Собачья жизнь

Это начало собачьей трилогии.
Начало "Собачья жизнь", продолжение "Это жизнь" и окончание "Странности жизни"

Альма изо всех сил пыталась как можно плотнее свернуться клубком, укладывая морду на хвост. Было жутко холодно, а не перестававший идти уже целый день мокрый снег с дождем только усиливал чувство холода, неприкаянности и голода. Это было такое время года, когда почти всегда было сумрачно или темно, а солнце если и выглядывало, то всего на пару минут. Люди, и без того казавшиеся Альме враждебными существами по определению, становились в это время ещё враждебнее. Те, кого она, несмотря на все усилия обходить людей стороной, всё-таки встречала на своем пути, в это время и в такую погоду никогда не улыбались или даже не смотрели более или менее доброжелательно, напротив, сосредоточенно глядя куда-то, а куда, Альма так и не могла понять, как ни старалась, они все торопились, торопились и торопились по своим делам. Конечно, когда было тепло и солнечно, люди вели себя совершенно по-другому. Нет, не по отношению к Альме – тут им не было до неё никакого дела, да и она не стремилась попадаться на глаза, зная, чем это может закончиться – а вообще. Когда было тепло и сухо, и сияло солнце, или вечером в сумерках люди обычно шли по своим делам не спеша, иногда и вовсе останавливались и разговаривали, и от них практически никогда не исходило чувство раздражения, которое Альма научилась очень хорошо улавливать, ещё когда жила при своем хозяине в старом доме у железнодорожной станции. Но это, как ей казалось, было очень давно, целую вечность назад, хотя память хранила все подробности той жизни так, как будто это было вчера или даже сегодня утром. Вот детство своё она помнила плохо, обрывками мелькали образы других собак, совсем маленьких и больших, маленькие всё время поскуливали. Ещё она помнила, как ей было трудно пробраться к матери, когда та приходила их кормить, как она со вздохом ложилась, а они все, расталкивая друг друга, наперегонки ползли к её соскам. Альма практически всегда опаздывала, и поэтому с детства была убеждена, что чувство голода – это такое нормальное для собак чувство, хотя и жутко безрадостное. В то укрытие, в котором они все тогда обитали, приходили и другие собаки, потом уходили, и вместо них приходили другие. Всех их запомнить было невозможно, а как-то, когда им безрезультатно пришлось прождать свою мать очень и очень долго, они, маленькие собаки, решили проверить, куда уходят взрослые, и куда всегда уходила их мать.

Так для Альмы началась взрослая жизнь. Она мало что запомнила из этого периода, но к её чувству постоянного голода добавилось ещё и чувство постоянного страха, которое она тоже стала считать нормальным для собаки чувством. На фоне этих постоянно присутствующих в её душе чувств она незаметно для себя превратилась из маленькой собаки в большую, тощую и нескладную.

Как-то она промышляла на своей любимой помойке и так увлеклась поисками исходившего откуда-то из глубины запаха, что не заметила, как совсем близко к ней подошёл мужчина. Когда она его всё-таки увидела, то резко вздрогнула и отскочила в сторону, поджав хвост. Людей, ей казалось, она начала боятся в тот момент, когда появилась на свет, а, может быть, это было чувство ее матери, передавшееся ей с теми каплями молока, которые Альме удавалось из неё высасывать. Потом она ничего особо плохого, ровно, как и хорошего, от них не видела. Просто это был иной мир, существующий параллельно ее миру, и всё.

И вот случилось так, что один из представителей этого мира не только приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, но ещё и заговорил. Тут Альма впала в состояние ступора. За спиной и с одного бока от неё была стена помойки, с другого бока вплотную стояли баки, а на пути вперёд прямо перед ней как раз и остановился этот странный человек. От него неприятно пахло, очень неприятно, Альма иногда улавливала этот запах и от других и всегда пыталась его обойти стороной как можно дальше. Сейчас же у неё не было никакого выхода, кроме как выждать, что будет дальше.

- Ну и страшна же ты, подруга! – со странной улыбкой говорил этот мужчина, – посмотри, на кого ты похожа, тощая, облезлая, даже на шкуру не годишься! Нашла хоть что стоящее на помойке-то?
Альма смотрела на него, не мигая.

- Что, испугалась? – продолжал мужчина, – а я вот нашел! – и он погремел чем-то в пакетах, которые держал в одной руке.
- Ладно, давай помогу тебе, может и вправду ты унюхала съестное чего, щас чо хош выбрасывают, – с этими словами он стал рыться в баке.
 
Улучив момент, Альма пулей проскочила мимо, отбежала на безопасное расстояние и остановилась.

- Дура ты дура! На шкуру что ли испугалась? Да кому ты облезлая такая нужна, не бойся, на, на! Иди, на! Косточка тут тебе есть!

Альма не шелохнулась. Мужчина, выругавшись, всё-таки швырнул кость в сторону Альмы, потом обозвал её ещё раз дурой и ушел по направлению к домам. Выждав пока он уйдет подальше, она осторожно подошла к тому, что он назвал костью – точно, это была кость, долго где-то лежавшая кость, которую уже кто-то тщательно обглодал. Но это всё равно было удачей, уж кто-кто, а она-то знала, как извлечь из такой пищи максимум. Осторожно взяв её в пасть, Альма неспешно направилась к кустам подальше от помойки. Краем глаза она увидела, что тот мужчина наблюдает за ней от дома, но он был далеко, а кость пахла всё сильнее и призывнее, и Альма, забыв обо всем, полностью переключилась на неё.

В течение нескольких следующих дней Альма благоразумно прилагала все усилия, чтобы на помойке больше не появляться, хотя – надо было в этом признаться – именно эта помойка была для неё в последнее время самым хлебным местом. Хлебным в полном смысле этого слова, потому что она всегда находила там выброшенные куски хлеба, а иногда и что-то более существенное для собаки, и всегда проглатывала это вкусно пахнущее более существенное с такой скоростью, что сама так и не могла разобрать, что же это всё-таки было. Несмотря на все её усилия в конце концов вышло так, что она вынуждена была прийти к той помойке снова, поскольку чувство голода одержало верх над собачьим благоразумием. Ей повезло, она нашла там еду и не встретила того плохо пахнувшего странного мужчину. Потом ей повезло ещё раз, потом ещё и ещё, и чувство бдительности, казалось, покинуло её насовсем. Стояла тёплая погода, ослепительно сияло солнце, и Альма испытывала даже что-то вроде радости, ей хотелось улыбаться проходившим мимо прохожим. Один раз она так и сделала, подтвердив свои эмоции хвостом, который сам собой гордо выпрямился трубой. Но прохожим не было до Альмы ровно никакого дела. Постояв так немного, она решила разведать местность получше и рискнула пройти мимо того дома, по направлению к которому удалился тогда тот странный мужчина. Если бы только могла она предположить, чем это для неё обернётся в скором будущем, то бежала бы и бежала без оглядки от этого места, но собачья интуиция молчала, и Альма бодро потрусила в новом направлении. Она всего лишь немного опасалась других собак, ведь это была уже абсолютно чужая территория, но поскольку собакой она была молодой и неопытной, то не особенно придавала значение таким важным моментам собачьих взаимоотношений.

Как только Альма появилась во дворе старого кирпичного дома, она учуяла фантастический запах, исходивший откуда-то из глубина двора. Остановившись, она принюхалась и немного осторожно прошла вглубь двора, потягивая носом.

- Аааа! Старая знакомая! – послышался ещё не забытый голос того мужчины с помойки.

Как же она могла его не заметить! Отпрянув назад, Альма притормозила и попыталась снова определить источник фантастического запаха.

- Иди сюда! Фить-фиь-фить, – неумело пытался свистеть ей тот мужчина из-за плотного ряда кустов. Теперь она уже не могла его не увидеть. Он сидел на лавке вместе с кем-то ещё, и запах, как показалось Альме, исходил именно от этого места. Она потянула носом снова, принюхалась и вытянула шею, такого потрясающего запаха ей в жизни не встречалось, и она сглотнула.

- Ишь ты, смотри, Гаврилыч, колбасу, скотина такая, унюхала, – произнес знакомый голос. - Дать ей что ли колбаски-то?

- Ну дай, коли не жалко, а так не надо их тут приучать, столько развелось всяких тварей, вечером ходить страшно, того и гляди укусят.

Альма услышала оказавшийся нестрашным второй голос и рискнула не убегать, а постоять немного, и не прогадала. Совсем скоро в её сторону что-то швырнули, и запахло так, что Альма потеряла всякие другие чувства, кроме дикого желания проглотить то, что так пахло и, казалось, просто втягивало её с свою орбиту, как в воронку. Противостоять этому у Альмы не было никаких сил. Она метнулась к немного недолетевшему до неё куску, и он, как ей показалось, сам влетел ей в пасть, во всяком случае, никаких усилий с её стороны, как опять же ей показалось, предпринято не было. Сделав один судорожный глоток, Альма застыла, как заворожённая, и смотрела, не мигая, в сторону лавки. Сказать, что она поняла, что это было, означало сказать абсолютную неправду, потому что не было никаких новых ощущений ни во рту, ни в желудке. Но запах! Теперь он был не только где-то рядом, но и в ней самой, и никогда не нюхавшая в своей жизни даже самой дешевой колбасы и не предполагавшей, что у собаки может быть иная жизнь, кроме той, которую она жила, тощая и неказистая Альма связала этот запах с тем мужчиной, которого она поначалу так испугалась.

- Ишь ты, голодная какая, – произнес голос того, кого назвали Гаврилычем, – слышь, Петрович, кинь ей оставшийся кусок, а то даже жалко стало скотину, пусть порадуется.

В сторону Альмы полетел ещё один кусок, который исчез в ее пасти с такой же скоростью, как и первый. В этот раз Альме уже удалось ощутить вкус, который, по её ощущениям, несколько уступил запаху, но тем не менее ничего более потрясающего в её жизни ещё не было. Желания куда-либо убежать уже не возникало, и она так и простояла приличное время недалеко от источника запаха, который потихоньку сам собой начал куда-то улетучиваться. Гаврилыч с Петровичем перестали обращать на неё какое-либо внимание и начали громко что-то обсуждать. Запах исчез окончательно, и к Альме вернулось чувство реальности. Вздрогнув от какого-то резкого звука, она встрепенулась и побежала обратно в сторону своей помойки, но рыться там никакого желания не было. Пробежав мимо, она свернула в сторону зарослей кустарника, где практически никогда не появлялись люди. Там у неё было своё укромное место, в котором она, бывало, пережидала непогоду или старалась спрятаться от часто терзавшего её чувства голода и страха. В этот раз Альма устроилась поудобнее с новым для неё ощущением, заполнившим все её собачье существо. Что это было за чувство, она никак не могла понять. На  сытость это было совсем непохоже, она в принципе знала, что это такое, пару раз ей с едой повезло, но сейчас ощущение было абсолютно новым. Сердце учащенно билось, в лапах ощущалась лень, хотелось вытянуться во весь рост на спине и повилять хвостом. Все тело заполняло какое-то радостное ожидание, как будто очень скоро должно случиться что-то очень хорошее и доброе, а собачий разум и осторожность никак себя не проявляли и совсем не заставляли быть начеку. Альма не заметила, как крепко уснула, а когда проснулась было также светло, и она чувствовала себя полностью сбитой с толку. Потом лапы сами понесли её в тот самый двор, где уже не было ни запаха, ни Петровича с Гаврилычем. Зато издалека она увидела мужчину, выгулявшего на поводке огромную собаку, вид которой так испугал Альму, что она в панике умчалась – к ней снова вернулось ее собачья осторожность и благоразумие, и жизнь, казалось, пошла своим обычным чередом в прежнем русле.

Через несколько дней Альма не выдержала и наведалась в «свой» двор снова. В этот раз Петрович один сидел на лавке у подъезда. Альма остановилась неподалеку и начала на него смотреть. Когда он её заметил, то совсем не удивился, а только сказал «что, проголодалась?» и всё. Альма же поняла его по-своему. Она почему-то была уверена, что пришла не зря. Вскоре окно на первом этаже распахнулось и из него выглянула совсем пожилая женщина. Петрович посмотрел в сторону Альмы и сказал женщине в окне:
- Тёть Шур, тут вот дворняга голодная прибилась, может есть у тебя что ей дать, а то жалко её, больно тощая да облезлая.
Тётя Шура посмотрела в сторону, где поджав хвост стояла Альма с вопросительным выражением на морде, и быстро скрылась в окне. Вскоре она вышла с пакетом в руках.

- Иди сюда, на-на, – сказала она Альме, но та не шелохнулась.
- Иди, на, на скорей, – настаивала тетя Шура.
Альма осторожно вытянула шею и повела носом.
- Трусиха! – улыбнулась она и, немного переваливаясь с ноги на ногу, прошла в глубь двора в сторону Альмы, где и вывалила на землю содержимое пакета.
Когда она вернулась к подъезду, Альма осторожно на полусогнутых лапах приблизилась к еде. Пахло вкусно, совсем не как на помойке, и через минуту с едой было покончено. Теперь Альма стояла к Петровичу и тёте Шуре ближе и могла слышать каждое их слово.

-Миша, – говорила тётя Шура Петровичу, – ну не пил бы ты так, а! Совсем нестарый ещё мужчина, тебе б семью надо, а ты к бутылке так пристрастился! Нельзя же так!
Вздохнув, тётя Шура горестно заключила: «Хорошо, что хоть родители твои этого уже видеть не могут!»
- Да ладно тебе, тёть Шур, причитать – раздраженно перебил её Петрович. – Видят - не видят, какая мне разница. А жениться – кто за меня пойдет – ни денег, ни работы приличной, хожу бутылки да банки собираю. Помолчав немного, он добавил – «вот возьму собаку, такая же она, как и я, неприкаянная!»

- Да ты что! Сдурел что ли! – почти что вскрикнула тетя Шура, – куда тебе собаку! Ты себя прокормить не можешь, все на пьянку уходит, а ещё кого-то брать. Не чуди!

- А я с сказал возьму, значит возьму, – мрачно возразил Петрович, а потом замолчал и уставился, как показалось Альме, злым немигающим взглядом куда-то вдаль, сидя на скамейке нога на ногу, подперев рукой голову и согнувшись крючком. Тётя Шура только махнула рукой и скрылась в подъезде, а Альма затрусила по своим делам в надеже найти лужу, чтобы напиться после еды.

Почему Петровичу пришла в голову эта абсурдная идея взять собаку, он сам толком объяснить вряд ли смог бы. То ли это была просто похмельная блажь, когда изнанка души берёт верх и человек совершает далеко не самые хорошие поступки в своей жизни, за которые потом та же самая изнанка не даёт ему шанса хотя бы покраснеть. То ли это был его подсознательный порыв как-то изменить свою жизнь и начать с заботы о таком же по сути никому ненужным существом, каким он в тайне считал и себя. То ли просто назло тёте Шуре, соседке и давней приятельнице его уже умершей матери, перед которой ему опять же где-то совсем в глубине души было немного неловко за то, что он так опустился в жизни – ведь она помнила его еще подающим надежды молодым человеком – и которая, как ему казалось, в нём уже совсем разуверилась. Альму же просто сначала как магнитом притянул запах дешевой колбасы, которой время от времени её прикармливал Петрович, да и тетя Шура стала ей припасать всякие съестные отходы, и она как-то незаметно для себя и окружающих прибилась к их двору. На помойку её уже не особо тянуло. И дело было не столько в пище, сколько в том, что помимо еды во дворе ей оказывали внимание. Именно в этом дворе она и стала Альмой – это имя ей дал Петрович, когда уговаривал подойти поближе. После нескольких фить-фить-фить, он вдруг сказал: «Альма, Альма, иди сюда, иди – на, на», – а потом еще раз – Альма!» Она сразу же поняла, что это обращаются к ней, именно к ней, а не просто абстрактно, как раньше – «фить-фить-фить», сердце у нее взволновано застучало и радостное оживление разлилось по всему телу. Она знала, что у собаки должно быть имя. Сколько раз, издалека наблюдая за выгуливавшими своих собак хозяевами, она с грустью и легкой завистью слушала, как те называют своих собак по имени. И вдруг – АЛЬМА! Альма – это она! И как только она не знала об этом раньше!? Петрович в её глазах сразу приобрел вселенский масштаб. Да, у неё тоже был свой хозяин, тот, который знал её имя! Который уделял ей внимание, которому она была совсем не безразлична, иначе зачем ему было её кормить и к ней обращаться, хотя, признаться, не так уж часто он это делал. Гораздо чаще он сидел с бутылкой в глубине двора на лавке - когда один, а когда с приятелем. Бывало, что он проходил мимо неё, совсем её не замечая, и тогда практически постоянно сопровождавший Петровича запах, был особенно силен и даже невыносим. И всё равно для Альмы он был главным человеком, который знал её имя. Чаще всего её подкармливала тетя Шура, которая, казалась, прониклась к ней больше, чем кто-либо в их дворе. Альма же принимала всё происходившее, как данность. Она и раньше подозревала, что у собаки должен быть хозяин, но о себе старалась в этой связи не думать. Но теперь, после того, как все стало совершенно очевидно, переубедить её в обратном было невозможно. На ночь она располагалась где-нибудь поближе к подъезду, ей не хотелось пускать все на самотёк, ведь в этом подъезде жил её хозяин, тот, который знал ее имя, и Альма, не смыкая глаз, всю ночь наблюдала за подъездом, охраняя, как ей казалось, покой самого главного проживавшего там человека.

Когда погода совсем испортилась, стало холодно и пошли дожди, Петрович как-то позвал Альму в подъезд. Потом он пригласил её к себе в квартиру, Альма застеснялась, она совсем себе не представляла, чем это может быть, поэтому на всякий случай в нерешительности присела на коврике у двери, хотя и понимала, что все хозяйские собаки живут там же, где живут их хозяева. Вдруг соседняя дверь приоткрылась, и из неё показалась голова тёти Шуры: «Миша! Никак домой ее к себе притащил!»
- Да вот не идет, теть Шур, боится.
- И правильно делает, – почему-то грустно сказала тетя Шура.

В тот раз Петровичу не удалось уговорить Альму зайти к нему в квартиру. Он неожиданно для себя не разозлился на нее, а просто сказал: «Ну и лежи здесь у порога», потом, посмотрев на неё, добавил - «Дура» и вошёл в квартиру.

Только Альма свернулась клубком покрепче и прикрыла глаза, как тётя Шура снова выглянула из своей квартиры. Увидев лежавшую на коврике Альму, она охнула и шепотом сказала: «Тебе бежать отсюда надо, Альма, а ты разлеглась. Уходи отсюда, не к добру все это!» 
Альма решительно её не понимала. Все было так замечательно, просто тётя Шура, наверное, не знала про их с Петровичем отношения. Она посмотрела на тётю Шуру немного исподлобья и, чтобы её успокоить, слегка повиляла хвостом. Тётя Шура почему-то вздохнула и сказала совсем как Петрович: «Дура ты дура!», потом вздохнула ещё раз и скрылась у себя в квартире.

Про слово «дура» Альма совсем ничего не знала. Звучало оно вроде как-то одинаково, но почему-то Петрович и тетя Шура произнесли его совсем по-разному, как будто это были совсем противоположные по смыслу слова. Ей больше понравилось, как ее назвала «дурой» тетя Шура, и, если честно, совсем не понравилось, как это сказал Петрович, но что было делать, ведь главным человеком был он! Это было первое сомнение Альмы относительно недавних перемен в её жизни, но довольно-таки быстро развеявшееся.
На следующий вечер Альма всё-таки решилась зайти к Петровичу, с одной стороны, ей было страшно, а с другой, она понимала, что так ей себя вести долго нельзя, нужно было на что-то решаться. И она решилась. Так в её жизни начался новый этап, о котором она совсем ничего толком не помнила, кроме некоторых обрывочных эпизодов.

Альма не помнила, когда Петрович начал её бить, то ли сразу, то ли через какое-то время. Зато она помнила свой первый ужас сначала не столько от побоев, сколько от проблем с туалетом. В квартире она не могла этого делать, а Петрович, бывало, пропадал на целый день. Когда в первый раз ей стало совсем невтерпёж, она начала, громко лая, его звать, но он не услышал. Тогда она попыталась открыть дверь сама, но только ободрала обои и поцарапала и без того видавшую виды дверь. Кончилось тем, что она налила лужу прямо у двери, как можно ближе к улице. Вот тогда ей перепало от Петровича очень серьезно. Как он её бил, в памяти не сохранилось, но остался ужас, один сплошной ужас и чувство боли во всем теле. Она кричала ему, что ей больно, пыталась спрятаться, Но это только усиливало его злость. Она помнила, как, то ли в тот раз, то ли в другой, в дверь стучала тётя Шура, она слышала её голос, стук, ещё какие-то крики, сердце, казалось, выскакивало из груди, но Петрович всего этого не слышал и не понимал её состояния, а только разъярялся ещё больше. Он успокаивался только тогда, когда Альма переставала прятаться, а лежала, не шевелясь. На какое-то время побои затихли, потому что Петрович стал очень сильно напиваться. Потом он вообще пропал из дома, и она довольно долго просидела одна без еды и даже без питья. Когда же, наконец, ей перепала от Петровича пара кусков черствого хлеба (так прельстившая её вначале колбаса теперь никогда больше не появлялась), и появилась миска с водой, он привязал её веревкой к батарее, наверное, чтобы она не портила ему больше обои и дверь. Тётю Шуру она теперь не видела, иногда до Альмы доносился ее голос, ей казалось, что та пытается как-то ей помочь, но слов из-за закрытой двери различить было совсем нельзя.

В воспоминаниях Альмы осталось, что Петрович бил её постоянно. Она даже к этому, если так можно сказать, привыкла. Она уже знала, что рано или поздно Петрович устанет и завалится на диван, если дойдет, а бывало, что он падал на пол и так засыпал. Пару раз от чувства голода, жажды и боли во всем теле ей становилось совсем плохо, и она думала, что умирает. Умирать ей страшно не было, она, может быть, даже этого хотела, чтобы избавиться от повседневного ужаса побоев и их ожидания. Как-то в один из таких моментов она увидела в комнате почти рядом с собой большую белую собаку. Очень большую, гораздо больше себя. Собака была чисто белого цвета с небольшими ушами с немного свисающими кончиками. Нос у этой собаки был черный, а глаза большие-большие, которыми, как показалось, Альме, она могла разговаривать, потому что когда она взглянула на неё, Альма вдруг успокоилась, как будто ей сообщили какую-то мысль. Мысль эту сформулировать не удавалось, но мышцы поняли её лучше, чем голова, и всё тело расслабилось. Куда-то ушло чувство боли. Альма вздохнула и вытянулась. Полежав так немного, она снова взглянула в ту сторону, где стояла та белая собака. Она всё ещё была там. Альма смотрела, не мигая, и слёзы навернулись на её глаза. Потом несколько слезинок скатились так, что ей даже удалось почувствовала их горьковатый вкус, и она снова взглянула на белую собаку.

- Потерпи еще немного, – вдруг сказала она ей глазами, твоё время еще не пришло, но ты обязательно найдешь своего хозяина.

При слове «хозяин» из Альмы вырвался стон. Она теперь вдруг осознала, сколько для неё с этим словом было всего связано – даже то плохое, которое она последнее время испытывала, не могло заглушить вдруг возникшего щемящего чувства, похожего на сладостную боль, которое, вмещало в себя и радость, и беспокойство, и ответственность, и безграничную преданность и любовь, и которое, наверное, должна была испытывать каждая настоящая собака. Альма глубоко вздохнула и провалилась в сон. Когда она открыла глаза, белой собаки уже не было, Альма подумала, не приснилось ли ей это, но боль в теле, казалось, совсем прошла, и на душе было не так ужасно, как прежде.

Когда пришел Петрович, ситуация повторилась, как обычно, но Альме показалось, что бил он её не долго и не очень сильно. Потом он ушел в запой, Альме повезло, что он не опрокинул миску с водой, как обычно делал, уходя надолго. Сколько он в тот раз отсутствовал, Альма определить не могла, ей казалось, целую вечность, так долго, что ей даже расхотелось есть. Когда же в двери раздался долгожданный щелчок замка, Альма сразу же почувствовала что-то странное. Дело было в том, что Петрович всегда довольно быстро входил и резко закрывал за собой дверь, но в этот раз он явно мешкался, как будто его кто-то держал и не давал войти. Когда же всё-таки Петрович появился в дверях, Альма поняла, что с ним что-то совсем неладно. Он сделал шаг, держась за стену, а как только попытался войти в комнату, то сразу рухнул на пол и затих. Так Альма сидела, прижавшись к батарее, а Петрович лежал на полу в двух шагах от неё и не подавал признаков жизни. Вдруг входная дверь тихонько отворилась, и на пороге появилась тётя Шура.

- О, Господи! – вырвалось из неё, как только она увидела Альму. – Изверг! Изуродовал собаку! Пьянь подзаборная, как только земля тебя носит!

С этими словами, морщась и перешагивая через мертвецки пьяного Петровича, тетя Шура подошла к батарее и, торопясь, начала развязывать веревку. Как только ей удалось развязать узлы, она подтолкнула Альму и сказала «Беги, беги отсюда и не думай возвращаться!»

Только в подъезде Альма поняла, что свободна. Она рванула с такой силой, что подъездная дверь, казалось, распахнулась сама собой. Потом она долго бежала по улицам, не чуя под собой ног и не слыша своего сердца. Когда она все-таки остановилась перевести дыхание, то увидела, что дорогу ей преграждает сплошная череда машин. Совсем неподалеку она увидела остановку и людей, но подойти к ним поближе у неё никакого желания не было. Альма понимала, что ей обязательно нужно бежать дальше, потому что то расстояние, которое она уже пробежала, казалось недостаточным, чтобы обезопасить ее от Петровича. Какое-то время она сидела и наблюдала за людьми, ведь куда-то они идут и назад не возвращаются, несмотря на машины ... В конце концов страх перед Петровичем пересилил страх Альмы перед людьми как таковыми, и она подошла к остановке поближе. Оттуда она увидела, что одни люди скрываются в какой-то большой норе, а другие оттуда выходят. Оглянувшись назад, в ту сторону, откуда она прибежала, Альма отчаянно бросилась к «норе» и, шмыгая между людьми, побежала вперед. Сначала была лестница, потом большая труба, потом снова лестница и свет. Оказавшись на другой стороне, Альма снова оглянулась, но уже не увидела той дороги, по которой она бежала от Петровича. Только машины, бесконечная вереница машин, тяжелый запах, черная слякоть под ногами и непрекращающийся довольно громкий монотонный шум. Старая жизнь осталась позади. О будущем Альма не думала, такой категории в ее сознании еще не возникло. Она чувствовала жуткую усталость и голод – так начинался новый этап в её жизни.

Бежать быстро у Альмы уже никаких сил не было, и она понуро поплелась наобум. На душе, как и в желудке было пусто, в голову совершенно ничего не приходило. Всё тело ныло – и это, пожалуй, было ещё одним чувством, кроме чувство голода. Так она брела в течение какого-то времени, ни на что не обращая внимания. Вдруг дорогу Альме преградил металлический забор. Ничего не понимая, она оглянулась назад, потом снова посмотрела вперед уже более осмысленно и поняла, что оказалась около автомобильной стоянки. Она раньше видела такое – много-много машин за металлическим забором. Она также знала, что здесь, на стоянке должен быть сторож со злой собакой, да не с одной, но бежать сил уже не было, и она без каких-либо эмоций побрела вдоль забора. Довольно быстро она увидела сторожку и немного поежилась, ожидая окриков и лая собак. Но ничего из этого не произошло, а поскольку чувство голода и усталости вытеснили после проживания в квартире Петровича из Альмы все остатки здравого смысла, то она намеренно зашла на территорию стоянки в надежде найти что-нибудь съестное, оставшееся от других собак. Ни собак, ни съестного Альма там не обнаружила и даже испытала чувство, отдаленно напоминавшее разочарование. Идти дальше у нее абсолютно сил не было, и она присела. Передние лапы сами вытянулись, и Альма на некоторое время так и застыла в полулежащем состоянии. Сколько она там так пролежала, она не знает, ей казалось, что целую вечность. Из состояния оцепенения её вывела подъехавшая машина – оказалось, что она лежит как раз на пути этой машины. Машина остановилась, но почему-то не посигналила, и где-то через минуту из неё вышел совсем молодой человек и остановился рядом с Альмой. Она понимала, что нужно встать и уйти с дороги, но или не могла, или по какой-то неведомой ей самой причине не хотела этого сделать. Она сама не понимала, что происходит, и смотрела то на машину – в её большие холодные глаза, то пыталась поднять голову на молодого человека, но получалось это плохо. Тогда он присел и наклонился над ней. Она почувствовала, что он коснулся рукой головы и запоздала вздрогнула. Потом она услышала, как хлопнула дверь сторожки, и начался разговор. После этого молодой человек хлопнул несколько раз дверью машины, и вместе со сторожем они что-то рядом со сторожкой положили. После этого уже вдвоем подошли к Альме, взяли её и перетащили туда же к сторожке, где только что что-то делали. Охватившее её равнодушие, мешало Альме хорошо понимать, что происходит. Она только уловила, что молодой человек просил сторожа присмотреть за Альмой, пока он что-то сделает, а сторож отвечал, что она больна и не жилец. Этого Альма уже понять не могла, таких слов она никогда ещё не слышала, но ни к молодому человеку, ни к сторожу Альма не испытывала никакого страха, может быть, потому, что от них не исходило никакого такого запаха, который хоть немного мог напомнить ей о Петровиче. Вскоре машина уехала, а сторож снова подошел к Альме и поставил рядом с ней миску с водой. Альма жадно стала лакать. «Пить как хочет, – сказал самому себе сторож, а потом добавил, обращаясь к Альме, потерпи, сейчас тебе Игорек поесть привезет. Может ты вправду просто истощена и помирать совсем не собираешься».

Игорек, действительно, вернулся. Как только он вышел из машины, на Альму обрушился запах, такой запах, что лапы начали пытаться подняться сами собой, Альма им изо всех сил помогала, но выходило плохо. Игорек снова присел около неё и протянул ей кусок колбасы. Альме показалось, что кто-то этот кусок выхватил прямо у нее из-под носа. «Ого! – сказал Игорь, – Николай Иваныч, да она голодная, а Вы говорите, подыхает. Подыхающая так кусок из рук вырвать не может». Потом был ещё один кусок и ещё один, которые уже достались Альме, во всяком случае она уже поняла, что это она их съела. На желудке стало как-то не так. «Все, хватит, – сказал Игорек, а то плохо станет», – и протянул Николаю Ивановичу сверток со словами «дадите ей потом». Между последним куском колбасы и этим «потом», как показалось Альме, прошло много времени, за которое успело проехать десятка два машин, стемнело и начал накрапывать дождь со снегом. Альма задрожала. Впервые за долгое время у нее появилась реакция на окружающий мир, она уже забыла, когда последний раз чувствовала, что замерзла или что-то наподобие. Когда к ней снова приблизился Николай Иванович в сопровождении незабываемого запаха, Альма смогла без особых усилий встать. С колбасой было покончено очень быстро. Николай Иванович смотрел на нее и улыбался, и у Альмы вновь на душе стало радостно. От избытка чувств она попробовала потянуться и повилять хвостом. Николай Иванович осторожно ее погладил и уже без улыбки спросил у нее: «Откуда ты такая взялась? Как будто из концлагеря. Не может же быть, чтобы тебя специально довели до такого состояния».

