Владимир Литвинов
НЕНУЖНАЯ
Повесть-быль
Как один земеля
в забой ходил…
Эссе
Еду я в «Кызыл Анчи»
Рассказ-быль
Караганда, 2009
ББК
В. И. Литвинов,
«Ненужная». Сборник
Караганда, 2009 г.
В сборнике очерков и рассказов «Сердца раскрываются», вышедшем в 1999 году, есть рассказ «Географиня». И в конце его я обещал, что эпизод о брошенной хозяевами собаке и вышвырнутой из школы в связи с достижением «возрастной планки» прекрасной учительнице я обязательно разверну в по-весть. Ибо здесь – «слоёный пирог» наших жизненных проблем. Напишу и на-зову ее «Ненужная». Я даже позволил себе мальчишеское восклицание: «Гад буду – напишу!». Пришла пора сдержать слово. И в руках у Вас обещанная книга.
Из того же сборника 1999 года, внеся ряд серьезных изменений и исправ-лений, переиздаю рассказ-быль «Еду я в Кызыл-Анчи» о матери, учительнице, комсорге. Кому-то такие люди сейчас тоже не нужны, а мне дороги до глубины молодой еще души.
А вот эссе о знаменитой в 90-е годы проходческой бригаде и ее вожаках написано сегодня. Кто мог предсказать, что первая профессия Караганды – шахтер! – уступит своё лидерство, к примеру, торговой профессии? И с этим я смириться не могу!
Автор
0000000000
В. И. Литвинов,
«Ненужная». Сборник
Посвящаю книгу моим друзьям и советчикам, любимым детьми педагогам – ГАВРИЛИНОЙ Лидии Федоровне, МАКСИМОВОЙ Нине Павловне, УРКУНОВУ Василию Михайловичу – и всем тем, кто был выбит из строя пресловутой «воз-растной планкой».
НЕНУЖНАЯ
Повесть-быль
Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!..
Мы с рожденья непобедимы,
Мы – советские старики!
Михаил Светлов
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег…
Сергей Есенин
Новое утро
1
Утром собака проснулась вовсе не той, какой была вчера и всю свою долгую-долгую жизнь. Утром она оказалась сгустком боли и горя.
Первое, что она ощутила – грозящую опасность. И, не ощеривая пасти, предупреждающе зарычала.
Ответных звуков не последовало. Ничто не показывало присутствия врага. Не было ни шелеста травы под осторожными лапами, ни треска сгибаемых веток. Только резкий скрип раздался издали, но собака уз-нала его: это крипят разболтавшиеся калитки. Потом до ее чутких ушей дошли странные стуки: стук-сту… стук-сту… Но и этот звук она узнала: под ветерком ходит незакрытая ставня. Это не опасные звуки, они сами по себе, она сама по себе.
Кажется, опасных запахов и звуков не было. И все же какое-то трепетание в теле говорило ей: враг здесь. Он пришел. И ей не мино-вать схватки с ним. Может быть, это самый страшный враг в ее жизни.
Она напружинилась, медленно-медленно стала приподыматься на все четыре лапы, в любую секунду готовая к смертельному прыжку. Но была она умной от роду и притом хорошо обученной собакой, потому никогда не позволяла себе броситься по-подлому, из-за угла.
Собака издала устрашающий рык, встала в боевую стойку… В тот же миг с ее головы, с выгнутой спины шуршащей лавиной сползло по-крывало из снега.
Измученная бесконечным ожиданием Большого Хозяина и всё бо-лее изнуряющим голодом, она поздней ночью впала в тяжкий сон и впервые не слышала, как начался первый нынче снегопад. Во сне она в какой-то миг почувствовала, как её старому телу стало теплее, но не поняла отчего, только несколько расслабила мышцы и продолжала спать.
Сейчас, похватав разгоряченной пастью пушистого снега, чтобы утолить уже нестерпимый голод, собака опять легла на желтую траву, оставшуюся под ее брюхом свободной от снега, и тяжко вздохнула.
Она не опасалась самой приходящей зимы, ведь все годы они с Хо-зяином гуляли и играли, когда хотелось: по снегу и в метель, в любые морозы и оттепели. Но она помнила, что сюда, на дачу, по снегу они не ездили. Нечего тут с приходом снега делать ни человеку, ни собаке.
Почему сейчас она здесь и одна, собака не думала. Она знала: раз они жили здесь, а Хозяин уехал и оставил её ждать, значит, надо ждать. И голод надо утолять самой…
2
Утром женщина вскинулась раньше обычного часа. Видимо, мозг подал тревожный сигнал телу: сегодня, завтра, а может, в ближайшие дни – с нею что-то случится важное. И организм выполнил команду моз-га: подъем!
Женщина раскрыла глаза и, не вставая, лениво принялась пере-листывать, словно листочки календаря, последние часы перед сном: не случилось ли чего вчера–позавчера–раньше, что предсказывало бы или хоть намекало на важные изменения в четко отработанном распорядке жизни учительницы средней школы.
Ничего такого не припоминалось. Но тревога в душе не утихала. Наоборот – росла!
«Что меня так встребушило? – размышляла женщина. – Может, с дочкой там, в её забугорье, случилось чего? Не-ет, если бы что стряс-лось, она бы просигналила… Ой! да я, поди, на работу опаздываю!»
Она схватилась с постели, приблизила лицо к настенным часам. Нет, там еще и шести утра не натикало.
«Тьфу-ты! – усмехнулась она, – сегодня же воскресенье! И планов у меня особых не было… Пластиночки старые, думала, послушаю, книж-ки любимые полистаю… Стоп! А не на даче ли у меня… ЧП какое-нибудь случилось? – к этой мысли ее подтолкнула яркая белизна, бьющая из окна. – Во-он что! Снега-то, снега понавалило! Сугробы прямо!.. Да еще раньше срока! Надо срочно сбегать на дачку… все ли у меня там к зиме-то сделано?»
3
…собака знала: раз они жили здесь, а Хозяин уехал и оставил её ждать, значит, надо ждать. И голод надо утолять самой…
Это была крупная «дворянка» вполне благородных кровей. С пер-вого взгляда можно было понять: она – плод случайной любви по хоте-нию. Отдались, наверное, друг другу малоопытная сенбернарша и круп-ный овчар. Тупая морда, большие обвисшие уши и задумчивый взгляд достались ей, скорее всего, от мамаши, а упругие мускулы и резкая ре-акция на любое шевеление вблизи и даже в отдалении – от папаши.
«Дворянка», лишившись снежного одеяла, решила принять утрен-ний туалет. Вяло подпрыгнув, – но все-таки прыгнув! – она окунулась в снег и принялась кататься, чтобы освежить шубу, вытряхнуть из нее, что набилось за долгие недели безвольного томления.
«Стырк-стырк!» – послышалось вдруг над ее головой, и собака встрепенулась. Резко подняв голову, она увидела покачивающуюся на ограде старую свою подругу – сороку-белобоку. Не одно лето, когда они с Большим Хозяином переселялись на дачу, подруги то и дело затевали игру. Сорока, прикинувшись хромоножкой, то, по-заячьи петляя, убега-ла от собаки, а то, подлётывая, перед носом «охотницы» делала резкие скачки вправо-влево, чтобы увернуться от раскрытой пасти. Стоило «охотнице» приблизиться, «дичь» стремительно взмывала вверх.
Будь это в те, летние, времена, собака немедля вступила бы в игру с птицей. Но жесткий спазм в пустом желудке вмиг погасил дружеские воспоминания. Собака прямо с живота взвилась в прыжке, чтобы схва-тить желанную еду, но… «дичь» застрекотала уже на другом конце ог-рады. А «охотница», взвизгнув от удара, шмякнулась ослабевшим телом об землю…
4
«…Надо срочно бежать на дачку, проверить, все ли у меня там к зиме сделано?..»
Учительница, по привычке сделав тщательную «приборку» своей внешности, словно предстояло идти на урок, немного перекусила и по-тянула чаек.
«Однако, кто его знает, что придется выполнить на фазенде... За-хвачу-ка что-нибудь и на обед, – размышляла она, укладывая в бумаж-ный пакет оставшиеся от завтрака ломтики хлеба, плавленый сырок «Дружба», пару вареных яичек и поллитровку с чаем.
Дачка её находилась почти на краю города, на том свободном про-странстве, что почему-то всегда имеется между городом и пригородом. Сельчане даже остроумное название придумали этому – «оторванка»… Через день она могла туда ездить на электричке, что не так утомитель-но, а каждый день – на переполненном рейсовом автобусе. Сегодня как раз выпал автобусный день. Место ей досталось не из самых лучших, в конце салона: прыгай, как мячик, на каждом ухабе и скажи «спасибо», что вообще досталось место.
«Что же меня так требушит с утра? – размышляла Учительница. – Опять забрались на дачку алкаши-разбойники? Да и пусть! Ничего там украсть невозможно: хламьё и старьё. Разве что старенькие стулья-табуретки в печурку сунут… да, и пусть!.. – отмахнулась она от грустной темы. – Но… стоп! А какую это мысль я перекатывала в голове вчера перед сном? Да, у меня же предстоит урок о Сибири. И… что если при-гласить того журналиста с телевидения, который в начале года…»
Она частенько вспоминает тот урок по Японии, что попал под кино-камеру и светильники местного ТВ. Директор школы, явно взволнован-ный, вызвал её, географа, и преподавателя биологии:
– Центральный комитет комсомола, – сказал он торжественно, – ор-ганизует новый всесоюзный поход – за знаниями! Называется это «Каж-дому молодому рабочему – среднее образование!» В кои-то веки внима-ние телевидения привлекла и наша вечерняя школа. К вам обеим на уроки придут репортеры и кинооператоры. Постарайтесь поддержать марку школы! И не волнуйтесь, пожалуйста.
