(Главы из биографического романа о ростовчанине Сергее Пахоменко)
Оглавление
Пролог
Часть I
Человек
Глава 1. Детство Серёжи
Глава 2. Ростовская шпана
Глава 3. Работа грузчиком
Глава 4. Родители
Глава 5. Невременной человек
Часть II
Формирование личности
Глава 1. Школа юных лётчиков
Глава 2. СГПТУ-72, завод ГПЗ-10
Глава 3. Клуб дельтапланеристов
Глава 4. Армия
Глава 5. Студенческие годы
Глава 6. Работа в РНИИ АКХ
Часть III
Творческий человек
Глава 1. Поэт
Глава 2. Коллекционер, антиквар
Глава 3. Дизайнер
Глава 4. Меценат
Часть IV
Учёный
Глава 1. Психолог, психоаналитик
Глава 2. Физиогномист
Глава 3. Графолог
Глава 4. Философ
Часть V
Образ жизни Монаха
Глава 1. Прихожанин
Глава 2. Путь к храму
Часть VI
Маг
Глава 1. Спиритический сеанс в Музее краеведения
Глава 2. Парапсихолог
Глава 3. Ясновидящий
Часть VII
Жрец
Глава 1. Гуру
Часть VIII
Святой
Глава 1. Записки мёртвого человека
Пролог
Он проходил в день пешком десятки километров: от Ростова до Новочеркасска и обратно. Это была его оздоровительная методика, названная впоследствии его другом, известным писателем и целителем Владимиром Черкасовым «Марш-броском». Возвращался из своих дневных странствий Он глубокой ночью, по первозданной донской степи, по бездорожью, спотыкаясь в темноте о кочки и проваливаясь в неглубокие ямки. Но на душе, как бы там ни было, царило глубокое умиротворение, душа напрямую общалась со звёздами, беспрепятственно черпая живительную энергию Космоса. И Ему было хорошо и покойно. Как будто оказался у истоков мироздания и вокруг нет ни одной живой души. И ты – единственный человек на планете. Первобытный Адам. И ещё не сотворена из твоего ребра Ева. И ты создан по образу и подобию Бога... По образу и подобию!..
Он задумался: «Если Всевышний создал человека, Адама, по точному своему образу, то значит любой человек – подобен Богу! Значит человек – это и есть Бог! Значит я – Бог!?.»
Он испугался этой крамольной мысли, даже внутренне содрогнулся, представив как бы отреагировали на неё его близкие родственники, многочисленные друзья и коллеги. «Объявили бы сумасшедшим? Шизофреником? Шутка ли – во всеуслышание сказать, что ты – Бог! Засмеют, затуркают, заулюлюкают... Что ж, стая всегда ведёт себя подобным образом. Стоит ли обижаться на детей, играющихся в песочнице... Ведь взрослые – это и есть по сути большие дети, а весь взрослый мир напоминает песочницу, где взрослые дяди с серьёзным видом строят воздушные замки своих отношений, и песочные крепости своего материального благополучия... Нет, такая жизнь не для меня. Пустое, бездуховное существование. Безрадостная, однообразная работа из-за куска хлеба... Но я ведь всё это уже прошёл! Всё это для меня – пройденный этап. А все говорят: живи как все, работай, содержи семью, добивайся крепкого положения в обществе... Неужто, начинать всё по второму кругу? Но это ведь получается – замкнутый круг...».
Однажды его застала в степи гроза. Небо неожиданно заволокло чёрными волокнистыми тучами, сверкнули, рассекая густую ночную тьму, близкие, похожие на стрелы древних сарматов, некогда обитавших в этих степях, молнии. Хлынул животворящий весенний ливень. Дождь хлестал как из ведра, торопясь выдать положенную норму осадков, и человеку пришлось со всех ног бежать к одиноко стоявшему в поле дереву. Вокруг не было его собратьев, и непонятно каким образом очутилось оно в этом месте. Вероятно, оно росло здесь только для того, чтобы в грозу дать приют и защиту одинокому путнику.
В мокрой траве поблизости вдруг что-то зашуршало и человек увидел какое-то небольшое, ушастое существо, вынырнувшее из темноты. Степной зверёк, так же как и наш герой спасался от ливня. Он прижался к стволу дерева неподалёку от человека, не замечая его, и затаился, дрожа всем телом, так же как и человек промокший и жалкий. Это был заяц. Путник вначале поразился произошедшему. Это было невероятно с точки зрения здравого смысла. Ситуация напоминала русскую народную сказку или рассказ о добром дедушке Мазае. А ещё ему на ум пришли строки из Библии, из Ветхого Завета, где древнеизраильский пророк Исаия предсказывает в своей пророческой книге земной рай, когда: «Волк и ягнёнок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому...». Человек даже хотел нагнуться и погладить бедного зайчишку по голове, но передумал. Тот, испугавшись, несомненно бы дал стрекача.
Как бы там ни было Он принял это за особый знак свыше, за своеобразное маленькое чудо, какими вся его жизнь и так была наполнена до краёв. Но что означали эти, периодически повторяющиеся сигналы? Чего от него хотел Всевышний? Или тот, кто посылал эти мистические, потусторонние знаки? Этого человек пока ещё не знал, но смутно догадывался. Он понимал, что кто-то ведёт его по особому пути, не похожему ни на чей другой из окружающих его людей. Плох этот путь или хорош, он ещё не знал, но твёрдо был уверен, что идёт по истинному пути. Он стремился к добру, к свету, к любви, а так как Любовь с большой буквы и есть – Бог, то человек в конечном счёте всю свою сознательную жизнь стремился к Богу. Даже в глубоком детстве, когда все его сверстники-малыши, визжа от первобытного животного восторга, переполненные бьющей через край, дурной плотской энергией, барахтались аморфной кучей-малой в песочнице, он инстинктивно шарахался подобных шумных сборищ, предпочитая уединение и целомудренное созерцание какой-нибудь интересной букашки или травинки. Звали необыкновенного мальчика Серёжа и внешне ничего необычного в его облике не было. Разве что подёрнутые лёгкой романтической мечтательностью глаза. Об этом мальчике и пойдёт речь в нашей книге. Обычном советском мальчике, каких было тысячи в городе Ростове-на-Дону. И никто ещё не знал тогда, включая собственных родителей, какие разнообразные способности и таланты таятся в этом, казалось бы ординарном мальчугане. Каких заоблачных высот добьётся он в жизни и чего это будет ему стоить!
Часть I
Человек
Глава 1. Детство Серёжи
Родился Сергей Анатольевич Пахоменко в конце ноября 1961 года в простой ростовской трудовой семье. Отец с матерью работали на Вертолётном заводе, там же они и познакомились. Серёжа рос хилым и болезненным, часто лежал с матерью в больницах. Дома по ночам долго не мог уснуть, беспокойно кричал, пытаясь освободиться от туго сдавивших его пелёнок. Видно, душа его интуитивно рвалась на свободу, не привыкнув ещё к телесному плену, в котором вдруг очутилась. Родители часто играли по вечерам в карты, увлекались, охваченные азартом. Не редко на столе присутствовала и бутылка... Им, естественно, было не до плачущего в колыбели ребёнка. Мать, раздраженная его оглушительными криками, смачивала в вине или водке соску и совала сынишке, чтоб не мешал играть. Чтоб замолчал и поскорее уснул. Отец пробовала протестовать, но не тут-то было. Непререкаемый авторитет матери, деспотичной хозяйки дома, побеждал отцовское робкое благоразумие. Это оказался лёгкий путь, решающий все проблемы, и Серёжа постепенно пристрастился к спиртному.
И ещё одна жестокая печать несколько лет довлела над бедным малышом, не давая покоя матери и отцу, вселяя в их головы тревожные мысли и опасения. Дело в том, что Серёжа долгое время не мог говорить, хотя всё прекрасно слышал, отзывался на своё имя.
– Значит не глухонемой, мать, – успокаивал супругу Анатолий Иринархович. – У нас в роду таких никогда не было. Не грусти, – заговорит сын, дай срок! Время ещё, видать, не подошло.
– Когда ж подойдёт? – всхлипывала Светлана Михайловна. – Все сроки уже вышли. Четвёртый год пошёл сынишке, а он всё – ни бэ, ни мэ! У других вон, гляди, дети когда ещё заговорили!
Малыш, слушая сетования двух самых близких людей, бодро топал по комнате, пристраивался в свой уголок, к игрушкам и – молчал. Как будто воды в рот набрал. Создавалось такое впечатление, что молчит он специально, сознательно сберегая на потом ценные мысли, а не потому, что не умеет говорить. Серёжа умно взирал на окружающие его предметы и везде находил для себя интересное занятие. То он возился с большой рыжей кошкой, то мастерил что-то из спичечных коробок, то вылепливал что-нибудь из пластилина. Казалось, – ему было не до разговоров, которые порой попусту ведут взрослые люди долгими часами, перемалывая все косточки у соседей. Что проку от такой пустозвонной говорильни. Уж лучше целомудренно молчать, как он, Серёжа. Известно ведь, что слово – серебро, а молчание – золото!
Я думаю, в этом проявился ещё один своеобразный знак свыше, отметивший в детстве нашего необычного героя. Четырёхлетнее немое молчание в самом раннем младенчестве... Что это? Болезнь? Патология? Наказание за грехи предков? Или благословение? В Ветхом Завете Господь частенько накладывал печать безмолвия на уста своих избранных пророков. Вернее – претендентов в пророки. А потом, когда печать снималась, люди начинали пророчествовать и во всеуслышание провозглашать Божьи святые истины...
Заговорил Серёжа только в четыре года, правда, – говорил заикаясь. Но радости родителей не было конца. Они вздохнули с облегчением, враз позабыв все свои дурные предчувствия. Но радость их была преждевременной. Организм мальчугана, привыкший в младенчестве засыпать под дурманяще-сладковатый алкогольный вкус соски-пустышки, требовал привычного!.. Он выворачивал душу ребёнка наизнанку, внушая, как прожжённому взрослому алкоголику, непреодолимую, сосущую тягу к спиртному. И Серёжа выискивал алкоголь где только мог: после нередких праздничных застолий в отчем доме он прокрадывался к неприбранному столу и сливал из рюмок в большой пузатый бокал остатки спиртного. Делал своеобразный коктейль: тут были и водка, и вино различных марок, и пиво. Выпивая этот суррогат, наш герой заглушал отчаянный, жаждущий, требовательный вопль организма. И наступало кратковременное опьяняющее блаженство. Эдакая нирвана, подобная чувству, испытанному в младенческой колыбели, когда сосал смоченную в вине или водке пустышку.
Пытаясь полностью подражать взрослым, Серёжа поджигал найденные тут же, на столе в пепельнице, окурки сигарет и, давясь дымом, кашлем и обильными слезами, курил. В общем, вёл вполне самостоятельный образ жизни. Родители до времени ни о чём не догадывались. Да они и подумать не могли, чтобы их чадо докатилось до такого! И не поверили бы, если б кто-нибудь им об этом сказал. Для них Серёжа оставался пай-мальчиком, любящим их сыном, не помышлявшим ни о чём, кроме детских забав и любимых игрушек.
Однако, с некоторых пор, любимым местом для Серёжи стал подвал соседнего дома. В этом доме разношёрстые обитатели тесных сталинских коммуналок вечно ссорились, бранились по всякому пустяку, а то и беспощадно дрались по пьянке. Дети их, предоставленные самим себе, днями и ночами проводили на улице: летом – в подворотне или на пустыре за сараями, зимой – в тёплом подвале. Там они курили подобранные на улице «чинарики» или «бычки», лихо сквернословили, переняв эту манеру у старших, рассказывали, смакуя, всяческие похабные истории, распивали купленные вскладчину бутылки. Серёжа был в этой компании своим человеком. Его прозвали Пахом, вина или водки наливали на равных, не скупясь, угощали сигаретами, если удавалось где-нибудь настрелять.
И Серёжа постепенно пристрастился к подобному прожиганию самых лучших лет своей жизни. И хотя внутренний голос частенько укорял его и призывал завязывать с сомнительными развлечениями, Серёжа его не слушал. Он считал себя хозяином своей жизни и, ни во что не веря, ни к чему не стремясь, решил, что главное в жизни – это получение удовольствия! Он считал себя хозяином положения, хотя по сути был не хозяином, а рабом. Невольником привычки. По сути, он был уже малолетним алкоголиком. Да, да, – в пять с небольшим лет он уже страдал этой страшной социальной болезнью! И катился неумолимо в пропасть. Но родители по-прежнему ничего не замечали, Сергей умело всё скрывал. Когда нужны были деньги на сигареты, он просил их у матери или отца, – врал, что хочет купить конфет или мороженое. Получив необходимую сумму, в четыре с небольшим года, ещё толком не умея считать, не разбираясь в достоинстве денежных единиц, Сергей шёл в магазин и покупал самые дешёвые сигареты: «Приму», «Новость», «Дружбу» или «Лайку». Продавщицы охотно отпускали ему табачные изделия, думая, что покупает он для отца. Этим его сомнительным увлечениям способствовали и охотно поощряли многочисленные двоюродные братья Серёжи, которые были все намного старше его. Все – от десяти до шестнадцати лет, а ему, самому младшему в их компании, шёл только пятый. Однако, пил Серёжа с ними на равных, доказывая свою самостоятельность. Наступил чёрный период в жизни персонажа нашего романа. Тупое беспросветное пьянство, когда не можешь жить без водки и дня, как будто она не горькая противная жидкость, а живительный кислород!
Глава 2. Ростовская шпана
Посёлок Дачный на Ленина, где родился Серёжа Пахоменко имел не лестную славу одного из самых криминализированных районов города. Впрочем, как и любая рабочая окраина Ростова, будь то Сельмаш, знаменитая Берберовка, где родился я, либо Нахаловка или Нариманова. В отличие от других посёлков, здесь, в Дачном, люди не имели даже прописки, потому что жили на дачах. Потому и Дачный. Родители Сергея снимали на одной из дач, у хозяев, небольшой саманный флигелёк-завалюху. Жили бедно, как все, кроме тяжёлой заводской работы ничего не видели, потому и скрашивали порой выпивкой своё безрадостное существование. Серёжа находил себе отдушину на улице.
Вскоре отцу на работе дали однокомнатную изолированную квартиру, и семья переехала на Западный микрорайон, только начинавший тогда застраиваться. Здесь Сергей сдружился с соседом Андрюхой Кузьменко. Вместе выпивали и курили, вместе дрались порой с пацанами с соседних улиц. Когда подросли, – вместе ударяли за соседскими девчонками. Они были ровесниками и в школу пошли в один год. Отец Андрея, Александр Данилович, был невообразимым скрягой, прямо копией Гоголевского Плюшкина. Как-то летом купил на базаре арбуз и спрятал его под кроватью, надеясь полакомиться в выходные. Заглянул в субботу под кровать – арбуза там, увы, не оказалось. Взбешённый Кузьменко старший подскочил к виновато помалкивавшей супруге.
– Куда подевали арбуз, сознавайся?
– Да вчера сестра моя в гости заехала, я арбуз и разрезала, – оправдывалась Прасковья Афанасьевна.
– Что? Сестре – целый арбуз? – вскричал в негодовании Александр Данилович и судорожно схватился за сердце. – Ты что, Прасковья, белены объелась? Да мы бы этот арбуз три дня ели, а ты его за один раз какой-то сестре скормила! Не могла ей чаю, либо водички из-под крана налить?
Часа четыре он доказывал жене всю пагубность её опрометчивого поступка, довёл ее, в конце концов, до слёз, а сына Андрея – до смеха и, сердито выгнав его на улицу, на том и успокоился.
Сергей с Андреем выпивали теперь чаще обычного, курили уже не подобранные на улице «бычки», а цивильные сигареты с фильтром, купленные в табачном киоске. Там же Сергей как-то впервые увидел необычные изделия: длинные, толстые, коричневые как кожа у негров, сигары, стоившие по рублю штука. Такую же курил в фильме «Операция «ы» и другие приключения Шурика» Евгений Моргунов. Сергей хорошо запомнил этот эпизод и ему очень захотелось сигар. И вот, наконец, его голубая мечта осуществилась – он держал в руке предмет своего вожделения – длинную гаванскую сигару. Это было что-то! А как продирала она горло крепчайшим кубинским табаком, умело закатанным на заводе в трубочку. Появился в винных отделах гастрономов и кубинский ром. Назывался «Гавана клуб». Сергей с Андреем Кузьменко попробовали и ром, но он им не понравился.
– Наша водка лучше, – категорично, со знанием дела, заявил Андрей. – Этим их ромом только негров травить... Ну его, больше покупать не будем!
И они продолжали употреблять традиционную в то время «бормотуху» аксайского производства. Сергей даже в школу порой приходил с бутылочкой «Вермута» в портфеле. На переменах, в подвале, где была раздевалка, забившись в тесный угол, он доставал из-за пазухи заветную бутылку и отхлёбывал несколько приличных глотков. В класс приходил уже навеселе, смеялся жизнерадостно, общался без стеснения с девочками. Без выпивки это для него было проблематично.
Учился он плохо, на одни двойки, хотя учителя, скрепя сердце, ставили ему в табеле тройки. Одна учительница вызвала Сергея однажды к доске и, глядя на него, удивлённо призналась: «Пахоменко, какие у тебя поразительно умные глаза! И в то же время, ты – ни бельмеса не знаешь! Как такое может быть?» Однако, тут ничего удивительного нет: из истории известно, что многие одарённые от природы люди плохо усваивали казённую науку. Так что учителя, порой, считали их за полнейших тупиц и болванов. Больше всего Сергей не любил точные науки: математику, алгебру, геометрию, физику, химию (в старших классах). Литературой не увлекался, а в русском языке был откровенно слаб. Книги в основном любил научно-фантастические и исторические, но читал мало. Примерно, одну книгу в год. Интересовался краеведением. Религию же не признавал и в Бога, как такового не верил. Считал себя убеждённым атеистом, как и все вокруг. Но в душе, в подсознании всё равно теплилось смутное убеждение, что не всё так просто в мире, как об этом повествует Дарвин в своей теории естественного развития. Какая-то великая, непознанная сила всё равно есть, и рано или поздно Истина всё равно ему откроется.
Но пока истина открывалась только в вине, и Сергей с успехом совмещал учёбу в школе с бездумным и пустым времяпрепровождением за бутылкой дешёвого вина, с дымящейся сигареткой в пальцах. Впрочем, по мере взросления, менялись и его вкусы: от самого дешёвого «Вермута», «Агдама» или «Солнцедара», до дорогих марочных вин, коньяка, рома и даже импортного ликёра. Родители продолжали развлекаться по-своему: за обязательной бутылкой вина или водки по праздникам перекидываться в картишки, не замечая, что и увлечения единственного чада идут в этом же русле, параллельно их собственным. Сыном они почти не занимались, и Сергей с ранних лет был предоставлен самому себе, и воспитывал себя, можно сказать сам. А ещё его воспитывали старшие двоюродные братья и улица. Братья были все намного старше его. Когда ему исполнилось лет десять, им было уже по пятнадцать – семнадцать и они не только курили, выпивали и хулиганили во дворе, но и занимались делами покруче. Самые старшие стали добывать деньги на выпивку давно испытанным способом: вечером подкарауливали в тёмном переулке идущую в магазин за хлебом малышню – девчонок или мальчишек – перегораживали дорогу, поигрывая зажатыми в руках велосипедными цепями, бейсбольными битами или самодельными финками, отбирали деньги. Наиболее строптивых – били. Вскоре за подобные дела угодил за решетку один из старших двоюродных братьев Сергея. Через некоторое время сел за изнасилование несовершеннолетней ещё один. Остальные продолжали вести прежний, разгульный образ жизни. Сергей в подобных делах не участвовал.
Центровал в то время на Западном некто Феликс: тридцатилетний верзила, не расстававшийся никогда с ножом и кастетом. Похож он был на главаря банды из фильма Василия Шукшина «Калина красная». Его, как огня, боялись все местные мальчишки. Не уступал Феликс и взрослым, умея показать, где надо свою силу и власть! Однажды друг Сергея Пахоменко Колька Клишин – приблатнённый чувак из числа всё той же отчаянной ростовской шпаны – вздумал перечить Феликсу. Клишин тоже метил в авторитеты, и решил показать характер. А спор у них вышел из-за девчонки, которую «снял» на танцах Колька. Он, покуривая сигарету, прогуливался со своей подругой возле торгового центра «Черёмушки», когда там внезапно появился Феликс. Увидев смазливое личико девицы, местный центровик враз возгорелся желанием и без обиняков предложил Кольке Клишину уматывать по добру по здорову. Клишин, не долго думая, послал противника на три буквы. Сергей Пахоменко с приятелями, видевшие всё это, ужаснулись. Феликс, как барс, в три прыжка настиг Кольку Клишина, схватив за плечо, с силой повернул лицом к себе и приставил к его груди дуло самого настоящего, боевого пистолета. Девица, завизжав от страха, бросилась наутёк. Трусливо сыпанули в разные стороны и дружки Пахоменко. Бежал с позором и сам Колька Клишин, получив предварительно пару добрых оплеух от взбешённого Феликса.
В свой время Клишин всё же стал цетровиком на Западном. Сергей Пахоменко часто выпивал с его компанией и редко какая пьянка оканчивалась без приключений. Дружки Клишина обязательно ввязывались в какую-нибудь драку, которая перерастала в поножовщину. Во время мордобоя частенько доставалось и Сергею, плохо умевшему драться. Ведь в драке важна не столько физическая сила и умение, сколько – злость, чего в душе Сергея Пахоменко не было. Зато у Кольки Клишина и у его приблатнённых дружков злости было хоть отбавляй. Однажды они позвали Сергея в выходной попить пива в местном пивбаре. Тот отказался, сославшись на какие-то неотложные дела. На следующий день стало известно, что Колька с дружками опять с кем-то подрались в пивбаре. Подрались так, что сам Клишин оказался в реанимации, а один из его противников, вообще – на кладбище. И так было почти всегда. Как-то, после очередной драки, в милицию попал и сам Пахоменко: Клишин опять кого-то порезал ножом, с которым никогда не расставался и пускал в ход по любому поводу, а то и без всякого повода. За Сергеем приехал милицейский автобус: его взяли вначале как соучастника преступления, но потом, после выяснения всех обстоятельств, – оформили свидетелем.
Колька Клишин был, что называется обезбашенный парень: ни с того, ни с сего мог накинуться с кулаками на случайного прохожего, сделавшего ему замечание. Как-то пьяный Колька пристал на остановке к девушке. За неё вступился пожилой, худощавый мужчина в шляпе и галстуке. Клишин обрушил на чахлого интеллигента серию своих коронных, боксёрских ударов с правой, а потом – с левой. Мужчина, закрываясь от крепких кулаков хулигана, выхватил из кармана красную книжечку и стал кричать, что он майор милиции.
– Ах ты ещё и мент? – удивлённо присвистнул Колька и вновь со всей силы ударил свою жертву в челюсть. – Ну так получай, мент поганый! Ты-то как раз мне и нужен...
Клишин не боялся никого и ничего и предполагал, что кулаками можно решить любую проблему. И этому же обучал своего верного дружка Сергея Пахоменко, но того коробило от подобных забав старшего приятеля. Он уже понимал, что катится по наклонной дорожке и не сегодня-завтра может оказаться на скамье подсудимых. И он стал постепенно отходить от уличной компании. Его тянуло совсем к другим людям. Когда ребята с их двора все поголовно увлеклись игрой на гитаре и записались в кружок, Сергей тоже хотел последовать их примеру. Но обучение на курсах гитаристов стоило двадцать пять рублей. Своих денег у Сергея тогда не было, а мать категорически отказала выделить сыну нужную сумму. И строго-настрого запретила это сделать отцу. Так и не попал Сергей на вожделенные курсы из-за природной бабьей скупости матери. И тогда он решил действовать на свой страх и риск и в тринадцать лет записался в городской Дворец пионеров в Школу юных лётчиков.
Глава 3. Работа грузчиком
Когда сильно нужны были деньги, Сергей устраивался куда-нибудь подрабатывать. Закадычный друг Андрей Кузьменко помог ему оформиться грузчиком на рыбную базу, где работал сам. Было им в то время лет по пятнадцати. Трудились в основном по субботам и воскресеньям. Чуть свет, в полседьмого утра, приезжали на склад. Переодевались в бытовке в заскорузлые, ссохшиеся от пота и соли робы, воняющие протухшей рыбой. Тут же переодевались остальные грузчики – «мужики», как называли их ребята. Облачившись в рабочую одежду и приняв вполне трудовой вид, мужики рассаживались в бытовке вокруг обеденного стола, подзывали пацанов-школьников, вытаскивали из загашника заранее припасённое вино и начинался «первый разлив», как они это называли. Повеселев после вчерашнего бодуна, малость раскумарившись, выползали довольные покурить на солнышко. Долго перекуривали, мусоля заскорузлыми пальцами папироски, обсуждая насущные домашние проблемы и семейные неурядицы, жалуясь на жён и непослушных отпрысков. Тут кто-нибудь смотрел на часы и объявлял, что уже восемь и ближайший дежурный магазин открылся. Тут же «соображали» на бутылку, скидывались – у кого сколько было денег, – слали расторопного гонца в дежурку. По его возвращению начинался второй разлив. К работе, естественно, ещё не приступали. Снова, выпив, долго курили, сквернословили, поминали недобрым словом тёщ и их матушек.
Появлялся сердитый бригадир и кричал, что их уже все обыскались на базе, что у конторы стоит машина и нужно срочно ехать на Западный-товарную, где к рефрижераторам подогнали несколько вагонов замороженной рыбы и нужно срочно ехать туда, разгружать.
Ну что ж, надо, так надо. Мужики флегматично поднялись с мест, поплелись гуськом к конторе. И Сергей с Андреем – за ними. Рассевшись в будке техпомощи, перевозившей рабочих, выехали за ворота базы. Мужики при этом пристально всматривались в окна и как только заметили на улице вывеску гастронома, дружно загрохали кулаками по обшивке будки.
– Водила, блин, тормози, выйти надо!
Водитель всё понял и остановился возле магазина. Мужики опять недолго посовещались, скинулись деньгами, у кого ещё оставались, послали очередного гонца за выпивкой. Тут же, в машине, на ходу устроили третий разлив. Сергею с Андреем было уже хорошо и ни о какой работе не думалось. Казалось, что вся работа будет состоять из одних сплошных разливов: четвёртого,.. шестого,.. десятого...
– Здорово я тебя устроил, Серый?! – подмигивал Андрей товарищу и пьяно смеялся. – Работа не член, стояла и стоять будет!
– Эт точно, – поддакивал ему Сергей.
На Западном-товарной были часам к одиннадцати. То машина ломалась, то гаишники несколько раз тормозили, то шофёр заправлялся, отстояв длинную очередь на бензоколонке.
Бригадир поторапливал с началом работы – вагоны простаивали уже несколько часов, но мужики охладили его пыл трезвым замечанием: «Не гоношись, Степаныч. Хорошая работа начинается с хорошего перекура!»
Сели хорошо перекуривать, а тут и одиннадцать стукнуло, в гастрономах стали отпускать спиртное.
– В одиннадцать – четвёртый разлив, дело святое! – констатировал один из грузчиков. Самый старший. Пенсионер Савелий Куприянович. Неторопливо потушил цигарку, послюнявив огонёк пальцами, пошёл к знакомым грузчикам на рефрижераторе занимать до аванса...
После четвёртого разлива наступило время обеденного перерыва и мужики уселись на бревно под деревом, развернули свои тормозки, но к трапезе почему-то приступать не спешили, чего-то ждали.
Пришёл бригадир и мужики стали просить у него денег авансом, в счёт будущей зарплаты. Пригрозили, что если не даст – соберутся и поедут назад, на базу, а рыбу будет выгружать он сам. Бригадир, скрипя зубами, выдал им авансом небольшую сумму, которая тут же перекочевала в карман очередного гонца, и тот стремглав побежал в магазин за выпивкой.
Только после сытного обеда и обильного возлияния во время пятого уже разлива решили приступить к работе. Когда подошли к вагонам, которые требовалось разгрузить, и чем быстрее, тем лучше, – у Сергея полезли глаза на лоб. У друга Андрея Кузьменко – тоже. Вагонов с мороженой рыбой было ровно десять – столько же, сколько и грузчиков, включая двух слабосильных пацанов-стажёров. Десять сорокатонных вагонов на десятерых!
Мужики озабоченно почесали затылки, но делать нечего, нужно разгружать. Как говорится: назвался груздем – полезай в кузов. И тут они показали класс! До семи часов, почти без перекуров и отдыха, разгрузили все десять вагонов. У ребят: Сергея с Андреем, –руки и ноги гудели от дикой усталости, в голове шумело, соль хрустела на зубах и прогорклый пот насквозь пропитал тяжёлые робы, но настроение было радостное – работа сделана! Никогда ещё Сергей так не работал: до умопомрачения, наравне со взрослыми мужиками. Он, – по сути ещё пацан... Тут было от чего возгордиться. У друга Андрея было такое же чувство горделивой радости. Они как будто были именинниками сегодня. Прошли, так сказать, боевое крещение. Мужикам же было всё равно. К работе они были привычны с детства, особенно к такой, – тяжёлой. Работали каждый день, перебрасывая с места на места огромное количество всяких грузов, и единственное, что их согревало в скучной, беспросветной, однообразной действительности – это выпивка. Савелий Куприянович так напрямую и заявил:
– Поработали маленько, мужики, а теперь можно и выпить! Конец рабочего дня. Шабаш по-еврейски. Дело святое!..
Помимо ровесника Андрея Кузьменко, Сергей продолжал дружить и со старшими ребятами, а также со взрослыми. В числе его друзей были: Вячеслав Петухов, – народный целитель, неординарная личность, отец известного ростовского поэта Бажена Петухова, также целитель, московский писатель Владимир Черкасов, патриарх российского казачества Андрей Петрович Зимин, генерал Рожнов. О последнем стоит рассказать подробнее.
Григорий Дмитриевич Рожнов личность весьма примечательная. Начнём хотя бы с того, что он в 11 лет был удостоен звания Герой Советского Союза! Невероятно, не правда ли? А было так.
В годы Великой Отечественной сирота Гриша Рожнов был сыном N-ского артиллерийского полка, носил перешитую полковым портным военную форму с эмблемами артиллериста на чёрных суконных погонах и в общем, не смотря на трудности фронтовой жизни, службой своей был доволен. Сыт, обут-одет, к тому же – при нужном деле! Чего ещё желать в жизни? В общем, на судьбу свою он не жаловался.
Однажды, во время немецкого летнего наступления 1942 года, полк стоял в обороне. Батарея капитана Лукашина заняла позиции на направлении главного удара, била прямой наводкой по наступающим вражеским танкам. Но их было слишком много. Танки шли сплошной лавиной, перемалывая всё на своём пути. И батарея Лукашина не устояла, вскоре почти все пушки на ней были подбиты, орудийные расчёты погибли, прорыв советской обороны казался неминуемым. И вдруг одна пушка, до этого молчавшая, – заговорила! Прямой наводкой, выстрел за выстрелом, она стала метко поражать подползавшие фашистские танки. Вот их уже несколько штук пылало смоляными факелами перед позицией артиллеристов. Остальные гитлеровские машины, не выдержав артиллерийского огня, повернули и стали уходить от смертоносного обстрела. Бой был выигран! Каково же было удивление комдива, подлетевшего на американском «Виллисе» к артиллерийской позиции, когда он увидел за щитком единственного уцелевшего орудия двух пацанов в военной форме – сыновей артиллерийского полка, одним из которых и был одиннадцатилетний Гриша Рожнов!
За тот беспримерный подвиг ему присвоили звание героя Советского Союза и наградили золотой звездой. Однако, звезда по каким-то причинам вручена ему не была. Да Гриша тогда и не помышлял о высоких наградах, в которых ничего не смыслил, и довольствовался малым – тем, что имел. Звезда нашла героя только в наши времена, через пятьдесят с лишним лет после окончания войны.
Григорий Дмитриевич к этому времени успел уже семнадцать раз официально жениться и, естественно, так же официально развестись. Ну что поделаешь – не везло ветерану в семейной жизни! Особенно курьёзный случай произошёл с пятой женой. Григорий Дмитриевич Рожнов, заслуженный генерал авиации, – возвратился как-то домой из командировки, не предупредив, естественно, супругу. Приехал с вокзала поздней ночью, чтобы не тревожить жену, тихо открыл дверь квартиры собственным ключом и – обалдел! Из коридора, чуть не сбив его с ног, на лестничную площадку выскочил полуголый мужик с ворохом скомканной одежды в руках. Опрометью понёсся вниз, перепрыгивая чуть ли не через десять ступенек. Григорий Дмитриевич рассвирепел. Ворвался чёртом в квартиру, отыскал в спальне насмерть перепуганную, так же полуодетую, жену, схватил её в ярости и, не долго думая, швырнул в открытое настежь окно, – с пятого этажа! Только потом, когда тело, по донёсшемуся снизу треску ломаемых веток, достигло земли, вдруг осознал, что натворил... Но было уже поздно. Что сделано, то сделано! Внутренне смирившись со случившимся, генерал, не раздеваясь, как был в шинели, прошёл в кухню, достал из холодильника бутылку водки, которая всегда там стояла на всякий случай. Налил себе полный стакан. Решил выпить и идти сдаваться, а там будь что будет. Виноват, – значит, виноват... пусть потом граждане судьи решают... Не успел он допить первый стакан, как в коридоре громко хлопнула входная дверь и в кухню ворвалась живая-невредимая, малость только исцарапанная ветками, не меньше его разъярённая супруга. Тут же с криком схватила подвернувшуюся под руку сковородку и начала ею молотить Григория Дмитриевича по чему попало, не разбираясь, оглашая кухню витиеватым, пятиэтажным матом... И смех и грех, как говорится!
Глава 4. Родители
Приехав с Украины «покорять» Ростов, мать Сергея временно поселилась у старшей сестры Анфисы, которая уже была замужем. Стала подыскивать себе жениха и Светлана. На «Роствертоле», где она работала, познакомилась со скромным, непьющим инженером Анатолием. Были у Светланы и другие кандидатуры в женихи... Когда стала советоваться со старшей сестрой, на ком остановить выбор, та категорично заявила:
– Выходи за инженера, Света. Человек с высшим образованием – не хухры-мухры! Квартиру скоро получит, зарплата хорошая. К тому же, – родители в деревне – всегда помогут продуктами.
Светлана подумала и согласилась с доводами сестры. Свадьбу сыграли шумную – в ресторане. На этом настояла Светлана. Она любила повеселиться, провести время в приятной компании. По натуре была жизнерадостная и боевая. Анатолий Пахоменко ни в чём не перечил молодой супруге. Был рад до беспамятства, что на нём остановила свой выбор. Даже не ожидал, что примет его предложение, – настолько был не уверен в себе, стеснителен и неловок. Светлану боготворил и во всём ей потакал.
Молодожёны поселились на квартире, на Дачном посёлке, неподалёку от Вертолётного завода. И с первых же дней Светлана поняла, сколь опрометчиво и скоропалительно было её решение. Выходя замуж за малознакомого, нелюбимого человека по известному простонародному принципу: «стерпится – слюбится», – она постепенно начала понимать, что нет, не стерпится и тем более, не слюбится. Это уж сердцу не прикажешь! Она не могла заставить себя полюбить Анатолия. И постепенно начала вымещать на нём злобу за неудачно сложившуюся жизнь. Воспитанная в семье, где преобладали мужчины, Светлана и сама приобрела мужской волевой и боевой характер. Анатолий же, росший без отца, под неусыпным оком матери и бабушки, – был по характеру мягок и женственен. Любил готовить, стирать, прибираться в доме, зато мужскую работу выполнял неохотно и неумело. Что называется, гвоздя в стенку не мог забить – обязательно попадал себе по пальцам. Анатолия больше привлекала учёба, он постоянно совершенствовал уровень своего образования, так что к концу семидесятых годов имел уже целых пять дипломов о высшем образовании. В то время как супруга не имела ни одного.
Когда появился на свет первенец Серёжа, Светлана распространила свою неприязнь и на него. Он был нелюбимым, нежеланным ребёнком, к тому же, – от нелюбимого человека. Кроме досады и раздражения он не вызывал в её сердце никаких чувств. Это была лишняя обуза, – камень на шее. И Светлана, привыкшая эгоистично заботиться только о себе самой, порой даже не замечала его существования, переложив всю заботу и хлопоты по воспитанию отпрыска на плечи мужа.
Так Серёжа с первых же дней своей горькой, безрадостной жизни оказался сиротой при живых родителях. Конечно, нельзя сказать, что и отец был к нему холоден, жесток и несправедлив. Нет, он за всю жизнь ни разу не тронул сына и пальцем. Он даже по-своему любил его. Но, попав под влияние жены, всегда принимал её сторону, едва разгорался семейный конфликт. А скандалы в этой неблагополучной семье вспыхивали довольно часто по всякому поводу. То у Светланы были неприятности на работе, то отец приносил мало зарплаты, растратив на базаре на продукты пару червонцев. Дома его ждала настоящая буря. Светлана вытряхивала у него из карманов всё до копейки, а крайним как всегда оказывался Сергей. Это для него, видите ли, отец купил с получки шоколадных конфет! «Нечего баловать! – категорично заявляла Светлана. – К тому же, от сладкого зубы портятся. Пусть лучше чеснок с луком трескает, здоровее будет!». И Сергей ел лук и чеснок вместо конфет и мороженого.
Серёжа, в общем-то, относился к матери нормально. Как любой ребёнок, он даже любил её по-своему... Мать же при общении с сыном постоянно срывалась на крик и незаслуженные оскорбления. Она набрасывалась на четырёхлетнего Серёжу, как мегера, по всякому поводу, а порой и без повода. Самым «ласковым» обращением к сыну у неё было: «сволочь».
– Сволочь, скотина, негодяй, ты опять разбросал по комнате вещи! – выходила она из себя, едва переступив порог квартиры. – Я тебя когда-нибудь убью! Удушу собственными руками!
Мальчик вжимал голову в плечи, зажмуривал глаза, как будто от хлёсткой пощёчины, отшатывался от разъярённой матери. Он никак не мог понять своим детским умишком, что же он такого страшного сделал, что его хотят убить? Что за преступление он совершил? И почему его так ненавидят?
Однажды, когда Сергею было уже лет шесть, они с матерью переходили через железную дорогу. Она посмотрела зачем-то на рельсы, потом метнула неприязненный взгляд на сына, о чём-то подумала и с ухмылкой произнесла:
– Вот ты всё недоволен своей матерью, бабушке жалуешься, а представь, если тебе, к примеру, поезд ноги переедет? Да кому ты тогда нужен будешь без ног, калека? Только мне. Я буду тебя, дармоеда, досматривать, ухаживать за тобой, кормить... А ты свою мать не ценишь!
Сергей живо представил эту жуткую, леденящую кровь картину, как он беспомощно лежит на рельсах, будто на плахе, и бешено мчащийся поезд отрезает ему ноги, и содрогнулся. У матери было поистине «богатое» воображение!
Когда Сергей пошёл в школу, мать частенько «забывала» готовить ему обед. Так что он после занятий, по пути домой, частенько заглядывал в ресторан, который днём работал как простое кафе и цены на блюда были вполне доступны даже для школьника. Он покупал шницель или бифштекс, кофе с пирожком или булочкой. Деньги давали родственники или отец, а то и сам где-нибудь подрабатывал. Как-то, когда не было ни копейки, робко обратился на кухне к матери:
– Мама, я проголодался. Дай что-нибудь покушать!
– Проголодался он! – раздражённо всплеснула руками мать. – Не кормят его дома, видите ли... Да был бы ты и правда голодный, – кусок хлеба взял, сахаром посыпал и слопал! Мы в войну что ели? Деликатесов как сейчас не было. Макуху грызли да сухари, которые хоть об дорогу бей. Нам на подносе родители ничего не подавали. Что найдём, то и трескаем. Летом смолу с вишнёвых деревьев обдирали и чай с нею пили заместо сахара.
Нельзя сказать, чтобы родители вообще его не кормили, нет. Он, конечно, брал из холодильника всё, что там было. Но определённых витаминов из свежих овощей и фруктов его организму явно не доставало. Однажды, будучи уже семнадцатилетним, проходя мимо городской помойки, он вдруг увидел стоявший на земле, бесхозный ящик попорченных помидоров. Сергей тут же, забыв обо всём, набросился на них, стал торопливо есть один за другим, разбрызгивая сок, давясь и кашляя.
В школе, в первом классе, отец впервые выделил ему пятьдесят копеек на обед. Серёжа, забежав на перемене в столовую, обрадованный, что есть такая возможность, – купил сразу десять пирожков с повидлом. Сгрёб их все обеими руками, пошёл в класс, не заметив, как вывалился по пути один пирожок. Он ел их всю перемену, торопливо набивая рот сладким, горячим тестом, но осилил только четыре штуки. Остальные принёс домой, спрятал от родителей и лакомился потихоньку до следующего утра. Аналогичная история произошла во втором классе, когда бабушка, искренне любившая и жалевшая внука, подарила ему на день рождения рубль. Счастливый Серёжа тут же сорвался в магазин и купил на радостях целых пять штук эскимо! И все с аппетитом уплёл на обратном пути домой, так что чуть не заболел ангиной.
Мать была скупа и расчётлива, особенно в отношении сына. В четвёртом классе купила ему пачку цветных карандашей: шесть штук за двадцать копеек. Через два года вспомнила.
– А где карандаши, что я тебе покупала?
– Как где, изрисовал, – недоуменно пожал плечами Серёжа.
– Как ты мог их так быстро изрисовать? – закатила как всегда истерику мать. – Ты знаешь, что вещи нужно беречь, экономить! Деньги мне просто так, даром не достаются. Их зарабатывать надо... Вот мы в войну даже хлеба вдоволь не видели, не то, что карандашей. На старых газетах вместо тетрадей писали...
Мать совершенно не интересовалась, как учится её сын, не ходила в школу на классные собрания, вместо неё их регулярно посещал отец. Однажды, придя домой с работы, спросила:
– Сергей, а в каком классе ты учишься? А то на работе бабы спросили, а я и не знаю.
Жили они тогда на Западном в однокомнатной квартире, учебники сына постоянно были на виду, на столе. На каждом было написано: «6 класс». Но мать не обращала на них внимания.
Сергей в душе лукаво ухмыльнулся и с нарочито серьёзным видом ответил:
– В пятом.
– Как в пятом, постой, а мне казалось в шестом? – начала что-то припоминать мать.
– Да нет, ма, точно в пятом! Уж я-то знаю.
– Врёшь ты всё, – сердито отрезала мать и ушла в кухню.
Бабушка (мама отца, жившая в тридцати километрах от Ростова, в селе Самарском) очень любила и баловала Сергея. Часто через отца передавала ему гостинцы, а частенько и деньги. Мать всё забирала себе. Однажды бабушка, узнав, что Серёжа мечтает о велосипеде, решила сделать ему подарок. Передала нужную сумму отцу. Через некоторое время, в следующий его приезд, спросила:
– Ну что, Толик, купили Серёже велосипед?
– Ты знаешь, мать, нет... – замялся на пороге Анатолий Иринархович.
– А куда ж деньги дели?
– Светланке купили золотую цепочку. Очень уж ей понравилась...
Начиная с двенадцати лет мать стала упорно гнать сына на работу.
– Хватит в школе штаны за партой протирать, всё равно учёного из тебя не выйдет. Научился на людей брехать, на собак гавкать... Иди лучше работать! – внушала она Сергею.
– Но я же только в шестом классе учусь, меня никуда не примут, – оправдывался Серёжа.
– Ничего, можно на Молкомбинате ящики сколачивать, грузчиком после занятий подрабатывать, – доказывала мать. – Главное – ты уже сам должен себе на кусок хлеба зарабатывать, за квартиру платить... До пенсии я тебя содержать буду, что ли?
С каждым годом мать всё больше и больше терроризировала Сергея, как будто это был не родной её сын, а пасынок. Сергей после восьмого класса поступил в училище, в это время разлад между родителями особенно обострился, мать стала поговаривать о разводе. Но рассуждения её выглядели странно для пятнадцатилетнего Сергея. Она, как всегда свысока, пренебрежительно доказывала сыну:
– Вот разведёмся мы, допустим, с твоим отцом, – ты думаешь, он с тобой останется? Нет, – со мной!
Сергей слушал её и недоумевал: что же это тогда за развод? И с кем – развод? С ним, что ли?..
Мать не купила ему за всю жизнь ни одной игрушки. Серёже очень нравилась детская железная дорога, которую он приметил в «Детском мире» ещё до школы. Уговорил отца купить её. Тот сделал подарок сыну, когда Серёжа пошёл в первый класс. Мать, узнав об этом, запретила Серёже играть железной дорогой.
– Нечего баловаться, ты лучше уроки учи, шалопай! – сердито отчитывала она сына. – А в железную дорогу будешь играть один раз в год. На свой день рождения! Это будет тебе наш родительский подарок.
Так и пролежала злополучная железная дорога под замком целых восемнадцать лет. И только в день свадьбы, когда Сергею было уже двадцать пять, отец торжественно вручил сыну громоздкую, пожелтевшую от времени, коробку с игрушкой.
– Теперь играй, сынок, сколько влезет. Получай железную дорогу. Твоя!
Татьяна, молодая жена Сергея, при виде такой картины чуть не расхохоталась. И в самом деле, сцена была комичная.
Но не всё в жизни нашего героя было столь забавно. Преобладали горечь одиночества, отчаяние затравленного, загнанного в угол, зверёныша, тоска по нормальной, человеческой жизни и мысли о суициде. Да, Серёжа в детстве всерьёз подумывал о самоубийстве. В четвёртом классе, когда стало вовсе невмоготу терпеть материнский жестокий гнёт и несправедливые нападки, он заперся с большим кухонным ножом в ванной. Приставив остриё к сердцу, решил, что одним нажатием на рукоять враз освободится от угнетения и мрачного домашнего плена. Но сил нажать на рукоять не хватило или что-то помешало. Сергей не осуществил своего намерения и больше к нему не возвращался. Увлёкся выпивкой и курением, – по сути таким же медленным самоубийством.
Вещи Серёже покупали самые дешёвые, а зачастую он довольствовался ношеными, – теми, что отдавали за ненадобностью родственники и знакомые. Рос он быстро и однажды заметил, что ему стала тесной старая обувь. В ней уже было больно ходить, и Серёжа попросил маму (он её всегда так и называл – «мама»), чтобы она купила ему новые кеды. Мать, как всегда, пропустила просьбу сына мимо ушей. Сергей напоминал ей об этом чуть ли не каждый день, потому что ходить в старых кедах было всё больнее и больнее. Он уже чуть не плакал, но мать оставалась непреклонной и ничего не покупала. Так тянулось целых полгода, пока Сергей однажды перед сном не взглянул на свои, гудящие после интенсивной дневной ходьбы ноги. Он испугался, увидев, что большие пальцы деформировались от тесной обуви, неестественно искривились. И он вдруг воочию осознал, что случилась непоправимая беда, это уже – на всю жизнь и ничего поправить нельзя! Впервые появилось чувство горькой обиды на мать, виновной в случившемся, и Серёжа понял, что не сможет теперь простить её никогда!..
Зато о себе Светлана никогда не забывала: шифоньер просто ломился от дорогих модных женских нарядов. У неё бывало по три шапки, по три – четыре зимних или осенних пальто, пар десять различной обуви. В сумочке мать постоянно носила шоколадные конфеты и лакомилась ими в присутствии сына. Заметив его голодный, устремлённый на вожделенную сумочку взгляд, спрашивала равнодушно:
– Конфетку хочешь?
И давала – одну! Торопливо захлопывая сумочку и пряча подальше.
Сергей сделал неожиданное открытые: он понял, что главное в жизни – деньги! За деньги можно купить много игрушек, много красивой прочной одежды, как у соседских детей, много конфет и мороженого. За деньги можно было купить всё: материальную независимость, дружбу, любовь, как это показывали в западных кинофильмах. И Серёжа однажды решил: «Стану миллионером!» Он нашёл небольшую коробочку из-под конфет и вывел карандашом на крышке большими буквами: «Банк Пахоменко». Коробочку спрятал под сервантом и принялся с этого момента копить деньги. Экономил на школьных завтраках, отказывал себе в сладостях, старался подработать где только можно: то тяжёлую сумку бабушке до подъезда дотащит, то мужикам, вечно игравшим во дворе в домино, за сигаретами в магазин сгоняет. Не брезговал и пустые бутылки собирать. Все вырученные деньги скрупулёзно складывал в свой «банк» под сервантом. Вскоре там уже накопилось сорок рублей. Серёжа был вне себя от счастья: осуществление заветной мечты приближалось. Шутка ли, – в десять лет он был обладателем целого состояния! По детской наивности поделился радостью с матерью. Светлана задумалась... Вечером высказала мужу своё недоумение:
Зачем ему деньги? Одет, обут, сыт. Живёт на всём готовом... И откуда он их взял?
С той поры Серёжины деньги не давали ей покоя ни днём, ни ночью. Заподозрив неладное, она стала тщательно проверять в сумочке свою наличность вплоть до копеек. Иной раз даже конфеты пересчитывала скрупулёзно: не пропала ли хоть одна? Но конфеты были на месте. Деньги – тоже. А сбережения Сергея продолжали возрастать: то бабушка на день рождения что-нибудь подкинет, то тётя Анфиса подарит пару рублей.
И вот однажды Светлана сделала Сергею заманчивое предложение:
– Я знаю, ты на велосипед деньги собираешь, но он стоит дорого. Давай лучше тебе магнитофон купим. Сорок рублей у тебя есть, – давай их мне, я остальные добавлю и куплю магнитофон! Деньги что – вода! Разлетятся быстро, а вещь останется.
Сергей, обрадованный столь редкой удачей, опрометью бросился доставать деньги. «Банк Пахоменко» в одночасье опустел. В предвкушении скорого обладания давно желанным магнитофоном Серёжа не спал ночами. Чуть ли не каждый день считал до осуществления заветной мечты...
Вначале Светлана говорила, что купит магнитофон со своего аванса, потом – с получки отца. Но наступал аванс, проходила отцовская получка, – Сергей, как на крыльях, прилетал домой из школы, с замирающим сердцем, готовым разорваться от счастья в предвкушении долгожданной покупки, открывал дверь квартиры – но, увы, магнитофона не было! Проходил месяц, другой. Миновало полгода, восемь месяцев... Светлана больше не заикалась ни о магнитофоне, ни о деньгах. Как будто и вовсе не было такого разговора. К концу года Серёжа и ждать перестал. Поставил на пропавших деньгах большой крест и принялся собирать по новой. На этот раз ему за несколько месяцев удалось насобирать целых сто рублей. Опять, не удержавшись, похвастался матери, что скопил сто рублей. На следующий день, вернувшись домой из школы, Сергей вытащил из-под серванта свою коробочку, чтобы пополнить «банк» очередной суммой. Увы, коробка была пуста!
С округлёнными от удивления глазами, недоумевая, он долго смотрел на пустое дно коробки. Пошарил зачем-то под сервантом, но денег не было и там. Он сразу же понял, чьих рук это дело. Горькая обида на мать захлестнула всё его существо, тисками сдавило сердце. Он убежал на улицу, забился в укромный уголок за гаражами и проплакал там весь вечер. Хотелось кому-то пожаловаться на несправедливость, найти утешение, обрести долгожданный покой. В подобных ситуациях дети, обычно, жалуются матерям, но кому мог пожаловаться Серёжа?!.
Он долго выпрашивал у отца велосипед. Понимал: у матери просить бесполезно. Но отец при всей своей доброте шагу не мог ступить без разрешения домашней деспотки – супруги. Так и жил Серёжа без велосипеда, пока сосед – бывший штабс-капитан врангелевской армии, – сжалившись, не подарил ему старый, видавший виды «Дорожный». Своему сыну он купил новый. Сергей был на седьмом небе от радости. Уязвлённая поступком соседа, Светлана строго-настрого наказала сыну никому не давать кататься на велосипеде.
– Катайся сам, нечего давать кому попало. Увижу, что кому-нибудь дашь – отберу и больше ты его не увидишь! – заявила категорически мать.
И Серёжа, блюдя наказ, резко отшивал всех желающих покататься:
– Не могу, пацаны, и не просите! Мама запретила кому-нибудь давать велосипед... Да и отец – тоже.
Ребята постепенно отстали, но лучший друг Андрей Кузьменко настойчиво продолжал канючить:
– Мне-то хоть дай покататься, что жмёшься? Никто не увидит!
– Не могу, Андрюха, – слово дал матери, – отказал и ему Серёжа.
Через некоторое время, проходя по двору, Сергей неожиданно увидел Андрея, разъезжающего на его велосипеде. В груди у него всё похолодело от предчувствия чего-то ужасного и непоправимого. Андрей Кузьменко подъехал к приятелю, резко нажав на тормоз, остановился в двух шагах. Презрительно сощурив глаза, вызывающе процедил:
– А ты, оказывается, – еврей! Не ожидал я от тебя такого. Мне велосипед твоя мамаша дала и сказала, что не запрещала давать другим. Что ты сам всё это придумал.
– Андрей, честное пионерское, – мне мать не разрешала велосипед никому давать, – пролепетал, оправдываясь, Сергей, сам чувствуя, сколь неубедительно звучит в данной ситуации его оправдание.
– А ты не только еврей, но ещё и врун, - не слушая его, перебил Андрей. – А ещё друг называется... Дешёвка!
Пренебрежительно цвиркнув слюной под ноги Сергею, Андрей, развернувшись, уехал к дому...
После этого случая Серёжа долго недоумевал, зачем мать это сделала? И потом неожиданно понял: она хотела рассорить его с ребятами, с другом детства! И выбрала самый болезненный способ: жадность в среде дворовых мальчишек считалась самым страшным пороком, за который не прощали. А за враньё вообще без разговоров били по физиономии.
Светлана всю жизнь «гуляла» от своего супруга. Анатолий интуитивно догадывался, но закрывал на это глаза. Думал: «Пусть гуляет, лишь бы не ушла совсем!» Он старался всё дать любимой женщине. Светлане, так сказать, только одного «молока птичьего» не доставало. И всё равно всё было не так, всё было не по её понятиям... Она постоянно пилила мужа, обвиняла его во всех смертных грехах, выставляя себя безвинной несчастной женщиной, из которой уже все соки высосали неблагодарные домочадцы. Когда Анатолий бывал по несколько дней в командировке, Светлана брала с собой сына и ехала кататься по Дону на катере с неким дядей Мишей, её хорошим знакомым. Прокатившись с ветерком по реке, моторка приставала к Зелёному острову где-нибудь в глухом, укромном месте. Дядя Миша сгружал тяжёлые сумки с провизией, разводил костёр для шашлыков. Светлана отводила Серёжу далеко в сторону от места стоянки.
