Я никогда не умела засыпать с тобой. Тебе хватало и десяти минут, чтобы забыться сном, а я могла лежать рядом час, два и бояться закрыть глаза.
А если и засыпала, то спала всегда очень чутко. А в этот раз я так чутко спала около тебя, что просыпалась всякий раз от твоего прикосновения.
И мне вовсе не приснилось, что ты сквозь сон притянул меня к себе и обнял за талию. Я старалась дышать тише, но через какое-то время ты проснулся и убрал руку. Позже она оказалась у меня на плече. Я как раз мерзла, и боялась потянуться за покрывалом. И ты меня накрыл горячей рукой. Словно во сне угадав мои желания.
И я, стараясь не спугнуть тебя, сквозь твой сон обняла тебя и лежала, смотря на твои сомкнутые веки и отбрасывающие тени длинные ресницы. Длинней, чем мои. Это так красиво – твои длинные ресницы.
Это так странно. Полчаса назад все было сказано. Ты пошел на кухню выпить воды, а я пошла за тобой следом. Потом ты пошел курить на балкон, а я снова за тобой следом. Смотрела на тебя сквозь пелену, поскольку успела уже снять линзы, смотрела сквозь туман невидящих глаз и не могла заплакать. Я вспарывала утренний воздух множеством вопросов, а ты молчал и мрачно курил. А вокруг как раз стихло веселье, и теперь в обоих комнатах доносилось только сонное посапывание. А мы стояли на балконе. Я мерзла, растирала свои озябшие плечи руками, а ты только раз бросил на меня быстрый взгляд.
- Замерзла?
- Да.
Ты предложил мне пойти в комнату, и больше не проронил ни слова. Я проигнорировала предложение. Несколько минут я слушала молчание и вдыхала табачный дым, от которого почему-то впервые так слабели ноги. Сказывалась бессонная ночь, выпитое вечером шампанское и резкое твое похолодание с утра.
Кто-то спросил, потом, уже на следующий день: «О чем можно разговаривать серьезно в пять утра?» Можно, еще как можно. Иногда разговоры в пять утра переворачивают жизнь вверх дном.
Вспоминаю себя этой ночью. За несколько часов до…
Голова шумит от шампанского, и ты где-то рядом, я чувствую твой такой знакомый запах, помню его совсем близко от меня. Еще какую-то неделю назад ты…Мы... Но мы же в прошлый раз все решили. Тебе не нужны отношения. Не нужна я.
Но через какое-то время я оказалась в твоей рубашке, которую ты мне накинул на плечи, пока мы были на балконе. И четко запомнился момент, когда ты ответил на мой поцелуй. Я так навязчиво пыталась окружить тебя своей лаской, все время подвигалась ближе, лохматила волосы, а потом буквально дышала тебе в губы. В итоге что-то перещелкнуло, и я добилась того, чего хотела. Помню, в тот момент глупо порадовалась, сделала стоп-кадр на моменте нашего поцелуя, чтобы потом в любой момент извлечь из архивов памяти, как старую фотографию. В этот момент была одна мысль: у меня получилось. Конкретно – что получилось, я не думала. Просто получилось.
Потом, невзирая на посторонние взгляды, мы перешли в комнату, заняли с кем-то на троих один диван. И я не знаю, куда делась моя скромность в тот момент. Я целовала тебя, как в последний раз, в очередной раз увидела, что и ты тоже умеешь смущаться. Ты тогда сказал, что я коварная, и что я творю с тобой что-то невероятное. От этих слов мне захотелось взлететь, сойти с ума от осознания пьянящей власти над тобой. Ты в шутку попытался мне ответить звонкими поцелуями в живот, а я смеялась как сумасшедшая, зажимая смех в одеяле, стараясь никого не разбудить. Ты всегда пользовался тем, что я боюсь щекотки. Щекотки боятся ревнивые. Про меня примета.
