Глава 2
МИННОЕ ПОЛЕ.
Х Х Х
Утверждая, будто человек хозяин собственной жизни и имеет власть над реальными обстоятельствами, люди не то чтобы умышленно кривят душой, скорее, выдают желаемое за действительное. Увы! Многие не раз убеждались в присутствии неких могущественных сил, направляющих, ведущих, а порой грубо и бесцеремонно волочивших человека по дороге, уготованной ему безжалостной Судьбой. Это слово следует писать с большой буквы, если жизненный удел уготован каждому свыше, и не всегда люди имеют право распорядиться даже мелкими событиями, не говоря о крупных вехах своего земного существования.
С момента, когда тетушка упала в комнате, и аккуратный бежевый фургончик «скорой помощи» увез ее в областную больницу, Серафина не только перестала себе принадлежать, но и решать, как поступать в том или ином свершившемся событии ей уже не удавалось.
Сначала в ее скромную судьбу, бесцеремонно топая ботинками, ворвались доктора. Осмотрев больную, главный врач сердечно - сосудистого отделения Яков Петрович Танталов пригласил дожидавшуюся в приемном покое, истомившуюся от беспокойства девушку в кабинет. Едва взглянув на лицо доктора, Серафина низко опустила голову, скрывая быстрые частые слезы, градом сыпавшиеся из глаз.
- О чем вы рыдаете, милочка? Я же вам еще ничего не сказал, - недовольно заметил Танталов. – Ваша мать жива. Не исключено, будет жить… Да, не исключено! Мы не ясновидящие, чтобы заранее предсказать исход болезни. Но! За ней необходим уход. Индивидуальный, понимаете? У вас есть такая возможность?
- Нужно нанимать сиделку? – шепотом спросила Серафина.
- Именно. У вас есть деньги для оплаты? У нас тут острая нехватка младшего обслуживающего персонала, едва смогут необходимое сделать. Зарплата маленькая, люди бегут. Времена сейчас дурные, ничего не попишешь. А без ухода ваша мать…
- Тетя, - вяло поправила Серафина.
- Хорошо, тетя. Без ухода надежды на благополучный исход гораздо меньше.
- Вы говорите, не хватает персонала? Возьмите меня, я буду работать!
Решение пришло спонтанно, и Серафина поспешно за него ухватилась, поторопившись высказаться вслух прежде, чем представила сомнительные достоинства предстоящей работы.
- Школу закончила, мне уже можно, - быстро добавила она.
- Работа, понимаете ли, тяжелая, грязная, оплачивается мало. Прибавки к зарплате в ближайшем будущем тоже не гарантирую…
- Но у меня нет другого выхода, - грустно заключила Серафина.
Так она вроде, сама решила собственную судьбу, и в то же время ее подтолкнули безвыходные обстоятельства. На другой день она уже вышла на новую службу.
Серафине не успело исполниться полных восемнадцати, но была она девушкой не по годам разумной, утонченной и очень начитанной. До сих пор она, можно сказать, не знала реальной жизни и при негласном поощрении тетушки с детства пребывала в книжном, большей частью выдуманном мире, старательно обходя иногда встречавшиеся неприятные коллизии, способные оскорбить ее от природы обостренную щепетильность. Внезапно свалившееся на неокрепшие девичьи плечи бремя показалось бы непосильным и хорошо пожившему человеку. Вот как было расписано ее время на ближайшее обозримое будущее.
Сначала приходилось вставать в пять утра и мчаться через весь город в больницу. В течение долгого, мучительно нудного дня она волчком вертелась с мисками, утками, швабрами, мокрыми тряпками, между делом успевая ухаживать за лежащей без сознания и движения тетушкой, в одиночку ворочая ставшее тяжелым и неповоротливым тело, обтирать и смазывать пролежни, менять постельное белье. Серафина научилась справляться без посторонней помощи, и в первые две недели от непосильного труда у нее болели мышцы и кости, а руки-ноги казались перебитыми.
Потому как младшего обслуживающего персонала не просто не хватало, а почти не имелось. Мизерная зарплата при неудержимо растущих ценах и отсутствии в магазинах буквально всего необходимого не позволяла сколько-нибудь сносно существовать на нее. И люди уходили, искали места в торговле, среди царившего повсюду хаоса ставшей престижней ученой степени. Городские улицы превратились в один сплошной, не подчинявшийся законам цивилизации рынок, где продавали и покупали и привезенное из-за границы, и подделки под фирменное, и бесстыдно ворованное. Повара и судомойки тащили на базар львиную долю больничного рациона, и Серафине приходилось покупать и лекарства для тетушки, и еду, и бинты с ватой и полотенцами, что не укладывалось в нищенскую зарплату палатной сиделки. Проявляя чудеса изобретательности, она за бесценок продавала из дома вещи, любовно приобретаемые Клавдией Семеновной на протяжении жизни. Постепенно за копейки улетело все более или менее ценное. Квартира почти опустела.