– Поиграй пока здесь в песочке, а мы тебя потом позовём. Покушаешь с нами, – строго приказывала сыну.
И Серёжа увлечённо играл, смутно догадываясь о том, чем ещё, кроме приготовления шашлыков занимались мама Света с дядей Мишей. Но он был послушный мальчик и к месту стоянки раньше времени без особого приглашения не подходил. Дома, когда приезжал из командировки отец, тоже ничего не говорил: Светлана строго-настрого запретила что-либо рассказывать отцу. Однажды, подойдя к лодке, когда Светлана позвала его кушать, он увидел висевший на кустах её купальник. Сама она была в коротеньком цветном халатике. Как будто обжёгшись, Серёжа тут же отвёл взгляд от кустов. Светлана перехватила его взгляд, гневно сверкнула глазами, обругала сына ни за что, ни про что нехорошим словом. Быстро подойдя к кустам, сердито скомкала купальник и унесла в катер.
В детстве Серёжа очень любил болеть. Да, да, вы не ослышались, – хворать, кашлять, лежать в постели с высокой температурой, пить горькие лекарства и сладкий горячий малиновый чай. Именно в такие моменты мать наконец-то обращала внимание на сына, заботилась о нём, растирала ноги и поясницу керосином, ощупывала ладонью горячий лоб, подавала еду в постель. И Сергей, иной раз, хмурыми осенними днями, специально садился на холодные бордюры, чтобы продрогнуть, простудиться и заболеть. Ему очень не хватало материнской ласки, её нежных прикосновений, заботы, и он пытался хотя бы таким образом привлечь к себе материно внимание.
Впоследствии, когда родители уже официально разошлись, но время от времени встречаясь, начинали выяснять отношения, мать с обидой в голосе заявила мужу:
– Сергей – эгоист. Он злой и жестокий и всю жизнь ненавидел меня!
Отец, будучи уже серьёзно болен, тяжело вздохнул и упрекнул так ничего и не понявшую супругу:
– А ты хоть раз в жизни погладила его по голове? Сказала хоть одно доброе слово? Ты хоть раз приласкала и поцеловала его?
Мать ничего не сказала в ответ, потому что это, увы, была горькая правда...
Неблагополучная обстановка в семье сказывалась на самочувствии и здоровье Серёжи. Как уже отмечалось выше, он поздно заговорил, поздно стал ходить, в школе ему плохо давались гуманитарные науки. Он был нелюдим и застенчив, как девочка. Отец не научил его драться, и Сергей много страдал в уличных потасовках. Зато он рано начал пить и курить и превзошёл в этом искусстве многих своих сверстников. Отца, не смотря ни на что, он любил и класса до четвёртого даже считал для себя авторитетом. Мать побаивался и не понимал. А главное, Сергей не понимал, почему именно на его долю выпали столь тяжкие семейные испытания? В чём он провинился перед матерью? Почему она его откровенно ненавидит? И до каких пор будет продолжаться этот кошмар? Ему порой казалось, что такая жизнь будет продолжаться вечно и понимал, что может однажды не выдержать... Впрочем, неудачную попытку самоубийства он больше не повторял.
Глава 5. Невременной человек
Сергей сформировался, как личность, на нравственных и культурных ценностях XIX века. Так сложились обстоятельства, что детство его протекало между городом Ростовом, где он учился в школе, и небольшим селом Ново-Каиры на Херсонщине – родиной его матери. Это была живописная южно-украинская глубинка, Северная Таврия, где старики ещё помнили легендарного батьку Махно и других вольных атаманов далёкой Гражданской, вроде Бурлаша из «Неуловимых мстителей» и пана атамана Грициана Таврического из «Свадьбы в Малиновке». Это были любимые фильмы Сергея, на которые он ходил по много раз. Всё в них напоминало материно село, где он проводил чуть ли не каждое лето: и густые, ярко-жёлтые заросли подсолнухов на огородах, и глиняные горшки на заборах, и расшитая замысловатыми узорами одежда сельчан. Впоследствии, припоминая это счастливое время, он напишет в своём дневнике:
«Первые годы своей жизни я проводил со старшим поколением, людьми XIX века. Моя бабушка Афанасия принадлежала к малороссам, помнящая кобзарей и древнерусские предания. И вечерами, сидя у моей детской кроватки, она мне рассказывала сказки и предания. Эти сказки я сильно полюбил и проникся ими. В сказках былинные герои всегда боролись со злом, добро всегда побеждало. Может, поэтому, осознавая себя в 2,5 года, я и впитывал в себя героя. С детства мне казалось, что я рождён для борьбы со злом. Это так проникло в моё сознание, что моё сознание формировало меня как героя».
Отец матери (дед Сергея) Хита Михаил Сафронович, пропавший без вести в Великую Отечественную под Новороссийском – на «малой земле», – при царе служил в Елизаветградском гусарском полку, был офицером. Сохранилась старинная фотография, на которой он запечатлен вместе с двумя сослуживцами в гусарской форме, в куртках – венгерках, искусно расшитых узорчатыми позументами и тесьмой. Дед Михаил воевал в Первую мировую. Участвовал ли в Граждунской, никто не знает. Возможно, – воевал, так как места эти были легендарные – 30 километров от Каховки! Но вот по какую сторону баррикады – осталось глубокой тайной, а сам он об этом не распространялся. Сергей предполагал, что дед служил у Махно, потому что знаменитый гуляй-польский батько носил точно такой же гусарский мундир, что и дед Сергея. В императорской армии каждый гусарский полк имел на мундирах свои собственные знаки отличия. К тому же, Елизаветградский гусарский полк до войны квартировал недалеко от родины Нестора Ивановича, в Крыму.
Село Ново-Каиры было маленькое, всего две кривых улочки, а вокруг – бескрайняя украинская степь. Дальше – устье Днепра. Сергей застал весь быт и крестьянский уклад жизни конца XIX начала XX века. В колхозе ещё ездили на быках, сидя на скрипучей, тарахтящей на ухабах повозке, как будто сошедшей со страниц гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Возница понукал лениво переставлявших тяжёлые ноги, неповоротливых животных, безжалостно стегал их длинным ременным кнутом, кричал «цоб-цобе!»
В другом селе, которое называлось Ново-Воскресеновка, жила старшая сестра его матери, тётя Оля. Сергей не раз ездил на быках с её мужем, дядей Федей, работавшем в колхозе конюхом, даже однажды управлял повозкой. Ему всё было интересно. В колхозном сарае на конюшне стояло около двадцати различных повозок и экипажей. Сергею особенно нравилась таврическая тачанка – точь-в-точь такая, что были у батьки Махно. Дядя Федя запрягал лошадей в тачанку и шутил, подмигивая родственнику:
– Станови, Серёга, пулемёт «Максим» и – айда по степу гулять, красных товарищей из пулемёта щёлкать, как наши земляки у Гражданскую! Пусть земля им будет пухом... Добрые хлопцы были. У меня шурин у Махно служил, в Крыму его порешили товарищи вместе с Каретником, атаманом ихним. Нестор Иванович ведь вместях с Фрунзей Крым у Врангеля забирал, слыхал, Серый? Что нам про Перекоп брешут – это всё чепуха. Не было там никакого штурму. Батько Махно в обход Перекопу в Крым вошёл. Бросил всю свою конницу и пехоту на тачанках и прорвал белый фронт. Без батьки видали бы красные Крыма!.. Ни за что бы не взяли, это я тебе говорю.
Кстати, Сергею часто встречались люди, бывшие свидетелями неоднозначной деятельности гуляйпольского народного батьки, видевшие его своими глазами. Когда Пахоменко уже был женат, знакомая его супруги Александра Антоновна Тарасова рассказывала, что Нестор Иванович Махно останавливался у них в Гражданскую войну на постой. Жили они тогда в селе под Орлом, и Александра Антоновна, маленькой девочкой, – видела знаменитого атамана. Впоследствии её муж учился в военной академии с сыном самого Чапаева, а сама она работала при Брежневе врачом в Кремлёвской больнице.
Сергею нравились рассказы о Гражданской войне. Но сам он военными делами не увлекался, как многие сверстники, до одури игравшие в садах в «войнушку». Его тянуло к мирным занятиям: он часто, когда выпадала очередь их семьи, пас общественных коров, помогал тёте на строительстве новой фермы. Но впоследствии, когда Пахоменко стал уже взрослым человеком, судьба как бы сыграла с ним добрую шутку. Рождённый в 1961 году, знавший о Великой Отечественной войне только по рассказам взрослых, книгам и кинофильмам, он умудрился получить в 2001 году медаль за… оборону Москвы от мэра столицы Лужкова!
Сергей был, можно сказать, – невременной человек... Человек не своего времени. Приезжая после летних каникул в скучный, пыльный, суетливый Ростов, с грустью вспоминал живой, весёлый колорит сельской украинской жизни. И хоть город предоставлял в его распоряжение все плоды современной цивилизации, Сергей с ностальгической нежностью вспоминал, как в Ново-Каирах приготавливали с пацанами собственное, домашнее мороженое. А рецепт был до гениальности прост: брали на колхозной ферме кускового льда, засыпали в цинковое ведро, в лёд ставили баллон молока. И скалкой крутили молоко в баллоне, периодически посыпая сахаром, пока оно не взбивалось, как сливки, густело и становилось как подтаявшее мороженое. Сами делали в селе и леденцы. На сковородке растапливали сахар, добавляли какао и молоко, замешивали всё это. Снятая с огня смесь застывала, становилась, как камень, и по вкусу напоминала шоколадные конфеты. Как говорится: «голь на выдумки хитра»!
В Ростове Сергей подружился с соседями, главы семейств которых были оба очень интересными людьми. Первый – Дембицкий, служил у Врангеля, был штабс-капитаном. Он как-то подарил Сергею старый, можно сказать антикварный велосипед, о котором было упомянуто выше. Про свою службу у барона Врангеля Дембицкий рассказывать не любил, вероятно, до сих пор побаивался... Тогда, в двадцатом, после взятия красными Крыма, он сорвал с шинели офицерские погоны, переоделся рабочим. Долго скитался по стране, скрывал своё происхождение, пока не устроился в каком-то городе на завод чернорабочим. Так и избежал репрессий. Тогда ведь с бывшими врангелевцами не церемонились: раз – два и к стенке! Кто не уплыл на кораблях союзников в Турцию вместе с основной Русской армией барона Врангеля – ушёл в подполье. Многие белые офицеры, не смирившись с жестоким поражением, решили на собственный страх и риск продолжать борьбу с большевиками. Но в одиночку это сделать было почти невозможно, а единственными реальными союзниками бывших белогвардейцев оставались всё те же деклассированные элементы, или попросту – бандиты. Вспомните фильм «Свадьба в Малиновке» и живописную банду-«дивизию» пана атамана!.. Белогвардейским офицерам ничего не оставалось делать, как возглавить эту аморфную, неуправляемую, анархистскую стихию. И они её возглавили и внесли в среду уголовников и бандитов своеобразный кодекс офицерской чести. Некоторые исследователи преступного мира считают, что именно от врангелевских офицеров, внедрившихся в уголовную среду, и произошёл знаменитый воровской закон. И правда, какому урке и уголовному авторитету (Ивану, как они назывались до революции) пришло бы в голову запрещать своим коллегам – ворам – служить в Красной Армии, работать на государственных предприятиях, вступать в пионеры и комсомол, жениться и т.д.? Такое могли придумать только обозлённые на всё новое, совдеповское, чуждое их благородному естеству, офицеры старой императорской армии, потерпевшие поражение в Крыму и чудом избежавшие большевицкой пули в подвалах ЧеКа.
Другой сосед, дедушка Володя, был из мещан. Отец его до революции держал лавку в Ростове, водил тесную дружбу с самим Парамоновым. Дедушка Володя рассказывал, что видел в Гражданскую войну самого Антона Ивановича Деникина, – тот приезжал в Ростов с инспекторской проверкой. (Столицей Добровольческой армии был вначале Екатеринодар, а после Таганрог). Остановился главнокомандующий вооружённых сил Юга России в гостинице «Астория», теперь это «Дом обуви» на Будённовском. Дедушка Володя прошёл четыре войны: Первую мировую, Гражданскую, Финскую и Отечественную. В Гражданскую воевал на стороне красных, удостоен звания героя. В Великую Отечественную потерял старшего сына, который был лётчиком-истребителем.
Серёжа Пахоменко подолгу засиживался в их уютной, чистой квартире, слушая рассказы взрослых, разглядывал неизменные семейные фотоальбомы. Особенно нравились ему традиционные вечерние чаепития, когда вся немногочисленная семья дедушки Володи усаживалась на гнутые венские стулья – остальная мебель тоже была вся старинная, как будто из краеведческого музея. Супруга хозяина, пожилая, добрая, интеллигентная женщина выставляла из чёрного, лакированного буфета китайский фарфор. На стене мерно отсчитывали время французские часы XIX века. И Сергей как будто погружался в обстановку ушедшего столетия, впитывая её своей аурой. Чай пили только с рафинированным сахаром – песок дедушка Володя категорически не признавал. Раскалывал крепкие сахарные кирпичики щипцами, которые тоже сохранились у него с дореволюционных времён. Чай прихлёбывали из больших глубоких блюдец, вприкуску, с наслаждением смакуя каждый глоток, вдыхая аромат экзотического напитка. Это была целая чайная церемония, и Сергей блаженствовал, вырвавшись на несколько часов из невыносимого домашнего ада с ненавидевшей его матерью.
Дедушка Володя, за чашкой чая, любил мысленно окунаться в прошлое. Рассказывал, какие чаепития устраивал раньше, ещё до революции, его отец. «Семья у нас была большая, не в пример нынешним. Детей целая куча: мал, мала, меньше, – делился воспоминаниями дедушка Володя. – А ну-ка прокорми эдакую ораву!.. Помню, – сахар тогда был кусковой, свекольный, головки – с кулак величиной. Мать экономная была, привяжет головку сахара за верёвочку и к потолку подвесит. Сахар всё равно как маятник от часов туда-сюда раскачивается, а мы, ребятня, лижем его. Глотнёшь чая из блюдца, лизнёшь головку сахара, – он к другому качнётся... И смех, и грех, в общем».
Так дедушка Володя и приучил Серёжу к обряду старинного «мещанского» чаепития. Пахоменко до наших дней остался любителем этого благородного напитка.
Лицо его удивительно вписывалось в любую эпоху. Уже будучи взрослым человеком, Сергей познакомился с художником из Областного краеведческого музея, членом Союза художников России, Андреем Исаковым, который и открыл в нём эту удивительную особенность. Как-то Андрей попросил Сергея попозировать для реконструкции облика скифского царя, полусгнившие останки которого нашли археологи близ станицы Елизаветинской в дельте Дона. Пахоменко согласился. Образ царя вышел один к одному, как будто Сергей действительно был когда-то в незапамятные времена скифом. Эта иллюстрация впоследствии вошла чуть ли не во все учебники по Донскому краеведению и на её основе был даже сделан огромный, красочный рекламный плакат, украсивший одну из оживлённых улиц Ростова. Художник из краеведческого музея на этом не остановился и создал красочную компьютерную иллюстрацию древнерусского боярина, вновь использовав фото Сергея Пахоменко. И наш герой предстал в новой ипостаси: ни дать, ни взять – столбовой русский боярин времён Иоанна Грозного! Эту особенность Сергея замечали многие. Думаю, уместно здесь привести выдержку из статьи С. Простакова «На службе у ростовчанина Пахоменко сразу семь коллекций антиквариата», опубликованной в газете «Вечерний Ростов» 11 июля 2003 года: «Ощущение, что и сам Сергей Пахоменко – человек вне времени: он пользуется мебелью прошедших веков, читает книги из прошлых столетий, а сам пишет монографии по философии и графологии, которые, возможно, будут стоять на чьей-нибудь полке спустя сотни лет!»
Сергей рано научился готовить пищу. Всё по той же причине: мать не баловала его кулинарными деликатесами и разносолами. Однажды до такой степени захотел есть – в доме было хоть шаром покати! – что впервые в жизни почистил и пожарил себе картошку. Дальше – больше: гуляя с друзьями где-нибудь за городом, в полях или на Дону, прихватывал из дому старый котелок. У воды мальчишки разводили костёр, наловив рыбы, тут же ставили котелок на огонь, бросали в него рыбу. За повара всегда был, конечно, Серёжа. Для навара он клал в уху сорванный тут же щавель, дикий чеснок, а то и картошку, выкопанную воровски с чужих огородов. Пиршество на природе удавалось на славу!
Вообще-то Сергей почти не общался со сверстниками, его тянуло всегда к старшим ребятам. Все его двоюродные братья были старше его лет на пять-десять. Приходя с ними вместе на танцы, он приглашал девочек намного старше себя по возрасту. Его сверстниц просто там не было, они ещё играли по домам в дочки-матери. Сергею никто не давал его лет. По умственному развитию он значительно превосходил своих сверстников. На танцах взрослые девушки думали, что он – их ровесник, только маленького роста. Он всё начинал рано: курить, пить, работать... В пять лет уже самостоятельно пас коров в материнском селе, с 11 лет работал на колхозных полях: пропалывал длинные грядки лука, подвязывал виноград, собирал в садах черешню и вишню. С 14 лет трудился в селе на стройке. Там же, в Ново-Каирах на Херсонщине, в 11 лет уже бегал на свидание к 16-летним девицам. И хоть в школе учился неважно, почти на одни тройки, – понимал разницу между умом и образованием. Несмотря на природный ум, знаний-то как раз Сергею и недоставало. Он понимал, что нужно читать книги, восполнять упущенное в школе самообразованием, но как-то не доходили руки. Однажды отец где-то раздобыл и принес сыну рукописную книгу по эзотерике, оккультизму, магии, хиромантии и т.д. Это была даже не книга, а пачка отпечатанных на кальке листов – бог знает какой экземпляр. Так что текст едва можно было разобрать, буквы чёрными пятнами расплылись по тонкой бумаге. Сергей ухватился за эту рукопись с жадностью погибающего в пустыне от жажды. Как будто к источнику с живой водой припал. Он читал книгу, не отрываясь, несколько вечеров подряд. Самое интересное выписывал на бумажки. Особенно его заинтересовали главы по гаданию. Он выучил этот раздел наизусть и, поехав в очередной раз в Ново-Каиры, продемонстрировал там, среди знакомых девчат, своё умение. Гадал по руке, по форме лица, пытался заглянуть в будущее и предсказать судьбу, учил девушек как выбрать себе суженого. Резонанс был ошеломляющий. Предсказания Сергея были верны на 70-80 %, от желающих погадать отбоя не было, так что чуть ли не выстраивалась очередь. На Сергея стали смотреть со страхом и уважением. Не понимали, откуда он всё это знает? Приписывали колдовству, которым он якобы тайком занимался.
Потом у Сергея появились и другие книги на эту же тему. Он стал работать над собой, формировать себя, как личность. Путём кропотливых изнурительных тренировок по методу древнегреческих ораторов (набирал в рот мелких камешков и говорил) – совершенно избавился от заикания, от чего страдал в детстве. От одного долго не мог избавиться – от алкоголизма. Пил до семнадцати лет. Рано научился играть в карты в приблатнённых дворовых компаниях. Играли, естественно, «под интерес». Проигравший тут же бежал в магазин за бутылкой. Однажды, в 1978 году – как раз на праздник 7 ноября – покатила масть! Сергей выигрывал и выигрывал – тяжёлые «огнетушители» (0,8 литра) тёмно-красного вина аксайского производства вырастали на самодельном столе, как грибы. Играли в укромном углу, во дворе за сараями. Было их четыре человека, а вина – уже восемь бутылок! По две на каждого! Сергей пил, не закусывая, стакан за стаканом, – закуски не было. Он пил и продолжал сдавать карты. Банковал... Последнее, что помнил – испуганные физиономии приятелей, склонившиеся над ним, лежащим почему-то на земле. У него остановилось сердце. В больнице врачи констатировали клиническую смерть. На операционном столе Сергея не без труда вернули к жизни. Но с этой минуты он решил напрочь завязать пить. Решил и сделал. С алкоголизмом было покончено навсегда!
Часть II
Формирование личности
Глава 1. Школа юных лётчиков
Поступление в Школу юных лётчиков при городском Дворце пионеров поистине перевернуло всю дальнейшую жизнь Сергея. Можно с уверенностью констатировать, что с этого переломного момента начинается формирование совершенно другого, нового Сергея Пахоменко! У него появился новый круг общения, новые интересы, новые друзья. Он стал читать книги об авиации, техническую литературу. Любимым его изданием был журнал «Техническая эстетика», каждый номер которого он зачитывал чуть ли не до дыр. Пахоменко впоследствии признавался, что именно этот журнал, можно сказать, сформировал его, как передового человека России. Он научил его мыслить, анализировать, творить.
Привил Сергею любовь к авиации и привёл в Школу юных лётчиков сосед, лучший друг Виктор Сироватко. И хоть был он старше Сергея на два года, их крепкой дружбе это нисколько не мешало. Виктор первым записался в Школу, с увлечением рассказывал о ней Сергею, говорил, что они часто бывают на военном аэродроме на Военведе, где стоят самые настоящие, боевые истребители. И Сергею тоже захотелось увидеть всё это своими глазами, взлететь в небо на краснозвёздном сверхзвуковом самолёте, совершать подвиги, как советские герои-лётчики в Великую Отечественную. По рассказам Виктора, руководил Школой как раз один из таких героев, майор в отставке Александр Михайлович Ульянкин. По его примеру Виктор Сироватко тоже стал впоследствии военным лётчиком-истребителем. Он был очень одарённой и незаурядной личностью. Не в пример своим сверстникам, всеми правдами и неправдами отлынивавшими от службы в армии, пошёл в вооружённые силы сознательно, геройски проявил себя в дальних походах и командировках на Запад. Был авиа-инструктором в Африке, в одной из дружественных республик, идущих по пути строительства социализма. Здесь ещё помнили те времена, когда в бывшем бельгийском Конго, на стороне народного правительства, сражался ограниченный контингент кубинских войск под руководством знаменитого аргентинского революционера Эрнесто Че Гевары. «Команданте», – как любовно называли его на острове свободы, Кубе, а также индейцы и метисы Южной и Центральной Америк. Это был тот самый легендарный Че, которого, как огня, боялись американские империалисты и любили, как родного брата, все униженные и оскорблённые бедняки обеих Америк. Особенно рады были ему в многострадальной Латинской Америке, превращенной в полуколонию жестокими дельцами из Вашингтона.
Советский лётчик Виктор Сироватко, как некогда его коллеги-соотечественники в Корее и Вьетнаме, тоже принимал участие в военном конфликте на территории одной из африканских республик. Не ограничиваясь обучением молодых местных пилотов, Виктор и сам умело воевал с противником, которому помогали североамериканцы. Был однажды сбит американской ракетой над Атлантическим океаном, но спасся, катапультировавшись из пылающего истребителя. Имел правительственные награды.
Александр Михайлович Ульянкин воевал в Великую Отечественную войну, сбивал в небе над Сталинградом и Курском хвалёных фашистских асов. Хотя, сказать по правде, среди них были действительно опытные пилоты, на счету которых – по несколько сотен побед! Так, по достоверным источникам, самый результативный лётчик-истребитель гитлеровских Люфтваффе майор Эрих Хартман одержал 352 победы, то есть сбил три с половиной сотни самолётов противника! Причём, 346 самолётов он сбил на Восточном фронте и только 6 – на Западном. Наиболее эффективным лётчиком Люфтваффе был лейтенант Гюнтер Шеель, который за семьдесят вылетов одержал семьдесят одну победу. Немецкий лётчик майор Эмиль Ланг одержал наибольшее количество побед за один вылет – он сбил 18 самолётов противника. Эту печальную статистику Александр Ульянкин во время войны ещё не знал, она всплыла впоследствии, уже во времена Горбачёвской перестройки, когда стали доступны мемуары многих фашистских пилотов и военачальников. Между тем, догадаться об этом легко можно было и во время войны, судя по числу наших сбитых самолётов. Каждый день истребительный авиаполк, в котором служил Ульянкин, недосчитывался то одного, то другого лётчика. Иногда погибало по несколько человек сразу. Всё это была зелёная молодёжь, наспех, за несколько месяцев обученная летать на ускоренных авиакурсах. Враг постоянно наступал и фронт неукоснительно требовал подкреплений, так что дольше обучать лётчиков не было никакой возможности. И молодые пилоты, порой, сгорали в первом же бою, зачастую, не успев сделать ни единого выстрела, даже толком не поняв, что с ними произошло!
Александр Михайлович любил вспоминать о тех суровых, героических временах и учащиеся его первого выпуска с интересом слушали эти яркие, впечатляющие рассказы. И загорались желанием следовать его примеру. Восторгался этими живыми картинами славного боевого прошлого своего руководителя и впечатлительный Серёжа Пахоменко. Он живо представлял себя в кабине краснозвёздного истребителя, смело летящего навстречу фашистскому «Мессершмитту 109» или «Фокке-Вульфу 190», и мысленно жал на призрачную гашетку пулемёта. И конечно – сбивал опытного и коварного врага. Так он, неосознанно ещё, интуитивно приобщался постепенно к психологии. Ведь что это было, как не умственные тренинги, своеобразная медитация.
В Школе юных лётчиков обучались в основном ребята седьмых – десятых классов. Впоследствии, многие из них вышли, что называется в люди, стали профессиональными пилотами, авиаконструкторами, политиками, бизнесменами. Занимались в Школе два раза в неделю по вечерам, а в выходной, воскресенье, – весь день. Помимо теоретических занятий во Дворце пионеров, группа часто выезжала на Военвед, на практику. Александр Михайлович договорился с командиром авиаполка, и юным лётчикам разрешили осматривать боевые самолёты и вертолёты, сидеть в кабине, изучать управление. Общались ребята и со взрослыми пилотами, с авиатехниками, слушали их занимательные рассказы о лётной службе. Здесь служили в основном профессионалы, после окончания военных лётных училищ. Но среди техников и обслуживающего персонала встречались и, так называемые «пиджаки», то есть люди с гражданки. Они окончили в своё время авиа-технические училища Гражданской авиации, а после пришли в армию. Кто – по велению сердца из чувства патриотизма, кто из-за любви к небу, кто прозаически – из-за большой зарплаты и возможности получить квартиру.
Были, к сожалению, и несчастные случаи. Один военный транспортник разбился при взлёте в городе Моздоке (полк, расквартированный на Военведе, летал по всему Северному Кавказу). Разбились ребята по глупости: при разбеге забыли снять самолёт с ручника, а когда тормоз отпустили, – не хватило взлётной полосы для набора скорости. Тяжёлогружённый «Ан-24» вынесло далеко в поле, он зарылся носом в землю и взорвался. У другого экипажа в полёте рассыпался правый двигатель. Командир еле дотянул до ближайшего аэродрома. Каждую секунду могло произойти самое страшное: мог отлететь пропеллер неисправного двигателя, разрубить крыло, пробить обшивку фюзеляжа! Только самообладание командира – опытного лётчика – помогло ребятам благополучно выйти из этой, казалось бы, безвыходной ситуации.
– Я уже с женой и детьми мысленно попрощался, попросил прощения за грехи, – признался борт-инженер, рассказавший Сергею Пахоменко и Виктору Сироватко эту историю. – Небо для лётчика, всё равно, что море для моряка: любимое, желанное, но, порой, и жестокое! Небо слабаков не любит, запомните, пацаны. Только сильным и волевым покоряется. Таким, как наш командир экипажа или ваш руководитель Ульянкин.
После Александра Михайловича Школу юных лётчиков возглавил майор в отставке Александр Яковлевич Никитин. Он тоже был примечательной личностью, воевал в Корее, во время памятного конфликта между Севером и Югом. За южан тогда сражались американцы, за северян – русские и китайцы. Полк истребительной авиации, где служил Никитин, был расквартирован на территории Китайской Народной Республики. Александр Яковлевич совершил несколько боевых вылетов над территорией противника, вступал в единоборство со знаменитыми американскими «Фантомами» и один даже сбил.
У Сергея Пахоменко как будто открылось второе дыхание, – он испытывал огромный духовный и творческий подъём, выразившийся в неодолимой тяге к самоусовершенствованию. Впервые в жизни его окружала не уличная ростовская шпана, среди которой было много конченных негодяев и подонков, а выдающиеся личности, герои воздушных боёв, увлечённые, идейные люди.
Глава 2. СГПТУ-72, завод ГПЗ-10
Восьмой класс Сергей, можно сказать, не окончил. Учился он столь плохо, что не вытягивал даже на тройки, которые ему из жалости ставили преподаватели, потому что колы и двойки ставить было не принято. Выпускные экзамены вообще завалил. И классная руководительница сказала прямым текстом: «Пахоменко, или забирай документы и уходи из школы, или останешься на второй год!». После подобного ультимативного заявления Сергею не оставалось ничего другого, как спешно забирать документы и идти в СГПТУ. Оставаться на второй год в восьмом классе – перспектива была не из приятных. Дворовые приятели, с кем он ещё общался от случая к случаю, дружно одобрили его поступок: «Правильно сделал, Пахом, что из школы ушёл, нечего там делать. Пусть дураки да отличники-комсомольцы за партами сидят, а мы пойдём в «бурсу», получим хорошие профессии, потом знаешь сколько «бабок» заколачивать будем!..» Профессии, на которые учились бывшие дружки Сергея, были действительно денежные. Кто пошёл учиться на экскаваторщика, кто на слесаря-сантехника, кто на слесаря-газовщика, кто на газо-электросварщика.
Сергей поступил в СГПТУ-72 на Западном. В училище его вначале не брали, – такой плохой аттестат выдали ему в школе. «Зачем нам троечники?» – сетовали члены приёмной комиссии. В конце концов, всё же приняли с испытательным сроком. Вскоре Сергей зарекомендовал себя с положительной стороны, и мнение преподавателей о нём переменилось. К тому же, остальные учащиеся тоже были не ангелы. В группе, из тридцати человек почти каждый второй побывал под следствием. Статьи были распространённые: хулиганство, наркота, грабёж, убийство... Кое-кого посадили, кое-кто отделался условным сроком, кого-то, спасая от скамьи подсудимых, родители от греха отправили в армию. Здесь, в училище, Сергею не раз приходилось кулаками отстаивать свою честь и достоинство. Среди всего этого сброда городских низов, среди отчаянного ростовского хулиганья с нахаловок, богатяновок и берберовок, среди пьяниц и наркоманов нужно было уметь постоять за себя. И Пахоменко пришлось осваивать и это неприятное «искусство».
Училище было ведомственное, от завода ГПЗ-10, и готовило специалистов заводского профиля. Сергей осваивал профессию наладчика автоматических линий 5-го разряда. Учебное заведение, в которое попал Сергей, было особенное. Своего рода – показательное профтехучилище с четырёхгодичным курсом обучения. Таких было всего два в Советском Союзе. Аудитории были новенькие, просторные, напичканные электроникой и наглядными пособиями. Преподаватели и мастера производственного обучения – высокого уровня, профессионалы своего дела. Это скорее было даже не СГПТУ, а нечто среднее между профтехучилищем и техникумом, не дающее, правда, диплома о техническом образовании, но качественным уровнем знаний не уступающее последнему. Производственную практику Сергей проходил на заводе ГПЗ-10 вначале простым разнорабочим, подсобником, потом шлифовальщиком. Во время практики он успешно освоил все типы шлифовальных станков и стал в конце концов квалифицированным рабочим.
Трудясь на заводе, Пахоменко по рекомендации мастера завёл специальный блокнот, куда скрупулёзно записывал норму дневной выработки. В конце смены мастер в нём расписывался, и так изо дня в день целых два года. Сергей был станочником-универсалом, – работал на всех видах станков: шлифовальном, плоско-шлифовальном, токарном и других. Изучил японские станки, западногерманские, специализированные. Дело в том, что весь четвёртый год обучения в СГПТУ перед защитой диплома был свободным. И ребят направили в заводские цеха трудиться наравне со взрослыми, но платили как учащимся-практикантам – всего тридцать процентов от заработка.
Сергей один из всей группы получал полную зарплату. Ещё раньше, на втором году обучения, мастер предложил ему совмещать учёбу с работой на ГПЗ и Пахоменко согласился. Ему нужны были деньги, чтобы быть независимым от матери, которая о нём не заботилась. «Вкалывал» он на автоматической линии, которая представляла из себя двадцать четыре станка, связанных последовательностью операций с шлифовальным станком Сергея. Из-под шлифовального круга его станка каждую секунду выходила одна деталь, точность обработки: плюс – минус два микрона! Некоторые детали даже запрещалось брать голыми руками – только в перчатках! Дело в том, что помимо подшипников для «Жигулей», «Москвичей», «Газов», завод выпускал танковые подшипники, а также детали для космических ракет и за качеством продукции строго следили военные: старшие офицеры не ниже полковника. Станки были дорогостоящие, импортные. Сергей работал на станке производства ФРГ, который стоил пятьсот тысяч долларов! Так что приходилось крутиться как белка в колесе, чтобы не прозевать и не допустить брак. По субботам Сергей работал сразу на двух автоматических линиях по семнадцать часов. И получал зато по триста рублей в месяц. Для гэпэтэушника – огромные деньги!
С первой зарплаты (получил он всего сто рублей) Сергей купил себе лучшие в Союзе часы «Ракета» в позолоченном корпусе за семьдесят девять рублей. Он давно мечтал о таких и вот долгожданная мечта осуществилась! Не оставил без внимания и родителей, на радостях купил им подарки: матери – красивый ночной светильник, отцу – комплект инструментов.
Дома как всегда разразился скандал.
– Какое ты имел право покупать часы? – кричала, упрекая его, мать. – Кто тебе позволил тратить деньги?
– Но я ведь их сам заработал, – оправдывался Сергей.
– А ты обо мне подумал? – жаловалась мать. – Ты знаешь, что мне нужно платить за квартиру, кормить и одевать тебя, лоботряса... Ты должен был отдать эти деньги мне!
– Но я ведь всю жизнь мечтал о часах, а ты мне не покупала, – чуть не плакал от обиды Сергей, но переубедить в чём-либо мать было практически невозможно. Сергей всегда оказывался виноватым, как ветхозаветный козёл отпущения.
Мать постоянно попрекала его куском хлеба, хотя уже с пятнадцати лет Пахоменко полностью содержало государство: в училище было трёхразовое питание, обмундирование, зарплата во время практики. С шестнадцати лет, начав совмещать учёбу с работой, Сергей уже был практически независим. Он даже несколько раз обращался к мастеру группы с просьбой предоставить ему место в общежитии, но неизменно получал отказ. В общежитии могли жить только иногородние.
У него за спиной уже была Школа юных лётчиков. Параллельно с учёбой в профтехучилище, Сергей увлечённо занимался в городском Клубе дельтапланеристов. Но было у Пахоменко ещё одно необычное хобби, – он коллекционировал карточные колоды. Это увлечение появилось давно, ещё с четырёх лет Серёжа стал играть в карты, а также в шахматы. Научили старшие братья. С шахматами дальше дело как-то не пошло, а вот карты стали настоящей страстью Пахоменко. Он всерьёз занялся этим искусством, знал тридцать карточных игр и был не плохим игроком, из года в год совершенствуя своё мастерство. В его удивительном собрании были и старинные карты XIX века без цифр, а только со значками мастей, было множество современных карточных колод, от миниатюрных, умещающихся в брелке для ключей, до эротических и откровенно порнографических.
Сергей всерьёз увлёкся историей карт, приобрёл несколько пухлых томов по этому вопросу. Одно красочное, хорошо иллюстрированное издание было на немецком языке, что, впрочем, не помешало Пахоменко купить книгу. В ней рассказывалось о картах разных народов. Были у него сборники и по карточным играм. В 1979 году он приобрёл книгу также на немецком языке, которая называлась «Magie». Изучая её, он освоил многие практические приёмы карточной игры, в том числе наловчился тасовать колоду одной рукой, узнал массу карточных фокусов. Сергей даже хотел написать собственную научную работу о картах и уже придумал название: «Игра в карты по научному», но материал остался в черновиках и больше Пахоменко к нему не возвращался.
Родная тётя Сергея умела гадать на картах. Однажды предсказала, что он повздорит со своим лучшим другом, и после этого ссорам их не будет конца. «Он всю жизнь будет тебе мешать, будет стоять на твоём пути – словно кость в горле!» – уверенно говорила тётя Анфиса, вытаскивая из колоды карты, одну за другой, и читая по ним, как по книге, судьбу племянника. Сергей до этого никогда с другом не ссорился и вначале не поверил её словам. Но тётино пророчество удивительным образом сбылось, и тут Пахоменко всерьёз задумался. Расставшись с другом, чтобы не искушать судьбу, он стал размышлять над тем: как могут карты, эти раскрашенные листки плотной бумаги, узнавать будущее? В конце концов, Пахоменко пришёл к выводу, что сами карты тут ни при чём. Всё зависит от рук предсказателя, вернее от его сознания, а руки уже выполняют команду мозга. Некоторые умелые картёжники кончиками пальцев могли чувствовать ту или иную карту, даже различать масти. Сам он тоже постепенно овладел этой способностью. Начал практиковаться на шахматах. Путём систематических тренировок Сергей научился руками распознавать цвет шахматных фигур. Потом переключился на карты и тоже добился определённых результатов.
Сергей считает, что свой ум он развил только благодаря этому хобби. Карты научили его мыслить, вести интеллектуальные беседы, делать нужные, многозначительные паузы в разговоре. Это потом ему здорово пригодилось в жизни, даже с чисто практической стороны. Благодаря умело расставленным паузам и акцентам в разговоре с собеседником, Пахоменко порой добивался ощутимых положительных результатов. Оказывается – большое дело в разговоре умело, в нужном месте промолчать, ничем не выдать на лице своих эмоций. По спокойной, даже равнодушной физиономии Сергея партнёры по карточной игре никогда не могли определить хорошие или плохие у него на руках карты... Как говорится: слово – серебро, а молчание – золото!
Родители совершенно не интересовались его духовным развитием, категорически пресекали любые попытки творчества. Мать не позволила сыну записаться на курсы гитаристов, не дала денег на поездку в Москву, куда пригласил Сергея приятель Евгений Лобаев. В столице намечался Всесоюзный Слёт дельтапланеристов, на котором должны были присутствовать видные деятели науки и искусства, главные редакторы популярных журналов «Техника молодёжи» и «Моделист конструктор», маршалы авиации. Лобаев предложил Пахоменко быть делегатом слёта. Проживание в Москве и питание были бесплатные, Сергею нужно было только купить билеты на поезд. Как учащемуся ПТУ ему полагалась пятидесятипроцентная скидка, – всего-навсего сорок рублей туда и обратно. Но мать денег, увы, не дала! И Сергей понял, что рассчитывать можно только на самого себя, родители в этом деле ему не помощники. Наоборот, они даже являются тормозом его развития. С 15 лет он вплотную занялся самообразованием, по совету новых друзей из Клуба дельтапланеристов стал покупать книги, в том числе и редкие, антикварные. Так к нему в руки однажды попало сочинение К. А. Рубакина «Среди тайн и чудес», изданное в Санкт-Петербурге в 1909 году. Книга поразила пятнадцатилетнего паренька, интересующегося всем необычным, необъяснимым и таинственным. Затаив дыхание от восторга, он буквально проглатывал страницу за страницей, испещрённые мелким, убористым шрифтом ещё с дореволюционной орфографией. В книге рассказывалось о загадочных природных явлениях, таких как: падение с неба каменных дождей, о библейской «манне небесной», водах рек, ни с того, ни с сего становящихся «кровавыми», о миражах в пустыне и кораблях-призраках в океане. Книга была хорошо иллюстрирована старинными рисунками, и до такой степени потрёпана, что страницы буквально вываливались из корешка.
Сейчас, в свете последних научных открытий, сочинение господина Рубакина покажется, конечно, наивным и поверхностным. Но в те времена, когда даже Библия была под запретом, подобная книга о тайнах бытия конечно же явилась для Сергея Пахоменко настоящим откровением.
Сергей ознакомился и с другими книгами по философии, психологии, религии, – у него появился вкус к наукам. Захотелось и самому писать научные рефераты. В архиве Пахоменко сохранились его первые, ученические ещё работы по карточным играм, всемирной истории, философии. Сергей с увлечением разрабатывал собственные научные гипотезы, учился вести полемику, как античные ораторы Греции и Рима. Он даже сочинил нечто напоминающее судебное разбирательство, где некий абстрактный судья обвинял некоего абстрактного гражданина в краже... арбуза. Строгий служитель закона будто бы провозглашал: «Вы украли арбуз!». Обвиняемый оправдывался: «Не брал я никакого арбуза, – я вообще не ем сладкого». – «Врёте, есть свидетели, которые вас видели с арбузом в руках!» – и так далее...
Какой из всего этого напрашивается вывод? Сергей в детстве был натурой одарённой, способной, обладал множеством талантов, и как знать, что бы из него получилось, окажись он, так сказать в нужное время в нужном месте. Например, в Москве в семье профессиональных артистов, музыкантов, писателей или научных деятелей... Родители могут многое сделать для своих детей, могут направить их увлечение в нужное русло, посодействовать в поступлении в ВУЗ, а не в СГПТУ. Могут развивать своих чад духовно, как это делал друг Пахоменко, знахарь-травник Вячеслав Петухов, буквально с пелёнок выпестовавший поэта Бажена Петухова, своего старшего сына.
А есть дети, которые по образному выражению нашего земляка, московского поэта Аршака Тер-Маркарьяна, берут сами себя за шкирку и вытаскивают из дерьма, в котором они волей случая оказались. Как раз из их числа и был наш герой Сергей Пахоменко. В юности он часто ставил перед собой сверхзадачи по своему духовному совершенствованию, намечал конкретные сроки.
Так, в 16 лет он решил стать Человеком. Вот, например, как он написал об этом в своём юношеском дневнике: «Сегодня третье октября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. В этот день я решил стать человеком! На сегодняшний день я имею десять плохих качеств. Срок пока поставил 14 лет. В 30 лет, в 1992 году 3 октября в 13 00 я должен не иметь этих плохих качеств. Начать я решил с сегодняшнего дня. Итак, я начал путь, тяжёлый для меня. Решил: хватит, нельзя так жить, не принося никакой пользы!».
Сергей начал сам себя развивать. В школе у него были проблемы с успеваемостью, он плохо запоминал материал уроков, порой не мог выполнить домашнее задание. И он стал тренировать свою память, методом, вычитанным из книг, постоянно внушал себе: «У меня сильная память! У меня сильная память!..» Вдалбливал эту аксиому бессчётное количество раз, программируя себя на успех. И положительные результаты не преминули сказаться в скором времени. Сергей действительно приобрёл сильную память! Так что диву давались школьные учителя, ещё недавно смотревшие на него, как на безнадёжного двоечника.
В 19 лет, совмещая обучение в СГПТУ с работой на ГПЗ-10, Пахоменко вдруг решил развить в себе сильную волю и стать гением. Ещё в детстве он понял, что при сильном желании человек может добиться чего угодно. Так, поздно начав говорить, Сергей долгое время заикался, что причиняло ему немало неприятностей. Над ним подшучивали ребята на улице, некоторые откровенно издевались, и Сергей решил во что бы то ни стало избавиться от этого недостатка. Разработал свою собственную систему речевых упражнений. Ничего ещё не зная о методике Сократа, успешно обучавшего своих последователей ораторскому искусству, Сергей интуитивно двигался в этом же направлении. Набрал на улице жменю мелких камешков, дома тщательно промыл их под краном, набивал ими рот и пытался разговаривать. Произносил длинные монологи из классических произведений, читал стихи, упражнялся всякую свободную минуту. И результаты дали о себе знать. Вскоре он совершенно избавился от заикания, так что родители диву давались, слушая как он чисто, без запинки говорит. А ведь ещё недавно – слова не мог сказать членораздельно. Чудеса да и только!
Окрылённый первыми успехами, Пахоменко стал применять этот принцип и дальше в своей жизни. А принцип был прост: Сергей считал, что можно добиться всего, чего не пожелаешь, были бы непреодолимое желание, да железная воля. В детстве Сергей очень хотел иметь собственный магнитофон. Почти у всех приятелей они были, а у него нет. Мать, не смотря на слезливые просьбы, не покупала и, мало того, даже несколько раз отбирала у него накопленные с большим трудом деньги. И тогда Пахоменко решил создавать «музыку из души». Уединившись где-нибудь в укромном месте или дома, когда не было родителей, он звуками собственного голоса воспроизводил игру целого вокально-инструментального ансамбля. Сергей умело имитировал ударник, электрогитару, синтезатор, трубу, рояль и другие музыкальные инструменты. Он научился подражать многим направлениям и жанрам: умело копировал джаз, блюз, рок. Это был, поистине, – человек-оркестр! Причём «музыка из души» Пахоменко один к одному копировала классические образцы. Так Сергей научился обходиться не только без магнитофона, но и без радио, телевизора, концертной студии и Филармонии. Вся музыка, звучавшая там, – была у него в душе и он, по желанию, мог наслаждаться ею в любой момент.
В это же время Сергей заинтересовался астрологией. По знаку Зодиака он был Стрельцом. Определяя свою судьбу по астрологическим данным, Пахоменко узнал, что люди, рождённые под знаком Стрельца в первой декаде «благородны, отзывчивы и вообще одарены от природы прекрасными качествами, но вследствие злоупотребления чувственными удовольствиями и неумеренности потребления спиртных напитков способности у них притупляются и нередко эти люди доходят до ужасного нищенского положения в том случае, когда у них отсутствует сильная воля». Сергей так же узнал, что под знаком Стрельца родились такие великие политические деятели, как Энгельс, Плеханов, Черчилль, Сталин и наконец, правивший тогда страной, Брежнев. И Пахоменко понял, что для того чтобы выжить, наперекор мрачным астрологическим прогнозам, для того чтобы стать таким же великим человеком, – нужна сильная воля.
Для того, чтобы обрести сильную волю, Сергей воспользовался системой аутотренинга, или попросту – самовнушением. Жили они к тому времени уже на Северном (отец получил трёхкомнатную квартиру), и Сергею приходилось утром подолгу добираться на работу. Путь от Северного до ГПЗ-10 на Западном, где он работал, занимал около полутора часов. Чтобы не терять попусту драгоценного времени, Пахоменко усаживался куда-нибудь в уголок, к окну, прикрывал глаза, и все полтора часа повторял мысленно: «У меня сильная воля! У меня сильная воля! У меня сильная воля!..» На обратном пути после смены проделывал то же самое. И так – каждый день. Из месяца в месяц. По дороге – никаких суетных отвлечённых мыслей, никаких эмоций, никаких чувств и желаний. Только аутотренинг. Через три месяца Сергей вдруг заметил (как хиромант), что фаланги (волевые) больших пальцев его рук, в результате внушения, удлинились на целый сантиметр! Пахоменко поразился, что силой мысли, оказывается, он может даже удлинять кости! Кое-кто, возможно, воскликнет: «Бред какой-то!». Но подождите судить. Известно ведь давно, – повторяй каждый день человеку, что он свинья, и он под конец – захрюкает! По такой же методике действовал министр пропаганды фашистской Германии доктор Геббельс. Он ежедневно с помощью всех средств массовой информации вдалбливал немцам о превосходстве арийской расы над другими неполноценными народами, и те, в конце концов, поверили в эту расистскую чушь!
Сергея шокировала печальная судьба лучшего друга Андрея Кузьменко, тоже, кстати, Стрельца по гороскопу. Они во многом были похожи. Мало того, Сергея вначале мать тоже назвала было Андреем, но бабушка воспротивилась, и имя изменили. Сергей ходил с Андреем Кузьменко в один детский садик, в одну школу, постигал профессию в одном училище. Даже выпивали и порой дрались вместе на танцах. Вместе подрабатывали грузчиками на рыбной базе. Но Андрею не хватило силы воли, чтобы выбиться в люди: он пошёл по кривой дорожке. В семнадцать лет первый раз сел, в тридцать его зарезали в пьяной драке! Удручённый безвременной смертью друга, проанализировав её причины, Сергей решил сознательно поменять свою судьбу. Чтобы не докатиться до такого же плачевного конца.
Некоторые люди живут бессознательно, положившись на авось. Плывут по реке жизни, как щепки. Пахоменко не хотел действовать по этому принципу. Он не обманывал себя, а внушал, что у него сильная воля. И добился положительных результатов. После этого, Сергей поверил, что может всё, и решил, что должен стать гением. Непременно! Во что бы то ни стало! У него были природные данные для этого, было множество талантов от Бога. И, в конце концов, для девятнадцатилетнего парня из неблагополучной семьи естественное желание вырваться из народных низов наверх, в интеллектуальную среду, и есть признак самой настоящей гениальности! Точно так же алкоголик, бросивший пить, тоже почувствует себя этаким гением с железной силой воли, брезгливо взирая на валяющихся под пивнушкой вчерашних приятелей-собутыльников. Сергей теперь повторял в автобусе по пути на работу: «Я – гений! Я – гений! Я – гений!..»
И Пахоменко стал гением. То есть, он поверил в свою гениальность, а это самое главное. Теперь он мог легко своротить горы.
Работал на заводе Пахоменко добросовестно, сменные задания выполнял чётко, не опаздывал и не прогуливал, не допускал брака, и начальство было им довольно. Часто поощряло премиальными, что было кстати в его положении пасынка в семье. Директор ГПЗ-10 Кондрашин Ф. Д. лично вручил ему Почётную грамоту за ударный труд и высокие показатели. Попало фото Сергея и на страницы газеты: перед уходом в армию, его с группой призывников и военкомом запечатлел на плёнку фотокор «Комсомольца».
Однажды начальник цеха попросил его выступить перед школьниками, сагитировать их после восьмого класса идти в СГПТУ. Сергей отнёсся к этому делу весьма серьёзно. Шутка ли, – это было первое выступление в его жизни. Он буквально всю ночь не спал, кропотливо писал в тетрадке доклад, мучился по десять раз перечёркивая написанное. К утру совершенно выдохся, переволновался и еле держался на ногах от усталости. Когда вышел на школьную сцену со своей тетрадкой, пытался что-то промямлить, но буквы в глазах сливались, он ничего не мог разобрать, стушевался, замолк. Коленки его неожиданно подкосились, Пахоменко потерял сознание и, как мучной куль, грузно свалился на пол. Раздосадованный начальник цеха и комсорг за ноги стащили горе-оратора со сцены.
После этого злополучного инцидента Сергей решил научиться овладевать аудиторией, читать доклады. Он перелопатил массу литературы по ораторскому искусству, проделывал специальные речевые упражнения, так что, в конце концов, добился своего. С тех пор книги он читает только вслух, как рекомендовал автор одной из методик.
Ещё учась в СГПТУ, а затем поработав на заводе, Сергей Пахоменко начинает понимать, что профессия рабочего – не для него. Весной 1979 года он поступил на платные подкурсы Торгового института, а с сентября этого же года по май 1980-го ходил на подкурсы в РИНХ. Всё это время скандалы в семье не прекращаются, Сергея окружает невыносимая духовная обстановка, о чём свидетельствует хотя бы такой случай. Мать в очередной раз выгоняла сына из дома.
– Но куда же мне идти? – с горечью спрашивал доведённый до отчаяния Сергей. – В общежитие меня не берут, потому что я местный... Не на улице же мне жить!
– Пошёл вон отсюда, сволочь! Где хочешь, там и живи, – зло и категорично заявила мать. – У меня с этой минуты нет сына. Всё! Я ставлю на тебе крест! – и театрально перекрестила Сергея...
Глава 3. Клуб дельтапланеристов
В 1977 году, после окончания восьмого класса, Сергей Пахоменко, по рекомендации Александра Яковлевича Никитина, поступил в городской Клуб дельтапланеристов. Тогда этот спорт ещё не был признан официально. Всё держалось на голом энтузиазме членов Клуба. Дельтапланеризм возник в 1961 году в США и предназначался вначале для спуска на Землю космических кораблей. Но потом идею подхватили спортсмены из разных стран и стали увлечённо заниматься этим новым видом воздухоплавания. В Ростове первую в Советском Союзе федерацию по дельтапланеризму создал всё тот же Александр Ульянкин. Он был пионером этого вида спорта. Ну а Сергей Пахоменко по праву считает себя ветераном дельтапланеризма. Он стоял у его истоков, имеет удостоверение инструктора.
Занятия проходили в угловом доме под номером 40, стоявшем на пересечении Кировского проспекта и улицы Суворова. Это было примечательное в городе место. Сергей, как краевед, хорошо это знал. Именно здесь, во времена существования крепости Святого Дмитрия Ростовского, возвышался огромный каменный дом коменданта, где останавливался сам Александр Васильевич Суворов. Левее и чуть впереди стояла церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, восточнее её – помещение для арестантов.
Клуб дельтапланеристов располагался в подвале. Здание было старое, выстроенное ещё в девятнадцатом веке. В те времена в нём располагалась царская жандармерия, во дворе были конюшни, где держали лошадей царские «опричиники». Сергей застал людей, помнивших ту эпоху, воочию видевших усатых николаевских жандармов в чёрной форме с прямыми полицейскими саблями-«селёдками» на боку, и местного богатяновского городового на перекрёстке. В годы революции и гражданской войны в подвале размещалось ЧеКа. Здесь расстреливали многочисленных врагов Советской власти, которые по сути никакими врагами не были. Врагами их сделала жестокая государственная машина подавления демократии, свободы и инакомыслия. Во время Отечественной войны в здании было гитлеровское гестапо, в подвале которого пытали советских граждан.
Если в Школе юных лётчиков занималась в основном учащаяся молодёжь, то в Клубе дельтапланеристов были люди постарше – средний возраст лет тридцать и больше. И только Сергею было всего пятнадцать. Здесь собирались люди разных профессий и увлечений, многие – с высшим образованием. Это были поистине передовые люди Ростова. В клубе были инженеры, врачи, мастера спорта, преподаватели ВУЗов, журналисты ведущих областных газет, работники телевидения, артисты, художники и поэты. Говорили о йоге, левитации и вообще – парапсихологии, о китайской медицине, модном тогда иглоукалывании, о различных науках, искусстве, литературе. Здесь Сергей узнал много нового и интересного, перед ним, можно сказать, открылся целый мир, о котором он раньше не имел ни малейшего представления.