А потом…я уже не помню, когда ты сказал, что хочешь себя оградить от меня. Это был словно удар кувалдой по голове. Спотыкаясь в темноте, без линз, я наощупь побрела на кухню, где ты пил воду. Потом на балкон, где ты закурил. Я ходила за тобой и пыталась докопаться до истины.
Ты молчал, а я, боясь утонуть в вязкой тишине, нарушала ее неловкими фразами. И я сказала те слова, которые все время отгоняла от себя, надеясь никогда не оказаться в ситуации, когда их надо будет произносить.
- Я тебе обещаю, что никогда больше не вернусь к этой теме. Никогда не напомню о том, что было. Никогда не сделаю первого шага. Никогда не буду навязываться. Просто скажи, отпускаешь ты меня или нет.
А ты словно давно знал, что я это скажу. Ты ответил спокойно и четко. Ни тени сомнения в голосе, ни времени на подумать. Даже без всякой паузы. Сходу.
- Да. Отпускаю.
Мне хотелось заставить тебя замолчать, чтобы ты больше не успел произнести ничего непоправимого. Но вместо этого я спросила еще.
- Я тебе нужна? Или нет? Если нет, то так и скажи.
- Извини, Оль. Пожалуйста, извини…
……Нет.
И в этот момент мне захотелось умереть не сходя с места.
Это жестоко - говорить человеку, что он тебе не нужен. Говорить прямым текстом. Хоть из жалости, скажи то же самое, но в три раза длиннее. Нагороди мне ерунды о мотивах и причинах, попытайся объяснить, спрячь это самое «нет» среди сотен бессмысленных фраз, чтобы оно не резало так больно. Скажи то же самое, но не сразу. Начни с долгого предисловия. Чтобы я смогла подготовиться, успеть надеть маску равнодушия и успокоиться.
Как же можно было не понять. Эти вопросы ждали других ответов. Они ждали разубеждения, молчания, жалости…чего угодно, кроме этого «нет».
Короткое слово, которое выбило почву из-под ног и заставило открытым ртом глотать воздух, как выброшенная на берег рыба.
А тебе стало сразу легче. Ты спокойно докурил сигарету, глотнул остывшего чая из кружки и пошел спать. На диван, который мы еще час назад делили с кем-то третьим, и нам было на это совершенно все равно. А я стояла на балконе и кожей пыталась почувствовать твое присутствие сзади. На какой-то миг мне показалось, что сейчас моей спины коснется теплая рука, и я, не выдержав неизвестности, оглянулась. И утонула в разочаровании. Ты уже спал на диване, а как мне верилось, что сейчас ты осознаешь, какую ошибку совершил, придешь ко мне, обнимешь, скажешь, чтобы я не мерзла на балконе, ведь утром здесь очень прохладно. Скажешь, что жалеешь о своих словах.
Я прилегла к стенке, пытаясь тебя не касаться даже рукавом одежды. Я лежала настолько далеко, насколько позволяла площадь дивана, и не могла сомкнуть глаз. И не могла заплакать. Глаза были сухи, а еще голова словно бы отупела. Я лежала и смотрела на тикающие часы, и не понимала, какой смысл в том, что они идут. Казалось, после твоих слов время остановится, и тишина будет давить на меня и окутывать глухотой, словно вата. Но часы шли, неспешно отмеряя уже бессмысленное время. Время, которое было будущим, стало настоящим и уже уходит в прошлое. Оно шло, но не вело ни к чему. Только считало одну за одной смерти моих надежд и отдаляло все больше от того момента, когда мы были счастливы.
А потом я вдруг проснулась от твоего прикосновения. Проснулась и поняла, что слезы, которых не было в самый тяжелый для меня момент, катятся по щекам. Потому что самый тяжелый момент – это не тогда, когда тебе говорят, что ты не нужна. Самый тяжелый момент тогда, когда тебя обнимают сквозь сон, а ты понимаешь, что не можешь больше быть от этого счастливой. Когда кладешь руку на плечо и изводишься от угрызений совести. И когда ты просыпаешься и в смятении убираешь руку, а еще произносишь: «Извини». Когда ты извиняешься за то, что обнимаешь. После того, что было между нами совсем недавно.