Даже если бы Альма могла говорить, то вряд ли бы у неё хватило духу рассказать, что на самом деле выпало на её долю, и почему она так ужасно выглядела. Ей самой нужно было время, чтобы осознать все крутые повороты её собачей жизни. На данный момент она была сыта, неожиданно сыта, и все эмоции снова молчали, но уже совершено по другой причине, чем раньше.
- Ложись, ложись, – надавил на ее голову Николай Иванович, заставляя её прилечь на устроенную для неё им с Игорем подстилку, – отдохни, приди в себя, а то, кто знает, как дальше, у нас тут собак-то не особенно привечают. Гавкаете вы, говорят, покой нарушаете, людей пугаете, когда людей самих надо бояться».
Вечер и ночь прошли спокойно, машин было мало, можно сказать, их вообще почти не было. Но вдруг, когда было еще совсем темно, к стоянке потянулись люди. То один, то другой, то третий, а со стоянки, стали выезжать машины. Альма наблюдала за происходившим и сначала не понимала, куда же девались приходившие на стоянку люди. Ей как-то в голову не пришло объединить входивших на стоянку людей с выезжавшими оттуда машинами. Но после того, как она перебрала в голове все возможные варианты, остался один наиболее вероятный – входившие люди находились в выезжавших машинах. Альма даже попыталась посчитать людей и машины, но быстро сбилась, а уж думать, зачем людям это было нужно Альме и в голову не приходило. Самым главным все-таки было расстояние, от этих людей её отделявшее.

Когда движение людей и машин на стоянке практически прекратилось, уже ярко сияло солнце, или Альме просто так показалось, потому что на душе у неё было светло. От ночного снега с дождем у Альмы не осталось даже неприятного воспоминания, хотя, правда, могло бы быть и посуше. Альма щурилась на солнце и испытывала что-то вроде чувства раздвоения, когда её собственный внутренний голос под аккомпанемент целой гаммы чувств, которые можно было обобщенно охарактеризовать как беспокойство и напряженное безрадостное ожидание, практически в приказном порядке говорил ей вставать и уходить со стоянки чем скорее, тем лучше. Другая же её часть совершенно ничего не хотела делать, а только блаженно воспринимала состояние сытости, которое так хорошо дополнялось сиянием солнца. Пока Альма мешкала с принятием решения, ситуация начала меняться. Сначала она увидела, как к стоянке подходит какой-то мужчина, который уже на расстоянии, как ей показалось, начал внимательно на неё смотреть, что только усилило в ней чувство напряжения. Когда он вошел на территорию стоянки, то направился прямо в сторожку, внимательно изучая Альму взглядом. Когда дверь за ним захлопнулась, Альма с облегчением вздохнула, но на всякий случая поднялась и присела, готовясь в любую минуту убежать. Вскоре дверь сторожки распахнулась, и Николай Иванович вышел вместе с недавно вошедшим мужчиной. Альма поежилась и вжала голову в туловище.

- Вот, Андрей Михалыч, передаю тебе со сменой, знакомься, – говорил Николай Иванович с улыбкой, подходя к Альме. – Игорек, добрая душа, устроил её, попозже обещал еду принести.

- Да, еды не помешало бы, – сказал незнакомый голос, – откуда она такая взялась, тощая, как будто ее специально где-то взаперти держали и морили голодом?

При этих словах Альма вздрогнула, и ее охватил панический ужас – откуда он об этом узнал, а вдруг он знает Петровича и приведет его сюда? Она задрожала крупной дрожью, понимая, что бежать у нее все-таки сил еще не хватает.

- Оооо-оо, – протянул Андрей Михайлович, – да она забита, тут не только голод, просто от голода так трястись не станешь. Пуганая она, это я тебе точно говорю»
Помолчав и посмотрев на продолжавшую трястись Альму, он продолжал: «А звать-то как выяснить пробовали?» Альму охватил еще больший ужас: «точно сейчас про Петровича скажет» – лихорадочно пронеслось у нее в голове. Вместо этого Андрей Михалыч сказал ей: «Дина, Дина, Дина!» Альма напряглась и затаилась, от напряжения дрожь стала стихать. «Нет, не Дина. Может, – Жучка. Жучка, Жучка!» – опять обратился в Альме Андрей Михайлович и уже с улыбкой добавил для Николая Ивановича: «Жучкой сейчас не называют, самому от этой клички смешно стало. А, может это не она, а он, Рекс, скажем, или Тузик».
«Неет, Андрей Михалыч, это она, точно, вчера мы с Игорьком выяснили, ошибки быть не может».
- Ну ладно, чего время зря терять. Сказать она нам все равно ничего не скажет, а сами мы уже не узнаем ничего. Пусть здесь обитает. Мне-то что, жалко что ли. Только ты сам, Николай Иваныч, знаешь, люди у нас тут разные. Один Игорь Павлович, помнишь, запретил нам собаку взять: чтоб никакой заразы, сказал, тут не было».

Николай Иванович только развел руками. «Ну не выгонять же животину в таком состоянии. Может, Игорек чего придумает. А Игорь Павлович здесь не хозяин, тем более что и появляться стал реже. Его все больше на служебной машине в подъезду привозят».
За разговором мужчины совсем забыли про Альму, и она немного расслабилась. В голове крутилась одна мысль – «Бежать».

В этот день уйти со стоянки совсем у Альмы сил не было, она вышла за ограду по малой нужде, потянула носом, и, не учуяв никаких особых запахов, решила все-таки вернуться, на всякий случай – вдруг ещё покормят – есть всё ещё хотелось очень сильно. К её великому облегчению больше на неё внимания никто не обращал. Николай Иванович после того разговора вскоре ушел, а так как Альму уложили в стороне от входа, то все входившие или выходившие со стоянки её просто не видели. Когда уже начало темнеть, пришел Игорек. Альма узнала его издалека, но почему-то решила на всякий случай затаиться, мало ли, может, он про неё забыл уже, но сердце все-таки стучало сильнее, чем обычно. Но нет, Игорек направился прямо к Альме, сердце у неё забилось ещё чаще и радостнее, шея сама собой вытянулась и пригнулась к лапам, уши распластались, а хвост начал мелко отбивать ритм в такт сердцу.

- Хорошая собака, хорошая собака, – приговаривал Игорек, поглаживая Альму. Рядом с собой он положил внушительный сверток, от которого так нестерпимо и призывно пахло, что нос непроизвольно задергался и потянулся к нему поближе.

- Сейчас, сейчас, – приговаривая, Игорёк доставал что-то из пакета. – Вот тебе колбаска … Ого! Собака, не торопись так, – засмеялся он и отдернул руку. Альме стало жутко неудобно за себя, за то, что так быстро выхватила колбасу, и что испугала своего благодетеля. Потом Альме дали косточку – это была первая настоящая косточка в ее жизни. На ней даже было мясо, и это придало ей уверенности и пробудило ее собачье достоинство. Кость – это было уже серьёзно. Это была не дразнящая колбаса, когда, казалось, самообладание покидало навсегда, а что-то по-настоящему собачье, во всяком случае не на пару секунд, или даже минут. Аккуратно взяв кость в пасть, Альма встала со своей подстилки и направилась подальше за сторожку насладиться внезапно выпавшим ей на долю собачьим счастьем. Вильнув Игорьку хвостом в знак глубочайшей признательности, Альма несколько даже церемонно улеглась на землю, положила кость между лап, глубоко вздохнула и, зажмурившись, принялась за дело с совершенно незнакомым ей чувством. Она уже не видела, как Игорёк с улыбкой стоял и наблюдал за ней, не слышала, как он зашел в сторожку и вышел из неё уже с Андреем Михайловичем. Она даже не услышала ни слова из их разговора, а когда с костью было более или менее покончено, Игорёк уже давно был дома.

Надо сказать, что кость серьезно поколебала Альмины планы. Идея бежать уже как-то совсем не приходила ей в голову, местность перестала казаться угрожающей, а отношение к ней людей ничем не напоминало Петровича. На свой страх и риск Альма решила остаться ещё на ночь. Позднее в ней вышел Андрей Михайлович с каким-то пакетом в руках. «Вот, Собака, тебе вроде как твою настоящую собачью еду Игорёк оставил», – с этими словами он потряс пакет, который издал довольно неприятный громко шуршащий звук. Потом он этот пакет открыл и насыпал что-то прямо на асфальт недалеко от Альмы. Запахло как-то очень странно, но призывно. Альма никак не могла уразуметь, что же это был за запах, который в приказном порядке заставлял её подойти и съесть то, что было высыпано из пакета. Удивляясь себе, Альма подчинилась и подошла. Ещё больше она удивилась, когда поняла, что она это ест. Вроде, в планы это совсем не входило, только понюхать, но не есть! Вместо этого она схрумала всё, что было насыпано, более того, потом она вопросительно посмотрела на Андрея Михайловича.

- Что? Ещё? – удивился он. – Подумай, ты же вроде не породистая собака, от матери тебе эти штучки передаться не могли. Как ты это говно ешь? Да ещё добавки просишь, не рекламы же ты насмотрелась!
Альма потупила голову, она очень хотела бы объяснить Андрею Михайловичу, что это она не специально, что ей и кости вполне хватило, но в запахе этих шариков таилось что-то такое, что и заставило её их есть. Андрей Михайлович только покачал головой.

- Вот и наш Барсик это ест! Так ест, будто это и есть весь смысл его существования. Нет, стар я уже понимать это время. Ладно кошки с собаками не пойми что из пакетов уплетают, и ничего им больше не надо, так и люди тоже что-то странное по жизни творить начинают. Это же подумать только – мужики по салонам ходят да педикюр с маникюром делают! Это ж додуматься надо! Ох, Господи, Господи, вот жизнь какая пошла», – так разговаривая сам с собой, Андрей Михайлович направился обратно к сторожке. Альма смотрела ему вслед, ей очень хотелось с ним побыть подольше, поговорить, порассуждать, но она никак не знала, как ей это сделать. Она успела отметить, что к ночи Андрей Михайлович устал, и походка у него стала какая-то стариковская, не то, что утром, когда он только шел к сторожке. Дойдя до лестницы, Андрей Михайлович оглянулся на Альму – «Что, говоришь, старик стал совсем, ворчу не по делу? Поживи с моё, тогда сама так же рассуждать станешь. Но я тебе клянусь, если когда моя Наталья Ивановна мне такого говна даст вместо ужина, что я сейчас тебе насыпал, я этого есть не буду. Голодом буду сидеть, но есть не стану. Пусть сама с Барсиком на пару так ужинает», – с этими словами Андрей Михайлович скрылся в сторожке, а Альма только и успела ему вслед моргнуть глазами, возразить ей было нечем, и она залегла обратно на свою подстилку. Мысли сами собой привели ее к воспоминаниям о недавней жизни. Перед глазами проплыл Петрович с бутылкой в руках, и Альму разом осенило – точно! так и он пьёт ту гадость из бутылки, не хочет, а пьёт, наверное, тоже запах его заставляет, ломает его волю и диктует свои условия! От осенившей её мысли Альма вздрогнула и почувствовала легкую тошноту. Ей было уже недосуг разбираться, откуда взялось чувство тошноты, то ли от сухого корма, то ли от воспоминаний о Петровиче. Вдруг начало очень сильно хотеться пить, Альма потянулась к миске с водой, которую ей еще вчера поставил Николай Иванович. Воды там было уже на донышке, и Альме не удалось утолить мучавшую ее все сильнее и сильнее жажду. Она встала и вышла за ограду. Как найти воду, она хорошо знала и потрусила в наобум выбранном направлении. Когда ближе к утру она вернулась на стоянку, там ничего не изменилось. Её подстилка и миска находились на том же месте, и вокруг них не было никакого постореннего запаха. С чувством некоторого удовлетворения Альма залегла на уже своё место и задремала.

Так прошло чуть больше месяца. Альму никто не прогонял, наоборот, ее кормили и иногда даже гладили. Часто приходил Игорёк и приносил ей то косточку, то ставший неотъемлемой частью её рациона сухой корм. Она познакомилась еще с двумя сторожами – Владимиром Васильевичем и Станиславом Александровичем – имя последнего давалось ей с трудом. Больше всего еды ей приносил Владимир Васильевич, у него у самого была дома собака, и Альма знала, что это была добрая собака, от него всегда очень примиряющее пахло. Вот Андрей Михайлович, хотя и был самым разговорчивым, но от него иногда просто нестерпимо пахло котом, и Альма очень боялась, что он заметит ее отрицательную реакцию на исходивший от него запах. А Николай Иванович всегда наливал ей свежей воды. Станислав Александрович оправдывал свое трудное имя. С ним Альме было очень трудно общаться. Да и он к этому общению не стремился. Бывало бросит ей на ходу: «Ну что, не прогнали тебя еще! Ну, ну», и –  ничего больше.

Когда все вокруг было покрыто снегом, случилась первая для Альмы неприятность. Совершенно неожиданно для всех на стоянку приехал Игорь Павлович собственной персоной – так потом Николай Иванович сказал. Обычно, когда машины заезжали на стоянку и там в глубине за сторожкой на своем месте была Альма, её никто не мог видеть, да водители и не смотрели особо по сторонам. Как её узрел Игорь Павлович – оставалось загадкой для всех.
В тот день дежурил Николай Иванович, как и тогда, когда Альма появилась в первый раз. В этот раз она после ухода Игоря Павловича, она не почувствовала ничего особенного, потому что уже привыкла к ритму стоянки, когда утром обычно сначала были люди, а потом машины, и вечером, когда распорядок менялся на противоположный. Днем было гораздо спокойнее, а ночью наступала полное затишье. Альму этот ритм вполне устраивал. Тем более что ночью иногда, в зависимости от того, кто дежурил, они совершали обход всей стоянки. Это было её самым любимым занятием. Во-первых, с ней в это время разговаривали и даже гладили, а во-вторых, она чувствовала себя при деле, на службе, когда в ней хотя бы немного, но нуждались – это ли не счастье – быть нужной! В этот раз Николай Иванович почему-то вышел к Альме пораньше, погладил ее по голове и ничего не сказал. Совсем вечером пришел Игорёк, и они долго о чем-то разговаривали с Николаем Ивановичем, Альма только смогла понять, что говорят они о каком-то новом человеке, которого оба жутко не любят – это Альма очень хорошо почувствовала.
- Подумаешь, чиновник районной администрации! – кипятился Игорек. Пусть сидит у себя в кабинете и работает, ему за это деньги платят и официально и неофициально, и нечего свои законы здесь устанавливать!

- Подожди, Игорёк, не горячись, – увещевал его Николай Иванович, – ведь это он разрешение на стоянку выбивал, без него бы ничего не было.

- Николай Иванович, он для себя старался, не для нас, эта стоянка почти что около его дома! И почему мы должны быть благодарны кому-то лишь за то, что они выполняют свою работу! Я что – не работаю!? Мои родители, например, дурака что ли валяют?! Да и вы все вообще что, не работаете?? Так почему перед одними мы должны чуть ли не на колени вставать, а другие вроде как так и нужно, вкалываю себе и вкалывают, лишь бы не выступали и для себя ничего не просили!

- Эх, Игорек, молод ты ещё, – с грустью сказал Николай Иванович, – но думать, что делать, нам нужно. Ведь сказал же, чтоб никаких собак на стоянке не было. Это было его условием с самого начала.

Последнюю фразу Николая Ивановича Альма восприняла с чувством удовлетворения, конечно, зачем ещё других собак, так и её могут прогнать, найдут себе какую-нибудь породистую побольше – и нет Альме здесь больше места! Почему-то очень для многих такая непонятная для Альмы характеристика собак, как породистая, была самым главным фактором. Ещё Альма как-то услышала из разговора двух женщин, что собак, оказывается можно покупать за деньги, причем за очень большие. Слово покупать ассоциировалось в Альминой голове с магазином, с которым собаки не очень-то и сочетались, Альма помнит грозные объявления «вход с собаками запрещен!» Что такое деньги Альме было вообще непонятно. Выходит, собак меняют на что-то, что иногда может быть большим. Она попыталась себе представить это «большое», но в голову из большого приходили только некоторые машины, которые действительно были огромными, по сравнению с приезжающими на стоянку. Еще Альма видела большие дома – их так еще и звали «большие дома», ну и, конечно, большой могла быть косточка – воспоминание о кости быстро вытеснило из Альминой головы все мысли о «больших деньгах», и она, положив голову на лапы, стала с умилением наблюдать за Игорьком с Николаем Ивановичем.

Вскоре разговор был завершен и Игорёк со словами «торопиться не будем, не часто он здесь появляется» засобирался домой. Николай Иванович в этот раз пошел обратно в свою сторожку не сразу, а долго стоял и смотрел вслед уходившему Игорьку. Потом он, как обычно, насыпал Альме сухого корма и подлил воды в миску, но ей самой почему-то ничего не сказал. Утром, когда Андрей Михайлович пришел его менять, он не ушел домой сразу, Альме показалось, что они о чем-то долго в сторожке разговаривали. Когда, наконец, дверь отворилась, и они оба вышли на улицу, Андрей Михайлович выглядел очень расстроенным. Надо сказать, что из всех сторожей, именно Андрей Михайлович любил поговорить с Альмой. Вечером он специально выходил побеседовать, и Альма уже много чего знала о его Барсике, о жене Наталье Николаевне, которая последнее время стала что-то часто болеть, и о сыне, который, по словам Андрея Михайловича, жил где-то совсем далеко, так далеко, что съездить повидаться с ним они с женой не могли, не хватало денег. Когда Альма вспомнила об этом, ее осенило – опять деньги! Что же это такое? Если слушать Андрея Михайловича, то это было тем, что мешало ему с женой повидаться с сыном. А если вспомнить разговор двух женщин, который Альма не так давно подслушала, то деньги, были тем, что можно обменять на многие вещи и даже на собаку, но тогда это должны быть очень большие деньги, или, Альма это допускала, она чего-то совсем не понимала, потому что из всех его рассуждений выходила какая-то чушь. «Чушь собачья», – усмехнулась про себя Альма, не зря же так говорят. А что, может это как раз про деньги и говорят – осенило Альму, но тем не менее не придало никакой ясности.
Проводив Николая Ивановича, Андрей Михайлович подошел к Альме, погладил ее по голове и сказал: «Ну что, Собака, проблемы у нас с тобой?» В ответ Альма только повиляла хвостом. - Эх, я бы тебя взял к себе домой, да старые мы уже стали. Я с трудом до работы дохожу, все жду, когда меня отсюда попросят, ты уж меня извини.
Альма не могла не понимать, что грядут какие-то перемены, и от этого все её люди были расстроены. Но она никак не могла понять, при чём здесь она, потому что всеми грустными мыслями делились именно с ней, а просто так такого быть не может. Вот и Владимир Васильевич на следующий день тоже подошел к ней, тоже погладил ее по голове и тоже сказал про проблемы.

Ситуация для Альмы начала проясняться в одно из дежурств Станислава Александровича. Он-то как раз расстроенным совсем не выглядел. Напротив, он тоже счел нужным обратиться к Альме и сказать: «что пожировала – и хватит, пора тебе обратно на помойку, у нас тут не богадельня!».
Альма ничего понять не могла, но расстроилась и даже ушла на ночь, чтобы только больше не услышать ничего от Станислава Александровича. Утром она тоже решила переждать за стоянкой в кустах, у неё почему-то остался очень неприятный осадок от тона Станислава Александровича, самого молодого из всех сторожей. Он был крепким, коренастым мужчиной, любившим поговорить с некоторыми из приезжавших на стоянку людьми. Альма не один раз про себя отмечала, что его интонации часто совсем не сочетались с его обликом. Его физическая сила предполагала для Альмы спокойный уверенный в себе тон, а вместо этого она иногда слышала какие-то сладкие речи, как будто он хотел кого-то убаюкать. При этом он ещё как-то так приторно улыбался, и от него исходил липкий неприятный запах, и Альма пару раз для себя с удивлением отмечала, что в одновременно с этим от него в сторону падал какой-то странный тусклый свет, как будто от гнилушки в сумеречном лесу.

Так Альма и продолжала бы свои изыскания и дальше, но ситуация начала развиваться стремительно. Несколько раз она замечала того, кого называли Игорем Павловичем, но поскольку он не обращал на неё ровно никакого внимания, то ей нечего о нём было и подумать. Как-то, когда он пришел в дежурство Станислава Александровича, случилось непредвиденное. Надо сказать, что Альма тоже в последнее время предпочитала на время дежурства Станислава Александровича куда-нибудь уходить, она спокойно могла ничего не есть в течение дня, и использовала это время на изучение окрестностей и даже успела познакомится с нескольким собаками. Так вот, когда она вернулась в этот раз, то уже издалека поняла, что произошло что-то серьёзное. Во-первых, она увидела собачью будку, и интуиция подсказывала ей, что это была не для неё. Во-вторых, подойдя поближе, она не увидела ни своей подстилки, ни миски, вместо этого недалеко от будки разгуливал крупный щенок со смешно стоящими большими ушами. Сердце у Альмы сжалось, всё было ясно без объяснений. Что делать дальше, ей в голову не приходило, но на всякий случай она решила на время скрыться в кустах за стоянкой, потому что наравне с появившимся вдруг страхом она испытывала какое-то жуткое чувство неуверенности и стыда. Из кустов она слышала, как к вечеру её звал Николай Иванович, они все почему-то звали ее то Собакой, то Диной, и Альме совершенно непонятно было, как мог Петрович в своё время догадаться о её настоящем имени. «Дина-Дина-Дина!» – кричал уже почти ночью Николай Иванович. Альма не знала, что делать, но когда появился и Игорёк и тоже начал кричать «Дина-Дина», Альма решила выйти из укрытия. Она шла к ним медленно, наклонив голову, и почти не виляла хвостом. Николай Иванович с Игорьком очень обрадовались, увидев её, и сразу же начали с ней разговаривать. «Не расстраивайся, убеждали они её, – мы обязательно что-нибудь придумаем, ты только не бойся и не уходи далеко, не убегай, ладно!» Игорёк обещал ей кормить так же, как и прежде и сухим кормом, и косточками. В подтверждение своих слов он достал из пакета кость и дал её Альме. Но даже кость не могла развеять Альминой грусти. Когда она тащила её в свое новое укрытие в кустах, то ничего, кроме пустоты, не ощущала.

Ночью она пошла пообщаться к собакам, с которыми недавно познакомилась и которые оказались совершенно нормальными и совсем неагрессивными. То, что она от них узнала, повергло ее в ужас. Они ей объяснили, что источником всех её неприятностей был именно Игорь Павлович. Альма сначала очень удивилась, что они его знают, но это сразу нашло своё объяснение. Оказывается именно Игорь Павлович был врагом собак номер один. У него у самого была собака, но не простая обычная собака, а бойцовская, которую он раньше натравливал на них, бродячих собак. Нескольких из них его злобный пес загрыз насмерть. Когда жители окрестностей стали возмущаться, потому что сами стали бояться и за себя, и за своих собак, Игорь Павлович организовал приезд живодеров, и почти всех собак переловили, остались только они, чудом уцелевшие. Альма также узнала, что Игорь Павлович был каким-то большим начальником, от него много чего зависело, и некоторые люди хотели с ним дружить несмотря ни на что.
– Игорек с ним дружить не будет! – возразила Альма, и ей рассказали кое-что и про Игорька. Оказывается, у него дома живут две собаки. Одна какая-то породистая, но выглядящая больше как большая игрушка, а другую-то как раз он с отцом и спас от пса Игоря Павловича. Был у них такой Тузик, небольшая черно-белая дворняжечка, так вот когда его рвал пит-буль Игоря Павловича, Игорёк гулял со своей собакой и увидел это, и стал заступаться. Началась ссора, крик, Тузик уже и кричать не мог, когда Игорек его отбил. Потом он позвонил домой, и быстро пришел его отец. Они вдвоем о чём-то поговорили, потом Игорёк взял Тузика на руки, и они все ушли. Тузика собаки долго не видели, решили, что он умер, а потом как-то – глядь, а Тузик гуляет вместе с дедом Игорька на поводке, а рядом бегает их Лада. Теперь Тузика зовут Тишей. От этого рассказа у Альмы потеплело на сердце. Но потом она вспомнила Игоря Павловича, и её снова сковал внутренний холод. «Так вот, оказывается, что, – думала Альма, – он большой начальник! Значит, выходит что большой начальник – это враг собак?» Высказав свою мысль вслух, Альма тут же получила ответ, из которого поняла, что он враг не всех собак, а бродячих и всяких дворняжек. По его мнению, собаки должны быть породистые и агрессивные. Альма попыталась выяснить, что же такое эта порода означает, и почему их зовут дворняжками, но ни у кого ответа не было. Альма решила поразмышлять об этом попозже в своих кустах, и сосредоточилась дальше на информации о новых для нее окрестностях.

Под конец зимы Альма окончательно свыклась со своей новой жизнью. Игорёк сдержал своё обещание и подкармливал её регулярно. Владимир Васильевич тоже продолжал ей приносить еду, чаще всего это были куриные косточки. Андрей Михайлович куда-то исчез, Альма слышала, что его уволили, но не совсем хорошо поняла, что это за процедура, самое главное он был, а на стоянке просто не работал. Николай Иванович всегда узнавал её издалека и махал ей рукой, а иногда выходил за ограду, пытаясь подозвать её поближе. Но Альма больше к стоянке не приближалась, ей почему-то было очень неудобно. В её жизни были разные минуты. Бывало, что они вместе с другими собаками весело резвились, и им всем было хорошо и радостно, а бывало, что не знала, куда деваться от тоски. Вот прямо как сегодня, когда её охватили воспоминания. Свернувшись калачиком, Альма принялась дрожать, чтобы согреться. Погода совершенно не располагала к хорошему настроению. Альма с большим волнением вспоминала свой период жизни на стоянке, когда её гладили и с ней разговаривали. Это была действительно жизнь. Она даже начала выполнять небольшую работу и обходила ночью стоянку с некоторыми сторожами. А сейчас она никому стала не нужна. Почему все-таки её прогнали, она не понимала, хотя и знала, что это все были происки Игоря Павловича. Так вот в один из таких своих грустных периодов, она вдруг почувствовала жуткую обиду на Игоря Павловича. Это было новое для неё чувство, такого она не испытывала, даже когда жила у Петровича. Но после того, как ей посчастливилось узнать о других возможностях для собаки, когда у неё появились настоящие друзья, в её мир не понятно зачем вторгся Игорь Павлович и разрушил его. Альма сжала зубы и поняла, что вполне бы могла этого Игоря Павловича укусить. Поняла – и испугалась, потому что всегда гордилась тем, что была хоть и трусихой, но незлобной.

Бурно наступавшая весна внесла свои корректировки в Альмино настроение. Она чаще радовалась жизни вместе со всеми живыми существами. В небольшом лесочке за домами появились первые цветочки. Щенки, которые зимой появились у её приятельницы Рики, их совместными усилиями все выжили и уже самостоятельно бегали недалеко от их укрытия. Альма их очень любила и всегда приносила им косточки, которые ей иногда давал Владимир Васильевич. Она часто расстраивалась, что такой период, когда и она могла бы обзавестись своими щенками, у неё никак не наступал. Про Петровича она начала потихоньку забывать, хотя людей все равно сторонилась, она чувствовала, что в общем-то никому и не нужна, кроме, может быть, Игорька, но и того видела нечасто, урывками, и никакого общения у неё с ним не получалось.

Однажды, когда стало уже совсем тепло, Альму нашел Игорёк, но пришел он не один, а с какой-то пожилой женщиной.
– Вот, Лидия Дмитриевна, посмотрите, это и есть наша Дина, о которой я Вам рассказывал, – сказал он, указывая на Альму. Альма в ответ немного неуверенно повиляла хвостом.
– Вот видите, я же говорил Вам, она все понимает, необычная собака, смотрит так пронзительно, как не всякий человек сможет.
Лидия Дмитриевна уверенно протянула к Альме руку и погладила её по голове. Она сделала это так мягко и с такой сердечностью, что Альма, совершенно игнорируя исходивший от неё кошачий запах, непроизвольно подвинулась к ней поближе – так её еще никто не гладил. Лидия Дмитриевна засмеялась: «Ну что, приняла меня?» – спросила она Альму, и погладила ещё раз.

- Ну вот, – Лидь Дмитривна, -- продолжал Игорек, – пока меня не будет, кормите её, ладно! Дед мой Вам поможет, а я завтра принесу корма и денег на кости.

- Да ну тебя, – отмахнулась от него Лидия Дмитриевна, – какие деньги! Сами справимся!
Игорёк сделал вид, что не услышал последней фразы и продолжил рассказ про Альму. Она с удивлением узнала, как её воспринимали окружающие, когда она только появилась на стоянке, как жутко она выглядела – «скелет ходячий», – что она буквально умирала от истощения. Она узнала, что ее считают трусихой («странно, – отметила она про себя – вроде никогда ни от кого не убегала»), потом, вслушавшись повнимательнее, она поняла, что трусихой её считали, потому что она часто дрожала.
Это правда – с чем Альма никак не могла справиться, так это с дрожью. Но поскольку, когда она жила у Петровича, у неё не было иного способа выражения эмоций, кроме дрожи, которую он, казалось, не замечал, а все остальные её эмоции вызывали у него только ещё больший гнев, она, ей казалось, просто срослась с таким способом выражения своих чувств, бывшими далеко не самыми радостными. Также Альма услышала про себя, что она необыкновенно умная собака, что, может быть, ещё одно усилие – и она заговорит, что она очень откликается на ласку и вообще благодарная, понимающая и преданная собака.
- Все собаки такие, – возразила Лидия Дмитриевна, – про кошек ничего сказать не могу, хотя их у меня целых четырнадцать штук. Этим на меня наплевать, они собой заняты, но я все равно люблю и жалею. А собаки – это моя слабость.

- А как же пес Игорь Палыча?? – хитро улыбаясь, спросил Игорек.
Лидия Дмитриевна буквально взвилась.
- Да разве это собака! Это ж портрет своего хозяина в собачьем обличье. И вообще я не понимаю, зачем людям нужно тратить много сил и средств, чтобы вывести чудовище! Как будто других дел нет! – и Лидия Дмитриевна углубилась в развитие темы, иногда теребя Альму за ухо. Игорёк её внимательно слушал и часто соглашался, а Альма откровенно блаженствовала и не вникала в суть разговора.

