пчелы величиной с ворону. И хотя насекомое не обратило на нее ровно никакого внимания, занятая копанием внутри цветка, Серафина отскочила, как ошпаренная, представив собственную физиономию в фас и профиль после укуса этакой твари.
Со страху ноги понесли ее напрямик по засеянному зеленому полю, и остановилась она лишь на межах около дикорастущих груш и яблонь в цвету. Во всяком случае, вид деревьев наводил на мысль о данной породе, и пахло соответственно. В кронах неумолчно жужжало, и нюхать цветы она не решилась.
Недалеко справа просматривался лес, а чуть в сторону раскинулся не город, а нечто вроде поселка, застроенного одно- и двухэтажными зданиями. Приложив небольшие усилия, Серафина выбралась с поля и очутилась на другой накатанной дороге. Здесь не пользовались асфальтом, предпочитая природу в естественном виде. «МИССИЯ ЭЛЛЕГРЕТ» прочла она на глубоко врытом в землю камне – указателе. Написано было не по-русски, но гостья с легкостью прочла, уловив в словах что-то смутно знакомое, но осознать и вспомнить не успела, удивившись знанию совершенно чужого, даже не земного языка. Время поджимало, а вокруг раскинулось столько всего интересного. И Серафина решила сходить в поселок, даже если там обитают десятиметровые великаны. Любопытство, ее неизменный порок, оказался сильнее страха.
Выкрашенные в веселые яркие цвета домики привлекали загулявшую путницу. Отсюда, с пригорка, хорошо просматривались красные и коричневые черепичные крыши, утопавшие в море цветов и казавшиеся по величине вполне обычными, чтобы уместиться не великану, а нормальному среднестатическому гражданину. А воздух благоухал так, что с непривычки у Серафины закружилась голова. «Вот где остаться бы. Миссия какая-то… Может, возьмут?»
Серафина бегом спустилась с пригорка и очутилась на одной из окраинных улочек. В первом же доме за оплетенной вьющимися растениями оградой благообразная старушка нормального, а не гигантского роста, повязавшись белым платочком, высаживала в землю розы. Серафина подошла и робко поскреблась в калитку, но на появление непрошенной гостьи никак не отреагировали, и она пошла дальше.
В другом саду немолодая супружеская пара, обычные люди, подрезала ножницами кусты, усыпанные белыми цветами, придавая им формы разнообразных фигур. И они не заметили чужую, хотя та нахально почти влезла в калитку.
«Что же такое делается?» - расстроено подумала Серафина и медленно побрела по улице, изредка заглядывая во дворы, но уже не пытаясь проникнуть внутрь. Идиллическая благодать царила в поселке. В одном саду под присмотром качающейся в гамаке девушки играли дети, дальше на веранде мирно пила чай с вареньем очередная супружеская чета. Погода благоприятствовала садовым работам, мирному отдыху и прогулкам на свежем воздухе.
Засмотревшись, Серафина налетела на прохожего, столкнувшись с ним лоб в лоб… И снова ничего не произошло. Мужчина прошествовал сквозь нее как по пустому месту и свернул за угол, а Серафина наконец сообразила, что явилась в гости не в собственном теле, а самовольно прилетела бесплотным духом и бродит среди бела дня привидением, потому-то никто ее не замечает, как в мире реальных вещей не замечают тонкоматериальных сущностей.
Городок оказался крошечным, и неспешным шагом гостья достигла центра – круглой площади в обрамлении государственных учреждений. Над парадным входом трехэтажного, самого заметного среди прочих служб особняка красовалась знакомая вывеска: «Миссия Эллегрет». Недолго подумав, Серафина поднялась по ступенькам. Не встретив ни охраны, ни контролеров, беспрепятственно обошла первый этаж, поднялась по широкой лестнице на второй, удивляясь, куда подевались чиновники министерства. Наверно сидят за запертыми дверями кабинетов. Какой тихий и уютный уголок, где наверняка не слышали о преступлениях и людях, их совершающих. В большом, в половину стены зеркале в холле ничего не отразилось. Удрученная Серафина с грустью осознала себя бесправным призраком, вряд ли имеющим право просить об убежище.