Когда Серафина работала днем, то на ночь оставалась дежурить возле больной. Спала на составленных стульях, готовая вскочить при малейшем шорохе у кровати. Если дежурство приходилось на ночь, ехала домой. Мылась, отдыхала несколько часов, затем снова вскакивала. Торопливо, на ходу, глотала бутерброд и бежала, боясь, как бы тетушка не умерла в ее отсутствие, не сказав любимой племяннице последнего «прости».
Такая жизнь за несколько месяцев вымотала Серафину до предела. Незаметно отошли на задний план, а потом и вовсе отпали немногие шапочные знакомства, и она осталась наедине с бедой. Тетушка пришла в себя, но не разговаривала и не шевелилась. Врачи не обещали ни хорошего, ни плохого, но опытные сиделки утверждали, будто в подобном состоянии больные лежат долгие годы, изнуряя себя и окружающих. Перспективы вырисовывались неутешительные.
Скоро Серафина превратилась в загнанное существо, способное думать лишь о пролежнях, клистирах и протертых супах. Даже спала теперь без привычных ярких сновидений. Ложилась и тотчас проваливалась в черную бездонную яму, заполненную безликими, неощутимыми и оттого втройне ужасными кошмарами, высасывающими из ослабевшего организма последние силы и волю к борьбе. Да и с чем было бороться? Борьба имеет смысл при наличии денег и возможностей. У нее не нашлось ни того, ни другого. Серафине казалось, жизнь вдруг сломалась, замерла и повисла над бездной в неизвестности, только она одна безостановочно крутится в чертовом колесе, не в состоянии остановиться, прийти в себя и отдышаться. И однажды упадет там, где стоит, чтобы уже не подняться… Но не падала, держась на невидимом волоске, прочности которого в суете будней не замечала…
Красивой, но далекой и недоступной мечтой вспоминался Белый Город и сероглазый блондин, оставивший ей на память неизвестно от чего охраняющий талисман и совершенно ненужный в ее положении, обременительный дар никталопии, мешавший уснуть ночами, которым она не умела распорядиться. А главное, молодой человек не успел пригласить ее на встречу. И не пригласит, наверное. Там, где начинается грязная проза жизни, нет места чудесам. Смысл разумного существования иссяк, реальные события тоже катились мимо, и Серафина чувствовала болезненный процесс отторжения всеми фибрами своей измученной души, и роптать не оставалось сил. За выкрашенными белой краской дверями больничной палаты бушевала новая, ставшая пугающе непонятной жизнь, к которой она не имела больше отношения, что радовало и огорчало её одновременно. Радовало, поскольку не принимала чудовищного разгула низменных страстей, волной выплеснувшихся на улицы города, экраны телевизоров и страницы прессы после официального объявления властями всеобщей гласности. А огорчало оттого, что ей не осталось места даже в том маленьком, созданном воображением мирке, бесшумно рухнувшем при первом же натиске грубой прозы приземленного существования, и погребенном в недрах кипящего энтузиазмом, бешено вращающегося реального мира.
… Стояла осень тысяча девятьсот девяносто первого года…
Х Х Х
Приближался новый, девяносто второй год. Поглощенная не имеющими числа заботами, Серафина мало обращала внимания на происходящее вокруг, волнуемая лишь непрерывно растущими ценами да ухудшающимся здоровьем тетушки. И вместе с тем неумолимо подползали тоскливые предчувствия: что дни больной явно сочтены, а в доме нет ни копейки денег, дотацию же на похороны выдают с запозданием… и так далее, и тому подобное… В эти тяжелые, заполненные унылыми размышлениями дни она подружилась с медсестрой Валентиной, принимавшей в ней искреннее участие. Часто молодая женщина подменяла ее у постели больной, когда приходилось отлучаться по делам, и консультировала неопытную девушку по не терпящим отлагательства житейским вопросам.