И биологичка, и она, географиня, как дружно и упрямо, несмотря на её недовольство, именуют её ученики, обе они – матёрые педагоги. У каждой на счету по два-три десятка выпусков – так что… им ли волно-ваться? Но случилось негаданное: как только появились телевизионщи-ки со своими ящиками, кофрами – оператор, высокий молодой мужчина с белозубой улыбкой и лучистыми глазами, и журналист, или, как он представился, редактор, – мужчина примерно её лет, с крупным откры-тым лицом и странными какими-то глазами: еще до первого вымолвлен-ного им слова они проникают тебе в душу, и душа твоя сразу будто рас-крывается…
Так вот… стоило им появиться у неё в классе, как она утратила равновесие и самообладание. Как сказали бы молодые-юные: «задыша-ла неровно». Руки стали подрагивать, голос прерываться, а в передви-жениях по классу, всегда ровных, плавных, появилась позорная суетли-вость. И позже, после съемок, его глаза нет-нет да и заглядывали ей в душу. Она ловила себя на том, что иной раз даже разговаривает с ним… делится впечатлениями о прочитанном, об узнанном. Всякий раз, пой-мав себя на этом, она встряхивала головой, задирала подбородок: «Да ну, глупости какие-то… старческие!»
Вспомнив мужчину с блокнотом и странными глазами сейчас и клацнув зубами от очередной встряски автобуса, она даже вздрогнула: неужели эти глаза, проникающие молнией в душу, затронули в ней за-претный запас неистраченных чувств, не отданной нежности, не прояв-ленной верности? Неужели всколебали её суть, которую она сама уси-лием разума и воли заставила затихнуть и не выказывать даже носа?
Да при чем тут глаза! Он же сказал при второй встрече, у нее дома, что родом сам из Сибири, кажется, с Алтая… много поездил по тем раз-дольям… Знакомился даже с великими земляками – Иваном Пырьевым, Василием Шукшиным. Это же так интересно ученикам! А еще надо ис-пользовать поэму Твардовского «За далью – даль»… Как там гордо ска-зано: «Уже мы едем в той стране, где говорят: «У нас, в Сибири!»
5
…сорока стрекотала уже на другом конце ограды, а собака, взвизг-нув от боли, шмякнулась ослабевшим телом о землю…
На радость Большому Хозяину и Малым Хозяевам собака была мяг-кой, тихой и доброй. Она попусту не рычала и не лаяла, разве что если раздавался неожиданный и резкий звонок в дверь. Она уже за минуту до него настораживалась, тихо вставала и прямо-таки плыла к двери, а секундой позже звонка издавала тихое предостерегающее: «р-р-р!»
Она помнила Большого Хозяина с той самой минуты, когда сбитая машиной, истекая кровью и жалобно скуля, оказалась на руках у этого человека с добрым голосом… Она вспомнила сейчас, как он взял с доро-ги и расплющенных колесами, окровавленных ее двух щенков, положил их в сумку, чтобы, наверное, похоронить, – и в небо унёсся душеразди-рающий её материнский вой: «Ой-ёй-ёй! Го-оре мо-оё!» – какой могут издавать только несчастные человеческие матери… Но окажись сейчас здесь слабая женщина или старый мужчина – разрыва сердца не мино-вать бы!.. Она помнила, как он много дней утишивал её боль, поил и кормил с рук. Он никогда не приучал её к командам, разговаривал с нею, как разговаривал с другими членами семьи. Он назвал её Найдой, хотя она помнила, что зовут её Пальмой, но сказать ему это не могла и с готовностью откликалась на имя Найда.
– Найдочка, иди на свой коврик, пока мы тут беседуем, – просил он, когда она подходила к столу, окруженному гостями, – полежи пока, дорогая. – И она отходила от стола, ложилась на коврик, откуда видела и слышала, что говорили за столом.
– Найда, – спрашивал он в другой раз, – где мои тапочки? – Она отправлялась к двери, брала в зубы не туфли, не калоши, а именно та-почки! – и не по одной, а сразу обе – несла ему.
Хозяину нравились её необычные иногда выходки. Вот гуляют они по парку: он, прихрамывая, двигается очень медленно, она безо всякой команды идет с ним рядом – нога в ногу. Всё тихо, умиротворенно… Вдруг Найда делает резкий поворот, вкрадчиво направляется к лавочке, где целуется влюбленная парочка. В шаге от них она делает стоп и рез-ко говорит: «г-гав!» Целующиеся с девичьим визгом и мужской руганью испаряются с лавочки.
– Что ж ты вытворяешь! – корит её Хозяин. – Зачем мешаешь лю-дям радоваться друг другу, а? – Найда молчит, но у следующей такой скамеечки поступает так же. – Ах, ты, баловница! – треплет ее за боль-шие уши Хозяин. – И чего тебе такое на ум взбредает? Тебе что, не хо-чется, чтобы кому-то было так же хорошо вдвоем, как нам? Безобразни-ца ты! – она в ответ лишь прижимается к его ноге, ненароком сбивая его шаг.
Но с того урока вежливости при виде целующихся на скамеечках парочек вдруг что-то изменилось в поведении Найды. Она бывало, как и прежде, останавливалась, но не шагала вкрадчиво к скамейкам, а во-просительно взглядывала на Хозяина, задрав нос вверх. Он говорил ей строго:
– Не надо мешать счастливым! – на что Найда теснее прижималась боком к его ноге, и они продолжали свой путь.
…Тягость в желудке, не ко времени пришедшие воспоминания воз-вратили Найду (а недавно – Пальму) в это новое утро. Она вдруг поня-ла, что самый главный враг ее теперь: Одиночество. Хозяина нет… Она никому не нужна… Одиночество…
Собака, не разжимая зубов, глухо, протяжно завыла. По-человечески говоря: зарыдала. Но некому было ее услышать.
Встреча на белом
…Раз Хозяина нет, она никому не нужна… Собака, не разжимая зу-бов, глухо, протяжно завыла… Если по-человечески: зарыдала…
1
Тихое, все нарастающее «у-у–у!» пронеслось надо всем обширным дачным поселком. Но ни один звук, кроме эха, не послышался в ответ. А в зелёные месяцы даже на случайный её взлай откликалось столько со-бачьих голосов, что казалось – это огромная свора начала гон врага или добычи.
Найда (а когда-то Пальма) встала на лапы, стряхнула с себя ос-тавшийся снег и налипший мусор и направилась на поиски еды. Сначала малыми шажками, беспрерывно внюхиваясь, еще раз обошла свой ого-родик. Там, где были бугорочки снега, разрыла снег. Попалось несколь-ко пеньков от капустных кочанов. Недовольно ворча, она обглодала их. От сока и изжеванных корок в желудке все-таки потеплело.
Не найдя дома больше ничего, она отправилась по дачной улице, то и дело оглядываясь на свой домик и прислушиваясь; заходила в ос-тавленные хозяевами открытые калитки, низко опустив морду к земле, обнюхивала крылечки домиков и возле них, перепахивала носом гряд-ки. В одном месте выковырнула морковку, сжевала ее, ворча, в другом, возле крылечка, наткнулась на грязный комок, отдающий запахом хле-ба, жадно сглодала его…
Немного утолив голод, Найда вернулась к своему дому, улеглась животом на то место, где ночевала и куда снег не нападал. Тяжко вздохнув, она закрыла глаза… В памяти поплыли куски недавней ее жизни… Как-то ярким горячим днем Хозяин не встал с постели, не по-звал ее играть на лужайке. Она сама подошла к нему, облизала лицо: оно было горячее и мокро-солёное. Хозяин поднял руку, чтобы погла-дить ее, но рука бессильно упала. Найда испуганно вздрогнула, закру-тилась на месте, заскулила, потом выскочила на крыльцо и жалобно за-лаяла. Ее услышали соседи – и приехала белая машина. Люди в белом подняли Хозяина с постели, понесли в машину, а Найда с громким лаем бросилась им наперерез. Хозяин позвал её и сказал тихо: «Ждать, Най-да!»
Белые люди увезли тогда Хозяина, Найда долго его ждала… И дож-далась!
Но когда убрали урожай, и люди потихоньку стали исчезать с дач, Хозяин опять не встал с постели. И опять язык Найды обжигался о его мокрое лицо… Она, как тогда, выбежала на улицу, промчалась между домами, призывно лая. Никто не откликнулся: что делать здесь людям, если урожай убран? Они с Хозяином одни здесь остались. И он почти все время лежал…
Она вернулась в домик, опять облизала его лицо. Оно стало еще горячей, а Хозяин даже не шевельнулся. Найда присела возле кровати, беспокойно заметала хвостом, запрядала ушами… Тут и вспомнилась ей та светлая машина и люди в белом… и что Хозяин потом скоро вернулся!
Она, стелясь всем телом по земле, помчалась туда, где бежали и бежали разные машины. Она выбрала одну, белую, и, отчаянно лая, преградила ей дорогу.
– Смотри-ка, мужики, собачка не пускает нас! Зовет вроде бы куда-то…
А она уже мчалась обратно, и машина по узкой улочке еле поспе-вала за нею. Эти люди, наверное, потому что были не в белом, увезли и больше не вернули ей Хозяина. Но Найда знала: она должна его ждать и охранять их дом!