Сергей познакомился с Юрой Маликом – научным работником из РГУ, – очень интересным человеком, бабушка которого была потомственной русской княжной. Юрий учил стеснительного, робкого по натуре рабочего паренька ухаживать за девушками, прививал ему правила хорошего тона. Сдружился Сергей и с не менее интересным человеком, Владимиром Лобаевым. Это был книголюб, фотограф, музыкант. Он приучил Сергея к чтению книг, предложив пользоваться своей библиотекой. Пахоменко до этого почти ничего не читал. Параллельно с занятиями в Клубе Володя работал на ростовской Студии кинохроники. Собирался поступать во ВГИК и писал для вступительных экзаменов сценарий фильма. Это был первый творческий человек, которого встретил на своём жизненном пути Сергей Пахоменко. Придя однажды в гости к Лобаеву, он застал его за странным занятием: тот пребывал в муках творчества, писал свой знаменитый сценарий. Рабочий стол в его комнате был завален исписанными листами, некоторые Володя рвал на мелкие кусочки и бросал в распахнутое настежь окно, по ветру. Он грыз от волнения кончик ручки, ерошил волосы на голове, курил одну сигарету за другой. Рядом с ним, под рукой, стояла огромная кружка с остывшим чёрным кофе, похожим по цвету на дёготь.
Сергей хотел что-то спросить, но Лобаев не дал ему раскрыть рта, замахав в отчаянии руками.
– Тише, Серый, не говори ничего, с мысли собьёшь! – крикнул он товарищу, грызя кончик ручки.
– А что такое? – со страхом взглянул на него Пахоменко.
– Да понимаешь, вдохновение накатило, – доверительно сказал Лобаев. – Всю ночь писал, не отрываясь, даже поесть некогда было. Только курил сигареты пачками, да пил кофе. Зато фильм почти готов. Где-то пятнадцать печатных листов текста выйдет. Как раз то, что нужно для вступительных экзаменов.
– А ты на кого в Москве учиться будешь? – поинтересовался Пахоменко.
– На кинорежиссёра, как Василий Макарович Шукшин и Тарковский. Если примут, конечно. Там ведь знаешь какой конкурс!..
Сам Сергей учился в это время в СГПТУ. Когда говорил об этом своим новым знакомым по Клубу, все удивлялись: «Такой смышлёный парень и учится в каком-то профтехучилище!». То было совсем не секрет, что в профтехучилище, или в «бурсу», как называли это учебное заведение сами учащиеся, шли в основном двоечники, хулиганьё и вообще всякие отбросы общества, по ком плакала колония для несовершеннолетних. Нормальных ребят здесь было мало. Сергей только отшучивался от назойливых доброжелателей, но в сердце таил обиду: разве расскажешь им о трудном детстве, неблагополучной семье, ненавидевшей его родной матери... Брошенный с ранних лет на произвол судьбы собственными родителями, Сергей выживал, как волчёнок, в диких джунглях современного страшного и несправедливого мира. И в «бурсу» пошёл вовсе не от хорошей жизни, а потому, что просто некуда было податься!
Но он старался не думать о тёмном прошлом, выбросить грустные воспоминания из головы. Ведь впереди открывалось светлое и радостное настоящее! Сергей всё-таки был оптимист по натуре, что помогло ему выжить в самые трудные моменты существования, когда сама жизнь была не мила, и в тягость был каждый новый день. Когда рука сама собой, по инерции тянулась к остро заточенному ножу, чтобы вонзить его в отчаянии в собственное горячее сердце! Как уже говорилось выше, Школа юных лётчиков, а особенно Клуб дельтапланеристов кардинально изменили его дальнейшую жизнь. Сергей как бы сделал в своей судьбе крутой поворот на сто восемьдесят градусов и пошёл по другой дороге, которая вела к храму, к свету знаний, к творчеству и в конце концов – к Богу!
Дельтапланы легко слаживались и их можно было уместить в салоне автобуса. По субботам и воскресеньям неизменно выезжали на речку Тузловку недалеко от станицы Родионо-Несветайской, на пробные полёты. Там была высокая гора, с которой хорошо было планировать на дельтаплане. Управлять аппаратом было довольно легко, в основном – с помощью собственного тела. Но не такая уж это безобидная была забава, бывали и несчастные случаи.
Дельтапланеризм был не только захватывающим спортом, но и весьма опасным. Приходилось применять немало усилий, чтобы хорошо разогнаться и с нужной скоростью спланировать с высоты, которая иной раз достигала ста метров. Пятнадцатилетнему слабосильному пареньку, Сергею Пахоменко, было невмоготу бегать перед взлётом, держа в руках на весу тяжёлую громоздкую конструкцию аппарата. К тому же, иной раз взлетать мешал ветер. Скорость Сергей набирал недостаточную и однажды, в полётах под Миллерово, оказался с дельтапланом на верхушках деревьев, на высоте пяти метров от земли. Его еле сняли оттуда товарищи, построив живую пирамиду. Помимо шока от пережитой смертельной опасности, Сергей порвал балониевую обшивку дельтаплана.
Были в Клубе и смертельные случаи, когда ребята разбивались насмерть. Вид спорта это был новый, дельтапланы делали своими собственными руками из подручных материалов. Некачественно построенные аппараты порой подводили. Или сами спортсмены пренебрегали элементарными правилами техники безопасности. Так, в Новочеркасске, прямо в черте города разбился студент 4-го курса Политехнического института Иван Воропаев. Многие друзья Пахоменко во время неудачных полётов ломали руки, ноги, ребра, челюсти... Дельтапланерист Александр Туманошвили, друг Сергея, несколько раз серьёзно разбивался и подолгу лежал в реанимации весь в гипсе, похожий на мумию египетского фараона.
Но как бы там ни было, – небо тянуло юных воздухоплавателей, и за сладкий миг парения над землёй на высоте птичьего полёта, многие готовы были рисковать ногами, руками, рёбрами и даже самой жизнью.
Летом всем Клубом ездили на Кавказ, в Домбай, или в Крым. Разбивали в живописном месте палаточный лагерь. С увлечением, каждый день, совершали прыжки с высокой горы на дельтаплане. Об опасности не думали, что об этом думать и загодя себя хоронить. Надеялись на лучшее, на удачу. Что касается Сергея, так он вообще, последнее время верил в свою исключительность, знал почти наверняка, что Бог его оберегает, посылая ему на помощь ангелов хранителей.
После Александра Никитина председателем Клуба дельтапланеристов стал старший брат Владимира Лобаева, Евгений. И хоть был он 1948 года рождения, это обстоятельство нисколько не помешало сдружиться с ним Сергею Пахоменко, которому тогда исполнилось всего пятнадцать. У Сергея тогда появилось много новых друзей и все, как правило, были намного старше его.
Евгений Николаевич Лобаев был, что называется мастер на все руки. Почти из ничего, из подручных средств он умудрялся создавать технические шедевры! Мог сам смастерить колонки для магнитофона, которые потом легко продавал в комиссионке, да ещё как фирменные. Найти и наклеить нужные этикетки для него было пара пустяков. Он собирал из разрозненных деталей магнитофоны, радиоприёмники, телевизоры. Модели, причём были самые оригинальные, не имеющие аналогов в мире. Можно сказать, – лобаевские. Он сам, до мельчайших деталей, продумывал дизайн своих изделий, что не удавалось сделать самостоятельно, заказывал на заводах. У него были золотые руки, и он мог смастерить решительно всё.
Отец братьев Лобаевых в пятидесятые годы был директором Ростовского Зоопарка. Сам напористый и целеустремлённый, он и детей вывел в люди. Помимо увлечения дельтапланеризмом, у братьев Лобаевых были и другие хобби, о чём уже говорилось выше. Владимир, ко всему прочему, занимался ещё в секции каратэ и соблазнил своего нового друга Сергея Пахоменко тоже записаться в секцию. Так Сергей впервые столкнулся с восточными единоборствами, в которых помимо банальных силовых приёмов и физических упражнений, было много своеобразной японской философии. Это было ближе Сергею, чем банальное «культурное мордобитие», как в шутку называли в народе бокс.
Примерно в это же время Пахоменко начал собирать свою библиотеку. В 1979 году он купил себе первую книгу, до этого на его полке стояли только школьные учебники. История покупки была комическая: прогуливаясь как-то по улице Энгельса, Сергей увидел возле магазина «Просвещение» небольшой лоток с книгами. От нечего делать подошёл, стал лениво перебирать издания. В глаза бросилась тонюсенькая брошюра какого-то Арманда Хаммера. Фамилия автора ничего не говорила, он никогда и не слышал о таком. Внимание привлекло название: «Встреча с деловой Америкой». Америка ассоциировалась с миллионерами, преуспевающими бизнесменами, а Сергей с детства мечтал стать миллионером. Как, впрочем, почти все советские мальчишки из неблагополучных, рабочих семей. Пахоменко взглянул на цену, – книжка стоила целых двадцать копеек! «Нет, не куплю, – с сожалением подумал Сергей. – Дорого!». На двадцать копеек в то время можно было купить мороженное пломбир за шестнадцать копеек, или четыре пирожка с повидлом. Ещё можно было выпить шесть стаканов газированной воды и на остаток – два без сиропа. Курильщики могли приобрести две пачки дешёвых сигарет «Памир». Также можно было проехать четыре раза на маршрутном автобусе, либо пять раз на троллейбусе. На трамвае можно было прокатиться целых шесть раз. Таковы были тогдашние цены на жизнь.
В тот раз Пахоменко так и не решился купить приглянувшуюся ему брошюру. На следующий день, проходя мимо этого же лотка, снова увидел книгу Хаммера. Тут уж он не смог побороть искушения и купил книгу. Брошюра Сергею понравилась, дома он прочитал её за один присест, почерпнул много новой, нужной ему информации. Автор брошюры доктор Арманд Хаммер стал кумиром Пахоменко, с которого он брал пример. Главное – у него теперь появилось стремление приобретать новые книги. Через неделю Сергей купил приглянувшуюся ему книгу аж за семь рублей, потом – за двенадцать, дальше – больше. В 1989 году библиотека Пахоменко насчитывала уже несколько тысяч томов. В его собрании были редкие, антикварные тома XVII – XVIII веков. Были даже единственные в мире книги. Имелась обширная подборка религиозной литературы, рукописные старообрядческие книги, старинные Евангелия и жития православных святых. При копеечных доходах «бурсака», получая несчастные три рубля в армии, при восьмидесяти рублях жалкой зарплаты лаборанта, а потом при сторублёвом окладе рядового инженера Сергей Пахоменко умудрился приобрести очень дорогие издания, которые по нынешним ценам стоят сотни американских долларов!
Глава 4. Армия
В 1981 году Сергей был призван в ряды Советской Армии. Попал он вначале в Камышинскую учебку в Волгоградской области, где некоторое время учился на метеоролога. Но вскоре, по распоряжению командующего ВВС СКВО генерал-лейтенанта Крипштока, был отозван в город Ростов-на-Дону, в крупнейший в стране армейский Клуб дельтапланеристов при ОДО СКВО. Пахоменко стал заместителем председателя Клуба по вопросам идеологической работы. А председателем был его лучший друг Евгений Лобаев, который и помог Сергею получить эту должность. Дело в том, что генерал-лейтенант Крипшток был их общий знакомый, Пахоменко общался с командующим ещё будучи пятнадцатилетним пареньком.
Армейский Клуб дельтапланеристов был одним из крупнейших в СССР. О нём даже писал в газете «Красная звезда» генерал авиации А. Микоян, сын известного конструктора «Мигов». Располагался Клуб при окружном Доме офицеров на Будённовском, куда Пахоменко приезжал теперь каждый день как на работу. Жил он у себя дома, на Северном, и, формально служа в армии, – был по сути штатским человеком. Солдатскую форму не носил, а ходил в гражданской одежде. Нельзя сказать, чтобы он совершенно ничего не делал, нет, работы было – по горло. Помимо основной должности, Сергей был ещё инструктором по дельтапланеризму, обучал новичков этому искусству. Параллельно он являлся и членом лётно-методической комиссии Ростовской областной федерации дельтапланеризма.
Такая «служба» продолжалась полгода, и он уже решил, что останется в Ростове до дембеля, но не тут-то было. Снова в дело вмешалась мать. Последнее время она постоянно упрекала отца в том, что он мало зарабатывает. Помимо основной работы инженером, он порой подрабатывал даже рытьём могил на Северном кладбище. Потом мать отправила его на бахчу, выращивать арбузы, потом ещё куда-то и фактически, осталась дома одна. Можно было гулять в своё удовольствие, приводить мужчин... И тут, так некстати появляется сын, ушедший было в армию! Однажды, не сдержав раздражения, мать устроила дома грандиозный скандал.
– Почему ты не служишь в армии, как все нормальные ребята, а сидишь на моей шее? – кричала на сына в истерике.
– Я что тебе, обуза, что ли? – урезонивал её Пахоменко. – Я ведь здесь только сплю, а всё остальное время нахожусь на службе.
– Обуза и ещё какая! – гневно парировала мать. – И что это за служба такая, под боком у матери?.. Лучше бы ты служил в Афганистане, воевал, как все. Чтоб рожу твою два года не видеть!
Как-то Сергей не пришёл домой ночевать, был на дне рождения у Евгения Лобаева, припозднился, у него и заночевал. Мать каким-то образом узнала адрес Лобаева, приехала к нему и по обыкновению подняла крик:
– Я знаю, вы его начальник... Почему Сергей служит в Ростове? Это вы его здесь устроили? Другие в Афганистане воюют, а он здесь ошивается, – по блату в тёплом местечке.
При разговоре присутствовал Саша Алтухов, тоже дельтапланерист, друг Сергея. Не выдержав, он попытался урезонить рассерженную женщину:
– Как же вы, мать, можете так говорить о своём сыне, – желать ему попасть в Афганистан, на войну?.. Да вы знаете, что там творится? У меня друг под Кандагаром служит, на побывку приезжал, рассказывал... Там наших солдат душманы убивают, засады в горах устраивают, самолёты из американских «стингеров» сбивают. Ведь Сергея, попади он в Афганистан, тоже могут убить.
– Ну и пусть убьют, одним дураком на свете меньше станет, – цинично заметила мать.
Тут ей стал возражать Евгений Лобаев:
– Вы поймите, что он здесь тоже служит, а не на курорте отдыхает. Сергей здесь больше нужен, чем в своей части в Камышине, из которой командирован. Не будь Сергея, я бы всё равно взял себе замом другого солдата, занимавшегося на гражданке дельтапланеризмом. Вы наоборот радоваться должны, что сын попал в хорошее место.
– А мне начхать на это! – парировала мать. – Учтите, если вы не отправите его обратно в Камышин, я пойду в военкомат и всех вас заложу. И вас всех посадят, так и знайте!
Мать, хлопнув рассерженно дверью, гордо удалилась. Евгений Лобаев озабоченно покачал головой.
– Ну и дела, Серый... Придётся насчёт тебя что-то думать... решать... Ты пойми, старик, я не хочу, чтобы у командующего были из-за тебя проблемы...
Так, в начале 1982 года, Сергея снова отправили в Камышинскую учебку. Все его сослуживцы, отучившись, были уже в воинских частях, и Пахоменко оказался не у дел. Воинские отцы-командиры не знали куда его пристроить. Начальник учебки поразмышлял, побеседовал с солдатом, узнал, что Сергей до армии занимался дельтапланеризмом, и перебросил его в Волгоград, в Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков. «Хороший ты парень, рядовой Пахоменко! Поезжай поближе к дому», – пошутил он напоследок.
Здесь Пахоменко определили в спортроту. Это было не простое подразделение, а, можно сказать элитное! В спортроте служили дети высокопоставленных родителей, членов правительств некоторых северокавказских республик, генералов и крупных чиновников. Конкурс был большой, некоторых родители устраивали в спортроту по большому блату. Не обходилось, наверное, и без взяток...
В спортроте было много кавказцев, в основном грузины, дагестанцы, чеченцы. Занимались они борьбой и тяжёлой атлетикой. Русские специализировались на лёгкой атлетике, гимнастике. Среди них был даже участник Олимпиады-80 в Москве. Сергей Пахоменко был дневальным по бассейну и теннисному корту. Ходил, как на пляже, в одних трусах, честь не отдавал даже генералам с лампасами – не было головного убора! В бытовке, которую делил ещё с одним дневальным, было всё необходимое для нормальной солдатской службы: холодильник, телевизор, электроплитка, обогреватель и даже чертёжный культман. Напарник Сергея, Алексей Закутаев, был примечательной личностью. Перед армией он закончил Архитектурный институт, где был комсоргом факультета. После окончания института, как лучшего выпускника, Алексея распределили в Москву, в Министерство архитектуры, потом – направили работать в Прагу архитектором с зарплатой 600 крон в месяц. (Для сравнения отметим, что зарплата рядового из группировки советских войск в Чехословакии в то время составляла около 15 крон). После Праги Алексей Закутаев успешно поступил в аспирантуру, и тут его призвали в армию простым солдатом (военной кафедры в Архитектурном институте не было). И это при всём том, что до службы Алексей дружил с большими людьми: с западными миллионерами, секретарями обкомов, генералами. Был мастером спорта по теннису (тогда – элитному виду спорта). Рассказывал, что один его дядя заседает в ООН, а другой работает в Министерстве обороны. Предлагал ему служить в любой точке мира.
– Как это, в любой точке мира? Даже, где наших войск нет? – удивился Пахоменко.
– Ну да, – кивнул Закутаев. – Говорит: оформим топографом, – будешь только числиться на службе, в гражданской одежде ходить, баб заграничных трахать!
Не мало интересных типов было и среди основного контингента роты. Один богатый грузин, штангист, служа в армии, умудрился купить машину. Ставил её на стоянке возле училища. Каждый день ходил в ресторан, оставлял рублей по двести за вечер.
– Для меня двэсти рублей – нэ дэнги, – хвастался сослуживцам. – Я за два часа двэсти рублэй трачу!
Чеченец Заур, сынок правительственного чиновника из Грозного, прочитал за всю жизнь всего две книги: мемуары маршала Жукова, и воспоминания о Сталине какого-то видного военачальника времён Великой Отечественной войны. С тех пор горячо доказывал всем, что войну выиграл лично товарищ Сталин. Если кто-то не соглашался, – пускал в ход более убедительные аргументы, – кулаки! Однажды Заур стоял дневальным у тумбочки. Вошёл какой-то военный и поднял крик, Заура быстро сняли с наряда. Позже он рассказывал землякам:
– Сижу я на тумбачка, о русский баба думаю... Заходит в рота какой-то хрен в шинели, штаны не как у всех, – а с лампасами... И давай на меня кричат: «Ты пачиму, такой-сякой, маму твою туда-сюда... на тумбочка сидишь, чест мне не отдаёшь? Я, – кричит, – генерал, маму твою...». А кто ж его знал, что он генерал? На лбу у него не написано...
Кавказцы окрестили Сергея Пахоменко – Дельта, сокращённо от дельтапланериста. Цокая языками, недоумевали: «Слюшай, Дельта, как ты сюда попал? У тебя что, папа большой началнык? Нет, нэ большой... У тебя что, дэнги многа есть? Нет, дэнги нэ многа... Чудеса, да и только!» Не знали они, что Сергей, ещё будучи пятнадцатилетним пареньком, занимаясь в Клубе дельтапланеристов, за руку здоровался с самим командующим ВВС Северо-Кавказского военного округа, который лично интересовался его службой. Да и выдающиеся интеллектуальные способности у Пахоменко были, не в пример сослуживцам. Недаром он впоследствии стал консультантом-психологом Качинского училища.
Сергей деятельно занимался спортом, в основном лёгким. Играл в теннис с офицерами и генералами, плавал в бассейне. Он был взводным политинформатором, а также агитатором по выборам участковой избирательной комиссии. Несмотря на плотную армейскую загруженность, Пахоменко умудрялся выкраивать время и на продолжение своего самообразования. Как-то ему попала в руки автобиография Михаила Калинина. От нечего делать он прочитал её и увлёкся. После этого стал читать книги о жизни замечательных людей, видных отечественных и зарубежных революционеров: Плеханова, Чернышевского, французского утопического социалиста Фурье, Карла Маркса. Изучая жизнь этого великого революционного теоретика, Сергей делал такие выписки: «Карл Маркс, подобно Аристотелю, часто, прежде чем присесть к рабочему столу, в ходьбе обретал исконные мысли, вышёптывал её, двигаясь по комнате». Или другое: «Книги в шкафах он (Карл Маркс) расставил отнюдь не в соответствии с их форматом или переплётом. Брошюра прижималась к тяжёлому объёмистому фолианту, если это определялось её содержанием».
Пахоменко ознакомился с движением декабристов, проштудировал книгу Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир». Причём, не просто читал книги, но вдумчиво работал над текстом с ручкой в руке, делая многочисленные выписки, конспектируя прочитанное. В одной из общих тетрадей, которые он вёл в армии, составлен подробный список российских партий и поданных за них голосов во время выборов в Учредительное собрание в конце ноября 1917 года.
Интересовался Пахоменко и негативными явлениями: в его конспектах есть перечень террористических группировок разных стран. В Испании оказывается орудовал «Баскский испанский батальон», в Португалии «Командос 28 мая», в США «Ку-клус-клан» и «Чёрные пантеры», в Турции «Серые волки», на Кубе «Альфа 66», в Анголе «УНИТА», в Италии «Красные бригады», «Группа действия Муссолини» и «Группа действия Геббельса». Имеется и подробная автобиография Адольфа Гитлера с цитатами из «Майн Кампф». Как специплиста-психолога, Пахоменко конечно же интересовали и подобные типы человеческой психики.
Сергей штудировал труды древнегреческих ораторов и философов: Аристотеля, Платона. Интересовался философской концепцией Гегеля, историей религий, спиритизмом. Впоследствии переключился на русских классиков, ознакомился с трудами Ломоносова, Пушкина, Гоголя, Достоевского, психологическая проза которого ему была ближе всего, как потенциальному психологу.
Пахоменко постоянно ставил перед собой задачи и следил за их выполнением. Эта работа над собой тоже отражалась в его записях. Так, например, читаем в одной из тетрадей:
«Сделано с 1 июня 1982 г.
1. Конспект – 50 листов.
2. Загорел.
3. Научился нырять с высоты 10 м. и в длину 30 м.
4. Изучил революционное движение в России (11 книг или 3200 страниц и 40 листов конспектов)».
Далее значится:
«Прочитано с 1 июня 1982 г.
1. Плеханов – 350
2. «Аполло» идёт в чужие воды» – 110
3. Пособие по истории СССР – 300» и т. д. Всего 11 наименований – 6100 страниц.
Здесь же, в армии, Сергей начал заниматься собственным литературным творчеством,
в частности, стал писать афоризмы. К этому его подтолкнули мудрые изречения великих людей, писателей и философов, которые он тоже заносил в тетради:
«Лучше изучать лишнее, чем ничего не изучать» (Сенека). «Идти к цели через опыты и учиться на ошибках» (Эдисон). «Пусть никто, пока он молод, не откладывает занятий философией» (Эпикур)».
Пахоменко принимал участие в общественной жизни училища, часто выступал на встречах с местными писателями, помогал проводить праздничные вечера и спортивные состязания.
Многие навыки, полученные на гражданке, в армии сослужили Сергею добрую службу. Когда он был ещё молодым солдатом, зелёным новичком, и только прибыл с партией в воинскую часть, к ним приблизилась группа «стариков».
– Что, салаги, припухли? Сейчас научим вас родину любить! – зловеще прокричали они и приказали новичкам построиться.
Когда вновь прибывший молодняк вытянулся на плацу в две неровные шеренги, из толпы старослужащих вышел плечистый сержант в расстёгнутом до пупа кителе, в лихо сбитой на затылок фуражке с голубым лётным околышем. Мусоля в углу рта «цивильную» сигарету с фильтром, сержант объявил:
– Художники есть? Мне дембельский альбом разукрасить нужно и наколку на плече сделать... Кто может рисовать – два шага вперёд.
Вышел один человек, москвич с незаконченным высшим образованием.
– Добро, – проговорил сержант. – Иди в казарму, жди меня в каптёрке... А кто умеет играть в преферанс?
– Я умею, – вышел из строя Сергей Пахоменко.
– А что ты ещё можешь? – удивлённо глянул на него сержант.
– Гадать по картам и по руке умею, – признался Сергей. – Могу вам, товарищ сержант, судьбу предсказать и карточным играм научить. Я тридцать карточных игр знаю!
– Да ты, парень, просто находка для дембелей, если не врёшь! – обрадовался сержант. – Иди в казарму вместе со студентом... Остальные – марш на занятия по строевой подготовке!
Так и стал Пахоменко развлекать «стариков» игрой в подкидного, буру, преферанс, очко, секу, тысячу и другие замысловатые игры. Одного только «дурака» Сергей знал целых десять видов. Мастерски владел несколькими видами преферанса: классическим, одесским, ростовским и так далее. Его сослуживцы в это время изнывали от жары на плацу, чётко отрабатывая строевой шаг и ружейные приёмы.
Что больше всего поразило Сергея в спортроте Качинского авиационного училища, – так это процветавшее здесь неприкрытое воровство. Солдаты крали деньги и вещи друг у друга, после переключились на курсантов и преподавателей училища, лейтенантов и капитанов. Украли всю зарплату у начальника физподготовки майора Суркова, а однажды какой-то ловкач умудрился стащить из кабинета кроссовки самого генерала! Главный вор был тот самый грузин, купивший себе машину. Многие это знали, но за руку поймать не могли. Был случай с чеченцем Зауром. Прибежал он однажды в казарму, возбуждённо жестикулирует руками, цокает языком, горячо, с акцентом рассказывает:
– Вай, вай, какой ловкий вор, панимаешь!.. Спрятал я свои дэнги в сейф на кафедре физподготовки, вечером хотел в увольнение в город пайти, с дэвушкой погулат... Закрываю адын замок, закрываю второй замок, сижу возле сейфа целый дэн, как дневальный. Вечером открываю – дэнги нет!.. Какой ловкий вор, ара, да?! Скажи, если знаешь, кто украл? Ничего нэ сделаю, мамой клянусь, слушай... Памятник такому вору поставлю, да!
Воровали и у самого Пахоменко: однажды стащили бумажник, потом – мелочь из бытовки, новый навесной замок. Какой-то вор-интеллектуал свистнул книгу про художников, которая называлась «Мастера». Сергей не стал попусту горячиться и пустословить, как чеченец Заур. С помощью психоанализа он прикинул, кто бы это мог сделать, и остановился на нескольких конкретных лицах. И расчёт его оказался на сто процентов верен. Так впервые увлечение психологией сослужило Сергею добрую службу. Он нашёл воров и вернул свои вещи. Не все, конечно, во всяком случае книга «Мастера» вновь оказалась в его тумбочке.
Пахоменко с сослуживцами из спортроты почти не общался, контингент там был известный, в интеллектуальном плане слабо развитый. С ними Сергею было не интересно. Кавказцы только и знали, что занимались спортом, до умопомрачения накачивали мышцы, поднимали тяжёлые гири и штанги, готовились к будущим рекордам. Пахоменко же сдружился с курсантом авиаучилища, своим тёзкой Сергеем Быковским, сыном знаменитого космонавта Валерия Фёдоровича Быковского, полковника, дважды героя Советского Союза.
Помимо воровства в Качинском училище были и другие негативные явления. Начальник физподготовки Игорь Васильевич Сурков проворачивал нечистые махинации. Он договаривался с видными олимпийскими чемпионами, с мастерами спорта, платил им деньги, и те, выступали от училища на многочисленных армейских соревнованиях и чемпионатах. Естественно, занимали первые места, что и надо было майору Суркову. На него, от высшего начальства, сыпались поощрения и награды, училище считалось одним из лучших в стране по физподготовке.
После кражи генеральских кроссовок, фортуна неожиданно отвернулась от Сергея Пахоменко. Дело в том, что вор подбросил украденную обувь в его тумбочку, когда Сергей находился в госпитале. Разразился крупный скандал, дневальных сняли с должности, лафа их закончилась. Рядового Пахоменко перевели в охрану, – он патрулировал периметр авиационного училища, следил, чтобы курсанты не лазили через забор, не проделывали в нём отверстий. Благодаря новой должности Сергей со всеми подружился и его узнало всё Качинское училище от солдата до генерала. Сам комбат, при встрече, здоровался с ним за руку как с равным, офицеры были все его хорошие приятели, не говоря уже о прапорщиках и курсантах. Пахоменко подружился с супругой генерала, начальника Качинского авиационного училища, Железняк Валентиной Михайловной. Она была заведующей библиотеки и Сергей, благодаря ей, имел в библиотеке свой собственный кабинет для занятий. Генеральша частенько угощала Сергея чаем, занимала деньги на неотложные солдатские нужды.
Однажды к Пахоменко приехали из Ростова родители. Сергей познакомил их с Валентиной Михайловной. После она наедине заинтересованно спросила у Пахоменко: «А кем работает твоя мама?» – «Простой рабочей на «Роствертоле», – охотно ответил Сергей. «Как простой рабочей? – искренне удивилась генеральша. – А я думала, что она пианистка или художница. У неё такие идеально ухоженные, холёные руки, можно сказать – просто аристократические! Аж я позавидовала невольно... Она, наверное, по дому ничего не делает?» – «Да, всё делает отец: стирает, убирает, готовит, на базар бегает. Ещё и завтрак ей в постель подаёт на подносе, как генеральше», – скептически хмыкнул Сергей. «Вот как?.. – покрутила головой Валентина Михайловна. – Я – и то всё сама в семье делаю, лакеев не держу, и муж мне в постель завтраки не приносит!»
Что касается госпиталя, где неоднократно лежал Сергей, то причиной тому была его неудержимая страсть к приобретению редких, раритетных изданий, на которые уходило почти всё и без того скудное солдатское жалованье. Из положенных солдату трёх рублей у Сергея на руках оставался едва ли полтинник, на который, пойдя в увольнение в город, он покупал кекс и стакан фруктового сока. Оставшиеся двадцать пять копеек Пахоменко тратил на кино, которое было его любимым развлечением в армии, после чтения книг, конечно. Сергей, естественно, не доедал, его молодому неокрепшему организму не хватало витамин. Однажды в июне, в увольнении, он объелся незрелых жердёл и серьёзно отравился. Ночью у Пахоменко был страшный приступ, он еле дожил до утра. Дотянул только благодаря усилиям собственной железной воли, которую выработал на гражданке, повторяя ежеминутно: «Я должен дожить до утра! Я должен дожить до утра! Должен!..» Утром – еле встал с постели, ноги не держали ослабевшее тело, подкашивались. В санчасти потерял сознание. Сергея на машине отвезли в гарнизонный госпиталь. Положили в палату для тяжелобольных под капельницу. Через некоторое время у Пахоменко начался смертельный шок, его всего трясло, как в лихорадке, кровавая пена запеклась на губах. Он страшно хрипел и бился на кровати, которая буквально ходила под ним ходуном. Прибежали медсёстры, врачи. Ничего не могли с ним сделать. Вшестером держали, чтобы сделать укол. У Сергея пошла смертельная агония. Он посинел и перестал биться в руках врачей, благодаря чему медсестре наконец удалось найти иглой вену на его правой руке, которую мёртвой хваткой держали три здоровых мужика в белых медицинских халатах. Другую руку тоже сжимало трое. После укола Сергею стало лучше и он постепенно успокоился. Впоследствии лечащий врач говорил своему коллеге: «А ведь мы этого солдатика чуть не потеряли. Я думал – всё, не выживет. Но, слава богу, крепкий парнишка оказался! Выкарабкался с того света, считай!»
На втором году службы рядовой Пахоменко привлекался командованием авиационного училища к психологическому обследованию абитуриентов и курсантов. Проводил психологические тренинги и преподавал физиогномику, которую изучил на гражданке. Все знания по этим дисциплинам получены были кропотливым самообразованием. Сергей тогда не имел ещё университетского диплома. Однако, уровень его подготовки позволял самому быть преподавателем, самому обучать курсантов училища. И это, несомненно, было большим достижением с его стороны. Благодаря знанию множества методик психологического обследования, Пахоменко даже работал в качестве консультанта начальника психологической лаборатории КВВАУЛ. На эту, высокую для простого солдата, должность его рекомендовал сам заместитель командующего ВВС СКВО по психоотбору лётчиков и курсантов.
В конце службы Сергей получил от генерала, начальника Качинского авиационного училища, Почётную грамоту за отличную службу, чего удостаивается не каждый дембель!
Глава 5. Студенческие годы
Демобилизовавшись из армии, Сергей решил поступать в РГУ на отделение психологии философского факультета. Это было единственное отделение психологии на всём Северном Кавказе. Дело в том, что до 1975 года психология в Советском Союзе считалась лженаукой, и специалистов по этой дисциплине не готовили. Не было ни преподавателей, ни учебных заведений, а за «подпольное» занятие психологией – сажали!
В результате, для отделения психологии РГУ выделялось всего 25 мест на весь Северный Кавказ, так что поступать приезжали даже из Средней Азии: из Узбекистана, Туркмении... Конкурс был огромный: 18 человек на место! Поступить было практически невозможно, на вступительных экзаменах с треском проваливались даже школьные медалисты, которых в потоке было целых 36 человек! Никто не верил, что Сергей поступит на отделение психологии, даже он сам. Школьной программы он не знал, связей и знакомств у него не было, денег на взятки преподавателям – тоже. Сергею образно намекнули, что для того, чтобы поступить, – нужно купить машину!.. Не себе, естественно... Кое-кому...
В общем, шансов у Пахоменко не было никаких. Однако, наш герой обладал знанием магии и благодаря ей – поступил в университет! Подробнее об этом мы расскажем немного позже, в соответствующей главе. Раскроем технологию этого магического процесса...
Что касается вещей обыденных, то Сергей имел некоторые льготы: шесть лет непрерывного рабочего стажа, служба в Советской Армии, а самое главное, – год работы по специальности, психологом.
Все экзамены Сергей Пахоменко сдал на четвёрки, но проходной балл был выше. Нужно было сдать на пятёрки. Но благодаря неким магическим операциям и льготам – он всё-таки поступил. Учился Сергей на вечернем отделении, совмещая работу с занятиями. Жить было не на что, мать о нём почти не заботилась, и Пахоменко постоянно приходилось в поте лица зарабатывать себе на хлеб (зачастую – даже без масла!).
Группа психологов была едва ли не самой сильной на факультете: каждый второй имел уже к тому времени средне-специальное образование, каждый пятый – имел высшее образование. На отделении были журналистка одной из ростовских газет, зам директора техникума, кандидат наук... Но Пахоменко, благодаря своей кипучей, неутомимой энергии всегда был в центре внимания.
Поступление на отделение психологии далось ему нелегко, – сказывались последствия школьного не успевания. Вначале Сергей даже подумывал о репетиторах. Поделился своими соображениями с сердобольным отцом, и тот выделил сыну тысячу рублей на репетиторов. Но радость Сергея длилась недолго, мать нашла эту тысячу, бесцеремонно забрала себе и укатила с любовником развлекаться в столицу! Огорчению Сергея Пахоменко не было предела: он не мог понять, откуда у матери такое коварство? Но это ещё не всё. В конце концов, он всё-таки нанял репетиторов и с их помощью поступил в РГУ, случилось это 13 сентября 1983 года, а буквально через день,15 сентября, мать навсегда ушла из дома! И это после того, как она лживо заявляла, что рада его поступлению в университет... Дело было так.
Утром Сергей с отцом как всегда, позавтракав, ушли на работу. Мать ничем не выдала своего намерения, вела себя как обычно, и в то же время – уже приготовила камень за пазухой! Когда Сергей вечером вернулся из университета, – он не узнал своей квартиры: полупустой шифоньер стоял с распахнутыми дверцами. На полках не было дефицитных материных вещей, постельного белья, косметики. В коридоре исчезла вся материна обувь, на вешалке отсутствовали её пальто и дорогие шубы. Сергей испугался, он вначале подумал, что их квартиру ограбили, и хотел было уже бежать, заявлять в милицию, но приглядевшись внимательнее к неожиданному погрому, начал кое-что понимать. Дело в том, что воры, если конечно это были они, прихватив стиральную машину, не взяли почему-то телевизор. Так же на месте оказались все вещи отца и вещи Сергея, – пропали только предметы женского обихода. И Пахоменко понял, что вещи вывезла мать, – тайком, как воровка, пока никого не было дома. Она их попросту бросила. На столе сиротливо валялась оставленная матерью фотография сына. Она её не взяла. Порывая навсегда с прежней семьёй, она не взяла на память даже такую малость, – до того безразлична ей была судьба сына. Сергей поспешно спрятал фотографию, горько проглотив обиду...
Мать приезжала за вещами ещё два раза. Так же тайком подгоняла к подъезду грузовую машину и нанятые здоровяки-грузчики выносили из квартиры мебель и огромные узлы с вещами. На третий раз она спохватилась и попросила у Сергея на память фото.
– Зачем оно тебе в новой жизни? – скептически пожал плечами Пахоменко. – Нет, мама, – отрезано! Фотографии тебе я не дам.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнула обиженная отказом мать и, сердито хлопнув на прощание дверью, вышла из квартиры. Навсегда.
Узнав о случившемся, отец был в шоке. Он долго не мог прийти в себя, потрясённый предательством жены, а иначе это и не назовёшь. Сергей, как мог, утешал павшего духом отца, но и у самого у него скребли на душе кошки.
Я уже говорил, что Сергей совмещал учёбу в университете с работой. Трудился он в ростовском отделении Центрального научно-исследовательского института проекта стали и конструкций (сокращённо РО ЦНИИ ПСК) техником на полставки. Зарплата – 35 рублей в месяц. Не густо по брежневским временам! В институте проектировали металлические конструкции памятников, в частности тачанки под Батайском, стелы на Театральной площади, которую в народе в шутку прозвали «Хвост акулы», памятника в честь ростовской стачки 1902 года, на одноименном проспекте, ведущем на Западный. Памятник стоял на высоком холме, с которого открывалась широкая панорама на весь Ростов. Сооружён монумент был в 1974 году, и представлял собой композицию из двух гигантских фигур: на земле распростёртый, избитый казаками рабочий, а рядом с ним размахивает знаменем его товарищ. Совсем недавно в городе состоялся суд над неуловимой бандой братьев Толстопятовых, – знаменитых Фантомасов! И народная молва тотчас окрестила этих великанов памятником братьям Толстопятовым.
Работая в институте, Сергей в 1983 году познакомился с Вячеславом Васильевичем Петуховым (Петуховым-старшим), знахарем-травником, народным целителем, отцом талантливого ростовского поэта Бажена Петухова. Тот работал здесь инженером, был оригинальной, неординарной личностью. Петухов-старший сразу же выделил Сергея Пахоменко из общей серой массы сотрудников проектного института, сдружился с ним, хоть и был намного старше. Так, обычно, находят друг друга родственные души, отмеченные Божьей печатью таланта. Петухов-старший был первый, кому поведал Сергей о своих семейных неприятностях. А вскоре наступил день развода родителей: по фатальному совпадению – это был как раз день рождения Сергея Пахоменко. Но мать не захотела изменять дату судебного разбирательства, ей было по барабану. Она и раньше никогда не считалась с чувствами сына, ни разу за всю жизнь не отмечала его день рождения. Мало того, даже не поздравила его с круглой датой, с двадцатилетием! Сергею тогда было так горько и обидно... Поздравила его только девушка, с которой он встречался, Оля Рождественская, подарила дорогой французский одеколон.
С первых же дней учёбы в университете Сергей почувствовал, что собственного багажа знаний ему не хватает. Он многое не понимал, хоть и занимался усердно, не пропуская ни одной лекции, старательно конспектируя материал. И тогда он вновь прибегнул к помощи репетиторов, – с деньгами помог отец, и дело пошло. Пахоменко нанял репетиторов по всем дисциплинам, даже по психологии. Запомнилась репетитор по английскому языку Касинова Мира Рудольфовна, еврейка по национальности, – женщина знающая и остроумная. Лучший преподаватель английского в Ростове. В перерывах между занятиями рассказывала Сергею интересные случаи из своей жизни, о гитлеровской оккупации Ростова. В войну ей было 27 лет. Когда летом сорок второго немцы во второй раз подходили к Ростову, Миру Рудольфовну, прямо с кафедры, где она преподавала английский язык, вызвали в НКВД. Спросили: знает ли она немецкий? Она ответила, что в объёме школьной программы языком владеет. Тогда её посадили в будку чёрного грузовика с громкоговорителем, отвезли за город на передовую и всунули в руки текст с обращением к немецким солдатам, который она должна была читать. Наши части еле сдерживали рвавшихся в Ростов вооружённых до зубов фашистов, сидели в гиблых окопах с допотопными трёхлинеечками, пережидая мощную артподготовку германской тяжёлой артиллерии или бомбовые удары. А Мира Рудольфовна увещевала врага на плохом немецком языке, предлагая сдаваться в плен. Хотя на самом деле сдаваться впору было нашим солдатам! Она напоминала немцам, что они тоже пролетарии, что их эксплуатируют немецкие буржуи, которые и есть их истинные враги, а советские пролетарии, наоборот, – их друзья, и им лучше с ними поскорее объединиться и вместе свернуть башку Гитлеру и всей его фашистской своре! Немцы послушали эту большевистскую галиматью, посмеялись и стали стрелять по машине из всех видов оружия. Водитель нажал на педаль газа, и пропагандистская машина поспешно умчалась в город. На следующий день всех студентов и преподавателей РГУ, в том числе и Миру Рудольфовну, отправили за город рыть окопы и противотанковые рвы. Они работали весь день, как проклятые, кидали лопатами землю до изнеможения. Вечером она, еле волоча ноги от усталости, вернулась домой и застала во дворе своего частного дома (жили они с мужем на Нахичевани) трёх упитанных немцев, мирно распивавших из её блюдцев чай. Муж в шоке удалился к соседям. Оказывается, пока она была на оборонных работах, немцы обошли наши войска и ворвались в город со стороны железнодорожного вокзала. Едва взглянув на Миру Рудольфовну, немцы сразу же определили её национальную принадлежность. Один из них посоветовал: «Фрау, вам лучше скорее покинуть город. Мы – передовые части, мы простые дойчен зольдатен. Но за нами следом идут части «СС»!.. Уходите пока не поздно». Ночью супруги решили бежать за Дон. Все переправы были уже взорваны, и им пришлось переплывать реку вплавь. Муж одной рукой грёб, а в другой, высоко поднятой над водой, держал свою кандидатскую диссертацию по математике. И смех и грех, в общем.
Упорно занимаясь с репетиторами, Сергей вскоре нагнал своих однокурсников и больше не отставал. Причём многие предметы, которые он годами не учил в школе, например, математику, Пахоменко осваивал за какой-нибудь месяц. В свою очередь он принёс в университет свои эзотерические знания, которыми заинтересовались не только многие студенты и студентки, но даже преподаватели. Впоследствии некоторые преподаватели даже стали его учениками и клиентами.
Не обходил вниманием Сергея и женский пол. Пахоменко был очень общительным и весёлым, любил шутить, и однокурсницы отвечали ему тем же. Одна из них даже написала на него шуточную характеристику, где были такие строки: «Сергей Анатольевич... человек очень сомнительного поведения: избалован женским вниманием... Очень не похож на ростовских жителей... Всё время находится на диете, угощенья не берёт, наверное боится, что поправится или отравится... Спит в тумбочке, жуёт спички, грызёт по ночам батареи, ездит в командировки на Юпитер и Венеру». В конце этого комического документа, вместо подписи три интригующие буквы: «Т.В.С.»
Сергей Пахоменко проявил себя на курсе столь ярко, что уже через месяц обучения на первом курсе зам декана факультета рекомендовал его работать психологом в профцентре Ленинского района. Проработай он там какой-нибудь год, – и стал бы Пахоменко зав кафедрой психологии. Сергей не только учился, но и активно включился в общественную жизнь университета, участвовал в различных конференциях.
Столь тяжёлые нагрузки, которые Сергей добровольно на себя взвалил, вскоре дали о себе знать. Ведь он вёл поистине нечеловеческий образ жизни: утром, ни свет ни заря, – на работу, после смены – обучение на вечернем отделении университета, в выходные – занятия с репетиторами. Да плюс к этому увлечение эзотерикой – для души: йога, изнурительные многочасовые медитации, плюс неприятности в семье, развод родителей... Пахоменко не доедал, получая нищенскую зарплату, не досыпал, после «сумасшедшего» дня домой попадал после двенадцати ночи. Всё это не могло сказаться на его здоровье. Первым приближение кризиса у своего друга заметил Петухов-старший, как всегда витиевато предостерёг: «Сергей, остановись! Ты стоишь там, где находятся боги. Ты уже вполне созрел для этого духовно. Но твоё физическое тело не выдержит... Ты рискуешь плохо кончить. Можешь даже сойти с ума!»
И народный целитель оказался на сто процентов прав. Вскоре у Пахоменко случился бурный нервный срыв, он заболел, его постоянно мучили тяжёлые головные боли. Сергей не смог посещать занятия в университете, и вынужден был в 1984 году взять академический отпуск.
Сергей Пахоменко хорошо танцевал, по его выражению – был лучшим танцором в городе. Предпочитал новые, только входившие в моду западные танцы: джаз, рок, диско. Его привлекали темпераментные танцы, так как и сам Пахоменко был натурой кипучей и жизнедеятельной. В 1978 году он первыё создал аэробику (ещё до появления официальной!), придумал делать зарядку под музыку. Ещё до поступления в университет, Сергей посещал студенческие вечеринки, танцевальные вечера, праздники, дискотеки. На танцах никогда не стеснялся, приглашал даже девушек намного его старше, танцевал с француженками. Любовь к танцам, а главное умение танцевать появились у него ещё в школе. Как уже было написано выше, Сергей часто гостил у родственников на Украине, где общался со своими старшими двоюродными братьями. Те часто брали его с собой на дискотеку. Там Сергей постепенно и выучился танцевать. В четырнадцать лет, ни капли не смущаясь, приглашал на танец восемнадцатилетних девушек. Этот опыт впоследствии пригодился ему в школе, где, на школьных вечерах он опять таки всегда был заводилой. Первым приглашал девушку на танец, когда все одноклассники смущённо жались по стенам. В танце Пахоменко много импровизировал, выдумывая новые неожиданные движения, либо оживляя старые. Западным танцам выучился из кинофильмов, внимательно следя за игрой и движениями актёров и голливудских звёзд
В 1982 году Пахоменко даже написал литературную работу о танцах, которая называлась: «Некоторые аспекты современного танца». Вот некоторые выдержки из неё:
«Хорошо танцевать – это прежде всего искусство, однако многие... превращают танец в изнурительный марафон. Танцуют: не кто красивее, а кто дольше. Это одна из главных ошибок».
«1. Танец должен быть произвольный (танцуйте как вам нравится и по своему настроению).
2. Помните об эстетике (представьте, что вы на сцене).
3. Фантазируйте (придумывайте новые движения, основываясь на старых, сочетая их)».
В танце Сергей не уступал зарубежным звёздам, иной раз копировал их движения. Подражал итальянскому актёру и певцу Адриано Челентано, особенно нравился Сергею его танец на бочке с виноградом из кинофильма «Укрощение строптивого». Пахоменко и в одежде пытался подражать своему кумиру: ходил в широкополой итальянской шляпе и длинном плаще. Ребята так и прозвали его: Челентано.
Пахоменко был целеустремлённым человеком: если поставит перед собой какую-то цель – в лепёшку расшибётся, а выполнит! Отслужив в армии, он подумал: если его знало всё Качинское авиационное училище вплоть до генерала, то почему бы не сделать этого же в Ростове? И он решил добиться того, чтобы его знал весь город! И не просто весь город, а самые талантливые, выдающиеся мастера своего дела. Сергей обратился к своим старым связям по школе дельтапланеристов, стал знакомиться с друзьями друзей, заимел связи среди антикваров и коллекционеров. Вскоре у Пахоменко появилось много новых друзей: лучший портной Ростова, лучший цирюльник, лучший косметолог, лучший мастер музыкальной аппаратуры, лучший фотограф, лучший краснодеревщик... Это были очень интересные люди, так цирюльник, мастер модельер, Лида Глушкова по обмену опытом работала с выдающимися парикмахерами бывшей ГДР. Пока Лидия виртуозно стригла своего клиента, работавшая рядом немка, раскрыв рот, следила за её умелыми действиями. Глушкова буквально за несколько минут превратила неухоженную, спутанную копну волос битловатого парня в элегантную причёску и пригласила следующего клиента. В конце рабочего дня немка поинтересовалась у Лидии сколько человек она обычно обслуживает за смену. «Около семнадцати, – ничуть не гордясь, ответила мастер модельер. – У нас план такой, нельзя меньше». – «А я всего троих, – смущённо призналась немка. – И у нас в ГДР это считается очень много!»
Знакомые мастера обслуживали Сергея Пахоменко бесплатно: портной Александр Глухенький сшил джинсы из лучшего катона, по собственному дизайну Сергея, краснодеревщик (единственный в Ростове), которого звали Пётр Иванович Хоменко, смастерил для Пахоменко очень удобное, оригинальное кресло в стиле XIX века, мастер модельер Лидия Глушкова всю жизнь стригла Сергея. Мастера были столь высокого класса, что знакомые и друзья буквально записывались в очередь, чтобы попасть к ним. Но они обслуживали не всех, а выборочно, процентов пятьдесят желающих отсеивали. Их услугами пользовались первые люди города: обкомовцы, директора крупных промышленных предприятий, высшие чины МВД, ректоры вузов. И среди этих высоких начальников был и Сергей Пахоменко – обыкновенный студент РГУ, подрабатывавший лаборантом в научно-исследовательском институте. Кстати, мастера предлагали ему решить проблему с работой, обещали устроить хоть в обком партии, но из-за природной скромности наш герой не воспользовался столь лестными предложениями.
Эта черта характера приносила Сергею массу неприятностей, перерастая порой в комплекс стеснительности, так что наш герой, в конце концов, решил избавиться от него. Избавляться решил оригинальным способом, – сконцентрировав на себе внимание окружающих. Пахоменко надевал белоснежную рубашку, небольшой французский галстук чёрного цвета и – вместо брюк, – шорты! И в такой виде выходил на улицу. А что это были за времена, хорошо знают люди старшего поколения, заставшие их. Тогда, за появление на улице в шортах, милиция могла оштрафовать на двадцать пять рублей! Шорты в Советском Союзе дозволялось носить только подданным иностранных государств. Когда Пахоменко шёл этаким франтом по главной улице Энгельса, прохожие принимали его за иностранца. В рабочих кварталах – за ненормального. В районе Сельмаша двое идущих ему навстречу рабочих удивлённо раскрыли рты. «Смотри, чувак в трусах и в галстуке идёт», – подтолкнул локтем один другого. Уличные мальчишки показывали на Сергея пальцами и кричали: «Гля, бойскаут американский пошёл, давайте набьём ему морду!» Труднее всего было в общественном транспорте. Как только Пахоменко садился в автобус или троллейбус, – десятки глаз сразу же устремлялись на него, и не оставляли в покое, всё время, пока он не выходил на нужной остановке. Минут двадцать – тридцать Пахоменко ехал, просвечиваемый до дна души этим своеобразным рентгеном. Зайдя однажды в мебельный магазин на Северном, услышал реплику какой-то сердобольной женщины: «Милок, что ж ты в таком затрапезном виде ходишь, срамишься? Неужели денег на брюки не заработал?» Когда Сергей стал работать в РНИИ АКХ, не изменил своей привычки, – продолжал носить шорты. Коллеги по работе, встретив его на улице, не узнавали, принимая за интуриста. Директор института вызвал однажды в свой кабинет: «Сергей Анатольевич, что ж вы почётное звание советского инженера позорите, разгуливаете в буржуазных шортах, как какой-нибудь южно-африканский плантатор? Нехорошо!..» Так или иначе, но Пахоменко добился поставленной цели, – навсегда покончил со стеснительностью. Стал вполне коммуникабельным, общительным человеком.
Это отразилось на его общении с новыми знакомыми и друзьями. Сергей вёл себя галантно и предупредительно. Когда ему оказывали услуги, – не оставался в долгу, чем мог одаривал своих друзей. Цирюльнику Лиде Глушковой подарил однажды букет, где было аж 20 сортов хризантем! Потом презентовал целых семь корзин цветов, – она еле дотащила их до такси, остановившийся водитель обалдел, при виде такого удивительного подарка. И наконец Пахоменко решил превзойти самого себя: он подарил Лиде букет редких, экзотических цветов, которых вообще не было в Советском Союзе. К необычному букету прилагалась своеобразная инструкция, составленная собственной рукой Пахоменко. Букет назывался «Мой цирюльник» и включал цветы из Америки, Африки и Японии. В «инструкции» приводилось подробное их описание. Это было настоящее чудо, не букет, а произведение искусства. Пахоменко мог делать и другие чудеса, иной раз доставал такую вещь, которую без помощи волшебства найти было просто невозможно! В кругу друзей его в шутку так и прозвали: маг и волшебник.
Неординарной личностью был краснодеревщик Хоменко. Лётчик-истребитель, герой Великой Отечественной… Его работа ценилась настолько, что иной раз ему заказывала мебель даже мебельная фабрика. Пётр Иванович изготавливал из дерева настоящие, неповторимые шедевры. Ни один специалист на фабрике не мог с ним сравниться. Он как-то рассказал Сергею о своём друге, однополчанине, который после войны служил в личной охране Хрущёва, был его телохранителем. Он являлся очевидцем ареста Берии, часто об этом рассказывал. Это была занимательная история с подробностями, которых нет ни в мемуарах самого Никиты Сергеевича, ни маршала Жукова, руководившего арестом всесильного сталинского фаворита.
Лаврентий Павлович никогда не расставался с большим потёртым портфелем, в котором были отнюдь не бумаги, – автомат ППС-43, похожий на немецкий «шмайсер». Когда заговор в Кремле созрел окончательно и всё было готово к аресту, Никита Сергеевич под каким-то вымышленным предлогом пригласил Берию в свой кабинет. За дверями стояли два хрущёвских охранника с пистолетами наготове, в кабинете, за шторами притаилось ещё несколько вооружённых людей: офицеры и генералы во главе с маршалом Жуковым. Ничего не подозревающий Берия размашисто вошёл в кабинет и тут друг Хоменко резко вырвал из его руки портфель, а остальные охранники Хрущёва и выскочившие из-за штор офицеры скрутили низверженному министру руки за спину и посадили на стул в угол. Никита Сергеевич тут же созвал экстренное совещание Политбюро. Пока высшие чины партии собирались, Берия из своего закутка яростно поливал матом присутствующих, а главное – самого Хрущёва. Грозился расстрелять их всех на Лубянке, если они его сейчас же не освободят. Когда кворум Политбюро ЦК был в сборе, Никита Сергеевич кратко обрисовал сложившуюся ситуацию и объявил повестку дня: перевыборы Первого секретаря партии. Сейчас же начались жаркие прения по поводу кандидатуры. Назывался кто угодно, только не Никита Сергеевич. Тогда он мигнул своим охранникам и Жукову, и те поспешно покинули помещение. Хрущёв быстро последовал вслед за ними, оставив членов Политбюро тет-а-тет с арестованным Берией. В дверях оглянулся: «Из кабинета никто не выйдет, пока вы не выберите Первого секретаря. И я надеюсь, – вы сделаете правильный выбор!» Хрущёв сделал акцент на слове «правильный», вышел и запер дверь на ключ. Велел Жукову выставить у кабинета охрану... Вот такая была история, по воспоминаниям однополчанина Петра Ивановича Хоменко.