Однажды вечером сестра - хозяйка велела Серафине вымыть пол в психотерапевтическом кабинете в соседнем крыле здания, где располагалась амбулатория. Обслуживающая этаж нянечка ушла в отпуск, и весь месяц бесхозная территория убиралась от случая к случаю бесправными и безотказными санитарками.
Серафине прежде не приходилось бывать в амбулатории, да и не оставалось ни сил, ни времени бесцельно бродить по корпусам, и медсестра Валентина пошла проводить ее до места. Кабинет стоял открытым, и две таблички с фамилиями докторов висели сбоку от двери. Нижняя не представляла ничего особенного: «Невропатолог Бакланов В.С.». Верхняя, более крупная и четкая, уверенно доминирующая над первой, гласила: «Народный целитель, доктор практической магии Катыгов В.В.»
- Это как понимать? – изумилась Серафина. – Разве у нас успели колдовство узаконить?
- Да ты словно в лесу живешь, - с усмешкой заметила Валентина. – Больница без финансов бедствует, персоналу скоро зарплату нечем станет платить. Вот и сдают помещения первому встречному с улицы. В прошлом месяце какая-то фирма косметику варила, чуть пожар не устроили. Ну, ты давай здесь шевелись, а я пошла, заодно и за твоей пригляжу.
Серафина постояла, дивясь на странную надпись, недоуменно покрутила головой, толкнула дверь и вошла. Проворно натирая паркетные полы мастикой, продолжала думать о своих неразрешимых проблемах и, увлекшись, махала тряпкой, будто флагом, пока не натолкнулась на кого-то спиной.
- Девушка, да вы свет забыли включить. Или молодым леди электричество не полагается?
Незаметно вошедший из коридора мужчина щелкнул выключателем и беззастенчиво принялся ее разглядывать с видом праздного гуляки, остановившегося у клетки экзотического животного в зоопарке. Насупившаяся Серафина догадалась, что перед нею хозяин кабинета, но не тот, который всего-навсего невропатолог, а «народный целитель Катыгов В.В». В ее представлении человек, загадочно именующий себя доктором магии, должен был выглядеть именно так, и не иначе: еще молодой, но с ранней сединой в волосах и глубокими, чернее ночи, пронзительными глазами. В руках Катыгов держал ключи, собираясь запереть кабинет, но передумал и, положив портфель типа «дипломат» в кресло, подошел к столу.
- Вам еще долго тереть полы, а, девушка?
- Минут пять – и ухожу, - сказала Серафина.
- Наоборот, присядьте, поговорим. Да оставьте свою швабру, никто ее не съест!
От удивления Серафина разжала пальцы, с грохотом уронив щетку.
- Поговорить – со мной? О чем?
В памяти почему-то всплыли возмущенные рассказы тетушки о престарелых донжуанах, соблазняющих молодых невинных девушек… Она чуть не рассмеялась. Катыгов В.В. не походил на престарелого донжуана, мужчина лет тридцати пяти в расцвете естественной телесной привлекательности, а сама она в данный момент меньше всего напоминала лакомый кусочек.
Нерешительно переминаясь с ноги на ногу, Серафина неохотно приблизилась и села напротив. Яркий свет слепил глаза, и она непрестанно жмурилась. Похоже, у нее начинает развиваться светобоязнь, и не придет ли однажды время, когда ей, как сове, придется днем спать, а ночью бодрствовать?
- Очень любопытное явление, - озадаченно протянул Катыгов.
- Ничего особенного, глаза болят, - буркнула она.
- Ой, врешь! И давно это у тебя? – разглядев молодость собеседницы и самовольно перейдя на «ты», покачал головой доктор.
- Не очень, - неохотно призналась Серафина. - Осложнение после удара молнии.
Ей не нравился излишне пристальный взгляд бесцеремонного мужчины, норовившего, словно рентгеном, просветить чужую душу насквозь. Тётя Клава считала и, естественно, справедливо, что рассматривать людей в упор крайне неприлично. Доктор, которому мало подходило ученое звание, пытался силой проникнуть в сокровенные глубины ее естества, с неизвестной целью воздействовать на сознание и волю, а ей это очень не понравилось. Серафина агрессивно насупилась.
- Ого, да ты девочка непростая. Надо же, осложнение! Слово-то какое придумала, - неожиданно рассмеялся Катыгов. – А скажи, милочка, кто тебя учил ставить усиленную защиту?
- Не понимаю, - удивилась Серафина.
- Замечательно! Значит, учителей - соперников не имеем. А слышала ты, например, о магии?