С этого дня Альма видела Лидию Дмитриевну каждый день. С ней, надо сказать, Альме было проще. Лидия Дмитриевна всегда выходила из дома рано утром и шла в магазин, потому что совсем утром пенсионерам в том магазине предоставлялись скидки. Иногда она ездила куда-то на автобусе, и Альме строго-настрого было запрещено ее сопровождать. До ближайшего магазина Альма тоже никогда не доходила, а ждала в стороне, за металлическим ограждением. Однажды в один из таких совместных походов, когда Альма сидела рядом с Лидией Дмитриевной, пока та разговаривала со своей приятельницей, она вдруг услышала за своей спиной возглас: «Альма!», а потом еще раз «Альма, Альма!». От неожиданности Альма вздрогнула и резко обернулась. Вместе с ней обернулась и Лидия Дмитриевна. Совсем недалеко от них стояла тётя Шура и улыбалась ей. «
- Альма, собачка! Жива! Слава Богу»! – не унималась тётя Шура.
Альма в одну секунду подлетела к ней и начала, повизгивая, лизать ей руки.
– Альма, Альма»,– приговаривала тётя Шура, не находя больше других слов.
- Это Ваша собака? –  спросила у нее Лидия Дмитриевна с каким-то радостно-озабоченным выражением.
- Да нет, не моя, но я хорошо знаю ее прежнюю жизнь, – ответила тётя Шура, и они с Лидией Дмитриевной начали оживленную беседу. Альме было совсем неприятно слушать и вспоминать о своих прошлых невзгодах, о Петровиче, о том ужасе, который ей довелось пережить, но делать было нечего, и она, присев между двумя женщинами, обреченно слушала подробный рассказ о своей жизни. Ей удалось узнать и кое-что новенькое. Оказывается, тётя Шура как-то в один из побоев вызывала милицию, они приехали, а когда узнали, что их вызвали из-за собаки, жутко рассердились на тетю Шуру и тут же уехали обратно, сказав, что им с людьми-то не разобраться никак, а тут ещё собачьи проблемы.
Когда тётя Шура с Лидией Дмитриевной исчерпали все темы разговора, прошло много времени. Тётя Шура вдруг ойкнула и сказала, что дома её ругать будут, и так не велят в дальний магазин ездить, а тут ещё так надолго. «А что делать, скидки! Здесь-то дешевле, при наших-то пенсиях на другой конец города поедешь, чтоб сэкономить!» Женщины распрощались, договорившись друг другу периодически позванивать.

- Так значит ты Альма, – обратилась к ней Лидия Дмитриевна на обратном пути – Альма радостно подпрыгнула. – Значит ты не Дина, – продолжила она. – Альма никак не отреагировала на Дину.
- Ну хорошо, хорошо. Альма так Альма. Тебе это имя даже больше идет.
С этого дня жизнь Альме начала казаться еще лучше. С Лидией Дмитриевной Альма успела подружиться так сильно, что воспоминания о прежней жизни ушли куда-то совсем далеко и потеряли свою чёткость.

Так прошло лето. Как-то приезжал Игорёк, и когда услышал от Лидии Дмитриевны Альмину историю, то с каким-то убеждением сказал: «Вот видите, Лидия Дмитриевна, необычная это собака, судьба у неё необычная. Всё-таки везет ей на хороших людей, хотя с плохими тоже проблем нет». Насчет плохих людей Игорек оказался, к сожалению, прав. Откуда они возникали в Альминой жизни не понятно, но как только ей казалось, что её жизнь наладилась, и она чувствовала себя счастливой, то возникал какой-нибудь очередной Игорь Павлович.
В самом начале осени, когда в их районе стало очень многолюдно, Альма как всегда возвращалась с Лидией Дмитриевной из магазина. Она как обычно проводила её до дома и стала ждать у подъезда, потому что они часто ходили к оврагу за домами просто погулять, а Лидия Дмитриевна иногда собирала какую-то траву – «кошкам» – объясняла она. Вдруг у соседнего дома она увидела Игоря Павловича, не узнать его после всего произошедшего с его участием и подкрепленного услышанным о нём она не могла. Он был со своей собакой. У Альмы сжалось сердце, но она не шелохнулась. «Скорей бы пришла Лидия Дмитриевна!» – пронеслось у неё в голове. Лидия Дмитриевна вышла из подъезда, когда Игорь Павлович был уже в их дворе. Лидия Дмитриевна тоже его увидела и сказала Альме: «Давай-ка их переждём здесь». Но Игорь Павлович как будто специально продвигался в их направлении. - Сиди, Альма, сиди тише, – говорила ей Лидия Дмитриевна, и Альма поняла, что она сама их боится. Как только она это поняла, ее охватило смешанное чувство, с одной стороны ей самой было страшно, а с другой стороны, нужно было защитить Лидию Дмитриевну. Так Альма в первый раз вступила в прямой конфликт с Игорем Павловичем. Неожиданно для себя она поняла, что может весьма представительно и грозно лаять, она была собакой далеко не мелкой, и даже Игорь Павлович со своим псом предпочел с ней не связываться, что её весьма ободрило и вдохновило.
– Фу, Альма, фу! Нельзя, – кричала ей Лидия Дмитриевна, но утихомирить её было не так-то просто. Она припомнила ему все, и Тузика, и других собак, и живодерню, и стоянку, наконец. Он что-то им сказал в ответ, но Альму это интересовало меньше всего. Она почувствовала за собой силу, и в самом хорошем настроении и с чувством выполненного долга вернулась к Лидии Дмитриевне, которая выглядела больше расстроенной, чем обрадованной решительностью и силой Альмы.
- Влипли мы с тобой, – только и сказала она Альме.

На следующую ночь Альма с удовольствием поделилась своим подвигом со старыми знакомыми собаками. Все выслушали ее рассказ с удовольствием. «Значит и на него управа есть», – констатировала ее приятельница Рика.
- Есть, есть, – подтвердили другие, нужно только быть решительнее и не бояться даже собственной тени.
Окрыленные успехом Альмы, собаки решили, что впредь себя в обиду давать не будут. - Хватит нас травить своими бойцовскими породами! – возмущались одни.
- От мальчишек спасу нет, как после летних каникул вернулись, неужели заняться нечем, как только в нас камни кидать, – вторили им другие.
В ту ночь они много о чем вспомнили и о многом между собой договорились. Альму, правда, одобряли не все. Одна только Рика хорошо понимала её стремление быть поближе к людям, но сама она не могла никак к ним приблизиться по причине практически постоянной беременности и природной застенчивости, поэтому всей душой радовалось, что это удалось её подруге.

В общем, с этого самого дня Альма стала вести себя иначе. Теперь она гордилась, что может быть защитой и Лидии Дмитриевне и Игорьку, а если будет нужно, то и Тузику, то есть Тоше, с Ладой. Без причины она, конечно, не лаяла, но очень не одобряла, когда к Лидии Дмитриевне пытался приблизиться какой-нибудь не внушавший доверия мужчина – после Петровича она очень хорошо разбиралась в тех, кому не могло быть доверия. Это, конечно, была точка зрения Альмы. У некоторых людей, естественно, точка зрения сильно отличалась. И вот почему-то получилось так, что именно такие люди с отличавшейся точкой зрения смогли объединиться и написать заявление с просьбой избавить их от всего беспризорно-гавкающего и нарушающего их драгоценнейший покой. В заявлении было упомянуто и о бешенстве, и о другой заразе, об угрозе детям, случайным прохожим, а также миру во всем мире. Конечно, заявление это решено было передать Игорю Павловичу лично, потому как, кто как ни их районная власть может защитить их от заразы и угрозы в одном обличье. Когда Лидия Дмитриевна пыталась рассказать об этом Альме, та её не совсем понимала, потому что она, как и её знакомые собаки никогда никого не укусили, наоборот, все боялись не очень крупных коренастых собак с большим лбом, которые были с хозяевами и далеко не всегда на поводке. Что касается людей, то Альма совсем не чувствовала себя виноватой, когда, например, действительно грозно облаяла подвыпившего мужчину, справлявшего малую нужду прямо на детской площадке, и замахнувшегося на Лидию Дмитриевну кулаком и разразившегося нецензурной бранью, когда она указала ему на его недостойное поведение. Что спрашивается, было делать Альме, не замечать? Нет уж, извините, она всё-таки собака и рождена не для того, чтобы при встрече с хамством хвост поджимать или делать вид, что его не замечаешь или не понимаешь. Пусть ещё спасибо скажет, что она его не укусила, хотя искушение было очень сильным, зубы так и сжимались от ярости. Почему людей больше всё-таки возмущало поведение собак, а не своё собственное, Альма понять не могла. Это оставалось для неё загадкой, как и последующий за тем инцидентом комментарий Лидии Дмитриевны «Вот, смотри, Альма, это Царь природы! Вершина эволюции! Венец Творенья! Центр вселенной!»

Как-то, когда Лидия Дмитриевна прогуливалась с Альмой, к ней подошел Игорёк, и они стали обсуждать какую-то не совсем понятную для неё тему. Сначала Игорек говорил, что Альма стала чересчур активной, что она правильно поступает, но это будет понятно в случае домашних, скажем, сторожевых собак, но не в случае беспризорной дворняги. Потом что-то насчет «убьют», что местным алкоголикам якобы «могут пообещать на бутылку» и так далее. Альма понимала умом, что касается это её непосредственно, но на сердце все равно было радостно, у нее были свои любимые люди, и она могла охранять их покой.
- Альма, – вдруг обратился к ней Игорек, – надо что-то делать.
- А что сделаешь-то? – без особого энтузиазма спросила его Лидия Дмитриевна.

-А давайте попробуем дать объявление в газету. – предложил Игорёк – Может, кому на дачу сторожа хорошего надо, ведь она очень чуткая собака и лает убедительно.

- Ты думаешь получится?

- А почему нет? Не все же люди собак ненавидят или равнодушны. Есть много и других. Давайте попробуем.

В конце концов они договорились о тексте объявления и о том, что дадут телефон Лидии Дмитриевны, потому что она дома бывает чаще и в курсе всех событий, а также, если вдруг желающие найдутся, то Альма всегда её на улице сопровождает, и проще будет её с рук на руки передать.

Альме показалось, что Игорёк распрощался с Лидией Дмитриевной в хорошем настроении, он даже помахал и Альме – «пока, Собака!». И всё пошло дальше как обычно. На ночь Альма убегала к знакомым собакам или тихонько лежала в своем укрытии в кустах. Утром она провожала Лидию Дмитриевну в магазин, потом они иногда гуляли. Днем она могла прятаться в кустах или издалека наблюдать за людьми и уличной жизнью, а вечером, если Лидия Дмитриевна выходила почему-либо на улицу, охраняла её с утроенным рвением. Она понимала, что ей крупно в жизни повезло, потому что ее гладили и кормили, и ей не надо было мотаться по помойкам в поисках съестного, да и помоек в этом районе почти что не было. Альма на третьем году своей жизни начала приходить к убеждению, что именно такой и должна быть настоящая собачья жизнь.

В один из таких счастливых, с точки зрения Альмы, осенних дней Рита сидела в своем офисе и не по своей воле откровенно скучала. Ну хоть что-нибудь бы сделать нужно было! Так нет, сиди себе и жди, когда позвонят и чего-нибудь спросят. Самое главное, что и не уйдёшь никуда, потому что именно в это время приспичит позвонить начальнику, который, слава Богу, теперь руководил ею со своей жаркой родины. Она тяжело вздохнула и бесцельно начала копаться в бумагах, но вскоре нашла что-то для себя интересное и углубилась в изучение очередной бумаги. Телефон не заставил себя долго ждать.

- Рита, – говорила в трубку её мама, – помнишь мы говорили собачку какую-нибудь завести. Так вот я созрела. Давай попробуем.

- А какую ты хочешь? – уточнила Рита.
- Ну, как и договаривались – несчастную с «помойки». Только ты сама поузнавай, может, из приюта какую.

- Ладно, подожди, сейчас по Интернету проверю и перезвоню.

Рита быстро вошла в Интернет и стала изучать объявления. Предложений было много, но Риту почему-то очень зацепило одно из них: «Помогите спасти собачку! Средних размеров, похожа на лисичку» Потом телефон и всё. Рите вспомнились их прежние собаки. Слово «собачка» напомнила их небольшую уютную Чару, и сердце защемило от ностальгии по теплому и пушистому. Рита начала набирать номер телефона. По голосу Рита поняла, что разговаривает с пожилой женщиной. «Вы знаете, – сразу огорошила она Риту, – это собака больше для дачи подходит. У вас есть дача?»
- Да, – ответила Рита, – но мы не собираемся собаку там оставлять. С нами будет ездить.

А вы собак вообще любите? – уточнила женщина.

- Если б нет, то я вам бы и не звонила.

- Эээ, девушка, плохо вы жизнь знаете, всякие цели люди, бывает, преследуют.

В конце концов, Рите удалось получить о «собачке, которую нужно помочь спасти», подробную информацию, и она, договорившись созвониться в ближайшее время, стала набирать мамин номер телефона.

- Мам, в общем слушай … – начала Рита и подробно отчиталась о звонке.

- А что, – сказала её мама, – мне текст объявления понравился, эмоциональный такой и неискушенный, сразу видно, хотят помочь собаке.

- А ты понимаешь, что если мы приедем, то отказываться будет неудобно, все-таки люди душой болеют, а мы как на рынок за помидорами приедем.

- Ну ты поговори еще раз с ней, уточни, какого она все-таки размера. Не очень большая?»

Рита в следующий свой звонок так и сделала.
- Лидия Дмитриевна, – расспрашивала она, – а какого Альма роста, очень крупная?

- Да нет, средних размеров, рыженькая такая.

- Ну, если с овчаркой сравнить, так она больше, меньше, такая же?

-Да что Вы, Рита, конечно меньше! – убеждённо отвечала Лидия Дмитриевна.

Когда Рита с мамой через две недели приехали за Альмой, то их ждал весьма большой сюрприз в виде той же самой Альмы. Вместо изящной (как лисичка) рыжей (как лисичка) средних размеров собачки, на них смотрела крупная (как овчарка) рыжевато-сероватая дворняга с черными подпалинами. Смотрела и тряслась крупной дрожью. Лидия Дмитриевна вопросительно улыбалась. Рита с мамой переглянулись.
- Ну что, Альма, вдруг решительно сказала Ритина мама, – поедешь с нами?
В ответ Альма затряслась еще больше.
- Ну что ты, Альма, не бойся, это хорошие люди, – сказала Лидия Дмитриевна и подтолкнула Альму к машине. В этот момент жизнь для Альмы остановилась. В голове лихорадочно пронеслась вся её прежняя жизнь, начиная с постоянного голода в самом раннем детстве, и Альма приготовилась к самому худшему, возможно даже к мучительной смерти.
- А как ваш зять, Лидия Матвеевна, – спросила Ритину мама Лидии Дмитриевна, – не против?
- Дима? – удивилась Рита, – да он к животным мягче меня относится. У нас еще котёнок помоешный дома есть, то есть пока на даче, так Димка вообще над ним шефство взял – играет с ним, а тут вообще мышей ловить обучал. Так что вы не беспокойтесь.
Лидия Матвеевна только кивнула в подтверждение.

Дверь машины распахнулась, и Лидия Дмитриевна начала настойчиво пропихивать Альму внутрь. Альма набрала в легкие побольше воздуха, зажмурилась и несколько тяжеловато запрыгнула в машину. Потом её стали пропихивать вглубь уже все вместе. Когда это удалось, рядом села Лидия Матвеевна, а Рита обошла машину и села за руль. Лидия Дмитриевна стояла у подъезда и махала рукой. Сердце у Альмы, казалось, скрутили жгутом, и при всём том, оно находило в себе силы бешено колотиться. Если бы только она могла плакать! Кроме того, что её везут на верные мучения и смерть, в голову ей больше ничего не приходило. - Прощай Лидия Дмитриевна! Я все равно тебя люблю больше всех на свете! Прощай жизнь! Прощай, Рика, та никогда не узнаешь, что со мной случилось! – сердце рвалось из груди и бешено стучало, и в такт ему все ее тело сотрясала крупная дрожь.

- Ну что, мам, как тебе наше приобретение, – оборачиваясь, спросила её Рита.

- На дорогу смотри, – строго ответила Лидия Матвеевна. А приобретение как приобретение. Крупновата, конечно, но что делать. Сами согласились.

Через какое-то время машина въехала в какой-то двор и остановилась. Рита вышла из машины, и в это время Лидия Матвеевна пыталась с Альмой поговорить, но безуспешно, та в ответ стала дрожать ещё сильнее. Рита вернулась очень быстро, села в машину и повернулась к Альме.
- Началось! – пронеслось у нее в голове, и она почувствовала, что на шею ей что-то надевают. Когда она открыла глаза, машина уже ехала дальше. «Жива», – с удивлением подумала Альма, а Рита тут же сказала: «Подожди, Альма, немного, скоро и живодерня будет!»
Альму как будто ударило током и она даже перестала на минуту дрожать.
- Рита! – возмутилась её мама, – прекрати так шутить! Видишь, она и так от страха одурела, а тут ты еще!
- Ну а что она, мам, всё трясется! У меня даже моё кресло вибрирует, как будто с неё действительно сейчас шкуру сдирать будут!

- Значит опыт у неё такой, раз трясется. Помнишь Кузю? На него хоть пистолет наставь, он и глазом не моргнет. Собаки, как и люди, все разные со своим характером и судьбой.

Тут машина опять свернула во двор и куда-то медленно заехала. «Уж скорей бы все кончилось! – пронеслось у Альмы в голове, когда её на непонятно откуда взявшемся поводке, закрепленным на непривычно сдавливавшем шею ошейнике, повели в подъезд.

К великому удивлению Альмы никто так её ни разу не ударил на протяжении всего того времени, пока её почти насильно затаскивали в подъезд, а потом и в квартиру. В отношении квартир у Альмы вообще было стойкое и крайне отрицательное мнение, основанное исключительно на опыте проживания у Петровича. Когда входная дверь за ней все-таки захлопнулась, Рита громко сказала «Уфф!», бросила поводок, почему-то разулась (Петрович такого никогда не делал) и прошла в комнату.
- Рита, а поводок отцепить!, – громко ей вслед сказала Лидия Матвеевна.
- Нет, мам, сама давай, это все-таки твоя инициатива была – собачку завести. А я как будто на тренажере позанималась, пока её затащила. Интересно, как нам с ней гулять будет, также таскать придется?

- Ну вот ты мечтала похудеть – так как раз сегодня и завтра и позанимаешься, а потом я с ней сама договорюсь, – отвечала Ритина мама, отстегивая от ошейника поводок. Потом она тоже разулась и прошла в комнату. Альма стояла у порога и не шелохнулась. Казалось, новые люди о ней напрочь забыли, во всяком случае в их разговоре Альма так ничего для себя интересного не услышала. В основном речь шла о каком-то Диме и Маркизе.
- Альма, – раздался вдруг голос Лидии Матвеевны, – иди сюда, иди не бойся, я тебе покажу твоё место.
Альма сделала вид, что не ничего понимает и осталась стоять у порога, стараясь дышать как можно тише. Ну не тут-то было, новые Альмины люди проигнорировали её непонимание, вышли вместе в коридор и начали словами и жестами зазывать Альму в комнату. Прикидываться непонимающей уже было невозможно, а поскольку никакой агрессии Альма от обеих женщин так и не почувствовала, то решилась последовать убеждениям и пройти в комнату, хотя ей было очень неловко. В комнате её поразила чистота. Такого от человеческой квартиры Альма уж совсем никак не ожидала.
Во-первых, на полу лежала одна сплошная подстилка, мягкая и теплая и не было никакого противного собачьему носу запаха. Во-вторых, все вещи излучали спокойствие, всё, казалось, стояло на своих местах и очень уверенно себя чувствовало. Альма невольно опять стала сравнивать новую квартиру с квартирой Петровича. «А, может, это и не квартира вовсе, а что-то ещё?», – вдруг пронеслось у Альмы в голове. «Да нет, с другой стороны, всё сходиться: дом – подъезд – лестница – дверь – квартира, внешне всё также», – продолжала свой анализ Альма.
- Давай, давай, Альма, хватит упрямиться, иди в комнату, – начала подталкивать ее Лидия Матвеевна, но тут зазвонил телефон, и она, оставив Альму, сразу же пошла снимать трубку. Это тоже удивило Альму. Что такое телефон, она знала по квартире Петровича. У него телефон звонил нечасто, но Петрович все равно его не любил и постоянно кричал ему что-то вроде «заткнись», когда тот все-таки звонил и практически никогда, во всяком случае, когда был пьян, не снимал трубку.
- Да, Лидия Дмитриевна, да, уже приехали, всё нормально! – услышала Альма, вздрогнув при упоминании имени Лидии Дмитриевны.
- Почему она звонит, она же её отдала, отказалась от неё, а теперь вот звонит… – грустно думала Альма.
- Да не беспокойтесь Вы, всё будет в порядке. Мы собак любим, Альму обижать не собираемся, так что не волнуйтесь, – продолжала Лидия Матвеевна.
Альма так напряженно вслушивалась в разговор, стараясь не пропустить ни слова, что не заметила, как к ней подошла Рита, которая довольно бесцеремонно протолкнула её в комнату со словами «хватит подслушивать чужие разговоры, Альма, ты нам весь проход загородила».

Выпихнув Альму на середину комнаты, Рита не успокоилась и пропихнула её дальше к окну, где у батареи лежал какой-то то ли коврик, то ли одеяло, потом она практически затащила скованную страхом Альму на этот коврик и начала давить на неё, заставляя сесть, и приговаривала «ложись, Альма, ложись, это твоё место. И прекрати, пожалуйста, трястись, это уже не смешно».
- А разве это может быть смешно? – грустно думала Альма, покорно укладываясь на коврик. Она поняла, что сопротивляться Рите было бесполезно, и поступила, как обычно поступала в трудные минуты своей жизни – смирилась с обстоятельствами и замерла в надежде, что про неё забудут. Но не тут-то было. Как только Лидия Матвеевна закончила разговор с Лидией Дмитриевной, она моментально подошла к ней, обращаясь при этом почему-то к Рите. «Ну, дочка, ты быстро с ней управилась. Можно сказать даже бесцеремонно».
- А чего церемониться-то, мам, она знай себе трясётся, а если я буду ещё и антимонию разводить, то её, не дай Бог, и инфаркт хватит. А тут лежит себе на подстилке и лежит. Больше мы её пока трогать не будем.

- Ну ладно, может быть, ты и права, – с этими словами Лидия Матвеевна вышла из комнаты, а вслед за ней и Рита. Альма поняла, что они отправились на кухню. Она знала, что такое «кухня». Это было то место, откуда иногда, во всяком случае у Петровича, доносились запахи съестного, и где обычно Петрович, пока не привязал её к батарее, ударял её ногой то в живот, то в бок, когда привлеченная запахом она заглядывала туда в надеже что-нибудь перехватить. Сейчас Альма расслышала какие-то звуки, стуки, но никакого запаха не последовало. «А, может, это и не кухня вовсе», – подумала она, укладывая голову на лапы – без внимания к её персоне ей было гораздо комфортнее. В том, что её будут в скором времени бить, не говоря уж ни о чем другом более страшном, Альма начала сомневаться. Дело в том, что она за все время пребывания с новыми людьми так и не почувствовала от них ни малейшей угрозы или агрессии. Даже когда Рита говорила свои страшные слова про живодерню, то Альме чудился за этим смех, ей даже, казалось, что Рита смеялась, но понять, как может быть от этих слов смешно, Альма в толк взять ну уж никак не могла тем более, что ей самой в это время было ой как не до смеха.
Вскоре до Альмы донёсся предательский запах колбасы. Её как магнитом потянула на этот запах, и она как могла начала сопротивляться своим инстинктам, понимая, что для неё это может быть небезопасным. «Рано я успокоилась, – корила она себя, – сейчас вот и начнется!»

В комнату вошла Лидия Матвеевна с куском колбасы в руках. В этом у Альмы сомнения не было, запах говорил гораздо лучше слов. Она показала Альме кусок и сказала: «На, Альма, на колбаску! Иди сюда!» Лапы начали самостоятельно вставать, но Альма их тормознула, понимая, что это может оказаться поводом для наказания. Со стороны это выглядело так, как будто она просто перебирала лапами, пытаясь ползти, и Лидия Матвеевна улыбнулась - Дурочка, никто тебя обижать не собирается. На колбаску!
В этот раз Альма не шелохнулась, а только выразительно посмотрела на колбасу. Лидия Матвеевна снова улыбнулась и положила кусок на подстилку прямо под нос Альмы. Это было для неё настоящей пыткой. С одной стороны, очень хотелось этот кусок проглотить немедленно, а с другой стороны, у неё уже был опыт глотания таких кусков, который - она прекрасно помнит - чем для неё обернулся. Через пару секунд колебаний Альма всё-таки потянула морду к колбасе, решив, что неизвестно, что хуже, сопротивляться запаху или все-таки съесть, но потом получить в лучшем случае пинок. Занятая борьбой со своими эмоциями и инстинктами, Альма не заметила, как Лидия Матвеевна вышла из комнаты. Когда она, проглотив колбасу замерла в ожидании наказания, то вдруг поняла, что в комнате никакого и нет. С удивлением подняв глаза, она воочию убедилась, что оказалась права в своих предположениях. На кухне в это время шла оживленная беседа. «Странно, – подумала Альма, и ничего больше ей в голову не пришло. Через какое-то время к ней подошла Рита, положила новый кусок колбасы и вышла из комнаты. Альма быстро его съела, но глазами в это время уже следила за обстановкой. Следить, собственно говоря, было не за чем. В комнате она оставалась одна, и ничего вообще не происходило.
- Интересно, сколько мне здесь лежать, – подумала Альма и вдруг поняла, что, оказывается, она больше не трясется. – Когда это я перестала? – с удивлением спросила она себя.
Как раз в этот момент и появился повод для новой «тряски» – именно так сказала Рита, которая принесла в комнату что-то странное ничем не пахнущее и отдаленно напоминающее миску, что Альме почему-то совсем не понравилось.
- Альма, это тебе водичка, – пояснила входившая за Ритой Лидия Матвеевна и добавила «пить, пить, водичка». Альма в ответ затряслась.
- Ну вот, мам, а ты расстраивалась, что она трястись перестала. Сейчас Альма, сейчас, мы с тобой что-нибудь ужасное сделаем!
Альму вдруг взяла досада на такие слова. Почему Рита над ней смеется? Почему она её не хочет понять?
- Не бойся, Альма, не нужно бояться, ты хорошая собака, – начала её успокаивать Лидия Матвеевна. Потом Рита поднесла ей под нос миску с водой, макнула в неё палец, провела им по Альминому носу, и, особенно не церемонясь, без лишней лирики сказала Альме: «Пить захочешь, – придется встать и пройтись к дивану, поняла?»

Какое-то время Альму не трогали и никакого внимания на неё не обращали. Обе женщины были заняты своими делами, и, казалось, про Альму забыли совсем. Пару раз она ловила не себе их взгляды, но это были совсем не пристальные взгляды, а так мельком, как будто случайно. Альма даже слегка успокоилась, потому что трястись уже и сама устала. Несколько раз звонил телефон. Альма с удивлением отметила, что какая-то маленькая вещица, которую Рита оставила практически рядом с ней, тоже вела себя как телефон и звонила несколько раз. Каждый раз Рита подбегала и разговаривала с Димой - так поняла Альма. Причем речь иногда шла и о ней, но Рита почему-то мялась и говорила «сам увидишь». Опять упоминали про какого-то Маркиза, который «тоже подзаборный, но исключительно смышленый». В общем, уверенность Альмы в том, что она понимает человеческий язык была сильно поколеблена. Все слова, кроме слова «Маркиз» были знакомыми, но когда Рита их произносила все вместе, то весь смысл улетучивался. Одно «самувидишь» чего стоило! Когда же, наконец, к трубке подошла Лидия Матвеевна, Альма начала немного ориентироваться в их разговорах.
- Дима, не слушай ты Риту, нормальная собака, ну трусиха, так чего ж ожидать от бездомной пуганой собаки. Вот привыкнет, и будет совсем все хорошо!
Трубка в ответ что-то бурчала – у невидимого Альме Димы был очень громкий голос. Через некоторое время Лидия Матвеевна добавила: «Да нет, Дим, мне нравится, нормальная собака. Крупновата, но для деревни это и лучше, будет меня охранять».
- Димка, не слушай ты маму, какой там охранять! Её саму охранять надо, она всего боится, – смеясь кричала в трубку вместе с Лидией Матвеевной Рита, а потом опять добавила свою непонятную фразу – «вобщемсамувидишь!»

Когда на улице стемнело, Рита взяла в руки поводок и сказала, обращаясь к Альме: «Альма, пойдем гулять!»
«Гулять» ей говорила и Лидия Дмитриевна, когда они ходили к оврагу за травой для кошек. Что это означало в этом случае, Альма не совсем понимала, но поскольку ей жутко хотелось по своим туалетным собачьим делам, то она поднялась с подстилки и, поджав хвост, понуро сделала пару шагов по направлению к Рите. Рита быстро подошла к ней и защелкнула поводок на ошейнике. Через минуту они уже были на улице. Альма неуверенно трусила вперед, испуганно озираясь, а Рита иногда тянула её за поводок, указывая, в какую сторону нужно повернуть. Вот поводок-то Альму и раздражал – из-за него Рита шла постоянно за ней, и Альма никак не могла присесть, потому что ей было неудобно, она никогда не делала свои дела под взглядами людей и специально отходила для это в сторону, а тут, как назло, из-за этого поводка Рита просто шла за ней по пятам.
Альме, как, впрочем, и Рите, казалось, что так они ходили целую вечность, в конце концов Альма не выдержала и присела. «Умница! Молодец! Гуляй, гуляй!» – сразу же начала обрадовано говорить Рита, но Альма опять не понимала, что же так Риту обрадовало, ей самой было жутко неудобно. Рита же продолжала свою песню: «Хорошая собачка! Умница! Гуляет!» После этого Рита сразу же развернулась и пошла к дому, таща за собой Альму. По дороге они встретили какую-то знакомую, от которой Альма немедленно шарахнулась, но та на это не обратила внимания и начала громким, но очень приятным голосом говорить «Ой какая хорошая собачка! Как тебя зовут?»
- Альма гав-гав! – сказала за нее Рита и добавила, – какая там хорошая, до хорошей еще трудиться и трудиться, а сейчас это трусиха и по совместительству еще дурища, которая не знает, что дальше делать, и в основном трясется.
- Бедненькая! – продолжала Ритина знакомая, – ну ты не бойся. Ты в собачий рай попала, ты это скоро поймешь!
- Ага, – сказала Рита, – из ада в рай, это не для слабонервных! Оль, мы ее историю знаем, она сначала у алкаша-садюги пожила. Потом скиталась, прибилась к новостройкам недалеко от метро, там ее одни добрые люди убить хотели, а другие спасти попытались – и вот мы здесь – писаем-какаем! Просим любить и жаловать!
Оля, посмотрев на Альму вдруг прыснула от смеха. «Альма, собакина! Ты хорошая! – потом, обращаясь к Рите смеясь сказала – да, Рит, это не Кузя, который знай лапу на каждый куст задирал и плевать хотел на окружающих, с ней вам потрудиться придется». Посерьезнев, Рита ответила, что уж они с мамой и так поняли, что придется им платить по чужим счетам. - А как Дима? – вдруг спросила Оля.
- Опять Дима, – подумала Альма, – кто же это такой, все про него упоминают?
- Да что Дима, он терпеливее и мягче меня. Больше, как мама к животным относится Конечно, он всё твердил, что надо хорошую собаку – а это для него хаска, но пока нам не до лаек, да и мама хотела какую-нибудь несчастную приютить, нам вообще всегда дворняги нравились, умные выносливые, и характер селекцией не испорчен.
- Все-таки до чего Рита непонятно говорит, – с досадой отметила про себя Альма. – Ну ничего понять не могу! Почему она не разговаривает так, как Игорёк!
В разговорах время шло незаметно, Альма начала замерзать и дрожала уже больше от холода, чем на нервной почве.- Ой, Альма, опять трясется! – вдруг заметила Рита. – Ну ладно, Оль, пойдем мы, а то мама уже беспокоится, наверное!