Остальные мастера тоже знакомили Пахоменко со своими друзьями. Портной Александр Глухенький, который был ещё и коллекционером, свёл Сергея с обществом ростовских антикваров, в частности с Евгением Примеровым. Через Александра познакомился Пахоменко и с книголюбами, собирателями раритетных изданий. Все эти люди положительно влияли на него, тоже формировали Сергея как мастера. Эти люди были не только умелыми специалистами, но, по духу, патриотами своей Родины. А Сергей вышел из дворовой среды, где идеалом было всё западное, американское, где преклонялись перед фирменными джинсами, а на фотографии западных эстрадных певцов молились, как на иконы. Уличная шантрапа цинично оплёвывала всё советское, смеялась над подвигами советских бойцов в Великую Отечественную, смаковала анекдоты про Чапаева и Штирлица. Мастера же наоборот показали Сергею, что и русские люди могут делать прекрасные, качественные вещи, даже превосходящие штатовские образцы. Они научили Сергея любить и ценить отечественную культуру, историю России и СССР, свой родной город. Научили верить в свой народ.
Глава 6. Работа в РНИИ АКХ
В марте 1984 года Пахоменко устроился лаборантом в Ростовский научно-исследовательский институт Академии коммунального хозяйства имени К. Д. Памфилова. Она была создана в Москве в соответствии с решением июньского 1931 года Пленума ЦК ВКП(б), – такое название тогда носила будущая КПСС. Впоследствии Академия была награждена орденом Трудового Красного Знамени. Через год, в 1932 году, по решению того же Пленума в Ростове открылся научно-исследовательский институт, в который поступил работать Сергей. В 1951 году РНИИ был передан в ведение Академии коммунального хозяйства. Располагался институт на улице Текучёва, 207, недалеко от Мясокомбината.
Институт выполнял научно-исследовательские работы по ремонту и эксплуатации жилых зданий, водоснабжению и очистке воды, строительству, ремонту и эксплуатации дорог, санитарной очистке, озеленению населённых пунктов.
В институте было десять лабораторий. За семь лет пребывания в институте, Пахоменко работал в семи лабораториях, начав с простого лаборанта и дойдя до инженера и снабженца. Он хорошо помнит эти незабываемые годы, ведь именно в этом научно-исследовательском институте он встретил свою судьбу – будущую жену Татьяну, которую нежно любит до сих пор. Неудивительно поэтому, что Пахоменко запомнил названия всех лабораторий, в которых ему приходилось трудиться: строительная, где он был лаборантом, перспектив благоустройства городов и сельских населённых мест, – здесь его повысили уже до инженера, – механизации, озеленения, дорожно-строительная, водоснабжения и очистки воды и, наконец, – производственный отдел, где Сергей был инженером по снабжению. Кстати, в лаборатории озеленения Пахоменко трудился вместе с интересным человеком, продолжателем дела Мичурина, Н. Ф. Снитко. Этот талантливый биолог в 20-е годы действительно работал в команде самого И. В. Мичурина. Написал и издал книгу, практическое пособие «Садоводство на Дону», которую презентовал Сергею с трогательной дарственной надписью.
Благодаря своей кипучей натуре, неутомимой энергии, так и бьющей через край, умению хорошо танцевать и с выгодной стороны подать себя товарищам по работе, модно одеваться и элегантно себя вести, через какой-нибудь месяц Пахоменко знал уже весь институт. Это был феномен, подобного которому в стенах института ещё не бывало едва ли со дня его основания. Посудите сами: безвестного до той поры новичка, «зелёного» лаборанта вызывает к себе сам шеф, – директор научно-исследовательского института, и поручает ему тему, которую не может пробить целых два года! Тема, которую Сергею Пахоменко предстояло, кровь из носу, внедрить в производство по-научному называлась: «Внедрение вентиляции оранжерей для снижения заболеваемости декоративных растений и увеличения их урожайности». Лучшие умы института бились над внедрением этой темы в жизнь, но все их стараниях в пух и прах разбивались о непроницаемую консервативную стену, воздвигнутую производственниками на местах. Им попросту невыгодно было менять привычный образ работы, искать новые средства, рабочую силу, выкраивать на внедрение новейших разработок драгоценное время, которое можно с пользой потратить на выполнение производственного плана и в конце квартала получить заслуженную премию. Руководители хозяйств и предприятий, которые должны были применять у себя научные разработки исследовательского института по принудительной вентиляции оранжерей, доказывали директору РНИИ, что сделать это технически невозможно, что это не принесёт никакого положительного эффекта, а наоборот – даже повредит растениям и тому подобное. В общем, шла настоящая закулисная борьба, и директор института, который тоже имел в этом свой интерес, изнемогал. Толковых помощников не было, а сам он разорваться на части не мог. Вот почему он так обрадовался, когда в институте, в строительной лаборатории, появился деятельный, энергичный лаборант с задатками потенциального руководителя.
Вызвав в свой кабинет Сергея Пахоменко, директор изложил ему суть дела, пообещал премию и повышение в случае успешного внедрения темы, и направил в совхоз «Декоративные культуры» в Александровке.
– Поезжайте туда, Сергей Анатольевич, возглавите группу специалистов нашего института. Я думаю, вы не подведёте и оправдаете наши ожидания, ведь вы наша опора и единственная надежда в этом безнадёжном деле с внедрением вентиляционной установки. Не разочаруйте нас. Желаю вам удачи!
И Сергей как всегда энергично взялся за порученное дело. Поехал на место, ознакомился с ситуацией. Совхоз «Декоративные культуры» являлся специализированным предприятием; входил в то же министерство, что и НИИ, – в МЖКХ РСФСР. Занимался выпуском посадочного материала декоративных деревьев и кустарников, семян газонных трав для озеленения городов области и цветов для реализации населению. Причины неудачи с внедрением темы были банальные: в совхозе нужно было перестраивать технологию выращивания цветов, делать агрохимию, искать дополнительные средства и материалы. Куда лучше и спокойнее работать по старинке: ни шатко ни валко. Но Сергею Пахоменко повезло. Дело в том, что управляющим совхоза оказался его ближайший родственник, родной дядя Кучеров Николай Иванович. Он сразу же дал племяннику зелёный свет, подписал все соответствующие бумаги по внедрению вентиляционной установки и дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки. Сразу же, как по мановению волшебной палочки, нашлись и дополнительные средства, и люди. Сергей ездил в Проектный институт вентиляции на Сельмаше, что около Дворца культуры, за проектом вентиляционной установки. Потом её собирали в мастерских РНИИ АКХ.
Всё это время Сергей вплотную общался со специалистами института, тоже задействованными для разработки этой темы, в частности – с Татьяной Лопатиной, своей будущей женой. В институте они знакомы не были, близко сошлись и подружились только в совхозе «Декоративные культуры». Татьяна закончила биофак РГУ, в исследовательском институте работала инженером лаборатории озеленения городов и сельских населённых пунктов. В совхозе занималась различными опытами: производила замеры температуры почвы, высоты стебля цветов, влажности воздуха. Дело в том, что теплицы в Советском Союзе строили невысокие, всего 3 метра, в то время как на Западе они достигали шести метров. Зимой в отечественных теплицах было нормально, зато летом температура воздуха достигала пятидесяти – семидесяти градусов, влажность – ста процентов. Цветы в подобной немыслимой жаре и духоте, лишённые вентиляции – погибали. Хозяйства несли колоссальные убытки, но внедрять вентиляционные установки не хотели. Круг замыкался.
В совхозе «Декоративные культуры», который выращивал гвоздики, хризантемы, розы, всё же было несколько отсеков с вентиляцией. Чтобы доказать преимущество внедрения вентиляционных установок, Татьяна с коллегами производили два варианта сравнительных опытов: в отсеке, где была вентиляция, и – где отсутствовала. Они делали биометрические замеры, сравнивали цветоносы, диаметры цветков, процент растреснутых чашечек цветка декоративных культур, объём корневой системы, процент повреждённых растений грибными заболеваниями и насекомыми, сортность цветков.
Сергей, по долгу службы, каждый день виделся с Татьяной. Вечером, после работы, провожал её домой. Вскоре они стали встречаться и в выходные. Сергей водил её по ростовским церквям и храмам, устраивал своеобразные экскурсии. К тому времени он давно уже интересовался религией, сам был глубоко верующим человеком.
Татьяна тоже была крещена в православной церкви, родом из Батайска. Её прадед, Федот Сидорович Лопатин, – замечательная личность – жил в соседнем Койсуге, старинном поселении, куда в конце XVIII века переселились жители слободы Полуденка, располагавшейся на территории современной Нахичевани. Федот Лопатин был моряком, участвовал в Крымской войне, где геройски проявил себя во время обороны Севастополя, отправив на тот свет немало турок и их коварных союзников: англичан и французов. После войны стал боцманом на купеческом судне, ходил по Чёрному и Азовскому морям с грузом из Севастополя, в Таганрог, Ейск, Ростов. Вскоре облюбовал для жительства, тихий степной Койсуг, где и осел. Был избран старостой поселения. Его сын (Татьянин дед) Федот Федотович Лопатин был, что называется крепким хозяином, за что и поплатился при советской власти. В годы коллективизации его раскулачили, благо, что не угнали на Соловки. Впоследствии он участвовал в войне с Финляндией, штурмовал зимой 1940 года знаменитую линию Маннергейма, воевал в Великую Отечественную. Отец Татьяны Николай Федотович тоже сражался с фашистами, был контужен, с тяжёлыми боями прошёл Польшу, Венгрию, Чехословакию. Самое удивительное, что оба, – и отец, и сын – вернулись с войны живыми, провоевав с 1941 до самой победы. И это в то время, как на фронтах погибли миллионы советских солдат. Наверное, Бог их сохранил, не иначе!
Ещё до свадьбы с Сергеем, Татьяна поступила в аспирантуру при Академии, училась в Москве на очном отделении. Готовила к защите кандидатскую диссертацию, которая называлась по-научному длинно и витиевато: «Обоснование использования природного цеолита как компонента почвенных смесей для выращивания гвоздики ремонтантной». В 1992 году успешно защитила диссертацию. Одним из двух официальных оппонентов у неё была профессор Елизавета Захаровна Мантрова, – крупнейший специалист в Европе по цветоводству, мать известной народной артистки Инны Чуриковой.
После защиты диссертации Татьяна стала преподавателем, а затем – зам декана биофака РГУ (ныне Южный федеральный университет). У неё – около тридцати научных трудов, одно авторское свидетельство на изобретение, которое она оформила сама, без чьей-либо помощи, когда ей было 24 года...
Тонкий ценитель идеальной женской красоты, Пахоменко не случайно остановил свой выбор именно на Татьяне. Она на все сто процентов соответствовала его идеалу! В коллекции эротических фото и открыток Сергея Пахоменко разные лики, разные типы красоты.
– А какой из них ближе всех к вашему идеалу? – задала как-то вопрос в интервью корреспондент ростовской областной газеты «Наше время» Марина Каминская.
– Мой идеал женщины – это моя жена, – с гордостью ответил Пахоменко, любовно обнимая правой рукой сидевшую рядом супругу. – Греческий профиль, стройная фигурка – настоящая пушкинская Татьяна!
На стене его домашнего кабинета висит увеличенная до размеров плаката свадебная фотография четы Пахоменко. Стоящий на тротуаре жених элегантно подаёт руку выходящей из старинного экипажа невесте. Одетый в казачью форму кучер на козлах держит в руках вожжи. Лица невесты не видно, всё внимание зрителя устремляется на её туфельку, что по мнению Сергея Пахоменко, как раз по-пушкински. Свадьба проходила в ресторане ростовского ипподрома, там же наняли и экипаж.
Подивилась выбору сына и его мать. Татьяна, невеста Сергея, матери сразу же понравилась и выразила она своё мнение, как всегда, – по-своему оригинально.
– И как только такой сволочи досталась такая хорошая жена? – недоумевала она, не стесняясь присутствия сына. – Ну где у неё глаза были, спрашивается? Вокруг столько отличных парней, только свистнула бы – табуном за ней побежали... Нет же, позарилась на... прости господи, что скажешь...
Мы порой по долгу беседовали с Сергеем о новых временах в России, о новых нравах... Я категорично не принимал ничего нового, нахлынувшего в нашу страну мутным потоком с капиталистического Запада. Особенно меня возмущали пошлые конкурсы красоты. Я спросил, что думает об этом Пахоменко? Его ответ на вопрос, как он относится к современным конкурсам красоты, был для меня удивительным. Во-первых, Сергей признался, что и сам когда-то участвовал в ростовском городском конкурсе красоты и получил там титул самого элегантного, эрудированного и гармонично развитого мужчины. Во-вторых, самый интересный, на его взгляд, конкурс красоты проходил в Ростове в середине 80-х гг. прошлого века, ещё до повального увлечения званиями всяких там «мисс». На подиум того конкурса вышли лучшие косметологи не распавшегося ещё СССР – женщины от 20 до 60 лет.
– И вот тогда я понял, что женщина действительно может быть красива в любом возрасте, – сказал Пахоменко. – Такого соединения у конкурсанток красоты и интеллекта я больше нигде не встречал.
Кстати, по словам Сергея, и в тех женщинах, что изображены на старинных открытках и фотографиях, его привлекает не только красота обнажённого тела. И коллекцию он старается собрать такую, чтобы оживи эти дамы – можно было бы с ними и поговорить, например, об искусстве или на другие интеллектуальные темы.
Сергей показал себя в РНИИ АКХ только с лучшей стороны, так что, когда понадобилось, директор института выдал ему отличную характеристику. Он писал, что Пахоменко принимал участие в разработке и внедрении исследовательских работ, участвовал в проработке нескольких десятков научно-исследовательских тем. Проявил себя грамотным специалистом. Трудолюбив, обладает большим чувством ответственности за порученное дело, принципиален, дисциплинирован, исполнителен, инициативен. Пользуется заслуженным авторитетом среди сотрудников. Директор упоминал, что Пахоменко был редактором «Комсомольского прожектора» и заместителем секретаря комсомольской организации по идеологической работе.
А жизнь в институте шла своим чередом. После успешного внедрения в производство совхоза «Декоративные культуры» научной темы о вентиляции, Сергея Пахоменко перебросили в другую «горячую» точку – в той же строительной лаборатории. Теперь он занимался строительным сухими смесями.
Что меня поразило больше всего в этой истории, это то, что простой лаборант возглавляет группу научных работников с высшим университетским образованием по внедрению в жизнь одной из актуальных научных тем! Имея незаконченное высшее образование, работает на должности инженера, запросто вхож в кабинет директора института и, мало того, – даже преподаёт научные дисциплины кандидатам наук! Да, было в деятельности Сергея и такое, но об этом позже...
В строительной лаборатории Пахоменко подружился с Жолобовым Александром Леонидовичем, будущим профессором РИСИ (ныне Строительная академия), а затем – главным инженером ЖКХ Ворошиловского района. Его кандидатская и докторская диссертации рождались на глазах у Сергея и с его непосредственной помощью. Дело в том, что Пахоменко был не новичок в строительстве. В 1976 году он трудился на стройке простым рабочим, подрабатывал из-за катастрофической нехватки денег. Как и многие его друзья, он постоянно работал в нескольких местах. В 1980 году Сергей был инструктором по внедрению передовых методов строительного производства, принимал активное участие в возведении Кулешовского пищекомбината (Азов), СИиТО (Ростов-на-Дону, «Ростсельмаш»). Ему даже предлагали должность директора выставочного строительного павильона в парке Строителей. Но кандидатуру Пахоменко не утвердил Обком КПСС в связи с неимением им законченного высшего образования.
Вместе с Жолобовым Пахоменко принимал участие в разработке уникальной передовой технологии ремонта рулонных и мастичных материалов, а попросту говоря, –ремонта кровли здания без дополнительных затрат на материалы: рубероид и битум. Технология основана на восстановлении битумных материалов старой рулонной кровли: специальный гибкий нагревательный элемент укладывается на поверхность кровли. Битум под ним размягчается и растекается по поверхности, заполняя внутренние пустоты и поры. В комплект специального оборудования, помимо гибких нагревательных элементов, входят прикаточное устройство и понижающий трансформатор.
Неудивительно, что, работая в строительной лаборатории, Сергей стал читать лекции сотрудникам научно-исследовательского института, среди которых были даже кандидаты наук, вроде Александра Жолобова. Лекции Пахоменко были на различные темы: по передовым методикам строительной технологии, по философии, психологии. На свой страх и риск Сергей Пахоменко проводил занятия по истории религий, рассказывал об Иисусе Христе, о православии, крещении Руси, приводил выдержки из жития некоторых святых, в частности – протопопа Аввакума.
Однажды один из сотрудников института увидел у Сергея Библию. В перерыве он подошёл к нему, отвёл в сторону и предостерегающе шепнул:
– Сергей Анатольевич, а вы не боитесь держать у себя такую книгу? Ведь у вас могут быть из-за этого большие неприятности. Сами знаете, как на это смотрит высокое начальство... В случае чего – могут и уволить с работы! Так что вы подумайте, и лучше не приносите её сюда, читайте дома.
В связи с этим случаем Пахоменко вспомнил своего друга Николая Шибаева, которого в пятидесятых годах за веру в Бога исключили из Строительного института. Кто-то увидел его в церкви и донёс ректору, тот, в свою очередь, – в партийную организацию. Николая вызвали, что называется «на ковёр», парторг института устроил настоящий допрос с пристрастием, напрямую спросил, верит ли он в Бога? Николай, как истинный верующий, ответил «да». Как он мог лжесвидетельствовать перед Отцом Небесным, который всё видит и слышит! И Николая сначала выгнали из комсомола, а вскоре – и из института. Вот такие были времена и нравы...
Спустя десять лет Жолобов говорил Сергею Пахоменко:
– Сергей, вы поразительный человек! В то время, когда религия была под запретом, когда никто в руках не держал Библии, которую не издавали, когда запрещали крестить детей, исключая за это из партии, вы рассказывали нам о Моисее, Аврааме, Иисусе Христе... Всё это было для меня дикостью. Я просто обалдевал на ваших лекциях: вокруг разгул оголтелого атеизма, а тут как будто духовный оазис, – ваши живописные рассказы о тысячелетии крещения Руси, о православии, духовном возрождении человека... Подумать только, в советской Академии, и вдруг – о Христе!.. Это сейчас верить в Бога модно, а тогда истинно верующих можно было пересчитать по пальцам.
– Как, впрочем, и сейчас! – горько усмехнулся Пахоменко. – Дело в том, что сейчас вера у людей больше показная, поветрие такое наступило... Мода, как вы правильно выразились. Душой мало кто проникся.
– Тем не менее, вы, Сергей Анатольевич, своими лекциями тогда многих привели к Богу, – признался Александр Леонидович. – В том числе и меня...
В 1988 году Сергея Пахоменко перевели в производственный отдел инженером по снабжению. Почему, спросите, – именно снабженцем? А предыстория этого непонятного вроде бы назначения такова. Ещё лет семь назад, когда Сергей водил дружбу с Евгением Лобаевым, у них подобралась компания деловых ребят. Это уже была не та уличная шпана с Западного, с которой Пахоменко общался в детстве, а настоящая молодёжная элита. Все были модно, по-западному одеты, курили дорогие штатовские сигареты, слушали входившую тогда в моду рок-музыку. Некоторые уже тогда пытались делать деньги, проворачивая всяческие нелегальные махинации с фарцовкой импортными тряпками, перепродажей музыкальной аппаратуры, обменом валюты. Собирались на «хате», которая была на Семашко, прямо напротив Обкома партии. Так что порой даже дежурные обкомовские милиционеры забегали к ним на огонёк: выпить марочного вина, разжиться дорогими американскими сигаретами типа «Мальборо», «Кэмэл», «Филип Морэс».
В этой компании «деловых», как называли таких парней приблатнённые дворовые центровики, Пахоменко познакомился как-то с необычной, загадочной, одиозной личностью, – с Гришей Цейтлиным, – самым хитрым евреем в Ростове, как он сам отрекомендовался Сергею. Он поражал эрудицией, умом, беспринципностью, гонором и нахальством. «Вытереть ноги» об человека ему ничего не стоило. Даже об лучшего друга, которого он в глаза мог оскорбить и высмеять. Гриша глумился над всем святым, для него совершенно не существовало никаких авторитетов, а его бог была только его семья! Он мог обмануть даже своего собрата – еврея, что вовсе не присуще этому дружному, обособленному от чужаков-гоев, восточному народу. В то же время Гриша Цейтлин был талантливым, тонко чувствующим поэтом-лириком, в семидесятых пытался поступить в Литературный институт. Провалившись на вступительных экзаменах, вернулся в Ростов и занялся подпольным бизнесом.
Так или иначе, Пахоменко с Цейтлиным стали друзьями. Благодаря этой необычной дружбе Сергей прошёл великую еврейскую школу хитрости. А поучиться у Гриши Цейтлина было чему: он организовал нелегальную фотомастерскую. Делал и сбывал выпускникам ростовских школ фотоальбомы. Сергей Пахоменко стал его компаньоном. В то время таких людей, как Цейтлин, называли «цеховиками».
– Ты думаешь, – деньги это главное? – задавал он риторический вопрос Сергею, посвящая в святая святых – собственную, еврейскую, – самую сильную философию мира. – Нет, Серый, не главное. С деньгами и дурак что угодно сделает. А ты сделай без денег, на халяву! Вот тогда я памятник тебе поставлю, как Пушкину. Нерукотворный...
Себя Гриша Цейтлин величал «трутнем», – опять же исходя из своей философии. Дело в том, что всё человечество он делил на три неравные части: основная масса – материальные рабы (рабочие, колхозники, инженеры, директора заводов). В общем, все те, кто что-нибудь производит. Вторая категория людей, поменьше первой – творцы. Это те, кто что-нибудь сочиняет: писатели, художники, музыканты и так далее. И, наконец, третья группа, самая малочисленная, – трутни. Те, кто всё перечисленное выше потребляет.
– Но человек должен трудиться, так ещё в Библии сказано! – горячо возражал ему Сергей.
– Нет, человек должен творить, – утверждал Цейтлин.
– Человек должен учиться, – продолжал спорить Пахоменко.
– Нет, человек не должен учиться, он должен поглощать, – отвечал Цейтлин. – Кем, например, хочешь стать ты?
– Психологом.
– Чтобы обмануть ближнего, не нужно пять лет протирать штаны в университетской аудитории, – смеялся в ответ Цейтлин. – Ну, выучишься ты на психолога, что дальше?
– Поступлю в аспирантуру, буду готовить к защите кандидатскую диссертацию, – рисовал красочную картинку своего будущего Пахоменко.
– Ну и будешь после защиты канди-дубом! – издевался Цейтлин.
Настольной книгой, своеобразной библией, для него был роман Ильфа и Петрова «Золотой телёнок». Он всегда лежал у него на рабочем столе. Кумиром Гриши Цейтлина был, естественно, великий комбинатор Остап Бендер. Но не только он один.
– Как ты думаешь, кто самый великий человек XX века? – задавал он риторический вопрос Сергею Пахоменко и тут же сам на него отвечал. – Ты думаешь Ленин? Нет... Твой любимый в кавычках Гитлер? Опять ошибаешься... Эрнест Хемингуэй! Потому что он всегда делал то, что хотел, ни от кого не зависел. Захотел, поехал на войну в Испанию, захотел, перебрался на Кубу. Он был истинным творцом, а все остальные – всего лишь жалкие подобия людей... Серенькие людишки, материальные рабы... И ты со мной, Серый, не спорь, – я всегда прав!
Общаясь и работая в подпольной фотомастерской с Цейтлиным, Сергей Пахоменко приобрёл первые навыки снабженца. Именно здесь он научился доставать бумагу, картон, другие материалы; узнал, где можно сделать переплёт, как нанять нужного для их дела специалиста и сколько ему заплатить. Искусству общения с людьми тоже обучил его Цейтлин.
Сергей постоянно стремился наверх из того болота, в которое часто бросала его безжалостная судьба. И потому так окрылённо воспринимал всегда чужую поддержку. Помнил, как однажды, ещё учась в школе, услышал от отца такие слова (как раз получил очередную двойку): «Ничего, сынок, не горюй, – Маяковский тоже был двоечником!» Гриша Цейтлин произнёс как-то в их деловой компании:
– Сергей Пахоменко станет великим человеком! Попомните мои слова.
Сергей раскрыл рот от удивления. Он не поверил этому.
– Чушь, не может быть... Какой там великий, что ты городишь?
– Поверь мне, Серый, ты будешь гением, – стоял на своём Цейтлин. – Я многим предсказал судьбу, всё сошлось на сто процентов... Но самое интересное, – Сергею совершенно не важно, в какой области он прославится. Хоть в философии, хоть в собирании спичечных этикеток, хоть в поэзии.
– А я действительно написал недавно несколько стихотворений, первый раз в жизни, – признался Пахоменко.
– Дай почитать, – попросил Гриша Цейтлин. Взяв протянутые измятые листки, он несколько минут внимательно вчитывался в написанное, потом небрежно отбросил листы в сторону. Презрительно сказал:
– Нет, Серый, это не стихи, а простой пересказ. Рифмованная проза... Поэзия, настоящая поэзия – это что-то воздушно-музыкальное, это неземное... Поэзия – это не от человека, не от его несовершенного ума – от Бога!.. Вот я как-то написал стихи в метро, когда поступал в Литературный институт, так то стихи! Послушай... – и начинал читать свои стихи. Лёгкие, воздушные, музыкально-ритмические. Из уст его лилась настоящая, прекрасная лирика. Девицы лёгкого поведения, которых всегда было хоть пруд пруди в их весёлой компании, с замиранием сердца слушали это словесное чудо.
Закончив читать свои стихи, он принимался декламировать по памяти чужие. Гриша знал наизусть массу стихов различных поэтов: классиков, современных и начинающих стихотворцев. Долго и увлечённо рассказывал о поэзии, о секретах поэтического мастерства, о судьбах поэтов. Помимо поэзии, он всерьёз увлекался творчеством своего кумира – Хемингуэя, а также Франца Кафки. Любил и ценил философию Иммануила Канта и Фридриха Ницше, в разговорах часто цитировал некоторые их высказывания. Отдельной темой шли воспоминания о весёлых кутежах в общежитии Литературного института.
– Был у нас на абитуре один поэт – как две капли воды походил на Есенина, – рассказывал Гриша. – Ночью, после двенадцати, бродил по общаге, барабанил во все комнаты. Когда ему открывали, представлялся: «Здравствуйте! Я – Есенин! Давайте выпьем водки, у меня есть». Другой скидывался физиономией на Гойко Митича: повязал длинные волосы женской косынкой, сзади воткнул петушиное перо, – Чингачгук да и только... Третий влюбился в одну детскую поэтессу из Питера: жене послал письмо с требованием развода, а когда поэтесса ему не дала (у неё уже был в постели очередной клиент) – выбросился с третьего этажа!.. Весело в общем было...
Гриша Цейтлин умудрился проехать в Москву и обратно бесплатно, пересаживаясь с электрички на электричку, а где и на попутных машинах – автостопом. В общежитии Литинститута пил полмесяца за счёт бесшабашных собутыльников-абитуриентов, вроде Есенина и Гойко Митича. Обедал и ужинал исключительно в ресторане Центрального Дома литераторов имени небезызвестного А. А. Фадеева, познакомившись со знаменитыми столичными поэтами Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским и другими евреями. Причём платили за обед сами мэтры, угощая от щедрот своих талантливого провинциала, собрата по перу. Так что, в результате всех этих комбинаций, Цейтлин привёз назад 200 рублей, которые брал в Москву, целыми.
В конце концов, Сергей Пахоменко с Гришей Цейтлиным расстались. Сергей понял, что между ними нет ничего общего, что Цейтлин прохиндей, обманщик и вообще плохой человек, на которого нельзя положиться. К тому же, Сергей, больше не жаждал стать миллионером, чего горячо желал в детстве. Деньги его больше не привлекали, как Цейтлина. При расставании, Пахоменко сказал Грише: «Твоя философия действительно самая сильная, но придёт время, и я создам более сильную философию!»
Пути бывших друзей разошлись. Цейтлин в восьмидесятых годах стал одним из первых в Ростове миллионеров, в годы Ельцинского правления, состоял в команде Чуба, был депутатом городской Думы. В лихие девяностые – перебрался в Германию.
Благодаря еврейской школе Цейтлина Сергей Пахоменко стал лучшим снабженцем Ростова. Поэтому его и поставили на эту должность в РНИИ АКХ. Он часто ездил получать различные материалы на базу «Упрснабсбыт» на Доватора. Как правило, его машина загружалась самой первой, в то время как остальные часами выстаивали в длинных очередях. Сергей мог войти в доверие к любому чиновнику, особенно к женщинам, и те подписывали любые бумаги, порой даже не смотря, что в них написано. Он мог достать любую, самую дефицитную вещь. За помощью к нему обращались руководители лабораторий, научные сотрудники и даже директор института. И Пахоменко, как правило, никому не отказывал.
Работая снабженцем, Сергей исколесил практически весь Советский Союз: был в Москве, Питере, Минске, Харькове, Воронеже, Краснодаре. В Минске, на тракторном заводе, получал экспериментальный «Беларус». В столицу ездил в основном в министерство. Однажды, осенью 1989 года, Сергея послали на месяц в командировку в Москву, в Академию коммунального хозяйства. Там он познакомился с парторгом, который предложил Пахоменко выйти вместе с коллективом Академии 7 ноября на демонстрацию. (Это была предпоследняя официальная демонстрация при Горбачёве в честь Октябрьской революции перед развалом СССР). Сергей с радостью согласился, и хоть не был коммунистом – с гордостью нёс красный транспарант, на котором было написано: «Слава КПСС!» Ещё бы, – ведь торжественное шествие на Красной площади снимало центральное телевидение, а он как раз шёл в первых рядах демонстрантов.
Позже Сергею говорили, что видели его крупным планом в программе «Время», дававшей праздничный репортаж с Красной площади. Цирюльник Лида Глушкова просто была в восторге, заметив в ликующей толпе демонстрантов знакомое лицо своего друга. И это был не первый случай: как-то позвонил по телефону отец и сказал, что его показывают по телевизору. Сергей быстро включил свой «Горизонт». Там демонстрировали анонс художественного фильма о Гражданской войне на Дону «Оглашению не подлежит», в котором Сергей снимался в эпизодической роли. Как раз показывали завершающие кадры разоружения белоказаков, среди которых с поднятыми вверх руками стоял и Пахоменко. Картину снимала киностудия «Мосфильм». Съёмки проходили в станице Старочеркасской и её окрестностях. В фильме были задействованы такие известные актёры, как Спиридонов, – на роли Будённого, Васильев, игравший главаря банды.
В общем, Пахоменко был разносторонне развитой личностью и пробовал себя во многих сферах деятельности, разве что только не летал в космос. И то, думаю, не отказался бы, если б появилась такая возможность! Об его профессиональной активности, трудолюбии, многих способностях и талантах узнали даже в пролетарском исполкоме. (Научно-исследовательский институт, где работал Сергей, находился в Пролетарском районе). Кстати, секретарём пролетарского райкома партии в то время был будущий глава областной организации В. Ф. Чуб. Председатель исполкома В. В. Усачёв связался как-то по телефону с директором РНИИ АКХ Гордеевым-Гавриковым и попросил временно отпустить Пахоменко в исполком – поработать заведующим переписи населения. Шеф дал добро, и Сергей на полгода ушёл работать в исполком. В подчинении у него был штат из пятисот счётчиков. Он никогда ещё не руководил таким огромным коллективом, но с поставленной задачей как всегда справился успешно. После проведения переписи населения Пролетарского района Пахоменко была объявлена благодарность от Совета Министров СССР. Тогда это считалось очень высокой наградой!
Сергей Пахоменко начал заниматься и научной деятельностью: в соавторстве с другом и коллегой по работе Жученко Анатолием Петровичем опубликовал первые теоретические работы в Москве, в популярных всесоюзных журналах, которые тогда продавались в любом киоске «Союзпечати». Это сейчас их днём с огнём не сыщешь.
Необходимым навыкам снабженца Сергей обучил и свою жену, Татьяну. Раскрыл ей основные тайны ремесла, почерпнутые из самой сильной в мире еврейской философии Гриши Цейтлина. И Татьяна вскоре наловчилась выбивать в министерстве деньги на разработку новых научных тем. Как-то в Москве ей пришлось общаться аж с тремя министрами, которые должны были завизировать её бумаги: с министром здравоохранения, которым тогда был Чазов, министром угольной промышленности и – коммунального хозяйства. Татьяне было всего двадцать пять лет, но она, внутренне взбадривая себя, решительно шагнула в приёмную министра угольной промышленности. Через час томительного ожидания её пригласили в кабинет.
– Кто вас сюда прислал, девушка? – удивлённо вскинул брови министр, увидев столь юную посетительницу.
– Меня с работы прислали... Вот подпишите, пожалуйста, документы, – не растерялась Татьяна, сунув высокому чиновнику свои бумаги.
– Это что? – недовольно скривился министр.
– Нам необходимы средства на научную тему в рамках решения республиканской программы по цеолиту, – засыпала его профессиональными терминами Татьяна.
– Какая тема? Как вы её собираетесь решать? – продолжал недоумевать министр. Сразу было видно, что специализация РНИИ АКХ далека от интересов его угольной отрасли и он не придаёт его деятельности большого значения. – Девушка, у меня горят миллиардные контракты с западными партнёрами, а вы мне тут о каком-то цеолите толкуете и проблемах ЖКХ! Приехали из Ростова в Москву... Неужели не могли всё это на месте решить? И хотелось вам в такую даль ехать?
– Хочешь, не хочешь, а надо, – притворно вздохнула Татьяна. – Подпишите, пожалуйста, бумаги и я пойду. Не хочу у вас драгоценное время отнимать!
– Юная леди знает, чего она не хочет, – лукаво улыбнулся министр и, быстро взяв дорогую, импортную ручку, размашисто подмахнул документ.
Наряду с работой в научно-исследовательском институте Сергей продолжал повышать своё образование в высшем учебном заведении: в 1988 году Пролетарский райком партии направил его на учёбу в университет Марксизма-Ленинизма. Пахоменко занимался на отделении Истории религий. Вместе с ним слушателями были: заведующая ростовским планетарием, начальник отдела кадров железнодорожного вокзала, – другие примечательные люди города. Сергей познакомился с майором транспортной милиции Владимиром Васильевичем Даниным, – замечательной личностью. Его отец был военным. После Великой Отечественной попал служить в Польшу, здесь его семья близко сошлась и подружилась с маршалом Советского Союза Константином Константиновичем Рокоссовским, поляком по национальности. Рокоссовский в то время был министром национальной обороны народной Польши и одновременно – заместителем председателя Совета Министров этой республики. Польское правительство присвоило ему звание маршала своих вооружённых сил. На фронтах Отечественной войны Рокоссовский был вторым по популярности военачальником после маршала Жукова. В 1930 году, в возрасте тридцати четырёх лет, командовал кавалерийской дивизией, в 1936 – возглавил кавалерийский корпус. Но тут стремительная карьера молодого комкора внезапно оборвалась: в 1937 году, во время репрессий, Константин Константинович был арестован органами НКВД по ложному обвинению в шпионаже в пользу Польши и, почему-то, – Японии... Около трёх лет провёл в сталинском ГУЛАГЕ. Но духом не пал, виновным в абсурдном обвинении, топорно состряпанном на Лубянке, себя не признал, хоть и подвергался на допросах жестоким пыткам и издевательствам. В сороковом, когда репрессии пошли на спад, – вышел на свободу, вернулся в руководство Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Владимир Данин познакомил Сергея с ректором университета Марксизма-Ленинизма Николаем Ефимовичем Ерохиным, писателем-публицистом, выпустившем несколько книг. Здесь же на курсе Пахоменко познакомился с ещё одним писателем, правда, неформальным, – с ростовским поэтом Валерием Рюминым. Он тогда уже печатал свои стихи в городских газетах, и это считалось большим прогрессом! Рюмин тоже стал другом Пахоменко. Куратором Сергея был бывший священник, в 60-тые годы окончивший духовную семинарию, Николай Захарович Трохимчук. Он частенько бывал в гостях у Сергея, беседовал с ним на духовные темы, был блестяще образован и начитан. Свободно читал книги на старославянском языке, которых было много в коллекции Пахоменко. Познакомившись с дипломной работой Сергея по научному атеизму, которая называлась: «Насаждение христианства», предостерегающе заметил:
– Сергей Анатольевич, слишком смело вы в оном трактате излагаете свои соображения о религии. Это даже не дипломная работа, а скорее – политическая. Вы её пока не публикуйте, не надо... Наше общество хоть и идёт на всех парах к перестройке и гласности, но для таких писаний ещё не созрело.
Всё дело в том, что Пахоменко в этой работе вольно или невольно повторил ситуацию с персонажем Булгаковского романа «Мастер и Маргарита», поэтом Иваном Бездомным. Тот, как вы, надеюсь, помните, получив от редактора толстого литературного журнала Михаила Берлиоза заказ на большую антирелигиозную поэму, так увлёкся сюжетом, что изобразил Иисуса Христа – как действительно существовавшую личность! Пахоменко писал о проповеднической деятельности на юге Киевской Руси одного из двенадцати апостолов Христа, Андрее, и тоже показывал его как реально существовавшее лицо. И это в то время, когда, согласно канонам научного атеизма, считалось, что не было не только самого Иисуса Христа, но и его апостолов. И что сама Библия представляет собой сплошные выдумки и фальсификации. Однако, Сергей Пахоменко пишет в своей дипломной работе:
«Но вернёмся к миссионерской деятельности апостола Андрея. Начав свои проповеди на островах Ионического моря и в городах Малоазиатского побережья: Смирне (теперь Измир), Эфесе и других, а также в городе Византий,.. апостол Андрей создал там христианские общины и поставил епископов. Затем, окружённый своими учениками, он перебирается в Крым и Приазовье, где были расположены греческие города-колонии...»
В 1990 году Пахоменко успешно окончил университет Марксизма-Ленинизма и получил соответствующий диплом, дававший ему права профессионального лектора. Он мог теперь читать платные лекции от общества «Знание» (2 рубля 50 копеек за лекцию). В том же году он ушёл из РНИИ АКХ и стал работать зам директора РНИЦ РДТ (Центра диетического голодания). Через год, в 1991 году, перебрался в систему образования, – стал завкафедрой в городском лицее № 1 при РГУ. Потом был штатным психологом в Детском доме творчества Железнодорожного района. В общем, – потрудился на славу!
Но самое удивительное впереди! В 1993 году друг Сергея Пахоменко Виктор Евгеньевич Курьян предложил ему перейти работать в Москву заместителем директора по коммерческим вопросам в международный «ЭСКОМ-банк». В задачу Сергея входила организация информационного обслуживания сети банков в городе Ростове-на-Дону и области. Он стоял у истоков создания компьютерных сетей, когда об Интернете в нашем городе знали только понаслышке, а компьютеров было – раз, два и обчёлся. Компьютерная сеть, которую организовал Курьян, называлась «ЭСКОМ-400»; Пахоменко обошёл с Виктором все банки Ростова, делая выгодные коммерческие предложения. Для солидности, Сергей, уже занимавшийся тогда антиквариатом, носил документы в старинной кожаной папке тёмно-зелёного цвета, на которой было выбито «золотом» с дореволюционной орфографией: «Российское Общество капиталовъ и доходовъ. 1835 г.» Папка была красочно оформлена замысловатой узорчатой графикой, вверху – фотография Санкт-Петербурга. Папка вызывала у клиентов бурный восторг и удивление: шутка ли, – ей было почти сто шестьдесят лет! Никто в Ростове не мог похвастаться, что обладает такой редкой вещью, – только Пахоменко. Так же, в то время в Ростове, да и во всей России ещё не было никаких компьютерных сетей, «ЭСКОМ-банк» был пионером этого дела. Сергей заключил несколько коммерчески выгодных договоров, представлял интересы крупных китайских и панамских фирм, в частности «Patriot Dominion Corporation» и других.
Помимо всего прочего, Пахоменко занимался ещё общественной и политической деятельностью, участвовал в международной конференции по экологии. У себя на родине, в Ростове, Сергей организовал первый съезд Экологической партии Южной России (партии зелёных). На съезде он был избран генеральным секретарём партии. Интересен материал, сохранившийся с тех времён, написанный Пахоменко на злобу дня:
«Проблема выживания встала во весь рост на нашей многострадальной Донской земле и во всём мире. В конкретном плане нас объединяет озабоченность кризисным состоянием окружающей среды в южной России и других регионах страны и мира. Ведь мы живём во взаимосвязанном мире и должны завести порядок во взаимоотношениях между человеком и природой с тем, чтобы свести до минимума негативное воздействие на неё человеческой цивилизации. Сегодня нам всем необходимо мужество, чтобы объединиться и, преодолев инерцию обыденного ума, в сложной социально-экономической и политической обстановке найти позитивный выход из наших бед – КАК БЫТЬ?
...Безнравственная экономика породила экологическую катастрофу! Экономика, не имевшая нравственного критерия, и должна была привести к столь сложным экологическим проблемам, к тому состоянию природы, когда стало опасно пить воду, опасно дышать, опасно есть продукты, выращенные на нашей земле. Всё это – следствие нашего безнравственного отношения к природе, потребительского отношения к её богатствам, варварского, бездуховного к себе и другим людям. Мы должны осознать, что начинать следует с внутреннего мира человека, с экологии души самого человека... Без осознания человеком себя как малой, неотделимой части всей Природы мы не сможем радикально изменить нынешнее состояние окружающей среды...
Создаваемая партия – партия политическая, сознавая это, мы ставим перед собой цель: участие в правительстве республики, демонополизация идеологии; путём создания независимых оргкомитетов контроля и правового законодательства коренным образом изменить отношение правительства к человеку и среде его обитания...»
Пахоменко занимался экологическими проблемами на Дону и Юге России основательно и бескомпромиссно, что видно из приведённых выше выдержек из его доклада. Помимо теории он выезжал на места, проводил агитацию среди местного населения.
Часть III
Творческий человек
Глава 1. Поэт
Познакомился я с Сергеем Пахоменко в 1999 году, когда работал в издательстве Валерия Рюмина «Пегас». Как сейчас помню полупустой зал небольшого кафе на Центральном рынке. Здесь, за бокалом дешёвого пива или стаканом вина, традиционно проходили планёрки «Пегаса». Я скучал за крайним столиком у окна в ожидании Рюмина. Шеф мой как всегда запаздывал и я злился, то и дело поглядывая на часы. Не терпелось поскорее всё закончить и отправиться домой, на Северный. Наконец появился Рюмин в сопровождении плечистого бородатого крепыша высокого роста. Оба были с дипломатами, – у Валеры старый, побитый и обшарпанный, у незнакомца – новенький, отливающий светлым глянцем. Рюмин нас представил друг другу. Я крепко пожал протянутую руку незнакомца. Его фамилия Пахоменко сейчас же трансформировалась в моём сознании в героя Гражданской войны Пархоменко... Сергей, оказывается, знал Рюмина задолго до меня, познакомился с ним ещё в институте Марксизма-Ленинизма, где они оба учились, повышая политическую квалификацию.
Пахоменко уже издал в «Пегасе» книжку-малютку: «Афоризмы или практические советы автора», после чего, по его примеру, многие поэты принялись сочинять афоризмы и выпускать такого же формата книжки. Сейчас Сергей занимался изданием сборника своих стихов. Стихи у него были необычные, написанные нетрадиционным белым стихом. Да и сам он был необычный, неординарный, начиная с экстравагантного внешнего вида и заканчивая многочисленными увлечениями: помимо афоризмов и стихов Пахоменко всерьёз занимался научной философией и даже выработал свою, оригинальную концепцию мироздания (собственную философскую систему), изложив её в трактате «Мой мир». Ещё раньше осуществил издание в виде небольшой брошюры академического курса Физиогномики. Занимаясь более тридцати лет кропотливыми исследованиями собственной родословной, Сергей выпустил книгу «Мои предки». Это, поистине, уникальное исследование. И верно, мало кто может похвастаться знанием своей родословной, охватывающей 300-летний период! У Сергея сохранилась книга прадеда Миная Евтроповича с корявой надписью на внутренней стороне обложки: «Сия книга принадлежитъ Пахоменко Мина Евтроповъ. Месица марта 18 числа 1879 года». На стене в зале висит старинное, пожелтевшее от времени фото деда по матери Михаила Сафроновича Хита в белой каракулевой папахе на голове, в расшитом по мадьярской традиции узорчатыми шнурами, красочном гусарском мундире, с кавалерийской шашкой на боку.
Выпустив монографию «Мой мир» и угрохав на издание кучу денег, которых и так было в обрез, Сергей долгое время не решался что-либо издавать снова. И вот однажды, неожиданно позвонив мне поздним вечером, таинственно пригласил к себе. Намекнул, что есть весьма важное дело. Я пошёл, недоумевая по поводу столь позднего приглашения.
Заметно погрустневший Сергей провёл меня в свой кабинет и без обиняков, как обухом по голове, огорошил страшным признанием:
– Всё, Павел, я умираю! Рак... – и показал внушительных размеров шишку, вылезшую на груди, в верхней части.
– Ну что ты паникуешь, так уж сразу и рак? – попробовал я его успокоить. – Может, что другое?
– Я нисколько не паникую, а констатирую факт, – спокойно сказал Пахоменко. – Врач в БСМП сделал рентген, который показал опухоль... И пригласил я тебя не для того, чтобы выслушивать глупые соболезнования, а чтобы работать. Жить мне осталось недолго: от силы два-три месяца. За это время я должен успеть издать несколько намеченных книг, и главное – «Мои предки». Согласен ли ты мне помочь?
Я согласился отредактировать и перепечатать его произведения на пишущей машинке. Дело пошло быстро, так что он вскоре издал книгу своего друга Владимира Черкасова, который незадолго до этого умер, – «Марш бросок Пахоменко С. А. или «Дорога Жизни», и, конечно, «Мои предки». После переиздал афоризмы, а через некоторое время, проконсультировавшись у опытных врачей, узнал, что у него вовсе не рак, а обыкновенное скопление камней в желчных протоках.
Но, как бы там ни было, этот случай подстегнул его к изданию книг, сдвинул дело с мёртвой точки. Книги Сергея были изданы тысячными тиражами и были популярны среди читателей. «Марш бросок…» приобретали люди, интересующиеся целительством, нетрадиционными методами лечения, здоровым образом жизни. Книга «Мои предки» навела многих на мысль о своих собственных корнях, о своей родословной, генеалогическом древе и они тоже взялись за перо. А сборник афоризмов нашего героя был издан даже в Германии, чему немало способствовал его друг, поэт Владимир Лещенко.
В виду того, что мы в этой главе раскрываем Сергея Пахоменко, как оригинального поэта, то и перейдём теперь непосредственно к этой теме. Как я уже отмечал выше, стихи у Сергея были необычные, не вписывавшиеся в традиционный канон стихосложения, по которому, как по шпаргалке, писали стихи почти все окружающие его поэты. Сергей писал интуитивно, руководствуясь не накопленным опытом из ранее вычитанного у других, а – чувствами собственного сердца. Он мне признался как-то, что однажды, чтобы написать какое-то стихотворение, он ходил ночью на Северное городское кладбище (Сергей жил неподалёку, на улице Капустина) и там, сидя на чьей-то холодной надгробной плите, под зловещий крик ночных птиц и жуткое завывание кладбищенских бродячих собак, писал каскадом нахлынувшие враз строки.
– И не страшно было? – поинтересовался я, представив эту леденящую кровь картину, сродни кадрам из известной американской серии фильмов о «Пятнице тринадцатого...»
– Что значит страшно, не страшно? – пожал плечами Сергей Пахоменко, давая этим красноречивым жестом понять, что в мире всё относительно. – Конечно, страшно, если подходить с точки зрения обыкновенного человека. Но я перерос уже этот страх, стал на голову выше его. Посвящённые живут другими категориями...
– Посвящённые во что? – осторожно спросил я, смутно догадываясь, о чём пойдёт речь.
– Посвящённые в маги, в жрецы, в волшебники... Но об этом потом... Это тема для другого разговора, – сказал Сергей. – Я вообще стараюсь не распространяться об этом. Люди могут неправильно меня понять. Как-то была публикация на эту тему в газете «Мелиоратор Дона». Материал назывался «Колдуны». Там было интервью со мной корреспондента Малышенко. И я специально скрыл фамилию, чтобы не возбуждать кривотолков.
Как я уже упоминал выше, Сергей готовил к выпуску книгу своих стихов. Назывался сборник «Любви, любви я посвящаю всё». Оформляла книгу лучший художник-график Ростова, давний друг автора, Марина Валентиновна Ордынская. Она – член Союза художников, профессор ЮРГИ (Южно-Российского гуманитарного института) на факультете «Дизайна и искусства». Её работы экспонировались на многочисленных выставках, как в России, так и за рубежом: она выставлялась в Германии, Франции, Канаде, странах ближнего зарубежья. М. Ордынская – известный оформитель детских и взрослых книг, сотрудничает со многими региональными и столичными издательствами. Её графика и живопись хранятся в музеях и частных коллекциях многих стран мира. Супруг Марины Валентиновны, Александр Казимирович Ордынский, тоже примечательная личность: член Союза художников России, талантливый художник-юфелир. Участвовал в международной выставке миниатюр в Торонто (Канада, 1990 г.), имел персональные выставки в Москве и в родном городе (в музее Сурб-Хач, 1998 г.).
В сборнике Сергея Пахоменко «Любви, любви я посвящаю всё» была собрана любовная лирика поэта. Да, именно – поэта, потому что все данные для того, чтобы так называться у Пахоменко были. В стихах его, пусть и не зарифмованных, внешне непритязательных, написанных скромным, не выспренним языком, – живительным фейерверком било живое человеческое чувство! Его стиль и форма были чем-то сродни уитменовскому свободному стиху. Во всяком случае, равнодушным его творчество никого не оставляло. Стихами Сергея некоторые искренне восхищались, другие же, критикуя, не оставляли камня на камне. Так, Петухов старший (отец талантливого ростовского поэта Бажена Петухова) говорил, что у Пахоменко вообще не стихи, а чуть ли не записанная в столбик проза. Были и недоброжелатели, откровенно и категорично охаивавшие его поэзию. Одна молодая женщина, поэтесса, даже с вызовом швырнула подаренную книжку стихов обратно, чуть ли не в лицо автору. И назвала всё это чушью и галиматьёй.
Пахоменко, как истинный христианин, подставил недоброжелательнице, так сказать другую щеку. Виновато, по-детски наивно улыбаясь, он молча выслушивал насмешки, стойко переносил душевные оплеухи. В душе он всех прощал, не злобился, не отчаивался. Он был выше всей этой окололитературной суеты сует... Продолжал дарить людям радость общения со своей стихотворной книгой, открывая им свой богатый поэтический мир.
Что-либо продать из тиража было большой проблемой. Люди последнее время напрочь перестали интересоваться поэзией, переключив свой капризный читательский интерес на детективы и любовные романы. Пахоменко постоянно носил в своём объёмистом, пузатом дипломате несколько десятков экземпляров книжек своих стихов и при встрече с друзьями либо во время знакомства с новыми людьми неизменно презентовал свой скромный лирический сборник. Дома открывал заветную общую тетрадь и скрупулёзно, как истинный бизнесмен (а Сергей занимался и бизнесом), вписывал в определённые графы количество подаренных сборников, не забывая упомянуть фамилий тех, кому были подарены книжки. В другой формуляр заносил количество проданных экземпляров. Но таковых было значительно меньше первых. Соотношение примерно составляло один к десяти: то есть, на десять подаренных книг приходилась всего лишь одна проданная.
Но, не смотря ни на что, духом поэт не падал и продолжал заниматься своим делом, для которого его призвал в этот мир Всевышний: писать стихи, афоризмы, научные монографии, пополнял новыми редкими экземплярами антикварные коллекции, обучал учеников и исцелял пациентов.
Моё отношение к поэтическому творчеству Сергея было неоднозначным. Сам я тоже вот уже более двух десятков лет пишу стихи: поварился и в собственном соку, походил в многочисленные городские литобъединения. Закончил московский Литературный институт имени А.М. Горького. За это время повидал и явных графоманов и одарённых поэтов-самородков. Талант Сергея Пахоменко находится примерно посередине. Есть у него и блестящие удачи, есть вещи спорные, либо недоработанные. Впрочем, как и у любого пишущего. Сказать, чтобы стихи его мне очень уж нравились?.. Не стану кривить душой, нет. Но как бы там ни было, я не отрицаю, что это стихи, и стихи настоящие! Независимо от того нравятся они мне или нет. Сергей просто не придавал значения своим поэтическим способностям, не развивал свой талант, не работал скрупулёзно со словом, никогда не ходил ни в какие литгруппы или объединения начинающих стихотворцев. Я больше чем уверен, – походи он в своё время в такие творческие коллективы молодых – сейчас бы писал не хуже некоторых, а может быть, и лучше! Да у него ведь всё ещё впереди. Колдуны, как он сам признаётся в известном интервью в «Мелиораторе Дона», живут долго: примерно 100 – 150 лет!
Главное в стихах Сергея – это переполняющее их, бьющее через край чувство. Только на искреннем, исходящим из глубины сердца чувстве и держится каждое его творение. Чтобы не быть голословным, приведу небольшой отрывок из стихотворения «Божественная любовь»:
Когда душа пуста
И боль съедает до конца
Остаток сил моих,
Пусть некуда идти!
Пусть боль моя уйдёт в мечты!
Я выйду в степь, поле, лес,
Туда, где есть хоть краешек небес.
Я устремляю взгляд свой вверх,
Свой крик души.
Вон там моя звезда,
Вон там мой дух.
Прошу тебя, приди,
Молю тебя, помоги!
Я погибаю от тоски,
От несбывшейся мечты,
От одиночества и пустоты,
Молю тебя, приди!
Вот видите, прямо вопль души, а не стихи. Без всяких прикрас, недомолвок, пустой словесной эквилибристики – обнажённое человеческое чувство. Чуть ли не оголённый нерв, как у Высоцкого! Что особенно хочется отметить – читает свои стихи Сергей Пахоменко мастерски, стараясь интонационным произношением умело сгладить некоторые стилистические шероховатости формы. Читает умело, артистически, так что заслушаешься. И в результате одного этого – выигрывает! Умеет подать товар лицом. Не в пример некоторым, которые, даже написав хорошее стихотворение, – прочтут его так, что ничего не поймёшь, и кроме досады ничего в душе не останется. А от прослушивания стихов Пахоменко в авторском исполнении душа и сердце наполняются радостью; слушаешь и получаешь истинное наслаждение. И уже не замечаешь: рифмованные у него стихи или нет, есть в них поэтические образы и свежие находки или таковые отсутствуют... Великое дело – хорошо, с выражением прочитать свои стихи перед слушателями!