- Почему же, не в лесу живу. У нас в деревне одна тетка слыла колдуньей и держала полтора десятка кошек, а злые языки утверждали, будто по ночам в полнолуние она вылетает в трубу на метле, а следом искры фейерверком…
- Не стоит слушать бабкины сказки. Мы же современные люди, - улыбнулся Катыгов. – Я говорю о настоящей практической магии, приносящей реальные результаты.
Задумавшись, он машинально барабанил пальцами по столу.
- Скажи, как тебя…
- Серафина.
- Удивительное имя! Словно специально придумано для рекламы!
- Обыкновенное! Я родилась на Украине!
- Хорошо. Серафина… Ты хотела бы заняться магической наукой?
Она ненадолго замялась.
- Вы современные люди, у вас реклама и, хотите сказать, одновременно занимаетесь таким архаичным ремеслом, как магия? Где же логика?
- И тем не менее! О целесообразности рекламы в архаичном ремесле поговорим позже. Где твой ответ?
- Ой, ну не знаю, - вздохнула он. – А зачем?
- Например, лечить людей, возвращать им деньги и удачу.
- Я об этом не думала. Разве такое возможно? И потом… - она вздохнула еще тяжелее, – мне некогда развлекаться. Тетя умирает, заботы разные одолели… Нет, где уж там!
- Умирает? Позволь, а откуда ты знаешь? – удивился Катыгов.
- Так оно и слепому видно, - неопределенно пожала она плечами.
- Интересно, очень интересно, - оживился Катыгов. – Знаешь, Сима, давай проведем небольшой эксперимент? Вот шесть фотографий пациентов. Четверо из них живы, двое уже умерли. Сумеешь отыскать этих мертвых?
Серафина с интересом присмотрелась к разложенным по столу снимкам. Разговор помимо воли начал ее увлекать. Хороший психолог, Катыгов знал, чем зацепить неутоленное любопытство молоденькой девчонки, не сознающей своих возможностей.
- Вот эти мужчина и женщина. Я угадала?
- Как ты узнала?
- Ну, странный вопрос, - хихикнула Серафина, - если перед вами спит живой человек, а рядом валяется труп, вы их различите?
- И тебе на фотографиях настолько ясно?
- Они совершенно разные, живые и мертвые. Человек, как это выразиться, весь в радужном свете, а покойник в вакууме. А вот этот дядечка, точно, не жилец. У него лицо как маска, и защитный кокон нарушен. Хорошо, если месяц протянет.
- Почему?!
- Да не знаю! На нем словно печать…
- Печать смерти на лице, ты это хотела сказать?
- Наверно, это. Но подобного определения ни разу не слышала. Да, верно… печать смерти!
Серафина задумалась, пытаясь сосредоточиться на промелькнувшей быстрее молнии мысли, но отвлечься ей не позволили.
- А болезни, болезни ты можешь определять?
- Ну… не знаю… - отрешенно протянула она.
- Попробуй определить, чем больны живые!
Катыгов наступал, требовал, вроде сознавая свое полное право, и Серафина неохотно отвлеклась, потеряв брезжившее почти рядом тревожное предупреждение.
- Раковые больные, что ли? У меня по анатомии в школе отлично было.
- При чем тут школа?
- Ну, вот у дядечки печень болит, у второго желудок, у третьего… гм… геморрой что ли, - она, не сдержавшись, фыркнула, хотя поводов для смеха было совсем мало. – Болят примерно одинаково, органы имею в виду, но подробностей не знаю. Я же не врач, да и учиться этому надо.
От трепетного, до дрожи, любопытства, охватившего все ее возбуждённое естество, Серафина забыла о времени и даже нетерпеливо подпрыгивала на стуле. Жадно вглядывалась в снимки, незаметно увлекшись предложенной игрой.
- Вы их хотите лечить? Шутите! Только силы и время напрасно потратите. У них же… там болезни запущены, сплошная чернота!
- Верно, все неоперабельные раковые больные.
_ Кто тебя учил, милочка? Может, предки занимались?
- Политикой они занимались, мои предки и, насколько мне известно, ни в чем не преуспели, - фыркнула Серафина. – А тетя Клава не верила ни в сон, ни в чох…
Вспомнив о тетушке, она загрустила и хотела попрощаться и откланяться, но Катыгов довольно невежливо придержал ее за руку.
- Красивый браслет, - он обнаружил украшение. – Подарок друга?
- У меня нет друга, - опускаясь на место, тяжело вздохнула Серафина, вспомнила о Мики, но сообразила, что доктор интересуется другим.