Когда они пришли обратно в квартиру, Лидия Матвеевна встретила их со словами «что ж вы так долго» и собралась делать с Альмой что-то непонятное. В руках у нее было полотенце, а почти при входе стоял тазик с водой. Альма на всякий случай задрожала.
- Будем лапы мыть! Поняла? Лапы мыть!
С этими словами Лидия Матвеевна загрузила Альмины передние лапы в тазик. Она вздрогнула, и прижала уши, но больше ничего такого не произошло. Потом лапы вытерли полотенцем и загрузили в тазик задние лапы. После того, как процедура была окончена, Альму подтолкнули в комнату. Альма прошла и улеглась на подстилку.
- Вот видишь, Рита, она уже поняла, где ее место, так что не все так плохо! -- с удовлетворением сказала Лидия Матвеевна.
Рита подробно отчиталась о гулянии, где были, что делали и так далее.
- Да сначала всегда так долго, – говорила Рита, – помнишь Динку, я с ней ведь поначалу почти по часу гуляла, зато когда приучили, так проблем совсем не было. Помнишь?
Лидия Матвеевна соглашалась.
Вскоре Альме предложили поесть. Это уж было совсем неожиданно – ведь ей уже давали колбасу, и вдруг еще и суп! Альма удивилась и обрадовалась одновременно. Есть ей и вправду хотелось. Она за этот день уже очень устала, да и Лидия Дмитриевна её специально накануне не кормила, чтобы она в машине себя хорошо вела. После того, как миска была поставлена не далеко от Альмы, а под нос ей был положен небольшой кусочек для наглядности, Рита с мамой тихонько перешли в соседнюю комнату и без разговоров в полный голос там отсиживались, чтобы не смутить и не спугнуть их «новое приобретение». Суп был просто великолепный, с мясом, хлебом и еще чем-то. Такая еда Альме понравился гораздо больше, чем то, что она ела раньше, на стоянке, не считая, конечно, косточек. После супа она почувствовала себя лучше и даже перестала бояться своих новых хозяев. И что было особенно странным – так это то, что вся процедура показалась ей привычной что ли, без особых предварительных страхов и сомнений. На самом деле она не подозревала, что Лидия Матвеевна специально побросала побольше мяса, запах которого так переключил Альмины эмоции.

Через какое-то время Рита снова вывела Альму на улицу, где уставшая собака уже довольно быстро сделала свои собачьи дела под Ритин аккомпанемент «Хорошая собака, молодец, гуляет». Потом её снова привели в квартиру, снова было мытье лап, а потом все достаточно быстро выключили свет со словами «спать-спать». Альма незаметно для себя уснула, когда поняла, что Лидия Матвеевна тоже спит, Рита же вообще была в другой комнате, куда Альма даже не заглянула.
На следующий день все пошло как и в предыдущий – разговоры, угощения, прогулки с Ритой, мытье лап. На Альму уже не обращали так много внимания, как в первый день. Она слышала, как Лидия Матвеевна опять разговаривала по телефону с Лидией Дмитриевной, потом опять звонил загадочный Дима и все, больше ничего такого не происходило. Альма заметила, что она практически не дрожала. Когда стемнело, Рита куда-то ушла, и в этот день не вернулась. Альма только поняла, что она звонила, потому что Лидия Матвеевна всегда говорила в трубку «Рита, Рита». В первый раз вечером на улицу её вывела Лидия Матвеевна и следила за ней не так пристально, как Рита, поэтому Альме удалось сделать даже гораздо больше собачьих дел, чем с Ритой, а Лидия Матвеевна обрадовалась этому даже ещё больше Риты. «Странные люди, – думала Альма на пути обратно в квартиру – почему это их так радует? Непонятно!»

Так прошла неделя нового периода в жизни Альмы. Можно сказать, что она даже немного привыкла к своей новой обстановке. Она, конечно, очень скучала по прежнему образу жизни, по Лидии Дмитриевне, по Рике, но что-то очень расслабляющее было и в её новой жизни. Как-то все так складывалось, что ей совсем не хотелось дрожать. Единственно, что смущало Альму – так это Рита, куда она исчезла. Поначалу Альма поняла, что они жили вдвоем с Лидией Матвеевной, но Рита куда-то ушла и пока не появлялась, только звонила по телефону. Лидия Матвеевна как-то даже передала ей от неё привет. И вот однажды вечером, Альмино более или менее устоявшееся эмоциональное состояние было резко нарушено. Сначала был звонок по телефону, потом вскоре после него Лидия Матвеевна пошла открывать дверь, Альма тоже захотела взглянуть, что происходит, но тут же в ужасе бросилась обратно на свою подстилку. Она успела мельком увидеть Риту, но кроме неё с ней входило что-то огромное и тёмное, и говорило очень громким голосом. Она услышала, как Лидия Матвеевна кого-то целует (она уже знала, что это такое, потому что всякий раз после мытья лап Лидия Матвеевна целовала и её) и радостно с кем-то разговаривает. Но Альма в отличие от своей новой хозяйки её радости совсем не разделяла, напротив, она очень сильно испугалась.
- Вот, Дим, смотри, трусиха Альма, трясется на подстилке, – весело говорила Рита. Альма где-то в глубине своего сознания понимала, что это и был Дима. Но вот ужас – он оказался мужчиной, а мужчин Альма боялась. Игорёк был исключением, но он и не был похож на мужчину в Альмином понимании. Он был небольшого роста, худеньким, говорил негромко, от него никогда не пахло даже подобием того дикого запаха, который исходил от Петровича и его приятелей. Но самое главное – от Игорька не чувствовалось никакой агрессии или такой показной силы, которая давала возможность тем же мальчишкам швырять в Альму камнями, которые иногда очень больно ударяли. Но с другой стороны Игорёк никого не боялся и даже спорил с самим Игорь Палычем, и был в себе весьма и весьма уверен, но как-то очень по-доброму.
От неожиданности и от страха Альма не могла понять, как ей воспринимать Диму. С виду он был похож на Игорь Палыча, такой же большой, но ощущала его Альма совсем по-другому. Не будь она, по выражению Риты, трусихой, то она бы, наверное, его совсем не испугалась, но вместо этого все её тело предательски дрожало, а мозг отказывался его контролировать. Дима на минуту замолчал и присел на корточки.
- Альма, не бойся, – тихо сказал он, – иди ко мне.
Альма затряслась еще больше, ей уже и самой показалось, что её реакция была чересчур бурной, потому что дрожали даже её лапы, уши и хвост, но ничего с собой поделать она не могла.
- Ну и сволочи, – вдруг с досадой сказал Дима, – так собаку изуродовать.
Тут подоспела Лидия Матвеевна с куском колбасы и передала его Диме. Дима опять присел на корточки недалеко от Альмы и начал её подзывать.
- Альма, – вдруг серьезно сказала Рита, – давай перестраивайся. Если б мы тебе хотели что-то плохое сделать, то уж давно сделали бы, но ты теперь наша собака и должна с нами всеми познакомиться.
- Да бесполезны твои увещевания, Рита, – с досадой ответил Дима, это у неё уже на всю жизнь, и ничего тут не поделать. Я только одного не понимаю, как у людей рука только поднимается!
Альма вдруг поняла, что имела в виду Рита. «Или я справлюсь сейчас, или никогда,» -– решила она и поползла по направлению к Диме. Встать и идти у неё вряд ли бы получилось, силы не было совсем. Все быстро оценили мужество Альмы и притихли, только Дима тихонько повторял: «Альма, Альма», но не сделал никакого движения, чтобы самому приблизиться к ней. Когда она проползла половину от расстояния, которое отделяло её от Димы, он протянул руку и тихонько погладил её по голове. Его прикосновение было мягким и уверенным и совсем не страшным. «Он точно никогда не швырял камней», – пронеслось в голове у Альмы и она нерешительно попробовала вильнуть хвостом. Дима снова потрепал её по голове и за ухо: «Ну, Альма, посмотри на меня, ну, собака, давай, давай!» «Альма нерешительно подняла глаза и не увидела для себя ничего страшного.
Дима был совсем не таким огромным, как показался ей вначале, и вовсе не темным, наоборот, Альме почудился от него какой-то свет, она иногда видела его от Лидии Дмитриевны и Лидии Матвеевны, и не то, чтобы это был свет, просто там, где находился этот человек, было немного светлее, чем было бы, если бы его на этом месте не было бы. Она снова попыталась вильнуть хвостом, на этот раз у нее вышло лучше, Дима попытался ей дать колбасу, но взять её она не смогла. Тогда он встал и положил кусок ей на подстилку, а потом все как-то перестали обращать на Альму особое внимание, Дима сел на диван с Лидией Матвеевной, а Рита сидела напротив них за столом. Разговор шел о какой-то деревне, Альма опять мало что понимала и, немного оправившись после перенесенного стресса, под шумок пыталась расправиться с колбасой. По правде говоря, после тех супов, которыми ее кормила Лидия Матвеевна колбаса у нее стала вызывать гораздо меньше эмоций, чем в самом начале.
В разговорах она опять услышала про Маркиза. «Господи, да кто же это такой? Неужели опять мужчина? Когда же это кончится? Мне бы так с Лидией Матвеевной и оставаться, а то с новыми людьми всегда не знаешь, чего ожидать».

Вскоре Рита с Димой уехали, Альма это уже поняла сразу, потому что все целовались в коридоре, говорили «Увидимся» и «Пока», а потом Лидия Матвеевна ещё рукой из окна махала, а потом сказала Альме: «Ну что, собака, теперь нам с тобой всю неделю куковать вдвоем придется!» Альма прекрасно поняла слово «вдвоем», и это её обрадовало, что такое «куковать» она не знала, но решила, что что бы это ни было, пожалуй, с Лидией Матвеевной она согласна на всё. Подумав так, она немного поторопилась, потому что уже на следующий день Лидия Матвеевна учинила с Альмой что-то совсем уж странное. Для начала она загнала её в ванную комнату, потом долго пыталась затолкать её в какую-то белую ёмкость – такую большую-большую миску. Альма даже устала от манипуляций своей новой хозяйки и запрыгнула сама, только чтобы её больше не пихали. Там на неё обрушились потоки воды, потом её натирали чем-то совсем странным, пенящимся, неприятно пахнущим, но неприятно совсем по-новому. Теперь Альма поняла, что неприятный запах может исходить не только от Петровича и некоторых других, оказывается, он таится еще и в ванной. Но новый неприятный запах был неприятен совершенно иначе, он не провоцировал её на лай и не вызывал желания укусить, он даже довольно быстро исчезал под струёй воды, хотя когда её все-таки выпустили из этой белой миски, она долго пыталась стряхнуть с себя его остатки, для чего ей даже пришлось поваляться на ковре. Потом она водрузилась на свою подстилку и начала тщательно себя намывать языком, чтобы привести свою шерсть в более или менее подобающее собаке состояние.
Вечером, когда Лидия Матвеевна, как обычно, разговаривала с Ритой по телефону, Альме стало понятно произошедшее с ней днем. Оказывается, её «мыли», но «она была не очень грязной». Её намыливали три раза, и на третий раз вода была совсем чистой. «Так, -- поняла для себя Альма, -- когда люди заходят в эту маленькую комнату, то они там «моются». А моются, когда грязные. Тогда получается, что люди гораздо грязней собак. Интересно, это хорошо или плохо? …» За всю свою жизнь Альму мыли только один раз, и то, хозяйка сказала, что она была негрязной. Но люди-то в эту ванную ходят каждый божий день, да не один раз! «Господи, – подумала Альма, – что же всё-таки означает «грязный»?? Совершенно непонятно». Это здорово озадачивало, потому что взять в толк смысл «мытья» было совершенно невозможно. Но на этот вопрос, как и на многие другие у Альмы ответа пока не было.

Так постепенно и неторопливо Альма постигала для себя законы новой жизни. Ничего такого, что противоречило бы её собачьему пониманию жизни, довольно сильно подпорченному печальным жизненным опытом, не происходило. Напротив, Альма даже начала задумываться над тем, что свои жизненные установки ей придется со временем поменять. Она уже сейчас старалась удерживать себя от лая, когда они с Лидией Матвеевной ходили гулять. Часто ей очень сильно хотелось кого-нибудь облаять, особенно в темное время суток. Не потому, что была на это своя причина, а так, для профилактики, чтобы тем, кто встречался им на пути, не пришло в голову швырнуть им вслед камень. Лидия Матвеевна её все время останавливала, приговаривая: «Не надо, Альма, лаять. Тише. Тише. Все хорошо».
А как-то раз, когда Лидия Матвеевна решила отпустить Альму побегать без поводка, Альма просто-напросто, как сказала бы Рита, от нее «свинтила». На самом деле она просто решила побегать в свое удовольствие, как раньше, и не заметила, как потеряла свою хозяйку из виду. Когда, наконец, она прибежала к тому месту, где её спустили с поводка, то никого там уже не было. Альма испугалась и расстроилась одновременно. Ей было совершенно непонятно, что делать дальше. Она решила подойти к подъезду, но, простояв там какое-то время, решила ретироваться от греха подальше, испугавшись проходивших мимо людей, и отбежала от греха подальше. В конце концов, она приняла для себя решение отправиться туда, где они чаще всего с хозяйкой гуляли, и ждать ее там – ведь будет же она еще гулять, вот и увидит Альму. Ждать ей пришлось недолго. Лидия Матвеевна, действительно скоро вышла на прогулку и пошла своим обычным маршрутом, поэтому Альма ей тут же попалась на глаза. - Альма! Вот ты где! – ей показалось, что голос ее хозяйки звучал обрадовано. Неуверенно виляя хвостом, Альма подставила голову, чтобы ей было легче защелкнуть поводок, и они быстро направились в сторону дома. По дороге она недоумевала, почему же хозяйка так и не погуляла, как обычно делала, а сразу же повела ее домой, и это еще больше убеждало её в некоторой странности в поведении людей, даже самых хороших.

Наступила глубокая осень, практически постоянно шёл дождь, и было пронзительно холодно. И Альма, и Лидия Матвеевна уже подустали от мытья лап. «Ох, Альма, скорей бы уж снег, а то скоро еще Маркиза привезут, а ему лапы-то не больно и вымоешь, и зарастем мы грязью!» – вздыхала как-то в очередной раз Лидия Матвеевна, вытирая Альме лапы.
- Маркиз! – пронеслось в голове у Альмы, -- тоже лапы надо мыть. Значит это не человек, – она продолжала анализировать услышанное, -- тоже собака? Только почему такое имя странное? Но всё равно, хорошо, что не человек, – люди в своей массе все еще не вызывали у Альмы никакого доверия, хотя уже набиралось немалое количество счастливых исключений.

Вообще-то Альма уже столько раз слышала упоминания о Маркизе, что её любопытство несколько притупилось. Сейчас, когда у неё появилось о нём немного больше информации, она практически совсем успокоилась, представив себе толстую вздорную лохматую собачку на кривых лапках – кого еще можно назвать таким нелепым именем, заканчивающимся на неприятное собачьему уху сочетание «кис». Уже вечером, лёжа на своей подстилке, после последний прогулки на ночь Альма попробовала тихонько произнести это имя – «Маркиз». «Маа» у нее еще с трудом, но все-таки получалось, а вот с остальным были проблемы. Альма раздосадовано вздохнула и подумала, что уж лучше бы скорей его привезли, а то она уже устала ждать и даже начала заниматься такими глупостями, как пытаться повторить слово, которым все называли загадочную собаку – а в том, что это должна быть собака Альма уже практически не сомневалась.

И вот, наконец, настал тот день, когда Лидия Матвеевна довольно шустро подбежала к окну на шум какой-то незнакомой машины, выглянула из-за шторы и начала приговаривать «Ух ты!! Маркизик! Подрос-то как!» Через минуту входная  дверь открылась и вошли Дима с Ритой. Альма тоже бросилась их встречать. Дима вместо того, чтобы как обычно сразу же её погладить, вдруг наклонился и стал что-то такое ставить на пол. Альма не поверила своим глазам – так вот что это за Маркиз! Уже не котёнок, но ещё и не кот!! «Боже! Какой ужас! Неказистый черно-белый, нескладный с непропорционально большими лапами и какой-то шишкой на боку молодой кот!»
Все застыли и не говорили не слова. Маркиз стал немедленно озираться и как только увидел Альму сразу же выгнул спину и зашипел. Рита засмеялась. Лидия Матвеевна как-то неубедительно сказала Альме, что он хороший. Дима же молча с улыбкой наблюдал за развитием событий. Ещё не кот, но уже не котёнок (у Альмы язык не поворачивался назвать его Маркизом – уж слишком разительным бело несоответствие между именем и тем, что она видела) так и стоял с выгнутой спиной, не моргая глядя на Альму. Альме вдруг стало как-то противно, и она, изображая всем своим видом равнодушие, решила переждать ситуацию на своей подстилке.
- Молодец Альма! -- сказал ей вслед Дима, -- с такой шелупонью не связываешься! Правильно!»
Рита прошла в комнату и села на стул недалеко от Альмы.
- Знаешь, Альма, --  вдруг сказала она ей, -- я кошек вообще-то не очень люблю, во всяком случае на своей территории. Но вот это помоешное создание само нас выбрало. Что нам оставалось делать?» Подумав немного, Рита с уверенностью добавила: «Вы с ним подружитесь, это же член нашей стаи!» Потом люди стали вести себя как обычно, а кот же, набравшись храбрости, решил изобразить из себя хозяина положения и с умным видом прошелся по всей комнате, вынюхивая углы. К Альме он, однако, не приближался, поэтому её угол остался необследованным. Потом он с хозяйским видом устремился на кухню. «Ишь ты!» -- только и подумала про себя Альма. Лидия Матвеевна, к её досаде, пошла вслед за ним, и Альма поняла, что его там кормят, от этого ей стало еще противнее. «Маркиз! – произнесла она про себя, -- то-то имя такое мерзкое!»
Для своего постоянного пребывания Маркиз выбрал себе другую комнату – прямо на Ритиной кровати. Рита особого восторга по этому поводу не испытала. Уезжая, она наказывала Лидии Матвеевне: «Мам, как только он начнет шляться по улице, на кровать его не пускать, а то вся подвальная грязь будет наша!»
- Да ладно, Рит, -- вмешался Дима, может он и не захочет вовсе, у него здесь лоток есть, миска его любимая, компания.
Рита в ответ хмыкнула – «Не захочет! Он с самого начала на улице гуляет, так что здесь его не удержишь».

Какое-то время Альма и Маркиз соблюдали нейтралитет, делая вид, что друг друга не замечают, но им обоим такое поведение стало быстро поднадоедать. Альма первой стала с любопытством в открытую наблюдать за ним. Маркиз исправно ходил к миске и в лоток. К миске, надо сказать, он ходил очень часто и постоянно ел. Если ему казалось, что корма оставалось мало, то он начинал мурчать и тереться об ноги Лидии Матвеевны, всем видом показывая, что голоден. Сначала Альму это раздражало, потом она привыкла и даже попыталась посчитать, сколько раз в день Маркиз есть. Оказалось, пятнадцать. «Не может быть! – подумала Альма. Я, наверное, ошиблась. Это слишком много»! Но, оказывается, Лидия Матвеевна насчитала гораздо больше, потому что когда в очередной раз Маркиз завел свое мурчащую песню о том, что ему надо дать чего-нибудь вкусненького и свеженького, то она в ответ только и сказала: «Маркиз, совесть имей, ты по сто раз на дню ешь, и каждый раз требуешь чего-нибудь свеженького! У меня и без тебя дел хватает!» Как-то в очередной раз не дождавшись ничего свеженького в своей миске, он первый раз сам решился заговорить с Альмой. «А как там на улице? – невзначай спросил он, запрыгнув на диван, повыше от Альмы. «Ты же ходишь, всё знаешь, может и мне тоже сходить, а то надоело все тут, и лоток этот дурацкий, повернуться негде!»
- Ты на себя-то посмотри! – подумала Альма, -- дурацкий лоток ему видите ли! Дурацкому коту – дурацкий лоток!
Вслух же он ответила, что на улице очень даже хорошо, лес рядом, песочница, но предупредила, что во дворе всеми котами и кошками заправляет Рыжий, который даже нашу дверь умудряется метить. Маркиз ничего не ответил и вспрыгнул на подоконник, по всей видимости, попытаться увидеть Рыжего.

Пару дней он часами сидел на подоконнике. Рыжего он увидел быстро, и очень тот ему не понравился.
- Страшный такой, – сказал он Альме. – Злой, лохматый. Я таких котов ещё не видел.
Когда же Маркиз начал уточнять у Альмы про кошек, она не выдержала: «Не интересуюсь я кошками, Маркиз. И котами тоже. Вот побегать за ними, за бок цапнуть – пожалуйста, а кот это или кошка будет, мне все равно. Но я слышала, – добавила она, -- что кошек тут вообще нет. Одни коты – это Шнурок из первого подъезда говорил, он сам куда-то далеко, остановки за две-три ходит».
- Эх, – пожаловался Маркиз, -- и чего меня только из деревни увезли! Там у одной Любы пять кошек. Выбирай не хочу, а город – это не для меня!
- Зато в городе твоя миска. Ты к ней, хозяйка говорит, по сто раз на дню ходишь, а в деревне-то миска у тебя есть?
- Есть, я с ней и приехал! – гордо ответил Маркиз. Меня там все любили! И спал я у бабушки Нины на кровати. А мог и на печке! Где хочу – вот так вот!» Покосившись на Альму, он хитро добавил: «И никаких собак там не было!»
Альма в ответ только выразительно на него посмотрела, отвернулась и замолчала. Через некоторое время, решив всё-таки продолжить беседу, Маркиз спрыгнул с подоконника, прошелся у Альмы перед носом и сказал: «Это я пошутил. Есть там собака, хуже Рыжего будет. Огромная овчарка, летом вообще какую-то маленькую собачку загрызла. Насмерть. Ее даже люди боятся. А еще там корова бодучая, за людьми бегает.»
- И кто в этой деревне живет? – полюбопытствовала Альма.
- Да все и живут. И Рита твоя тоже. И Дима.
- А Хозяйка?
- И хозяйка тоже, но она раньше уехала в город, а я с бабушкой Ниной остался. А еще там есть Оля! Мы с ней самые большие друзья. Она сказала, что летом мы опять увидимся! Бабушка Нина – это её мама, и Димина, по-моему, я ещё не понял. Помолчав немного, Маркиз снова обратился к Альме – Слушай, а ты не знаешь, когда это лето будет. Что-то мне здесь надоело! В деревню хочу!
- Лето ещё не скоро. Сначала выпадет снег, и всё станет белым и будет холодно. Потом снег растает, а когда все станет зеленым и будет тепло, значит наступило лето.
Маркиз со словами «долго же мне ждать придется!», забыв про Альму, устремился на кухню, проверить, не положили ли чего ему в миску.

На следующий день Маркиз решил непременно попасть на улицу. Сначала он попробовал мягко и ненастойчиво попросить Хозяйку отпустить его, но остался абсолютно непонятым. Потом он попросил понастойчивее, но вместо этого ему в миску насыпали сухого корма. Пришлось объяснять подробнее. Но что же это все-таки за люди! И после такого подробного объяснения, его никуда не отпустили, а только сказали: «Ну что такое! У тебя всё есть, Маркиз!»
Альма с интересом наблюдала за развитием событий. Маркиз помаялся пару минут в комнате, потом посидел на подоконнике, а уж потом, отбросив всякую вежливость, взревел «МяяаааУУ!» с такой силой, что Лидия Матвеевна тотчас примчалась в комнату. Пользуясь вниманием к своей особе, Маркиз подлетел к двери и стал с ожесточением точить когти об угол стены, сопровождая все это дикими криками «Отпустите меня немедленно!». Альма никак не смогла понять, почему Лидия Матвеевна так рассердилась – вроде ничего ужасного Маркиз не сказал, но она с криками «Фу!» и «Нельзя!» решительно оттащила его от двери, потом подтащила к углу, об который Маркиз точил когти, ткнула его в него мордой и снова сказала: «Нельзя!» Потом подумала и добавила: «Ну началось!»
Маркиз с обиженным выражением сидел в коридоре. Альма несмотря на весь свой скептический настрой в отношении всего кошачьего рода, ему сочувствовала.
- Ну что тут такого, -- думала она, -- ну погуляет, разве это плохо, а так все сидит бедняга взаперти и знает только один маршрут диван-миска-лоток-диван.
Тем временем, отгремев посудой на кухне, Лидия Матвеевна снова вышла в коридор посмотреть на Маркиза. «Ну что, так все и сидишь у двери, бедолага?» -- спросила она его. Маркиз поднял на неё глаза и немного жалобно, немного нежно мяукнул, вложив в свою интонацию всю дипломатию, на которую только был способен.
- Ну ладно, -- со вздохом сказала Хозяйка, -- иди, иди, гуляй, что ж теперь делать с тобой. Взаперти не удержишь!
Как только дверь открылась, Маркиз пулей вылетел из квартиры, Лидия Матвеевна вышла вслед за ним. Через минуту она вернулась и сказала Альме: «Альма, слушай Маркиза, а то Рыжий тут гулял, как бы он его не разодрал. А мы с тобой через часик выйдем проверить, как он там».

Когда Лидия Матвеевна вышла с Альмой на улицу, Маркиза они нигде не увидели, но зато недалеко от детской площадки гулял Рыжий. «Взять его, Альма,» -- шепотом сказала ей Лидия Матвеевна, -- и Альма грозно гавкнула в сторону Рыжего, предупреждая его, чтобы Маркиза не трогал. Рыжий презрительно посмотрел на Альму и, ничего не сказав в ответ, продолжил обход своей территории. Гуляли они в этот раз очень долго, но своего кота нигде так и не увидели. Альма и сама забеспокоилась о Маркизе -- нельзя же так надолго исчезать!
Маркиз же не появился дома ни в этот день, ни на следующий. Лидия Матвеевна жаловалась по телефону Рите, выходила постоянно с криками «кис-кис-кис» на улицу, но все напрасно. Когда через пару дней, отправившись с Альмой на прогулку, Лидия Матвеевна открыла входную дверь, Маркиз с такой силой в неё влетел, что чуть не сбил их с ног. Не обращая ни малейшего внимания ни на Хозяйку, ни на Альму, он пулей пролетел на кухню к миске. Когда Лидия Матвеевна вошла туда за ним, оттуда раздавался бодрый хруст от уничтожаемого с завидным аппетитом сухого корма. Лидия Матвеевна подсыпала ему ещё, постояла, понаблюдала за ним, и только тогда, когда Маркиз, как пиявка, отвалился от миски, она вернулась к Альме в коридор и сказала, что сейчас-сейчас они пойдут гулять, она только дверь закроет. Альму очень удивила та тщательность, с которой Лидия Матвеевна закрывала дверь в Димину и Ритину комнату, но поскольку она уже привыкла к тому, что у её хозяев всегда на всё были какие-то свои причины, то решила как обычно подождать, пока всё не прояснится сама собой.

Когда они вернулись с прогулки, Маркиз просто набросился на Альму с вопросами. Альма весьма и весьма была удивлена работой, которую Маркиз провел для изучения окрестностей. За два дня он умудрился облазить весь микрорайон. У Альмы даже возникли подозрения, что он на некоторое время заблудился, хотя сам Маркиз это предположение с возмущением отверг. В основном Маркиз был окрестностями недоволен. Соседние коты показались ему излишне агрессивными. Шнурок из соседнего подъезда вывел его из себя своей тупостью, а Дина из четвертого, своей безалаберностью – «что с собаки взять», -- притворно вздохнув, Маркиз посмотрел на Альму. Дина и впрямь была жутко взбалмошной избалованной собакой, Альму она побаивалась и никогда к ней не задиралась, но вот кошек гоняла с явным удовольствием. Кусать она из никогда не кусала, но после очередной пробежки всегда говорила «Вот это, я понимаю, фитнес, а не то, что у моей хозяйки, когда она в душном зале под громкую музыку скачет!»
- А с Рыжим-то как? -- спросила Альма.
- А что Рыжий? Рыжий как Рыжий! Видели мы таких! -- рассеяно ответил Маркиз, приступая к тщательному умыванию.
- Ну это ты зря так! – протянула Альма, -- Рыжего все боятся, он здесь настоящий хозяин.
- Это мы еще посмотрим, -- упрямо сказал Маркиз, вылизывая лапу.
- Посмотрим-посмотрим! Ещё меня будешь на помощь звать, вот увидишь!
Маркиз только презрительно покосился в сторону Альмы и ничего не ответил, продолжая вылизываться.
Так гуляние стало неотъемлемой частью Маркизовой жизни. С этим все быстро смирились, и уже не чинили ему препятствий, когда он деликатно мяукал у входной двери. Маркизу, правда быстро пришлось отказаться от привычки драть угол, потому что в этом случае его сразу не выпускали, а тыкали носом в этот самый угол, говорили нельзя и отправляли обратно в комнату. Как только Маркиз начал гулять на улице, Рита дала ему новое имя «Антисанитарный кот».
- Ну что, Антисанитарный Кот, изгваздался весь или только наполовину? -- всякий раз спрашивала она его, когда впускала в квартиру.
- Как же хорошо, что Рита приезжает к нам только раз в неделю, -- так после Ритиных «перлов» обиженно говорил Маркиз.
– Ну почему она меня так называет? Противная ещё такая бывает, в комнату меня так и норовит не пустить. А мне так на их кровати нравится!

- Хозяйка тебя тоже туда не пускает, и сам знаешь почему.
- Почему? -- не унимался Маркиз. – Да говорят же – шляешься по помойкам и подвалам – вот почему.
- Ой-ой, по помойкам! Да что я там забыл! Никогда ничего путного не бывает, там все бездомные собаки ошиваются, дрянь всякую едят, мне такого не надо! Вот птичку съесть  -- это да! Живые витамины! Для здоровья очень полезно, между прочим!
Что касалось птичек, тут, как поняла Альма, у Маркиза было самое большое непонимание с хозяйкой. Он это занятие обожал и был весьма и весьма проворен, чем справедливо гордился. Мало какому коту в столь юном возрасте удавалось быть таким хорошим охотником. Больше всех возмущались Рита с Лидией Матвеевной. Лидия Матвеевна всегда пеняла ему, когда уличала в ловле птичек «Такую красоту уничтожаешь, засранец!» Рита тоже всегда ворчала, даже когда Маркиз никого и не ловил. Ворчала и прибавляла еще что-то, совершенно нечленораздельное. Всякий раз после того, как обсуждался вопрос отношения Маркиза к птичкам, Рита возмущенно говорила: «И вообще! Маркиз … – и дольше шло самое для Альмы непонятное – уничтожаетптицпачками». Честно говоря, Альма совершенно не одобряла, когда Маркиз охотился на птиц просто из удовольствия.
- Зачем ты их убиваешь? Ну прыгнул, достал – отпусти, раз есть не хочешь! Вот я, например, гоняюсь за кошками с удовольствием, но ни одной не загрызла и даже не укусила. Рыжего – и того не трогаю. А могла бы между прочим …, -- с этими словами Альма смачно зевнула и облизнулась, продемонстрировав Маркизу свою нешуточную пасть. Маркиз было хотел отбрить Альму с её глупыми советами – собаке кошку не понять никогда, но увидев её пасть, решил с ней не спорить.
- Ты лучше объясни мне, что я такого ещё не так делаю, например, то, что Рита называет «уничтожаетптицпачками», -- дипломатично перевел он тему разговора, зная, что Альме эта фраза не дает покоя. Она готова была приложить все возможные и невозможные усилия, чтобы узнать, что же это ещё такое, что так возмущает Риту в Маркизе, но у неё всё равно ничего не выходило.
- Вот видишь, -- говорил ей Маркиз, -- мы-то хоть понимаем, что люди говорят, а они не то, что нас не понимают, я подозреваю, они даже не способны слышать, что мы говорим.
Вот сколько раз я просил Хозяйку – дай мне, пожалуйста, рыбы! А она все мясо да мясо! И ещё возмущается, мол, зажрался Маркиз! Ну не могу же я всеми днями мясо есть! Рыбы дай, говорю, а она вообще на меня ноль внимания!
В этом вопросе Альма ничего возразить не могла, потому что и сама не понимала, почему всегда такая добрая и вообще самая лучшая Хозяйка не может понять такой элементарной просьбы Маркиза. Она бы и сама рыбки бы с удовольствием съела. Один раз даже мечтала удрать на помойку в надежде найти хоть какой-нибудь пусть даже селедочный хвост. Но её почему-то никогда больше с поводка не отпускали.