У Сергея было много знакомых, так же пишущих стихи. Со всеми поэтами он познакомился в основном через Рюмина, который издавал его книги. Поэт, бард и художник Евгений Живицын проиллюстрировал новое переиздание его афоризмов. Известный и весьма талантливый ростовский поэт, один из основателей, так называемой «Заозёрной» школы поэзии, Игорь Бондаревский верстал тексты его книг на компьютере. Поэт Александр Чепурин поставил спектакль-пантониму на его стихи, которая с успехом прошла в Областном краеведческом музее. Интересна личность ещё одного издателя, поэта и прозаика Евгения Рябцева.
В издательстве Рябцева, которое называлось сокращённо «Литфонд», Сергей издал книгу Черкасова «Марш бросок Пахоменко С. А. или «Дорога Жизни». Привлекли его прежде всего низкие расценки на полиграфические услуги, которые значились в прайс-листе Рябцева. Но это, увы, оказался бесплатный сыр в мышеловке. В процессе работы над книгой, аппетит у Рябцева разыгрался и он начал накручивать на первоначальную, якобы низкую сумму, всё новые и новые витки арифметических знаков. Так, что в конце концов книга оказалась дороже на добрую треть от первоначальной суммы.
Я одно время сотрудничал с Евгением Рябцевым, подрабатывая в его издательстве в качестве редактора. Как-то он послал своего коммерческого директора в одну типографию за счётом на полиграфические услуги. Я появился в «Литфонде» как раз в тот момент, когда Рябцев вертел в руках этот самый счёт, с трудом разбираясь в каракулях своего сотрудника. Самого коммерческого директора в кабинете шефа не было.
– Павел, привет! Хорошо, что пришёл, – обрадовался моему появлению Рябцев. – Я вот тут что-то не пойму, что он понаписал... Бе-гот-ня – шестьсот сорок пять рублей двадцать копеек... Это что такое? – по слогам прочитал директор «Литфонда».
– Как-как, Евгений Алексеевич? – переспросил я, не поняв, о чём он спрашивает.
– Беготня – шестьсот сорок пять рублей! – повторил Рябцев. – Не пойму, Павел, что такое беготня? Может, он намекает, что эти деньги причитаются ему, за то, что он бегал в типографию? Чаевые, так сказать?.. Во крохобор, мать твою... За беготню ему плати... А этого не хотел! – Рябцев скрутил и смачно сунул в сторону двери большую дулю.
– Фигушки я ему заплачу за беготню.
– Да нет, Евгений Алексеевич, он не это имел в виду, – начал объяснять я. – Он, видимо, спутал. Не беготня, нужно было написать, а «беговка». Это такая операция на специальном станке, чтобы книга хорошо открывалась. «Беговку» пробивают на передней и задней картонной обложке книги. Иначе, если не сделать «беговку», книжку трудно будет открыть, а первая и последняя страницы вообще оторвутся от общего блока.
Вот такая была история...
Сергей участвовал, как автор, в энциклопедии Рябцева «Культура Дона третьего тысячелетия». Заплатил тысячу рублей за небольшую автобиографическую статью, а потом ещё выкупал за свой счёт авторские экземпляры. Однажды, заехав по делам в «Литфонд», застал там Игоря Бондаревского и ещё какого-то новочеркасского поэта, привёзшего в виде презента Евгению Алексеевичу трёхлитровый баллон отменного донского первача-самогона. Правда, закуски было – кот наплакал. Директор «Литфонда» барственным жестом пригласил Пахоменко принять участие в весёлом застолье. Сергей был человек простой, без комплексов, и долго уговаривать его не пришлось. Он глушил дьявольски крепкий, огненный напиток наравне с остальными поэтами, к слову сказать – заядлыми выпивохами, пил как и они из одного стакана, так же занюхивал рукавом, только вот сигареткой не затягивался. Потому что давно завязал с дурной привычкой курить. Как бы там ни было, трёхлитровую посудину горилки они приговорили за один присест. Так что ещё и мало кое-кому показалось. Сергей подобным образом приобщался к поэтическому цеху, познавал ветреную, богемную жизнь литераторов изнутри.
Второе переиздание афоризмов и книгу «Мои предки» Сергей Пахоменко выпустил в издательстве Кривицкого, который хоть и брал довольно умеренную плату за свои труды, но гнал столько откровенного брака, что иной раз в отходы сбрасывалась чуть ли не треть тиража.
До Валерия Рюмина, с 1984 года, Пахоменко был знаком с талантливым российским поэтом Борисом Примеровым, жившим в Москве. Он считался одним из лучших стихотворцев страны. Во Франции ему присудили почётную премию по литературе и опубликовали книгу его стихов наряду с произведениями Есенина и Клюева. Вот как высоко ценили его европейцы! Борис часто приезжал на родину, в Ростов, и останавливался у своего старшего брата Евгения. Тот, как и Сергей Пахоменко, занимался антиквариатом; на почве совместного увлечения они и сдружились. Сергей, помимо коллекционирования предметов старины, писал стихи и ему было интересно пообщаться со столичной знаменитостью. Евгений познакомил его с Борисом. Пахоменко показал Борису Примерову всё своё творчество. Тому некоторые стихи понравились. Он отобрал пять штук и пообещал опубликовать их в каком-нибудь московском журнале. Через несколько лет знаменитого поэта не стало... У Пахоменко осталась только его посмертная газетная подборка стихов, подаренная старшим братом Бориса, Евгением. Кстати, перепечатывала эти стихи на машинке супруга Пахоменко Татьяна.
Сергей дружил с поэтессой, актрисой театра Горького Тамарой Кожуриной, ставшей впоследствии ведущей на ростовском телевидении, художником и поэтом Евгением Живицыным и другими.
Пахоменко выпустил компакт-диск со своими стихами, который заинтересовал многие радиостанции города. Его транслировали на «Эхо Ростова», «Радио Ростова». Но своеобразным пиком поэтических достижений Сергея явилось, можно сказать триумфальное выступление с чтением своих стихов в областной Филармонии. Поэту горячо аплодировала творческая элита города, цвет интеллигенции, известные учёные и преподаватели, спортсмены, врачи, предприниматели, представители администрации города и области, собравшиеся в тот раз в Филармонии на презентацию недавно выпущенной «Литфондом» энциклопедии по культуре Дона. Сергей Анатольевич помогал организовывать эту встречу. Бескорыстно, как истинный меценат.
Кстати, ростовская Филармония запомнилась ему ещё и по другому поводу. Именно здесь к Сергею Пахоменко пришло поэтическое вдохновение и он, под его влиянием, написал дома своё первое стихотворение. Было это давно, в 1983-ем году. Работал Сергей в то время в ЦНИ РО ПСК техником; здесь же, к слову сказать, трудился и его друг Петухов-старший. Пахоменко как-то пошёл в Филармонию на спектакль-пантомиму «Времена года». Спектакль был философский, в нём рассказывалось об одном несчастном человеке, который безуспешно ищет смысл жизни, но никак не может отыскать. Проходят годы, человек стареет, – а смысла всё нет. Человек мучается, страдает, – он не знает, куда идти, к какому берегу причалить... Сергей, сидя на первом ряду, не стесняясь соседей, плакал всё действие, – до такой степени было жалко потерянного человека, с которым невольно ассоциировал себя, собственные духовные поиски. Вернувшись домой, решил выразить свои чувства необычным образом, – в стихах, чего до этого никогда не бывало! Вернее, он даже ничего и не решал, стихи полились сами собой, за считанные минуты выстроившись на листах бумаги в нестройные столбцы. Сергей едва успевал их записывать, как будто его рукой водил по бумаге некто незримый, мудрый и всемогущий, живущий на небесах... Стихотворение называлось «Исток», и в нём Сергей Пахоменко попытался выразить свои философские искания о смысле жизни.
Не удержавшись, Сергей показал своё произведение знакомым ребятам – инструкторам обкома ВЛКСМ. Те сразу же раскритиковали начинающего стихотворца, категорично заявили, что так жестоко и откровенно писать нельзя. Да ещё на отвлечённую философскую тему... Мол, нужно писать о природе: о птичках певчих, полевых цветочках, о «братьях наших меньших», о любви, наконец. Товарищ Сергея Валерий Смирнов – заведующий отделения идеологии обкома комсомола – предложил показать «Исток» ведущей поэтессе области Елене Нестеровой. Она возглавляла областное литобъединение «Дон», как заботливая «литературная мама», нянчилась с многочисленными начинающими поэтами и поэтессами. Рекомендовала в печать их лучшие стихи, привлекала из Москвы выездные семинары издательства «Молодая Гвардия». Многим начинающим Елена Васильевна дала, так сказать путёвку в большую писательскую жизнь. По её рекомендации Ростиздат, который возглавлял Фёдор Фёдорович Баев, выпускал первые книжки стихов молодых литераторов.
Нестерова ознакомилась со стихотворением Пахоменко и написала от руки объективную, в общем-то не очень лестную рецензию. Отмечала отсутствие у автора элементарных стихотворных навыков, незнание техники и необходимых азов стихосложения. В то же время, отметила, что в стихотворении есть чувство, искренность... Пригласила автора посетить занятие литобъединения «Дон», для более углублённого разговора. Сергей обиделся. С горечью думал: «Ну как же она не поняла, что это не простое стихотворение, а философское! Что и написано-то оно только ради этой философской мысли о бренности земной жизни, о высоком духовном предназначении человека!»
На занятия «Дона» Пахоменко не пошёл, но заботливо сохранил листок с рецензией Елены Нестеровой. Впоследствии она трагически погибла, и таким образом у Сергея остался никому неизвестный автограф этой безвременно ушедшей из жизни, несомненно, талантливой поэтессы.
Второе произведение Сергей посвятил смыслу любви. Он давно заметил, что многие женщины безуспешно ищут идеальной любви. Об этом сняты десятки фильмов, написаны сотни повестей и романов. Но всё это не удовлетворяло Пахоменко, он решил написать своё и снова – в стихах. Так явилась на свет ода «Моя любовь», где автор попытался раскрыть философский смысл этого прекрасного человеческого чувства, найти ту идеальную любовь, к которой стремятся женщины. Впоследствии по этой оде и по стихотворению «Исток», которые Сергей считает своими лучшими достижениями, в Краеведческом музее был поставлен спектакль-пантомима. Помогал ставить и исполнял главную роль, как уже отмечалось выше, Александр Чепурин. Он возглавлял своеобразную артель поэтов-скоморохов с довольно экзотическими прозвищами: Бармалей, Старуха Шапокляк, Кащей Бессмертный. Они устраивали в различных литстудиях города забавные представления, перевоплощаясь в героев своих и чужих стихотворений, которые они представляли с помощью мимики и пантомимы. Чепурин, нарядившись в мешковатое чёрное трико, размахивал перед аудиторией игрушечным мечом, изображая Гамлета, а то вдруг бросался на воображаемого противника с самым всамделишным топором, когда, увлёкшись, входил в роль русского бунтовщика. Публика, естественно, шарахалась от этакой пантомимы в разные стороны. Сергей, из компании Чепурина, знал только Бармалея – анонимного алкоголика Мишу Дорошенко. Предлагал ему быть его учеником, точнее, – пациентом... Как и Чепурину.
Третье стихотворение, «Послание любимой», Сергей посвятил своей будущей супруге Татьяне. Поэтический шедевр был начертан гусиным пером и предварял огромный календарь за 1986 год с красочными гравюрами в стиле барокко известных французских живописцев. Такова предыстория начала поэтического творчества нашего героя Сергея Пахоменко.
Сергей неоднократно выступал с чтением своих стихов в Северо-Кавказском научном центре, где работал Юрий Андреевич Жданов (зять Сталина!), в родном РНИИ АКХ, в Республиканском центре подготовки мастеров-модельеров, что – на улице Красноармейской, на радио Дона. Кульминацией его поэтической карьеры было участие в Фестивале донской поэзии, что проходил в Лендворце.
Был на этом фестивале и я, продавал свои книги. Рядом встал со своими поэтическими сборниками и Сергей Пахоменко. Подошла известная в Ростове поэтесса Галина Койсужанка, повертела в руках книжку стихов Пахоменко.
– Девушка, купите мои стихи, – предложил сразу же Сергей, видя заинтересованность поэтессы.
– А о чём вы пишете? Почему я вас не знаю? – принялась допрашивать Койсужанка.
– Я вообще-то больше психолог, чем поэт, – принялся объяснять Пахоменко. – Стихи мои тоже в основном психологические. Я вхожу в образ того или иного персонажа и от его лица пишу стихотворение. Есть у меня произведения, написанные от лица женщины. Взгляните, например, на стихотворение «Хочу любить!»
Койсужанка нервно пролистала страницы, нашла нужное стихотворение, вдумчиво углубилась в чтение. Не дочитав и до половины, чуть ли не швырнула книгу в руки Пахоменко.
– Чушь! Как вы можете писать от лица женщины? Как вы можете понять её тонкий внутренний мир? Женские чувства? Мечты? Стремления? Как вы можете понять женскую психологию? Вы – мужчина! – Койсужанка едва не задохнулась от показного гнева. – Нет, вашу книжку я принципиально не куплю! Не обессудьте.
Она демонстративно скупила все поэтические сборники, лежавшие на столе, и обдав Пахоменко гневным, мстительным взглядом, удалилась в зрительный зал.
Вызывающее поведение поэтессы обескуражило Сергея, обида на несправедливые упрёки осталась на долгие годы, как червоточина, разъедая чистую, непорочную душу начинающего стихотворца. Впоследствии он слышал множество лестных слов о своих стихах, но попадались и суждения, подобные мнению Койсужанки. Но ничего уже не могло поколебать уверенности Пахоменко в истинности выбранной им манеры письма. Писать так, как писало большинство молодых ростовских поэтов, соблюдая все правила стихосложения, он, во-первых, не мог, а, во-вторых, – не хотел! Он искал свой собственный путь в Поэзии. И он нашёл его. Это был свободный стих, по примеру свободного стиха знаменитого американского поэта Уолта Уитмена. В подобной же манере написаны почти все русские народные песни. У нас, в России, такой стих зовётся «белым стихом», во Франции и других европейских странах – верлибром.
Пахоменко даже разработал две «формы творчества», которыми пользовался в процессе своей поэтической работы. Прежде чем взять в руку перо, он намечал цель своего произведения, мысленно конструировал, так сказать, его скелет, облекал его в мясо и кожу. После того, как стихотворение в его голове было уже создано, наступал «инсайт», – то есть выброс словесной формы, – самих стихов, как таковых. На третьем этапе Сергей входил в образ героя своего стихотворения и начинал быстро писать. Стихи просто лились из под его пера, и он еле успевал их записывать. Но если творческий «инсайт» прерывался, недописанное стихотворение лежало в его письменном столе месяцами, пока он с горем пополам, чуть ли не насильно завершал его, выдумывая концовку. Но это было уже не то. Гораздо больше он ценил стихи, написанные на одном дыхании.
Вторая «форма творчества» несколько отличалась от первой. Пахоменко вначале входил в чей-нибудь образ. Например, в стихотворении «Письмо неизвестного» он мысленно перевоплотился в образ монаха. Затем, чтобы достичь «инсайта», Сергей около двух часов концентрировал своё внимание на этом образе, жил его мыслями, греховными страстями. В результате всех этих духовных медитаций, в конце концов, наступал выплеск стихотворных строчек. Поэта как бы прорывало, и на бумагу начинал литься текст. Сергей почти не следил за правильностью стихосложения, в ущерб форме, он старался выразить только философский смысл, донести идею произведения до читателей. Главное, чего он старался добиться, – чтобы читатель сопереживал ему, духовно откликнулся на его страстный призыв. И мне кажется, – это правильно. Ведь при определённом навыке, зарифмовать можно всё, что угодно, даже телефонный справочник. Но это не будет иметь отклика у читателя. Читатель откликнется только на то стихотворение, в которое поэт вложил свою душу, вложил частицу самого себя. Именно так и пишет Сергей Пахоменко.
Помимо поэтического творчества и проб пера в прозе, Сергей был известным в городе журналистом. Его публицистические и научные статьи печатались в Ростовских газетах и журналах, их с интересом читали специалисты и простые любители. Пахоменко неоднократно принимал участие в круглых столах на телевидении, радио, конференциях. В 2009 г. председатель Союза журналистов России Всеволод Леонидович Богданов лично пригласил Сергея Пахоменко на съезд журналистов в Москву, где наш герой представлял ростовское областное отделение Союза журналистов. Благодаря своей удивительной коммуникабельности Сергей перезнакомился в столице почти со всеми выдающимися журналистами России; он показывал мне свой, довольно пухлый альбом с визитками, где было около трёхсот карточек – работников центральных и региональных газет и журналов, телевидения, радио. Многие сделали довольно заманчивые предложения о сотрудничестве. Так что, начиная с 2009 г., он стал в Москве, среди тамошней журналистской элиты, своим человеком, завязались довольно прочные деловые связи. И не только с Москвой, но и с другими городами России. Обозреватель «Литературной газеты» Ярослав Михайлович Ярошенко даже рекомендовал Сергея Пахоменко в члены Союза журналистов. В Интернете, в рубрике «Лица России», Сергей вошёл в базу данных: «Интеллектуальная элита России».
Но возвратимся к стихам, – это мне ближе, как поэту и литератору, хотя в своё время я отдал определённую дань и кропотливой корреспондентской работе в одной из районных газет. Что касается моего личного поэтического опыта, то свои самые лучшие стихи я написал под влиянием вдохновения. Вдохновение – это дар Божий, вдохновение – это чувство, а без чувства стихотворение мертво. Спросите: как же добиться вдохновения? Что нужно сделать, чтобы оно пришло? Прежде всего, нужно обязательно иметь определённую теоретическую подготовку. Без элементарных правил стихосложения мы просто не сможем правильно выразить свои чувства, при скудном словарном запасе мы не донесём свои чувства до сердца читателя. Получится как у той собаки, которая всё понимает, а сказать не может! Вот для чего нужна поэтическая учёба... Чтобы что-нибудь написать, нужно обладать элементарной грамотностью. А уж чтобы донести свои чувства до читателя, и чтобы наши чувства, облечённые в слова, его затронули, – нужно учиться чувствовать, сопереживать, любить всё живое на земле. Человек, никого и ничего не любящий, не сможет передать другому человеку никаких чувств, кроме неприязни к самому себе! И третий критерий поэтического успеха, как правильно отметил Сергей Пахоменко, – это образ. Неважно какой: то ли это образ женщины, заблудшего монаха, либо просто красочное описание природы или какого-нибудь предмета, – везде должна присутствовать частица вашей многогранной души и милосердного сердца! Без образа нет стихотворения. Как – нет его без вашего поэтического чувства и вашей теоретической подготовленности. И тут не обязательно твёрдо, на зубок знать все стихотворные размеры и все правила стихосложения, а достаточно просто читать книги. Читать нужно в основном классику: стихи, прозу... Читать и читать, каждый день, как вы каждый день насыщаете физической пищей ваш желудок. Без духовной пищи тоже можно умереть, – духовно!
Глава 2. Коллекционер, антиквар
Коллекционером, а точнее, – собирателем старинных фотографий Сергей Пахоменко стал, можно сказать, случайно. Хотя, оговоримся, что в этом мире нет ничего случайного, – всё подвержено той или иной закономерности. И если какая-нибудь вещь находит своего обладателя, значит, она ему предназначалась свыше.
Как бы там ни было, но одна дама, узнав, что Пахоменко страстно увлекается предметами старины, принесла ему потёртый альбом с фотографиями, доставшийся ей от родственницы. Снимки все были старые, конца XIX начала XX веков. И верно, зачем они были нужны этой женщине? А выбросить, по её признанию, было жалко.
И Пахоменко стал обладателем настоящего сокровища, – в альбоме имелись снимки, сделанные известными мастерами Ростова и обеих столиц. Было даже фото царских дочерей, великих княжон Татьяны и Ольги, датированное 1913 годом. Фамилии мастера на снимке почему-то не было, зато имелась лаконичная надпись: «Воспроизведение запрещено». Что-то вроде нынешнего авторского права. Сергей, не без основания предполагал, что фотография сделана самим императором Николаем II, который, как известно, был большим любителем этого дела.
Так было положено начало новой коллекции.
Не менее занимательна история с двумя другими альбомами старинных фото, попавшими в его коллекцию вслед за первым. Еще в 70-х годах прошлого века он собирал монеты, иконы, предметы живописи. Как-то, приобретая в одной ростовской семье картину, случайно увидел два альбома со старыми, дореволюционными фотографиями. Заинтересовался. Хозяева сказали, что альбомы принадлежали их дальним родственникам. Все давно поумирали, кто изображен на фотографиях, они уже не помнят. И альбомы намеревались выбросить за ненадобностью.
– Я упросил тогда этих людей отдать мне оба альбома, – рассказывал впоследствии Пахоменко. – Старые фотографии в те времена совершенно не котировались среди коллекционеров на антикварном рынке, в цене были только иконы да картины. А я приобрёл специальную литературу и принялся изучать, что именно попало мне в руки.
Результат оказался ошеломляющим. Сергей Пахоменко не поверил своим глазам, когда понял: фотографии сделаны в Париже, в мастерской великого фотографа Нодара на бульваре Капуцинок. Того самого, что сделал ряд портретов французских писателей и художников XIX века!
На сегодняшний день Пахоменко обладает собранием из нескольких сотен фотографий ХIХ – начала XX веков. Новые поступления ищет повсюду: на блошиных рынках, в антикварных магазинах, среди знакомых...
Коллекционеры порой и сами не могут отличить старинные фотокарточки от открыток. Сергей Пахоменко проводит четкую грань: открытки печатались массовым тиражом в типографии. Фотокарточки это штучный товар, изначально их существовало всего несколько экземпляров. Нередко фотографии пускались в тираж и превращались в открытки. Но тогда на них ставился специальный типографский значок.
Типографская машина словно сглаживает, обезличивает образ людей на открытках. С фотографией всё наоборот. Живым взглядом смотрят на тебя те, кого давно уже нет на этом свете. Порой кажется, словно что-то хотят сказать...
В Ростове много коллекционеров открыток, а вот фотографии собирают немногие. Самые популярные, разумеется, фотографии на краеведческую тематику. Например, «Здания Ростова», «История города», «Казачество», «Известные горожане».
Коллекция Пахоменко называется «История фотографии». Он постарался, чтобы его собрание отобразило развитие фотодела вплоть до 30-х годов прошлого века. Здесь попадаются очень известные фамилии. Так, представлены несколько карточек, сделанных С. Л. Левицким, который вошел в историю как первый конструктор камеры с раздвижными мехами для наводки на фокус.
Вот другой российский фотограф Деньер, который прославился своими фотографиями Толстого, Тургенева, Тютчева. Но он фотографировал и простых людей. В коллекции Пахоменко имеется подлинник одной из фотографий этого мастера.
Старинные фотографии боятся света: они имеют свойство выцветать. Поэтому коллекционер хранит их в специальных закрытых планшетах. У хорошо сохранившихся фотокарточек – яркие, сочные краски, словно сделаны они были еще вчера...
Беру в руки очередной снимок. На нем графиня Софья Андреевна Толстая в своем доме в Ясной Поляне...
– Эти два фото я приобрел в антикварном магазине по смешной цене, – похвастался Сергей Пахоменко. – Они стояли среди открыток и, соответственно, были оценены по пять рублей. Так, всего за десятку мне удалось прибрести жену самого Льва Толстого!
В конце XIX века уже существовала стереофотография. Сергей показал мне устройство с двумя линзами и набор дублированных фотокарточек. Устройство называется «перфектскоуп», сделано оно было в США. Через него и сегодня можно рассматривать старинные фотокарточки: через «перфектскоуп» они выглядят объемными.
В коллекции Пахоменко щедро представлена и местная тематика. Есть подлинник фотографии открытия памятника Ермаку в Новочеркасске. Групповое фото деловых людей Ростова начала XX века, среди которых – председатель Азово-Черноморского банка Григорьев. Фотографии 1914 года: донские казаки уходят на Первую мировую войну. И карточка времен Гражданской войны: группа красноармейцев с комиссаром в кожанке. Они только что вошли в Ростов, на их лицах – разбойничий азарт победителей.
Отдельная тема – фотографы Ростова и Нахичевани XIX века. В коллекции более полусотни фамилий: «И. М. Полити придворный фотограф. Ростов и Новочеркасск. Вечерние съемки в электрическом павильоне», «Фотография В. Петрьковскаго в Ростове-на-Дону, по Соборному переулку, вход с Темерницкой улицы № 81», «Художественная фотография и ателье портретов И. Н. Ляшкова в Ростове, угол Николаевского переулка и Никольской улицы. Негативы не сохраняются»...
Необъяснимо ностальгическое чувство испытываешь, перебирая фотокарточки с фамилиями старых ростовских фотографов с обратной стороны паспарту. На каждой – обязательный пышный титул, например, «Г-н Трунов, придворный фотограф его величества шаха Персидского, его величества короля Сербского, его величества эрцгерцога Австрийского, его высочества князя Черногорского и его высочайшего наследного принца Швеции и Норвегии».
Фотографы считали долгом чести обозначить возле своего титула целый ряд каких-то медалей, видимо, наград с престижных выставок. Если верить этим подписям, то каждый второй ростовский мастер лично фотографировал Государя Императора и получал из его рук награды!
Мое внимание привлекла карточка с фамилией Вареник на паспарту. Ростовский фотограф Иван Вареник, по его утверждению, был личным фотографом великого князя Михаила Александровича, а также был удостоен награды государя императора Николая II в 1904 году.
Среди наших с Сергеем общих знакомых есть Василий Иванович Вареник – ростовский журналист, историк и краевед, чья книга «Ростов и ростовцы» вышла несколько лет назад в ростовском издательстве «АКРА». Старинные фотографии для этого труда любезно предоставил Варенику Сергей Пахоменко. Я поинтересовался у Пахоменко: не предок ли Василия Вареника фотографировал Николая II в 1904 году?
– Ему уже задавал этот вопрос корреспондент «Вечернего Ростова» Александр Оленев, – ответил Сергей, – Вареник был бы рад этому обстоятельству, но, к сожалению, о своём предке-фотографе из Ростова ничего не знает. Говорит, что хорошо знает мою коллекцию старинных фотографий и считает, что в ней много по-настоящему уникальных снимков!
Кстати, в книге Василия Вареника использованы и открытки из собрания Пахоменко. Сергей – обладатель уникальной коллекции: у него хранится более трехсот открыток дореволюционной поры. Владелец назвал ее «Женщины и любовь». Сто лет назад, в эпоху пуританских (по сравнению с нынешними временами) нравов, такие открытки могли считаться вызывающими. Может быть, их тайком показывали друг другу недоросли-гимназисты. Или вешали на стены блиндажей офицеры русской армии во время Второй Отечественной войны 1914 – 1917 гг. (В то время в России бытовало именно такое название! Империалистической война стала уже позже, с лёгкой руки дорвавшихся до власти большевиков)...
Сегодня, когда в Интернете, в свободно продающихся журналах и газетах можно увидеть куда более откровенные изображения обнаженной женской натуры, открытки Пахоменко выглядят очень даже целомудренно. И тем интереснее их рассматривать, сравнивая эталоны женской красоты той эпохи и нынешней.
А ведь они действительно выглядят по-другому, красотки минувших времен! Никаких тебе «90-60-90», силиконовых грудей и других достижений пластической хирургии. Тогда ценились томная чувственность, округлые формы, зовущие взгляды с поволокой...
Одна из самых старых открыток в этой коллекции относится к середине XIX века. Напечатана она в Германии. На ней изображено изгнание Адама и Евы из рая.
Трепетная беззащитная женщина прижимается к плечу сильного мужчины, который идет с гордо вскинутой головой. Прекрасная открытка, символизирующая мужское и женское начала!
– Я собираю свою коллекцию примерно три десятка лет, – рассказывает Сергей Пахоменко. – Началось всё с того, что в букинистическом магазине в Краснодаре я увидел старинные открытки, на которых были запечатлены прекрасные дамы. В то время я сочинял стихи, а эти сюжеты словно были созданы для поэзии! Я показывал открытки знакомым художникам и поэтам, и они тоже вдохновлялись старинными портретами. Вскоре я стал целенаправленно искать старинные открытки с изображениями женщин. Так появилась целая тема: «Женщины и любовь».
По собранию Пахоменко можно проследить историю развития открытки. Когда дагерротипы научились размножать типографским способом, открытки были похожи на фотографии, наклеенные на рамку-паспарту. На их обратной стороне в те времена ничего не печатали и не писали. В качестве почтовых посланий открытки стали применяться позже.
Англия, Франция, Германия, Италия, Россия, США, даже Китай... Во всех странах печатались открытки с портретами женщин, и в каждой стране был свой стиль и свой шарм.
Французские открытки – фривольные, легкомысленные, на них часто изображаются юмористические сценки во взаимоотношениях двух полов. Америка – это прагматизм: открытка со вздыхающей девушкой и фразой «Absence cannot Hearts Delete» («Разлука не разлучит сердца») явно была предназначена для любовного послания какой-нибудь продавщицы с Кони-айленд... Английские открытки чопорны и сдержанны. А в Германии печатали самую высококачественную продукцию по передовым технологиям. Привлекают внимание открытки из серии «В опере», где изображена влюбленная пара в темноте зрительного зала. Напечатанные в черно-багровых тонах, по дизайну и полиграфии они дадут фору и современной продукции!
В коллекции Сергея Пахоменко есть даже открытки с почтовым штемпелем Ростова-на-Дону! Так, 20 июля 1905 года молодая ростовчанка сообщает своему знакомому Константину Алексеевичу Белику, проживавшему на Большой Садовой, что она ехала на извозчике и видела забастовку. Для послания она выбрала открытку, на которой красуется дама-гусар, причем писала прямо по ее лицевой части, что свидетельствует о смятении корреспондентки.
25 декабря 1915 года некто поздравляет с Рождеством Христовым ее высокородие Полину Николаевну Свирчевскую, проживавшую в Новом поселении, в Третьем переулке, в доме № 1. Судя по тому, что на открытке изображена любовная сцена, послание имело глубоко личный характер...
Некий молодой человек по имени Виля шлёт своему другу (наверное, такому же оболтусу, как и он) открытку с обнаженной женщиной и подписывает: «Желаю тебе такую же на праздники». А есть еще открытка, на которой безвестный ростовчанин сочинил целое стихотворение предмету своего воздыхания: «Я помню день, когда впервые На Вас свой взор остановил, Я видел грезы золотые, И в этих грезах Вас любил». Подпись проста: «от Гаврика».
Сергей часто показывал мне эту свою коллекцию фотографий и открыток, на которых были запечатлены неотразимые красотки былых времён «топлис», как модно сейчас выражаться, или вообще – «ню». Это был предмет гордости коллекционера, можно сказать, «жемчужина» его собрания. Как творческий человек, как поэт, выпустивший неплохую книгу стихов, Пахоменко любил и ценил красоту, – особенно красоту обнажённого женского тела, – и знал в этом толк. Безупречный эстетический вкус никогда ему не изменял. Сергей ненавидел пошлость во всех её проявлениях, хотя, как психолог, занимающийся практикой, имел целое собрание западных порнографических журналов. Их он приберегал для особых случаев, когда попадались пациенты с проблемами сексуального порядка...
– Из-за того, что часть коллекции состоит из открыток в стиле «ню», некоторые мои друзья называют ее эротической, – говорит Сергей Пахоменко. – Я с этим категорически не согласен. Ведь прежние натурщицы в классических студийных интерьерах выглядят куда скромнее современных журнальных и эстрадных поп-див. Но, на мой взгляд, они намного пикантнее и интереснее для современных мужчин!..
Сергей Пахоменко собрал богатую библиотеку, он обладает многочисленными коллекциями антиквариата: старинными иконами и раритетными изданиями, монетами, орденами и медалями царской армии, а также старинными крестами, один из которых, предположительно, могли носить в Византии в XIII – XIV вв. А вот реликвия чуть помоложе: русский крест XV – XVI столетий, – множество других редких предметов...
Монеты Сергей стал собирать ещё в детстве: на всю жизнь запомнил, как однажды, в 1970 году, ему в магазине на сдачу дали медную, дореформенную копейку 1946 года. Он обрадовался – шутка ли, в его руках была настоящая старинная монета! Для восьмилетнего мальчика 1946 год был глубокой стариной, а люди старше тридцати лет – стариками. Серёжа спрятал свою первую коллекционную монету подальше от глаз вездесущей матери и решил собирать монеты. Через год отец, вскапывая огород, нашёл две копейки 1812 года. Подарил сыну. Серёжа был на седьмом небе от счастья: теперь у него была царская монета. Вскоре пошли служить в армию его старшие двоюродные братья, многие попали за границу, – в Польшу, Чехословакию, Венгрию. Из армии привозили в подарок Сергею монеты тех стран, где проходили службу. Так Пахоменко пополнил свою коллекцию разменной мелочью стран демократического лагеря. Коллекция его создавалась непроизвольно, монеты приходили от случая к случаю. Сергей тогда ещё не ходил на антикварный рынок, не общался с местными собирателями нумизматики. В двадцать лет у Пахоменко были уже монеты двадцати стран, в тридцать – около ста стран, включая редкие экземпляры, выпущенные в античной Греции. Когда он в 1998 году попал в Москве на выставку сокровищ древней Трои из раскопок немецкого археолога Генриха Шлимана, – увидел там под стеклом... «свои» монеты! Да, это не опечатка, Сергей рассматривал нумизматические редкости, найденные на развалинах Трои, которые давно уже были в его собрании старинных монет. Экспонаты были один к одному как и у него: первые монеты человечества, серебро, 5 век до н. э.
Пахоменко показывал мне эти монеты: я благоговейно перебирал руками редкостные экземпляры, как будто погружался в седую старину. Вот бронзовая греческая монета неправильной округлой формы с изображением козлоподобного бога сатира на лицевой стороне. На обороте – боевой лук и надпись по-древнегречески: «Понтикапея». Вот древнеримские медные «ассы» с портретом кесаря Домициана, – 1 век уже нашей эры. Монета из Византии достоинством 10 нумий: 10 век н. э. На лицевой стороне – Христос, на обороте – Голгофа. А вот монеты, ходившие в обращении в XIV веке на территории нашей страны, – чеканили их в Золотой орде в правлении хана Тохтамыша. Монеты невзрачные, с примитивным изображением орла на лицевой части. Вот петровская медная полушка, а вот полновесный николаевский серебряный рубль с профилем Николая II. На обороте – императорский двуглавый орёл. Отлит рубль в 1898 году, монета не очень ценная, как пояснил Пахоменко. Рыночная цена монеты напрямую зависит от количества сохранившихся экземпляров, а николаевских серебряных рублей в коллекциях нумизматов – уйма. Меня заинтересовало одно обстоятельство: при Гитлере в Германии не было монеты с его изображением. Хотя у нас, с изображением Сталина, – не было тоже. Почему? Ведь им стоило только глазом моргнуть, и на всех деньгах появились бы их величественные физиономии... И под конец попалась мне здоровенная деньга аж в 10000 германских марок 1923 года выпуска. Это было послевоенное время жестокой инфляции, когда за один американский доллар в Германии давали шесть миллиардов марок! Немного напоминает Россию, не правда ли? И ту, послереволюционную, и нынешнюю, ельцинскую. А монета в 10000 марок с виду невзрачная, дизайн – в средневековом стиле. Почти о каждой монете из своей замечательной коллекции Пахоменко может рассказать буквально всё: и где она выпущена, и её достоинство, и цену на антикварном рынке, и предысторию её появления у него. Знания нумизмата поражают глубиной и разносторонностью. Сергея можно слушать часами, не уставая, а он готов без устали рассказывать и рассказывать...
В чём разница между коллекционером и антикваром, зададим риторический вопрос? На мой взгляд, всё объясняется просто: коллекционер собирает какие-то строго определенные предметы, а антиквар превращает в музей весь свой дом!
Небольшая двухкомнатная квартира его и в самом деле напоминала зал краеведческого музея. Я неоднократно бывал в квартире Пахоменко, и всякий раз мысли мои невольно обращались к супруге коллекционера. Я удивлялся, как у неё хватало терпения жить среди всего этого «ветхозаветного» хлама. Ведь для неё, как для любой женщины, по природе своей стремящейся к идеальному порядку и домашнему уюту, всё это нагромождение старых, потёртых и потрескавшихся, совершенно не нужных ей вещей являлось ничем иным, как мусором, место которому – на помойке! Посудите сами: в узкий коридор едва можно было протиснуться из-за длинного деревянного стеллажа во всю стену, густо, от пола до потолка заставленного книгами. Справа, на громоздкой старинной вешалке, на которую, по словам Пахоменко, вешал свои пальто и шляпу сам Сергей Рахманинов, покоился поцарапанный, порыжевший от времени кожаный плащ гестаповского офицера. Судя по этикетке, датированной 1943 годом, его хозяин мог погибнуть прямо в нашем городе. Только плащ и остался...
В кухне – невероятной красоты буфет XIX века. Полностью отреставрированный, он и сейчас прекрасно служит своим новым хозяевам. Под обеденным столом стоит ещё одна реликвия – медный церковный колокол небольшого размера, который раньше красовался на колокольне бывшей Греческой церкви на Университетском, переделанной впоследствии под Кукольный театр. У мойки, – окованный широкими металлическими полосами, – огромный, почерневший от времени сундук: нечто среднее между пиратским сундуком из романа Стивенсона «Острова сокровищ» и комодом, в котором раньше на Руси крестьяне хранили девичье приданное. В зале, на полке у стены, приютилась немецкая рация времён Второй мировой войны в исправном состоянии, которую увенчивала, пробитая осколком, ржавая фашистская каска. Неподалёку, – также вполне исправное радио из немецкого тяжёлого танка «Тигр»... Одна из первых пишущих машинок, служившая хозяину еще до появления первых «Ремингтонов».
А вот и пианино, на котором когда-то играл... да-да, опять Рахманинов. Более того, сохранился уникальный документ: купчая на этот инструмент, подписанная «Бродский и Ко». Кажется, пианино и во времена своей молодости было уникальным. Его оценили в чудовищно большую по тем временам сумму – 450 рублей.
Вот, например, портрет семьи Чехова. Похоже, снимок неизвестен исследователям, потому что в монументальном труде о документах, связанных с именем писателя, об этом фото – ни слова.
В спальне, служившей одновременно и рабочим кабинетом Сергею, – навалом громоздились на столе, в шкафах, на полках или просто на полу книги по философии, психологии, магии и оккультизму, физиогномике и астрологии, древней славянской мифологии и истории религий. Книг были десятки, если не сотни и, что удивительнее всего, с каждой Пахоменко вдумчиво, заинтересованно работал, штудируя некоторые места с авторучкой в руке, выписывая нужную информацию на отдельные листки, которые потом аккуратно складывались в определённую папку – по темам – и начиналась упорная и кропотливая научная работа над очередной книгой. Задумки у него были грандиозные, для осуществления всего им запланированного потребовалось бы, возможно, несколько десятков объёмистых, пухлых томов.
Там же, в спальне, были старинные иконы, толстые рукописные и печатные церковные книги с пожелтевшими от времени, обтрёпанными страницами. Окончательно меня «добили» две вещи, представить которые не позволяли даже самые смелые фантазии.
Во-первых, уникальная коллекция бутылок и пузырьков. Аналогов я не то, что не видел – даже не слышал о подобных! Коллекция пустых бутылок «всех времён и народов», за неимением другого места, покоилась на шкафу. В старину, оказывается, тоже пили и не меньше нынешнего! Но стеклотару в приёмные пункты не сдавали.
Во-вторых, меня поразил уникальный рукописный труд какого-то мага или чернокнижника с изумительными иллюстрациями и комментариями. Возраст – несколько столетий. Такие книги доходят до нас единицами. А у Сергея Пахоменко – целая библиотека книг по магии, написанных много веков назад!
Собирал Сергей так же автографы знаменитых людей, что нужно было для его научных изысканий по графологии. И вообще, – он коллекционировал всё, что казалось ему ценным и необходимым для его многочисленных трудов. Пахоменко скрупулёзно хранил письма и магнитофонные записи с речью своих знакомых, таких как патриарх российского казачества, истинный мудрец Андрей Петрович Зимин, народный целитель и писатель Владимир Георгиевич Черкасов, знахарь-травник Вячеслав Васильевич Петухов, или Петухов старший, как называл его Пахоменко, в отличие от его старшего сына, Бажена, талантливого поэта. Сергей складывал в определённые папки почти все документы по тому или иному периоду своей жизни. Архив его был огромен и громоздок, и я поражался, как ему удаётся в считанные минуты отыскивать в этом необозримом океане бумаг нужную вещь.
Я поражался его энергии и неутомимости. Ещё больше удивляла его всеядность. Складывалось впечатление, что Сергей принимался коллекционировать буквально всё, на что только устремлялся его взгляд. Как будто боясь пропустить нечто главное, он, что называется, валил всё гамузом в общую кучу. Дескать, – потом разберёмся, что к чему и отсеем «пшеницу от плевел».
Но у Сергея Пахоменко своя точка зрения на этот вопрос.
– Это и называется широта взглядов, – считает антиквар. – Я во многом себя ограничиваю, но моя коллекция постоянно пополняется новыми экспонатами. Фотографию семьи Чехова мне дали «в нагрузку» на барахолке. И только спустя несколько лет я выяснил, кто именно на ней изображен...
По мнению Сергея Пахоменко, многие вещи находили его сами. Он долгое время мечтал приобрести колокол. Но как-то не получалось. Потом позвонил знакомый, и предмет долгих поисков обосновался под кухонным столом. Ну а коллекция бутылок и фотографий была собрана буквально за один день.
– Всё определяется значимостью вещи для определенного человека, - считает Сергей Пахоменко. – Слабый человек вещи теряет, к сильному они сами тянутся. Но самое главное: я использую вещи, которые находятся в моей коллекции. Например, пишу книгу по графологии - и беру письма Толстого и Чехова. Как маг пользуюсь старинными книгами, находящимися в моей библиотеке. А если высказываю спорные или не общепринятые точки зрения, то зачастую иллюстрирую свои слова предметами из собственной коллекции.
Интересно слушать рассуждения специалиста в области антиквариата. Сам я тоже в детстве собирал марки. Коллекция сохранилась до сих пор. И коллекция неплохая. Есть много марок сталинских времён. Сейчас, от случая к случаю, пополняю собрание бумажных и металлических денег. Вот, в принципе, и всё. На антикварный рынок не хожу, с собирателями и антикварами не общаюсь. Сергей же чувствует себя в этой среде, не побоюсь избитого сравнения, как рыба в водоёме. Он хорошо знал коллегу по общему увлечению Евгения Терентьевича Примерова, брата известного талантливого поэта Бориса Примерова, о которых уже упоминалось выше. И у одного, и у другого судьба была не простая, а смерть – трагическая. Борис, чей поэтический дар многие ценители и почитатели сравнивали с Есенинским, покончил жизнь самоубийством 4 мая 1995 года. Я тогда защищал диплом в Литературном институте в Москве и видел Бориса Примерова в редакции газеты «Литературная Россия», где заведующим отдела поэзии был наш ростовчанин, поэт Аршак Тер-Маркарьян. Я тогда увидел Примерова первый раз в жизни. И, как оказалось, – в последний! Его среднего брата Евгения, коллекционера и антиквара, убили в августе 2002 года на Северном, где он жил. Убили выстрелом из пистолета «ТТ» в упор, на пороге собственной квартиры. Забрали ценные коллекционные вещи, старинные ордена. Причём убийца – тоже из когорты собирателей – был хорошо знаком своей жертве. Это был житель города Новочеркасска, некто Сергей; здоровенный детина метра под два ростом, отсидевший уже срок за кражу антиквариата. Он был из семьи учёных, которые бросили его на попечение бабушки, а сами укатили работать в Иран. И сын, оставленный на долгое время без родительской опеки, пошёл по кривой дорожке.
Я тогда спросил у Пахоменко:
– Сергей, а ты не боишься заниматься этим делом? Ведь у тебя тоже много ценных вещей, стоящих многие сотни долларов... Вдруг кто-то позарится?
– Боюсь, а что сделаешь, – со смирением обречённого ответил Пахоменко.
И я понял, что он полностью положился на волю Всевышнего. И верно: волков бояться – в лес не ходить!
Сергей выдержал многозначительную паузу и вдруг признался:
– А убийца Женьки Примерова вначале хотел убить и ограбить меня... Даже как-то приходил ко мне домой, высматривал, как я живу, что есть ценного. Познакомились мы всё на том же антикварном рынке. Вот так-то... Я должен был быть на месте Примерова!
Пахоменко не только собрал уникальную экспозицию у себя дома. Он еще и периодически, в качестве мецената, проводит выставки, экспонируя части своих коллекций.
Ощущение, что и сам Сергей Пахоменко – человек вне времени: он пользуется мебелью прошедших веков, читает книги из прошлых столетий, а сам пишет монографии по философии и графологии, которые, возможно, будут стоять на чьей-нибудь полке спустя сотни лет!
Глава 3. Дизайнер
В 1978 г., ещё учась в СГПТУ-72 и одновременно работая на практике, на заводе ГПЗ-10, Сергей Пахоменко увлёкся чтением художественной литературы. В каждую свободную минуту, или во время перерыва на обед он спешил в заводскую библиотеку, в то время, как взрослые работяги тупо и упорно резались в своего любимого «козла», домино. Однажды библиотека оказалась закрытой и случившийся поблизости мастер посоветовал ему сходить в техническую библиотеку. Пахоменко вначале пошёл туда неохотно: что может быть там интересного? Производственная литература о станках, технике безопасности, о передовых методах труда? Всё это можно было почерпнуть и в газетах, – кому нравилось, конечно… Лениво покопавшись в пыльном книжном развале на стеллажах, в читальном зале Сергей неожиданно наткнулся на необычного формата и оформления журнал, которого до этого никогда не видел. Что-то в нём напоминало полузабытый уже футуризм первых лет революции и Советской власти, этакий чёрный квадрат Малевича. Издание называлось «Техническая эстетика». Пахоменко уселся за стол в читальном зале и для начала полистал журнал, разглядывая картинки и прочитывая некоторые заголовки. И – был поражён. Картинки вещей, предметов быта, архитектурные решения зданий, дизайн и конструкция автомобилей были настолько необычны, красочны и занимательны, а некоторые названия статей до того интригующими, что Сергей не удержался и принялся читать. И не смог встать из-за стола, пока не прочитал всего журнала! Так он стал постоянным читателем и, смело можно сказать – почитателем, даже своеобразным фанатом этого уникального, единственного в Союзе журнала. Материалы «Технической эстетики» вскоре навели его на мысли о дизайне, которым он и увлёкся страстно и – навсегда! Сергей Пахоменко с нетерпением и каким-то внутренним мистическим трепетом дожидался каждого очередного номера этого вожделенного ежемесячника, и прочитывал его буквально от корки до корки. В то время это был самый передовой, самый демократический журнал в СССР. В нём затрагивались животрепещущие проблемы внедрения в производство передовых технологий, анализировались причины современного экономического отставания Советского Союза от Запада, публиковались научные статьи прогрессивных западно-европейских и американских учёных, инженеров, дизайнеров.
С 1980 г. Сергей стал регулярно, каждый год выписывать «Техническую эстетику», что было довольно непросто и проблематично. Дело в том, что журнал издавался всего-навсего двухтысячным тиражом на весь СССР, в Россию попадало каких-нибудь сто экземпляров – по одному на крупный завод. В розничную сеть он, естественно, не шёл и продавался только в Москве, в павильоне на ВДНХ. И наш герой с первого сентября, когда начиналась подписка, ночами стойко выстаивал огромные очереди перед отделением Союзпечати, проходил многочисленные переклички, терпеливо подставлял ладонь, где ему, как в концлагере, малевали химическим карандашом его порядковый номер. Люди в то время подписывались в основном на дефицитные западные издания, детективы, фантастику. Был этакий книжный бум на подписные издания, их обменивали гражданам на сданную макулатуру, презентовали в виде премии на предприятиях. Когда у Сергея спрашивали в очереди на какого популярного автора-детективщика он подписывается, безропотно принимая такие «крестные муки», он скромно отвечал, что ни на какого. Название журнала «Техническая эстетика» вызывало смешки, недоумённые возгласы и недвусмысленное покачивание головы. В очереди не понимали, что не одним Конан Дойлем, Агатой Кристи, Чейзом или Буссенаром жив человек… Когда невозможно было подписаться через Союзпечать, Сергей принимался за всевозможные ухищрения, пускал в ход свои многочисленные связи в городе и подписывался на любимый журнал через общества слепых, инвалидов, участников… и другие категории льготников.
Увлечение дизайном научило Пахоменко творчески мыслить. И всё – благодаря «Технической эстетике», ведь это был не просто журнал, а настольная книга нашего героя, вроде Библии. Необычно, со вкусом оформленный полиграфически, журнал был этаким сгустком философской мысли. На его страницах, отпечатанных на отличной мелованной бумаге (что тогда в полиграфии было большой редкостью!), журнал вмещал в себя и концентрировал человеческую мысль от начала бытия до бесконечности во времени и пространстве. Публиковались статьи людей разных специальностей, направлений науки и искусства. В журнальных материалах рассматривались вещи и предметы обихода от первобытных времён, до полубезумных футуристических проектов будущего. Этакая научно-популярная фантастика в духе известного экспериментального словотворчества Велимира Хлебникова, его математических исследований и экспериментов со временем и пространством. В «Технической эстетике» была сконцентрирована мысль, форма мысли и материализация мысли всего человечества от загадки и тайн египетских пирамид до увлекательных разработок лунных и марсианских городов далёкого будущего.
Сергей не только с интересом штудировал журналы, но и посылал в редакцию «Технической эстетики» свои собственные материалы по дизайну и другим темам. С 1991 г. его уже хорошо знали в редакции, он дружил с главным редактором, сотрудниками и многими авторами. О Пахоменко писали в журнальных обозрениях. А через много лет, когда наш герой по делам образования попал в Москву, – на ВДНХ, во ВНИИТЭ он наконец-то встретился с главным редактором журнала. Для Сергея это были незабываемые моменты жизни, ведь он воочию соприкоснулся с мечтой юности, потрогал её вживую, приобщился к таинству… Стал сопричастен, как посвящённый в языческих храмах древности. Для него, по сути ещё робкого провинциала, открывались широчайшие столичные горизонты. Москва завораживала и немного пугала своей суетой и учащённым темпом жизни...
Сергей Пахоменко всерьёз увлёкся дизайном, приступил к его углублённому изучению. Приобретал на книжном рынке дорогостоящие фолианты по интересующей его тематике, в основном иностранных авторов на русском или английском языках. Со временем у него скопилась лучшая в Ростове библиотека по дизайну, и Пахоменко стал даже обучать искусству дизайна учеников, открывая людям глаза в мир прекрасного. Сергей понял, что современный дизайн включает в себя три составляющих: промышленность, искусство и собственно сам дизайн. Из прочитанных книг он уяснил, что Россия в области дизайна на много отстаёт от Запада. То, что у нас сегодня является сверхсовременным и передовым, этаким «ноу-хау», в Европе и Америке – вчерашний день! Такова, например, архитектура, предметы быта, мебель. Но в некоторых областях россияне всё-таки значительно продвинулись вперёд и даже обставили иностранцев!
Накопив достаточно полезной информации по этому вопросу, в 1997 г. Пахоменко засел за собственную теоретическую разработку – научно-популярную книгу по истории мирового дизайна. Назывался труд «История Творчества Дизайна». Юношеское увлечение не прошло даром, материал просто потоком лился на бумагу, и за короткий срок книга была написана. Вопрос впрямую встал об её издании, но с этим Сергей не торопился: рукопись ещё должна была отлежаться, пополниться новыми главами и уточнениями, потому что развитие самого автора в области дизайна не затормозилось, а продолжало своё поступательное движение. Только вперёд и вверх! – как считает Сергей Пахоменко, иначе – застой и деградация. Цель – ничто, говорил Лев Троцкий, главное – процесс, само достижение цели. Жизнь – это борьба и постоянная, упорная созидательная деятельность. И жизнь нужно принимать такой, какая она есть на самом деле, со всеми её плюсами и минусами, позитивом и негативом. Не стоит биться головой о глухую стену, тщетно пытаясь переустроить мир, это бессмысленно и бесполезно. Рискуешь только расшибить себе лоб и не добьёшься никаких результатов. Есть железное правило: хочешь изменить мир, измени прежде всего самого себя – и изменится мир!
Вот почему Сергей не любит болтунов и пустобрёхов, роем кружащихся вокруг него в надежде нахаляву поживиться его светлой, позитивной энергетикой. Как культурный и дипломатичный человек, он не может резко и грубо отшивать подобных «нахлебников», мечтающих только брать, хапать, «качать» – энергию ли из продвинутой, просветлённой личности, либо негативную информацию из помойной ямы Интернета. Сергей осторожно отдаляется от них, тактично даёт понять, что номер не прошёл, как собеседники, они ему не интересны и его личное время – дорого стоит!
Но Бог с ними, не будем долго зацикливаться на отрицательном, книга не о них, а о нашем герое, Сергее Пахоменко, талантливо и самобытно проявившем себя ещё в одной ипостаси человеческой деятельности – дизайне. Служа в армии, в спортроте, Сергей как-то решил попрактиковаться в своих дизайнерских способностях и разработал передовой интерьер своей комнаты. Основными требованиями были простор в помещении и вместимость. Но как можно было втиснуть в стандартную спальню небольшой двухкомнатной квартирки в традиционной панельной коробке на Северном и спальное помещение, и рабочий кабинет с шестью сидячими местами, и гардероб, и к тому же ещё стол, бар, холодильник, полки и шкафы для 2000 книг, чертёжную доску, зеркало во весь рост и даже камин? Безумие да и только! Но Пахоменко, на чертежах, умело исполненных собственной рукой, сумел вместить в комнату всё вышеперечисленное и даже кое-что в добавок! Я видел эти пожелтевшие от времени чертежи на простых листах в клеточку из общей тетради, в которой в армии пишутся конспекты во время политзанятий. Это просто поразительные свидетельства творческой дизайнерской мысли нашего героя. Всё чётко расположено вдоль стен, так что середина комнаты остаётся совершенно свободной, – хочешь, устраивай танцы на дискотеке, хочешь – занимайся строевой подготовкой или накачивай мускулатуру пудовыми гирями и гантелями.