2
Когда земля покрывается первым снегом, это всегда радость. Раду-ет свежесть, напоившая воздух. Радует белизна всего, что вокруг. Ни-какой мухоты и комарья! Осенью было не только желтисто и золотисто, но и грязновато, зудело в ушах, стоило высунуться куда-нибудь к воде или траве-листве! А тут всё-всё бело! В повеселевших мыслях проносят-ся долгожданные картинки: веселая лыжня с друзьями по лесопросеке; веселый звон льда под коньками детишек на катках; звонкоголосая игра в снежки во дворах – столетняя и непременная забава детей и взрос-лых.
За окном автобуса было девственно бело. И настроение у пассажи-ров было под стать первоснежью: то из взрослого народа кто-то вдох-новенно восклицал: «Зима! Крестьянин, торжествуя…», то молодежь звонко заводила: «Эх, снег-снежок, белая метелица…» Учительница мудро улыбалась на эти всплески, но лихую песню даже подмурлыкала. Тут же мысль вернулась к утреннему чувству тревоги. «Что-то уже слу-чилось? – спрашивала она, – или… что-то случится? Когда?»
Вдруг она решительно встала с места, прошла, задевая других и сразу извиняясь, попросила водителя «ЛАЗа»:
– Остановитесь, пожалуйста, напротив угла дачного поселка.
– Женщина, утвержденная остановка во-он, дальше! – недовольно возразил шофер. – Чего это я дважды буду тормозить?
– А может, мне сегодня у дач только одной сойти надо? – умоляю-ще прошептала она.
– Остановка «Дачи»! – смягчившись, прохрипел в микрофон води-тель. И добавил строго: – Первая и последняя! Так что выходите!
Она выпрыгнула в узкую дверь «ЛАЗа», развернулась и сказала выразительно:
– Спасибо, товарищ! – водитель хмыкнул, автобус фыркнул, и она осталась на дороге одна. Впереди, по своротку от трассы, было с полки-лометра пути до первой дачки, а ее домик аж 57-й. Так что топать еще…
Снег, хоть и первый, оказался обильным и основательным. Он не просто посыпал землю, деревья и домики, а покрыл все плотным ков-ром. И хрустел под ногами как долгожитель… Солнышко вовсю шагало по небосклону, а хозяин-снег и не собирался стаивать. Лишь изредка отяжелевшая от снега ветка яблони или вишни клонилась-клонилась под тяжестью дара неба да и отпускала к земле изрядную снежную пор-цию.
Женщина ходко преодолела расстояние от трассы и начала отсчи-тывать домики. Собственно, далеко не все строения тут можно было на-звать домиками – больше было «скворечников» да убогих крыш на бе-резовых столбиках. Во всех городах это признак того, что земледельст-вуют здесь простые люди: рабочий класс, учителя да врачи, обидно именуемые бюджетниками. В общем, тот народ, что живет исключитель-но на зарплату. Правда, через десяток-другой строений попадались кот-теджи, деревянные или кирпичные, да под цинком, а то и под цветной черепицей. То были гнездышки руководящего состава…
Вблизи своего простецкого строения под тёсом, покрытым толем, с одним окошком, который на общие сбережения (зарплату в те времена не тормозили!) построил еще живой ее супруг, она в замешательстве ос-тановилась. По снегу в два ряда бежали крупные следы. «Собачьи? А не волчьи ли, не дай Бог?» А в отдалении она увидела и самого зверя – черного на фоне снега, огромного, хоть и далеко сидящего, страшного… она ведь тут одна-одинешенька! Ни голоса человеческого, ни стука-бряка, что непременны при ремонте или передвижении чего-то. Женщи-на чуть не в два прыжка преодолела метры, отделяющие ее от своей калитки, рванула на себя дверь домика и – перевела дух. Не замкнутую и никогда не замыкаемую дверь… А чего её замыкать? «Любопытные джентльмены», если им занадобится, с мясом вырвут хоть железную дверь! Теперь ведь не пушкинские времена, когда и погнутая лопата являлась предметом собственности, для всего общества считаясь непри-косновенной.
3
Успокоившись, хозяйка принялась обследовать свое летнее убежи-ще. Ничего тут особенного она не держала или не оставляла, так: пару мисок, пару тарелок, по паре ложек-вилок, видавший виды кухонный нож, да старый чайник с тремя-четырьмя разнокалиберными кружками. Почти все было на месте, за исключением пары этих разнесчастных кружек. Но гости у нее побывали – как же иначе! На широкой лавке, что служила ей и столом, и лежанкой, были видны следы убогого пир-шества: крошки хлеба, засохшие корки дыни, две кружки и чайник, вы-нутые из-под «стола», куда она убирала все перед прощанием с огород-ной страдой. Хозяйка обнаружила и не застоявшуюся воду в ведре, на-мочила тряпку и протерла стол. Затем решила протереть и небольшое оконце своей «светлицы», и замерла с тряпкой в руках: у ее раскрытой калитки тихо сидел тот самый зверь… Сердце ее зачастило, всплесну-лись трусливые мыслишки.
– Но это просто собака! – воскликнула она, вглядевшись, и заме-шательство сменилось радостью. – Крупная собака, скорее всего… дворняга. Подумаешь! Но почему она здесь? Надо пойти и познакомить-ся с нею! Вдруг она потерялась? Или даже брошена здесь!
Но решиться сразу выйти из двери женщина не смогла. Сама не зная зачем, она вдруг часто-часто застучала в окошко и… помахала ру-кой. А собака на стук встрепенулась, встала на все четыре… Вдруг оп-рокинулась на снег спиной, сложив передние лапы на груди и вытянув задние.
Учительница вспомнила, что таким образом животные подчеркива-ют свое миролюбие – это у них «поза покорности». Она выпотрошила свою сумку на стол, взяла кусок хлеба, плавленый сырок-кирпичек и решительно вышла за дверь. Собака увидела женщину, но не вскочила, а не спеша перевернулась на живот. И негромко заскулила.
– Да ты, конечно, голодная! – воскликнула Учительница и, протя-гивая несчастной свой хлебушек, быстро вышла за калитку, подошла к собаке. Та села на задние лапы, но не кинулась сразу на хлеб, а слезя-щимися глазами, наклоняя голову с боку на бок, внимательно разгляде-ла женщину.
Учительница присела перед ней на корточки:
– На хлебушка, не бойся.
Хлеб вовсе не страшная псина взяла спокойно. Но только положила его на снег, как спокойствие ее пропало, и она лихорадочно принялась заглатывать кусок вместе со снегом.
– Господи, да она смертельно голодна!! – вскрикнула женщина. И сразу подумала: «Почему она не вырвала у меня хлеб из руки, а взяла бережно, будто бы…?» – но не успела она и произнести это в уме, а со-бака уже вбирала в пасть снег с оставшимися крошками. Женщина при-нялась лихорадочно снимать обёртку с кирпичика-сырка «Дружба», но не успела отбросить ее, как собака прямо-таки выхватила сырок из ру-ки, несколькими движениями челюстей расправилась со вкусным про-дуктом и вопросительно поглядела на свою кормилицу. А та, вспомнив, что брала с собой еще и яйца и бутылку с чаем, метнулась в домик, схватила все это, прихватив и кружку для чая; чуть ли не тройным прыжком атлета вновь опустилась перед собакой на корточки и приня-лась чистить яйцо. Но осмелевшая нахлебница не стала ждать, смело взяла из ее рук яйцо в одёжке да так его и разжевала. Второе яйцо по-стигла та же участь. А женщина в этот момент собралась было налить в кружку чаю. Собака, словно так у них с женщиной всегда и было, нача-ла ловить чай языком прямо от горлышка бутылки, склоненного над кружкой, потом вылизала и дно кружки.
– Ну, ты молодчага! – довольная воскликнула женщина. – Только и мне бы надо как-нибудь пообедать… – она выплеснула в рот остатки чая прямо из горлышка. – А теперь будем знакомиться? Лапу дашь? Лапу! – собака тут же охотно протянула ей левую лапу. – А вторую? – собака так же охотно и мягко вложила в ладонь женщины свою правую. – А что еще ты можешь? – лукаво спросила женщина. Собака, во всю пасть улыбнувшись, села на задние лапы, а обе передние подала в руки жен-щине. – Ой, какая ты умница! – восхитилась та, а умная псина, вынув лапы из ее рук, привстала на задние лапы и положила обе передние женщине на плечи. Женщина, от тяжести и неожиданности, с корточек шлепнулась пятой точкой на снег и расхохоталась на весь поселок. Со-бака улыбнулась, показав свои далеко не молодые зубы, и, опустив-шись на задок, старательно облизала лицо своей спасительницы.
Та, счастливая донельзя, что помогла брошенной собаке, и несча-стная, что сейчас расстанется с нею, едва не расплакалась. Машинально потерла рукой лоб, потом промокнула глаза и встала.
– А теперь… – айда… ко мне?
При последних словах собака вскочила, радостно подпрыгнула и звонко прогавкала. Она услышала родное слово «…айда!» и подумала, что женщина позвала ее по имени.
Но женщина не поняла этого, раскрыв перед ней калитку, сказала:
– Ну, пойдем ко мне? Пойдем!