Дальше стены украшали стенды с портретами. Над одним из них надпись гласила: «ПОТЕРЯННЫЕ ДУШИ». Неужели в тихом городке воруют человеческие души… и что с ними делают? Страшно заинтригованная, Серафина рыскнула к стенду и убедилась, что здесь-то как раз никого не крадут. «Миссия Эллегрет» разыскивает исчезнувших в пространстве и времени. Серафина внимательно присмотрелась к лицам на фотографиях. С одной прямо и тревожно смотрела пепельноволосая девушка, кого-то гостье очень сильно напоминавшая. «Дара Каури, дочь Норах-Герея», - прочла она, продолжая мучиться мыслью: «А где я ее видела? Ну, где же? Где? И имя знакомое… а может, просто так кажется…». Нервно переступая, она рассматривала оставшиеся снимки. Большинство поименованных душ не вызвало у нее никаких воспоминаний, а некоторые, заинтересовавшие, чтобы получше изучить, пришлось вытащить из пластиковых кармашков, с усилием поднявшись на цыпочки. Немолодая женщина, очень похожая на несчастную пропавшую Дару, носила имя Нанина Шекерей и тоже… пропала. Похитили разом и мать и дочь. Женщины носили разные имена, но Нанина была супругой Норах-Герея. Молодых парней с оставшихся двух снимков Серафина вначале приняла за одного, по недоразумению сфотографированного дважды, но, прочитав имена, поняла ошибку. Труффар Бунарет и Тидофор Бунарет. Близнецы и… тоже сыновья Норах-Герея. Несчастный мужчина в одночасье или не сразу (какая разница?) в силу неких кошмарных обстоятельств лишился всей семьи.
Напряженно пытаясь вспомнить некий упорно ускользавший важный факт, Серафина перебирала снимки и заметила, что парни вовсе не близнецы, как думала раньше. Труффар Бунарет казался старше брата Тидофора лет на пять – семь, если мерить земным исчислением времени. Но почему ей знакомы их лица – и женщины, и парней, и девушки? Она глее-то их видела, но не в своем окружении возле юбки тети Клавы. И на улицах не встречала. Да куда там! В городе таких красавцев отродясь не водилось, если даже случайно мимо пройдешь, никогда не забудешь. И они очень похожи на Дару Каури и ее мать – овалом лиц, разрезом глаз, очертаниями губ и носа. Это понятно, они же отпрыски одних и тех же родителей…
… В конце коридора хлопнула дверь. Серафина лихорадочно принялась засовывать снимки обратно в пластик, но руки тряслись, плотные прямоугольники не пролезали в тонкие щели. Кое-как удалось справиться с одной, но с правой стороны послышались громкие голоса. Прижав к груди оставшиеся фотографии, Серафина испуганной кошкой, пойманной на сметане, рванула в противоположный конец коридора, галопом проскакала вниз по лестнице, выпорхнула в открытую дверь, вскачь пронеслась по улице и, ничего не соображая, галопом ломанулась в лес. Неожиданно быстро деревья расступились. Лесом показалась гостье обыкновенная посадка, какие делают вокруг полей, и здесь наверно тоже практикуют тот же метод.
Сумасшедший бег остановила обычная кочка. Споткнувшись, Серафина растянулась во всю длину на душистом ковре некошеного луга. Пахло знакомо и приятно – чабрецом и мятой. В пышный кружок сиреневых цветочков душистой травы она и уткнулась носом, а в нескольких сантиметрах поодаль, торчком угодив в норку суслика, с ворованного портрета насмешливо улыбался один из братьев - младший, Тидофор. Подпрыгнув, как на пружине, Серафина завертела головой, зашарила в траве и скоро отыскала портреты Труффара и Дарьи… то есть Дары.