И в голове бесконечный клип из цветных фрагментов.
Вот ты в книжном магазине показываешь мне книгу, которую хотел бы прочитать, стукаешь пальцами по обложке. Вот ты резко выключаешь аську на своем телефоне, откидываешь назад гитару, висящую на плече, и порывисто обнимаешь меня. Вот ты смущенно пропускаешь меня вперед, впервые открывая передо мной свою квартиру. Вот ты долго-долго смотришь на меня и на мой вопрос, почему у тебя такой взгляд, отвечаешь: «А может быть, мне просто нравится быть с тобой, нравится тебя целовать и обнимать?». И я чувствую себя невероятно счастливой от такого простого и понятного для моей влюбленной души объяснения.
Вот ты в нерешительности садишься рядом, завариваешь мне чай и включаешь смотреть «Следствие ведут колобки». А я не могу ни о чем думать, впервые оказавшись с тобой наедине в пустой квартире. Смотрю на тебя – ты тоже смотришь на экран пустым взглядом. Сумасшедшее сочетание. Два колотящихся сердца, ураган мыслей в голове и глупый мультик с громкой и смешной озвучкой. Я от этого мультика начинаю нервничать еще больше. Его просмотр – словно предисловие к чему-то большему. Помню твой вопрос: «Ты уверена?» и взрослые, серьезные глаза, чья серьезность тогда меня напугала и смутила. И я так долго думала, что вконец раздосадовала тебя.
Помню, как мы стояли у меня дома на балконе, ты в моей светло-зеленой курточке, я в твоем коричневом пальто. Ты курил в одну створку, а я дышала в другую твоим дымом. А еще помню, как танцевали импровизированный медляк под «Наше радио». Даже не помню, что это была за песня. Помню только то, что ты меня подхватил и поставил мои ноги на свои, и в таком интересном положении мы перемещались по комнате. Я тогда смеялась как ненормальная. А потом мы остановились у зеркала в прихожей, и, обнявшись, смотрели в свое отражение. А я старалась запомнить нас такими. И запомнила ведь, черт возьми.
А еще помню, как ты ждал меня у супермаркета, чтобы встретиться. Я видела твой силуэт издалека. Ты всегда курил, ожидая меня, и почти никогда не оглядывался. А я всегда подходила и притягивала тебя к себе, пытаясь услышать, что на этот раз играет в твоих наушниках. Помню, как сидела в них и слушала поставленную тобой песню, а ты вдруг обнял меня сзади. Я сразу перестала отражать реальный мир. А от звуков этой песни до сих пор мурашки по коже.
Помню, как поздно вечером ты посадил меня в автобус на конечной остановке. На улице пошел дождь, автобус все еще собирал народ, а ты стоял неподалеку и не отрываясь смотрел на меня. Смотрел, улыбался, курил, улыбался, а потом, окончательно промокнув под дождем, со смехом начал посылать мне воздушные поцелуи. Я отвечала из салона автобуса так же эмоционально, и на меня странно косились пассажиры. А мне хотелось выскочить из автобуса и с разбегу броситься к тебе в объятия.
Помню, как предложила тебе встретиться, а потом написала, что не стоит, ведь транспорт перестанет ходить через два часа. Ты тогда ответил, что транспортные проблемы тебя мало волнуют, и примчался ко мне в другой конец города. На один час.
Ты тогда был другой. Ты умел ждать, умел догонять, хотел стараться, хотел приблизиться. Или я была другая. Которую хотелось ждать, догонять, ради которой хотелось стараться, к которой хотелось приблизиться.
Я помню столько всего о тебе… Моя эйфория, мое наслаждение.