В течение месяца Альма и Маркиз стали настоящими друзьями. Когда Маркиз был на улице, и на прогулку выходили Альма с Хозяйкой, он всегда старался их сопровождать, а Альма, если хотя бы вдалеке видела Рыжего, разражалась таким лаем, что даже он, хозяин всех окрестностей, предпочитал обходить их стороной. Но вскоре в поведении Маркиза что-то начало меняться. Он стал без причины грубить и задираться. Один раз так ударил её лапой по морде, что она взвизгнула от боли и неожиданности. Когда Лидия Матвеевна возмутилась на такое его поведение, то он в несвойственной ему манере нагло разлегся на полу в коридоре и начал резко бить хвостом, приговаривая, «только подойди ко мне – и ты получишь!» Казалось, Лидия Матвеевна, на сей раз поняла Маркиза.
- Вот как! – сказала она, -- а ну-ка сходи охладись на улицу, наглец, -- и выставила его за дверь. В тот раз Маркиз вернулся только через сутки, несмотря на то, что на улице было холодно. Не разговаривая с Альмой он улегся на диване и стал смотреть по сторонам, как будто придумывал, что бы такого сделать.
- Ну и как там дела? -- спросила его Альма.
- На улицу ходишь? – ходишь! Вот и должна сама знать, а я тебе не справочное бюро! – буркнул он.

Так с выражением абстрактной брезгливости, нескрываемой скуки и презрения ко всему и вся Маркиз промучился на диване минут пятнадцать. Альме быстро надоело наблюдать за этим безобразием, и она решила подремать. Маркиз же, не дождавшись должного внимание к своей царской особе, казалось, и к своему собственному удивлению тоже, вдруг пулей прыгнул на стол, оттуда на шкаф, а потом и на стоявшую на том шкафу полку. Шкаф и полка, особенно то, что на них стояло, были для Хозяйки очень важными, потому что она каждый вечер стояла перед ними и что-то говорила или рассказывала – но что именно, Альма так и не могла понять, сколько ни вслушивалась со своего места в противоположном углу комнаты. Рита же, когда приезжала, всегда забиралась на стул и осторожно протирала все поверхности тряпкой. Раздался жуткий грохот. На шкафу всё опрокинулось, с полки свалилось несколько тяжелых предметов, один из них упал на пол, откатился к дивану и отбил кусок от глубокой миски с водой, которую там для Маркизова же удобства вопреки протестам Риты упорно ставила Лидия Матвеевна, которая тотчас примчалась на шум в комнате.
-Боже мой! Боже мой! -- только и смогла воскликнуть она, увидев, что натворил Маркиз и начала быстро поднимать с пола упавшую каменную фигурку, потом поохала на разбившуюся миску и разлитую воду, а когда заглянула на шкаф, то издала совершенно несвойственный ей крик, за которым последовали ругательства в адрес Маркиза, который, в свою очередь, уже стоял в коридоре, уткнувшись мордой во входную дверь, давая таким образом понять, что его нужно незамедлительно выпустить на улицу. Не говоря ни слова, Лидия Матвеевна, выпустила Маркиза и вернулась к шкафу. Какое-то время она стояла молча, а потом с сожалением добавила – «Господи, зачем только нам этот кот попался на глаза! Потом она взяла стул, забралась на него с некоторым усилием и стала всё расставлять в том же порядке, как это и было до выходки Маркиза. Когда порядок был восстановлен, Лидия Матвеевна взяла телефон, села на диван и начала звонить Рите. Из её рассказа Альма смогла понять, что Маркиз совершил, что-то совершенно неподобающее.
- Ты представляешь, -- говорила она, -- опрокинул все иконы, каким-то образом втиснулся на полку и скинул все твои каменные фигурки, слава Богу, не разбил ничего, только свое же блюдце с водой!
Рита в ответ в чем-то пыталась убедить Лидию Матвеевну.
- Ты считаешь это неизбежно? -- только и спрашивала она с некоторым сомнением в голосе. Хотя Альма и не совсем понимала, чем ещё была нехороша выходка Маркиза, кроме того, что он опрокинул и свалил вещи, но у неё, как только она вспоминала об инциденте, возникало какое-то неуловимо неприятное и раздражающе пахнувшее чувство, как будто она проглотила что-то очень нехорошее, а что и сама не знает, и теряется в догадках. Через какое-то время Альме показалось, что Хозяйка успокоилась и забыла о произошедшем, потому что больше она ничего не сказала и к шкафу не подходила, только вытерла пол и убрала разбившееся блюдце. Вечером нарисовался Маркиз собственной персоной и как обычно с мурчанием устремился на кухню. На этот раз Лидия Матвеевна не пошла туда же вслед за ним, чтобы насыпать ему свеженького корма.
- Я не понял, -- возмутился Маркиз, появившись на пороге комнаты через некоторое время, -- про меня, что, забыли совсем? А где мой корм?
Лидия Матвеевна как ни в чем не бывало читала газету и делала вид, что не слышит. Альма вдруг решила ей подыграть и тоже сделала вид, что не слышит. Маркиз повторил свою фразу еще и еще раз, но ничего не получил в ответ.
- Альма, противная собака, ты-то что претворяешься, будто меня не слышишь! Чего она мне есть не дает!? Я голодный, я есть хочу! -- взревел Маркиз.
- Не вопи так, мы здесь не глухие! -- отрезала Альма. Ты бы лучше также спрашивал, прежде чем прыгать на шкафы, когда тебе приспичит, а то все есть да есть! Слышали мы уже эту песню!

- Ой-ой-ой-ой-ой! – снова затянул Маркиз с совершенно новой интонацией, ещё всего неделю назад ему совершенно несвойственной. – Мы обиделись! Мне энергию нужно куда-то девать! А условий никаких. Подумаешь, прыгнул! Велика проблема!.

- А вот ты и потрать свою лишнюю энергию на добычу пищи. А то видите ли ему все на блюдечке – на, Маркиз, кушай! Ты поговори с другими кошками, они тебе расскажут, как это, добывать пищу, и где.

Лидия Матвеевна продолжала читать газету. Маркиз вспрыгнул на диван и уселся к ней поближе. Тщательно умывшись, он решил спеть хозяйке её любимую песню и замурчал оглушительными трелями, меняя октавы и иногда откровенно грассируя. Лидия Матвеевна отложила газету и, улыбаясь, посмотрела на Маркиза. –
Что, голод не тетка, Маркиз, уже и хулиганить не хочется? -- спросила она его. Маркиз, мурча, продолжал как можно дипломатичней убеждать Хозяйку дать ему вкусненького. Лидия Матвеевна со вздохом поднялась с дивана и пошла на кухню. Когда она туда пришла, Маркиз уже вертелся около своей миски и мурчал так, что Альма его прекрасно слышала из другой комнаты. - Ну и хитрец! -- только и пришло ей в голову.

После этого события Маркиз, казалось, сделал какие-то для себя выводы, потому что к нему вернулось его привычное поведение. С Альмой он ни единым словом не вспоминал произошедшее, старался никаких вопросов не задавать и был весьма и весьма любезен до  мелочей. Так прошло недели две. Даже в выходные, когда приехали Рита с Димой, Маркиз не рвался, как обычно к ним в комнату на кровать, всем своим видом показывая, какой он хороший. Днем он лежал на диване и позволял всем себя гладить. Рита была допущена даже до Маркизова пуза. Обычно он не разрешал гладить себе живот, мотивируя это тем, что он не собака.
- Маркиз, ты сам напросился в собачью семью! – убеждала его Рита, -- так что дай мне гладить тебе пузо! Оно такое мягкое, теплое, бархатное. Альма! – обращалась к ней за поддержкой Рита, -- объясни Маркизу, что это здорово, когда тебя гладят по пузу!
Маркиз стоически терпел, а потом выговаривал Альме, что, мол, эта Рита совсем уже дошла до ручки, пузо ему гладит да гладит. В конце концов, Альму и саму разобрало любопытство, что это должно быть за пузо такое, к которому Риту тянет, как магнитом. Как-то улучив момент, когда Маркиз расслабленно лежал на диване после ночной прогулки, Альма подошла к нему и ткнулась мордой ему в живот. Ооо! Это оказалось дивным, ни с чем не сравнимым удовольствием. Живот и впрямь был мягким, нежным, теплым, бархатным и очень-очень беззащитным. Казалось, Маркиз был всецело в её власти, но именно это и обезоруживало и давало какое-то щемящее и нежное чувство ответственности и теплоты.
- Ах, -- только и подумала Альма, -- был бы и сам Маркиз таким же, как и его пузо!

Спокойный период в поведении Маркиза закончился также внезапно, как и начался. Но на этот раз ничего и никто кроме самого Маркиза от его непредсказуемых выбросов энергии не пострадал. Как всё обстояло на самом деле, не знала даже Альма. В один прекрасный вечер Маркиз ушел гулять, как обычно, но на утро не пришёл. Не пришёл он и через сутки. На третий день Хозяйка забеспокоилась не на шутку и даже вместо того, чтобы гулять с Альмой по обычному маршруту, они ходили вокруг разных домов и везде кричали одно и то же «Маркиз-Маркиз – кис-кис-кис-кис!». Но всё было напрасно, Маркиз так и не объявился. Он приполз домой только через пять дней, и узнать в нем привычного Маркиза было трудно. Нос у него был разодран в кровь, один глаз закрыт, а второй слезился и под ним зияла небольшая, но глубокая ранка. Ухо было надорвано, а что творилось с его задними лапами и левым боком было даже трудно себе представить. Посмотрев на Хозяйку, Маркиз еле слышно пролепетал «Мяу» и уселся у порога, потому что видно было, что у него не было сил передвигаться. Лидия Матвеевна только вскрикнула «Боже мой!» и начала названивать Рите, потому что, как поняла Альма из ее разговора, она «просто растерялась». После разговора с Ритой, Маркиза уложили на диван на специально для него расстеленную простынку. Потом Лидия Матвеевна долго что-то искала в телефонной книжке, потом опять кому-то звонила, о чем-то договаривалась, и снова звонила. Вскоре к ним зашла Катя из соседнего подъезда, Ритина подружка, и они вместе с Лидией Матвеевной начали ужасаться состоянию Маркиза, который делал вид, что умирает, но Альма понимала, что умирать-то он совсем и не собирался, просто ему было очень плохо, разодранный бок разболелся не на шутку. Отужасавшись, Катя с Лидией Матвеевной начали готовиться к каким-то действиям. Принесли пузырьки, достали вату и бинт, и все их действия с каждой минутой выглядели всё подозрительней. Потом Лидия Матвеевна аккуратно взяла Маркиза за неразодранные места, а Катя тем временем налила что-то пенящееся на одну из ран. Что тут началось! Маркиз дернулся и взревел «мяу» таким басом, что Катя взвизгнула и отпрянула. Лидия Матвеевна наморщилась, побледнела, но его не отпустила. Маркиз продолжал истошно вопить.
- Ух ты! И орешь же ты, братец! Значит силы еще есть! -- сказала Катя.
Лидия Матвеевна подтвердила: «Хочешь гулять, вести кошачий образ жизни – терпи, ничего больше тебе предложить не могу». Потом, смягчившись, добавила : «Ну потерпи, Маркизик, не так уж тебе и больно – это всего лишь перекись, а не йод или спирт. А вот когда ветеринар приедет, придется тебе потерпеть по полной». При слове «ветеринар приедет» Альма поежилась – это еще что за зверь такой? И зачем приедет? Как будто им и без него проблем мало. Но при всех своих эмоциях она прекрасно знала, что люди всё равно поступят, как считают нужным, а их даже не послушают.

Ветеринар приехал к вечеру. Вернее приехала, потому что это была совершенно милая молодая женщина, которая сразу же начала наглаживать Альму и приговаривать, какая хорошая собака! Альма сама не понимала, почему разрешила ей себя гладить, а не умчалась подальше с глаз долой, может быть, из солидарности с Маркизом, из-за которого, она подозревала, эта женщина и появилась в их доме. Со словами «ну и где тут ваш раненый» она прошла в комнату и стала рассматривать Маркиза. Потом она делала с ним что-то совсем ужасное, Маркиз ревел, урчал, царапался, но на него не обращали ровно никакого внимания, как будто его и не было вовсе. В конце концов забинтованного и вконец обессиленного Маркиза оставили в покое, но переключились на Альму. Светлана – так звали молодую женщину, которая, по мнению Альмы, совсем и не была ветеринаром, а просто приехала к ним вместо него, -- начала что-то подозрительно готовить и для неё, потом с каким-то странным предметом подошла к ней вместе с Хозяйкой и быстро что-то такое сделала, что именно Альма не поняла, но было ощущение, что она её слегка укусила. Это так сильно удивило Альму, что она даже не успела задрожать как следует – эта привычка дрожать её так и не покинула, даже несмотря на такие положительные перемены в жизни. Потом ей заглядывали в пасть, мяли живот, разговаривали и с ней и с друг другом, но это уже было всё понятно и поэтому нестрашно.

Когда Светлана уходила, Альма точно поняла, что она вернется, более того, она поняла, что вернется Светлана из-за Маркиза и будет делать с ним что-то ужасное, даже хуже, чем в этот раз. Альма была в этом уверена, потому что Хозяйка сама сомневалась в этих планах, а Светлана все ей говорила: «Да не беспокойтесь Вы, ничего с ним не случится, просто станет поспокойнее и метить ничего не будет – и всё!» Вечером из телефонных разговоров Альма поняла, что Рита придерживалась тех же взглядов, что и Светлана, а вот Дима был почему-то сильно против, Альма даже его голос из трубки слышала. Но в конечном итоге, как ей опять же показалось, все пришли в единому мнению, хотя и с некоторыми сомнениями. Альма поежилась – «как же хорошо, что я не родилась котом! А то и у меня бы были проблемы! И хорошо, что Маркиз спит и не вникает в разговоры».

Светлана приехала через неделю, Маркиз к тому времени был уже совершенно здоров, но на улицу выходил ненадолго. «Почему говорят «заживет как на собаке» -- недоумевала она. Как на коте! Ведь весь зад был разодран, а сейчас ведь и не скажешь, что все было так серьёзно».
Альму быстро выпроводили в Ритину комнату и закрыли дверь, после чего она задрожала, сама не понимая, почему. Сколько она ни прислушивалась через закрытую дверь к тому, что происходило на их территории, она ничего не слышала, наоборот, было так тихо, что ей показалось, что Светлана уехала. Альма успокоилась и задремала. Когда Лидия Матвеевна открыла дверь, Альма пулей проскочила в их комнату, Маркиз крепко спал на диване и внешне все было без изменений. Лидия Матвеевна выглядела спокойной, а Светлана что-то упаковывала в свою сумку.
- Зачем же все-таки она приезжала? -- недоумевала Альма. Как будто читая её мысли, Хозяйка показала ей какую-то бумажку и сказала: «Вот, Альма, это твой паспорт, а вот паспорт и для Маркиза» -- и тоже показала такую же бумажку. Альма их понюхала, но ничего кроме запаха типографской краски не учуяла.
- Паспорт! – повторила про себя Альма, -- пахнет совершенно бесполезной вещью! И стоило из-за этого приезжать! В том, что Светлана приехала из-за паспорта для неё и для Маркиза, она уже практически не сомневалась, хотя было подозрительно, что Маркиз так долго спит и не думает просыпаться.
- Неужели это так паспорт на него подействовал? -- вдруг пришло ей в голову, и она на всякий случай спряталась под столом, чтобы и на неё ненароком паспорт не оказал такого же странного воздействия, как и на Маркиза.

Вскоре после отъезда Светланы, Хозяйка переложила Маркиза в специально для него поставленную рядом с батареей коробку. К глубочайшему удивлению Альмы Маркиз не думал просыпаться. Альма с ещё большим раздражением вспомнила паспорт, который так подействовал на Маркиза.
- Что же у людей порядки такие странные. Бумажка бумажкой, а сколько значения ей придают – вот это, Альма, твой паспорт! – вспомнила он слова Хозяйки. И ведь Светлана тоже стояла рядом и с серьезным видом наблюдала за ними.
- Интересно, -- вдруг пронеслось в голове у Альмы, -- что Маркиз такого сделал с паспортом, что так крепко уснул? Я вот его понюхала, но ничего не произошло. Не мог же он его на вкус попробовать, кот-то он умный и избалованный, мясо не всё есть будет, не то, что паспорт.
Вдруг Маркиз пошевелился, Альма напряглась – в том, что происходило, ей не нравилось решительно всё, а поведение Хозяйки вообще озадачивало, потому что она вела себя так, как будто так и нужно, но ведь Альма прекрасно чувствовала, что это не соответствует действительности. Маркиз пошевелился ещё раз и попробовал поднять голову один раз, потом второй  - и так до тех пор, пока у него не получилось зафиксировать взгляд, которым он упирался прямо в лежавшую под столом Альму. Увидев Альму он вдруг спросил «Ты кто?»
От этого вопроса Альму сковал ужас. То, что выглядело Маркизом, вело себя, мягко говоря, странно.
- Тьфу, блин, Альма, я хотел спросить, как я здесь оказался?, -- вдруг продолжил Маркиз. Услышав свое имя, Альма немного расслабилась и попыталась выяснить у Маркиза, что с ним происходит. - А где я? – вдруг спросил он. - Дома ты, Маркиз, в коробке лежишь у батареи и ведешь себя как-то странно.
- Почему? – не унимался Маркиз, -- я сейчас так хорошо в деревне был, такую птицу огромную поймал. Она меня крылом бьёт, клюнуть норовит, а её – хрясь-хрясь-хрясь – едва справился, -- слабым голосом делился своими подвигами Маркиз.
- Да нет, Маркиз, дома ты был все это время, приезжала Светлана, привезла нам паспорт, а ты из-за этого паспорта вдруг так уснул, что тебя и не разбудить никак.

- Нееет Альма, я был в деревне, это ты, наверное, из-за этого, как его пп-п-п-п- с ума сошла и бредишь. Я же говорю тебе, я был в деревне, там на нас напала стая огромных птиц, хуже ворон. Одну кошку забили, я бросился вас всех спасать, меня страшно клевали тоже, все за хвост, да за зад, но я не сдался, одну задушил, а другие испугались и улетели!
Альма отвела от Маркиза взгляд, теряясь в догадках относительно его состояния, потому что говорил он очень убедительно.
- А вдруг действительно, пока я в другой комнате сидела, Маркиз и впрямь успел в деревне побывать? – осенило Альму, -- а теперь от так устал, что спит да спит.
И все равно её мучили сомнения, что-то в этой ситуации было решительно неправильно. Маркиз тем временем попытался встать, но сразу же упал.
- Блин, -- выругался он, -- неужели я так устал после битвы? Что-то лапы совсем не слушаются!
Он попытался встать еще раз, и прошел, шатаясь по комнате. В этот момент появилась Лидия Матвеевна и со словами: «Маркизик! Бедненький! Прости нас, пожалуйста» аккуратно взяла его и снова положила в коробку приговаривая «Полежи немножко, потерпи, скоро все пройдет».
В этот день Маркиза обслуживали, как королевскую персону. Есть ему не давали, только пить, а когда он и к своему стыду и удивлению тоже, написал прямо в коробку, ему и слова не сказали, только все быстро поменяли. Для Альмы день был испорчен напрочь, но не потому что она испытывала ревность к Маркизу или расстраивалась, что не неё не обращают внимания, а потому, что какая-то неясность произошедшего не давала ей покоя. Маркиз убеждал её, что был в деревне и говорил об этом довольно-таки несвойственным ему языком, она же знала, что это было не так, но поскольку он говорил всё увереннее и увереннее, Альма начала сомневаться в своем понимании событий. Вечером она напряженно вслушивалась в телефонные разговоры Хозяйки. Хозяйка, как она поняла, тоже знала, что Маркиз никуда не ездил, потому что ничего из того, о чем рассказывал Маркиз не было упомянуто ни словом, но с ним все-таки что-то было, потому что Хозяйка говорила, что всё теперь хорошо, что всё прошло успешно и что завтра Маркиз уже будет полностью здоров.

Когда Альма рассказала Маркизу о разговорах Хозяйки, Маркиз возмутился: «Сами вы больные! Люди вообще не знают, что говорят, болтают и болтают, а на самом деле, все не так!»
Альма предпочла с ним не спорить, потому что не была уверена ни в чем.
- Помнишь, -- продолжал Маркиз, -- корм рекламировали кошачий по телевизору? Невесть что ведь придумали, а уж то, что кошка из этой рекламы якобы говорила – вообще кошмар и ужас. Жаль, что люди не понимают, тогда бы Хозяйка этот корм никогда не купила. А то – на тебе Маркизик, кушай. -- Сами ешьте! А мне, пожалуйста, другой, который раньше давали!
В ответ Альма только и вздохнула, она прекрасно помнила, что как-то за собак из телевизора голос говорил. Ну нельзя же так не понимать! А еще люди называются!
- Ладно тебе, Маркиз, ворчать, это же телевизор, это не на самом деле! Они и сами себе из телевизора такое иногда наговорят да насоветуют, что диву даешься. Наша-то Хозяйка нас понимает и, в отличие от того же телевизора, не врёт и добра нам желает.
Маркиз согласился, но не сдался, попытавшись убедить Альму в том, что и настоящие люди, а не только телевизорные, могут ошибаться. «Только одни делают это специально, а другие случайно,» -- подытожил он.
Ночь прошла спокойно. Утром Маркиз на улицу не торопился. «Полежу еще немного, -- сказал он Альме, -- а то устал после вчерашнего, может, хоть сегодня меня покормят, нужно же силы восстанавливать!
После утренней прогулки Маркиза действительно покормили. Мисочку с мясом принесли прямо к коробке. Маркиз блаженствовал!
- Вот видишь, Альма, я прав был. Если бы я вас всех от ужасных птиц не спас, то разве ко мне бы сейчас так относились!
Если у Альмы и оставались сомнения относительно подвигов Маркиза, то с приездом Риты и Димы, все они рассеялись. Даже часто критично настроенная к Маркизу Рита на этот раз сюсюкала над ним, как над маленьким котенком: «Ты наша Кися! Та наша Маркися!», а Дима вообще какое-то время от него не отходил и смотрел долго и задумчиво.

- Наверное, и правда, он нас от птиц спас, иначе бы вокруг него так бы все не крутились, решила для себя Альма и тоже решила высказать Маркизу свое признание его заслуг.
- Только жаль, они меня закрыли в комнате – я бы тебе тоже с удовольствием бы помогла! -- добавила она, а Маркиз в совершенно несвойственной ему ранее манере вдруг ответил: «Да что ты, Альма, ты и так меня сколько раз с Рыжим выручала! И тебе спасибо большое!

Постепенно ажиотаж вокруг Маркиза сошел на нет, Хозяйка вернулась в своё обычное ровное расположение духа и больше уже не вспоминала о приезде Светланы и о Маркизовых подвигах. Сам Маркиз, кстати, таким оборотом событий в начале был немного недоволен. - Вот видишь, Альма, -- жаловался он ей, -- обычная людская неблагодарность! Я не прошу помнить об этом всю жизнь, но, с другой стороны, нельзя же забывать так быстро!
Альма была с ним частично согласна, ведь судя по его рассказам, его помощь действительно была большой, можно сказать, решающей в борьбе с хищными птицами, но, как говорил сам Маркиз, «с другой стороны», ему ну ни как пожаловаться на Хозяйку было нельзя. Хочешь есть – пожалуйста! Сухой корм или кусочки в желе? Ах, только желе, видите ли, ему подавайте, а кусочки бывало доедала за ним и Альма – посуда любит чистоту! Маркиз хочет пойти погулять в два часа ночи? Пожалуйста, сонная Хозяйка вставала и открывала ему дверь, для чего ему, правда, приходилось пару минут помяукать у Хозяйки под ухом, но это всего пара минут – и он на улице! А если Маркиз решал возвратиться домой ночью и, громко мяукая, призывал Хозяйку услышать его, тут ему, бывало, помогала и Альма. Она, конечно, не решалась даже тихонько гавкнуть, а просто вставала и ходила от двери до дивана, на котором спала Лидия Матвеевна, пока та, не услышав её и сонным голосом не спросив «Что такое случилось, Альма?», а потом, догадавшись, не сказав «Ах это, наверное, Маркиз пришел», не открывала дверь и впускала Маркиза в квартиру.

Вскоре Альму такое поведение Маркиза начало немного утомлять, хотя справедливости ради, надо сказать, что Маркиз после того памятного для них события изменился в лучшую сторону. Во-первых, он как будто разом повзрослел, перестал бесконечно задираться, грубить, делать все наперекор остальным. В его поведении на улице явно наметилась тенденция к дипломатическому урегулирования кошачьих споров. В течение месяца он сумел наладить отношения даже с Рыжим! Альма не раз видела их сидящими на скамейке и мирно беседующими. Ни разу больше он не пришел домой расцарапанным или покусанным. Во-вторых, в нём проснулась потребность в любви окружающих, ему захотелось ласки, и он теперь частенько оглушительно мурчал не только когда хотел есть, а просто так, когда усаживался на диван рядом с Хозяйкой. Даже Рите теперь стали перепадать частички Маркизовой нежности. Она его часто просила: «Маркизик, ну спой песенку!» Если раньше он делал вид, что не понимает, чего от него хотят, то теперь он чаще по собственной инициативе укладывался с кем-нибудь рядом на диване и начинал оглушительно мурчать, рассказывая о том, как ему хорошо живётся. Наряду с этим, воззрения Маркиза на то, какой должна быть его жизнь, тоже изменились в сторону повышения требований. Он стал разборчивей в еде, не всякое мясо теперь приходилось ему по вкусу. Он перестал гулять на улице подолгу, вместо этого он то и дело забегал домой, потом снова на улицу, а затем снова домой. Альма удивлялась терпению Хозяйки. Только Рита думала также, как Альма. Когда они с Димой приезжали, Рита всегда выговаривала Маркизу «Ну, избалованный кот, расходился туда-сюда! В следующий раз не пущу, хоть измяукайся весь!» Но и тут Маркиз умудрялся выйти из положения. Дело в том, что он подружился с соседями, и когда кто-нибудь из них входил в подъезд, когда Маркиз сидел в ожидании перед своей дверью, он сразу же вставал и, распушив хвост, начинал тереться им об ноги, и при этом выразительно смотрел на свою дверь. Все соседи, надо сказать, были людьми очень и очень понятливыми и сразу же звонили в дверь. Иногда такой звонок оборачивался долгой беседой Хозяйки с кем-нибудь из них, и тогда Маркиз досадовал: «Я есть хочу, а они разговорились там!»

Шло время. Со всеми связанными с Маркизом событиями зима пролетела как-то уж очень незаметно, а весна наступила бурно и застала Альму с Маркизом врасплох. Казалось, ещё вчера везде лежал мягкий снег, а сегодня все их любимые с Хозяйкой тропинки по краю леса превратились в холодную мутную жижу. Никакого восторга Альма от этого не испытывала, хотя ей очень нравилось яркое солнце, оно каким-то неведомым ей образом улучшало настроение и давало бодрость. Зато Маркиз переменами в погоде был раздосадован не на шутку. «Фу, мерзость какая!» – ворчал он, брезгливо потрясывая лапой после перехода через очередную лужу. Однажды он вернулся уж в очень плохом настроении и даже не пошёл сразу, как обычно, на кухню к миске, а уселся на ковре и начал тщательно вылизываться.
- Кажется, я начинаю понимать Риту – это какая-то сплошная антисанитария! – пожаловался он Альме. – Везде сырость, лужи грязные, ночью все замерзает, а утром этот лёд противный лапы колет!
Альма попробовала было сказать ему про солнышко, как тепло оно пригревает, хотела прибавить про пение птичек, на которое её внимание как-то обратила Лидия Матвеевна – «Слышишь, Альма, как птички радуются!», но вовремя осеклась, вспомнив о его вкусовых пристрастиях. А Маркиз тем временем, продолжал развивать свою тему.
- Мне Альма, солнышко особо не интересно, я днём поспать предпочитаю. А вот практически со всеми котами что-то жуткое творится. Орут, ругаются, как сумасшедшие, дерутся! Рыжий вообще взбесился! А Шнурок куда-то исчез! Поговорить совсем не с кем! Ужас!
Альма в ответ только зевнула и ничего не сказала, а про себя подумала, что Маркиз совсем привередой стал, то лапы ему лёд колет, то лужи настроение портят, забыл что ли он, как сам по подвалам шастал, и приходил по уши вымазанный в грязи – и ничего ведь, не жаловался.

- Ну, -- вдруг резко продолжил Маркиз, -- и чего ты мне не отвечаешь, сказать что ли уже совсем нечего!?
- Да нет, Маркиз, сказать мне всегда есть что, только вот я вспоминаю, как ты по подвалам не так давно лазил, приходил грязный и ничего, а сейчас от луж стонешь, подумаешь!
- Фу! Подвалы! Это была ошибка молодости! А сейчас я взрослый кот, знающий себе цену! Я до их разборок-то опускаться не намерен, а ты говоришь подвалы! Ну вот Рыжий подрал недавно Серого из соседнего дома, а ведь было бы из-за чего! Из-за какой-то замызганной Муси!
Имя Муся Маркиз произнёс с брезгливым придыханием, как будто хотел выдохнуть все микробы, которые вместе с этим словом могли попасть в его высокоморальный организм.
- Ладно бы с ней можно было пообщаться, интересовалась бы она чем-нибудь кроме продления своего замухрынистого рода, -- я бы их понял. А то сегодня Серый, завтра Рыжий, а послезавтра серобуромалиновый? Как из-за неё можно в кровь драться -- не понимаю!
- Слушай, Маркиз, а у тебя-то кто есть на примете?, -- поинтересовалась Альма.
- А у тебя? -- вопросом на вопрос ответил Маркиз.
- Да что-то меня не тянет совсем, почему только не пойму. Вот была у меня подруга Рика, у неё щенки регулярно появлялись, а я все никак!
- Ладно, Альма тебе по пустякам расстраиваться. – Я вот из многодетной семьи. Голодали мы ужас как! Меня к Хозяйке мать моя подбросила, думаешь от хорошей жизни? Да и с щенками твоей Рики что потом стало, ты хоть знаешь? А своё детство помнишь?
Альма в ответ только глубоко вздохнула, а Маркиз продолжал развивать тему: Ну вот я и думаю, а зачем мне, умному хорошо устроенному в жизни коту, нищету плодить? Ты по улицам ходишь регулярно, так вот ты много видела хорошо устроенных кошек, ну, или, собак скажем?
Альма в ответ опять только вздохнула. - Вот-вот. И я о том же. Живу я свою жизнь, и живу. Охотник опять же самый лучший здесь. Ты думаешь, Рыжий, который любого кота из-за какой-нибудь Муси может разодрать в клочья, поймает хоть одну птичку? Ха! Да он лучше на помойку сходит, чем покажет, что ни на что больше кроме драк не способен! Тут Маркиз гордо выпрямился, потянулся и направился на кухню к миске, заканчивая на ходу свою речь словами - А у меня другое предназначение!