- Господи, как стыдно! – чуть не плача, пробормотала она, съежившись в ожидании погони с дубинками, пистолетами…
Или с чем там ходят блюстители, призванные следить за порядком? Но опять ничего не случилось. В природе царили благословенная тишина и покой. Серафина осмелилась поднять голову и обнаружила себя вернувшейся в местечко Пруды, откуда начинала свой удивительный путь. Только солнце давно спрятало подальше от соблазна для простых смертных лучи – дороги. Коря себя последними словами за воровство, пусть и невольное, она не сумела расстаться со снимками и, сложив вместе, засунула в накладной карман платья. Боясь потерять, закрепила пуговицу булавкой и подумала о возвращении. Наверно, Катыгов и Тамара там заждались…
Но посторонние звуки, ниоткуда возникшие и тревожно нарушившие безмятежную идиллию летней природы, привлекли ее внимание. Серафина выпрямилась во весь рост и огляделась. По противоположной стороне оврага медленно приближались люди, сопровождаемые тихой печальной музыкой. Нечто похожее слышала она у стен Белого Города, когда звонили хрустальные колокола его храмов, но там звуки были выше, чище, мощнее. Здесь же нежно перезванивались легкие полевые колокольчики, навевая на невольную слушательницу тихую возвышенную грусть. Музыка казалась живой, говорящей на своем, понятном только посвященным языке.
Замерев, Серафина заворожено слушала, преодолевая внезапно изменившееся желание – на сей раз пойти вслед за музыкой, где не надо срываться и лететь, достаточно перебежать лощину. Она уже и начала спускаться, но, приглядевшись, вдруг с удивлением и тревогой узнала среди идущих тетю Клаву. Очарование рассеялось. Впопыхах сбивая колени, Серафина скатилась по склону с твердым намерением перейти на другую сторону и спросить у тетушки, когда она успела приехать и что здесь делает. Но оказалось, по дну оврага протекает ручей, поросший по берегам осокой и камышами. Его никак не удавалось перейти вброд, ноги не доставали дна в ужасающе глубокой и ледяной воде. Растерявшись, Серафина отступила назад и позвала тетю Клаву по имени. Та тоже заметила племянницу и делала предупреждающие знаки руками – мол, не подходи!
Серафина в нерешительности стояла у ручья, терзаясь мучительными сомнениями. Тётушка прощально взмахнула рукой, послала ей воздушный поцелуй и двинулась за толпой уходящих людей. Хрустальная музыка постепенно стихала по мере того, как они удалялись, пока не смолкла совсем. Оставив бесплодные попытки перебраться через ручей, Серафина выбралась наверх, где опять увидела золотое поле в обрамлении красно – коричневых зарослей лебеды, но ясное голубое небо потемнело и низко нависло над волнующимся морем пшеницы, в которой исчезла спокойная синева мирных васильков. Воздух словно сгустился, закрыв дорогу к далеким дивным Мирам, приоткрывшимся на короткое мгновение – и только.
«… Тень надежды дивных снов
Белой дымкой уплыла.
Камнем падает на дно
Дальних странствий вечный зов.
И трепещут миражи –
Тайной памяти души
Золотые купола…»
… Издалека, с запада, наползала огромная свинцовая туча, успевшая почти закрыть собой солнце. Пронесся резкий шквал, пригнувший к земле тяжелые колосья. Потемневшая до красноты расплавленного золота, пшеница вздымалась высокими гребнями и опадала, создавая иллюзию начинающегося шторма. Насыщенная зелень приобрела почти черный оттенок, а по небу с бешеной скоростью приближалась туча. Сине – фиолетовое ее брюхо вспарывали сверкающие лезвия молний. Слышались отдаленные громовые раскаты.
Потрясенная грандиозностью зрелища, Серафина молитвенно сложила на груди руки. Никогда прежде ей не приходилось взывать к Богу, и она не знала, как это правильно делается, нужных слов не находилось выразить глубину переполнявшего душу восторга.
Очередной порыв ветра заставил ее спохватиться. От тучи дохнуло холодом и вполне реальной опасностью. Серафина побежала по склону оврага в поисках укрытия. Впереди зеленый луг обрывался, а дальше ничего не было. Совершенно ничего! Не успела испуганная девушка сообразить, что делать и куда деваться, как ниоткуда возникла запертая дверь. Не долго думая, она решительно толкнулась туда…
Х Х Х