В армии же, в 1982 г. Сергей создал проект собственного дома или, как он его себе представлял, – виллы. Он назвал свою новую дизайнерскую разработку «Домом будущего». И неожиданно попал в самую точку. Уже после демобилизации, в 1984-ом, он наткнулся в очередном номере «Технической эстетики» на чертёж дома XXI века, разработанного группой студентов и преподавателей Иллинойского технологического института (ИТИ, Чикаго, США) под руководством профессора дизайна Чарльза Л. Оуэна. А приступили они к работе над проектом – когда бы вы думали? – в том же 1982-ом, когда этим увлечённо занимался в армии и наш герой. И что самое удивительное – американская разработка как две капли воды походила на проект Сергея Пахоменко. И называлась она точно также: «Дом будущего»! Проект заокеанских разработчиков – это типичный дом для американского пригорода, ориентированный на автономную жизнь в агрессивно-враждебной среде (массовая преступность). Сергей Пахоменко тоже большое внимание уделяет безопасности жилья. Его дом под завяз напичкан сигнализацией и полностью компьютизирован. Построен из современных металло-пластиковых материалов с огромными, во всю стену, пуленепробиваемыми стеклянными витражами. По форме напоминает приземлившуюся космическую станцию, либо военный противоядерный модуль. В «Доме будущего» Сергея Пахоменко внедрена система автономного энергетического обеспечения. Она включает косо срезанный цилиндр модуля, использующего солнечную энергию, биологическую установку для выработки метана из органических отходов, а попросту говоря из мусора, и ядро, которое аккумулирует тепловую энергию. В то время в СССР над подобными смелыми, футуристическими решениями современного жилья никто всерьёз не задумывался. Разве что писатели-фантасты в своих утопических произведениях.
Таким образом, мы видим, что творческая мысль Пахоменко постепенно, но неуклонно выходит на общемировой уровень совершенства и прогресса.
Вернувшись после демобилизации домой, Пахоменко попытался воплотить свои армейские мечты в реальность и преобразить свою комнату согласно передовой дизайнерской мысли. Но, к сожалению, осуществление упёрлось в острый тогдашний дефицит нужных для ремонта и изготовления мебели строительных материалов. Не помогли даже связи с различными спецами в строительстве и мебельщиками, так что эту идею Сергею пришлось на время отложить. Он продолжал заниматься теорией дизайна, в частности разработал проект оригинального дипломата с секретом, который, без соответствующего знания, невозможно было открыть. Замок был сбоку (планировалось использовать замок зажигания от мотоцикла «Ява»). Дипломат, в мечтах Сергея, был плоский, небольшой, из латуни – под золото, – и открываться должен был как школьный пенал. Довольно оригинальная конструкция, не правда ли?
Проявил он свои способности и в необычном дизайне собственной одежды, –выступил в роли затейливого кутюрье. Его друг, один из лучших мастеров в городе, Александр Глухенький сшил по эскизам Пахоменко сверхмодные джинсы, которые не выпускала ни одна западная фирма (катон шестой номер, идеально ровные швы, шесть карманов). Друзья не уставали дивиться дизайнерской изощрённости Сергея. Он придумывал себе необычного покроя костюмы, как сейчас выражаются – «навороченные» куртки, сногсшибательные эскизы рубашек, и всё это немедленно воплощал в реальность. Затраты на дефицитную материю, фирменные пуговицы, молнии, этикетки, заклёпки и прочее тоже были немалые, но Пахоменко это нисколько не смущало и не останавливало. Он был увлечённый человек и не привык пасовать перед мнимыми трудностями и препятствиями.
Знаменателен для Сергея разговор с другом, бывшим коллегой по работе, травником Вячеславом Петуховым, происшедший как-то в 1984 г., в поезде, по дороге из Подмосковья в Ростов. Сергею Пахоменко тогда было только 23 года, Петухову-старшему – 48.
– Серёжа, тебе уже двадцать с лишним лет, ты выходишь на самостоятельную жизненную стезю. Кем ты хочешь быть? Чему жаждешь посвятить своё дальнейшее битие? Какой целью охвачен твой молодой, отзывчивый разум?
Говорил Вячеслав Васильевич неспешно и задумчиво, нарочито витиевато, как будто читал лекцию в ВУЗе. Он был глубоко образован, энциклопедически начитан, до земли преклонялся перед русской стариной, и экспериментально всех детей своих назвал в славянском языческом духе: Бажен, Купава, Борей, Златослав.
– Я мечтаю возглавить будущий университет дизайна, – охотно поделился своими планами наш герой. – Проект подобного учреждения уже давно обсуждается широкой общественностью. И я уверен, – университет будет! В нём будут учиться самые передовые люди России: дизайнеры, художники, архитекторы, крупные мастера различных отраслей производства, промышленники, бизнесмены. И я хотел бы формировать их личности, чтобы со временем у нас в стране наконец-то появилась своя национальная интеллектуальная элита, как на Западе. А объединяющим фактором жизни будущего общества в стране, да и во всём мире, станет дизайн. И жизнь тогда в России наладится, я уверен. Ведь дизайн – это комплексный, или точнее, творческий подход к любой проблеме. Иначе не может быть.
– А ты считаешь себя достаточно подготовленным теоретически, чтобы взвалить на плечи столь тяжкий и обременительный груз? – вновь глубокомысленно изрёк Вячеслав Васильевич.
– Думаю, что – да, – утвердительно кивнул головой Пахоменко. – Я посвятил изучению мирового дизайна лучшие годы жизни. Когда мои сверстники бездумно и ветрено предавались увеселению на дискотеках и хмельных вечеринках с девочками, я корпел над книгами в читалках городских библиотек. Я пахал, как каторжник на галерах, расшифровывая невообразимо трудную, заумную терминологию различных профессоров-умников, единственная цель которых – блеснуть своей учёной эрудицией. Я изучил сто направлений дизайна, чего, уверен, не знает ни один специалист в городе. Наконец, – у меня лучшая библиотека в Ростове по этой тематике. Так что, моя мечта, не пустое бахвальство, а реальный факт применённых усилий.
Сергей широко пропагандировал дизайнерские идеи среди своих многочисленных друзей и знакомых, давал практические советы по ремонту квартир, размещению мебели, общему интерьеру обстановки. Продолжал он работать и с журналом «Техническая эстетика», который со временем менял свой формат и имидж обложки, приобретая черты всё более современного издания. У Пахоменко сконцентрировался золотой фонд дизайна России, – все подшивки журнала, начиная с 1966 г. и до 1995.
А неудачный опыт преображения своей комнаты Сергей наконец-то компенсировал, будучи уже женатым и получив широкую известность, как в Ростове, так и в Москве, благодаря своей кипучей, неутомимой деятельности. Он разработал оригинальный дизайнерский интерьер своей квартиры, где должны были быть и четыре вида плитки в кухне-столовой, и зеркала на стенах коридора, потолке и даже – на арочном перекрытии! Двери в ванную и туалет тоже были необычные, приоткрывающиеся, как металло-пластиковые окна в верхней части. В кухне, в левом углу, – небольшая овальная ниша с «аленьким цветочком», подсвеченная сверху лампой дневного света.
В зале, у окна, выходящего на лоджию, Пахоменко разбил чудный зимний сад с декоративными цветами и растениями, высаженными в горшки. Цветы самых разных размеров от почти что полутораметровых гигантов, до небольших, чуть ли не карликовых. Ими занимается жена Сергея, Татьяна, – это её родная стихия, как профессионального биолога. Помимо регулярной поливки, два раза в месяц она скрупулёзно, щёточкой и тряпкой протирает каждый листок их общего семейного детища. Кроме эстетического, это доставляет ей огромное моральное удовлетворение. И верно, не каждый горожанин может похвастаться тем, что имеет в своей квартире подобное зелёное чудо, как это творчески сделал Сергей Пахоменко. Его мини-зимний сад органично вписывается в интерьер квартиры, создавая впечатление присутствия в помещении частички живой природы. Мало того, – за окном лоджии раскинулся сад летний. Небольшой участок земли огорожен невысоким штакетником, внутри – фруктовые деревья, кустарники, клумбы с цветами. Это тоже личное дизайнерское изобретение Сергея, благо их квартира находится на первом этаже. Весной они с супругой заботливо ухаживают за участком, окучивают деревья, подрезают кустарники, рассаживают цветы. Летом – наслаждаются умиротворённостью и покоем, царящими за окном, контрастирующими с повсеместной городской суетой и бензиновой вонью на проезжей части. У них же – этакая почти сельская, пастушеская идиллия. Современная пастораль.
Строители и мастера-плиточники, нанятые для ремонта, – отказывались выполнять требования Сергея, демонстративно отплёвывались, сердито доказывая, что всё это дурь и безвкусица, что такого никто не делал и делать не будет. Наконец, стереотипно утверждали, что такого не может быть, потому что не может быть никогда! Но Сергей был неумолим и отстаивал свой творческий проект, по сути своё детище, с фанатичностью древних пророков, готовых идти на костёр за свои убеждения! И мастера, не без труда поборов своё косное, стереотипное мышление, поддались обаянию его творческой мысли и осуществили футуристический проект интерьера в его полном объёме, как и предлагал наш герой. Квартира получилась сказочная – любо дорого посмотреть. Седая старина здесь соприкоснулась с современностью: телефон, исполненный в традициях начала XX столетия (когда брали Зимний), соседствует с импортным телевизором последней марки, деревянная вешалка того же периода приткнулась рядом с «навороченным» итальянским зеркалом на полстены, которых всего пять на весь Ростов. Словом – есть на что посмотреть. А посмотрев и вначале подивившись, многие знакомые Сергея Пахоменко и себе захотели устроить нечто подобное. Сыграл, видимо, как всегда стадный инстинкт.
После памятного разговора в поезде с Петуховым-старшим, Сергей начал интересоваться современной мировой системой образования в области дизайна, способами формирования творческой личности. Изучал различные методики, школы дизайна: знаменитый немецкий «Баухауз», в котором преподавал талантливый русский художник Василий Васильевич Кандинский, «Королевский колледж искусств Великобритании», «Ульмскую школу», опыт швейцарских и японских школ. Пахоменко уяснил, что помимо обыкновенного дизайна существует, так называемый Большой дизайн, или третья культура. Дело в том, что к концу XX столетия современная система образования в мире зашла в тупик. В связи со стремительно развивающейся научно-технической революцией, во много раз увеличился темп жизни, постоянно появляются новые технологии и усовершенствования. В результате – на Западе разразился глубокий информационный кризис, устаревшая система образования не справлялась с новыми требованиями, преподаватели, профессора и доктора наук не знали, чему учить школьников и студентов. И тогда, в 1987 г. в Англии, тогдашним премьер-министром Маргарет Тэтчер, в систему образования был официально введён Большой дизайн. Это была самая передовая методика, полностью отвечающая требованиям современности.
Самое удивительное, – что и наш герой, мыслью, интуитивно двигался в этом же направлении. Самостоятельно перелопатив горы литературы по данной проблеме, Пахоменко создаёт свой собственный курс лекций по Большому дизайну, и уже в 1990 г. читает их в РГУ. В следующем году он начинает сотрудничать с заместителем директора Классического лицея № 1 (так он официально назывался) при Ростовском государственном университете Татьяной Александровной Солдатовой, которая предложила ему читать лекции по Большому дизайну учащимся лицея. Это было уже признание и высокая оценка его учебного курса на официальном уровне. Наконец-то давнишняя мечта Сергея Пахоменко о преподавательской, просветительской деятельности начинает осуществляться. И это ещё не всё. Директор лицея Наталья Сергеевна Кащенко, побывав на его занятиях и ознакомившись с методикой начинающего, одарённого природным талантом педагога, изъявила горячее желание плодотворно сотрудничать с ним и в дальнейшем. А конкретно она замыслила образовать на базе своего лицея, ни много, ни мало, – колледж по дизайну! И чтобы возглавил его не кто-нибудь, а сам Сергей Анатольевич. Осознавая всю сложность этого предприятия, Пахоменко уклончиво отозвался на предложение Натальи Сергеевны:
– Я, конечно, попробую – попытка не пытка… Но только дело это новое, необычное. Такого учебного заведения нет ещё ни в Америке, ни в Японии.
– Ну вот мы и будем с вами первыми и единственными в своём роде, – с уверенностью приободрила своего будущего коллегу Кащенко. Предложила ему съездить в Москву, во ВНИИТЭ на ВДНХ, чтобы получить «добро» на создание колледжа дизайна.
В командировку в столицу Сергей отправился с радостью, – ведь осуществлялось главное дело его жизни! Прихватил с собой курс лекций по дизайну, которые читал в лицее № 1 при РГУ. Попутчики в плацкарте попались ему беспокойные, два каких-то провинциальных, престарелых инженера-снабженца, едущих в Москву в министерство, что-то «выбивать», как они выразились. Всю дорогу они резались в карты, и пили коньяк. Мало того, в Шахтах к ним присоединился майор-артиллерист, возвращающийся к месту службы из отпуска. Он то и дело бегал в вагон-ресторан и приносил оттуда всё новые и новые бутылки. Сергей Пахоменко в подобных увеселениях не участвовал, уединялся с книгой в тамбуре, либо залазил к себе на вторую полку, и как не упрашивали и соблазняли выпивохи, – коньяка даже не пригубил. Другим была занята его голова. Хотелось поскорее попасть в столицу и начать действовать. А весёлую подгулявшую компанию в купе воспринимал с нескрываемой досадой, отмахиваясь от нетрезвых попутчиков, как от назойливых мух.
Шёл судьбоносный для страны 1991 год, последний год Советской власти, да и самого СССР. Ещё не было ГКЧП, но в воздухе уже веяло назревающими переменами и попахивало бурей. Москва встретила одержимого светлой идеей провинциала хмурым и по столичному грязным утром. В воздухе, поднятые с тротуаров порывами резкого ветра, носились, как огромные сумасшедшие бабочки, вчерашние газетами с портретами передовиков производства, которых не было, потому что производство трещало по швам, премьера Рыжкова, Горбачёва и компании… из ЦК. В подземельях метро на станциях раскинулись целые «восточные» базары, на которых молодые и старые предприниматели (прообраз новых русских), самостийно открывшие здесь коммерцию, перепродавали дефицитный ширпотреб. Цыганки как всегда тянули за руку прохожих, предлагая погадать. Цены в палатках и магазинах заметно подскочили, воочию указывая на подорожание жизни вообще, а столичной – тем более. ВДНХ, как всегда, кишмя кишело народом со всего огромного Союза, съехавшегося сюда по делам или просто – поглазеть на диковинки народного хозяйства. Сергей был на знаменитой выставке впервые, но не стал долго бродить по павильонам, хотя всё было интересно. Быстро пробежался по некоторым залам, съел пару вкусных московских «эскимо» в шоколаде и решительно и принципиально зашагал во ВНИИТЭ (Всесоюзный научно-исследовательский институт технической эстетики), где у него была назначена встреча с заместителем директора института Владимиром Филипповичем Сидоренко.
Это была воистину замечательная личность. Доктор искусствоведения, лучший специалист в области образования и культуры в СССР, Сидоренко без сомнения представлял собой интеллектуальную элиту страны. За год до этого он блестяще защитил докторскую диссертацию на тему: «Генезис проектной культуры и эстетики дизайнерского творчества». К тому же, как впоследствии узнал Пахоменко, Владимир Сидоренко занимался ещё и живописью, считался одним из ведущих графиков России. Мало того, и своей горячо обожаемой дочери Алёне с детства привил любовь к изобразительному искусству. Сейчас Алёна Сидоренко – талантливый художник, её графические работы экспонируются на многочисленных выставках вместе с картинами отца.
Владимир Филиппович принял Сергея Пахоменко тепло и радушно, культурно предложил кофе, от которого Сергей вначале тактично отказался, – поторапливало неотложное дело, по которому приехал в Москву, – но Сидоренко настоял. В его просторном кабинете, как сразу же отметил наблюдательный гость, было целых три стола: один его собственный, второй для совещаний с персоналом, третий – для чайных и кофейных церемоний. За чашечкой крепкого кофе Сергей вкратце, лаконично изложил собеседнику суть проблемы.
– Как, вы у себя в Ростове хотите создать колледж по дизайну? – удивлённо воскликнул Сидоренко. – Да мы здесь, в столице, не можем это пробить через Министерство образования!
– Но это ведь дело нужное и полезное, – горячо принялся убеждать его Пахоменко. – Сейчас, когда партия взяла курс на демократизацию общества, и настало время выдвигать и осуществлять самые передовые методики образования. Советская экономика требует переустройства и ускорения, повсюду предприятия переходят на полный хозрасчёт, но этого мало. Нужны не только новые идеи, но и новые люди, которые бы их воплощали в реальность. Будущее во всём мире – за дизайном, это бесспорно. Я разработал собственную методику обучения дизайну и уже испробовал её на практике, читал курс лекций в РГУ, в лицее при университете. Система работает! Дело за малым – получить официальное разрешение на преподавание курса по дизайну в колледже.
– Вы создали свою методику обучения дизайну? – искренне удивился Сидоренко.
– Да. И не просто дизайну, но Большому дизайну, как это называют за рубежом – «Третьей культуре», – объяснил Пахоменко.
– Я занимаюсь дизайном уже много лет, – заговорил Владимир Филиппович, – разработал собственную концепцию Международного учебного центра в Ново-Косино – это пригород Москвы. Там предполагается создать современное учебное заведение, где бы основным направлением обучения был курс: «Основы дизайна». Всё это на базе, созданного три года назад Союза дизайнеров СССР и Образовательного проектно-методического центра «Прообраз». До меня, ещё никто у нас в стране всерьёз не занимался дизайнерским образованием. Правда, ещё при Брежневе, в семидесятых, была предпринята робкая попытка в системе профессионально-технического обучения. Тогда в ПТУ, – как вы, думаю, знаете, –наряду с производственными и техническими дисциплинами, был введён предмет «Эстетика», – далёкий прообраз современного дизайна. Но это мало спасло положение. Проектная культура, или, как сейчас принято говорить, – Третья культура, – собственно Большой дизайн, – оставался в нашей стране не востребован. И только я впервые поставил вопрос ребром, и наконец-то создал собственную программу обучения Большому дизайну. Как видите, всё довольно серьёзно и поставлено на профессиональную основу. Но откуда у вас, Сергей Анатольевич, эти знания? Не обижайтесь, конечно, но вы ещё так молоды, вам нет и тридцати… и вдруг – курс лекций по истории мирового дизайна?.. Откуда у вас эти современные знания? Когда вы всё это успели?
Сидоренко говорил взволнованно, и было видно, что он порядком удивлён появлением необычного посетителя, тоже занимающегося изучением и пропагандой мирового дизайна.
Сергей Пахоменко понял, что настал момент истины и нужно предъявить учёному, так сказать вещественные доказательства. Сергей вытащил и скромно положил на стол перед Владимиром Филипповичем папку со своей работой.
– Вот мои лекции, это ваш экземпляр, – заговорил он. – Ознакомьтесь, пожалуйста, если найдёте нужным. Рад буду услышать критику и полезные замечания. Я, конечно, не претендую на полное освещение темы, как это сделали вы, профессиональный дизайнер, крупный учёный и специалист в этой области, которого знает и уважает вся страна. Я, действительно, нигде специально не учился, да у нас и нет учебных заведений по дизайну, и в университетах его не преподают. Я занимался самообразованием, а подтолкнул меня к этому, возбудил интерес к дизайну журнал «Техническая эстетика», который выпускает ваш институт. Я начал приобретать книги и учебные пособия по дизайну, изучать их, и впоследствии выработал свою собственную концепцию обучения. Как уже упоминал, – опробовал её на практике в Ростовском государственном университете. Теперь хотел бы заниматься преподавательской деятельностью профессионально. Надеюсь на вашу помощь.
В это время раздался негромкий стук в дверь, и в кабинет заглянула молоденькая, миловидная секретарша:
– Владимир Филиппович, к вам заведующая аспирантурой…
– Пусть подождёт, не видите, я занят серьёзной беседой с господином Пахоменко, – тактично, но с твёрдыми нотками в голосе, прервал её Сидоренко. Вновь обратился к скромно прихлёбывавшему из чашечки кофе Сергею:
– А на какой основе вы хотите строить программу обучения в вашем будущем колледже?
– Что-то можно взять из моих разработок, а вообще, мы, естественно, будем исходить из того, что полная программа обучения Большому дизайну уже есть, – дипломатично сказал Сергей, – и я сообщу об этом своему руководству. Думаю, вы, Владимир Филиппович, не откажетесь взять нас под своё покровительство и снабдить необходимыми материалами. Что касается лично меня, я, как начинающий дизайнер, с большим удовольствием ознакомился бы с вашей программой. Уверен, из неё можно почерпнуть много полезного и интересного, чего я ещё не знаю.
– Надеюсь, у вас ещё будет такая возможность, – обнадёживающе пообещал на прощание Владимир Филиппович. По его лицу было заметно, что он получил истинное удовольствие от разговора со столь необычным, интересным собеседником. В душе профессор назвал Пахоменко донским провинциальным самородком, и не раз упоминал о нём в разговорах с коллегами.
Так началось их знакомство, которое не прерывается по сегодняшний день. Сергей Пахоменко, часто бывая в Москве, неизменно заглядывает на ВДНХ во ВНИИТЭ к Владимиру Филипповичу. Тот всегда рад встрече, традиционно усаживает дорогого гостя за стол в своём кабинете, угощает чаем или кофе, расспрашивает о новостях в Ростове, об успехах Сергея. Делится своими радостями и печалями. Запомнился разговор об изобразительном искусстве и вообще – о творчестве. Сидоренко поведал своему юному другу и коллеге по дизайну, как однажды, ни с того ни с сего, подчиняясь какому-то подсознательному внутреннему порыву, подошёл к чистому холсту и принялся размашисто водить по нему карандашом. И за несколько минут, не отрывая руки, нарисовал фигуру Мефистофеля из поэмы Гёте «Фауст».
– Это инсайт, Владимир Филиппович! – тут же выдал своё собственное определение творческому состоянию профессора Сидоренко Сергей Пахоменко. – У меня такое тоже часто бывало. Бывало, обдумываешь какое-нибудь стихотворение, часами мучаешься. Вроде в голове уже всё написано, не хватает какой-то малости, ан – нет, не пишется… Ходишь, ходишь по комнате, бубнишь себе что-то под нос, жена с опаской косится, недоумевает, думает – сам с собой разговариваю… И вдруг, – яростный творческий взрыв и – стихи полились! Пишешь и сам не знаешь, что будешь писать в следующей строчке. Слова сами собой ложатся на бумагу. Это и есть инстайт.
Профессора Сидоренко очень высоко ценил директор ВНИИТЭ Л. А. Кузьмичёв. Во время многочисленных поездок в Москву Сергея Пахоменко был такой эпизод. Беседовали они втроём (Кузьмичёв, Сидоренко и Пахоменко) в кабинете директора. Кузьмичёв поделился планами:
– В будущем я хочу создать Академию дизайна СССР. А Владимир Филиппович, как первоклассный специалист в этой области, её возглавит. Я думаю, лучшего кандидата на эту должность у нас в стране нет.
Помимо Сидоренко и Кузьмичёва Сергей Пахоменко познакомился с редактором журнала «Техническая эстетика», встретился с некоторыми сотрудниками журнала. Особенно ему запомнилась встреча с академиком Вильямом Ивановичем Пузановым, – крупным специалистом по американскому дизайну, о котором Сергей слышал ещё в Ростове. И не удивительно, Вильям Иванович, не побоюсь этого определения – самый интеллектуальный человек России. Доктор-искусствовед, защитивший диссертацию в 1992 году (через год после описываемых событий). Сергей Пахоменко тогда специально поехал в Москву, чтобы присутствовать на защите его докторской диссертации, которая называлась: «Взаимодействие интеллекта и мастерства как проблема культурных формаций в дизайне». Защита проходила в Дизайн-центре на Тверской, 18 (район Пушкинской площади). По окончании Вильям Иванович презентовал Сергею свой автореферат с такой дарственной надписью: «Господину Пахоменко с почтением к его универсальным концепциям и переживаниям за судьбы мира». В конце стояла подпись и домашний телефон учёного. Этот факт говорит о том, что способности и достижения Сергея Пахоменко в области дизайна были признаны и по достоинству оценены на столь высоком уровне! Причём, академик Пузанов, своим безошибочным чутьём крупного учёного, уже тогда предвидел великую миссию нашего героя в области образования и просвещения.
Помимо всего, Вильям Иванович считался первым специалистом в СССР по машиностроению, и даже читал лекции сотрудникам ведущей американской фирмы, выпускающей автомобили, «Дженерал Моторс». У Пузанова был один существенный природный недостаток: он был глух, и Сергею, во время бесед с ним, приходилось писать свои вопросы на бумаге, как, впрочем, делали все остальные. Это был очень интересный собеседник. Лишённый слуха, он взглядом и помыслами, казалось, глубоко проникал во внутренний мир человека, безошибочно распознавая его сущность. Пузанов сразу же оценил достоинства, знания и творческий потенциал своего нового знакомого, – посланца далёкого провинциального города, подолгу разговаривал с ним при встречах. Однажды (это было где-то в 1995 г.) спросил напрямик:
– Сергей Анатольевич, вы не кандидат?
«К сожалению, нет», – написал на листе бумаги Пахоменко.
– А почему?
«Да как-то не сложилось, – неопределённо замялся наш герой. – То другие дела, то семейные проблемы, то материальное положение…»
– Я, конечно, понимаю, что аспирантура вам, по большому счёту, не нужна, – продолжил свою мысль Пузанов. – Как творческая личность вы уже состоялись, твёрдо стоите на ногах, чётко и неукоснительно идёте к намеченной цели – внедрению в России Большого дизайна… Цель эта высока и благородна. Честь вам и хвала, Сергей Анатольевич… Но дело в том, что звание кандидата наук – это, для серьёзного, уважающего себя учёного, – за которого я вас и считаю, – как диплом о высшем образовании для студента. Это своеобразный статус, признание общества. Не пренебрегайте подобными формальностями, мой друг, – это досадная необходимость. Как горькая пилюля в детстве, во время простуды… Вы, кстати, откуда родом?
«Из Ростова-на-Дону», – написал на бумаге Пахоменко.
– А, из Ростова, – знаю, – обрадовался чему-то Пузанов. – В Ростове науки нет! Уж не обессудьте, Сергей Анатольевич, но таково моё глубокое убеждение.
«Как нет?» – воскликнул удивлённый Сергей и написал это на листе. Потом, вспомнив, поспешно дописал:
«В Ростове имеется отделение Российской Академии наук, Северо-Кавказский научный центр».
– Да знаю я вашу провинциальную систему высшего образования, – пренебрежительно отмахнулся московский академик. – От студента требуют, чтобы он только периодически посещал лекции, дремал или ловил от скуки мух на занятиях, вовремя сдавал контрольные и курсовые, которые он добросовестно передирает в читалке из нескольких солидных учебников. Зачёты на экзаменах ставятся автоматически, студенты отвечают по шпаргалкам, на которые преподаватели зачастую закрывают глаза. А в дипломной работе достаточно правильно расставить знаки препинания, кавычки в цитатах из классиков и привести в конце длиннющий список использованной литературы, которой выпускник и в глаза не видал, и диплом об окончании ВУЗа считай у тебя в кармане. В аспирантуре дела обстоят ничуть не лучше. Тот же формальный, бюрократический подход. Правда, нужно ещё заплатить за это удовольствие кучу денег и скупить оптом все научные труды ведущего преподавателя.
Сергей тогда не стал оспаривать мнение столь авторитетного учёного. Но каково же было его удивление, когда впоследствии Пахоменко узнал, что Вильям Иванович сам некогда учился в его родном городе, окончив ДГТУ (бывший РИСХМ), что живописно раскинулся на площади Гагарина неподалёку от Центральной городской больницы. Поразмыслив над словами Пузанова, Сергей понял, что тот имел полное право так отзываться о ростовских ВУЗах, ввиду того, что знал местную систему высшего образования изнутри. Просто он был на более высоком уровне интеллектуального развития и не воспринимал всерьёз эту провинциальную научную суету. Не считал её за «высокую» науку. Науку с большой буквы, что ли… Но вернёмся к главному.
Связавшись с Ростовом, с руководством лицея № 1, Сергей Пахоменко получил добро на приобретение программы дизайнерского образования В. Ф. Сидоренко, которая считалась лучшей в мире, что было признано даже американцами. Программа была оценена автором в 60000 советских дореформенных рублей. Когда Пахоменко наконец-то привёз её в родной город, директор лицея при РГУ Наталья Сергеевна Кащенко не могла скрыть своего восторга и ликования. Шутка ли: в её руках была работа самого Сидоренко, хорошо известного в ростовском университете. Причем, какая работа – новейшая разработка программы дизайнерского образования для довузовских учреждений и выше! Толстая рукопись в полтысячи с лишним страниц убористого машинописного текста в синей папке. Программа включала 12 классов обучения с прохождением производственной практики за границей; выпускникам выдавали дипломы «Бакалавра наук», как за рубежом. По сути, после школы, хоть и двенадцатилетки, учащиеся получали незаконченное высшее образование и могли уже работать по избранной специальности. Или – по желанию – продолжать обучение дальше, в ВУЗе. Подобной программы в мире ещё не существовало. В. Ф. Сидоренко разработал и успешно внедрил её вместе с американскими коллегами в Международном учебном центре «Ново-Косино» (Москва).
На общем собрании преподавательского состава лицея № 1 Наталья Сергеевна Кащенко с пафосом изрекла:
– Благодаря гениальным организаторским способностям Сергея Анатольевича Пахоменко, его таланту прирождённого дизайнера, мы теперь обладает бесценным сокровищем в области дизайнерского образования, – программой обучения Владимира Фёдоровича Сидоренко! Теперь у нас будет свой собственный колледж по дизайну, – первый и единственный на юге России!
Когда объёмистую папку с рукописью Сидоренко увидел на своём столе министр образования Ростовской области, – был удивлён и отнёсся к словам Сергея Пахоменко о колледже по дизайну с недоверием. Ведь всё, что закрутил в столице молодой инициативный дизайнер, шло в обход его регионального ведомства, так сказать через его голову.
– Вам бы, молодой человек, сначала нужно было обратиться за разрешением в Отдел народного образования Железнодорожного района, – с досадой посетовал высокий чиновник, – затем выйти на городской уровень, потом уже – к нам в министерство… А вы вон куда замахнулись, – сразу в Москву! Как будто мы здесь сами не могли бы решить этот вопрос.
– Так ведь время не ждёт, людей нужно обучать новому мышлению, а не ходить по бюрократическим кабинетам, – слегка кольнул министра Пахоменко.
Однако в лицее отношение к Сергею резко изменилось: забрав у него привезённую из Москвы программу профессора Сидоренко, о самом инициаторе как бы забыли… Даже не дали прочитать рукопись программы.
– А зачем вам это нужно? – удивлённо пожала плечами директор лицея Н. С. Кащенко. – Вы же всего лишь психолог, а не дизайнер.
Каждый сверчок, мол, – знай свой шесток. И это после столь льстивых речей на недавнем собрании! Сергей Пахоменко был поражён подобным вероломством, но смолчал. Безропотно проглотил обиду. Но начальство рано наплевало в колодец… Не разобравшись в программе Сидоренко самостоятельно (не было знающих специалистов), руководство лицея вновь вынуждено было привлечь к этому делу Сергея.
Вскоре Пахоменко вместе с председателем ростовского отделения Союза дизайнеров Элеонорой Владимировной Петлюк, которую наш герой пригласил к сотрудничеству, приступил к практическому осуществлению своей давней мечты – созданию на базе Классического лицея № 1 при РГУ колледжа по дизайну. Элеонора Владимировна, по его совету, перешла работать в лицей и стала заведующей кафедрой по дизайну. Но сам Сергей Пахоменко трудился в лицее при РГУ сравнительно недолго, с 1991 по 1993 гг. Был начальником психологической службы, завкафедрой, руководил творческой мастерской по дизайну мебели. Что самое удивительное, – он занимал все эти серьёзные должности, не имея ещё высшего образования, – был всего лишь студентом вечернего отделения факультета психологии. В подчинении у него находился многочисленный персонал, в частности восемь профессиональных психологов, из них несколько кандидатов наук, и другие специалисты.
Дело вначале пошло на лад. Сергей Пахоменко вместе с Элеонорой Владимировной Петлюк наконец-то создали колледж по дизайну на базе лицея № 1. Было организовано несколько творческих подразделений: мастерские по дизайну мебели, кройки и шиться одежды, гончарный цех и другие ремесленные цеха. Тогда же, в 1991 г., на основе личного опыта и почерпнутых из книг знаний, Пахоменко разработал свою собственную программу творческого развития личности учащихся (Дизайн-программу). В лицее Сергей выполнял самую разнообразную работу. Как штатный психолог, он проводил психодиагностику и психокоррекцию преподавательского состава и заведующих кафедр. Консультировал наставников, родителей и их детей, учащихся лицея. Индивидуально работал с трудными подростками, осуществлял профконсультации старшеклассников, проводил психотренинги в классах. Помимо всего прочего наш неутомимый герой вёл семинары для преподавателей, читая лекции по третьей культуре, графологии, физиогномике, теософии, организации труда. Все эти знания Сергей почерпнул из прочитанных книг, усердно занимаясь самообразованием. И, наконец, в старших классах Пахоменко преподавал спецкурсы по истории, астрологии, хирософии и др. дисциплинам.
Но затем работа не заладилась. По сути, трудности и проблемы начались с первых же шагов Сергея Пахоменко по созданию колледжа дизайна. Начнём хотя бы с того, что администрация Классического лицея № 1 и Железнодорожное Районо вовремя не перечислили в Москву В. Ф. Сидоренко обещанные 60000 рублей за рукопись его программы дизайнерского обучения. Сергей под честное слово выпросил программу у Сидоренко, пообещав, что деньги будут перечислены в срок, согласно устной договорённости. Разговор происходил в конце июля 1991 г. Пахоменко привёз программу в Ростов, время шло, прогремел бессмысленный и бестолковый августовский путч, потянулась тяжёлая для страны политическая осень, Союз трещал по всем швам, новый московский лидер Борис Ельцин во всеуслышание говорил о суверенитете России (от самой себя), а денег всё не было. Профессор Сидоренко то и дело звонил из Москвы Пахоменко, спрашивая, почему не перечислены обещанные шестьдесят тысяч? Поставленный в неловкое положение Сергей оправдывался:
– Владимир Фёдорович, извините, конечно, но это от меня не зависит. Я ведь не директор лицея и деньгами не распоряжаюсь!
– Но поймите меня правильно, Сергей Анатольевич, я же имел дело лично с вами, а не с вашим директором, – резонно упрекал Сидоренко.
Сергей Пахоменко горько соглашался с его доводами и готов был провалиться от стыда сквозь землю, но что он мог сделать?
Звонки не прекращались, однажды даже пришла срочная телеграмма за подписью директора ВНИИТЭ Л. А. Кузьмичёва. Беспокойство москвичей было понятно: в стране полным ходом шла инфляция, деньги обесценивались на глазах. К тому же, весенняя Павловская реформа цен, когда они были отпущены на свободу, привела к многократному подорожанию товаров и вообще – всего. Забегая немного вперёд, скажем, что обещанная сумма в Москву была перечислена только в марте 1992 г., когда эти 60000, в результате Ельцинского обмена денег и деноминации, реально превратились в 6000 рублей.
Но на этом неприятности нашего героя не закончились. Дело в том, что Сергей сам не подозревал, в какое бюрократическое, склочное болото он влез. Директор лицея Н. С. Кащенко – бывший исполкомовский чиновник, отсюда, – стиль работы у неё был, естественно, консервативный, тоталитарный. Поощряя и всячески поддерживая льстецов и «лизоблюдов», она терпеть не могла независимых, инициативных работников, каким и был Сергей Пахоменко. Он оказался белой вороной в стае чёрных, которая его, в конце концов, выжила из лицея. У Кащенко, почти как у министра, было целых 10 замов, среди которых имелись и семейные пары; в коллективе вовсю процветали блат и кумовство. Каждый старался устроить на тёплое местечко родственника или знакомого. Преподаватели стремились к власти, подсиживали замов, чтобы занять их место, ненавидели людей удачливых и талантливых. Такие склочные, одиозные личности, как В. В. Белов, В. М. Иванова сразу принялись подкапываться под Пахоменко, словно коварные пауки, плели хитроумные сети интриг. Они буквально сживали Сергея со Света, не давали работать, по любому поводу жаловались на него директору Кащенко или в Районо. Сергей боролся со злом как мог, стойко переносил несправедливые нападки, старался не провоцировать своих недоброжелателей. Но в некоторых вопросах был принципиален и твёрд. Так, Пахоменко неоднократно обращался к директору лицея по поводу задержки перечисления денежной суммы в Москву профессору Сидоренко. Н. С. Кащенко пренебрежительно отмахивалась и сетовала на Районо, там кивали на более высокий иерархический уровень – Городской отдел народного образования. Когда Сергей являлся туда, тамошние прожжённые бюрократы, как будто в насмешку, посылали его обратно к директору лицея Кащенко. Короче, как всегда в подобных делах, получался замкнутый круг или чёртово колесо. Система всё делала для того, чтобы сломать человека, свести на «нет» все его благие начинания и творческую инициативу, выбросить за ненадобностью на помойку жизни. У кого в такой ситуации не опустят руки? Перемолола авторитарная бюрократическая система и Сергея Пахоменко. Усилиями Н. С. Кащенко и компании её прихлебателей и подхалимов наш герой вскоре оказался на улице.
Оставшись не у дел, Сергей прежде всего едет в Москву к профессору Сидоренко. В Ростове Пахоменко так и не удалось ознакомиться с его программой и он решил предпринять собственную попытку. К тому же, следовало извиниться за роковую задержку выплаты денег, которая привела к столь плачевным последствиям…
В. Ф. Сидоренко встретил Сергея Пахоменко с пониманием. Узнав о том, что Сергей уже не работает в лицее, посочувствовал:
– Конечно же ситуация мне вполне понятна, Сергей Анатольевич. Вы, как честный человек, попробовали добиться справедливости, приняли мою сторону и вас попросту уволили! Сочувствую, но что поделаешь… Я тоже, как вы знаете, пострадал.
– Да, всё было именно так, – утвердительно кивнул головой Пахоменко. – Провинциальные интриганы выжили меня с любимой работы, лишили средств к существованию и даже не дали почитать ваши материалы по обучению дизайну. А я так этого хотел! Я много лет занимаюсь изучением и внедрением в жизнь Большого дизайна. А у вас, Владимир Филиппович, такой высокий уровень!.. Вы первый специалист в России по дизайну, что отмечено даже за рубежом. Не могли бы вы дать мне на время вашу разработку? Отсюда я собираюсь съездить к другу в Электрогорск, и через пару дней я бы вам её вернул.
– Конечно, Сергей Анатольевич, – охотно согласился Сидоренко. – И мало того, я подарю вам собственный экземпляр. Надеюсь, наше сотрудничество на этом не прекратится. Я верю, – у вас в области дизайна большое будущее!
Так наш герой стал обладателем бесценного труда по дизайну, который стоил 50000 рублей. По советским ценам – целое состояние!
В небольшом городке Электрогорске в живописном лесистом Подмосковье Сергей Пахоменко наездами бывал часто. Там жил его закадычный друг, одарённый художник Александр Степанович Юдов. Он был более чем на десять лет старше Пахоменко, 1951 г. рождения, но это нисколько не мешало их дружбе и совместному времяпрепровождению. Как уже отмечалось выше, Сергей всегда предпочитал дружить с людьми старшими, нежели со своими сверстниками. К тому же, Юдов был человеком прогрессивных взглядов, руководил детской изостудией, и Пахоменко периодически снабжал его самыми передовыми методиками по дизайну и обучению, которые попадали ему в руки. Естественно, он не мог не показать Александру «манускрипт» Сидоренко.
Было это уже в начале октября 1993 г. В Москве мятежный Верховный Совет во главе с Руцким и Хасбулатовым забаррикадировались в Белом доме, своей властью низвергнув с поста президента Ельцина, который уходить вовсе не собирался, а бросил против своих недавних коллег по развалу Советского Союза верные ему войска. Доблестные российские танкисты, боевыми снарядами, – на виду всех стран победившей некогда демократии, – расстреливали ни в чём не повинное, прекрасное огромное здание в центре столицы, а здесь, в Подмосковном Электрогорске, кипели совсем другие и отнюдь не политические страсти. Сергей Пахоменко презентовал Александру Юдову копию программы В. Ф. Сидоренко. Тот вдумчиво проштудировал материал и на его основе разработал свою собственную концепцию дизайнерского обучения, согласуясь с возможностями и реалиями небольшого провинциального городка. Успешно внедрённая в детской изостудии, методика Юдова вскоре дала положительные результаты. Одна из его учениц – очень талантливая девочка – заняла первое место в столице, на конкурсе юных художников.
Однако идеи Александра Юдова были столь смелы, необычны и даже пугающи своей невиданной доселе новизной и оригинальностью, ломкой всяких консервативных рамок и стереотипов, что местные электрогорские чинуши из Гороно, ознакомившись с программой Юдова, ужаснулись и объявили его сумасшедшим. Тут же была состряпана соответствующая кляуза в Москву, аж в Министерство образования, и из столицы прибыла высокая комиссия, дабы воочию лицезреть здешний феномен и на месте удостовериться в профнепригодности руководителя детской изостудии. Приехавшие тактично поинтересовались у Александра Юдова, на основе какой программы он преподаёт изобразительное искусство и дизайн своим ученикам? Александр объяснил, что пользуется вполне законными, официальными материалами. Когда же столичные посланцы увидели предъявленную Юдовым рукопись программы В. Ф. Сидоренко, утверждённую и одобренную на самом высоком уровне – самим руководством ВДНХ, заверенную соответствующими подписями и печатью Союза дизайнеров, – только открыли от удивления рты и оспаривать решение столь авторитетных учреждений не стали. Напротив, в пику посрамлённым кляузникам из Электрогорского Гороно, поспешно присвоили Юдову почётное звание лучшего преподавателя города по дизайну.
После лицея Сергей Пахоменко работал психологом в Детском доме творчества Железнодорожного района. Здесь он продолжал внедрять в обучение смелые и новаторские, намного опередившие своё время, идеи профессора Сидоренко по Большому дизайну, пытался донести их людям. Сергей читал лекции работникам администрации Дома творчества, преподавательскому составу, штатным психологам; обучал физиогномике директора Наталью Константиновну Зайцеву – своего друга и коллегу, с которой поддерживает дружеские отношения по сей день. Помимо Ростова, Пахоменко внедрял разработки В. Ф. Сидоренко в республике Северная Осетия-Алания. В 1997 г. он разработал свою собственную Дизайн-программу для Дома детского творчества, в котором трудился. А в 2007 г., уже будучи кандидатом наук, Сергей Пахоменко успешно пропагандировал прогрессивные дизайнерские идеи Сидоренко в Южном Федеральном Университете (бывший РГУ). На их основе Сергей написал Дизайн-программу для ЮФУ, которая называлась «Трансформация Российской системы образования в транзитивной России».
К слову сказать, в ведущем ростовском ВУЗе, некогда эвакуированном из Варшавы, хорошо знали и ценили молодого, перспективного студента – героя нашего произведения. Ещё в июне 1994 г., когда Пахоменко блестяще защитил дипломную работу по специальности психология, заместитель декана психологического факультета Вячеслав Александрович Терёхин, оценив неординарные способности и природный талант выпускника, предложил ему засесть за кандидатскую и быть его аспирантом. Сергей послушался доброго совета и стал увлечённо разрабатывать диссертацию по дизайну – «Проектная психология или психология среды».
В стране в это время назревал новый политический кризис, на этот раз связанный с регионами и национальным вопросом. Дело в том, что недалёкий российский президент, уж не ведомо по чьему наущению, провозгласил, обращаясь к руководству национальных республик, а также областей и краёв России: мол, берите столько суверенитета, сколько можете переварить! Иными словами – делайте, ребята-демократы, что хотите, а я, понимаешь, умываю руки. И понеслась душа в рай!.. Национальные республики стали выбирать своих собственных президентов, создавать собственные региональные армии, милицию, валюту, а некоторые даже объявили о своей независимости. Мало того, о выходе из Российской Федерации заявили Татарстан и Чеченская республика Ичкерия. Дошло до смешного: независимыми от метрополии захотели быть даже некоторые не национальные, а чисто российские области! Правительство во главе с тогдашним премьером Черномырдиным всполошилось, уразумев, что президент загнул не «в ту степь», и спешно кинулось улаживать отношения и разграничивать полномочия с Минтимером Шаймиевым и Джохаром Дудаевым. С президентом Татарстана Шаймиевым договориться удалось, а против строптивой Чечни были двинуты войска. Началась первая Российско-Чеченская война, – кровопролитная и бессмысленная...
Сергей Пахоменко не просто изучал Большой дизайн, но и осуществлял свои дизайнерские идеи на практике. Он сам оформлял свои многочисленные выставки: старинных открыток и фотографий, собственных литературных работ (книг), а также другие инсталляции в Донской государственной публичной библиотеке и в музеях города. Все они имели огромный успех и пользовались большой популярностью среди профессионалов и рядовых посетителей. В 2000 г., в публичке состоялась выставка открыток «Женщины и любовь» из коллекции Пахоменко. Сергей, как непревзойдённый специалист дизайна, красочно оформил буклет и другую печатную продукцию. Об экспозиции старинных открыток (XIX – нач. XX вв.) тепло отозвался главный специалист Министерства культуры Ростовской области Николай Николаевич Веретенников, дав ей высокую оценку. Об этом писал ростовский выпуск газеты «Труд» и ряд других изданий. В частности, многие глянцевые журналы просто пестрели эротическими открытками из коллекции Сергея Пахоменко.
Но особенно примечательны две выставки, проведённые и организованные нашим героем. Первая – выставка великого русского художника, профессора живописи, обладателя Гран-при в Париже и Риме, Сергея Петровича Бочарова, состоявшаяся в 2001 году. Вторая – инсталляция старинных фотографий в Ростовском областном музее изобразительных искусств в январе 2009. Когда в кулуарах Выставочного зала на улице Максима Горького, где выставлялась оригинальная живопись Бочарова, кто-то с удивлением поинтересовался у Сергея Пахоменко, как ему удалось выйти на столь знаменитого в мире художника, которого знали и ценили Феллини и Пикассо, Сергей скромно признался, что он тут не при чём, – Бочаров сам вышел на него.
Самым высшим своим достижением в области дизайна и оформления Пахоменко считает выставку «История фотографии», проведённую в Ростовском областном музее изобразительных искусств в январе – феврале 2009 г. Впервые в Ростове демонстрировалась лучшая в России частная коллекция уникальных фотографий известных отечественных и зарубежных мастеров конца XIX – начала XX веков, в том числе снимки, сделанные самим императором Николаем II. Экспонировались первые в мире фотографии, портреты давно ушедших в небытие людей, снимки городских пейзажей, национальных костюмов и военной формы.
С утра, не смотря на мороз и ветреную, метельную погоду, у кованных ворот музея ИЗО на Пушкинской, 115 уже толпились люди, желающие попасть на знаменитую выставку. Пригласительных открыток (около 600 штук!) на всех не хватило, и многие пришли без приглашения, в надежде на авось. Тут же топтались многочисленные репортёры городских и областных газет, радио и тележурналисты. Операторы заранее настраивали камеры, чтобы потом не терять драгоценное время. Стоял лёгкий гул от переговаривающихся людей, покашливание, скрип шин подъезжающих дорогих иномарок. Вот, наконец, стали запускать вовнутрь. Люди заволновались, по рядам прошёл лёгкий ажиотаж, операторы и представители СМИ старались первыми попасть в залы музея. В дверях образовалась лёгкая давка. Особенно усердствовал, расталкивая крепкими локтями соседей, известный в окололитературных кругах города историк, пишущий казачьи сказки для детей, Юрий Круглов. Он тоже пришёл без пригласительной открытки, что его, впрочем, нисколько не смущало. Знал – всё равно не выгонят. Когда все разделись в фойе, в гардеробе, и заполнили первый зал, появился и сам виновник торжества, герой нашего правдивого повествования, ростовский меценат Сергей Анатольевич Пахоменко. Здесь, на выставке, его только так и величали – Сергей Анатольевич. Возле него в центре просторного помещения, в котором яблоку негде было упасть от посетителей, стояли сотрудники музея и несколько выступающих, попросивших слово перед открытием мероприятия. Первое слово взяла заместитель директора музея ИЗО по науке Нарыжная Антонина Арсентьевна, ведущая встречи. Она сказала:
– Дорогие друзья, мы собрались сегодня на довольно неожиданное в стенах художественного музея мероприятие – выставку старинной фотографии. В этом году фотографии исполняется сто семьдесят лет. В честь этой знаменательной даты Сергей Анатольевич Пахоменко любезно предоставил на обозрение публики свою собственную коллекцию. Это очень значительное культурное событие в городе. Здесь, в залах музея мы соприкасаемся с нашей историей, с наследием предков. Древние римляне говорили: патриций – это тот, кто может получить наследство, либо написать завещание, оставив наследство потомкам, все остальные – варвары! Данная выставка как раз и позволяет нам почувствовать себя наследниками богатой мировой культуры.
Затем выступил лучший искусствовед Юга России, старший научный сотрудник музея Валерий Васильевич Рязанов. Он отметил, что Сергей Пахоменко, как собиратель и коллекционер, внёс неоценимый вклад в развитие культуры Донского края, как археолог, открыл новый исторический и культурный пласт. Такие люди являются связующим звеном между прошлым и настоящим, к тому же, они крупные специалисты в своей области. Оратор признался, что всегда искренне завидовал коллекционерам, – людям, увлечённым и неравнодушным, любящим своё дело, и несущим радость и знания другим. Историк Юрий Круглов говорил о судьбах людей, запечатленных на снимках, что с ними стало после революции?.. Предложил Сергею Пахоменко засесть за книгу об уникальной коллекции, где подробно описать своё увлечение, чем мы в данный момент и занимаемся, – написанием этой самой книги. Но не только о старинных фото, но целиком обо всей жизни Сергея. Далее высказалась известный художник Марина Ордынская и другие.
Помимо выступавших, на открытии выставки присутствовали член Союза писателей России, директор издательства «Донской писатель» Игорь Александрович Елисеев, член Союза российских писателей, архитектор по образованию Любовь Феоктистовна Волошинова, директор археологического музея-заповедника «Танаис» Валерий Фёдорович Чеснок, заместитель директора заповедника «Ростовский» Александр Давидович Липкович, заместитель директора Ростовского областного музея краеведения Ольга Васильевна Литвиненко, директор Музея современного изобразительного искусства Марина Алексеевна Приходько, представители администрации, директора крупных фирм и промышленных предприятий, видные театральные деятели, а также художники и музыканты. Среди них – много близких друзей Сергея Пахоменко. Как уже отмечалось выше, неординарное культурное событие освещалось прессой, радио и всеми каналами телевидения (было аккредитовано около ста журналистов). «Вести Дона» (канал «Россия») стояли почти два часа в длинной очереди, чтобы взять интервью у Пахоменко. Все не уставали восхищаться и признавались, что подобной грандиозной выставки ещё не видели.
В конце официальной части, когда улеглись журналистские страсти, а посетители вполне насытились лицезрением «чудо-выставки», супруга Сергея Анатольевича Татьяна пригласила всех желающих к шведскому столу, где были приготовлены бутерброды и другая щедрая и вкусная закуска. Произошла небольшая давка, как в самом начале торжества, у входа в музей. Особенно усердствовал у шведского стола никем сюда не приглашённый журналист и краевед Василий Вареник. Перед этим он умудрился повредить дорогостоящий экспонат – антикварный старинный фотоаппарат. Известен он был ещё и тем, что использовал часть нынешней коллекции Сергея Пахоменко в качестве иллюстраций к своей публицистической книге «Ростов и ростовцы», вышедшей в 2005 г. в издательстве «АКРА». К слову сказать, Сергей потом еле забрал бесценные фотографии из издательства, что, впрочем, не удивительно, если учесть уникальную историческую ценность коллекции.
Что касается Музея изобразительных искусств, то выставиться здесь было непросто. Об этом мечтает любой художник. Даже великий Сергей Бочаров горел желанием экспонировать свою живопись в Ростовском музее ИЗО. По давно заведённому порядку, в год только пять ростовских живописцев могли выставить свои работы в залах музея, остальные были не местные художники, – из других городов России или из-за границы. Так, в этом же 2009 г., в октябре месяце, в художественном музее на Пушкинской экспонировалась выставка всемирно известного московского скульптора и живописца Зураба Церетели. А сразу после Пахоменко в залах музея выставлялся какой-то француз. Причём, в связи с многочисленными просьбами посетителей и ростовской общественности, выставку нашего героя продлили, отсрочив тем самым приезд живописца из Франции. Это очень престижно для любого художника, поместить свои работы в залах музея ИЗО, рядом с известными полотнами Айвазовского, Фёдорова, Куинджи, Грекова. Кто из живописцев не мечтает о такой чести? Тем более понятно внутренне волнение и гордость нашего героя, сумевшего поместить здесь коллекцию старинных фото!
Сергей и здесь проявил свои незаурядные способности в дизайнерском оформлении выставки. Его решения и находки были настолько оригинальны и занимательны, что работники Музея краеведения пришли на выставку почти в полном составе, чтобы перенять его опыт. Впоследствии они начали почти один к одному копировать достижения Сергея Пахоменко, выпускали так же оформленные афиши и многое другое. Кстати из 500 афиш, отпечатанных к выставке старинных фотографий не было наклеено ни одной. Все они разошлись по рукам с автографами Пахоменко. А красочные, оригинально оформленные буклеты с золотым тиснением на обложке просто шли нарасхват, Сергей не успевал совать их всем желающим. Некоторые просили даже по два – три буклета, чтобы подарить друзьям. И верно, кому не хочется заполучить прекрасный буклет в котором помещены уникальные фото дочерей и супруги последнего российского императора Николая II, причём снятые его собственной рукой, а также другие шедевры!
Помимо всеобщего признания, благодарности и славы, были и печальные моменты. Завистники и недоброжелатели постоянно вставляли палки в колёса, пытались зарубить проекты его работ по оформлению выставки. Так, не была «высочайше» утверждена пригласительная открытка Сергея, – красочная и запоминающаяся, подстать изданному буклету с каталогом выставки. Взамен в музее ИЗО разработали свой вариант, до такой степени не профессиональный и убогий, что открытку противно было взять в руки. Я видел это «убожество» антидизайнерской мысли и сравнил с вариантом Сергея Пахоменко (в обход чиновничьих «табу» он всё-таки тайно выпустил свою открытку). Это день и ночь! Не идёт ни в какое сравнение. Открытку Сергея саму по себе можно помещать на выставку, как произведение искусства! А то, что на плохой жёлтой бумаге состряпали в музее без сожаления хочется выбросить в урну, что, впрочем, многие из посетителей и делали.
