Куба либре. ч. 3. Продолжение

Марина Добрынина
3. Продолжение

Меня быстренько определили в школу. Школа была специальная – исключительно для детей военных, с учителями, которые менялись с завидной регулярностью - каждые два года. Школьные каникулы у нас, правда, были не три, как у нормальных советских детей, а четыре месяца. С начала мая. Объяснялось это просто – жарко было в мае. Жалко было детишек.

Ввиду нахождения в тропиках школьную форму заменял несколько вольный ее пересказ, называемый «светлый верх, темный низ». И галстук, естественно. В ту пору в Советском Союзе уже вовсю шли всякие интересные, процессы, побуждающие молодежь от галстуков этих в темпе избавляться. Но Родина была далеко, а учителя близко. А потому красная тряпочка на шее являлась обязательным аксессуаром. 

Меня там даже чуть в комсомол не определили. Вернее, вяленько так поинтересовались, не желает ли редактор школьной стенгазеты, и, по должности, член Совета дружины, подать этой самой дружине пример, и вступить в ряды ВЛКСМ. Редактор подумал и спросил «А нафиг?». «Ну, не хочешь, как хочешь…» - вздохнули они и отстали. Все изменялось.

В спешном порядке пришлось учить два языка – испанский и английский. Теоретически, без этого вполне можно было обойтись, поскольку жили мы обособленно и в город выбирались не сказать чтоб очень часто. Однако быстро выявилась очень специфичная проблема – телевидение. Очень, знаете ли, затруднительно, смотреть остросюжетный американский фильм с титрами на испанском. Сидишь и гадалку из себя изображаешь – и что же это там главный герой прохрипел, падая в пропасть? То ли «О Боже мой!» то ли «Твою мать!»? Непонятственно.

А вообще, первые слова, которые я произнесла на языке Сервантеса, были, увы, нецензурными.

Я как-то быстро развилась из ребенка в девушку. Крупная такая, выпуклая, волосы выгорели. В общем – мечта кубинца, как быстро выяснилось. Мне-то оно все нафиг не нужно было. Я – девочка книжная, домашняя, мне бы журнальчик в руки либо мольберт. В общем, внимание к моей драгоценной персоне персону эту смущало и раздражало.

«О! Линда, бонита, гранде чопа, кьеро фоки-фоки!» - эта фраза произносилась со вздохами и присвистываниями, сопровождалась восхищенным закатыванием глаз и усиленным обкапыванием слюной асфальта. Означала она следующее: «Красивая, симпатичная, большая попа, давай потрахаемся!». Наверное, проще всего было просто на это не реагировать. Но я тогда так не умела.

В итоге первыми выученными мною на испанском словами был краткий, выразительный и ненормативный посыл просителя в неведомые дали, а также некоторое определение, ярко характеризующее отдельные достоинства лиц мужского пола. После произнесения подобных эпитетов следовало быстро, но не теряя самообладания, удалиться, стараясь не особенно вилять этой самой, чопой.

Но, надо признать, попыток поправить мне фейс со стороны посылаемых не наблюдалось. Они лишь смеялись. Все же странно, наверное, было услышать подобное из уст девочки с наивными глазами и лицом отличницы.    
Впрочем, именно с Кубы я вынесла плохо объяснимую для русского человека нелюбовь к неграм (афрокубинцам?).
 
Не любила я их не за то, что приставили. За эксгибиционизм. Мне казалось, что наше несчастное Нарокко – просто рай для извращенцев. Во всяком случае регулярно, примерно раз в месяц, в нашем подъезде обнаруживалось нечто, с восторгом демонстрирующее проходящим (проскакивающим!) мимо лицам женского пола некоторые вещи, для публичной демонстрации не предназначенные.

Так вот, к вопросу о фильмах. Несколько местных каналов транслировали передачи всякие, концерты, мультфильмы и, вероятно, честно уворованные у не совсем дружественных Штатов всякие интересные картины. Ужастики, боевики… Мечта советского ребенка, одним словом. 