Сказать, чтобы Альма была с ним полностью согласна или не согласна, было нельзя. С одной стороны, Маркиз был во многом был прав, уж она то это знала даже лучше него. Но с другой стороны, она помнила, как радостно ей было наблюдать за Рикиными щенками, приносить им косточки, учить их нехитрой собачьей жизни. «Так что же это такое получается -- чтобы я испытала в жизни это счастье, щенки потом страдать должны, а без этого никак нельзя?» Вдруг Альма отчётливо вспомнила свою мать и вздрогнула – воспоминание было очень болезненным. Потом она вспомнила себя, чувство голода, страха, собственной ненужности. Неужели это была она? Неужели так незаметно для неё изменилась её жизнь? На Альму накатило чувство ужаса, сердце у неё сжалось и начало стучать так сильно, как давно уже не стучало. К чему бы привели её воспоминания, сказать трудно, но тут совершенно кстати на пороге комнаты нарисовался Маркиз собственной персоной и, облизываясь, спросил: «Что, Альма, куксишься? Иди лучше поешь, там у тебя в миске ….» -- на этих словах он на секунду зажмурился, потом потянулся и веско прибавил: «Точно тебе говорю, все дурные мысли пройдут! Сходи на кухню!»

Как бы признавая правоту Маркиза, Альма, вздохнув в очередной раз, отправилась на кухню. Мясные обрезки, надо сказать, очень её от грустных мыслей отвлекли, настроение улучшилось, и она вернулась в комнату на подстилку уже с другими эмоциями. Вскоре с работы вернулась Лидия Матвеевна, и все грустные для Альма разговоры были забыты. И вот, когда наступил, опять же по Ритиному определению, час идиллии, когда Маркиз, лирически мурча, блаженствовал на диване, Хозяйка сидела рядом и читала газету, а в ногах у неё лежала Альма и тоже блаженствовала, раздался телефонный звонок, на этот раз почему-то особо громкий и резкий и от этого пугающий. Что уж такого услышала Лидия Матвеевна в трубке, Альма так и не поняла, только практически сразу же она вскрикнула, а потом сказала: «Боже мой! Боже мой!» Потом были какие-то разговоры, но такие странные, что Альма опять ничего не поняла. После разговора Хозяйка сразу же пошла на кухню и оттуда потянуло неприятным запахом. Альма пошла проверить, что это такое и увидела, что Хозяйка что-то пьёт из небольшой чашечки, и запах исходит именно от этой чашечки. Потом она, не обращая никакого внимания на Альму, пошла обратно в комнату, распространяя за собой этот новый неприятный запах, села на диван, снова сказала «Боже мой!» и расплакалась. Альма разволновалась, и, не зная, чем может помочь, подошла и лизнула Хозяйке руку, а потом носом попыталась эту руку подбросить, предлагая погладить себя. Надо сказать, что это помогло. Лидия Матвеевна посмотрела на неё и улыбнулась сквозь слёзы. «Что, Альма, сочувствуешь нам?» В ответ Альма уткнулась ей носом в колени. Так они какое-то время и просидели – Альма, уткнувшись носом в колени Лидии Матвеевны, а Лидия Матвеевна, думая о чем-то о своём, механически поглаживала её по голове. Телефон в этот день звонил очень часто, и каждый раз были какие-то новые разговоры, но Альма так ничего и не понимала. Делавший вид, что спит, Маркиз, оказывается, не спал. Вечером перед прогулкой он как бы невзначай поинтересовался у Альмы «Ты не знаешь, что случилось?» Не получив вразумительного ответа от Альмы, он в задумчивости констатировал: «Что-то тут не так!» Подумав немного, он добавил: «Пока я гуляю, ты тут, Альма не спи, следи за событиями, может, что и узнаешь.»

Что же всё-таки такое случилось, ни Альма, ни Маркиз так тогда и не поняли, хотя Хозяйка вела себя так странно, как никогда. Все время он либо вытирала слёзы, либо пила из плохо пахнувшей маленькой чашки, либо говорила по телефону. К ним ненадолго заходила Ритина подруга Катя, и они с Хозяйкой что-то сосредоточенно обсуждали, выглядя при этом очень озабоченно. Через день Хозяйка встала очень рано, ненадолго вывела Альму, ничего не дала ей поесть, только налила воду в миску. Когда она одевалась, то почему-то вместо хорошо известного Альме лежащего на полке шарфа, она взяла из шкафа и накинула под пальто неприятный тёмный платок (в цветах Альма не разбиралась, но все равно что-то было в нём неприятное), который ей совсем не шёл. А потом случилось что-то уж совсем из ряда вон выходящее – она прошла к дивану, взяла ещё спящего после ночной прогулки Маркиза – а он заявился в тот день довольно для него поздно, часов в шесть утра – и со словами «придётся тебе, Маркиз, погулять весь день» вышла вместе с ним, наказав Альме «сидеть дома тихо».

Вернулась она, когда было уже совсем темно и сразу же повела Альму гулять. Потом вроде всё было как обычно, но вдруг уже ночью приехала Рита, одна, без Димы. Они опять долго о чём-то говорили, а потом всё-таки легли спать. На Альму особого внимания не обращали, а про так и непришедшего в этот день домой Маркиза, казалось, забыли. Сколько ни ломали потом Альма с Маркизом над произошедшим голову, они так и не поняли, что же всё-таки такое случилось.

Постепенно жизнь возвращалась в прежнее русло. Весна уже полностью вступила в свои права, вытеснив все грязные лужи, чем несказанно обрадовала Маркиза – «что ж, весна – это не так уж и плохо» -- вынес он свой вердикт.
- А ты что, никогда весны не видел, -- удивилась Альма.
- Да видел-видел, только давно это было, вот я и подзабыл немного, - как-то уклончиво ответил Маркиз.

Когда на улице стало совсем тепло, Лидия Матвеевна в один прекрасный день вдруг резко изменила своё отношение к Маркизу. Вроде ничего особенного в её поведении не произошло, кроме одного – она перестала выпускать его на улицу. Сколько бы он ни просился, она, казалось, ничего не слышала, а только приговаривала: «Подождите немного, мы сегодня в деревню поедем, -- и прибавляла для Альмы, -- в деревню, Альма, в деревню поедем!» Альма её радости разделить не смогла, как ни старалась. Наоборот, она в этот день чувствовала себя очень напряженной, потому что понимала, что что-то должно произойти, а вот что, никак не могла взять в толк. Хозяйке своей она уже доверяла полностью, но ведь и другие люди могут вмешаться в ситуацию, а вот о доверии всем и речи быть не могло. После обеда приехали Рита с Димой, но даже не стали проходить в квартиру, а быстро-быстро похватали сумки скрылись за дверью. Потом вернулся Дима, взял Маркиза, который хотя и молчал все это время, но выглядел несколько встревожено-растерянным. Закрывая за собой дверь, он бросил на ходу Альме «Ну что, трусиха, готовься дрожать!», а Лидия Матвеевна застегнула на ошейнике поводок – и Альма действительно задрожала. Как только они вышли из подъезда, Альма сразу увидела причину перемены настроения своей Хозяйки. Прямо перед подъездом стояла большая машина и глухо порыкивала. Там уже сидела Рита с Маркизом на руках, который выглядел встревоженным и беспомощным. Альма прекрасно помнила, как её привезли в первый раз к Лидии Матвеевне, вот и сейчас-то они куда поедут, но зачем, и что такое эта деревня? Альма остановилась, как вкопанная, а Хозяйка начала её толкать к машине. Альма пыталась на всякий случай притормозить, но не тут-то было – вмешался Дима. Он взял Альму на руки и поставил в машину, еще раз обозвав «трусихой». Вслед за ней села в машину и Хозяйка, что немного успокоило Альму. Когда машина тронулась, Альма пришла в неописуемый ужас. Она не могла понять, куда, а главное зачем её везут. От Маркиза тоже ничего путного узнать было невозможно, казалось он забыл все слова, кроме своего «мяу-уу», то утробного, то визгливо-пронзительного. Рита начала его увещевать: - Маркизик, ну что же ты так беспокоишься! Ладно Альма – она у нас по жизни трусовата, а ты же мужчина! Ты же смелый!
Вдруг Дима её с насмешкой перебил: «Да какой он мужчина! Вы же сами ему всю мужскую карьеру загубили!»

- Что ж, Димка, по-твоему мужчина и его карьера только по одному месту и определяется?! Нет его и нет мужчины что ли? -- с насмешкой спросила Рита.
- Нет, почему же, у нас и другие достоинства есть—сказал Димы и выразительно посмотрел на Риту. Все засмеялись.
И тут, наконец, Маркиз подал голос: Несут какую-то околесицу! И смеются ещё, а мне плохо! Пахнет тут невыносимо!
- Ой, Маркиз, и мне плохо! – отозвалась Альма, на что Маркиз снова издал свое «мяаау» и перелез от Риты поближе к Альме. Альма уже сидела на сидении, и Маркиз пристроился к ней под бок.
- Потеснись немного! – скомандовал он. Альма попыталась подвинуться.
- Тьфу ты! – снова взревел Маркиз, да ты трясешься вся! Хуже машины! Перестань немедленно, ты мне мешаешь!
- Не могу я перестать, -- буркнула Альма, потому что и мне плохо!
Рита постоянно оглядывалась на сидевших на заднем сидении Лидии Матвеевну и Альму с Маркизом. «Ну что, мам, как они там, ничего?»
- Да трясётся Альма, не переставая,-- озабоченно ответила Лидия Матвеевна, поглаживая Альму. - Маркиз вроде успокоился, а вот собака никак.
- Ну что ж теперь, -- обыденным тоном сказала Рита, придётся потерпеть и им, и нам, зато какое наслаждение получим по приезде!
Сколько они ехали, Альма понять не могла, но когда в её голове начали проносится самые нехорошие мысли, машина вдруг начала подпрыгивать и раскачиваться из стороны в сторону, постоянно куда-то поворачивая. Все нехорошие мысли из Альминой головы улетучились, и её затошнило. Маркиз замолчал, всматриваясь в окно.
- Альма! Вдруг закричал он – я знаю это место, я здесь мышей в прошлом году ловить ходил! Я знаю это место! – и он заметался по машине с криками «дайте мне выйти», но как всегда не был услышан. Это, надо сказать, так отвлекло Альму, что она даже дрожать перестала, и практически в этот момент машина остановилась, двери открылись и Маркиз пулей выскочил на улицу. Сказать то же про Альму было нельзя, потому что она довольно неуклюже вывалилась и остановилась. Место было совершенно незнакомое, она не знала куда идти, а Хозяйка не торопилась с ней поговорить. Потом, правда, вышла Рита и открыла какую-то дверь, которая, к великому удивлению Альмы была дверью … на улицу. Не в квартиру, как она привыкла, а именно на улицу.
-Дверь с улицы на улицу – надо же как бывает!
- Альма, иди сюда! – позвала её Лидия Матвеевна.
Озираясь, Альма подошла к Хозяйке, а та её подтолкнула и сказала – «гуляй!».
В общем, если бы не Маркиз, Альме было бы трудно сориентироваться во всех тонкостях нового для неё мира. Что ей в первую очередь бросилось в глаза, это то, что все стали как будто меньше, во всяком случае, Дима в квартире выглядел куда больше. Следующим удивлением был дом. Совсем не такой как у них в городе, где жило много народу. Здесь это вроде как дом и как квартира. В одном доме – одна квартира и никаких соседей! «А кто же будет за Маркиза в дверь звонить, когда ему домой захочется?» -- только и пронеслось в голове у Альмы. Все суетились, Маркиз куда-то исчез, а Альма вдруг поняла, что ей жутко хочется «гулять», она уже хорошо понимала смысл этого слова. Поскольку на нее внимания никто не обращал, она решила пробежаться вдоль забора, в поисках приличного места для «гуляния». Длина забора её удивила и напомнила о стоянке, там тоже был длинный забор, но здесь не было машин кроме той, на которой они приехали. На противоположной стороне она увидела небольшой лаз, через который ей удалось выбраться снова на улицу, только по другую сторону забора. Это было поле, и такое огромное, что ей и в голову не могло прийти, что такое в жизни бывает, и преисполненная радости от впервые в жизни увиденного простора она решила сделать хорошую пробежку. Через некоторое время издалека до неё донесся голос Хозяйки, призывавший её вернуться немедленно. Когда она подошла к дому, она увидела сидящего напротив двери Маркиза. Рядом на скамейке сидели Рита с Лидией Матвеевной, а Димы нигде видно не было. Её погладили, снова сказали «гуляй», а сами пошли в дом. Альма нерешительно пошла вслед за ними.
- Да не тормози ты, Альма! – крикнул ей Маркиз, неизвестно как оказавшийся уже в доме. – Здесь я хозяин, проходи, не бойся, это все наше!» Альма озиралась и принюхивалась.
- Альма, пошли, я тебя с бабушкой Ниной познакомлю! Она здесь где-то должна быть, она здесь живёт! - Маркиз рванул вглубь дома, но вскоре вернулся озабоченным – странно, нигде её нет, а в прошлом году была! Говорю тебе, мы с ней вместе здесь были, пока меня не увезли, а она мне обещала, что в этом году она меня заберёт в деревню из города пораньше.

Маркизовы поиски были прерваны шумом сухого корма о его миску. Вскоре раздался звучный хруст.
- Опять ест! Вот ненасытный! -- отметила Альма и решила держаться поближе к Хозяйке. Но вскоре Маркиз наелся и позвал её на улицу. Маркизу надо отдать должное, он очень обстоятельно и подробно рассказал Альме о новом для неё быте, о том, куда можно сходить и кого встретить.
- Иди, Альма, не бойся. Здесь на тебя никакого поводка не наденут. Они вообще будут суетиться то на кухне, то в огороде, а ты знай себе гуляй, только поесть не забудь прийти!

Альма быстро перестроилась на новый лад, и ей новый уклад нравился все больше и больше, одно её только озадачивало – то, что Хозяйка на неё не обращала так много внимания, как дома, но и Альме было чем заняться. Когда начало темнеть, она сама пришла домой, где её уже ждал суп, который здесь показался ей удивительно вкусным. После еды ей уже никуда не хотелось уходить, и она залегла под столом. Никто против этого не возражал, только когда Рита нечаянно наступила ей на лапу, Лидия Матвеевна отвела её на второй этаж и показала ей подстилку. Альма так устала, что её ничего больше не удивляло. Спала она в эту ночь крепко, как никогда. Утром они нос к носу столкнулись с Маркизом у своих мисок.
- Ты как? -- спросила Альма.
- Не спрашивай, -- отвечал Маркиз,--устал как Барсик!
- Как Бобик! -- поправила его Альма.
- Это ты как Бобик, а я – как Барсик! -- возразил Маркиз и добавил, -- всё, иду отсыпаться.

Альма опять отправилась блаженствовать на улицу. Пару раз заходили какие-то мужчины, и она жутко пугалась, каждый раз подозревая неладное. Во-первых, от них пахло немного похоже на то, как пахло от Петровича. А когда они принюхалась к Диме, то уловила от него такой же запах и ужаснулась. Во-вторых, все они очень громко говорили, что опять же было подозрительно: если у людей добрые намерения, то зачем им кричать?

Размышления Альмы, как всегда были прерваны Маркизом, который, как оказалось, спать так и не отправился.
- Альма, Альма! – кричал ей Маркиз, догоняя ее по дороге на поле, стой!
Альма притормозила.
- Ты не знаешь, что такое «умерла»?
- Нее-еет, не знаю, -- неуверенно сказала она, первый раз слышу, а что?
- Да я спать шёл, а тут тётя Шура пришла – это бабушки Нинина подруга. Так вот они с Хозяйкой всё ах да ох, когда про бабушку Нину начали разговаривать, а потом что-то ещё говорят, типа, умерла. Ах, да ах, умерла, внезапно так. В общем я всего не запомнил, только слово мне что-то не нравится, непонятное какое-то, никогда не слышал, и не пойму никак, почему её все же нет.
Альма села на траву и задумалась. Маркиз тоже молчал, напряженно размышляя о ситуации. - Жаль все-таки, что мы на одном языке с ними не говорим, -- посетовала Альма. – Но давай подумаем. Мне кажется, что это что-то не очень хорошее. Они хоть улыбались, смеялись, как обычно бывает когда они разговаривают?
- Неет, что ты, -- сказал Маркиз. – Наоборот, грустные такие были, и говорили тихо. Я не все расслышал.
- Ну вот, ты сам и ответил. Что-то не то – всё это, Маркиз. Нехорошо это. Ведь мы раньше ничего подобного не слышали, правда?
Маркиз заметно погрустнел. «Почему все так получается? Что-то случается, чего совсем не ждёшь, и никто за это отвечает? Почему нельзя остановить то, чего никому не надо, сразу, чтобы потом не охать?» Он немного подумал и добавил уже более уверенно, без намёка на вопросительную интонацию «Говорил же я тебе, что люди – это самые странные существа из всех, кого я встречал».
Не раз еще Маркиз с Альмой возвращались к этому слову и напряженно вслушивались в то, что говорилось вокруг, надеясь услышать это слово снова, чтобы получше понять, что же оно всё-таки означает, но все их усилия оказались напрасными, а Маркиз бабушки Нины так и не дождался, и со временем, казался, смирился с неизбежностью, и никогда об этом больше не упоминал.
Как только Альма свыклась с новой обстановкой, и ей всё больше и больше она начиналась нравится, Дима завёл машину. Альму это сразу насторожило, хотя Хозяйка ей ничего не сказала. Но вскоре она заметила собранные сумки, и её сердце сжалось. Потом их с Маркизом погрузили в машину и со словами «едем домой» снова поехали куда-то на машине. Многое в их поведении повторилось. Маркиз опять утробно мяукал, а Альма дрожала. Рита опять их увещевала, Лидия Матвеевна гладила и чесала её за ухом, даже Дима ухитрился её погладить, но дрожать она не переставала.

После машины их квартира показалась Альме самым желанным местом, даже воспоминания о поле её не вдохновляли. Маркиз, не заходя домой, умчался проверять окрестности и узнавать последние новости. Альма залегла на свою подстилку и даже не слышала, когда в комнату из кухни вернулась Хозяйка, которая позвала её быстро выйти погулять на ночь, «чтобы утром поспать подольше». А потом все пошло, как обычно. Маркиз было похныкал, что ему в деревне лучше, но события в их районе развивались столь стремительно, что о деревне было забыто практически на следующий день. Рыжий опять подрался с Серым так, что Серого всего перебинтовали и не выпускали на улицу, Муся ушла от Рыжего в соседний квартал к какому-то «персу». Даже Маркиз на этот раз заступался за Рыжего – «тянет её на экзотику! Это не кот, а клубок шерсти без морды, но с хвостом! Как его только всерьёз воспринимать можно, не понимаю!»

Как только Альма с Маркизом подзабыли о деревне и полностью втянулись в ритм городской жизни, Лидия Матвеевна, в один прекрасный момент опять не пустила Маркиза на прогулку и начала собирать сумки. Маркиз угрюмо лежал на спинке дивана и не желал разговаривать даже с Альмой. Один раз он сделал исключение для кухни, где ему перепало немного сухого корма. «Даже покормить толком не сподобится!» -- возмутился он на Хозяйку, которая, как ему показалось насыпала ему в этот раз очень мало. «Да ладно тебе, Маркиз! – попыталась успокоить его Альма, -- мне вообще ничего не дали – и что теперь, изворчаться мне что ли? Попозже покормят!»
- Тебе, может, и ничего, ты собака, потерпишь, а я кот все-таки, у меня режим другой!
Альму немного возмутила наглость Маркиза, но она решила с ним не связываться, потому что переговорить его – она это знала – было невозможно. Вскоре подъехала Димина машина – этот звук Альма хорошо помнила – и она задрожала. Через минуту в квартиру буквально забежал Дима, поцеловал Хозяйку и спросил у Альмы: «Ну что, уже трясёшься, трусиха!» -- чем окончательно испортил ей настроение. Потом забежала Рита, и все повторилось – она взяла Маркиза и сумку, потом опять пришел Дима и взял оставшиеся сумки и Альму, которая на этот раз предпочла запрыгнуть в машину сама. Буквально через минуту вышла Хозяйка, и они поехали. Маркиз сразу же переполз от Риты к Альме на заднее сидение и начал брюзжать. Смысл его речей можно было свести к одному – что за странные создания, чтобы не сказать хуже, эти люди. Сами не знают, чего хотят. То город, то деревня! Никак определиться не могут и ездят туда-сюда, не считаясь со своими любимцами. И дома-то толком их не бывает, тоже туда-сюда мотаются, спасибо, хоть, покормить не забывают, а то вообще бы новых хозяев пришлось искать!
- Ну ты, Маркиз, даёшь! – возмутилась Альма. Новых хозяев искать! – Ты хоть сам понял, что сказал?
Маркиз огрызнулся и обозвал Альму «темнотой».
-Болтай, что хочешь, только знай -- мне тебя слушать противно! -- отрезала Альма и тут же получила от Маркиза лапой по морде, взвизгнув от неожиданности. Что тут началось! Лидия Матвеевна, проверив, всё ли с Альмой в порядке, стала читать Маркизу целую нотацию, а Рита без слов поднесла к Маркизовой морде кулак и выразительно им покрутила, а потом добавила: Понял?
- Понял, понял, -- брезгливо поморщившись, ответил Маркиз, -- только надоели вы мне все ужас как!
- А что, -- вдруг сказала Рита, -- если Маркизу так не нравится в машине ехать, может выпустить его? Пусть гуляет сам по себе, если наша компания его раздражает?
Лидия Матвеевна её поддержала – А что, может, действительно его от нас и от Альмы освободить, пусть отдохнёт, да и мы тоже отдохнём от него!
Маркиз молчал и продолжал лежать рядом с Альмой, делая вид, что его это не касается. Лидия Матвеевна погладила Альму, потом её погладила Рита и даже Дима, когда машина остановилась на светофоре. Маркизу же никто не сказал ни слова. Какое-то время он никак себя не проявлял, но вскоре Альма услышала его тяжёлый вздох. «У меня от этих поездок совсем нервы расшалились!» -- как бы невзначай всем и никому пожаловался он. Альма сделал вид, что не услышала. Маркиз вздохнул еще раз. «Ладно, Маркиз, -- решила ответить ему Альма, считай инцидент исчерпанным, но все-таки, больше так не делай, а то я ведь и ответить могу!» Всю дорогу они ехали молча, только под конец пути Маркиз не выдержал и снова пожаловался: «Нет, все-таки мы, животные подневольные! Они делают с нами, что хотят. Если им нравится так мотаться, то почему это должно нравится нам!?»

Как только они приехали в деревню, все недоразумения были забыты. Маркиз с явно улучшившимся настроением помчался проверять свои владения, а Альма – свои. Хозяева пошли в дом, несколько позже они их покормили, и каждый снова занялся своим делом.

Через пару дней все снова собрались в дорогу, и во всяком случае Альме было уже проще – она знала, что будет дальше, что, однако, не помогло ей перестать дрожать в машине.
Такая ситуация повторялась несколько раз, пока однажды, когда они уже были в деревне, Рита с Димой не засобирались уезжать. «Странно, -- заметив их манипуляции, подумала Альма. – А как же мы?» Ей стало немного не по себе, машина уже урчала, а их никто в неё не приглашал. Потом вышла Лидия Матвеевна, и Альма успокоилась, потому что сразу поняла, что оставляют не только их, но и её. Когда машины уже не было слышно и даже оставленный ей неприятный запах рассеялся, Лидия Матвеевна потрепала Альму на ухом и сказала: «Ну вот мы и в отпуске!» Это слово было для Альмы абсолютно новым, но ей понравилось, как Хозяйка его произнесла. Когда появился Маркиз, Альма на его вопрос о машине и Диме с Ритой ответила, что они уехали, а Маркиз, Альма и Лидия Матвеевна остались в деревне, потому что они в отпуске.
- Какое хорошее слово «отпуск»! – с удовольствием сказал Маркиз, произнося его ещё и ещё раз. – Мне оно явно нравится!
Несмотря на то, что им всем отпуск пришёлся по душе, он почему-то не понравился погоде, потому что буквально на следующий день наступила такая жара, что невозможно было двигаться! Маркиз досадовал – «даже ночью от неё спасу нет, безобразие!» Альма едва живая лежала под столом и часто пила, есть не хотелось совсем. Хозяйка никуда днём не выходила, и сидела в кресле между открытыми дверями. Так погода их мучила до тех пор, пока не приехали Рита с Димой. С ними приехала Оля, Димина сестра, о которой Альма много слышала, но которую никогда не видела. Лидия Матвеевна очень обрадовалась, но чему именно – Альма так и не поняла, то ли приезду Димы с Ритой и Оли, то ли дождю, который, казалось, приехал вместе с ними. На следующий день стало прохладно и Альма с Маркизом блаженствовали на улице. Когда она заходила в дом, то слышала обрывки разговоров из которых поняла, что и в городе тоже была жара, и даже хуже, чем у них в деревне. Она также поняла, что вроде бы погода так изменилась именно благодаря Оле, потому что всякий раз, когда та приезжает в деревню, погода ведет себя именно так, как и в этот раз.
Этой информацией Альма поделилась с Маркизом сразу же, как только его увидела.
- Почаще бы она приезжала! – сказала ему Альма. Маркиз с авторитетным видом подтвердил догадки Альмы: «Оля настоящая волшебница и меня очень любит! Ты её еще узнаешь. Это не то что Рита «ну что, такой-то и такой-то кот!» Оле нравится абсолютно всё, что я делаю, вот и погоду она привезла для меня. Она же знала, что мне плохо!»
- Слушай, а при чём здесь ты один? Плохо-то всем от такой жары! -- удивилась Альма.
- Но мне особенно плохо! -- продолжал настаивать Маркиз, я даже птиц ловить не могу толком, приходится одними мышами довольствоваться!

Через день Дима, Рита и Оля погрузились в машину и уехали, и Альма вздохнула с облегчением. Не то чтобы ей они не нравились, нет, она их любила, но проблема заключалась в том, что как только они приезжали, к ним постоянно кто-то приходил, все громко разговаривали, и очень часто Альма унюхивала самый неприятный со времен Петровича запах. С Лидией Матвеевной же жизнь текла размеренно и плавно, всё было предсказуемо, и поэтому Альма не чувствовала никакого напряжения. Но несмотря на весь сумбур, который возникал сразу после приезда Димы с Ритой, а иногда и Оли, Альма их всегда ждала. Она уже научилась распознавать, когда это должно происходить, да и Лидия Матвеевна ей говорила об этом уже с утра – «Сегодня Дима с Ритой приедут, Альма! Встречать будем!» Альма взвизгивала, подпрыгивала, делала пробежку по газону и виляла хвостом – встречать ей очень нравилось. Когда же, наконец, машина подъезжала, и выходили Дима с Ритой, Альма демонстрировала всё, на что только была способна – она прыгала, визжала, лизала им руки, бегала кругами и источала такую радость, что и Рита и Дима обычно останавливались её гладить и разговаривали с ней, а уж только потом здоровались с Хозяйкой. Как-то на Альмины визги прибежал Маркиз, который узнав о причине такого её поведения, только фыркнул в ответ: «Подумаешь, приехали, они каждую неделю приезжают, эка невидаль!» Вообще Маркиз в деревне очень изменился по отношению и к Альме и ко всем остальным. Они все разом ему стали как-то малоинтересны.
- Это в городе мне делать нечего, а здесь все время у меня по минутам расписано. И от их кормёжки я не так завишу – тут столько живности, что куда там сухому корму! Здесь у меня ресторанное питание!
Действительно, сначала Альму удивляло то, что Маркиз стал реже ходить к своей миске, но, понаблюдав за ним, она обнаружила, что есть-то он как раз стал больше. Во-первых, мыши – Альме даже было жалко несчастных созданий, которых Маркиз уничтожал с таким рвением, что Альма содрогалась. Сначала он их, по терминологии Риты, мучил, что на маркизовом языке означало «играл с ними». На вопрос Альмы, зачем он над ними издеваются, что они так пищат, Маркиз отвечал, что мыши после такой процедуры вкуснее «У них вкус острее становится, с такой лёгкой кислинкой!» Во-вторых, птицы – это было самым большим противоречием между Маркизом и остальными, никто этого его занятия не одобрял, что не особо Маркиза расстраивало: «Я же их этим заниматься не заставляю, так что никаких ко мне претензий!» В-третьих, были ящерицы и лягушки. Когда Альма увидела Маркиза, доедающего лягушку, она возмутилась: «Их-то ты когда есть начал!» «А я всегда их любил – это деликатес, ты просто ничего не понимаешь, только зная свой суп жуёшь да кости грызешь, а в моих жилах течет голубая кровь – мне нужно разнообразие и экзотика!» Альма только головой качала, но ничего не говорила, понимая, что это было его правом – есть, что хочется. Она подозревала, что на лягушках Маркиз в своём стремлении к разнообразному питанию не останавливался, что были и жуки и прочее ползающее разнообразие. Еще Маркиз продолжал то самое странное занятие, которое Рита называла длинным словом «уничтожаетптицпачками», но ни сам Маркиз, ни Альма так и не разгадали его смысла.
- Наверное, это он тоже что-то такое ест, чего Рита не одобряет! -- только и смогла объяснить для себя Альма.