С собакой случилось что-то непонятное. Пружинистость в ее теле вмиг пропала, глаза помутнели. Она развернулась и тихо побрела прочь от женщины. Туда, откуда пришла. Женщина кинулась за нею:
– Постой, собачка! Ты не хочешь идти ко мне? Ты зовешь меня к себе? – и псина поняла женщину. Её походка повеселела, спина выпря-милась, она взгавкнула в ту сторону, куда шла.
Когда они подошли к весьма приличному каменному домику, собака лбом отворила калитку, взошла на крыльцо и легла прямо в снег. Жен-щина осталась перед калиткой. Ей показалось, что она знает, чей это домик. Говорили, что районного военкома… что он в последние два года почти все время живет здесь… болеет. Значит, хозяева у собаки есть. Видимо, оставляют здесь ее на какое-то время охранником… Странно только, что собака так изголодалась, худющая вон какая.
– Ну, ладно, собачка! – сказала погрустневшая Учительница. – Спасибо за знакомство, за ласку… Мне домой пора…
Собака это слушала, не двигаясь с места. Но стоило женщине за-творить калитку и пойти обратно, как псина вскочила и в два прыжка оказалась за калиткой, заскулила просительно.
– Что ты, милая? Что ты? – обернулась учительница.
Собака села у калитки, заметала хвостом по земле. Пристально смотрела на женщину.
– Так я пошла? – не зная, что делать, сказала Учительница и, сму-щенная неясным чувством, побежала, отчаянно хрустя новым снегом, к своему домику. Через несколько минут бегства оглянулась. Собака явно шла за нею, но, предчувствуя оборот, остановилась и села. Сидела она явно не там, где ее калитка…
– Прощай, собачка! – закричала женщина и больше не оглядыва-лась: через минуты должен подойти обратный автобус.
Привидение
1
Есть в каждом городе забубённые окраинки – Кирзавод, например,
или Федоровка. Это словно про них придумано: «Там дома пониже, и
асфальт пожиже». И еще: «Там нет воды ни капли и ночью света нет»,
– тоже вроде про них.
И повадилось бродить по темным улочкам Кирзавода привидение. Как только опускается на землю октябрьская, следом ноябрьская те-мень, так оно словно из преисподней выходит. Крадется от дома к дому, а на него собаки такой гавк поднимают, что и охотник с двустволкой от них шарахнулся бы. Крадется оно, это привидение, стучится в запертые калитки, долго стучится, громко, пока не откроется дверь дома и не за-орет хозяин голосом, свирепее чем собачий гавк: «Ходят тут всякие... Какого черта надо?»
А с собаками что-то вдруг произошло, они утишили свой лай, за-кружили возле привидения; а на голос мужчины опять взвились, аж за-хлебываться стали. «Ты чо, собственную свору приволок сюда?» – ух-мыльнулся хозяин.
– Это не мои собаки, – воскликнуло привидение срывающимся женским голоском. – Это ваши... А я учитель из вечерней школы. Мне Катя Смирнова нужна.
– М-м, счас выйдет, – промычал хозяин, и освещенный проем двери опять потемнел.
– Ну что, собачки, подождем, а? Я вам теперь хлебца прихватила, ешьте, мои родименькие, – и учительница впотьмах стала протягивать к собачьим пастям ломти хлеба. Собаки, не грызясь, тихо брали хлеб из ее рук.
Вспыхнул светом дверной проем и потух. К калитке приблизилась темная фигурка: «Кто тут? Ой, опять… вы?»
– Я, я, Катя! Что у тебя опять случилось? Почему не ходишь на за-нятия?
– Приболела я...
– Ой, боюсь, что как и в прошлый раз, Катюша… Я ведь проверила сегодня у цехового врача...
Девушка не ответила.
– Я же к тебе в третий раз прихожу. А разве это мне… нужны твои знания? Тебе, Катюша! И твоим будущим детям.
– Миленькая, – слезливо заговорила девушка, – вы не беспокой-тесь больше. Я буду ходить на занятия. Чесно слово, буду!
«Привидение» двинулось дальше. Сегодня на этой улице надо на-вестить пятерых «прогульщиков». В добротный, ярко освещенный дом гостью впустили сразу, не заставили торчать у калитки. Учительница вошла в квартиру, настолько богато обставленную, что она даже внут-ренне подобралась. Хрусталь в серванте красного дерева, позолочен-ные ручки горки и секретера ярко отблескивали от огня роскошной люс-тры, множества бра и прочих светильников. «Такая роскошь – и на ок-раине города, среди развалюх… Прячутся от глаз людских?» – успела подумать гостья. Импозантная хозяйка, открывшая дверь, помогла ей раздеться, выдвинула из-под стола мягкий стул. Учительница маши-нально облокотилась на стол, но сразу убрала локоть с дорогой расши-той скатерти. «Чего это я распускаюсь? – мелькнула мысль. – У этой скатерти… одна бахрома ценой поболе моей зарплаты... А где же моя Светлана?..» – и тут она увидела свою ученицу. Непроизнесенный во-прос так и остался на кончике языка. В приоткрытую дверь комнаты видна была тахта, на которой на животике, побалтывая ножками, воз-лежала над журналом «Моды» Светлана, да еще с причёской подстать иллюстрациям того журнала. Лежала и нисколечко не реагировала на приход своей классной руководительницы, будто не слышала и не виде-ла ее. И вставать с тахты явно не собиралась.
– Светулечка сегодня в плохом состоянии, – защебетала хозяйка, уловив взгляд учительницы, – врача даже вызывали...
– Я вижу, вижу, Дина Ергалиевна!.. Конечно, болеет, – поспешно откликнулась гостья, – а то Светулечка... конечно, привстала бы с тах-ты. Она ведь культурная… по всей моде!
– А, знаете, – возгорелась мамаша, – она и в болезни учится! Вче-ра, я видела, читала этого вашего Мон… Монпасана.
– Я у них географию веду, – прервала ее учительница. – И у вели-кого француза фамилия Мопассан.
– Да-да! – сияла мамаша. – И географию учит! Я сама слышала, как она про Латвию что-то вслух читала.
– Конечно, конечно: Латвию она знает, ведь журнал «Моды» в Риге выпускают.
– Да-а? Мне, знаете, некогда этим заниматься…
Девица-ученица так и не повернула головы к дверному проему, вся ушла в страницы, а мамаша, деланно хихикнув, пышным телом приня-лась теснить учительницу к двери:
– Как только ее состояние улучшится, она сразу побежит в школу! Нам без образования нельзя! Положение такое!.. – тараторила при этом.
Далее общаться с фальшивой Светой и фальшивой ее мамочкой у гостьи недостало сил. «А надо бы! Да подольше, да пооткровенней по-говорить с ними! – закипело в её душе. – Ладно… приду в другой раз…», – с огорчением и – прости её Боже! – с остервенением решила учитель-ница.
Усталая и убитая, ощущая привкус только что нанесенного ей уни-жения, она двинулась в обратный путь. Но всё-таки в четырех кварти-рах молодые оболтусы пообещали ходить на занятия: уже победа!
Она, хоть ноги от обиды переставлялись еле-еле, поспешала до-мой, а вслед двигались присмиревшие собачки. «Неужели и тут друзья появились?» – усмехнулась она.
2
Две тени преградили ей путь:
– Куда торопимся, ма-а-дам? – пропел один, заходя справа. А вто-рой ловко подхватил ее под левую руку. От него несло алкогольным смрадом.
– Что вам надо? – отчаянно вскрикнула женщина.
– Чо орешь! – он схватил ее за грудь свободной рукой. – Чо орешь! Не на-а-до!
– Помогите! - закричала она сорвавшимся сразу голосом.
Тут случилось то, чего никак не ожидали ни испуганная учительни-ца, ни эти двое. Грозный рык нескольких собачьих глоток раздался у людей под ногами, и следом – поросячий визг ночных охотников. Неви-димые в темноте собачки, которые сперва облаяли «привидение», а вкусив её хлебца, тихо следовали за нею, то ли из благодарности, то ли ожидая еще хлебца, во мгновение откликнулись на ее крик о помощи. Их, спасительниц, оказалось аж четыре, и челюстям всех четырех на-шлось местечко для крепкого «зубопожатия» и на руках, и на ногах на-падавших. Ночные «рыцари», надолго помеченные этим пожатием, вопя и матерясь, рванули в разные стороны... А собачки кинулись провожать то и дело вскрикивающую и матерящуюся «добычу».
Исполнив долг защитников, собачки всей командой вернулись к женщине, сидящей в изнеможении на земле. Принялись лизать ее мок-рое от слез лицо. Она, всхлипывая, только и могла повторять: «Спаси-бо, собачки! Спасибо, милые! А мне идти надо…»
Они проводили ее до самой границы поселка Кирзавод, где она се-ла на «единичку».
3
С трудом перешагнув порог квартиры, спасибо, первый этаж, сразу пройти в зал или на кухню она не смогла: рухнула на стоящий у вешал-ки стул. Ноги гудели, в локтевых суставах появилась предательская слабость. «Что было бы, если б не собачки!»
Мысли потекли тоже усталые: «В 10-й раз пришлось сегодня побы-вать у Андреевой. И в 10-й раз паршивица поклялась, что будет ходить на занятия…– размышляла она в отчаянии. А Катю Смирнову – ужас! – навестила 13-й раз… На рекорд иду? Снова, видишь ли, «приболела»… А цеховой врач ее в глаза не видел! – ей хотелось крепко выругаться, – А Светулечка? Даже не отвлеклась от журнала «Моды», что-то жевала, наверное, пастилу... А будет ли учиться, «не прожевала». Мама все так же лебезила... Зато по поводу Николаева!.. – она оживилась, так что тя-гучка в руках и ногах как-то начала таять, – я не зря ходила к началь-нику цеха! Обещал в ночные смены парня не ставить...И Николаев хо-дит! Регулярно ходит на уроки...»