Успеху выставки в немалой степени способствовало ещё и то, что Пахоменко в полном объёме владел основами и приёмами Паблик Рилейшнз (PR). В 2002 г. он выступал в г. Владикавказе на Всероссийской конференции по PR (пиар) с докладом на тему: как умело управлять пресс-конференцией. Накопленные знания по этой немаловажной современной проблеме помогли ему грамотно составить пресс-релиз, организовать и провести выставку, проявив свои недюжинные дизайнерские способности. Сергей Пахоменко, подобно умелому дирижёру, управлял мероприятием: он знал, как и что говорить публике, как общаться с руководством и сотрудниками музея, как вызвать ажиотаж прессы. В процессе работы у него зарождались новые идеи и планы на будущее, вовсю заработала фантазия и творческое мышление. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, так и у нашего героя появились мысли о проведении подобной выставке в столице и многое другое. Как человек вневременной, Сергей не зацикливался на сиюминутных достижениях, а видел свой жизненный путь в перспективе, и, словно опытный шахматист, просчитывал партию на много ходов вперёд. И всё это, несомненно, благодаря Большому дизайну, изучением которого занимался несколько десятков лет.
Глава 4. Меценат
В середине ноября 2001 года в Ростове, в Детской художественной галерее (Чехова, 60), состоялась выставка «Русский портрет и русский пейзаж». На выставке, помимо живописи, были представлены на обозрение публики старинные фотографии из коллекции Сергея Пахоменко. Причём, акция это была чисто благотворительная, – Пахоменко не поимел с этого мероприятия ни копейки. Наоборот, как истинный меценат, – понёс некоторые издержки.
– Я был знаком с одной старинной дворянской семьёй, знавшей певца Сергея Рахманинова и писательницу Мариэтту Шагинян, – воодушевлённо рассказывал Пахоменко корреспонденту местной газеты. – Семья презентовала мне альбом с уникальными фотографиями, сделанными первыми фотографами России.
Сергей Пахоменко посетовал на то, что выделили мало места под его коллекцию, и много интересных снимков не попало на выставку, а в основном остался доволен. Организовывал он и чужие выставки, в частности, – персональную выставку живописи великого русского живописца Бочарова. Поддерживал и талантливых ростовских художников, оказывал им посильную благотворительную помощь.
На торжественное открытие выставки Бочарова, прибывшего в Ростов из Нью-Йорка, съехался весь бомонд города: представители администрации и руководство города, директора музеев, крупных предприятий, бизнесмены, научные деятели, художники, писатели, музыканты, руководство казачества. Неизменно присутствовали пресса, радио и телевидение, освещавшие незабываемое событие в жизни столицы Юга России. Сергей Пахоменко ходил по залам как именинник. Шутка ли – какое значительное событие он провернул своими руками! Представил в городе живопись самого Бочарова, о котором до этого только поговаривали редкие знатоки изобразительного искусства, но вживую мало кто видел.
Благодаря своим уникальным организаторским способностям, Пахоменко смог разработать и издать 1000 афиш к выставке Бочарова, газету (тоже тысячным тиражом), пять тысяч пресс-релизов, триста штук пригласительных открыток и другую печатную продукцию. Причём всё это – за весьма минимальную сумму (около 4000 рублей). Полгода своей жизни Сергей посвятил этой знаменательной в Ростове выставке, бескорыстно пропагандируя творчество великого живописца. Не обласканного, к тому же, властями. За свои смелые, антиельцинские взгляды, за критические высказывания в адрес новоявленных хозяев России, а главное – за картины с соответствующим разоблачительным содержанием Сергея Бочарова замалчивали, вставляли палки в колёса и вообще всячески препятствовали в работе и проведении инсталляций. Таким образом, демократия, за которую якобы так ратовали московские правители, оказывалась ущербной и однобокой. Кстати, на выставке было несколько полотен Бочарова подобной критической направленности: «Грачи прилетели» (500 узнаваемых русскоязычных лжежурналистов), «Охотники» (за президентской властью: Жириновский, Лужков, Черномырдин, Явлинский, Лебедь, Немцов и Чубайс ), «Неравный брак» (250 портретов предателей, уничтоживший Великую Страну), «Явление народа», «Урок анатомии».
Сергей Пахоменко, разделявший нестандартные взгляды Бочарова и критическую направленность его творчества, всячески пропагандировал просветительскую деятельность художника. За то время, пока экспонировалась выставка (с 1 февраля по 1 марта 2001 г.), Сергей чуть ли не каждый день как на работу ездил на улицу Максима Горького, 84, в выставочный зал Творческого союза художников «Авангард». Был своеобразным менеджером Сергея Бочарова. Благодаря стараниям Пахоменко, Ростов наконец-то узнал о существовании в России столь значимой творческой личности. Выставку посетило более десяти тысяч человек, о ней писали все городские газеты, транслировали репортажи по телевидению. Была продана масса картин талантливого живописца на десятки тысяч долларов. В Ростове осталось около полусотни полотен Сергея Бочарова (больше, чем где-либо ещё!). Одним словом, выставка удалась на славу.
В заключение экспозиции Бочаров горячо поблагодарил Сергея Пахоменко за бескорыстную помощь. Упомянул, что до этого делал четыре попытки выставиться в Ростове и все они были неудачными. И только когда за это взялся Пахоменко, дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки.
– Наверное, мне было Богом дано встретить в своей жизни Сергея Анатольевича, – говорил перед журналистами Бочаров. – Очень опытный товарищ… свои выставки организовывал, умеет общаться с людьми. Можно сказать, обеспечил явку цвета интеллигенции города, организовал активную продажу картин… В общем, я уже устал перечислять заслуги моего тёзки, Сергея Пахоменко. Знаю одно, – он внёс огромный вклад в развитие культуры вашего города, и потомки ещё вспомнят его добрым словом.
Художник с улыбкой крепко пожал руку Пахоменко. Защёлкали фотоаппараты газетных репортёров, запечатлевая для истории неповторимые моменты. Публика разразилась бурными аплодисментами.
Во время проведения выставки Бочаров жил в квартире Пахоменко. Рассказывал, как его, восемнадцатилетнего юнца, пригласил в Париж учиться живописи сам великий и непревзойдённый Пабло Пикассо. А во время пребывания в Италии Сергей Бочаров обитал в замке у знаменитого кинорежиссёра Феллини. И вот теперь он жил у Сергея Пахоменко.
Напившись чаю в кабинете у Сергея, Бочаров рассказывал:
– Феллини как-то меня спрашивает: «У тебя квартира в Москве есть?» Я говорю: «Нету». – «А почему?» – «Долларов нема. Мани-мани…» – «О, я тебе найду богатого заказчика. Вот, например, Джанни Версаче, известный кутерье. Миллионер! Напишешь его портрет, – он тебе квартиру купит!» Я согласился. Приходит на следующий день Версаче, позировать. Снял пальто – я и ахнул. На нём пиджак, белая рубашка с галстуком, а штанов нет! Ниже пояса вообще – ничего, голяком… Думал меня удивить, ан не тут-то было. Я быстро схватил карандаш и принялся рисовать нижнюю часть знаменитости, – чтобы не передумал!.. А он, между нами говоря, голубой, Версаче этот. Ну я и изобразил его на фоне античных мужских задниц – что кутерье больше всего любит. Когда картина была готова, спрашивает он, сколько стоит? Я, помня слова Феллини о квартире, загнул аж четыре тысячи баксов. Портреты я обычно по четыреста долларов за штуку пишу, но тут же – такой важный кутерье… миллионер в придачу. «Как четыре тысячи? – удивляется Версаче. – С других ты по четыреста долларов берёшь, а с меня четыре тысячи?» Тут я начал выкручиваться. Здесь, мол, не просто портрет, но – композиция, и дополнительные детали добавлены. В общем – четыре штуки и ни центом меньше! Стою на своём, я ведь русский человек, а русские не отступают, – Бочаров лукаво улыбнулся. – Версаче картины не купил, ушёл. А перед самым моим отъездом в Москву мы опять встретились. Я как раз был на показе его коллекции мод. Во время пресс-конференции Версаче принялся меня расхваливать перед публикой, назвал великим русским художником, и сказал, что покупает ту картину за пять тысяч долларов. А мне – шлея под хвост видать попала. «Нет, – говорю, – уважаемый синьор Версаче, – время ушло, картина подорожала. Теперь она стоит десять тысяч!» Кутерье изменился в лице, позеленел от злости, обозвал меня, как у Достоевского, русским идиотом и покинул зал. Я тоже тогда сильно осерчал на него и при свидетелях пообещал, что никогда не продам ему эту картину. Прошло время, Версаче умер. Сотрудники его фирмы как-то вышли на меня в Москве. Шутка ли: у меня остался подлинник портрета знаменитого мастера, едва ли не единственного в мире с отпечатком его пальца в углу холста! Стали мне итальянцы делать весьма заманчивые предложения. Говорят, что согласны купить портер Версаче аж за двадцать тысяч баксов, – вдвое больше, чем я просил за него последний раз, ещё при жизни кутерье. Тут я им и говорю: так, мол, и так, Версаче оскорбил меня, прилюдно назвал идиотом русского художника, и за это я требую за картину ни много, ни мало, – сто тысяч долларов! У итальянцев даже челюсти отвисли от такой наглости. «Мы, – говорят, – подумаем». А меня, чего греха таить, всерьёз тогда в Москве не воспринимали. Все ж крутыми стали – пальцы веером, через губу не переплюнут… «Ты, – говорят, – Бочаров, художник для нищих!» – «Ну, – думаю, – покажу им всем, какой я нищий художник!» Итальянцы думали-думали, да и согласились. Я тогда собрал на встречу с ними пол-Москвы, всех своих недоброжелателей и тайных врагов пригласил, – прессу, телевидение. И как только сотрудники фирмы Версаче торжественно вручили мне чек на сто тысяч, я их и ошарашил. «Нет, – говорю, – друзья мои, эта картина ни за какие деньги не продаётся, потому что не могу я клятвы своей нарушить, которую ещё при жизни кутерье дал ему!» Так и не продал портрет. За сто тысяч долларов!
Впоследствии Пахоменко не раз ещё встречался и беседовал с Бочаровым. Подарил ему свои книги: афоризмы и сборник стихов. Афоризмы Сергею Бочарову понравились, он даже обещал показать их Распутину и Белову – известным российским писателям, а книгу стихов Пахоменко «реквизировала» супруга Бочарова Галина. Стихи поразили женщину, вызвали бурный прилив чувств и светлой энергетики. «Вот как нужно писать про любовь!» – восхищённо говорила она мужу.
Сергей Бочаров не остался в долгу, тоже отпустил по поводу Пахоменко небольшой комплимент. В разговоре с женой он искренне признался:
– Ты знаешь, Галя, я никогда не думал, что в этом провинциальном городке живёт такой интересный человек, который буквально всё знает, и всё – на высоком уровне!
Бочаров неоднократно приглашал Сергея Пахоменко в Москву, к себе в гости, обещал оплатить проезд, подыскать на первое время квартиру, познакомить с известными художниками и писателями.
– Перебирайся в столицу, Сергей, я всё для тебя сделаю. Грех такому человеку не помочь! – с жаром говорил Бочаров. – У вас в провинции – никакой перспективы. Здесь застойное болото! А у нас в Москве – Европа, цивилизация… Здесь ты ничего не добьёшься, а там я тебя в люди выведу: квартиру будешь иметь, престижную работу, на дорогих шикарных иномарках кататься... У тебя всё будет, что только душа пожелает, как у меня сейчас… У меня долларов – куры не клюют! Как дерьма… Мне за картину «Неравный брак» полтора миллиона баксов сулили, – не продал! Ты видел этот шедевр политической живописи… Разве такое полотно можно продавать?
Художник Сергей Бочаров был очень оригинальной, эксцентричной личностью. Некоторые его поступки просто шокировали публику. Но и писал он мастерски, владел всеми стилями и направлениями живописи. После знаменитого Айвазовского, он второй за последние сто пятьдесят лет получил престижную Гран-при в Италии за картину «Плачущая Венеция». Но вернёмся к герою нашего произведения.
Как щедрый, бескорыстный меценат Сергей Пахоменко выступил и во время проведения выставки «История фотографии» в художественном музее на Пушкинской. Мало того, что он предоставил музею, да и всему городу на обозрение свои собственные старинные фотографии, приобретённые в разное время на антикварных рынках и у частных лиц за свои кровные средства, он ещё и понёс немалые материальные издержки. Платить приходилось за всё: за аренду помещения, за оформление открыток и стендов, за тиражи афиш, буклетов с каталогом выставки, пригласительные открытки, пресс-релизы и буквально за любую бумажку. Плюс шведский стол в конце первого дня открытия экспозиции. В общей сложности Сергей Пахоменко потратил на мероприятие 120000 рублей! Это ли не меценатство и благотворительность?! Причём, в отличии от художников, которые продают на выставках свои картины за доллары, Пахоменко не продал из своей уникальной коллекции ни одной фотографии. Всё делалось за «спасибо», за благодарные речи и признательность во время открытия; да ещё приятно согревали сердце Сергея искренние чувства восхищения, добрые слова и пожелания посетителей, обильно оставленные в книге отзывов. Да признание прессы, отметившей грандиозное событие в художественном музее и вообще – в жизни города, писавшей об уникальности коллекции Пахоменко, об его организаторских способностях, энциклопедических знаниях в разных областях науки, разносторонних способностях и природном таланте. А корреспондент «Военного вестника Юга России» лаконично озаглавил свою статью о выставке: «Благотворительность», попав тем самым в самую точку. Да, именно благотворительность в первую очередь характеризовала это мероприятие, организованное и проведённое нашим героем, истинным меценатом Сергеем Пахоменко.
Наиболее плодотворно ростовский меценат сотрудничал с городскими книгоиздательствами. Его хорошо знал директор издательства «АКРА» А. Н. Крахалёв, директор издательства «Литфонд» Е. А. Рябцев, безвременно ушедший из жизни директор издательства «Пегас» В. П. Рюмин. Пахоменко осуществил много добрых начинаний и смелых проектов: помог ростовскому журналисту и литератору Василию Варенику издать краеведческую книгу «Ростов и ростовцы», вышедшую в «АКРЕ»; в «Литфонде» у Е. А. Рябцева спонсировал антологию одного стихотворения, приуроченную к 80-летию Николая Доризо, «Но как на свете без любви прожить»; за свой счёт издал книгу московского писателя В. Г. Черкасова и стихи поэта В. М. Лещенко.
На Дону по достоинству оценили благотворительную и меценатскую деятельность Сергея Пахоменко, его весомый вклад в культуру родного края. В честь 100-летия М. А. Шолохова его наградили почётным Дипломом, который от Союза писателей Дона подписал его председатель Г. В. Марков, а от Регионального общественного фонда поддержки писателей и литераторов Дона – руководитель этой организации Е. А. Рябцев.
Но этим не ограничивалась благотворительная работа Пахоменко. В своё время он помогал нашему знаменитому земляку, талантливому московскому поэту Борису Примерову; не жалея собственных средств, которых и самому порой не хватало, финансировал спектакль артистам; оказывал посильную поддержку ветеранам Великой Отечественной… В моих руках – книга воспоминаний о войне ветерана Бориса Баранчикова «Как молоды мы были» с трогательной дарственной надписью Сергею Пахоменко. Приведём её дословно: «Патриоту Родины! С наилучшими пожеланиями Добра и Мира! От фронтовика Великой Отечественной войны, прошедшего с тяжёлыми боями Пол-Европы! С уважением Б. Д. Баранчиков». Дело в том, что Борис Дмитриевич давно мечтал посетить донской хутор Весёлая Победа, откуда в 1943 году начался его боевой путь в составе 4-го гвардейского казачьего кавалерийского корпуса. Всё как-то не получалось. Во время празднования очередной годовщины Победы ветеран рассказал о своей заветной мечте Сергею Пахоменко и он, отложив на время свои дела, организовал поездку Бориса Баранчикова к месту его боевой славы.
За всё, что Сергей Анатольевич бескорыстно свершил на славном поприще благотворительности, «За постоянную помощь, просветительство, меценатство и поддержку инвалидов, ветеранов войны и труда Ростовской области», в феврале 2008 года он был награждён почётной Грамотой от полномочного представителя Общероссийского комитета ветеранов войны и военной службы в ЮФО генерал-майора Н. П. Пляскина.
Так же, за свою активную меценатскую деятельность, Пахоменко был отмечен правительственными наградами. В частности, к 100-летию прославленного полководца Великой Отечественной войны Георгия Константиновича Жукова его наградили в Москве медалью: «Маршал Советского Союза Жуков».
Сергей с гордость показывает мне все эти памятные, дорогие его сердцу реликвии, бережно хранимые в семейном архиве. Красноречивые свидетельства его доброй и чуткой, не равнодушной к чужим бедам души.
Часть IV
Учёный
Глава 1. Психолог, психоаналитик
Перед армией, когда Сергей поступил на платные подкурсы в РИНХ, друзья, зная об его увлечении, советовали учиться на психолога, а не на инженера народного хозяйства. Уже в то время он вполне сформировался как профессиональный психолог, и единственной его проблемой было отсутствие диплома о высшем образовании.
Во время службы в спортроте Качинского авиационного училища, Пахоменко однажды играл в теннис с заместителем командующего ВВС Северо-Кавказского округа по психологической подготовке лётчиков полковником Гандером. Он был профессором психологических наук. Узнав, что рядовой Пахоменко тоже занимается психологией и даже умеет гадать по руке, Дмитрий Владимирович попросил ему погадать. Сергей с готовностью выполнил просьбу полковника. По линиям ладони предсказал ему будущее, поведал о настоящем и даже коснулся прошлого. Полковник Гандер был поражён.
– Пахоменко, ты рассказал о моей жизни с точностью где-то восемьдесят процентов, – сказал он.
Сергей был доволен столь высоким результатом.
Вскоре после этого случая Дмитрий Владимирович порекомендовал перевести рядового Пахоменко консультантом начальника психологической лаборатории Качинского высшего военного авиационного училища лётчиков. Сергей теперь регулярно присутствовал на психологических собеседованиях с вновь поступающими курсантами, определял, годится человек к лётной службе или нет. Он обращал внимание на речь поступающего, особенности его внешности, манеру письма. Точность его определений была поразительная, почти сто процентов. Начальник лаборатории был им доволен, но иной раз откровенно признавался:
– Ты, Пахоменко, конечно, специалист высокого уровня! Но вот беда – самоучка. Был бы у тебя университетский диплом психолога, – цены бы тебе не было. А так, без образования, ты кто? Шарлатан, предсказатель... Кто тебя серьёзно воспринимает?
И Сергей тогда понял, что ему обязательно нужно учиться, получить диплом.
На втором году службы, работая консультантом начальника психологической лаборатории Качинского авиаучилища, Пахоменко ознакомился с небольшого формата брошюрой в красной обложке, – «Личностным опросником кандидатов ВВАУЛ» (Высшего военного авиационного училища лётчиков), разработанным майором медицинской службы Д. И. Шпаченко. Его особенно поразило несколько вопросов-утверждений в конце, на которые нужно было отвечать честно, ничего не утаивая. Вот эти пункты:
150. «Иногда я чувствую такую ярость (причина есть), что хочется сломать дверь, разбить окно или перевернуть что-либо».
164. «Когда мною пытаются командовать, я всё делаю наоборот».
169. «Я передумал поступать в училище и считаю, что сказать об этом лучше сейчас и не морочить голову себе и другим».
Сергей скептически улыбнулся, подивившись наивности разработчика данной методики. Действительно, какой кретин, поступая в лётное училище, будет признаваться, что он без пяти минут псих, ломающий двери и разбивающий окна? Кто будет утверждать, что он неуправляем и упрям, как осёл, и вообще, – передумал учиться на лётчика?
Начальник кафедры физической подготовки и спорта И. Сурков отметил служебное рвение Сергея, и по окончании службы выдал ему положительную характеристику. В ней, наряду с утверждением, что рядовой Пахоменко «делу КПСС и Советского правительства предан. Политику партии признаёт и понимает правильно», отмечалось, что «на протяжении последнего года службы (он) интересовался и принимал активное участие в психологическом обследовании поступающих и учащихся курсантов».
После армии Сергей всерьёз занялся своим образованием. Решил поступать в РГУ на факультет психологии. Хотя его больше привлекала парапсихология, то есть всё, что касалось необъяснимых, загадочных явлений действительности. Всё, что стояло на грани реального и ирреального. Но, к сожалению, парапсихология не считалась в то время официально признанной наукой. Седовласые учёные мужи из университетских кафедр объявляли её чуть ли не шарлатанством, а церковные иерархи православия огульно обвиняли всех парапсихологов в сатанизме.
Тем не менее, Сергея с детства тянуло именно к подобного рода знаниям. Он изучил книги по гаданию, графологии, физиогномике. Увлекался йогой и восточными верованиями. Но приходилось считаться с обстоятельствами, и Пахоменко поступил на психологический факультет, вероятно, руководствуясь принципом: «Если нельзя иметь то, что любишь, нужно любить то, что имеешь!» Точно так же многие начинающие ростовские поэты, в том числе и ваш покорный слуга, вынуждены были поступать в РГУ на отделение журналистики филфака в виду того, что факультета поэзии – не было!
Учился Пахоменко довольно успешно, все контрольные и курсовые сдавал вовремя, лекции посещал, скрупулёзно конспектируя материалы. Так что зачёты и экзамены в конце семестра сдавал на хорошо и отлично. Параллельно продолжал с увлечением заниматься парапсихологическими науками, углубляя своё мастерство в физиогномике, графологии, что давало практические результаты. На экзаменах Сергей по внешнему виду безошибочно определял характер преподавателя, узнавал об его слабостях и тайных наклонностях. Это окрыляло, вселяло уверенность в собственных силах. Появилось чувство всемогущества, чувство власти над простыми, не сведущими в тайных знаниях, людьми. Так называемыми профанами, то есть не посвящёнными.
Как любой психолог, психоаналитик или практикующий врач-психиатр, Сергей Пахоменко, что называется балансировал на острие кинжала. Часто признавался мне с горечью, что в детстве его считали чуть ли не за умственно неполноценного, чуть ли не за дурачка, а в зрелые годы кое-кто называл его шизофреником. В связи с этим мне вспомнился знаменитый Чеховский рассказ «Палата № 6», где описана похожая ситуация. Смысл рассказа, по-моему, заключается в том, что грань, разделяющая психически больных и нормальных очень зыбка и чётко провести её подчас довольно сложно. Так, в психушке, порой, оказывается совершенно здоровый человек, а явный псих со справкой разгуливает на свободе. В советские времена вообще всех инакомыслящих объявляли сумасшедшими! Что касается случая с Сергеем Пахоменко, и не только с ним одним, то – для толпы посредственностей талантливая, оригинальная, непохожая на других личность тоже будет казаться психически ненормальной. Вспоминаю комичный случай с моей родной сестрой, – впервые прочитав рассказ «Палата № 6», она мне после доверительно сообщила: «А ты знаешь, что Чехов был сумасшедшим? Это он сам про себя написал!» Сумасшедшими считали Гоголя, после того как он отрёкся от всех своих произведений и написал «Выбранные места из переписки с друзьями», друга Пушкина, философа Чаадаева, учёного Константина Циолковского, гениального поэта Хлебникова и многих других.
После окончания РГУ и успешной защиты диплома, Сергей Пахоменко некоторое время работал по специальности штатным психологом в различных организациях и частных фирмах. Но больше всего его тянуло к научной деятельности, для занятий которой нужно было много свободного времени. Сергей хотел писать книги и учебники, распространять свои знания среди людей, служить государству, обществу и в конечном счёте – Богу. И он оставил постоянную работу, продолжая, впрочем, обучать психологии учеников у себя на дому. Стал давать частные уроки, а всё остальное время посвящал научным изысканиям. В книжных магазинах Пахоменко не оставлял без внимания ни одной книжной новинки. Причём покупал труды не только по психологии, но и по другим дисциплинам: интересовался историей, особенно краеведением, происхождением донского казачества, философией, религиоведением. В городские библиотеки не ходил, у него дома была своя обширная библиотека.
После курса обучения у Пахоменко многие люди кардинально меняли свою судьбу. Жизненные неудачники, долгое время не вылезавшие из нищеты, становились преуспевающими бизнесменами; люди, подверженные депрессии, стоявшие на грани суицида, превращались вдруг в жизнерадостных оптимистов, с содроганием и недоумением вспоминавшие о своих мыслях о самоубийстве, как будто это было кошмарным сном. У Сергея появился более высокий круг общения, чем был до этого: о нём узнали влиятельные люди в столице, директора крупных заводов, богатые предприниматели, банкиры, доктора наук, художники и писатели. Деньги, которые он, может быть, терял, официально нигде не работая, возвращались к нему другим путём: благодарные ученики спешили отплатить Сергею ответной признательностью. Один знакомый банкир подарил компьютер, женщина, которой Пахоменко помог начать свой бизнес, оплатила издание его книги. Друг, оригинальный поэт и художник Владимир Лещенко, издал в Германии, где он жил, книгу афоризмов Пахоменко.
Занимаясь научными изысканиями, готовя статьи по психологии и психоанализу для журналов, Сергей работал, как каторжник. Он перелопачивал горы первоисточников, делал многочисленные выписки, скрупулёзно систематизировал собранный материал. Стопки листов с пометками и выписками лежали на полу по всей комнате, на подоконнике, стульях, кровати. Я удивлялся, где Пахоменко спит? И как вообще передвигается по комнате? Ведь на полу просто ступить было некуда от обилия рукописей и книг.
Статьи Пахоменко, несмотря некоторые стилистические погрешности и косноязычие, обладали скрытой положительной энергетикой. Перепечатывая их на пишущей машинке, я не раз замечал благотворное влияние на меня рукописей Сергея. Они вызывали во мне вдохновение и позыв к собственному творчеству. Я ощущал, как в моём сердце, помимо моей воли, зарождалась любовь к науке, к системным знаниям, к кропотливой кабинетной работе. Пахоменко увлекал, побуждал себе подражать. Глядя на него, я понимал: творчество, – не удовольствие, это – работа! Процесс любого творчества, в том числе и литературного – это адский, каторжный труд. И лишь результат этого труда может принести истинное наслаждение.
Так называемый свободный художник – это «трость, ветром колеблемая». Учёный же – гранитный столп, на котором держится человеческое общество. Наука – всё! Свободное творчество – несерьёзная забава для ветреных, незрелых умов. Сам вид серьёзного, знающего себе цену учёного, профессора, доктора наук, внушает уважение. А расхлябанный, неряшливый прикид свободного художника, поэта или шутовской наряд эстрадного музыканта вызывает недоумение, внутренний протест, насмешку, либо отвращение.
Сергей хоть и считает себя поэтом, по внешнему виду больше похож на учёного. А стоит заглянуть в его труды – всякое сомнение отпадает. Правда, в психологии он больше практик, чем теоретик, чего не скажешь о философии. На этом поприще Пахоменко создал оригинальную научную систему мироздания. Свою собственную концепцию строения Вселенной, изложив её в трактате «Мой мир».
Есть у Сергея Пахоменко свои собственные теоретические разработки и в области психологии. Правда, они тоже строго подчинены достижению чисто практических результатов. Например, его двухмесячный курс по Самовнушению. Здесь, в восьми пунктах, изложена оригинальная методика достижения полного расслабления организма, преодоления волнений, стрессов, других негативных чувств. Это очень актуально в наше неспокойное, бурлящее, как штормовой океан, время. Вместо того, чтобы бежать, сломя голову, к врачу или привычно снимать стресс и негативные эмоции «сорокоградусной», можно достичь положительного результата самостоятельно, с помощью системы Самовнушения Пахоменко. Эта система действует, потому что создал её талантливый, компетентный в области психологии человек.
Примечательно в этом отношении высказывание Сергея Пахоменко, которое находим в его дневнике: «Жизнь – остаётся жизнью. Я рос в семье неблагополучной, порочной. И всю свою жизнь я не мог от них отделаться, – от своей семьи (матери, отца, жены), и от своих пороков (страстей). Они меня тянули вниз общества, а душа рвалась вверх, к светлому. Борьба с моими пороками и средой затормозила моё развитие с одной стороны, а с другой стороны сделала меня тонким психологом человеческих душ».
Глава 2. Физиогномист
Начнём эту главу с шутки, высказанной корреспондентом одной из ростовских газет: «Каюсь, когда-то я и сам считал лучшими специалистами по физиогномике боксеров. Но всё же с физиономией эту науку путать нельзя»...
Действительно, среди простого народа, возможно и бытует подобное мнение. Это забавно, но перейдём к делу. Если обратиться к первоисточникам, то мы узнаем, что «физио» с греческого переводится как «природа», «природное свойство». А «гномос» – это «мысль», «познание». То есть физиогномика – это искусство распознавать характер по внешним признакам... Герой нашего повествования Сергей Пахоменко – несомненно, один из немногих в России серьёзных специалистов по физиогномике. И считаю так не один только я, но и многие компетентные в этой области научные деятели. Об этом же неоднократно писала городская пресса.
Как и всё малопонятное, в советские времена физиогномика была объявлена лженаукой. Хотя на бытовом уровне ею пользуется почти каждый. Скажем, если вечером в подворотне вы повстречаете интеллигентного очкарика и мужика с подбитым глазом, то сразу поймете, от кого следует удирать. Да и на входе в любое респектабельное заведение сегодня посетители обязательно пройдут «фейс-контроль»: охранников тоже можно назвать специалистами по физиогномике.
Об этой науке Сергей Пахоменко узнал задолго до того, как ему довелось читать спецкурсы по физиогномике перед студентами и лицеистами РГУ, перед сотрудниками уголовно-исполнительной системы. Еще в детстве, копаясь в отцовых книжках, он наткнулся на кипу машинописных листов – перепечатку из какой-то книги, где рассказывалось о взаимосвязи характера и судьбы человека с его внешностью. Любознательный паренек старательно законспектировал в двухкопеечную ученическую тетрадку основные постулаты физиогномики и хиромантии.
Поначалу он развлекал гаданием по руке и чертам лица своих приятелей и знакомых девушек. Бывало, даже в поезде заводил разговор с попутчиками о внешности, доставал из кармана блокнотик, с которым не расставался, и начинал рассказывать незнакомому человеку об особенностях его характера.
Сергею Пахоменко физиогномика пригодилась и на срочной службе в войсках ВВС. Ему предложили поработать в недавно созданной психологической лаборатории Качинского высшего военного авиационного училища. Вся часть знала, что солдатик увлекается парапсихологией. Его просили предсказать судьбу. А вернувшись «на гражданку», Пахоменко защитил первый в Ростовском госуниверситете диплом по физиогномике. Сергей Пахоменко – автор «Академического курса физиогномики». Он выпустил монографию, посвященную истории этой науки.
Физиогномика начинается еще с животного мира, что обосновал в своей не столь известной работе «О выражении ощущений у человека и животных» Чарльз Дарвин. Философы античности, арабские мудрецы, врачи и богословы христианского средневековья – все они внесли свой вклад в развитие физиогномики.
Френологией (изучение особенностей строения черепа человека) увлекался Карл Маркс. Среди российских физиогномистов – историк Карамзин и поэт Лермонтов.
Основоположником развития физиогномики в России был профессор И. А. Сикорский, сын которого впоследствии стал основоположником известной вертолетостроительной фирмы в США.
Обращали внимание на внешность и власть имущие. Еще Пётр Великий издал указ, запрещающий рыжим и горбатым давать показания в судах!
21 декабря 1938 года нарком внутренних дел Л. П. Берия подписал совершенно секретную внутриведомственную инструкцию под названием «Об основных критериях при отборе кадров для прохождения службы в органах НКВД СССР». В нем отмечалась важность недопущения на службу в органы лиц с явно выраженным комплексом неполноценности по признакам дегенерации.
– Взять, к примеру, такой признак, как оттопыренные уши, – говорил на одной из своих публичных лекций физиогномист Сергей Пахоменко. – Среди здорового населения они встречаются у 5 – 15 процентов людей. А в психиатрических лечебницах такой признак можно обнаружить у 45 – 50 процентов пациентов. Это свидетельствует только о том, что владельцы оттопыренных ушей имеют больше шансов заболеть психозом, нежели субъекты, свободные от этого признака.
Я заинтересовался его выводами и как-то спросил у Сергея:
– А какими внешними признаками обладают потенциальные уголовники?
– Как правило, это люди с очень узким лбом, с выступающими вперёд, резко очерченными надбровными дугами, с широкими, сильно развитыми скулами, с приплюснутым, небольшим носом.
– Прямо неандерталец какой-то, – пошутил я, выслушав его характеристику данного типа. – И верно, зачем такому широкий лоб, главное – огромные обезьяньи челюсти, чтобы хорошо пережёвывать пищу, в основном, – сырое мясо!
Пахоменко улыбнулся, оценив мой экспромт. Он обладал чувством юмора.
– Некоторые опрометчиво считают, что физиогномика является всего лишь ответвлением от такой дисциплины, как невербальное общение, – углубился затем Сергей Пахоменко в свои рассуждения. – Я же полагаю, что эта наука взаимодействует с целым комплексом других. Нельзя, например, сразу говорить, что владелец длинного носа чересчур любопытен, а тот, у кого низко посажены брови, склонен к самоанализу. Общую характеристику можно дать только по комплексному наблюдению за человеком: как он говорит, жестикулирует, движется. Даже как ставит свою роспись... Перечислим некоторые типологические признаки, которые использует физиогномика при определении характера человека. Так, остроконечная голова означает человека непостоянного, ветреного. Косматые брови свидетельствуют о простоте, откровенности в делах, искренности. Слишком большие и широко раскрытые глаза человека говорят о его болтливости, мечтательности, лживости, лени, сладострастии. А люди с узкими глазами и пристальным взглядом жестоки. Остроконечный нос означает людей вспыльчивых, строгих, суровых, не выносящих противоречий. Узкий рот означает людей скрытных. Различные толкователи приходят к соглашению, что острый подбородок, так же, как согнутый, острый нос, означает отвагу, а также гневливость. Толстые губы – чувственность, тонкие губы – нервный характер. Дугообразные брови – хитрость. Длинные ресницы – мечтательность, бегающие глаза – невроз. Самое тяжелое для физиогномиста это «классическое» лицо, когда не к чему придраться. Но такие лица попадаются крайне редко.
Как-то Сергей Пахоменко читал курс по физиогномике перед посетителями областного музея краеведения, когда там была открыта выставка восковых фигур исторических личностей. Его попросили по чертам лица определить характер таких неоднозначных фигур, как Каплан, Троцкий, Махно.
– Несомненно, есть признаки, по которым можно определить склонность человека к жестокости и, в частности, предрасположенность к террору, – утверждает Сергей Пахоменко. – Специалистам они известны. Существуют компьютерные программы, которые могут выделить посредством видеонаблюдения подозрительного человека из толпы и негласно за ним наблюдать. Так что наука физиогномика имеет вполне конкретное применение...
– А нужна ли наука физиогномика рядовому человеку – например, сантехнику? – спросили у него из зала.
– Быть физиогномистом полезно каждому человеку. Тот же сантехник, используя элементарные навыки, может правильно построить свои взаимоотношения с клиентами, чтобы заработать лишнюю сотню, и с друзьями, чтобы тут же эту сотню не пропить. Да и вообще, согласитесь, неплохо, только взглянув на человека, сразу понять: «А вы, батенька, хитрец!», – как всегда, в полушутливой форме, ответил на каверзный вопрос Пахоменко.
Глава 3. Графолог
В коллекции Сергея Пахоменко – десятки подлинных автографов великих людей XIX – XX веков, а также множество образцов письма старых времен. Сергей не просто коллекционер, а фанатичный исследователь. Он готовит к печати монографию «Графология», в которой изложил собственную теорию характеристики людей по образцам их почерка. Правда с изданием книги ему не повезло. Монография уже была набрана на компьютере, свёрстана ростовским поэтом Игорем Бондаревским и отдана в печать в издательство Кривицкого. Сергей заплатил необходимую для издания сумму и вдруг – ни с того, ни с сего, типография Кривицкого сгорела вместе с почти готовой к выходу «Графологией»! Весь многомесячный труд по подготовке книги к изданию пошёл на смарку, что весьма огорчило автора. Одно успокаивает, – рукописи не горят, как писал Михаил Булгаков. Но продолжим наш экскурс в прошлое Ростова-на-Дону, чему, к слову сказать, способствовало деятельное увлечение нашего героя графологией.
Занятно всё-таки изъяснялись люди в прежние времена! Оборот открытки с видом горы Машук исписан мелким убористым почерком, который читается очень хорошо, несмотря на прошедшие годы и дореволюционную орфографию. «Дорогая Александра Сергеевна! – пишет влюбленный молодой человек в июне 1892 года из Пятигорска в Ростов своей девушке. – Простите, если обращение моего письма выходит за пределы приличия...»
Нам никогда не дано узнать, где покоится прах этих двоих, пережили ли они череду революций и кровавых войн, уничтоживших Российскую империю. Но открытка с любовным признанием сохранилась до наших дней...
А вот что писал своей девушке весной 1945 года влюбленный комдив Красной Армии (послание написано красными чернилами на листе, вырванном из немецкой конторской книги): «Здравствуй, Вера! Большая благодарность за весточку, которую получил, когда мы выбивали фашистских зверей из их опорного пункта. Все ближе продвигаемся к фашистской берлоге – Берлину...»
Далее комдив пишет, что получил награду – орден Красной Звезды, вступил в партию. А потом переходит к личным вопросам. «Вера, вы пишете, что повстречались с моей женой. А кто жена?! Я не помню, я щитаю (так написано в тексте. – П.Б.), что у меня жены нет. Откуда она появилась?»
Письмо было просмотрено цензурой в городе Шахты, дошло до адресата, а через полвека осело в коллекции Сергея Пахоменко. Вместе с другими образцами российской письменности.
Сергей Пахоменко, как психолог по профессии, распознаёт по почерку характер человека, предсказывает его судьбу. Так что изучение и собирательство образцов почерка имеет у него практический интерес.
– Еще в юности, то есть в конце 1970-х годов, я заинтересовался парапсихологией, –рассказывал Сергей в интервью одной ростовской газете. – Графология, несомненно относящаяся к области парапсихологии, в советское время считалась лженаукой. Признавалось лишь почерковедение, которое использовалось преимущественно в криминалистике для идентификации образца почерка с личностью человека. Графология же определяет по почерку характер человека, его пол, возраст, внешность, а порой даже ключевые эпизоды его биографии.
Начальные познания в графологии Пахоменко пригодились, когда его призвали на срочную службу в ряды Советской Армии. В часть приходили письма с пометкой «счастливому солдату». Их писали девушки, которые хотели познакомиться с солдатами. И сослуживцы Пахоменко, знавшие о том, что он умеет анализировать личность по почерку, приходили к нему с просьбой рассказать побольше о девушке, написавшей письмо.
Потом завязывались отношения, приходили фотографии, и оказывалось, что Сергей даже угадывал – блондинка или брюнетка та девушка, которая прислала письмо!
Бывая в гостях у Пахоменко, я хорошо изучил все его коллекции. Это очень увлекательно – держать в руках обрывок далекой эпохи! Вот, например, фрагмент церковной рукописи XVII века. Когда-то его касалась рука древнего писца. А вот армейский приказ XIX века, в котором командование 1-го уланского полка предписывает обратиться к главному приставу по поводу розыска поручика Блюма, который несколько дней не является в часть.
«Рвутся гранаты, пули свистят, а немцы палят и палят», – написал 9 января 1916 года безвестный Юрий на память своей матушке. А вот письмо великого русского ученого академика И. П. Павлова, который пишет некоему Ивану Сергеевичу, что он поселился в Ростове-на-Дону, по адресу «Большая Садовая, 101», и сообщает номер своего домашнего телефона.
Уникальная справка была выписана в 1921 году: «Удостоверение дано тов. А. Н. Берг являлся анархистом-террористом подпольной группы в городе Морозове». В те времена звание террориста было престижным!
А другой документ, выданный в 1936 году начальником Зимовниковского отдела НКВД, гласит, что «от бывшего члена партии Б. за 1934-35 годы никаких заявлений или компрементирующих (так в тексте. – П. Б.) материалов на коммунистов не поступало». По сути, это удостоверение, выданное органами, что человек не был доносителем! Помогло ли оно самому Б. не попасть в лагеря в эпоху великого террора?
Еще одно яркое свидетельство минувшей эпохи: документ управления делами Центрального комитета КПСС. В нем содержится поручение директору оранжереи отпустить несколько пальм. Причём слово «оранжерея» написано сразу с двумя ошибками. И на этом бланке стоит резолюция высокопоставленного работника партийного аппарата!
Безусловным светилом российской графологии является исследователь И.Ф. Моргенштерн, труды которого издавались в начале прошлого века. В начале 1920-х годов графологией в советской России занимался на профессиональном уровне Д. М. Зуев-Инсаров – во многом потому, что о нем положительно отзывались Луначарский и другие члены советского правительства. В настоящее время в России наиболее известна фамилия московского исследователя Н.А. Городко.
Вклад Сергея Пахоменко в развитие отечественной графологии заключается в разработанном им тесте графологической экспертизы, который официально запатентован в Российском агентстве по патентам и товарным знакам.
В основе теории Пахоменко лежит утверждение, что личность человека, а также изменения судьбы напрямую связаны с его почерком (эту взаимосвязь подметили графологи более чем столетие назад). Но Сергей Пахоменко разработал систему координат, на которую накладывается подпись, после чего любой человек, знакомый с навыками графологии, сможет уверенно интерпретировать автограф, проецируя его на личность.
Пахоменко читает о своей методике лекции в различных вузах Ростова и уже имеет множество учеников. Один из них – помощник генерального директора производственного комплекса «Роствертол» М.В. Кучин.
– Не так давно я читал мемуары А. Ф. Керенского и обратил внимание на его подпись, – рассказал Михаил Владимирович Сергею Пахоменко. – Проанализировав ее по методике вашего теста, Сергей Анатольевич, я увидел, что в этом человеке было много тщеславия и недоставало воли. Словом, Россия в переломный момент попала не в те руки! А в повседневной работе, при общении с деловыми партнерами, я обязательно смотрю на подпись человека и делаю про себя некоторые выводы. Убежден, что графология это наука, которая имеет прикладное значение, - подчеркнул М. В. Кучин.
В своей монографии Сергей Пахоменко анализирует образцы подписей великих людей прошлого, подлинники которых имеются в его коллекции. Это адвокат А.Ф. Кони, писатели Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, художник И. Е. Репин. Любопытно сравнить психографологическую характеристику, данную великому писателю Л. Н. Толстому такими графологами, как И. Моргенштерн, Д. Зуев-Инсаров и Сергеем Пахоменко.
«Отсутствие славолюбия. Правдивость. Гениальность и редкая мощь таланта», – говорил о Толстом Моргенштерн в начале XX века.
«Вкус, культура. Смелость, четкость, общепонятность мысли», – утверждал Зуев-Инсаров в 1934 году.
«Две личности. Утверждение своих идеалов, которые он открывает в своем мире, привадят его к пустоте и непониманию окружающих», – характеризует Толстого на основании своего теста графолог Сергей Пахоменко.
Как видите, мнение нашего героя сильно отличается от выводов классиков графологии. Кто ближе к истине – судить вам, читатель!
Глава 4. Философ
Кто-то строит дома, кто-то целые города, а вот Сергей Пахоменко разработал модель Вселенной. Причем сделал он это путем эмпирическим, то есть исходя из собственного опыта и мироощущения.
Пахоменко знают в Ростове как практикующего психолога, антиквара, коллекционера автографов выдающихся людей, разработчика собственных теорий физиогномики и графологии (определение характера человека по чертам лица и почерку), как поэта наконец – он издал сборник оригинальных стихотворений.
А еще он разработал собственную модель построения Вселенной и опубликовал свои размышления в философской монографии. И ученые (философы и физики), познакомившись с ней, дали отзыв: положения, выдвинутые С. А. Пахоменко, соответствуют выводам физики, теоретической биологии и психологии...
Среди разнообразных документов, которые бережно хранит Сергей в домашнем архиве, одним из самых ценных, по его мнению, является грамота с надписью: «Посвящение в рабочие». Ему выдали ее в начале 80-х на заводе ГПЗ-10, куда Серёжа после профтехучилища пришел работать наладчиком автоматических линий.
Путь от рабочего до философа был долог и тернист. Сергей Пахоменко занимался дельтапланеризмом, участвовал в переписи населения в 1988 году, был народным заседателем в Пролетарском суде Ростова, читал лекции в ростовских вузах и даже снялся на «Мосфильме» – в эпизодической роли в кинокартине о Гражданской войне «Оглашению не подлежит».
– Лет с одиннадцати я крепко задумался над вопросами: кто я, что представляет собой мир, где я родился, куда я уйду после смерти, – признаётся Пахоменко в одном из своих многочисленных интервью корреспонденту местной газеты. – И я стал записывать свои мысли по этому поводу, затем систематизировал записи. Так родилась теория, которую я изложил в философской монографии «Мой мир».
Когда Пахоменко размышлял над постулатом, что мысль присуща только человеку, он вдруг увидел кошку, которая прыгнула на стол за куском колбасы. Кошку он сейчас же прогнал, а сам крепко задумался. «Конечно, мысль присуща только человеку-разумному, но, чтобы совершить действие, кошка вначале должна была обдумать, куда, как и с какой целью лезть», – сделал вывод Сергей Пахоменко. И тут же его обобщил: есть мысли дочеловеческие, человеческие и послечеловеческие. Пример последней – Иисус Христос: и после смерти его «я» осталось жить в массовом сознании верующих, превратившись в абсолютную сверхпрограмму.
Свои выводы Сергей оформил схематически, представив устройство мира в виде круга, разделенного на четыре разноцветных сектора, каждый из которых обозначает определенную фазу в духовном развитии человека. Получилась мандала: графическое изображение, способствующее медитации, как мантра – это звуковое выражение медитации.
К чему-то подобному неосознанно стремился художник Казимир Малевич, рисуя свой супрематический «Чёрный квадрат». Но Сергей Пахоменко всё объясняет образно и доходчиво.
– Моя мандала – это формула мысли, которая может предсказать развитие Вселенной. Представьте, что Вселенная – лес, а наша Галактика – ворона, обитающая в нем. Ворону вдруг хватает крокодил (какая-нибудь крупная сверхгалактика), и крики о помощи оглашают весь лес. Как-то я рассказал об этом сравнении ученому-физику и он сказал, что во Вселенной есть частицы, которые предвещают взрыв галактики за миллиарды лет. Взрыва еще нет, но крики «вороны» уже идут по всей Вселенной!
По убеждению Пахоменко, человеческий дух ступень за ступенью восходит к божественной сущности. В философском трактате есть глава «Как я стал Богом», но на его месте пустая страничка. Каждый может понимать это как хочет...
Автор монографии предвидел и такой деликатный момент, что кто-то попытается обвинить его в шизофрении. В одной из глав он дает объяснение, где границы шизофрении, а где попытки постигнуть устройство мира, не выходя за рамки здравого смысла.
– Я не претендую на правоту и никому не навязываю свою точку зрения. Я лишь попытался в доступной форме рассказать, каким вижу окружающий мир, – говорил Сергей Пахоменко.
Его философские изыскания заинтересовали меня. Я тоже с детства задавался философскими вопросами, тоже искал мудрые ответы на свои многочисленные «почему». Даже написал несколько философских статей, правда, нигде ещё их не опубликовал. Я поделился своими мыслями с Пахоменко.
– Конечно, заниматься философией может каждый, – ответил мне Сергей за кружкой крепкого чая, – и писать статьи тоже не возбраняется, но это всё не то. Философом, в полном смысле этого слова, может называться только человек, создавший свою собственную философскую систему.
И я понял, что он прав. И после беседы с Сергеем – перестал считать себя философом, потому что не мог разработать свою собственную картину мироустройства. Ведь, чтобы создать что-то новое в философии, нужно перелопатить всё старое, изучить все философские системы, разработанные до меня другими, а это – титанический труд и не каждому он по плечу. Но Сергей Пахоменко сделал это, доказательством чему – его изданная монография «Мой мир».
Кстати, я был свидетелем её издания. Сделка с директором издательства происходила в кафе «Пеликан» на Центральном рынке. Я в то время сотрудничал в рекламной газете «Учёба», которую выпускал ростовский поэт Валерий Рюмин. Он-то и вызвался выпустить в свет философскую монографию Пахоменко. Сергей настаивал на твёрдой картонной обложке, Рюмин отговаривал, предлагая мягкую. Пахоменко хотел было уже отказаться от издания, когда Рюмин, наконец, согласился сделать твёрдую обложку. Сергей заплатил всё, что насчитал за книгу издатель и стал терпеливо ждать выхода в свет своей монографии. Дело долго не могло сдвинуться с мёртвой точки, Валерий Рюмин, что называется, тянул кота за хвост и приводил массу причин, почему задерживается издание. По его словам, то верстальщик болел, то печатная машина ломалась, то ещё что-то... Пахоменко терпеливо ждал. Наконец, с горем пополам, книга вышла. Сергей увидел сигнальный экземпляр и чуть не упал в обморок: вместо обещанной твёрдой картонной обложки Рюмин сделал мягкую, обклеенную по верху старыми, нереализованными календарями с портретом покойного певца Талькова. Пахоменко крепко поговорил с Рюминым, но воз остался стоять на прежнем месте. Валера прикинулся простачком, и стал уверять Сергея, что он именно такую обложку и заказывал, и что другой он не делает. Деньги назад не вернул, и переделывать обложку наотрез отказался. Пришлось Сергею отдавать тираж в другое издательство, где с книг посрывали рюминские обложки и наклеили новые – действительно картонные.
Сергей Пахоменко менял обложки на монографии в издательстве РГУ и попутно дал книгу на ознакомление некоторым университетским научным светилам. Вот небольшая выдержка из рецензии профессионалов:
«Интересны рассуждения автора о соотношении разума, информации и энергии. Качественно эти положения соответствуют выводам современного естествознания – физики, теоретической биологии и психологии», – такой вывод сделали в рецензии на книгу доктор социологических наук, кандидат философских наук профессор С. И. Самыгин и кандидат физико-математических наук В. Е. Курьян.
Доклад Сергея Пахоменко был также с большим интересом заслушан на III Российском философском конгрессе, который проходил в Ростове в 2002 году. Свою монографию Сергей передал зарубежным ученым. Они с уважением жали руку философу из Ростова.
Часть V
Образ жизни Монаха
Глава 1. Прихожанин
Сергей долго и мучительно шёл к Богу. От ярого атеиста-материалиста в школьные
годы до смиренного послушника монастыря – дистанция, так сказать, огромного размера. Вокруг была масса соблазнов, которые сулил простому смертному греховный окружающий мир, но, избавившись от двух своих основных пороков, – курения табака и беспробудного пьянства, – Сергей Пахоменко твёрдо решил продолжить свои духовные поиски, приобщившись к православной вере. В церковь он ходил, хоть и не регулярно, но никаких православных молитв не знал. Молитвой считал мысленное общение с Богом на уровне медитации и самовнушения. Сергей придерживался постов, это ассоциировалось у него с лечебным голоданием по методике его любимого учителя Владимира Черкасова. Пахоменко был последователем этой новой оздоровительной системы, и подолгу, в лечебных целях, голодал, доводя, порой, свой организм до полного физического истощения. Зато воочию ощущал, как очищается духовно, как избавляется тело от вредных и ненужных шлаков.
После посещения монастыря в Белоруссии Сергей близко сошёлся с одним из тамошних монахов. Сам он был там послушником, но очень короткое время. Вернувшись в Ростов, получал из монастыря от знакомого монаха тёплые, духовные письма и с такой же любовью и радостью отвечал своему духовному собрату.
Глава 2. Путь к храму
Пришло время и Сергей Пахоменко понял, что его место – в монашеской келье. Сказано – сделано! Принятие решения у него обычно не расходилось с делом: он тут же начинал осуществлять задуманное... На сборы много времени не понадобилось: солдату и отрешённому от мира философу-созерцателю собраться – что голому подпоясаться. Прихватив в дипломат самое необходимое в дороге: мыло, зубную щётку с пастой, махровое полотенце, электрическую бритву, комплект чистого белья и, конечно, потрёпанный томик Библии, с которой не расставался теперь ни на минуту, Сергей решительно покинул отчий дом. Перед самым уходом, поколебавшись, выложил из дипломата электробритву. Он решил отпустить усы и бороду, чтобы походить на настоящего послушника.
В поезде, на который он взял билет, соседями по купе оказались две молодые девушки-студентки. Всю дорогу они строили ему глазки и недвусмысленно пытались заигрывать, но Сергей, дабы избежать искушения, помолился молча, в душе, прикрыв глаза. Достал Библию и, раскрыв книгу Иова, углубился в чтение. Девчонки, недоумённо пожав плечами и с намёком повертев у себя возле виска указательным пальцем, оставили его в покое.
Сергею нравилась книга Иова. Читая об ужасных страданиях праведника, не
сделавшего никому ничего плохого, искушаемого дьяволом, Пахоменко черпал для себя силы продолжать борьбу. На память приходило собственное горькое детство, бесконечные испытания, которые он геройски преодолевал. История Иова вселяла надежду и подкрепляла уверенность, что Бог не даёт человеку испытаний, не уготовив путей для их преодоления. Иными словами, – Отец Небесный не испытывает людей сверх меры, сверх их физических и душевных сил.
Монастырь, куда направлялся Сергей, находился далеко, – в Западной Белоруссии, которая до войны принадлежала Польше. Он никогда ещё не был в тех краях и ехал с внутренним волнением первопроходца и интересом антиквара-коллекционера. Он любил всё старинное, величественное, несущее загадочную ауру тех далёких времён, когда не было ещё на свете не только его самого, но даже его прадедушек и прабабушек.
В Москве Сергей сделал пересадку на Минский поезд. Суетливая столица не завладела его вниманием, всецело устремлённым к выбранной конечной цели. Он как бы уже отрешился от мира, ушёл в себя, в свой собственный внутренний монастырь, не реагируя на внешние раздражители. В поезде продолжал читать Библию, теперь уже «Евангелие», – так же про себя молился регулярно, прося Бога о помощи и поддержке, о даровании Святого Духа и правильного понимания Божьих Истин и своего собственного, избранного пути. Он начинал смутно понимать, что не только он сам – выбирал, но и его, возможно, избрали... Для каких-то высоких, неведомых ему целей. Может быть, даже для того, чтобы спасти греховный мир и слепое, заблудшее человечество. А что, если он – новый Моисей и именно ему суждено спасти свой народ от духовного рабства? Кто знает...