Когда наступил отпуск для Риты с Димой, и они никуда не уехали, у Альмы в первую же неделю появился, благодаря странным действиям Риты, свой секрет. Как-то сразу после начала Ритиного отпуска, Маркиз пожаловался Альме: «Ты знаешь, с погодой после их приезда стало что-то странное твориться! Сижу я в кустах, поджидаю птичку, предвкушаю полдник. Небо голубое, солнце светит, ветерок – как раз что ты любишь! Как вдруг – бац! Дождь, да такой сильный, что я весь мокрый. На небе ни облачка, я меня поливает! Вся охота расстроена! Пришлось сухой корм есть!» Альма внимательно осмотрела Маркиза и действительно увидела, что он был еще немного мокрым. «Странно, -- сказала она, -- а на меня ни капли не упало, надо же!»
На следующий день ситуация повторилась и Маркиз был раздосадован не на шутку: «Опять полдник испорчен! Ничего не понимаю. Не менять же мне меню из-за погоды!»
Альма чувствовала себя озадаченной не на шутку, и вряд ли бы когда ей удалось узнать истинную причину такого странного поведения погоды, если бы не случай. Дело в том, что Оля часто привозила ей специальные косточки в качестве подарка, Альма их очень любила, а Оле нравилось, смотреть, как Альма с самым серьёзным видом, зажав очередную косточку между лапами, грызла её, лёжа на газоне. Один раз она даже прибежала с фотоаппаратом, который поначалу Альму испугал, но не настолько, чтобы она бросила кость. Так вот, однажды сразу после обеда Оля дала Альме очередное лакомство, съесть которое она была просто не в состоянии. Побегав с костью в зубах по участку и дождавшись, момента, когда её никто не видел, Альма быстро-быстро спрятала кость в Ритиных цветах, которые так разрослись, что пробраться через них было непросто. Отдохнув после этой манипуляции на своей подстилке, Альма все же направилась за костью, но уже издалека почуяла неладное – там, где она запрятала кость, почему-то стояла Рита, причём, не просто стояла, а слегка наклонившись, как будто что-то искала или от кого-то пряталась. Альма подошла поближе, ей не верилось, что Рите может понадобиться её кость. В руках у Риты была какая-то странная бутылка, и она куда-то сосредоточенно смотрела – «как Маркиз в засаде на птиц!» -- промелькнуло в голове у Альмы. Она проследила за Ритиным взглядом и увидела …. Маркиза в засаде на птиц! Действительно, это было время его полдника. Альма застыла в удивлении. Как только Маркиз начал переминаться с лапы на лапу, готовясь в меткому прыжку, Рита нажала на бутылку, и в Маркиза полетела струя воды. От неожиданности, хотя в чём была неожиданность – это был далеко не первый испорченный его полдник – Маркиз отпрыгнул с воплями «Опять эта погода!!! Блин!» и досадливо просеменил к дому. Рита удовлетворённо выпрямилась и, увидев Альму, приложила палец к губам, сказав ей «Тсс-сссс». Альма смотрела на неё вопросительным взглядом, тогда Рита добавила «Маркизу не говори, а то озверел совсем, по пять птиц за вечер съедает, мерзавец, столовая у него прям тут!»
Альма наклонила голову и с каким-то хорошим чувством посмотрела на Риту, потому что птиц ей и самой было жалко, как впрочем и мышей, особенно когда они пищали, но как можно было бороться с Маркизом, она не представляла. «Ладно бы голодный был, как изредка появлявшийся на их территории Мурзик, а то ведь и одно ему, и другое, и третье. Оля опять же никогда без лакомств не приезжала».
Когда Маркиз начал в очередной раз жаловаться ей на погоду, Альма с трудом удержалась от комментариев.
- Ты-то хоть под этот дождь попадала? -- не унимался Маркиз.
- Да я в доме была, -- уклончиво ответила Альма.
- Неужели мои полдники так и накрылись?!-- досадовал Маркиз, добавив, что нужно что-то будет предпринимать.
На следующий день Альма решила понаблюдать за Маркизом во время его полдника, но не нашла его в привычном для него в это время суток месте. Она проверила везде, но нигде его не было. Когда она подошла к дому, то увидела выходящего на улицу Маркиза.
- Ты знаешь, такой вкусный корм мне сегодня дали, из пакетика, в желе – такой тонкий аромат рыбы, пожалуй, я и завтра бы его съесть не отказался.
Казалось, инцидент с птицами был исчерпал, во всяком случае во время полдника, потому что во время первого завтрака, по Альминому пониманию, и последнего ужина по расписанию Маркиза, у него в меню тоже были птицы, и погода здесь ему благоприятствовала.

Как-то выйдя рано утром на улицу, Альма увидела сидящего на столе под деревом Маркиза. Он был в весьма хорошем расположении духа.
- Послушай, Альма, я такое место потрясающее нашёл, где никогда погода не портится! Я, пожалуй, туда буду на полдник ходить, а то надоели мне их пакетики что-то.
- Где это?» -- поинтересовалась Альма.
- Да недалеко. После нашего забора, будет ещё один, такой глухой забор, так вот если по нему забраться – там столько кустов, а в них столько птиц! Да ещё гнёзда у них там – в общем объеденье!
- Так у них собака! -- предупредила Альма.
- Ну и что, что собака. Она толстая и неповоротливая, пока поймёт, что к чему, я уж пополдничаю.
- Ну смотри, я тебя предупредила- , только и сказала Альма.

На этот раз препятствием для Маркиза оказались сами птицы. Когда он залёг на чужой территории в кустах в ожидании добычи, птицы его заметили и подняли такой крик, что ему пришлось ретироваться. В следующий раз история повторилась, правда на эти крики уже выбежали хозяева дома и, увидев Маркиза, начали бросать в него всем, что попадалось им под руку. Так Маркиз окончательно лишился своих полдников, во всяком случае на время, которое шло подозрительно быстро.
- Смотри, Маркиз, -- обратилась как-то к нему Альма, -- листья падают!
- А тебя это волнует? -- в привычной для себя манере ответил ей Маркиз.
- Да это и тебя должно волновать, потому что означает, что лето заканчивается, я точно знаю. Потом станет холодно и пойдут дожди.
-Никакого постоянства в этой жизни, -- возмутился он и прибавил, -- а ты уверена?
-Конечно, уверена, не первый же год я живу, это и называется год, когда тепло-холодно, тепло-холодно. Мне Хозяйка сказала, что мне вот уже, как минимум четыре года.

- Интересно, а мне тогда сколько? – вдруг спохватился Маркиз. Тоже, наверное, четыре, если не больше. Не могу же я отставать от тебя!
- А это от тебя не зависит, -- подначила Маркиза Альма, -- тебе, может, и два года только!
- Этого не может быть! – с авторитетным видом заявил Маркиз, -- мне тоже четыре года, как и тебе. И спасибо скажи, что еще не больше!
- Спасибо большое! -- с напускной вежливостью ответила ему Альма, и казалось, ответ Маркиза вполне удовлетворил.
Вскоре после этого разговора уехали Рита с Димой, а Оля прощавшись с Альмой и Маркизом сказала им: «Ребята, удивимся в следующем году!» Альма загрустила и опять поделилась с Маркизом своими мрачными предчувствиями: «Чует моё сердце, Маркиз, повезут нас в город!» Тот в ответ только фыркнул и отправился по своим делам. Альма же продолжала свои наблюдения, которые только усиливали её мрачные предчувствия.
И действительно, вскоре Хозяйка сама сказала Альме: «Вот приедут Рита с Димой и заберут нас обратно в город. Домой в город поедем, Альма! И Маркиз тоже поедет!»
Альма почувствовала, что опять чего-то не поняла. Да, в город поедут, к сожалению, это неизбежность. Но причём здесь дом? Дом-то у них здесь, а там город, там все чужое. Надо сказать, что ощущение и образ города действительно как-то очень быстро выветрился из Альминого сознания, а Маркиз – тот вообще был убеждён, что этого города теперь и не существует вовсе.
- Ну как же не существует, Маркиз, куда же он делся?
- А ты много его здесь видишь?
- Нет, ну и что?
- Как ну и что? Не видишь, значит его нет, откуда ему взяться-то?!
- Но он не здесь, он там! -- настаивала Альма.
- Послушай, что такое «здесь»?» -- с подковыркой спросил её Маркиз.
- Ну здесь, где мы.
- Правильно! А там?! Что такое это «там», объясни мне, пожалуйста!
Альма задумалась. «Наверное, это там, там, где нас нет!»
- Оооо! – при этих словах Маркиз аж подпрыгнул. – Ты сама сказала, что там – это где нас нет. Ты понимаешь! Н-а-с  н-е-т! – Маркиз произносил эти слова по буквам. – Так вот и города также  н-е-т, как и нас-там нет!
- Альма окончательно запуталась, потому что не знала, чем можно возразить, и была готова согласиться с Маркизом, собираясь с мыслями, но тот не стал её дожидаться и пробубнив что-то вроде «Маркиз думает только о себе, Маркиз ничего не понимает!» отправился по своим делам.

А в город их действительно забрали. Приехали Рита с Димой, пошумели, как всегда, потом набрали кучу сумок, посадили всех в машину и поехали. Сначала Маркиз даже не нашёл слов, чтобы выразить своё отношение к происходившему, а только оторопело сидел в машине, соображая, как быстро с ним расправились «эти люди».

Когда они, наконец, приехали, и машина остановилась, Альма, неуклюже выпрыгивая из неё, уже узнавала свой подъезд, думала, что как же хорошо, что город – это их квартира, а не просто город, потому что прекрасно помнила, чем он для неё был, когда Хозяйки и квартиры ещё не было в её жизни. Квартира Петровича уже была не в счёт, нет, Альма ничего не забыла, но была несклонна винить во всём просто квартиру, она начинала понимать, что главными во всём, что происходило и с ней и вокруг, были всё-таки люди.
Маркиз поначалу не торопился выпрыгивать, и его поторопили, после чего он со словам «фу, как здесь воняет!» с брезгливым видом отправился в противоположную от подъезда сторону.
В городе жизнь быстро вошла в прежнюю колею, все их старые привычки вспомнились очень быстро и стали казаться единственно приемлемыми в этих условиях. Альма, конечно же, очень скучала по деревне, которая ей постоянно снилась. Стоило только закрыть глаза, как она оказывалась в поле, и все было так реально, что когда она открывала глаза, то не сразу могла понять, где был сон, а где реальность. Иногда ей казалось, что сном все-таки был город, таким длинным, липким и неизбежным, а настоящей жизнью была именно деревня, но она не знала, что нужно сделать, чтобы проснуться от городского сна, и поэтому постоянно в нём пребывала.
Маркиз оставался верен себе и постоянно выражал недовольство переменами в худшую сторону, но поскольку погода была солнечной и тёплой, то он большую часть времени проводил на улице, и с Альмой они почти что не общались. Как-то Маркиз вернулся с ночной прогулки взбудораженным и сам стал приставать в Альме с разговорами.
- Ты представляешь, -- с жаром заговорил он, -- я сегодня ночью познакомился с интересным котом из соседнего района. Васька, такой уже старый кот, который всё-всё и про всех знает. Так вот он, представляешь, пришёл из соседнего района к нам разведать обстановку!
Альма встрепенулась, потому что знала, что просто так Маркиз в такое волнение не придёт. Из его рассказа она поняла, что в районе начались изменения, которые называли словом «благоустройство».
- Так вот Васька мне рассказал, что все огородили заборами, машинам не разъехаться, ставить их некуда, все ругаются, недовольны, кошкам вообще теперь не спрятаться, а раньше так хорошо и на машину можно запрыгнуть и под машиной от собак и от мальчишек спрятаться! И всё это из-за «благоустройства»! Альма забеспокоилась – «А у нас это благоустройство тоже будет?»

- Не знаю, -- ответил Маркиз, -- Васька и пришёл узнать, везде это или только у них. Может быть, говорит, место другое искать нужно будет, а то жизнь там становится опасной. Подумав немного, Маркиз решил, что, пожалуй, спать днём не будет, а сходит в тот район, чтобы увидеть «благоустройство» своими глазами.

С этой прогулки, которая затянулась аж до следующего дня, Альма ждала Маркиза с нетерпением. То, что он ей рассказал, превзошло все её ожидания. Оказалось всё намного хуже, чем он, по Васькиным словам, предполагал.
- Васька – это типичный городской кот. Он жизни не знает, -- начал Маркиз.
Дальше он рассказал Альме, что неразбериха с машинами – это полбеды, хотя действительно ситуация очень сложная – их просто некуда ставить, отчего люди, как с ума посходили, постоянно ругаются из-за каждого сантиметра, в то время как между стоящими по соседству домами огородили какими-то «стенками» большую площадку, куда никому особо не зайти, порубили деревья, вытоптали всю траву и повесили большой щит, но котором что-то написано «Жаль я читать ещё не научился!» -- посетовал Маркиз.— Дальше – хуже – продолжал он. Во-первых, везде, где понаставили железные заборы, ещё зачем-то насыпали сухой черной земли, которая на землю-то не похожа, но лапы пачкает, и пыль от нее во все стороны. А во-вторых, между другими двумя домами чуть подальше, где хоть земли этой черной нет, соорудили детскую площадку с какими-то металлическими штуками и лавками. Дети там вопят и визжат, пока их мамаши сидят на лавках болтают и курят, а все крики от домов отскакивают и становятся ещё сильнее. «Я не представляю, как мои уши это выдержали!» Альма в ответ только недоумевала, как до такого только додуматься-то можно!
- Как ты говоришь, это называется? -- переспросила она. «Бла-го-ус-трой-ство, -- выговорил Маркиз.
- Слушай дальше! – не унимался он. – Когда становится темно и по идее люди должны разойтись, становится еще хуже, потому что одни действительно уходят, а другие-то приходят!
Другими были подростки и шумные компании - и те и другие с бутылками.
- А подростки ещё часто с собаками здоровыми. Собаки – это просто дуры несусветные, постоянно гавкают. Особенно один доберман, прямо истеричка, ничего не понять, что он орёт, только шум создаёт!
Альма вздохнула, она и сама знала, что собаки в городе бывают, мягко говоря совсем не собаками, а не пойми чем. «Только нормальных компрометируют!» -- с досадой подумала она.
- Альма! – с жаром продолжил Маркиз, -- это ещё не все! Потом вообще, как говорит Рита, «атас» начинается. Представляешь, они сначала пьют из банок и бутылок и здесь же их и бросают, а потом через какое-то время … ну, сама понимаешь … -- замялся Маркиз.
- Чего это «сама понимаешь» -- не врубилась Альма.
- Ну это … ссут! - Маркиз хихикал.
- Как это – не поняла Альма, скажи нормально, что они делают! – потребовала она.
- На твоём языке это называются «гуляют», а одна тётка с собакой , когда увидела всё это, то сказала «они тут ещё и ссут!!»
- Даа-аа, только и смогла сказать в ответ Альма, -- дела!
Потом она вспомнила аналогичный случай из своей прошлой жизни, когда ей пришлось заступаться за Лидию Дмитриевну, тогда тоже один мужик «гулял» прямо на детской площадке. Он их тогда обругал ещё очень нехорошо.
- Если я ямку для своих дел вырою под деревом, так бабки на лавке шипят, зараза, мол, а когда они это делают да еще без всякой ямки – это тогда одно сплошное «благоустройство» -- наконец-то нашёл применение новому слову Маркиз.
- Нет, Маркиз, Лидия Дмитриевна, это каким-то другим словом называла. Подожди, сейчас вспомню! -- Альма сосредоточилась. Ну да, это … как это … «вершина эволюции и венец творенья! Вот!
Маркиз переваривал услышанное.
- Да ещё! Лидия Дмитриевна тогда сказала «царь природы!» -- добавила Альма.
Маркиз встрепенулся – Ну уж нет, Альма, царь природы – это хорошее слово, я точно знаю! Царь – это хорошо, природа тоже.
- Почему ты думаешь, что «царь»  -- это хорошо? -- спросила Альма.
- А мне интуиция подсказывает, я до кончиков усов уверен, что это – слово хорошее.
- Ну ладно, я тебе верю, а что такое природа? -- уточнила Альма.
Маркиз помялся-помялся, а потом выдал: «Ну это то, что есть у нас в деревне и чего нет у нас в городе.
- Альма думала, а Маркиз, воодушевляясь, продолжал: - Вот смотри, что нам нравится в деревне – природа! А что не нравится в городе – то, что природы нет!
- Так значит – поле и простор – это природа?
- Да! – уверено отвечал Маркиз. – А ещё это птички, мыши, лягушки, жуки, свежий воздух, мало людей, и никакого благоустройства!
В этот раз Альма была с Маркизом солидарна как никогда, и они еще долго обсуждали животрепещущую тему. Под конец Маркиз строго-настрого наказал Альме не трогать Ваську, если она его увидит.
- И так бедных жалко, страдают они там, хоть у нас им передохнуть, пока возможность есть!

Долго ещё после этого разговора Альма, выходя на улицу, с ужасом искала признаки «благоустройства» и, к своему великому облегчению, их не находила. Со временем эта тема, как и остальные подрастеряла свою актуальность, и жизнь, как обычно и происходило, снова вошла в свою колею и потекла в размеренном, ничем не прерываемом ритме, пока не наступила глубокая осень и не зарядили дожди. Это, по меткому выражению Маркиза была «какая-то одна сплошная весна наоборот!» «Весной как, -- рассуждал Маркиз, -- сначала промозглость и лужи, а потом тепло и сухо, а осенью – наоборот! Сначала тепло и сухо, а потом дожди и холод! Вот и вся логика!»

С наступлением холодов и дождей Альма стала видеть Маркиза дома на диване гораздо чаще. Когда он окончательно отоспался, то стал развлекать Альму разговорами. Ей самой теперь не очень часто хотелось первой вступать в дискуссии, потому что после лета в деревне она, сама не заметив как, изменилась. Она стала менее разговорчивой, ей теперь больше нравилось вспоминать о деревне, строить планы и мечтать, как она туда поедет снова. Она также пыталась вывести для себя закономерности, чтобы лучше понимать, когда настанет то время, которое принесёт с собой поездки в деревню. Маркиз же считал все это напрасной тратой времени.
- Смотри, Альма, -- спрашивал он её, -- ты можешь что-нибудь изменить? И не дав ей шансов на ответ, отвечал сам -Нет! - и развивал тему дальше. - Вот и получается, что все эти твои мысли только уводят тебя от нашей реальной жизни. Как бы славно мы могли поболтать! Про Ваську! Про Мусю! Про Рыжего, наконец. Сколько я тебе интересного мог рассказать и о себе! Меню могли бы, в конце концов, обсудить – поесть – это в городе тоже самое, что в деревне в поле побегать!
На слове «поле» Альма оживилась. - Да ну тебя, Маркиз! Как можно миску сравнивать с полем!
- А ты побегай, когда голодная, я на тебя посмотрю! -- ехидно ответил ей он. – Тебе и поля-то никакого надо не будет!

Альма опять призадумалась. - А ведь он прав, -- пронеслось у неё в голове. Когда меня Петрович голодом морил - точно! -- по полю бы пробежать сил не было. Но поле настолько не сочеталось с Петровичем, что Альма, тряхнув головой и положив морду на лапы, задумчиво выдала Маркизу следующее: «Наверное, кошки устроены по-другому, чем собаки. Я вот когда наемся, то бегать не хочу совсем! И наоборот, когда бегаю, то не чувствую голода. Знаешь, голод, это когда ты сидишь, привязанная к батарее, и нет у тебя шансов ни поесть, ни побегать. До Петровича-то я всегда находила, что поесть, не так, как сейчас, но все дело было именно в пробежках от помойки до помойки!
Казалось, Маркиз услышал в её тираде только одно слово – «помойка»!
- Фуу-уу, -- с напускной брезгливостью, сморщив морду, протянул он томным голосом! – Как можно-то к ним близко подходить! К миске – понимаю, помойка – фу!
На все Альмины возражения, он продолжал тянуть своё «фуу-уууу!» и всё. Это ей надоело, и она притворилась, что задремала. Маркиз досадливо свернулся клубком и больше уже не предпринимал попыток с ней заговаривать.

Когда в следующий раз приехали Рита с Димой, то первым делом они принесли что-то странное в их комнату и поставили на диван. Потом все вместе стали выманивать Маркиза из кухни, где он любил полежать на мягкой табуретке и погипнотизировать свою миску. Как только он все-таки появился на пороге комнаты, Лидия Матвеевна взяла его на руки стала запихивать в только что привезенное странное сооружение. Первым делом Маркиз выказал своё несогласие с таким к себе подходом, но потом вдруг, перестав обращать на всех какое-либо внимание, начал его тщательно обнюхивать. Лидия Матвеевна постоянно приговаривала: «Это твой новый домик, Маркиз!», а Альма спросила со своей подстилки «Ну и чем там пахнет?»
- Подожди, Альма со своими расспросами, -- тут очень серьёзное дело! -- ответил Маркиз, потом он выпрыгнул из этого нового «домика» и быстро запрыгнул туда снова, так что Альма могла видеть только торчавшие оттуда Маркизовы уши. Когда все ушли из комнаты, Альма опять спросила Маркиза о его ощущениях и услышала в ответ: Альма – это феноменально! Здесь пахнет природой! деревней! Здесь особый климат! Меня так расслабило, что я, пожалуй, подремлю и дальше, так что ты меня не беспокой!
Альму такой поворот событий удивил настолько, что она немедленно встала с подстилки и сунула нос в новый домик Маркиза. Деревней там совсем не пахло, но какой-то малоуловимый, но тем не менее всё равно резковатый запах она почувствовала, о чём ему и сказала.
Маркиз только недовольно поморщился: «Ты лежишь на своей подстилке и говоришь, что поле там видишь, когда никакого поля там и в помине нет! Я же не утверждаю, что это всего лишь твоя подстилка, так и мне не мешай, у меня здесь свой кошачий климат, мне здесь хорошо отдыхается и мечтается!»

В это время Лидия Матвеевна позвала Альму на кухню, где её угостили косточкой, а Дима смеясь, сказал ей, показывая на Риту, «твоя младшая хозяйка из твоего приятеля наркомана делает!»
- Да ну тебя, Димка! – возмутилась Рита, -- ну капнула валерьянкой, зато, смотри – кот нейтрализован, а то бы сейчас вместо того, чтобы обедать, Маркиза бы обслуживали!
Лидия Матвеевна понимающе засмеялась, а Рита добавила: «Когда мы тебе виски с коньяком покупаем, ты же не жалуешься, что мы из тебя алкоголика делаем!
Дима только и сказал в ответ: «Ну ты и сравнила!»
- А что, -- не унималась Рита, это Маркиз думает, что он у нас главный, а главный-то у нас – ты! Ты – основной Маркиз, Димочка! А тот, что в домике – это второстепенный Маркиз, чтобы он сам о себе ни думал! Понятно!
Дима снова засмеялся. «Котом меня, значит сделала!»
- Не котом, а котярой. Такой холёной, избалованной котярой, можно сказать, без пяти минут тигра!
- Ну так, если я основной Маркиз, то почему меня всё еще не кормят! -- возмутился Дима, и Лидия Матвеевна начала быстро-быстро всё ставить на стол.

Когда Альма снова появилась в комнате, то услышала, как Маркиз тихо и мелодично что-то напевал. Увидев её, он спросил: «Что они там опять болтали! Всё обо мне да обо мне!» Альма хмыкнула: «Да нет, они о разном говорили.»

- Даже, когда о разном – всё равно Маркиз, -- как-то не совсем связно и подозрительно расслаблено ответил он и продолжил свою песню.

В эти выходные Маркиз продолжал вести себя не как обычно. Он не пошёл вечером на улицу и даже не попытался прогуляться по квартире, а только быстро-быстро сбегал на кухню, похрустел сухим кормом, а потом юркнул к себе в домик, в котором и проспал в всю ночь. Утром он ненадолго сходил на улицу, а, вернувшись развалился в домике со словами «как же хорошо дома!»

- Всё! Кот нейтрализован! – удовлетворённо констатировала Рита, теперь не будет валяться после улицы где попало, а то я уже замучилась все накидки постоянно настирывать!

Вскоре, по Альминому определению, к ним подкралась зима и как-то утром встретила всех обильным снегом. Выйдя утром на улицу, Альма поначалу даже зажмурилась от яркого света, потому что со снегом стало сразу так светло, что о последних темно-серых днях осени было немедленно забыто. Теперь Альма ждала своих прогулок с гораздо большим нетерпением, чем неделей раньше.
- Чего ты так радуешься-то? -- с удивлением перед очередной прогулкой спросил её Маркиз.
- А мне нравится радоваться! -- ответила ему она.
- И всего-то!? – удивлённо-разочарованно протянул Маркиз. – Я понимаю, для тебя там чего-то интересное или вкусное было, а радоваться просто так, потому что нравится … Нет, не понимаю! С этими словами Маркиз вылез из своего домика и растянулся на диване, лениво бросив ей – «Ладно, вернёшься – расскажешь, что там происходит».

Альма заметила, что Хозяйка с приходом зимы стала с ней гулять больше и очень часто нарушала их осенний маршрут. Теперь они каждый день ходили в лес – так Альма называла лесопарковую зону, которая был недалеко от них. Бегать по сугробам для неё было почти таким же удовольствием, как и по полю. Хозяйка с удовольствием за ней наблюдала и совсем её не ограничивала, а наоборот, постоянно ободряла, энергично говоря ей: «Давай Альма, давай, бегай, бегай!» И довольная Альма нарезала по сугробам один круг за другим.
Когда она поделилась своими зимними радостями с Маркизом, то он как всегда её не понял. - Что хорошего в сугробах! – возмутился он. – По ним не пройдёшь, ни пролезешь. Рост надо иметь недюжинный, у меня лап не хватает! Недавно с дерева спрыгнул и застрял, а тут сразу же пёс какой-то пришлый налетел на меня с дикими воплями «сейчас задеру до смерти!» Пусть мне спасибо скажет, что еще с глазами остался, но я больше на это дерево не полезу! Во всяком случае, пока сугробы эти дурацкие вокруг!
- Слушай, неужели тебе совсем ничего не нравится, -- недоверчиво спросила его Альма. – Так же не может быть!
- Почему с-о-в-с-е-м ничего не нравится? – С явным неудовольствием отвечал Маркиз, -- хотя, последнее время чего-то ничего хорошего не происходит! Рыжий всё о Мусе думает, а у неё после того, как всех её котят потопили, крыша поехала, злая такая стала, и мне даже нагрубила! А я-то тут причём! Я ни к её котятам, ни к их утоплению никакого отношения не имею, и просьба относиться ко мне уважительно!
- А ты говорил, дружок какой-то у тебя новый появился, тоже черно-белый кот. Ты ещё подумал, что это брат твой!
- Знаешь, Альма, если определять, брат это мой или нет, по цвету – то у меня братьев тут столько, сколько ни у кого больше нет!
- Ну с ним-то ты сейчас дружишь?

- Да ну его! Неинтересно с ним! Ничем особо не интересуется. В еде неразборчив, один корм от другого по вкусу не отличит! А говорит – это просто ужас как!
- Как это – ужас как?
- Да вот так! Через каждое слово у него «это самое». Я попытался было понять, что хоть он в виду имеет, не понял, спросил у него, а он мне в ответ и говорит: «Ты, слушай, это самое, не парься об этом»! И ты думаешь я с таким «этим самым» дружить могу! Я даже испугался, что сам как-нибудь выдам «это самое» после пары часов общения с ним! Брр-ррр!» -- Маркиз поёжился.
- А что же всё-таки это означает, ты хоть предположить можешь? Даже интересно.
- Альма! – с укоризной непривычно для него громко сразу же ответил Маркиз. Чем интересоваться то? «Это самое» -- оно и есть «это самое» без какого-то намёка на смысл. Как плевки в подъезде да на улице! Такая же гадость!

Альма в ответ вздохнула и замолчала. Последнее время она стала замечать за Маркизом некоторые перемены в его поведении. Он, можно сказать, остепенился, перестал суетливо бегать то на улицу, то обратно домой. Стал терпимее к ней, но чувство превосходства всё равно оставалось, хотя Альма с этим давно уже смирилась. Спорить с ним было бесполезно, он всегда всё знал или понимал лучше неё, но Альму это не особо и расстраивало, подумаешь, пусть думает, как ему нравится, а своё мнение у неё все равно есть, и от маркизовых воззрений оно совсем не зависит. «Интересно – вдруг пришло ей в голову, -- вот я думаю о Маркизе, как он изменился, каким он стал, а я-то, наверное, тоже меняюсь, просто сама не замечаю.» Сначала она хотела обратиться с этим вопросом к Маркизу, но быстро поняла, что делать этого не следует. «Конечно, с некоторой даже обидой подумала она, уж Маркиз-то не упустит возможности сказать мне на это, что он – это да! Он – это личность. Ну а я – это сыто живущая простушка с помойки, которой просто повезло находиться с ним рядом! Фиг ему, а не возможность такую предоставлять. Лучше подремать!» И Альма действительно быстро задремала, уже зная, что снова ей приснится поле и деревня.

Вообще в эту зиму ничего особенного в жизни Альмы не произошло, за исключением двух событий, которые врезались ей в память. Одно из них было ярко отрицательным, но хорошо закончившимся. Как-то совсем поздно вечером Лидия Матвеевна сказала Альме: «Пойдем, Альма, быстро выйдем на улицу по малым делам, а то я чего-то плохо себя чувствую и завтра хочу полежать подольше.» Выйти на улицу Альма была согласна всегда и поэтому сразу же подскочила с подстилки, потянулась и встряхнулась, показывая таким образом, что она готова. Как только они вышли из подъезда, то практически нос к носу столкнулись с каким-то жутко неприятным мужчиной. Во-первых, от него пахло Петровичем, а во-вторых, от него ещё исходил другой плохо различаемый вызывающий тревогу запах. Такого Альма ещё не встречала. И именно этот запах заставил её шерсть встать дыбом вдоль позвоночника, остановиться и грозно зарычать. Что делала в этот момент Хозяйка, Альма не видела, она всецело была сосредоточена на незнакомом мужчине, который практически перегородил им дорогу. Он стоял и смотрел на Альму неприятным злым взглядом, который всё-таки уступал по степени неприятности исходившему от него новому запаху. В ответ Альма тихо зарычала и оскалила зубы, мысленно говоря ему, что он рискует. Мужчина попытался сделать им на встречу небольшой шаг, и тут Альма рыкнула так, что от неожиданности он отпрянул и выругался. «Развели собак, сволочи!» -- это были самые понятные для Альмы слова, других из сказанных им она никогда не слышала, но от них исходила такая агрессия, что Альма дёрнула поводок, давая понять, что готова на крайние меры. И тут он отступил в сторону. Лидия Матвеевна быстро прошла мимо него, крепко держа Альму на поводке. Когда они отошли от него на приличное расстояние, Лидия Матвеевна тихо сказала Альме: «Молодец, Альма, умница, но я боюсь идти обратно, уж больно тип неприятный, нам с тобой с ним не справиться!» Так они прогуляли больше, чем обычно, причём Лидия Матвеевна особенно не торопилась поворачивать к дому. Как только она увидела идущего по дороге незнакомого мужчину, она обратилась к нему с просьбой помочь им и пройти с ними вдоль дома их до подъезда. «Понимаете, боюсь я этого человека, агрессивный такой, взгляд тяжелый, злой и колючий, и это совершенно кто-то чужой -  я здесь уже тридцать лет живу всех знаю».
Мужчина быстро согласился проводить их. Сопровождая и прислушиваясь к их разговору, Альма подумала, что до чего же люди все разные! Вот, например, как идущий рядом с ними мужчина отличался от того, кого они встретили у подъезда. Разве у Альмы возникло бы даже небольшое желание нарычать на того, кто шёл рядом. Да ни за что! Она же нормальная, понимающая собака. В первом случае Альма тоже рычать не собиралась, но вырвалось само собой. Да и что о ней говорить! Люди друг друга боятся! Это ж надо! А на собак ругаются (Альма вспомнила свою бытность во дворе у Лидии Дмитриевны).

Когда они подходили в подъезду, то никого уже там не было. «Спасибо Вам большое!» –сказала Хозяйка сопровождавшему их, но он ответил, что его рано благодарить, потому что он ещё и войдёт с ними в подъезд. В подъезде тоже никого не оказалось, и тогда Хозяйка распрощалась с их новым знакомым по-настоящему.
- Молодец, Собака, -- сказал он ей напоследок. – Так держать. Если какой урод ещё попадётся, кусай его, не церемонься. Я тебе разрешаю!
- Ой-ой-ой! Что Вы! – смеясь ответила Лидия Матвеевна – нам скандалов не нужно, а то собака укусит – крику не оберёшься, а вот если человека боишься, так это вроде как норма жизни становится!