НЕОБХОДИМОЕ ПРИМЕЧАНИЕ ОТ АВТОРА:
Как автор повести-были, я, вероятно, имею неограниченные права встав-лять в художественную ткань какие-то документы, фрагменты произведений других авторов, коль скоро им предстоит сыграть поясняющую роль.
Географиня
Из рабочих записей журналиста 1999–2000 гг.
«Да, ее так и называют многие ученики. Не географичка по типу математички, физички, а именно Географиня!
Я много наблюдал за нею – в гостях у нее дома, на уроках и у себя в редакции, куда приглашал для подготовки большого очерка о ней, как о человеке, а не только педагоге.
В ней, как ни старайся, не увидишь никакой вальяжности. Не за-крепилась в ней и пресловутая педагогическая осанка для «бытовки», то есть на каждый час, хотя она уже тридцать лет – учитель. Точнее да-же, тридцать три...
Не закрепилась, не припеклась к ней эта осанка, свойственная кое-каким учителям, а особенно чиновникам уровня гороно.
Вот она возится с половой тряпкой в прихожей (один из котят «не донес» до места)… Или с кастрюльками на кухне – бабенка, да и все тут. Вдруг взглядывает на часы – пора на работу! – и принимается уклады-вать в сумку необходимое для урока. Но что – это? Вместо учебников географии она берет с собой то Пушкина с Евтушенко, то Слуцкого, или Твардовского… А рядом с тетрадками помещаются… чей-то красочный платок или диковинный сарафан, какие-то черепки или игрушки.
И вмиг исчезает в ней баба-простячка! Не вбрасывает она разные разности в свою всеобъёмную сумку, а благостно, аки на паперти, воз-лагает их туда. Священнодействует! Чувствуешь: начала выказываться наружу интеллигентность, почти голубая кровь. Графиня – да и только!
Эта женщина, говорили мне, буквально всех потрясает. А меня так – ей-Богу, не вру! – добрых тридцать лет. И не образом мышления или кругозором необозримым... – хотя это в ней есть! Потрясает всякий раз нестандартными поступками.
Может, они, эти поступки, только мне кажутся невероятными да другим разным ее окружающим, а не ей самой такая оценка – в удивле-ние? Она их, я вот сейчас думаю, совершает, наверное, запросто, как вот за стол присесть – позавтракать или на диван прилечь отдохнуть.
Нет, постойте, спать укладываться или пообедать присесть – это же должно захотеться. Географиня за свои невероятные дела берется вовсе безо всякого захотения, или потребности какой-то, а, сдается мне, по зову кого-то сидящего в ней, давно-давно родившегося вместе с нею и живущего в ней, или… с нею рядом.
Вот закрутил мысль, а? Погодите, она мне об этом сама много раз говорила вот что: «Я – от роду Дева и поступать должна только так».
…Говорить по пустякам, а мы, конечно, болтали в минуты ее сборов на уроки, она начинает как-то совсем по-другому, чем о серьезном. Утишенно начинает говорить, успокоенно, и с какой-то насмешечкой, что ли. Скажет фразу и хитро улыбнется, будто вопрос на засыпку под-сыпала: а знаешь ли ты хоть что-нибудь об этом? И снова фраза, будто и простая, ан нет, опять с хитрецой, опять с немым вопросом: а об этом имеешь понятие? Или начнет рассказывать о каком-то пустячке, сразу и непонятно, зачем. А сама зорко высматривает, понимаю ли, к чему этот ее пасс…
Одна молоденькая учительница, когда я применил к ней этот прием ради более глубокого знакомства, рубанула без обиняков:
– Вы что, экзаменуете меня! – и только ветер за ее юбкой!
Помню начало одного из уроков Географини:
– В Англии отец-миллионер перед тем, как ехать куда-то со своим сыном на шикарном своем лимузине, – она сделала выразительную пау-зу, – всегда спрашивает свое чадо: «Сын мой, а вы помыли наше авто?» – «Помыл, сэр, – отвечает с готовностью сын, – и с хорошим мылом!» О чем вам, ребята, говорит этот эпизод? – хитрюще улыбается Учительни-ца.
– Наверное, что отец сильно строгий был?
– Сын послушный, – раздаются вполне резонные ответы.
– Вы не совсем правы, – хитрит дальше учительница с этим «не со-всем», – этот эпизод говорит о вполне целевом, почти с пеленок, вос-питании английскими богачами своего потомства и прямых наследни-ков…– опять пауза! – Заставляя сына мыть свой автомобиль, отец под-черкивает, что в жизни все достается только трудом, большое богатство – тем более. Итак, сегодня тема: «Экономическое положение Англии в начале ХХ века»...
Результат этой педагогической уловки: ученики заинтригованы вроде бы пустяком перед раскрытием серьезной темы.
А вскоре мне пришла и разгадка того, почему вместо учебников географии выдумщица берет на уроки… поэтические сборники и разные безделушки.
– Вы идете на урок географии? К нашей Географине? – спросил меня в первое мое посещение школы директор Набитусуп Бакирович (ишь, какое поэтическое имя!). И загадочно добавил: – Будьте готовы к тому, что побываете и на уроке... литературы.
Он оказался прав, директор с именем, в котором была поэзия. Но не совсем. В изложение темы «Экономическое положение Японии», уж не помню какого века, учительница умудрилась лихо вместить и урок по истории Страны Восходящего Солнца, и урок по ее культуре, и лекцию по этнографии японцев.
Я уходил с того урока в состоянии обалдения, словно после много-километрового бега... Так много обрушилось на мои извилины знаний о сказочной Стране Восходящего Солнца! Перед глазами мелькали и кра-сочный шарф, и расписной халат, вложенные утром в суму, и множест-во ярчайших иллюстраций из журналов и на фото, что, священнодейст-вуя, учительница брала с собой на урок.
Я шел домой тем вечером, и мне казалось, что вот-вот грохнусь по-среди улицы: голова моя перевешивала нижнюю часть моего тела, буд-то сместился мой центр тяжести».
Её надо спасать!
(Из радиоочерка «Преданность». Январь 1997 года)
«Как-то после долгого незнания, где моя Географиня, что с ней, я все же дозвонился до нее:
– Где вы? Как вы? – Ответ последовал обескураживающий:
– Ой, мне совсем некогда! Мне срочно надо на дачу! И я ужасно опаздываю на электричку… Вечером я вам по-оз-во-ню-у... – последнее слово она, кажется, и не произнесла вовсе, мне его допели телефонные гудки. Но я автоматически еще выкрикнул:
– Да что на даче может быть срочным… в январе? – но ответ на этот вопрос я получил только поздним вечером, благо была среда, а по сре-дам не бывало уроков в вечерней школе.
– Ее надо спасать, понимаете? Надо спасать! – в голосе женщины, когда она позвонила, было само отчаяние.
– Кого спасать? Что случилось? – взмолился я, вздернутый ее сума-тошным звонком.
– Собачку спа-са-ать!!
– Какую собачку? чью собачку? от кого спасать? – изошелся я в вопросах, всё более теряя спокойствие.
Она еще повосклицала, потом помолчала… Наконец, заговорила почти спокойно. Дело оказалось в том, что она вот уже два месяца, то есть ноябрь и декабрь, на своем дачном участке спасает от голодной смерти чью-то старую собаку. Брошенную кем-то, исхудавшую, тоскую-щую. Варит ей ведро какого-то супа и два раза в неделю сначала на электричке или на автобусе, потом пешком по сугробам тащит это ведро на край города.
– Так ведра же мало ей… на три дня! – усомнился я. – И такой мо-розяка! Если же она, как умная собака, будет оставлять про запас, оно все перемерзнет.
– Я же и говорю, – вскрикнула она в слезах, – ее надо срочно спа-сать!
– А может, её забрать к себе домой… чем таскаться с ведром через весь город? Да еще и два раза в неделю, – дал завуалированный совет я, будучи уверен, что подсказываю исчерпывающий выход.
– Но я звала ее, звала! – отчаянно крикнула женщина. – Еще два месяца назад, когда приехала и впервые увидела ее чуть живую… Она съела весь мой тормозок... облизала мне все руки... а когда я стала го-ворить ей: «Ну что ты будешь тут одна? Пойдем со мной! Пойдем», – она отошла от меня, легла на снег, морду на лапы положила... и запла-кала. Понимаете, она плакала! Но уйти с этого места, наверное, не счи-тала возможным. Я сначала решила, что, может быть, её хозяин куда-то уехал, заболел… Она это чувствует и ждет... Я извелась вся… после той среды, ночи спать не могла. Опять наварила ведро супу и в субботу по-бежала туда... к ней... У меня даже и мысли не было, что вдруг хозяин нашелся, и я зря тащусь с этим ведром... Она оказалась там! Господи, если бы вы видели, как она обрадовалась моему приезду! Она… когда я присела перед ней на корточки, сначала облизала мне все лицо и толь-ко потом сунулась мордой в ведро. А как она ела! Вы бы только виде-ли... Она ведь в среду-то моим тормозком ну никак не могла наесться. А потом ждала почти три дня...
Учительница замолчала, я слышал ее всхлипывания.