Где-то через год не знаю, каким уж способом, но у нас появилось советское телевидение. Аж два канала – первый и второй. Мы с родителями сидели у телевизора, разглядывали сугробы, елочки и умилялись. Снежок, холодок, березки… Красотища! Тропики через год пребывания уже достали по самое не могу. Все время одно и то же – трава зеленая, земля – красная. Море – синее, а песок – белый, но! До моря километров пятьдесят, а зимой купаться не рекомендуется. Не потому, что вода холодная, а из-за гадов всяких морских, которые зимой в Мексиканском заливе отчего-то активизируются. В общем, местные в воду не залазили, и россияне тоже не торопились.

Зимой идет дождь. Строго по расписанию. Начинается полтретьего, заканчивается через сорок минут. Все это время лучше просидеть где-нибудь в помещении, так как зонтики не спасают. Сравнение с душем не вполне адекватно, потому что душ по сравнению с хорошим тропическим ливнем отдыхает. У душа дырочки рядами расположены, а ливень, он сплошняком льет.

Природа быстро приелась. Пальмы. Королевские. Ну их я уже упоминала. Кустики какие-то. Местами с цветочками. И что уж точно с цветочками, так это дерево – смерть европейца называется. Уж извините, не знаю, как по латыни. Это такое красивое, высокое нечто, похожее листьями на акацию, с красными цветами. Очень эффектное дерево. Говорят, цветы эти – мощнейший аллерген. Не знаю, не проверяла. Не нюхала. Не страдала. 

Кстати, медицина на Острове свободы ой как развита. В смысле, очень и без ехидства. Но и мы не подкачали. На каждый подготовленный кубинскими учениками Парацельса у нас был свой, отечественный запрос. Ну не подходит тропический климат европейскому человеку! Человек этот самый может, наверное, без особого вреда провести там пару-тройку недели отпуска, но, господа, не путайте туризм с эмиграцией!

Через полгода после прибытия я почувствовала себя как-то не фонтан. Слабость какая-то, с дыханием проблемы… Но ведь это не повод пропускать школу! И я спокойно занималась своими делами. А потом мне приспичило к медичке сходить. Не знаю, зачем. Может, освобождение от физкультуры выпросить, может, еще с какой целью. Не помню уже. Вот, прихожу я к ней, значит, она меня послушала потыкала, а потом как закричит нечеловеческим голосом: «Ай-ай! У тебя воспаления легких!». «И что?» – интересуюсь я. «А то!» – восклицает медичка! – «Постельный режим, и на море не ездить! И антибиотики пить две недели, как минимум». Ну щас, на дворе апрель, все брошу, и на море ездить перестану. Мы и так туда только по субботам и воскресеньям попадаем, а сейчас сезон начался! Антибиотики – куда не шло, поглотаю. И в школу могу не ходить. Тоже мне проблема! Но море! Короче, наплевала я на ее рекомендации с высокой колокольни. И ничего, жива.

Второй случай был интереснее. Года еще не прошло, как моя золотисто-коричневая к тому моменту шкурка вдруг покрылась белыми пятнами. Ну хожу вся такая, как какой-то ненормальный леоперд, или гиена, скажем, ну, жираф, а пятен все больше и больше. Не болит, не чешется, ну уж больно вид какой-то неэстетичный. Что делать? Идем к врачу – на этот раз военному, потому что гражданская наша медичка полностью расписалась в своем бессилии. Ручки так в стороны развела. «Не знаю - говорит, - лишай, наверное».

«Ага, - заявляет военврач, - нестрашно, дело поправимое. А что Вы хотели? С Забайкалья и в тропики? Да тут неграм только хорошо и прочим нерусям. Мажьте этим вот лекарством, каждое пятнышко два раза в день. Они и пройдут». И баночку мне дает. Лекарство бесцветное, спиртом пахнет.

Юморист, блин. Как же я могу намазать каждое пятнышко, если мой организм полностью расцветку поменял?! Ну, мазала. Долго мазала. Недели две, наверное. Об одном мечтала, чтобы у меня жидкости этой полезной целая ванная была, а я бы туда окуналась, лежала минуты две, и все, никакой мороки. Но все плохое, как и свой антипод, когда-нибудь заканчивается. Вот и пятна исчезли.