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что дел с мужчинами не имею. Если вы это хотели узнать…
Она разозлилась. Неужели тетя Клава, как всегда, оказалась права?
- Ты неправильно подумала. Я вовсе не собираюсь тебя соблазнять. Обладать уникальным даром ясновидения плюс девственностью означает страшную силу, перед которой не устоят никакие преграды. Но если не развивать зачатки способностей, они самопроизвольно угаснут, а это все равно, что зарыть талант в землю. А помнишь, что сказано в «Новом Завете» о человеке, зарывшем таланты в землю.
Серафина смутилась. Истории с талантами она не слышала. У них в доме не было религиозных книг. Ни Нового, ни Старого, ни каких-либо других заветов, кроме ленинских, она не читала. Последние, и те по принуждению. Аккуратные синие томики вождя мирового пролетариата оказывались у нее в руках, когда, по мнению тетушки, она сильно провинялась. Лучше бы ей было почитать что-нибудь полезное, чем мусолить малопонятные рассужденя о политикке.
Катыгов понял ее сожаление по- своему. Оказывается, он не спец в чтении мыслей, только хороший психолог, отлично знающий ремесло.
- Ну да, это называется Ремеслом, - подтвердил в который раз невольно сорвавшееся с ее губ слово Катыгов. – Стоит пройти курс по соответствующей технологии, и тебе не будет равных. Представляешь, что это сулит?
- Новые неприятности, наверно, - пробормотала она, пытаясь отловить и вернуть на место в голове потерявшуюся, но очень важную мысль, связанную, несомненно, со снимками, которые не успел убрать доктор, но одновременно близко касавшуюся ее самое.
- Интересно, а откуда я это знаю? Всплывает в памяти, словно… когда-то встречалась с чем-то подобным. Но на деле никогда не связывалась с колдовством, - поняв, что мысль исчезла безвозвратно, задумчиво проговорила Серафина.
- Удивительная наивность! Иметь дар, стоящий миллионы и не подозревать об этом? Потрясающе! Ну да ладно, - решительно сменил тему Катыгов. - А что там с твоей тетей? Отчего, говоришь, она умирает?
- Инсульт. Она действительно доживает последние дни, и нечего, как страусу, прятать голову в песок и делать вид, будто ничего не происходит. К сожалению, я не из тех, кто вопреки очевидности упрямо вопит: «Не верю!» - с мрачным ожесточением проговорила Серафина.
- А если твоей тете еще можно помочь?
- Не знаю… Возможно, существуют импортные лекарства, да дорого стоят, не про нашу честь, - безнадежно махнула она рукой и вдруг насторожилась, изловив увертливую мыслишку, упрямо не поддающуюся анализу.
- Подождите! Мы тут говорили о печати смерти на лице, то есть человек определенно умирает? Вы считаете, что… как бы выразиться… ну, думаете, можно изменить судьбу вопреки запланированному кем-то, кто распоряжается нашими жизнями? Так?
- Положим, мы имеем право попытаться. И не без надежды на успех, - уклончиво ответил Катыгов, и поспешно увел собеседницу о сложной темы, переведя упор на животрепещущее.
- Я не говорю о лекарствах, это примитивно и помогает лишь продлить ненадолго существование телесной оболочки, а причина болезни – на тонких уровнях. На них-то мы и воздействуем методами, называемыми сейчас нетрадиционными.
Потерявшая было интерес к беседе из-за тревоги о тетушке, Серафина снова передумала уходить, даже оттолкнула ногой подальше швабру, словно палка со щеткой тянули ее к выходу.
- Колдовство, черные свечи, вызывание духов? Правда, вылеченных подобным образом я не встречала. Вы это называете нетрадиционными методами?
- Ай-яй, какая вопиющая дремучесть! Серафина, ты в Африке живешь? Хотя их культ Вуду весьма действенен, но мы не тем занимаемся. В основе твоего дара или, скажем, излечения больных, привлечения на сторону отдельного индивидуума удачи и денег лежат скрытые силы человеческого организма плюс помощь неких невидимых сущностей…
- Нечистой силы?
- Уволь! Или ты считаешь, в тайных науках принимает участие одна сторона? Структур много, их представителей тоже.
- Примерно так я и думала. Но как отличить положительное от отрицательного? Мы случайно не нарвемся? Придут эти… с вилами, и потащат нас куда следует?