– А в субботу я уже уверенная поехала… она там, она меня ждет! По субботам-то я на автобусе езжу, не на электричке… И вы себе не представляете, что было у меня на душе… когда я в лобовое стекло уви-дела, что Ненужная… это я ещё в первый раз ее так спрашивала: «Ты что, никому не нужная, да? Не нужная? А мне нужная!» – и она приняла это слово за имя, стала откликаться на него… поворачивала голову и смотрела мне в глаза, будто тот джинн из сказки: «Слушаю и повину-юсь!», так вот я увидела, что она пришла от моей избушки чуть не за километр на остановку автобуса и встречает меня. Только я не могла сообразить, она каждый день встречала автобус или только сегодня... Но в среду – представляете? – она пришла к той стороне дачного посел-ка, что ближе к остановке электрички, потому что в среду, вы же знае-те, я приезжаю на электричке! И меня потрясла ее сообразительность… Представляете: всего с двух встреч она сообразила, где именно меня поджидать!
Тут голос её опять сорвался, и она замолчала. Я не торопил.
– И так я стала ездить со своими ведрами, – повторилась она, – в субботу на автобусе… в среду на электричке. Но ей не хватает ведра на три дня... понимаете... она все равно страшно худая и несчастная... И не может, наверное, добывать еду сама… Надо ее спасать!!»
3
Через несколько дней по местному радио прозвучал репортаж, ко-торый открывался и закрывался песней малыша Родика Газманова «Лю-си», часто выжимавшей тогда обильные слезы у старого и малого!
Репортаж взволнованным тоном и волнующими словами рассказал, что одинокая и уже не молодая женщина взяла на себя святую обязан-ность спасти от голодной смерти брошенную кем-то старую собаку. Она, эта собака, преданно ждет своего хозяина на зимней даче; а женщина, преданная человеческим идеалам, мотается через весь город два раза в неделю и по сугробам тащит ведро с собачкиной едой, которую, честно сказать, ей еще и купить на что-то надо. Учительская зарплата – это сердечная боль всех здравомыслящих людей. Кроме тех, кто ее устано-вил…
«Хозяин собаки или его родственники! – взывал радиоголос. – Брошенный вами друг преданно ждет вас уже несколько месяцев! Зем-ляки, кто живет невдалеке от дачного поселка, может быть, и вы не-множко позаботитесь о собаке с сегодняшним именем Ненужная?»
Люди откликнулись... В редакцию позвонила семья с окраины го-рода, близкой к тому дачному поселку:
– Мы побывали у собачки… – уже на третий день позвонила одна семья. – Встретились с Учительницей и договорились тоже возить еду…
Радовалась вся редакция, но недолго.
– Знаете, это кошмар! – позвонила вдруг Учительница, опять вся в слезах. – Вчера я приехала туда и обомлела... тазик, в который я для Ненужной еду выливала, валяется далеко от конурки... ну, снежной, что я в сугробе для нее прокопала, видимо, кто-то ногой отшвырнул; ват-ник, что я ей подстелила, в снег втоптан... – Учительница, протяжно всхлипнув, замолчала. Продолжила, запинаясь от обиды и горя: – Ну, я все это почистила. В тазик снова свой супчик вылила… И Ненужная ста-ла лакать… Жадно так ела, да еще ворчала, озираясь… Ватник я вы-тряхнула и снова в конурке постелила... Мне кажется, это кто-то из ее хозяев приходил... ведь вы вроде бы ославили их по радио... вот и злят-ся.
– А семья, с которой вы встречались?
– Хорошие люди! Добрые! Они ей по средам еду будут возить, а я по воскресеньям. Но все равно она гибнет… – голос сорвался».
ДВА НАЙДЕННЫХ
ЧЕРЕЗ 30 ЛЕТ РЕПОРТАЖА
(На правах вставного эпизода)
«Очень грустный документ» и «Учитель географии» – это два из трех мо-их репортажей для областной газеты, сделанных ото всей души… треть века на-зад, переданных туда в обговоренные сроки, но не напечатанных, поскольку какой-то раззявой сотрудницей были безвозвратно утеряны, а я, раззява, не мог найти дома их копии, поскольку был затеян многотрудный ремонт квартиры. А рожать одного и того же ребенка повторно, как известно, невозможно.
Спустя почти три десятка лет я решил вернуться к событиям, описанным в репортажах, и вплетаю их в ткань повести-были.
«ОЧЕНЬ ГРУСТНЫЙ ДОКУМЕНТ»
Когда прозвенел очередной звонок и выяснилось, что рассказывать о странах Юго-Востока снова некому – на урок явилось всего двое девя-тиклассников, – учительница грустно сказала:
– Ну, вот и представилась возможность побеседовать… Пойдемте в какой-нибудь пустой класс. А ребята поработают самостоятельно.
Мы сели за сиротливые парты, и я полез в карман за блокнотом. Дверь класса вдруг распахнулась, и к столу с журналом в руках стреми-тельно прошла О. И. М-кова, историк. Положила журнал, подняла глаза на учеников, и…
– А где мои дети?
Я не берусь найти точное имя чувству, с которым учитель букваль-но выкрикнула свой вопрос. Там были, если так можно сказать, и пред-стартовый азарт и послефинишная безнадежность.
– Там же, где и мои, – ответила моя собеседница. Обескураженная историк извинилась и, как виноватая, вышла из класса.
– В школах рабочей молодежи в дневную смену это часто случает-ся, – печально произнесла моя собеседница. – Часто… но для нас, учи-телей, всегда неожиданно. Как удар… «Где мои дети?» – почему так пронзительно прозвучал вопрос, вы поймете, если познакомитесь вот с этим… очень грустным документом.
«Документ», а им оказался обыкновенный классный журнал, от-крывался списком учеников. Потом шел еще один список – с оценками. Дальше еще один, с отметками о посещениях. На страницах то и дело мелькали беспорядочные записи:
«22 ноября. Ушли Меркуловы после математики…»
«23 ноября. Лагутин, Чуваков, Овсяников выпили после аванса…»
«29 ноября. Цафт «заболел» после черчения…»
«24 января. Ушли в кино с урока Куликова, Клейн, Глебова…»
Это звучало, как детектив. Дальше шли ежедневные записи. Я не сразу увидел их однообразие в чередовании синонимов одного и того же действия: ходила, ездила, посетила, была, побывала… И – необык-новенное обилие фамилий!
«4 сентября. Посетила Мессара, Цафта, Меркуловых, Крапивина, Евдокимовых, Касуриных, Новокшонову, Пономарева… Все они не при-шли на уроки.
11 сентября. Была у Тотышевой, Лагутина, Шерер, Ореховой. За-стала Агееву: придет после болезни. Ходила к Новиковой: учиться не будет, выходит замуж. Была у Фесенко и Бем – не застала. Лабунько тоже нет. Еще раз была у Пономарева, Удалова. Не хотят. «Стары», – говорят…
15 сентября. Жакееву искала в цехе, в общежитии. В 4-й раз не нашла. Мастер говорит, что вышла замуж. Ходила к Шин. Застала. При-дет. Еще раз (4-й) была у Меркуловых. Опять не застала. Опять была (3-й раз) у Исмагулова. Придет…
19 сентября. Сбежали с уроков Евдокимова и Шишкина. Тут же, по-сле четвертого урока, подалась к ним. Отец Евдокимовой сказал, что дочь ушла в кино. А Шишкина умоляла, чтоб не ходила к ней…»
Ей-богу, детектив! Внезапные исчезновения, неявка в условленный срок… И поиск, поиск, поиск. А следующие три записи – образец неожи-данной развязки:
«30 сентября. Была у Тотышевой. Не застала…
1 октября. Была у Тотышевой не застала…
2 октября. Сестра Тотышевой сказала, что она ходить не будет…»
За один только сентябрь 105 визитных карточек: посещений, звонков, записок, предупреждений через других учеников! Если делать только это, вряд ли обойдешься без использования выходных. А ведь у нее – еще и 30 с лишним уроков в неделю. Их надо провести, к ним на-до готовиться!
«3 октября. Ездила на Жилстроевскую к Овчарову. Очень много времени потеряла на остановках… Ездила к Рау на Сатпаева, 202. От комиссионного шла пешком. Кошмар! Еле дошла. Обратно путалась, пу-талась, едва выбралась. Потом третий визит к Шевелевой. Она хотела бросить. Туго ей приходится: мужа нет, четверо детей, самой под сорок лет. Уговорила: будет ходить…»
Так моя собеседница отметила свой праздник – День учителя. А дома ждала дочка, ждал муж. Хотели, наверное, праздничный стол на-крыть… Да, невеселый, прямо скажем, документ вручила мне учитель-ница.
Я читал дальше, а мое существо уже начало кричать: а где же по-мощники учителя? Где комсомольские организации предприятий – обув-ной фабрики, НКМЗ, кондитерской и швейной фабрик, строительных ор-ганизаций? Где, наконец, начальники цехов, бригадиры, звеньевые, мастера? Ведь они тоже отвечают за обучение молодых рабочих! С се-редины октября в дневнике-журнале нашлись ответы на эти вопросы:
«13 октября. Была у начальника цеха обувной фабрики по поводу Новокшоновой. Говорили о ней на совете содействия. Ходить не будет…
20 октября. Была у Шерер в цехе. Говорила с мастером, начальни-ком цеха. Фабком по ходатайству моему выделил ей помощь…
2 ноября. Звонила коменданту общежития по поводу Бем. Передала на нее отношение в партком и комитет комсомола…»
14 ноября. Была у Шерер. Застала. Она сказала мне: я не девочка, чтобы меня уговаривать. Больше к ней не пойду…»
Помните три недели назад: «фабком выделил ей помощь»? Значит, не в коня овес!
