Среди родственников мама была самая не певучая. Ей никогда не предлагали: «Заводи, Стефановна», потому что тонкий негромкий голос ее мог вплетаться только в хор, а сам по себе звучал слабо и даже неправильно. Зато по отцовской линии все родственники и сам отец петь умели. Когда дома собиралось застолье, вся наша улица приникала к калиткам, чтобы послушать, как мы поем…
Но я почему-то не любила это пение, эти краснеющие от натуги и от водки лица, старающиеся перекричать друг друга. И часто в детстве, наедине с матерью, просила ее: «Спой». Она отнекивалась, сердилась: «Да не умею я», но потом все-таки уступала и, старательно выводя мелодию, не подстраиваясь под чужое многоголосье, тихо пела: «зэлэный гай, густэсэнькый, як будто справди рай».
Я никогда не слышала эту песню в другом исполнении. Мы ведь жили на Дону, и ее не передавали по радио и телевидению, не пели в застолье. Как будто знала ее только моя мать. Гораздо позже, когда я переехала в Украину и услышала, как исполняет ее профессиональный хор, я удивилась этому чужому мощному звучанию…А в детстве, вслушиваясь в тонкий, срывающийся на высоких нотах мамин голос, я представляла себе неведомый «гай», как какую-то поистине райскую поляну, с чистой, словно вымытой изумрудной травой, ласкающей мои ноги, с неведомыми красивыми цветами, с журчащим вдали ручьем… И удивительное блаженство переполняло мою душу.
Маму все считали женщиной суровой и гордой. Ее осуждали за это и даже не любили. Но она все равно ни под кого не подстраивалась: на работе, а она была бухгалтером, не «химичила» даже в мелочах, за что ее очень благодарили все начальники, бывшие и настоящие, когда провожали на пенсию. Не позволяла себе принести домой и копеечного блокнота, чем вызывала искреннее удивление коллег. Никогда не передавала чужие разговоры и никого ни с кем не обсуждала. Она была большой труженицей, и все, за что бралась, делала скрупулезно и тщательно, чтобы не приходилось краснеть и переделывать. Этому учила и нас с братом. И хотя почти никогда не хвалила, но во всем доверяла нам, детям, и втайне очень гордилась нашими маленькими достижениями. Правда, об этом я узнала не от нее и гораздо позже, когда благодарить уже было некого.
…Мама умерла в светлое Христово воскресение, когда, говорят, открываются врата рая. А перед этим пять лет мужественно боролась с тяжелой болезнью. И когда боль хоть на день отпускала ее, тут же принималась за какое-то дело, которым не было времени заниматься раньше-вязала внукам чудесные пинетки и сарафанчики, что-то готовила, шила, не минуты не теряя зря. Как будто торопилась оставить после себя что-то на память.
Может, душа ее знала, что попадет в рай и всегда предчувствовала это, когда пела она песню про «зэлэный гай, густэсэнький, як будто справди рай»?