И так страшно вдруг просыпаться оттого, что меня обнимают твои руки. Когда больше всего хочется обнять тебя в ответ, а я просто жду, пока ты проснешься, память напомнит о событиях ночи, и ты отдернешь руки, словно ошпарился кипятком. И отвернешься в другую сторону.
Больнее всего – просыпаться в твоих объятиях и понимать, что это не более чем неосознанные движения спящего человека. Понимать это и изо всех сил надеяться на то, что неосознанные движения – самые настоящие, искренние и верные. Доверять рефлексам, отсутствию контроля во сне и изо всех сил не верить словам. А утром не узнавать тебя, бояться тебя и все-таки в конце концов принять твои правила. Поцеловать на прощание в щеку и ни разу не оглянуться, уходя.
А ведь я тоже пытаюсь себя оградить от тебя. Раз ты так хочешь. Пытаюсь облегчить твой труд. Я пытаюсь, как послушная ученица, выполнить домашнее задание, которое мне не по способностям… И только чуть-чуть у меня начинает получаться, ты возвращаешься и отбрасываешь меня с моими стараниями далеко назад. И я снова, как жук, сбитый дождем, начинаю взбираться на травинку от самой земли.
Я специально притворилась, что сплю, когда ты подошел к моей кровати. Не хотелось с тобой говорить, смотреть тебе в глаза и судорожно решать, как себя повести в ответ на твои слова. А ты подошел, присел на край кровати, укрыл меня одеялом. Потом я почувствовала легкое движение воздуха и поняла, что ты совсем рядом с моим лицом. Почувствовала прикосновение влажных губ к щеке, непроизвольно открыла глаза. В первое мгновение утонула в нежности от твоего взгляда из-под челки, так близко от меня. Почти сразу захлебнулась в раздражении. На тебя, что опять отбрасываешь меня назад со всеми моими стараниями на тебя не реагировать. На себя, что я опять готова поддаться.
- Спокойной ночи, - сухо, слишком сухо. Сонное ворчание удалось даже слишком хорошо и правдоподобно. Ты всегда говорил, что я актриса.
Удаляющиеся шаги, и сон как рукой сняло, а комната поплыла в глазах. В ту ночь ты спал в другой комнате. С другим человеком.
Я не раз замечала в тебе это стремление оказаться где угодно, только не со мной в непосредственной близости. Наверное, это правильно. Буду думать, что ты спасаешь нас обоих, а не свою примитивную шкуру. Буду думать, что ты боишься за нас, а не за себя. Уж лучше боишься, уж лучше спасаешь. Уж лучше не можешь найти себе места, уж лучше ненавидишь. Только бы не было все равно. Лучше злись на меня, только не будь равнодушным.
Наверное, чем ближе был когда-то человек, тем более чужим он становится со временем. Я не хочу тебя терять во времени. Не хочу становиться чужой.
И я ставлю те же песни, говорю те же фразы, ношу те же вещи, пользуюсь теми же духами. И пусть больно режут отголоски знакомых фраз, сказанных когда-то тебе, а теперь всем подряд. И пусть будет некуда укрыться, вспомнив вдруг, что именно под эту песню, случайно заигравшую по радио, мы впервые… Пусть память выдаст это в самый неподходящий момент, подняв на поверхность то, что старательно задавлено под прессом предрассудков.
Пусть тебе режут глаза цвета моей одежды. В которой я тебе нравилась, которой касался, которую поднимал робко кончиками пальцев. Пусть уносит твой рассудок поток воздуха, принесший запах моих духов, когда-то сводивших тебя с ума.
Я оставляю тебе свои сигналы, не имея возможности самой остаться с тобой. Оставляю в надежде, что однажды, почувствовав мое присутствие там, где меня нет, ты поймешь, как ты ошибся. Поймешь, что хочешь всего этого снова.
И хорошо, если я все еще буду ждать ТВОЕГО сигнала.