Помощником классного руководителя, как известно, могут быть и родители, и другие ученики класса.
«15 ноября. Звонила начальнику эксплуатации автопарка № 1 по поводу Исмагулова: бросил ходить. Звонила его матери: не может уго-ворить…
27 ноября. Поручила Сметаниной сходить к Служаеву, Лагутину – съездить к Овчарову, Глебовой – к Шин. К Белоножке сама пойду…»
После трех месяцев утомительных (мне думается: и унизительных) «хождений в люди» учительница, видимо, не выдержала. Запись от 5 декабря (в праздник ходить даже удобнее – в День Советской Конститу-ции наверняка застанешь кого-нибудь дома) звучит словно крик отчая-ния:
«Застала дома обеих Тотышевых. Написали заявления, что учиться не будут. Была у Новокшоновой. Заставила под диктовку написать заяв-ление, что учиться не будет!..»
Дальше подбиты итоги: за три месяца лично побывала по 68 адре-сам, у 15 человек была по 8-10 раз.
А вот жуткие «личные» цифры: по поводу Исмагулова ходила и звонила 22 раза, Квашук и Агеевой – по 17 раз, Рау – 14, Глебовой – 11.
– Ну, а так ли уж надо было гоняться за ними?– спрашиваю я.
– Знаете, – отвечает она, – у нас, как и у каждой школы, есть план охвата молодых, не имеющих 10-летнего образования. И каждый класс-ный руководитель отвечает за его выполнение. А потом… учитель не может не учить. Это не только его профессия. Это – его потребность… И еще: мы с вами для Родины живем. А ей, наверно, нужны грамотные граждане. Как считаете?
После минутного отчаяния 5 декабря она вновь пойдет по кварти-рам, по общежитиям, по цехам. Еще дважды обратится в автопарк № 1 по поводу Исмагулова, побеспокоит родителей Меркуловых, еще выта-щит Квашук на комсомольское собрание, а потом ту же Квашук побес-покоит еще семь раз (итого 24!)…
В одной книжке об учителях есть такие слова: «Учитель – это ти-тан, держащий в руках связь времен. Это Колумб, открывающий в бес-печной стране детства мощь, силу, ум и талант будущего общества. Это мудрец, умеющий просто объяснять все сложное. Это трибун, чье пат-риотическое слово рождает жажду подвига…»
Я не хотел бы быть кощунственным, но записи в дневнике-журнале говорят о том, как часто по воле разных людей Учитель превращается в няньку, не более того. А еще – рабом Долга! И сожалеть об этом – мало! Надо этому положить конец.
Репортаж из 27-й школы рабочей молодежи, на мой взгляд, требует и еще одного – более подробного рассказа об учителях и учениках, о радостях и горестях этой школы… Тем более – о той учительнице, имя которой в только что прочитанном репортаже я не назвал умышленно.
Следующим репортажем я приступаю к исполнению своего долга.
УЧИТЕЛЬ ГЕОГРАФИИ
– Какие проблемы не решены мной как географом? Вот вам про-блема: у меня сегодня полна-полнёшенька голова идей, мыслей, а их некому излагать… На уроки пришло всего две девочки, и второй час я тоскую.
Ольга Михайловна Пехова произнесла это в сердцах, что несвойст-венно обычной её манере говорить. Уроки она ведет мягко, проникно-венно. После каждой новой мысли делает небольшую паузу и полуво-просительно обводит глазами класс: «Интересно, а?» И видишь, что ученики идут за её мыслью, цепко держатся за ту ниточку, которая вы-ведет из лабиринта.
…Если Ольгу Михайловну заранее предупреждают о посещении её урока, она сильно волнуется. А зайди внезапно хоть сам министр про-свещения – глазом не моргнёт. Поэтому захожу в класс ещё до звонка. Наконец, звонок. В душе вдруг всё напрягается, что-то меня начинает волновать. Что? Наверное, память. Когда учился в школе, вот так же замирало всё в последний миг перед приходом учителя в класс…
Ольга Михайловна быстро зашла, быстро села. Немедля задала во-прос: «Причины бурного развития экономики Японии?» «Лес рук» не вырос… Четверо пришедших на урок словно не слышали вопроса. «М-да, – подумал я, – вот она школа рабочей молодежи. В дневной школе весь класс уже подскакивал бы от нетерпения, каждый успел бы весь вытянуться в руку…» Ольгу Михайловну инертность класса, казалось, не обескуражила. Она ещё раз повторила свой вопрос, затем раздробила его на несколько составных, ввела несколько деталей и вдруг привет-ливо улыбнулась единственному в классе парню:
– По-моему, Зеленский, у вас есть мысли по этому поводу….
Ученик ответил коротко, четко. А дальше вопросы учительницы по-сыпались градом. Четвёрка присутствующих довольно бойко отвечала.
– Сегодня начинаем новую тему – «Страны Юго-Востока», – уже спокойно заговорила Ольга Михайловна: – Прежде всего вам надо за-помнить названия этих стран…
Дальше за методикой учительницы я почти не следил: что называ-ется, развесил уши. Ольга Михайловна, как факир, перенесла нас всех в «удивительный уголок земного шара». Она говорила об экзотической красоте Бирмы и Вьетнама, Лаоса и Камбоджи, о необыкновенных при-родных богатствах этих стран, о мужестве их народов.
– Вот уже четверть века в странах Юго-Востока полыхает война. Горят в напалме джунгли и рисовые поля, гибнут люди… Кому же поме-шали жить вьетнамцы? Кого обидели лаотяне? Кому угрожали бирман-цы? За что страдают камбойджийцы? – Ольга Михайловна по привычке сделала паузу, и мне показалось: то, что она сейчас говорит, ученики уже не смогут забыть: – Причина в том, что эта земля богата и миролю-бива! США, Англия, Япония и даже Австралия – вот какие акулы хотят прибрать к рукам богатства стран Юго-Востока.
…Мне трижды пришлось побывать на уроках Ольги Михайловны Пеховой – учителя географии школы рабочей молодежи № 27. И все время я пытался проверить сказанную мне о ней фразу: «На уроке у Ольги Михайловны все дышит географией». Знаете, не совсем согласен. История, литература, искусство, политика – из каких только областей науки не услышишь примеров в её изложениях материала! И, на мой взгляд, у нее на уроке все дышит наукой.
– И все-таки то, что их в классе было лишь четверо, меня совсем не вдохновляло, – вздохнула Ольга Михайловна после урока. – Соглас-на, чтобы слушали внимательно хотя бы четверо, но чтоб присутствова-ли…
– Ольга Михайловна, нашему брату, журналисту, всегда хочется выудить из человека что-нибудь о его особых приемах работы…
– Да нет у меня особых приемов! Применяю ту же методику, что и все… Ту же институтскую педагогику… Привычки, правда, за пятнадцать лет работы кое-какие появились.
– Например?
– Например, я никогда не прихожу на урок с пустыми руками. Вы-резки, репродукции, статьи, особенно стихи… Маяковский… Твардов-ский… Евтушенко. Все это всегда со мной. Еще что? В каждой теме ста-раюсь найти какую-нибудь изюминку, чтобы «клюнули»… Ну, и больше ничего особенного. Так… стараюсь, чтоб рассказ всегда живой был, – заполнила паузу смешком. – И хоть как-нибудь касался самих учени-ков…
Согласитесь, ответ далеко не исчерпывающий. Но, наверное, Ольга Михайловна просто не посчитала нужным дать иной.
А мне очень хотелось, чтобы она рассказала о том, как старается покупать все книги по географии, какие только поступают в продажу. И о том, как она выискивает в газетах все новое о странах мира, вырезает и раскладывает по многочисленным папкам, альбомам, тетрадям. Как из каждой турпоездки за границу (Ольга Михайловна побывала в шести странах за свой счет) везет она не наряды и не сувениры для дома, а для уроков… Все это поведали мне учителя. Ее коллеги. И еще они го-ворили, что «Пехова – сугубо интеллигентный человек», «учитель ум-ный и эрудированный».
Читатель, видимо, догадался, что и первый мой репортаж из ШРМ № 27 – «Очень грустный документ» – рассказывал о журнале-дневнике именно О. М. Пеховой. При последней встрече мы снова коснулись ее походов по квартирам, потому что при «домашнем анализе» дневника для меня еще острее зазвучал вопрос: «А учительское ли это дело кла-няться в ножки тем, кто не хочет учиться, кто сам себе не желает доб-ра?»
– Я согласна, это не учительское дело, – ответила с грустью Ольга Михайловна. – Но, знаете, если бы я не ходила… давно бы бросили школу Сергей Чуваков, Наташа Никулина, Наташа Кудрина, да, навер-ное, и мама Лида Шевелева… А моя полная победа, – вдруг сверкнули глаза учительницы, – это Зина Бойко с обувной фабрики! Страшно не хотела Зина учиться. Сейчас я уверена: она закончит школу.
И снова ответ Ольги Михайловны мне показался неполным. Она, наверное, не захотела повторять свою однажды сказанную фразу: «В работе вся моя жизнь. И я даже не представляю, что у кого-то это ина-че…»
P.S. от августа 2008 года:
А так ли актуальны эти репортажи сейчас, сегодня? Ведь «новым строителям жизни» вовсе не нужен рабочий класс – нужна просто ра-бочая сила. И общество в целом как-то перестало заботиться о духовно-сти… общества в целом.