- Существуют методы защиты, а покровителей нужно уметь выбирать. Но мы отвлеклись. Итак, о человеческом организме, точнее, его скрытых ресурсах, нас пока интересует именно этот аспект Ремесла. Специально разработанными методами мы пробуждаем в душе и теле скрытые резервы жизненных сил и заставляем организм интенсивно работать – на исцеление или обучение, то, что в данный момент необходимо. Больной выздоравливает, у здорового пробуждаются дремлющие внутри собственного «я», заложенные от рождения и за ненадобностью не востребованные. Понимаешь?
- Ну, относительно. Наверно, надо долго учиться, а у меня нет ни сил, ни времени. И денег тоже…
- Разве с тебя потребовали денег?
- Но! – заволновалась Серафина. – Не собираетесь же вы бесплатно меня учить, а мою тетю лечить? Насколько я понимаю, подобные дела даром не делаются!
- Серафина, милочка! Помимо денег и прочей сиюминутной выгоды существуют более высокие понятия, например, долгосрочное сотрудничество. В моей группе три человека, и не все они сильные практики. Я хочу отобрать не абы кого, а обладающих настоящим даром, без шарлатанства. Потому и заговорил с тобой, увидев, как ты копошишься в темноте со светящимися кошачьими глазами. Признаться, подобный экземпляр встречаю впервые.
- У меня светятся глаза? – изумилась и одновременно испугалась Серафина.
- Или раньше не было?
- Шутите! Тогда от меня люди шарахались бы!
- Не исключено. Они и будут. Советую купить защитные линзы или очки. У нас еще найдётся время поговорить. Так когда позволишь посмотреть твою тетю?
Серафина раздумывала недолго.
- Когда? Да хоть завтра, мы каждый день здесь…
… В палату Серафина возвратилась в растрепанных чувствах, потеряв дорогой ведро и швабру. Медсестра Валентина нашла инвентарь в коридоре и принесла следом.
- Что случилось? У тебя вид ужасный! Так и знала, упадешь однажды от усталости и растянешься, как лягушка на дороге. Если продолжишь в том же духе, опередишь свою больную по пути на кладбище.
Серафина молчала, вдруг обнаружив четко пропечатавшуюся в мозгу мысль - предупреждение, упрямо ускользавшую в присутствии Вадима Катыгова. Но это было не обычные слова. Кто-то неслышным окружающим шепотом проговорил их ей на ухо:
«Не впервые стоишь под дулом у Судьбы,
Не впервые смерть холодно смотрит в глаза…
Черный Ангел, поднявший крылом на дыбы
От геенны тебя не хранил, не спасал…
Шаг вперед, шаг назад – и расстрел за побег,
Жизнь со смертью сплелись в единеньи…
Вновь качнулись весы, чаши тонко дрожат,
Кто-то тянется в плен наваждений…»
«Я схожу с ума! Господи, спаси и помилуй! Это не мои строки!» Отдышавшись и обругав себя дурой, Серафина неопределенно махнула рукой, не решив, рассказывать о недавней встрече или лучше пока промолчать. Валентина поняла жест иначе, отвела ее в сестринскую и уложила на кушетку.
- Отдыхай, я пригляжу за старушкой. Вроде лежит спокойно. Недавно необходимые дела переделала, руками шевелит. Может, и отойдет…
«А почему нет?» - отгоняя упрямо копошившиеся в душе противоречивые чувства, сказала себе Серафина, не имея сил предаваться изнурительным сомнениям, закрыла глаза и уснула, точнее, чутко задремала, готовая вскочить и помчаться по первому зову…
ъ
В сестринской комнате, напротив кушетки висело большое настенное зеркало. Едва погасло электричество, начали твориться странные вещи. Темная матовая, с редкими отблесками поверхность стекла медленно, но верно начала освещаться, в глубине экрана замелькали бесформенные тени, быстро превращавшиеся в четкие фигуры людей, очертания зданий, красивый и никем никогда не виданный пейзаж незнакомой на Земле страны. Люди были живыми, разговаривали. Ветерок с моря шевелил развесистые кроны деревьев, очень напоминающих современные южные пальмы. А потом в ускоренном темпе начало разворачиваться само действо. События касались чужого, неведомого мира, не описанного ни в одной из известных науке летописей. Но информационное поле Земли и замысловатые спиральные изгибы Пояса времени хранят не одну тысячу подобных историй, увидеть которые простой смертный физически неспособен.
Перед экраном зеркала клубилось редкостное радужное сияние…