До Минска добрался без приключений. В столице Белоруссии решил осмотреться, погостить хотя бы сутки. Всё-таки – почти европейский город. Западная культура. На улицах – стерильная чистота, нигде ни бумажки, ни окурка. Не то что в Москве, над которой целые облака из рваных газет и прочей дряни летают в ветреные дни! Дорогу минчане переходят только в строго установленных местах и только на зелёный свет светофора. Даже если нет ни одной машины, всё равно стоят, терпеливо ждут разрешающего идти сигнала. Пьяных на улицах днём с огнём не сыщешь, в метро и наземном пассажирском транспорте не сквернословят, не лаются по всякому пустяку. Просто идеальные люди, не в пример ростовчанам, которые в час «пик» на автобусных остановках превращаются в стадо диких, неуправляемых животных, сокрушающих всё и вся на пути к вожделенным дверям автобуса или троллейбуса. В давке могут и рёбра переломать, а то и чего похуже... Нет, далеко ещё Ростову до европейской цивилизации!
Прогуливаясь по Минску, Сергей набрёл на какую-то странного вида церковь, взметнувшуюся остроконечным шпилем высоко в небо. Храм был не похож на виденные перед тем в Ростове. Сергей заинтересовался и прошёл внутрь. Внутренне убранство поразило его ещё больше: вся середина зала в отличие от православных церквей – тесно заставлена плотными рядами деревянных стульев, на которых чинно восседали строгие, исполненные внутреннего благоговения, прихожане. На стенах – необычные иконы, исполненные в западном стиле. Впереди, около кафедры священника – огромное деревянное распятие с фигурой пригвождённого Иисуса Христа чуть ли не в полный рост. Ни привычных свечей, ни облачённых в расписные, золоченные порфиры священников. Святой отец за кафедрой – в строгом чёрном одеянии с тугим белым воротничком. Среди прихожан слышится иностранная речь: то ли польская, то ли ещё какая. Мелькают чёрные лица негров, которых не увидишь в православном храме. Сергей понял, что попал в католический костёл. Присел с краю в последнем ряду. Стал слушать проповедь ксендза, не понимая польских слов (служба шла на польском языке), но духовно сопереживая, приобщаясь к религиозному таинству.
Последний отрезок пути до Свято-Успенского Жировицкого монастыря Сергей проделал пешком. Ходить ему было не привыкать – сотни километров исколесил на своих двоих по области, внедряя в жизнь свою методику по целительной, оздоравливающей силе многокилометровых марш-бросков. Дорога к монастырской обители пролегала через первозданный белорусский лес, который ни в какое сравнение не шёл с чахоточными ростовскими городскими рощицами или степными декоративными лесополосами. Это была настоящая пуща – дикое, хаотичное нагромождение стволов, ветвей, кустарников, сухостоя и подножного валежника, – густо поросшего высоким разнотравьем, в котором утопала, временами вовсе теряясь, узкая, извилистая тропинка. Сергей шёл, полной грудью вдыхая живительный лесной воздух, пропитываясь дурманящими запахами цветов, хвои, грибов, ягод; сопровождаемый пчелиным и комариным гудением, многоголосой перекличкой лесных птах, потрескиванием сучьев и шорохами листвы. Это была первобытная райская сказка. Идиллия. И Сергей блаженствовал, душой отдыхая от смрадного городского воздуха, пропитанного ядовитыми бензиновыми выхлопами и смогом, клубящимся над промышленными предприятиями. Освобождаясь от многочисленных бестолковых условностей современного цивилизованного общества.
Он сбросил с ног туфли и носки, подкатил до колен брюки и продолжил путь босяком. Босяком всю жизнь ходил учитель Порфирий Иванов, – его кумир и духовный наставник. Воистину, – русский гуру. Сергею неожиданно пришёл на память образ новозаветного Иоанна Крестителя – предтечи Мессии, ходившего по древней Иудее босяком, в одной набедренной повязке из шкуры животного, питавшегося одними акридами и мёдом диких пчёл. И во всеуслышание провозглашавшего новое религиозное учение о скором пришествии Спасителя человечества. Учитель Порфирий Иванов тоже ходил круглый год в одних шортах, нечёсаный и небритый. Купался зимой в проруби и ел так же скудно, как Иоанн Креститель – что посылал Бог. И проповедовал здоровый образ жизни и единением с Природой.
«А может быть, Порфирий Иванов и есть современный Иоанн Креститель? – думал Сергей Пахоменко, пробираясь сквозь лесную чащу. – И он предтеча современного Мессии, который, возможно, я? Нет, нет, я не Иисус Христос, ибо знал бы это с самого рождения... Нет, я не Бог, и не сын Божий... Но кто же я, в таком случае? Просто – человек, как все? Нет, я не похож на окружающих. С детства – белая ворона в стае чёрных... Пророк? Но где же мои пророчества?.. И вообще, чтоб быть пророком, нужно прежде всего быть достойным им быть. Нужно очиститься от скверны настолько, чтобы именно на меня пал Божественный выбор. Пророками не рождаются – их избирает Бог...»
Устав путешествовать по лесу, Пахоменко решил отдохнуть, а для этого свернуть с основной тропы вглубь чащи. Подумал, что неплохо было бы сейчас попить холодной ключевой водицы, освежиться, понежиться на мягком ковре зелёной травки, вздремнуть часок-другой. И только он так подумал, как неожиданно, за очередным поворотом тропинки увидел синеватую змейку лесного ручья, поросшего молодыми, склонёнными к воде деревцами, кустарником и разнотравьем. Неподалёку от ручья, как по заказу, стояла лавочка, на которую Пахоменко и присел отдохнуть. Возле лавочки в землю был врыт большой деревянный крест. У подножия его – иконы старинного письма в медных окладах. И это – в безбожное советское время! В глухом лесу!
Сергея поразило, что никто не осквернил святое уединённое место, не изрезал ножом лавку, не поломал с дурной силы крест, не нагадил в источник, как это наверняка сделали бы у нас в России. Но здесь, в Западной Белоруссии, до 1939 года принадлежавшей панской Польше, люди были совсем другого склада. Намного культурнее и набожнее, – ещё не превратившиеся в пресловутых «совков».
Отдохнув с полчаса, попив воды из ручья, посидев на лавочке, вытянув затёкшие, ноющие от ходьбы ноги, Пахоменко продолжил свой путь по лесу. Он не переставал думать о местных нравах и обычаях, о том, что советская власть имеет, оказывается, не только положительные стороны, но и отрицательные. Думал, как его встретят в монастыре и удастся ли в нём остаться.
Размышляя так, Сергей не заметил, как сбился с тропинки, углубился в лесные дебри и через какое-то время, раздвинув густые кусты, вышел на небольшую лесную полянку. Поляна была покрыта пышным травяным ковром, среди изумрудной зелени которого ярко пестрели разноцветными красками всевозможные полевые цветы. В самом центре полянки кособочился небольшой, почерневший от времени, деревянный сруб, возле которого весело бил из земли родничок. Полянка тут же, едва Сергей ступил на неё, ожила. Чуть ли не из-под ног в небо вспорхнули испуганные птицы, потревоженная собачка у сруба залилась звонким, предостерегающим лаем. На шум из избушки выглянул седобородый старец в строгом чёрном монашеском облачении, подпоясанный обыкновенной верёвкой. Он тихим, ласковым голосом унял разошедшуюся собаку, приглашающее кивнул Сергею.
– Рад видеть тебя, добрый человек. Подходи, не бойся, Трезорка не кусается. Это он так, для острастки, с дури молодой лается. На самом деле он добрый.
Сергей подошёл к срубу, поклонился уважительно старцу.
– Здравствуйте, дедушка. Я не хотел вас беспокоить, случайно на вашу полянку набрёл. Вы живёте здесь?
– Да, это моя пустынька, Серёжа, – утвердительно кивнул головой старец-отшельник. При этих словах Пахоменко вздрогнул и подумал, что ослышался. Его поразило – откуда тот узнал его имя?
– Ты, Серёжа, не удивляйся ничему, – как бы угадывая его мысли, продолжил свою речь странный монах. – Имя твоё узнать не сложно. Мне его сорока лесная на хвосте принесла. Знаешь ведь, чай, какие они первые сплетницы, эти сороки? Все лесные новости мгновенно разносят по всей округе.
Старик, кряхтя, опираясь на палочку, подошёл к замшелой стенке сруба, присел на лавочку под небольшим окошком, затянутым вместо стекла прозрачной целлофановой плёнкой.
– Присаживайся рядом, что стоять? В ногах правды нет, как говорится... Да только где она, правда-то?
– А почему вы не в монастыре, дедушка? – поинтересовался Сергей, не переставая дивиться всему увиденному и услышанному.
– Отчего же... Это и есть монастырь, – кивнул старец на дверь сруба. – Это кельюшка моя, в ней и обитаю, аз грешный. А что до братии из монастыря, – так они частенько сюда наведываются. И я, бывает, в обитель к ним захаживаю. На службу в церковь, либо ещё по какой надобности. Всяко бывает.
Часть VI
Маг
Глава 1. Спиритический сеанс в Музее краеведения
На улице глубокая ночь. На первом этаже Ростовского областного музея краеведения, в зале восковых фигур из Санкт-Петербурга – мёртвая тишина. Вдоль музейных стен в непринуждённых позах застыли знаменитые политические деятели прошлого, великие полководцы разных народов, российские цари, императоры и императрицы, прославленные злодеи и авантюристы, политики современной России. В зале гнетущая тишина, не нарушаемая даже назойливым жужжанием проснувшейся от многовекового летаргического сна мухи. Жуткая тишина, поневоле навевающая мысли о потустороннем: о кровожадных вампирах, страшных приведениях, ведьмах, домовых и прочей нечистой силе. Не позавидуешь томящемуся у парадного входа молодому парню-охраннику, который, не смыкая глаз всю ночь, чутко прислушивается к малейшим звукам, раздающимся в пустом музее. Луна, своим бледно-серебристым, кладбищенским потусторонним светом добавляет таинственности в мистическую картину окружающей обстановки... Ночь накануне спиритического сеанса. Да, да, на следующий день здесь, в зале восковых фигур, намечается проведение спиритического сеанса по вызыванию душ представленных в питерской коллекции восковых знаменитостей. И проводить его должен не кто иной, как наш старый знакомый, ростовский маг и парапсихолог Сергей Пахоменко собственной персоной.
Догадываются ли о предстоящем неординарном событии сами души? Чувствуют ли они, через мысли живых людей, что с ними хотят войти в непосредственный энергетический контакт?.. Кто ответит на эти риторические вопросы?.. Трудно сказать... Посмотрим лучше на сами восковые фигуры в музее. Как они ведут себя этой ночью, предшествующей спиритическому сеансу? О чём думают и думают ли вообще? О чём говорят друг с другом? Да, они вероятно говорят, только не обыкновенным человеческим голосом, а непосредственно посылая собеседнику мысли на расстоянии. Им ведь там, в потустороннем мире сделать это так просто.
Наполеон с Гитлером не зря расположились по соседству, и поместили их вместе отнюдь не по случайному совпадению, а по незримой воле одного и другого. Просто они передали свои мысли работникам музея и те беспрекословно выполнили пожелание двух неординарных людей XIX и XX века. Слишком много им нужно сказать друг другу, посочувствовать насчёт несбывшихся надежд и великих планов, обсудить допущенные ошибки и промахи.
– Зачем ты полез в Россию, Адольф? – спрашивал у Гитлера Наполеон. – Неужели тебе недостаточно было предупреждения вашего знаменитого канцлера Бисмарка и моего собственного горького опыта?.. Ты, как безумный рвался со своими железными дивизиями к русской Москве, как будто бы захват русской столицы что-нибудь мог бы изменить? Как будто бы Сталин сразу же капитулировал бы, после падения первопрестольной? Вспомни, почтеннейший: я в своё время, в 1812 году, взял-таки Москву, и что это мне дало? Ты думаешь победу? Вспомни историю. Мне пришлось бросать всё и бежать из России не солоно хлебавши.
– Всё это так, гер император, – заговорил в ответ Гитлер, - но ты лучше скажи мне: зачем ты сам ввязался в эту Российскую авантюру? У меня, допустим, не было другого выхода, если бы я не напал на СССР 22 июня, через месяц, максимум, через полтора, на Европу бы обрушилось новое монголо-татарское нашествие и смело бы всё вплоть до «Британских морей», как поётся в дурацкой советской песенке. Ты, господин Наполеон, возможно не знаком с фактами, а факты таковы, что Сталин готовил нашествие своих азиатских орд на Германию. А уничтожив Германию, он бы уничтожил весь цивилизованный мир и отбросил человечество на уровень первобытно-общинного строя. Ведь эти недочеловеки плодятся как тараканы, едят сырое мясо и ходят босиком по снегу. Это варвары в звериных шкурах с кривыми кинжалами во рту. Вы не видели, гер император, что они делали у нас в Германии в 1945 году?
– Догадываюсь, мсье Гитлер, – сочувственно кивнул большой лобастой головой низверженный французский император. – Вероятно то же самое, что вытворяли в моей любимой Франции дикие русские казаки и калмыки в 1814 году...
– И даже хуже, – кивнул головой Гитлер. – Возьмём пример одной только Восточной Пруссии, население которой поголовно было вырезано русскими варварами. В поверженном Кёнигсберге не осталось ни одной живой души, – все были изнасилованы, уничтожены, выселены. От города не осталось камня на камне. То же самое впоследствии постигло и столицу Третьего рейха Берлин.
– Нам в этом плане несколько повезло, мсье Гитлер, – похвастался Наполеон. – Париж русские не тронули, даже не обстреливали из пушек, а пустили в наступление орды казаков, калмыков, башкир и прочих монголо-татарских азиатов.
– Вероятно, намеревались поселиться в Париже и жить в своё удовольствие, – скептически хмыкнул Гитлер. – А парижан сослали бы на Колыму или еще куда подальше. Они это умеют.
– Что-то я притомился стоять, мсье Гитлер, – пожаловался вдруг Наполеон. – Не присесть ли нам вон на те, стоящие у стены, так называемые банкетки?
– Это блестящая мысль, гер император, – сейчас же согласился с предложением собеседника Адольф. – Только за неимением слуг, тебе придётся потрудиться самому и принести банкетку на это место.
– Ничего, я уже ко всему привык на острове Святой Елены, куда меня сослали наши общие с тобой враги, англичане, – сказал Бонапарт.
Отлучившись со своих мест, они вдвоём сходили за банкетками и уселись на них, расслабленно вытянув ноги.
– Так-то оно будет лучше, – сказал Наполеон. – А скажи мне, мсье Гитлер, зачем ты приказал уничтожать русских мужиков в газовых камерах? Разве ты не понимал, что сотворённое тобой зло к тебе же назад и вернётся. Или на моём примере не видел, на какую партизанскую войну способно русское население? Эти фанатики, которым я не сделал ничего плохого? Наоборот, хотел освободить их от крепостного права. Принёс им в берлоги европейскую культуру и французское просвещение... Так нет же, они вилами погнали моих солдат обратно, в цивилизованную Европу! А если бы мы сжигали их в газовых камерах?..
– В газовых камерах мы сжигали в основном евреев, – принялся объяснять Гитлер. – Против русских я ничего не имел. Пускай бы себе жили в снегах и работали на великую Германию. Но любое неповиновение со стороны варваров мы жестоко карали, в этом я с тобой согласен. Раб должен бояться своего господина!
– И в результате, вы оказались в глубоком дерьме, мсье Гитлер, – усмехнулся Наполеон. – Помягче нужно было с русским мужиком, помягче... Мужик любит, когда ему сочувствуют, жалеют, по головке его гладят. Выступили бы эдаким освободителем российского народа от коммунистического ига, дали бы им какую-нибудь видимость свободы и демократии, – русские бы на руках вас носили, как Керенского в своё время. Отцом народа бы провозгласили.
– А потом казнили бы на Лобном месте, как самозванца Отрепьева, – хмыкнул Гитлер. – Тело бы сожгли, а пеплом зарядили пушку и выстрелили из Кремля!
– Ну что ты так уж сгущаешь краски... Русские не всех своих правителей убивают, – не согласился Наполеон. – Здесь, например, их первый президент есть, Горбачёв. Так он ещё живой, хоть и отстранён от власти.
Два признанных мастера хитрых политических интриг и разжигателя агрессивных войн до того заболтались друг с другом, что не заметили, как время подошло к открытию музея. Они опомнились только тогда, когда в коридоре зашаркали подошвы пришедших на работу сотрудников. Только и успели собеседники вскочить с банкеток и встать на свои места, но второпях потеряли ориентацию в полутёмном ещё зале и всё перепутали. Гитлер оказался хоть и в прежней позе, но на месте Наполеона, а тот – на месте Гитлера. И банкетки остались стоять там, где они их оставили. Полнейший конфуз, как верно сказал бы так же присутствующий в этом зале Пётр I.
У обалдевших сотрудников музея округлились глаза, едва они взглянули на эту непостижимую перестановку. К тому же – сиротливо застывшие у ног двух великих злодеев банкетки...
Вечером, после закрытия, в музее появился парапсихолог Сергей Пахоменко. Высокий, как всегда со вкусом, элегантно одетый в тёмный костюм и светлую рубашку без традиционного галстука, что наглядно говорило об его демократичности. Завхоз Ралова шёпотом, со страхом косясь по сторонам, таинственно сообщила ему о происшедших утром метаморфозах с перестановкой двух восковых фигур...
– Что ж, вероятно, так оно и было на самом деле, – спокойно отреагировал на эту сенсацию парапсихолог. – Фигуры поменялись местами, только и всего. А перед тем сидели на стульчиках.
– Как, и вы так спокойно об этом говорите!? – удивлённо воскликнула сотрудница музея. – Но это ведь чудо, Сергей Анатольевич! И мы его видели собственными глазами! А говорят, что сейчас, в наш прагматичный двадцать первый век, чудес не бывает... Что всё это бабушкины сказки и тому подобное...
На это Сергей Пахоменко ответил кратко, дословно пересказав свой собственный афоризм:
– Если человек пришёл к вам и сказал, что он видел чудо, он прав. Но это не означает, что это было чудо!
Вскоре в зале восковых фигур собрались все сотрудники областного музея во главе со своим директором, несколько журналистов местных и центральных газет, а также так называемые медиумы, то есть люди, вступающие в контакт с душами умерших. Было также телевидение и радио. Все расселись в центре зала на те самые банкетки, двумя из которых воспользовались этой ночью Наполеон с Гитлером. Пахоменко вышел на середину помещения и предложил всем расслабиться, закрыть глаза и подумать с кем из великих людей они хотели бы вступить сейчас в спиритический контакт или какие вопросы задать? В то же время сам он мысленно обратится с подобным предложением к восковым фигурам, чтобы насильно не навязываться душам умерших, если они того по каким-то причинам не желают. Так и поступили.
Первым вызвался побеседовать с восковыми знаменитостями некий психолог Сергей Иванович, фамилию которого Сергей Пахоменко не назвал. С ним пожелал вступить в контакт сам Уинстон Черчилль - премьер министр Великобритании в годы Второй мировой войны. Седоватый, лет пятидесяти на вид, мужчина уселся напротив премьер-министра. Смущённо повернулся к застывшей в мистическом благоговении в нескольких метрах аудитории.
– Может, кто-нибудь хочет задать вопрос господину Черчиллю? Не стесняйтесь, господа, – случай уникальный. Грех им не воспользоваться.
Молодая девушка в рваных джинсах с декоративными заплатами, сидевшая по демократически на полу, подняла руку с зажатым в ней диктофоном.
– Вопрос от «АиФ на Дону». Говорят, что если бы Черчилль не пил так много бренди и не курил термоядерные гаванские сигары, то прожил бы, вероятно, больше ста лет? Что господин премьер-министр думает сам по этому поводу?
– Вопрос ясен. Я думаю, Черчилль легко на него ответит, – с улыбкой сказал Сергей Пахоменко и предложив медиуму закрыть глаза и расслабиться, начал совершать над его головой и головой Уинстона Черчилля замысловатые пассы обеими руками. При этом он напоминал чёрного восточного мага из популярных кинофильмов. Присутствующие в зале напряжённо затаились, внутренне готовые ко всему, даже к появлению самого правителя преисподней – сатаны!
Медиум Сергей Иванович сидел, немного покачиваясь, напротив Черчилля, сжимая обеими руками его восковую руку и беззвучно шевелил губами, как будто что-то говоря про себя. Глаза его были плотно закрыты, седые пряди волос растрепались, по лбу и вискам катился крупными горошинами горячий пот, галстук отчего-то съехал на сторону.
Общение с Черчиллем продолжалось минут двадцать. Когда Пахоменко прекратил священнодействовать над головами контактируемых и устало опустил руки, Сергей Иванович сонно разлепил подслеповатые глаза, непонимающе уставился на Пахоменко.
– Вставайте, сеанс окончен, – суровым голосом предупредил его парапсихолог.
Сергей Иванович встал с банкетки и, покачнувшись как пьяный, едва не упал. Женщины в зале со страхом ахнули, провожая фигуру медиума вопрошающими взглядами. Тот, опомнившись, поняв, что от него все ждут, остановился вдруг на полпути, принялся торопливо и бессвязно бормотать, будто в чём-то оправдываясь. При этом вид у него был весьма потерянный, как будто среди ночи его, не выспавшегося, подняли с тёплой постели и поставили посреди этого зала, перед сотрудниками музея и корреспондентами газет.
– Я видел, видел его... Он стоял на балконе весь в белом и курил... нет, нет, не традиционную гаванскую сигару, а маленькую чёрную трубку. Я даже решил вначале, что это не Черчилль, а Иосиф Виссарионович, не к ночи он будь помянут... Но нет, это точно был премьер-министр Уинстон Черчилль собственной персоной. Он со мной поздоровался за руку, я – с ним... Спросил меня: откуда я и по какому вопросу. Ему показалось, что я из Британской Индии. Когда услышал, что я из Советского Союза, вернее из Российской Федерации, – поправил сам себя медиум, – очень обрадовался, сказал, что любит русский коньяк три звёздочки, нашего генералиссимуса Джо (так Уинстон и Рузвельт называли в войну Сталина) и русских женщин или как это сказать по-русски (так выразился господин Черчилль), – русский баба!
– Ну баб мы тоже любим, – выкрикнул с места корреспондент «Вечернего Ростова». –Что премьер сказал насчёт своего долголетия?
– Сказал, что коньяк и табак помогают ему расслабиться. Если бы не было их, то пришлось бы заменять чем-нибудь другим... Я думаю, он намекнул насчёт наркотиков. А по поводу продолжительности своей жизни Черчилль сказал так, можете записать, – это его собственные слова: «Каждый живёт столько, пока он кому-нибудь в этом мире нужен!»
– Великолепно сказано! – похлопал в ладоши вероятно подвыпивший по такому случаю корреспондент «Вечёрки». – Золотые слова. Прямо мудрость царя Соломона...
Дальше вступить в контакт с душами великих вызвалось ещё несколько человек. Но сеансы прошли не так успешно, как первый. Кто-то из добровольных медиумов оказался неподготовленным профаном и у него ничего не вышло, с другими отказались контактировать сами восковые фигуры. Одна сильно впечатлительная девушка упала в обморок, когда к ней прикоснулся своими холёными пальцами известный сердцеед и дамский соблазнитель Казанова. Мужчина, контактировавший с императрицей Екатериной II, почувствовал как вспотела её рука, когда он держал её в своей. Другая девушка, та самая продвинутая корреспондентка «АиФ на Дону», призналась, что танцевала на придворном балу с самим императором Александром I. И он ей, якобы, после бала читал стихи Пушкина в увитой плющом беседке зимнего сада. Контактировали с восковыми истуканами и сотрудницы музея. После рассказывали, что одну пытался соблазнить, – кто бы вы думали? – сам великий древнегреческий философ Аристотель! Другой женщине нахально подмигнул Малюта Скуратов и якобы провёл большим пальцем правой руки у себя по горлу. Этим красноречивым жестом знаменитый палач Ивана Грозного, вероятно, показывал, что быть бы контактёрше обезглавленной, если бы она очутилась в его кровавых застенках. Некая сотрудница силовых органов тридцатипятилетняя Ирина пожелала побеседовать с коллегой, Лаврентием Павловичем Берией. Результат был почти такой же, как и у одной из сотрудниц музея, вступившей в контакт с Аристотелем. Берия, притворно стоя на коленях, принялся признаваться Ирине в любви и даже попытался стащить с бёдер форменную юбку, но та не далась. Еле отбившись от Лаврентия Павловича, испуганная, убежала в наше время.
Со всеми медиумами неизменно работал, сам взмокший от перенапряжения внутренних сил Пахоменко. Иногда, когда что-то не клеилось в его потусторонних, мистических делах, он с досадой шептал себе что-то под нос, так, чтобы не слышали окружающие. И было непонятно к кому были обращены эти упрёки: к медиуму или восковой фигуре.
О необычном мероприятии в стенах краеведческого музея вскоре написали все городские и областные газеты. Слава Сергея Пахоменко, как искусного мага, колдуна и парапсихолога росла снежным комом. Чудеса происходили на глазах потрясённых зрителей, их снимали на любительскую видеоплёнку, фотографировали корреспонденты газет. В многочисленных интервью, так же появившихся в прессе у Сергея спрашивали: правда ли всё то, что рассказывали медиумы, или происходившее в стенах музея было всего лишь плодом их болезненного воображения.
– Правда, – коротко отвечал Пахоменко. – Люди действительно вступали в контакт с душами Наполеона, Екатерины II, Леврентия Берии, Ивана Грозного, графини де Помпадур или Михаила Горбачёва. Они действительно танцевали с великими императорами на балу, либо подвергались пыткам в подвалах Малюты Скуратова. Они действительно разговаривали с Черчиллем или флиртовали с Казановой. Но это было не наяву, а как бы во сне: я – на энергетическом уровне – соединил их души с душами давно умерших знаменитых людей и произошёл контакт. Но контакт был только в их подсознании. Посторонний человек наблюдать то же самое, что видели и в чём участвовали они – не мог. Это могли видеть только сами медиумы. Но отсюда отнюдь не следует, что всё произошедшее было всего лишь фикцией, плодом их воображения. Нет, всё это была реальность, но только реальность другого плана. Не физическая реальность, а духовная, энергетическая. Есть пограничный мир между живым и мёртвым. И я переносил души медиумов на эту «границу», где присутствовали духи этих восковых фигур. А для участника эксперимента это была реальность, он в ней присутствовал.
Пообщавшись с Сергеем, узнав об его уникальных экспериментах с душами восковых фигур, не удержался от вопросов и автор этих строк.
– Сергей, это всё правда, что произошло в Краеведческом музее? Восковые фигуры действительно оживали? Гитлер с Наполеоном поменялись местами?.. Или всё это – очередная пиар-кампания «жёлтой» прессы?
– Насчёт Гитлера и Наполеона ничего конкретного сказать не могу, да и не интересуют они меня вовсе. Особенно Гитлер, – заговорил Пахоменко. – Кстати, мне известно твоё пристрастие к книгам Виктора Суворова, где он выгораживает фашистов и во всём обвиняет Сталина, будто бы готовившего вторжение в Германию. Так вот, – я не разделяю этого мнения, как патриот своей Родины, и вообще, считаю писанину Виктора Суворову голубой мутью! Но бог с ним... Что касается моих сеансов в Краеведческом музее, то всё, что я там создавал – чистые иллюзии. Никакой магии! Всё испытанное участниками эксперимента – эмоции, ощущения, разговоры, – было создано мной, моей фантазией. Работая с информационным полем, я просто воздействовал энергетикой – «духом мысли», на сознание людей. Я хотел лишний раз удостовериться в своих парапсихологических возможностях, поучить желающих медитированию. Кстати, этого хотели и сами сотрудники музея.
Глава 2. Парапсихолог
Спиритический сеанс, блестяще проведённый Сергеем Пахоменко в краеведческом музее, имеет свою предысторию. К столь значительным достижениям Сергей шёл долго и мучительно, начиная буквально с нуля. Пятнадцатилетним пареньком где только можно отыскивал крупицы сакральных знаний. А тогда, в советские времена, книг по парапсихологии и другим параллельным наукам практически не было.
Первой в руки Сергею попала книга его прадеда «Знахарство и народные заговоры». Он читал её запоем, забывая порой про еду и сон. Мать, раздражённая его поздними занятиями, буквально насильно загоняла сына в постель, отрывая от захватывающего, увлекательного чтения.
– Нечего свет на кухне до поздна жечь, – позёвывая, упрекала она Сергея. – Так никакой зарплаты на тебя не настачишься. Читарь тоже мне нашёлся...
Сергей молча проглатывал обиду, в душе однако сознавая её правоту. Свет настольной лампы действительно горел иной раз до двух-трёх часов ночи. Но как было оторваться от книги, в которой писалось о высшем разуме, о смысле жизни и загадках бытия, о влиянии планет на человека? Из главы «Колдуны и волшебники» Пахоменко узнаёт о современнике Христа, родившемся в 3-ем году нашей эры, Аполлонии Тианском. Он творил чудеса подстать тем, что совершал сам Сын Божий. Он был греческий мудрец, маг и волшебник. Сергей узнаёт и о других волшебниках, колдунах, магах. Прочитанное воспламеняет его впечатлительную натуру и Пахоменко тоже решает стать магом. Он понимает, что для достижения этого необходима титаническая работа над собой. Он заводит небольшой карманного формата блокнот и от руки конспектирует в него все интересующие его сведения по парапсихологии и другим оккультным наукам. С этим блокнотом он не расстаётся ни на минуту. Мелким убористым почерком Сергей исписывает вскоре каждую страницу, вместив в блокнот содержание трёх толстых томов. Кратким лаконичным языком здесь были законспектированы основные постулаты десяти наук: физиогномики, френологии, хиромантии, хирогномии, графологии, астрологии, метоскопии, хирологии, пальмистрии и хирософии. В блокноте было приведено 37 определений по человеку. Это была своеобразная энциклопедия-шпаргалка, которой Пахоменко пользовался при любом удобном случае. Особенно падки были на такого рода мистические знания девушки, и Сергей нередко прибегал к своему блокноту, чтобы завязать более тесное знакомство. Хотя на общение с прекрасным полом у него просто не оставалось свободного времени. В то время, когда сверстники бездумно расслаблялись на танцах и дискотеках под входившую тогда в моду западную рок-музыку, Сергей корпел над мистической литературой, оттачивая своё мастерство. Позднее, уже в зрелые годы, он проштудировал и египетскую книгу «Тота» в переложении Шмакова, и «Тайны руки» господина Дебарроля, а пока довольствовался гаданием на картах и по руке.
Помимо этого Сергей, как уже упоминалось выше, хорошо играл в карты, по его выражению, был лучшим игроком в Ростове; знал множество игр и обставлял даже заядлых картёжников, бывших зеков и карточных шулеров.
– И у шулеров выигрывал? – переспросил я во время беседы с Пахоменко, усомнившись в правдивости его слов. Я по опыту знал, что такое профессиональные картёжники, «шпилевые» по фене, и, так называемые «каталы» с «кидалами». Одно время наблюдал на старом автовокзале за игрой в три карты. Видел, что угадать нужную карту практически невозможно. Невозможно уследить за ловкими, артистичными руками шулера, крутящего на газете три карты.
– Я воздействовал на партнёров по игре подсознательно, с помощью внушения и гипноза, – признался Пахоменко. – Я иной раз выигрывал даже с плохими картами на руках, в то время, как у противника были одни козыри. Я мысленно заставлял его ходить нужной мне картой, внушал ему это на подсознательном уровне. Он ходил мне в масть, и я побеждал. Из колоды я, как правило, тоже брал только хорошие карты. Нужная карта ко мне шла сама и партнёры это замечали, думая, что я мухлюю. Один известный шулер с Западного даже посетовал: «К Пахоменко обязательно идут одни козыри, с ним опасно играть!».
– А как ты это делал? – спросил я, заинтригованный его рассказом.
– Элементарно... Главное, – чего-нибудь очень сильно захотеть, и это будет! – объяснил Сергей.
– Понимаю, – кивнул я. – Но объясни мне вот что. Когда-то в юности, когда я только начал посещать литгруппу при Дворце культуры «Ростсельмаш», мои сырые, незрелые ещё произведения критиковал руководитель, поэт Владимир Фролов и члены литгруппы. Порой разбивали стихи в пух и прах, так что от них ничего не оставалось. Я обижался на критику. Злился на своих товарищей, не хотел ничего исправлять. Естественно, – считал себя непризнанным гением. Я поклялся тогда во всеуслышанье, что придёт время, и я напечатаю все свои произведения вплоть до черновиков, не изменив в них ни слова! Друзья – начинающие литераторы – только снисходительно посмеивались над моими пылкими заверениями. Никто не верил в это. Прошло двадцать лет, я окончил Литературный институт имени Горького, стал профессиональным литератором, создал свой собственный литературный журнал и опубликовал почти всё мной написанное, не изменив ни строчки! И я спрашиваю у тебя: почему прошло столько времени? Почему моё горячее желание не осуществилось сразу?
– Всё очень просто, – не задумываясь, как истинный парапсихолог, объявил мой диагноз Пахоменко. – У тебя было очень много тайных пороков и недостатков: гордыня, завышенная самооценка, эгоизм, скупость, не желание работать над собой, стремление к сиюминутному успеху, не понимание своего места в мире. Всё это помешало осуществиться твоему желанию вовремя. Ты был духовно слеп и глух, а в парапсихологии чего-либо достичь можно только сознательно. Впоследствии, когда ты стал работать над собой, твоё юношеское желание осуществилось.
– Значит, чудеса – это всего лишь плоды самосовершенствования? – спросил я.
– Да. Чем меньше у человека пороков, тем быстрее он обретает желаемое, – ответил Пахоменко...
Так, познавая себя и окружающий мир, изучая книги по парапсихологии, эзотерике и оккультизму, Сергей Пахоменко постепенно развил в себе удивительные способности. К примеру, он научился напрямую общаться с книгами и другими вещами. Ему достаточно было взять в руки книгу, и он уже точно знал её содержание. Мало того, он покупал пухлые тома на английском и немецком языках и «читал» их без помощи словарей, одними только руками. Сергей прикасался к книге чуткими пальцами и она, на энергетическом уровне, выдавала парапсихологу свои секреты. Друзья и знакомые удивлялись: зачем он покупает книги на иностранном языке, тратя на них порой большую часть и без того небольшой зарплаты? Пахоменко лукаво улыбался и говорил: «Я с ними общаюсь и книги мне повинуются».
Точно так же Сергей общался со старинным иконами, другими предметами антиквариата. По этому поводу у него есть удивительная новелла, которая называется «Общение с вещами». Вот послушайте:
«В моём дневнике записано, что я научился общаться с вещами. Меня просят объяснить, как это происходит.
Вещи, как и люди, имеют свою значимость в этом мире. Они могут быть выше и значимее людей или наоборот. И это может меняться в про¬цессе одной человеческой жизни. С вещами можно также общаться как и с людьми, только на другом уровне.
В качестве примера я расскажу вам одну поучительную историю из моей жизни.
В 199I году у меня был трудный период в жизни, я много страдая и силы были на исходе. В такой период жизни человека инстинкты берут верх над нами. Я долго мучился и не в силах был удержать свои инстинкты. Я решил получить удовольствие, а для удовольствия нужны день¬ги. А денег, как вы понимаете, у меня не было. Но у меня были хоро¬шие коллекции антиквариата, в частности, коллекция икон. Я посмотрел на свои иконы и решил: «Если я из 30 икон продам одну «не цен¬ную» икону, то ничего не изменится, а я лишь получу удовольствие».
Я выбрал самую «невзрачную» икону (масло XIX в.) Божьей матери – обычное невзрачное светское письмо – и сказал ей: «Если я тебя про¬дам, то моя коллекция не ухудшится, а я получу удовольствие».
Прошло 5 лет, я продал икону «невзрачную», продал лучшие иконы: старообрядческие, монастырского письма. И так распродал всю свою коллекцию икон, распродал антиквариат. В общем всё, что я имел, я потерял. И драгоценности, и коллекции, и жильё. Я стал бомжем. Меня уже разыскивала милиция, а я скитался по стране, ночевал, где при¬дется, не имея ничего, а лишь «удовольствия».
Так, в скитаниях своих от города к городу, от церкви к церкви, я попал в храм Николая Чудотворца. Пришёл, помолился. И что я там увидел?
Храм XVIII в. украшала моя «невзрачная» икона.
И спросила меня икона: «Ну что, получил удовольствие?».
Довольно поучительная история, не правда ли? Своеобразная притча. Так Сергей Пахоменко научился общаться с вещами.
Сергей твёрдо знал, что нужная вещь, либо книга рано или поздно придёт к тебе сама. Не нужно за ними гоняться, вывалив язык. Примерно так же нужная женщина находит нужного ей, единственного в мире мужчину. И не даром супруги, долгое время прожившие друг подле друга, начинают приобретать черты внешнего сходства, как будто они брат и сестра.
Пахоменко уверял, что находят нужного человека и деньги. А другому наоборот – не даются. Я полностью с ним согласен. Вспомните библейскую притчу (кн. Притчей Соломоновых; гл.11, ст.24): «Иной сыплет щедро, и ему ещё прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет».
Искусным гадальщиком и вообще, – психологом Сергей стал только благодаря своему блокноту, который любовно хранит до сих пор. Обложка блокнота потёрлась, страницы поистрепались и пожелтели от времени, но наш герой не расстаётся с ним, как с верным и преданным другом детства, которому многим обязан в жизни.
Глава 3. Ясновидящий
Размышляя над своей жизнью, Сергей однажды записал в дневнике: «Судьба. Меня часто спрашивают как ясновидящего: знаю ли я свою судьбу? Видения событий: прошлых, настоящих, будущих, не временных. Даёт нам информацию. Я знаю свой путь. Но есть цель и достижение цели во времени и пространстве. Знать свой путь это ещё не цель. Любая цель достигаема, но нужно знать путь. Это два понятия и третье – достижения.
Поэтому я знаю, что меня ждёт, после заданной цели и достижения. Но я не знаю, это ли моя судьба. Я отдаю себя полностью: тело, душу, дух, – своей судьбе. И только она определяет мою жизнь. Дойду – не дойду, сбудется – не сбудется, выживу – не выживу, я не знаю».
Тема ясновидения волновала меня с детства. Я страстно мечтал научиться узнавать будущее, и от сильного желания кое в чём преуспел. Так, учась в школе, я мог угадать, с какой девочкой меня посадят в начале учебного года. Как правило, сажали именно с той одноклассницей, за одной партой с которой я хотел сидеть сам! Как-то, не помню в каком классе, я изрисовал карандашами контурную карту СССР – обозначил республики, на которые он распадётся. В 1991 году это произошло на самом деле! Поэтому меня так заинтриговали способности ясновидящего моего друга Сергея Пахоменко. Узнав из его высказываний, что он может даже планировать и проецировать будущее, и, мало того, – сам в него неоднократно заглядывал, я напрямую спросил Сергея об этом.
– Я уже вырос из тех интересов, – небрежно отмахнулся Пахоменко. – Хотя я точно знаю, что будет со мной, скажем, через десять лет, где и какие неприятности меня ожидают. Поздновато, конечно, о том говорить, но о Чернобыльской катастрофе, о войне в Чечне я знал и раньше. В частности, тогда, когда мне предлагали ехать в Чечню по линии МВД... Это моё умение требует немалых затрат энергетики, чтобы, например, проецировать своё «Я» в будущее.
– А что ещё нужно для того, чтобы знать будущее? – спросил я.
– Для этого совсем не обязательно путешествовать во времени – достаточно внимательно читать мудрые книги, в частности, Библию. В ней предсказано всё, что происходит на Земле сейчас. Библию написали иудейские пророки, которым была дана информация о будущем от самого Бога.
– Так значит, и твои знания от Бога? – уточнил я.
– Конечно, но я этим нисколько не горжусь, – спокойно сказал Пахоменко. – Гордыня, – один из самый страшных человеческих пороков. Он идёт сразу за трусостью. А уж потом следуют все остальные. Как ты, верно, знаешь, именно поддавшись гордыне, Люцифер восстал против Бога, был низвергнут с неба на грешную Землю и стал Дьяволом. Но больший грех совершил прокуратор Понтий Пилат: из-за трусости, он приговорил к распятию на кресте сына Божьего Иисуса Христа. По сути, – он распял самого Бога!
Часть VII
Жрец
Глава 1. Гуру
Кем только не называли Сергея Пахоменко досужие ростовские журналисты, часто бравшие у него интервью: «Чародей, маг, колдун...» Прямо, всё как в сказке «Тысяча и одна ночь». О его сверхъестественных возможностях рассказывали такие умопомрачительные истории, что поверить даже в сотую часть услышанного о нём было больше чем трудно. По словам корреспондента одной городской газеты, Пахоменко, которого он назвал «чародей-философ», по его просьбе продемонстрировал своё колдовское исскуство: умение разгонять облака, взглядом зажигать и гасить свечу, читать мысли, силой внушения двигать различные предметы и даже вызывать потусторонних духов. Сеанс чёрной магии, как у Булгакова, да и только! Только без разоблачения...
– Сергей, а сам кем ты себя считаешь? – задал я Пахоменко тривиальный вопрос. – Ты действительно, колдун, или всё-таки, как это сейчас принято говорить – больше экстрасенс?
– Экстрасенс? – немного задумался Пахоменко, – Нет! Экстрасенсы – это люди, достигшие определённых навыков без помощи магии, которыми не обладает подавляющее большинство профанов, то есть непосвящённых, но которыми элементарно владеют колдуны даже самых низших ступеней.
– Значит, всё-таки ты колдун? – испытывающе взглянул я в глаза собеседнику.
– Называй как хочешь, но на нашем языке я ещё пока никак не называюсь, потому что перерос сан жреца, но пока ещё не утверждён волхвом.
– И кто должен тебя им утвердить?
– Этого я пока открыть не могу, – замялся Пахоменко. – Сам понимаешь, есть некоторые вещи, о которых говорить нельзя...
– Понимаю, – не стал настаивать я. – Ну, допустим, ты колдун... Остановимся на этом термине, он мне ближе и понятнее. У меня, кстати, был друг, Сергей Парецков, который тоже занимался мистикой и тоже считал себя колдуном. Ему этот сан передала по наследству умирающая бабушка. Есть поверье, – что колдун или колдунья будто бы не могут умереть, пока не передадут кому-нибудь из ближайших родственников свои знания и магическую силу... Так вот, ты колдун природный, добровольный или невольный?
– Это для меня очень трудный вопрос, – заговорил Пахоменко, теребя рукой кончик своей бороды. – У меня в роду действительно были колдуны. Но мне кажется, – это на мне мало отразилось. Просто с детства я увлекался философией, особенно её восточными направлениями. Дальше я начал изучать различные религии и, наконец, добрался до теософии. Одной из составляющих теософии являются оккультные науки, в частности, магия. Кстати, для настоящего теософа магия – одна из примитивных наук. По сути – четвёртая ступень посвящения – «волхвы», находится на грани между собственно магией и высшей теософией. Другими словами, это ещё колдуны, но уже немного теософы. Когда же я добрался до теософии, то невольно коснулся оккультизма и магии. И чтобы понять высшее, я добровольно решил постичь её составляющие. Знание философии, законов природы и психологии помогли мне довольно быстро пройти все низшие колдовские ступени. Пока, наконец, несколько лет назад остальная колдовская братия не произвела меня в сан жреца.
– У тебя есть заветное имя?
– Не только у меня – у каждого живого существа, обладающего сознанием, есть свой код. Зная его, можно воздействовать на подсознание человека и заставить его сделать всё, что угодно.
– Это разновидность гипноза? – предположил я.
– Нет, это гораздо страшнее. Гипнотический сон – это одно. А здесь подавление воли всего «я», и к тому же наяву. Другими словами, человек получает приказ: воля подавлена – он слепое орудие, но при этом сохраняется сознание оценки: как лучше выполнить приказ.
– Программа секретных разработок ЦРУ «Зомби» из этой серии? – вспомнил я вычитанное из популярно литературы.
– Да, мы начинаем понимать друг друга, – туманно сказал Пахоменко.
– Маги и американское ЦРУ? – уточнил я.
– Да, и не только американское. В нашей стране тоже ведутся секретные разработки тайного психотропного оружия, основанного на знаниях магии и оккультизма, – подтвердил собеседник.
– А ещё подобными вещами очень интересовались в гитлеровской Германии, – вспомнил я историю Второй Мировой войны. – В фашистском Вермахте было даже секретное подразделение «Анавембе», что в переводе с немецкого означает «наследие предков», занимавшееся исключительно поисками во всём мире тайных оккультных знаний. Всё это нужно было нацистам для того, чтобы разрабатывать новые виды секретного оружия.
– Ты вечно сравниваешь меня с Гитлером, – пошутил Сергей Пахоменко. – Хотя, действительно, Гитлер был мистиком: изучал и хорошо знал оккультизм, магию, астрологию.
– Сергей, пользуешься ли ты в жизни магией для собственных нужд?
– Зачем, мне это не интересно. Для меня это уже пройденный этап. Меня сейчас интересуют вопросы более глубокие и всеобъемлющие. Ведь, согласись со мной, – ворожба, оборотничество, превращения и прочее – это удел тех колдунов, кто ничего другого не может. Повторюсь, что магия – это всего лишь одна из оккультных наук. Как отдельная наука сформировалась она сравнительно недавно. Около 5-6 тысяч лет назад в Древнем Египте и Двуречье. И оттуда распространилась как наука по всему миру. Этот вид магии называется Халдейская или Чёрная магия.
– А что такое Белая магия?
– Это несколько другое, но об этом потом, – уклонился от ответа Пахоменко.
– Сергей, а что ты умеешь делать практически, благодаря своим оккультным знаниям? – не смог удержаться я от провокационного вопроса.
– Многое и многое, но я это стараюсь не афишировать, – скромно ответил Пахоменко. – Так, например, сейчас я учусь трансформироваться в излучения и переноситься в пространстве и времени... Только, пожалуйста, не проси меня продемонстрировать это в сию минуту. Всё, чем я обладаю – не фокусы, а серьёзные вещи. И делаются они не для увеселения толпы по принципу современных эстрадных шоу. Толпа вечно требовала только хлеба и зрелищ, как это было в Древнем Риме. В Древней Иудее толпа потребовала от Иисуса Христа, объявившего себя сыном Божьим, в доказательство какого-нибудь чуда. Он накормил пятью хлебами и двумя рыбками пять тысяч человек, не считая женщин и детей, люди видели это чудо, ели хлеб и рыбу, собрали оставшихся кусков двенадцать коробов, но всё равно ему не поверили... Ты должен, прежде всего, поверить в мои сверхъестественные способности, и, поверив, – увидишь чудо! – закончил своё пространное высказывание Пахоменко.
– А как ты думаешь, и думаешь ли вообще продлить свою жизнь? – спросил я и невольно вспомнил памятный случай с мнимой опухолью, которую якобы обнаружили у Сергея в БСМП на рентгене. – К тому же в мире существуют неизлечимые болезни, от которых можно внезапно умереть...
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнул головой Пахоменко. – Но пока я относительно молод, я не думаю об этом... Да, да, молод, не удивляйся... – заметив вопрос на моём лице, поспешил уточнить собеседник. – Колдуны и маги живут очень долго, примерно 100 – 150 лет, а то и больше... Но, в конце концов, однажды придёт пора позаботиться о своём долголетии и молодости, хотя бы для того, чтобы хватило сил продолжить свои познания и научные разработки, издать уже написанные книги. В частности – эту, которую пишешь сейчас ты. Я знаю, она будет нужна людям. Её уже ждут! Не побоюсь громких слов – это будет великая книга!
– А как ты собираешься омолодить своё стареющее тело? – поинтересовался я.
– Уж во всяком случае, не примитивным способом выкачивания энергии у маленьких детей, чем занимаются низшие колдуны, которые просто не знают других способов омоложения. В то время как высшие колдуны могут черпать нужный вид энергии напрямую из космоса.
– Я знаю, как психолог, ты занимаешься частным обучением... Среди твоих учеников встречаются люди, интересующиеся магией и оккультизмом?
– Конечно, встречаются. У меня прошли курс психологического и другого обучения сотни учеников, многие признавались, что до меня, на свой страх и риск, занимались оккультизмом. Сейчас на книжном рынке продаётся масса мистической и оккультной литературы и люди читают всё это. Некоторые пытаются проверить прочитанное на практике. Особенно востребована сейчас Чёрная магия. Многие предприниматели и бизнесмены, начитавшись книг по Чёрной магии, наводят порчу на своих конкурентов по бизнесу, ревнивые жёны прокалывают иголками фотографии любовниц своих мужей, чтобы изжить их со света. Молодые девушки, при помощи несложных магических приёмов и наговоров, привораживают женихов... Но я бы лично предостерёг непосвящённых людей от подобного рода занятий. Заниматься магией профану – всё равно, что гражданскому человеку идти по минному полю. Нет слов, чтобы описать, как это опасно! Даже сами колдуны иногда становятся жертвами магии. Так, один колдун из моего ковена, не посоветовавшись со своим учителем-гуру, решил попробовать вызвать молнии. Это закончилось тем, что одна из молний угодила в него самого! Другой колдун уже довольно высокой степени посвящения и тоже мой хороший знакомый, занимаясь «урезанием собственной тени», где-то случайно ошибся и... сошёл с ума. Некоторые астральщики, выйдя из своего физического тела, не могут попасть в него обратно: тёмные блокируют вход в тело, либо занимают его сами, пока хозяин опрометчиво разгуливает по астралу. И таких случаев очень много, особенно среди дилетантов. Поэтому, пусть магией занимаются те, кто решил посвятить этой науке всю свою жизнь, то есть маги-философы.
– Такие как ты, – уточнил я.
– Да, – без тени смущения, с достоинством ответил Сергей Пахоменко. – Я подхожу к этому делу более чем серьёзно. Сам учусь ежедневно и пробую обучать других.
– А сакральным знаниям ты обучаешь? Есть у тебя такие ученики?
– Да. И они, по-восточному, называют меня гуру, – ответил Пахоменко.
– Ничего нового, как в философию, в оккультизм внести уже нельзя, или я ошибаюсь? – спросил я. – Не хочешь ли ты создать свою собственную систему в этой области, как ты создал свою философскую систему мироздания, назвав изданный трактат «Мой мир»?
– Думаю и об этом, и кое-какие намётки уже есть, – признался Пахоменко.
– Как, по-твоему, магия развивается? Говорят, что раньше колдуны были сильнее, чем сейчас?
– Представим, что наше общество некая средняя группа, – повёл издалека речь Сергей. – Ниже её – дикари, выше – маги. Постепенно, на протяжении тысячелетий, средняя группа, то есть подавляющее большинство населения, медленно, но неуклонно приближается по своему интеллекту к уровню мага. Если бы современного обыкновенного человека при помощи воображаемой машины времени, перенести на тысячи лет назад, то в том обществе он бы вполне сошёл за настоящего чародея.
– Значит, каждый человек, в принципе, не состоявшийся маг?
– Да, но чтобы стать им, нужны определённые условия для души, тела и судьбы...
Часть VIII
Святой
Глава 1. Записки мёртвого человека
Я обнаружил в архиве Пахоменко удивительные строки. Они не были похожи на всё то, что он писал до этого. Это не были стихи или афоризмы, это была не философия и не психология. Казалось, – что заговорила сама душа Сергея, лишённая привычной физической оболочки. Я удивился, обнаружив этот листок. Вчитался и – по телу моему прошла лёгкая мистическая дрожь. Я представил, что Сергея уже нет на земле... как будто бы нет, прошли сотни лет и вот он говорит со своими потомками. Как пророк древности, мистик, маг, чародей, посвящённый в тайные сакральные знания. Говорит как человек, превзошедший своё человеческое существо. Говорит, как святой... Да, я не побоюсь этого слова. Говорит «не как книжники и фарисеи», если вспомнить и процитировать Библию, а, «как власть имеющий»! Говорит как мудрый правитель своему народу... Текст Пахоменко увенчивал многозначительный заголовок: «Записки мёртвого человека». Вот эти, так поразившие меня, строки:
«Ну вот и всё, меня уже нет среди вас. Как странно, – я нахожусь в другом пространстве, хотя дух присутствует вокруг вас. Да, мой дух ещё часто будет сопровождать вас, хотя частицы мои разбросаны по всей Вселенной.
Я хочу рассказать о том мире, в котором живу и пребываю сейчас. Я вернулся обратно к своей галактике Меркурий, откуда родом мой дух. Мне удалось всё-таки изменить программу галактики и надеюсь, что то, что произошло с моей галактикой, больше уже не произойдёт.
Именно здесь, в этой галактике, я ощущаю себя дома. Я испытываю покой всех своих мыслей, понятие тела уже не существует. Я уже не обладаю физическим телом и не могу реализоваться перед вами. У меня есть только мой дух, я с лёгкостью пролетаю Вселенную, могу оказаться в любой точке пространства, и на Земле тоже, и среди вас.
Ощущение любви и счастья я испытываю постоянно, точнее ощущений у меня нет, есть покой моих частиц. Я знаю: пройдут миллионы лет, и мой дух опять перевоплотится в плоть, может, я стану человеком и смогу попасть на свою вторую Родину – Землю. Не знаю, это не так просто, во всяком случае, для меня.
Что я хочу вам сказать: не бойтесь смерти, она одна. Душа тоже растворится через несколько дней после смерти. Но дух ваш будет жить, именно в духе есть вся сила человека. Кто сумеет своё «я» закодировать в свой дух, тот бессмертен. Дух обладает ещё программой, поэтому легко воспроизвести прошлое – временное. Воспроизвести себя, своё окружение, свою среду.
Только через любовь к Богу вы сможете это пройти.
Весь мир состоит из частиц, которые расходятся и опять концентрируются, рождая новые миры. В своих путешествиях частицы тянут за собой физический (телесный) мир. Поэтому не удивительно, что люди опять встречаются. Души находят друг друга через века, столетия. Любовь обладает большой силой притяжения, как магнит, и частицы, соприкасаясь, создают единое целое благодаря любви и вере Богу.
Не бойтесь терять. Если теряете своё окружение и свой мир, значит ваше тело слабое, но при желании можно усилить свою зону воздействия и вернуть прежний мир вещей и людей.
Если вы спросите Бога, за что страдаете, Бог скажет: «В страдании рождается Человек». Человек – примитивное существо в отношении Бога. Но человек не предел возможности человека.
Я хочу вас увидеть, и я к вам приду. А если вы очень захотите встретиться со мной, то вы увидите меня.
Именно там, на небосводе, именно вон та мерцающая звезда и есть мой дух, обратитесь ко мне. И я приду к вам в трудный час, я ваш Бог и ваш покровитель».
2006 – 2009