На следующий день Альма вернулась в своих размышлениях к ночному происшествию, и её вдруг осенило: «Точно – подумала она, вновь вспомнив слова Лидии Дмитриевны, когда они попали в неприятное положение, -- точно, это был не человек, а это – как его, как его – судорожно вспоминала она – всё! Вспомнила! Венец творенья и вершина эволюции! Точно!»
Надо сказать, что Альму несколько успокоили её воспоминания. Она была рада, что такими неприятным оказался не человек, а нечто на него похожее, которое Лидия Дмитриевна как-то и назвала непонятными странными словами. За последний период в её жизни она встречала только хороших людей, и о плохом как-то быстро стало забываться, даже Петровича она уже вспоминала без содрогания, но всё ещё с удивлением, потому что, сравнивая его быт с бытом Хозяйки и всей её семьи, она недоумевала, как он мог по своей воле вести такую жизнь?! 

- И о чём, Альма, ты так глубоко задумалась? – вывел её из состояния глубокой задумчивости своим вопросом Маркиз.
Альма подробно рассказала ему о вчерашнем происшествии.
- И ты серьёзно его укусила бы? -- с ужасом спросил он.
- Конечно, если понадобилось бы, то и укусила бы, -- не задумываясь ответила она, -- а ты что, не стал бы заступаться?
- Нееет, что ты! У нас с ними разные весовые категории!
- Что-что разное? -- переспросила Альма.
- Ну, скажем, возможности разные. Мне с человеком не справится! Тебе тоже. Так чего вмешиваться!
- Так говорю ж тебе, это не человек был вовсе, а венец творенья и вершина эволюции!
- Да какая тебе разница человек это или венец с вершиной, сила-то у них одна. А потом, как ты одного от другого отличишь, они все на одно лицо.
Тут Альма выразила решительное несогласие. «Ну знаешь, мне одного взгляда достаточно, чтобы понять человек это или нет, а ты «откуда ты знаешь»! Знаю! На то и собака.
- Нет, -- подвел для себя итог Маркиз. – Я к своей великой радости не собака и могу преспокойненько спрятаться и в подвале. Вот так вот!
Альма от такого ответа оторопела и не сразу нашла, что ответить, поэтому промолчала, как всегда оставляя последнее слово за Маркизом.

А вот второе событие было очень и очень странным, и Альма совершенно никак его для себя не смогла классифицировать, и от того, что она абсолютно ничего не поняла, хотя именно с неё все тогда и началось, ей оно врезалось в память так сильно, что она была уверена, что не забудет об этом никогда.

Дело было в самый разгар зимы, когда никто, даже Рита с Димой не ходили на работу, и поэтому не уехали от Лидии Матвеевны, как обычно делали. Вместо этого на следующий день к ним стали приходить разные люди, с которыми Рита целовалась и которые давали ей какие-то пакеты, а она только и повторяла: «Спасибо, спасибо, спасибо!» Потом все сели за стол, над которым ещё с утра Лидия Матвеевна с Ритой всё что-то делали и делали. Когда все, наконец расселись вокруг стола, стало потише, так что Альма могла даже подремать на своей подстилке. Зато потом разговоры стали набирать обороты и в результате перешли в шум, за которым разобрать что-либо было невозможно. В результате Альма быстро утратила всякое чувство времени и реальности, и так продолжалось до тех пор, пока Лидия Матвеевна не встала и не сказала всем, чтобы они продолжали с успехом начатое, а она пойдёт выведет на улицу Альму. Альма сразу же поняла намерения Хозяйки и аккуратно встала с подстилки, чтобы никого не напугать.
- Аааальма!, -- сказала Рита, -- гулять поёдет! Собакина пойдёт гулять!
В ответ Альма лизнула Рите руку, что сделало её ещё разговорчивее.
- Смотрите, девчонки, какая у нас собака! Всё-всё понимает! Хорошо, что не говорит! А то бы она нам про нас же такого бы понарассказывала! -- сказала она, обращаясь к гостям, а потом, повернувшись снова к Альме добавила - Альма  --- Собакина! Собьакина- Бабакина!» И вот тут раздался голос Димы.
- Как-как ты её назвала, Рита? -- Альме показалось, спросил он с ужасом.
Ничего не понимающая Рита механически повторила: «Альма. Собакина - Бабакина!»
- Рииииитаа! – Дима просто взревел: Как же можно Т А К  называть собаку!?
Рита вытаращила на него глаза: «Димка, объясни поподробнее, почему мне её так нельзя называть и как нужно?»
Даже Лидия Матвеевна остановилась у двери и внимательно с улыбкой пыталась понять разговор.
Дима помолчал какое-то время, а потом сказал Рите: «Ты хоть фамилию такую знаешь Бабакин?»
- Нее-ет, -- задумчиво ответила она. – Мне казалось, что это я в приступе нежности к нашей собаке изобрела это слово. Мы всегда своих собак как-то ещё называли, помимо их основной клички.
- Рита! – опять взревел Дима. – Ну ты же университет заканчивала, преподавателем работала, а таких элементарных вещей не знаешь! Бабакин – это же известный учёный! Это же он возглавлял все наши исследования, в результате которых и были созданы под его же руководством автоматические станции, которые на Луну летали, а потом ещё и на Венеру!
- Ничего себе! – вдруг сказала Ритина подружка Катя. – А больше его станции никуда не летали?
- На Марс летали тоже, между прочим, -- уже с обидой буркнул Дима и добавил, - Ну как же можно об этом не знать, не понимаю!

Альма тоже совершенно не понимала происходившего, ей казалось, что весь этот странный разговор был начат из-за неё, но в то же время, он к ней он абсолютно не относился. На всякий случай она пробралась к Лидии Матвеевне и прижалась к её ноге.
- Сейчас, Альма, подожди немного, сейчас пойдём, -- сказала ей Хозяйка и обратилась к Диме: «Дим, а не институт ли имени Бабакина мы проезжаем, когда в деревню едем, сразу после большой пробки после кольцевой?»
Дима обрадовался – «Да, да, Лидия Матвеевна, вот Вы и то знаете, слышали, а вот Рита …!»
- Димочка, ну прости невежественного филолога, пожалуйста, -- смеясь стала говорить Рита. – Ну я много других фамилий знаю, а сейчас ещё и новую узнала, благодаря тебе и Альме.
Дима фыркнул - Особенно Альме!
Лидия Матвеевна засмеялась и сказала - Ладно, Альма, пошли гулять!

Когда они вернулись, Альме показалось, что разговор стал серьёзным и оттого менее шумным. Дима что-то увлечённо рассказывал, и все ему задавали вопросы. Немного позже пришёл Катин муж с вопросам «что это мы так обсуждаем, что на улице слышно?», и все наперебой стали ему рассказывать. Альма услышала и своё имя тоже, но на неё особо больше никакого внимания не обратили. Вздохнув, она поплотнее свернулась калачиком на своей подстилке и подумала, что хорошо бы её сегодня больше никак не называли, а то, кто знает, что ещё может услышать Дима.

Сколько бы она ни возвращалась к тому событию, всё равно никак не могла ничего понять. Она даже попросила помощи у Маркиза, но тот как всегда в присущей ему манере сделал всё, чтобы не вникать в суть дела.
- Ты Риту что ли не знаешь! Она постоянно что-то говорит и говорит! Вот я, например, по её словам что-то такое делаю, а вот что, тут не то что человек, никакой уважающий себя кот не поймёт, что именно.
- Ты про «уничтожаетптицпачками» что ли? -- уточнила Альма.
- Допустим, -- важно ответил Маркиз, -- но ведь непонятно, правда. А интрига в том, что на самом деле я ничего такого и не делаю, это Рита просто так «выражается»!»
- Слушай, Маркиз, -- оторопело произнесла Альма, -- откуда ты слов таких набрался? Ты ведь раньше так никогда не говорил.
- А всё дело в том, что я лежу на диване, Альма.
- А диван-то тут причём?, -- удивилась она в ответ.
- А при том, что на нём лежат и газеты тоже!
- Нууу!? И что??
- Ну и то, что в них эти слова и написаны!
- Маркиз, неужели ты читать научился?? -- в изумлении, тут же забыв о своём насущном вопросе, спросила Альма. – Как тебе это удалось?
- Да сам не знаю. Лежу-лежу в своём домике смотрю на газеты, потом выйду полежу рядом с ними. И так всю осень, а потом – бац! – а я, оказывается, читать могу! Воот.
- Слушай, а, может, мне тоже попробовать?
- Конечно! – обрадовался Маркиз, -- новости будем обсуждать, а то Хозяйка что-то редко телевизор включает.

Так впервые Альма запрыгнула на диван. Сначала она не испытывала ничего, кроме чувства дискомфорта, потому что была неуверенна в правильности своего поступка, но желание научиться читать пересилило всю её неуверенность, которая, кстати, довольно быстро прошла.
Теперь, когда Хозяйки не было дома, у Альмы было своё занятие, и она всегда ревностно следила за тем, чтобы Хозяйка оставляла газеты на диване, когда уходила из дома.

Весной, когда приближались поездки в деревню, Маркиз спросил у Альмы - Ну что, Альма, как чтение – продвигается? У тебя уже получается?

- Да нет, что-то. Сколько ни лежу рядом – ничего! Я даже на них как-то лечь попробовала, но опять никакого результата!
- Подожди, Альма, не расстраивайся, -- подбодрил её Маркиз. – Ты ведь гораздо крупнее меня, вот тебе и времени нужно больше. И шерсть у тебя плотнее и гуще, словам не пробраться! Так что продолжай лежать и жди!

Может быть, в этот сезон Альме и удалось бы освоить чтение, но настало время поездок в деревню, а это, конечно, ни в какое сравнение с чтением не шло, поэтому со всеми попытками было покончено до лучших времён.

В деревне её ждал сюрприз. Оказывается, Дима зимой умудрился соорудить и для неё домик тоже. Когда он ей показал его, назвав «Будкой», то Альма даже застеснялась от такого внимания. Рита назвала её домик иностранным словом «фазенда», а Лидия Матвеевна предупредила её, что это только на утро, день и вечер, а ночью она должна быть с ней в комнате.
- У Маркиза есть домик, а чем Альма хуже? -- говорил Дима. – Справедливость восстановлена, и теперь у каждого свой угол!
Около недели Альма привыкала к новому запаху, потом он куда-то стал пропадать, и вскоре домик-будка стал полностью Альминой территорией, куда даже Маркиз не рисковал совать свой нос.

Этим летом у Альмы в деревне дел поприбавилось. Самым главным делом было охранять участок. Еще в городе, лёжа на подстилке и размышляя о прошлом лете, Альму осенило, в чём было различие между их городской квартирой и деревней. В городе у них была квартира – ну что-то вреде клетки для людей – никакого другого определения Альме в голову не пришло, а в деревне у них был свой дом, в который вмещалась и квартира и много других помещений, где люди –Альма это прекрасно чувствовала всем своим существом – становились другими и вели себя по-другому. Взять хотя бы Диму – в городе, когда они с Ритой приезжали к ним с Лидией Матвеевной, он постоянно лежал или сидел перед телевизором. Здесь же Альма даже сначала подумала, что телевизора нет. Дима был занят всякими делами и даже не говорил так громко, как в городе. Ещё, помимо дома, в деревне у них была своя территория – что, по Альминому разумению, было самым важным для любого жилища. Она вообще не представляла, как можно жить без своей территории, ведь даже у бездомных собак и кошек есть своя территория, а у людей в городе нет, вот как если бы она лежала в своей будке и всё – этим бы её жилище и ограничивалось, а как только она выходила бы из будки, то попадала на чужую территорию, где все только на первый взгляд выглядели хозяевами, а на самом деле были без каких бы то ни было своих природных прав.
Вот за эту-то их территорию Альма и почувствовала ответственность в полной мере. Конечно, она была не против, когда на эту их территорию приходили другие люди, ведь это были не все подряд, а те, с которыми у хозяев были какие-то общие дела, да мало ли! Достаточно того, что они сами не протестовали против таких приходов. Альма просто на всякий случай за пришедшими следила, а если ей лично что-то не нравилось, то она вставала и подходила поближе, чтобы держать ситуацию под контролем.
Люди, надо сказать, её прекрасно понимали. Один раз, когда какой-то незнакомый человек зашёл в калитку, Альма ещё и гавкнуть не успела, предупреждая его о правилах поведения, как он сам со словами - «Да у вас тут собака!» быстро вышел за калитку и стал кричать: «Есть кто-нибудь дома?» Вот это занятие и отнимало у Альмы много времени – бдеть-то ведь надо было постоянно. Даже на поле теперь Альма стала бегать гораздо реже. Она выбрала для этого специальное время, когда все были на улице и когда Альма за порядок чувствовала себя спокойнее.

Маркиз как всегда её не понимал и удивлялся, как можно всерьёз заниматься таким скучным делом. Сам он тоже для себя нашёл новое занятие, которое заключалось в том, что как только появлялись новые люди, он подходил к ним поближе и, распушив хвост, прохаживался неподалёку. На него сразу же обращали внимание и восторгались – какой красивый у вас кот! Маркизу же того и надо, он воодушевлялся ещё более и ещё больше распушал хвост. Иногда он ложился на траву, принимал какую-нибудь живописную позу и лениво смотрел на окружающих. Людей это тоже почему-то умиляло.
- Не понимаю я их, -- размышляла Альма, -- лежит Маркиз и думает, какой он умный и какие все дураки вокруг, а они этому умиляются!
Сказать, чтобы у Альмы это вызывало любые другие эмоции кроме удивления, было нельзя, тем более, что самих хозяев Маркиз особенно не впечатлял, слишком хорошо его все уже изучили.

В это лето у Хозяйки для Альмы появились дела: нужно было гонять птиц от клубники. Альма не понимала, что в ней было такого уж особенного, но её почему-то очень любили все хозяева и птицы, но не те, которых Маркиз прошлым летом ел в больших количествах, а гораздо крупнее и очень шумные. Альма не любила этих птиц именно за создаваемый ими шум.
- Вот растрещались, -- возмущалась она, -- тоже всё из-за еды спорят, где вкуснее ищут – совсем, как наш Маркиз.
Когда Альма сказала Маркизу, что у него есть шанс поохотиться на птиц и не вызвать гнева хозяев, Маркиз встрепенулся, но когда он понял, о каких птицах ему толкует Альма, то только рассмеялся ей в ответ.
- Ты меня совсем за идиота что ли считаешь, Альма? Они ж здоровые какие! Нет, с ними связываться я не буду. Даже если я и поймаю одну, то просто её не раскушу, так чего зря силы тратить!
- Как силы зря тратить? – в который раз удивилась Альма Маркизу, -- хозяевам поможешь!

- Поможешь! – фыркнул Маркиз. – нет таких слов в моём лексиконе! Вот если б это мне надо было или меня касалось, тогда, да, может и «поможешь», а без личного интереса ничего, Альма, не делается. Личный интерес – это главное!
Альму эти слова не на шутку рассердили, и она готова была уже с Маркизом поспорить, но тут, как специально, с диким шумом и треском на клубнику высадился десант сорок, и Альма с лаем мгновенно умчалась в сторону клубники, а Маркиз, вздохнув с облегчением, разлёгся в траве поудобнее.

Лето протекало спокойно, без каких бы то ни было происшествий. Один раз, правда, идиллию нарушил Маркиз. Как-то ночью они с соседними котами подняли такой шум и крик, что Альма даже просилась у Хозяйки выпустить её, чтобы поддержать Маркиза.
- Да ну их, -- сказала проснувшаяся Хозяйка. – Не стоит к ним ходить, пусть вопят, если заняться больше нечем!
Альма села рядом с Хозяйкиным диваном и тихонько проскулила.
- Неужели так Маркизу помочь хочешь? – удивилась Лидия Матвеевна.
Альма пробежалась от дивана к двери и обратно. Кошачьи вопли продолжались. Лидия Матвеевна подошла к окну и стала куда-то всматриваться.
- Нет, Альма, не пущу я тебя. Вопят они где-то далеко, там и Маркиза, может, нет совсем, а мне на первый этаж ночью спускаться трудно. Ложись-ка лучше спать!
С этими словами Лидия Матвеевна залегла обратно на свой диван, и Альме не осталось больше ничего, как пойти на свою подстилку и попытаться задремать. Коты орали ещё довольно долго. Альма напряжённо вслушивалась и поняла, что они о чём-то жарко спорят и иногда даже оскорбляют друг друга.
Утром, как только она увидела Маркиза, она спросила его, о чём это они ночью так громко спорили.
- Да понимаешь, -- с досадой отвечал Маркиз, -- этот нахал Серый имел наглость утверждать, что он больше всех мышей ловит!
- И что тут такого? -- удивилась в ответ Альма.
- Как это «что такого! -- возмутился Маркиз, -- как ОН может ловить больше всех мышей, когда это Я больше всех ловлю!
- А вы хоть считать пробовали? – решила внести рациональное предложение Альма.
- Зачем считать, это и так ясно? -- недовольно ответил Маркиз.
- Ну ладно, а ещё из-за чего кричали-то так?
- Да всё. Мы только ловлю мышей и обсуждали, -- Маркиз был явно не склонен продолжать разговор.
Но Альму было так просто, одной интонацией не остановить.
- Ну а чем дело-то кончилось? Вы хоть договорились? Пришли к какому-нибудь соглашению?
- Какое соглашение, Альма, -- важно сказал Маркиз, -- Серый хоть и кричит громче меня, но мышей больше, чем я ловлю, ему всё равно не поймать! Пусть хоть оборётся! Делу это не поможет. Тут самый главный Я. И точка! -- Маркиз явно начинал нервничать.
- Ладно тебе, ладно, не нервничай, -- поспешила успокоить его Альма, пустяки это всё. Раз ты лучший, то и кричать не надо, знай себе лови, а они пусть смотрят!
- Вот и я так решил, -- согласился Маркиз, а то у меня даже горло болит от крика, и ведь он со мной так и не согласился, представляешь! -- с этими словами Маркиз направился на диван в комнату, чтобы отдохнуть от ночных трудов, а Альма побежала нести свою вахту.

Это лето прошло даже быстрее предыдущего, но в качестве компенсации за чересчур быстротекущее время, Хозяйка, Маркиз и Альма провели в деревне и часть осени. Они поехали в город, когда стало холодно и зарядили дожди. Маркиз как всегда был недоволен, а Альма отнеслась к переезду философски – всё равно скоро опять будет лето и они вернуться, так зачем тогда огорчаться, расстраиваться, раз так заведено!

Сразу после приезда в город, между Маркизом и Хозяйкой случилось самое большое непонимание за всё время. Дело в том, что Маркиз в деревне привык к тому, что каждый, кто проходил мимо его миски, когда недалеко вертелся и он, всегда подсыпал ему свеженького корма. В городе же они оставались только с Хозяйкой, которая не очень-то и спешила на ежечасные призывы Маркиза к его миске, чтобы поменять ему ассортимент. Как-то, когда она пришла домой с сумками и выложила какие-то свёртки на кухонный стол, в дверь кто-то позвонил, и она, ничего им не говоря, ушла и вернулась нескоро, во всяком случае, так показалось Маркизу, который начал нервничать сразу же после того, как за ней захлопнулась дверь.
- Ну почему она ушла опять и ничего мне не дала поесть? Я, между прочим, на прогулку собирался, у меня свои планы!
- Маркиз, у тебя же есть корм, доешь его пока! -- посоветовала Альма.
- Нее-еет! Этот корм уже с утра лежит, и совсем не так пахнет! Я хочу свеженького!
Маркиз раздосадовано расхаживал по кухне.
- Послушай, -- обратился он к Альме, загляни на стол, что это она там принесла, может нового корма мне, а я об этом не знаю.
Рост Альмы вполне позволял ей видеть, что происходило на столе без каких бы то ни было усилий. На столе лежало несколько свёртков и больше ничего.
- Принюхайся, -- попросил её Маркиз, чем там пахнет, не моим ли кормом?
Альма потянула носом: Пахнет вкусно, -- сказала она и облизнулась.

- Так! – ещё больше занервничал Маркиз. – Раз пахнет вкусно, это точно мой корм. Так что же она мне его не дала, ты не знаешь?
Альма промолчала, Маркизу же не особенно нужно было слышать ответ Альмы, потому что решение было уже принято. Он пулей взлетел на стол и быстро начал проверять свёртки.
- Это неинтересно, это тоже, – комментировал он, но потом осёкся и стал тщательно принюхиваться.
- Ну что, нашёл свой корм?» -- спросила его Альма.
 Нет, но здесь, кажется, сосиски, -- и Маркиз начал разворачивать сверток, что было непростым занятием.
– Альма, помоги мне! -- устав от борьбы с пакетом, скомандовал он.
- Неет, Маркиз, я на столе ничего трогать не буду. Нельзя!
- Ну я-то тебе разрешаю! – искренне удивился Маркиз непониманию Альмы! – Чего же ты боишься!
Но Альма несмотря на все его увещевания, отвечала отказом. В конце концов победа над пакетом была одержана, и Маркиз откусил от сосиски небольшой кусочек.
- Фу! – сказал он, -- здесь только запах, вкус не очень-то! -- с этими словами он принялся за вторую соску, но она ему тоже не понравилась. В результате на четвёртой сосиске Маркиз решил остановиться: «Да ну их, только аппетит портить!» пробурчал он и с недовольным видом спрыгнул со стола.

Вскоре пришла Хозяйка. Когда она прошла на кухню, то сразу же закричала: «Ах ты, мерзавец!» Потом она пришла в комнату, где на диване с самым невинным видом лежал Маркиз и делал вид, что ничегошеньки не понимает.
Сказано ему было немало. Альма очень удивилась тому, что, оказывается, люди воспринимали Маркиза избалованным обжорой, неблагодарным котом, пофигистом, эгоистом и бездельником, а также ещё и мелким воришкой!
- Ну уж не воришка – это точно! -- пожаловался Альме Маркиз. – Ну что я у неё украл? Ничего не украл. Попробовать – попробовал, но все сосиски остались на столе, сама может их есть, а мне такого не надо, я лучше пойду на улицу мышей да птиц поймаю, всё полезнее, даже лягушки вкуснее их сосисок!
После этого случая Хозяйка ещё долго не разговаривала с Маркизом и всячески давала ему знать, что он был неправ. Маркиз же, в свою очередь, совершенно не собирался признавать свои ошибки, потому что, с его точки зрения, он их не совершал.
- Альма, но подумай хоть ты – ну что я такого сделал! Посмотрел, что она принесла, ну и попробовал заодно. Я же должен знать, что едят живущие рядом со мной люди. Еда – это же почти самое главное!

- А что ж по-твоему самое главное? -- с ударением на слово «самое» уточнила Альма.
- Самое главное – это я, по-моему, и так ясно, без лишних вопросов, -- без какого бы то ни было намёка на сомнение выпалил Маркиз. Другого ответа от него ожидать было трудно, и Альма восприняла его с чувством удовлетворения, потому что Маркиз со всеми его воззрениями уже давно стал неотъемлемой частью их общей жизни, а Альме никаких перемен в их жизни особо не хотелось.

Со временем, об инциденте было забыто, чему очень поспособствовал приезд Марины, которую Альма как-то видела в самом начале своей жизни у Хозяйки. В Марине всё было бы ничего, только уж больно она в этот раз приехала толстая, что даже трудом могла пройти на кухню. Альма видела до этого толстых людей, но Марина была толстой по особенному. Вся её толщина почему-то была сосредоточена на животе, за которым и саму Марину-то рассмотреть не всегда можно было. Более того, она часто кряхтела и стонала, и когда они все были на кухне, Лидия Матвеевна всегда предупреждала Альму: «Смотри, Альма, осторожнее, не путайся под ногами!»
Вообще, Марина Альме нравилась, с её приездом жизнь оживилась, стала чаще приезжать Рита да и Дима тоже, они всегда привозили что-нибудь вкусненькое, а Марина потом этим с Альмой делилась. Альме больше всего понравился сыр, и Марина это поняла, о чём и сказала Лидии Матвеевне, и та стала ей по утрам часто давать сыр. Потом Марина как-то спешно уехала, оставив все свои вещи, а через какое-то время появилась у них снова, но уже совсем не толстая. Они приехали с Ритой радостно-оживлённые и принесли собой что-то еще – вроде как сумку, но совсем на сумку не похожее. Альма только через несколько дней догадалась, что это был ребёнок. Она знала, что это такое – у их соседки было двое детей, и Лидия Матвеевна часто с ней про них разговаривала, поэтому Альма была в курсе того, что дети – это для людей самое главное, потому что как только они появлялись, то разговоры были только о них.
И в этот раз с Мариной всё было так, как Альма уже знала, но она до этого случая не подозревала одного – до чего же быстро появляются эти дети. Ведь только что Марина жила себе поживала у них в квартире тихо и мирно, по утрам они вместе регулярно ели сыр на кухне, и вдруг – на тебе – бац! – и она уже с ребёнком, а о сыре забыто! Ребёнок пищал, и все суетились вокруг него. Альму к Марине уже не пускали, Маркиза вообще гоняли, когда он норовил прыгнуть к ним на кровать, и никакого внимания на них не обращали, только кормили. Потом Марина уехала, и в их квартире наступила тишина. Альма вздохнула с облегчением, а Маркиз вообще был на седьмом небе от счастья.

Какое-то время прежний порядок, сложившийся при Марине, ещё давал о себе знать, а потом всё, как и всегда по наблюдениям Альмы, забылось. Зима была в полном разгаре, опять наступили шумные праздники, которых Альма боялась, как огня из-за постоянных жутких выстрелов и днём, и ночью. А потом всё стихло.

- И вот это называется жизнь … -- расфилософствовалась как-то Альма, лёжа на диване рядом с газетой. Что-то постоянно начинается и заканчивается, потом снова начинается или не начинается и вместо него происходит что-то другое, но потом уже больше не повторяется, а ты об этом начинаешь вспоминать и размышлять, только когда пройдёт много времени, и всё это уже даже начнёт забываться. И вроде как никто на за что никакой ответственности не несёт.
Люди Альму удивляли теперь гораздо меньше. Она к ним привыкла и незаметно для себя почти перестала дрожать. Исключение из знакомых будней составляла только Рита, потому что, как часто на неё ворчал Маркиз, она постоянно что-нибудь такое говорила. Вот и в эту зиму тоже. Как-то уже после шумных праздников они с Димой приехали к ним как обычно. Как обычно все сели за стол, Альма тихо лежала на своей подстилке и наслаждалась домашней обстановкой. Вдруг Рита изрекла: «Да, кстати, мам, а ты не заметила, что у нашей собаки тараканов в голове стало меньше?»
- Даа-аа, -- подхватила Лидия Матвеевна, положительные перемены налицо. А ты, Дим, не заметил?
Дима тоже подтвердил Ритины предположения, а Альма заволновалась: «Что Рита такое говорит! Какие тараканы! Да ещё в у неё в голове! Разве она не знает, что тараканы живут на кухне и даже в комнате, но не в голове!»
Что такое тараканы Альма знала со времён Петровича, у которого в квартире их было видимо-невидимо. И причём тут была её голова Альма даже представить себе не могла. От услышанного она разнервничалась и пошла полежать в прихожей, но люди не заметили её эмоций и продолжали свои странные разговоры, в которых Альма ничего уже о себе такого не слышала. С Маркизом она решила в этот раз услышанное не обсуждать. Она уже знала, что толку от этого не будет никакого. Маркиз возмутится Ритой, припомнит свои обиды и начнёт рассказывать очередную историю о себе, как будто Альма его ни о чём таком и не спрашивала.
- Это всё-таки неконструктивный подход к обсуждению, - подумала Альма и испугалась – откуда она знает такие слова? Неужели это газеты, рядом с которыми она теперь постоянно лежала на диване, когда Хозяйки не было дома?
Вот этим она всё-таки с Маркизом поделилась, потому что он первый заметил такую закономерность – чем дольше времени проводишь, лежа на диване рядом с газетами и перед телевизором, тем более странные слова начинают приходить на ум.
- Конечно, Альма, я же тебе говорил! А я никогда не ошибаюсь, ты это прекрасно знаешь!
- Хорошо, не ошибаешься, тогда скажи мне, пожалуйста, а тараканы могут жить у кого-нибудь в голове?
- Ты что с ума сошла? Им же там тесно будет! Ты же знаешь, что тараканы любят поползать, а в голове им не расползаешься. Вряд ли им там жить захочется!

- А вот Рита сказала, что у меня тараканов в голове стало меньше! -- вдруг выпалила Альма.
- Опять эта Рита! – с досадой сказал Маркиз. Всё-таки люди должны нести ответственность за свои слова, а то говорят без всяких на то оснований, а мы потом думаем, голову ломаем, не подозревая, что это всё слова, а не наша действительность!
В ответ Альма вздохнула. Ведь Хозяйка-то Рите не возражала, и Дима тоже. Наоборот, они с ней соглашались. Может быть, это Альма что-то не так поняла.
- Знаешь, какая мысль меня сейчас осенила! – вдруг сказал Маркиз, -- мы с ними используем одни и те же слова, но означают они разное! Вот летом Димин друг Васин знаешь, что про меня сказал? -- начал очередную свою историю Маркиз, - он сказал, что я всё-таки убийца! Представляешь! Васин! Васин, который меня так любит, что и часа прожить не может, чтобы меня не покормить или не погладить, назвал Меня! Меня! – убийцей! А что я такого делал? Ну доводил мышь до кондиции, гонял её лапой, а она пищала – это ж музыка для желудка, а не звуки. А он – убийца!
Альма сосредоточенно молчала, пытаясь вывести закономерность.
- Я убийца? – вывел её Маркиз своим вопросом из состояния глубокой задумчивости.
Да нет, Маркиз, что ты! –  поспешила ответить ему Альма.
- Ну так и в твоей голове, такие же тараканы, какой я убийца!
- Не поняла, –  тряхнула головой Альма.
- Ну как ты не понимаешь! Ну не-на-сто-я-щи-е тараканы! Поняла!

Чтобы остановить этот странный разговор Альма решила согласиться с Маркизом, которого любое согласие с тем, что он думает, приводило в радостное расположение духа. - Вот видишь, всё так просто, а ты расстраиваешься! – успокоил её он.

Какое-то время Альма всё-таки ещё поломала голову над «тараканами у неё в голове», потом ей это надоело, а через какое-то время потеряло всю свою остроту и стало казаться несущественным. Мысли о приближавшемся лете давали о себе знать улучшавшимся настроением, приливами бодрости и неявной, охватывающей всё существо радостью. Как-то, когда Хозяйка в очередной раз куда-то ушла, сказав ей «Я на работу, Альма, сиди дома тихо», Альма, как всегда запрыгнула на диван, подвинулась поближе к газетам и начала мечтать. Мечтая, она задремала и видела себя то бегающей по полю, то лежащей в своей будке, то оббегающей их территорию вдоль забора. Ну и пусть, что это было ещё не на самом деле, а только у неё в воображении, она уже хорошо знала, что всё равно это наступит, пусть немного по другому, чем в её мыслях, но наступит, и она будет бегать по полю, лежать в своей будке и обегать их территорию по забору, предупреждая всех и каждого, что это место уже занято, что здесь живёт Хозяйка и её семья, а также Маркиз и она, Альма.

P.S. На этом изменения в Альминой жизни не закончились, и чтобы рассказать о них, была написана ещё одна история под названием Это Жизнь.