Потому и чахнут, все более чахнут литература и культура, «опти-мизируются» образование и профтехобразование, а с ними – и просве-щение. Быдлом легче управлять в процессе сколачивания капиталов. Оно не будет требовать нормированного рабочего дня, выходных дней и каких-то там праздников…
Кстати, географиня, Ольга Михайловна Пехова, свой «заслуженный отдых» завершает в США, куда переехала на ПМЖ к дочери.
А третий, написанный для газеты репортаж – об А. Н. Дейнеко, прекрасном биологе – мне обнаружить так и не удалось. Сама биологи-ня живет на ландшафтах России…
Разговоры по душам
ПЕРВЫЙ: НА ДАЧНОЙ УЛОЧКЕ
В очередную субботу собака почему-то не встретила Учительницу вблизи автобусной остановки. А ведь делала это всегда уже несколь-ко недель! Сердце женщины оборвалось: значит, что-то с ней случи-лось ужасное! Ей захватили вечно голодные бомжи! А может, её сма-нил кто-то менее близкий, чем она? Тогда еще ничего… Хотя… столько месяцев! Столько сил… И зачем тащить это ведро с едой, надорвавшее руки, если её… нет? Но Учительница, сдержав нервный всплеск и пе-рекинув ведро в другую руку, зашагала по нахоженной дороге. И вскоре увидела Ненужную, лежащей на снегу в ее дачном дворике! Но почему собака не встает и не бежит, как всегда, поцеловаться?
Женщина с трепещущим от дурного предчувствия сердцем вошла в калитку. Ненужная поднялась навстречу, но лишь на передние ла-пы, потом напряглась и встала на задние… Но одна нога у нее бес-сильно повисла…
– Что случилось, миленькая? И почему ты здесь у меня, а не у домика Хозяина? – кинулась к ней женщина. Собака жалобно взвизг-нула, рванулась было к ней, но как-то запнулась и опять присела на задок. Учительница поставила свое ведерко на снег. Первым делом надо было разобраться, что с задней ногой собаки. И тут она увидела, что по всей территории ее дворика от крыльца до калитки, снежный покров словно бы перелопачен, видно множество собачьих следов, а кое-где и пятна крови. Только сейчас она увидела, что ниточка кро-вяных пятен уходила со дворика на улочку. Значит… значит, ее усадьбу посетили бродячие собаки, и не одна, а несколько: бродячие собаки по одиночке не ходят. И еще одна догадка пришла ей в голо-ву: Ненужная жила дома, но учуяла, что свора посетила мой дворик… и тут же решила встать на защиту территории, которую, наверное, признала уже своей.
– Спасибо тебе, моя хорошая! – погладила женщина защитницу по голове. – А ну-ка, давай-ка посмотрим твою лапку, что с ней?
Ненужная жалобно заворчала, когда женщина взяла в руки по-раненную лапу. Там отчетливо видны были ямочки от четырех зубов. На дне их была запекшаяся кровь, видимо, Ненужная, зализывая ла-пу, сумела остановить кровотечение, но боль в лапе оставалась. Женщина сбегала в домик, нашла две щепки (вдруг лапа переломана, ведь собака не может наступить на нее), отыскала в карманах шубей-ки носовой платок и вернулась к Ненужной.
Она, как сумела, наложила щепочки на пораненное место, стяну-ла их платком. Принялась оглаживать собаку ото лба до загривка, со-гревать ладонями ее уши, проверила, нет ли ледышек в ноздрях. Не-нужная тихо-тихо подрагивала, как и раньше норовила лизнуть Учи-тельницу в лицо.
– Ну что будем делать, милая моя Ненужная? – спросила и долго глядела в глаза собаке, приподняв ее челюсть руками. – Ведь нельзя тебе оставаться – раны загноиться могут.
Ненужная все поняла. Она встала на три лапы, облизала лицо женщины от подбородка до лба, глухо протяжно простонала и… поко-выляла к калитке. Вышла за нее, повернула голову к Учительнице, грустно-грустно проскулила что-то и поковыляла к домику № 69.
Учительница вскочила, кинулась, вся в слезах, за собакой, вскрикнула отчаянно: «Ненужная! Куда же ты?» Собака останови-лась, повернула назад, заковыляла тихо, но опять остановилась и се-ла на снег. Женщина вспомнила, что два визита назад уже было та-кое. Она звала, звала Ненужную поехать к себе жить, та вроде отзы-валась сердцем, доверчиво прятала морду в ее руки. А потом было так же. Но нет! Собака разворачивалась и уходила… Пройдя с десяток шагов, останавливалась, скулила. Потом садилась на дорожку… Потом легла, снова села. Отчаянно взлаяла вдруг, огорченно провыла что-то на одной ноте. Встала и пошла обратно к домику 69. Учительница поня-ла: Собака не только охраняет домик. Она всё ещё ждет!
Но сегодня женщина не могла оставить ее в беде. Неизвестно еще, что будет с ногой и не придут ли разбираться с соперницей ее сопле-менники. А что она сделает для своей защиты о трех ногах? И женщина бросилась к собаке, сиротливо сидящей неподалеку:
– Я не оставлю тебя здесь сегодня! Сейчас же вставай и поедем ко мне. Домой! – она достала из кармана пояс от халата, который специ-ально прихватила, повязала на шею собаке вместо ошейника. И строго скомандовала: – Встать! Пойдем! – и собака приняла команду.
Водитель автобуса было заартачился: «Куда вы с собакой? А мо-жет, она больная!», но Учительница в прежнем тоне отрезала:
– Да! Но не больная, а раненная! Она защищала меня от хулига-нов, от вооруженных хулиганов – и защитила!
– Ну, это другое дело! – и городской автобус повез Ненужную к но-вой жизни.
ВТОРОЙ: В АППАРТАМЕНТАХ ГЕОГРАФИНИ
Географиня радостно позвонила журналисту, что привезла Не-нужную к себе домой и обустроила ее: промыла раны в ванне, пере-бинтовала, вычесала висящую комками скатавшуюся шерсть, обору-довала ей «спальню» и, конечно, накормила, что называется, от пуза.
Собака с первых секунд приняла новое жилье к сердцу, и не по-тому, что свыклась с сыростью, грязью и холодом уличной жизни и потеряла вкус к уюту, а потому, скорее всего, что ласка и обаяние Хозяйки как бы продолжились комфортом ее квартиры, благостью ат-мосферы в ней.
– Приезжайте! – закричала она в трубку, как только управилась с новыми обязанностями – Хозяйки Собаки. (В деревнях так и гово-рят: «Пойду управлять скотину»). – Приезжайте, скорее! Ненужная у меня дома!
– Да вы что? – воскликнул журналист. – Через двадцать минут буду!
Ненужная встретила его настороженным рычанием: кто такой, почему стремительно ворвался в их жилище?
– Спокойно, спокойно, Ненужная, – присела возле собаки хозяй-ка. – Это свой. Свой! – Собака успокоилась и, подойдя к журналисту, сначала принюхалась осторожно, потом встала перед ним на задние лапы, а передние положила ему на плечи, облизала обе щеки.
– Молодец, собачка, – радостно улыбнулся гость, – значит, будем друзьями.
Он уже бывал в этой квартире. И в душе его сразу осталось ощущение манящей уютности, особого чего-то… не то что запаха, а живущей в воздухе радостности.
На полках, на столиках и тумбочках – глобусы, глобусики… Фи-зические, политические, даже геологические. И – карты, карты… Ве-ликое множество и всяческое разнообразие карт и глобусов! Даже карта-шестиверстка некоторых территорий острова Хонсю была пред-ставлена! Где она ее выкопала? Это же – государственная военная тайна Японии. Журналист во время учебы и в школе, и далее не был рохлей: мог, например, с закрытыми глазами назвать все столицы стран мира, мог без карты перечислить чуть сотни месторождений уг-ля и нефти Советского Союза… Но глядя на обилие и разнообразие карт, подумал с какой-то сожалинкой: «Вот бы она у нас была гео-графичкой… сколько бы еще разных полезностей я знал!»
А она гордо показала одну из полок, заставленную книгами, журналами и папками:
– Это мое хобби. Гороскопы всех наций… и прочее. Всеобъемлю-щая астрология! Здесь много такого… чего вы и представить не може-те, не то что знать! – она лукаво улыбнулась.
…И сегодня он опять залюбовался обилием географии в ее до-ме, опять прогулялся взглядом по картам. Не утерпел и по-мальчишески раскрутил пару «земных шариков». Но это путешествие по квартире он проводил не как раньше, а под чутким, пристальным надзором: Не-нужная приняла-то его сразу, с первого «рукопожатия», но гулять по квартире… стоило ему куда-то двинуться по комнате, туалет не ис-ключая, она шлепала, прихрамывая, следом. А когда он брал папки или книги, раскрывал их, присев на корточки или стул, её морда ока-зывалась на сгибе фолианта… и глаза смотрели вопросительно.
– Но сегодня у нас главное не география, – звонко сказала Хо-зяйка. – Сегодня у нас вселение нового жильца в квартиру! Значит, праздник. Только мы проведем его прямо здесь, на моем рабочем сто-ле. – И она поставила на стол разнос с имеющимися у нее вкусностя-ми.
Выпив по паре рюмочек наливки «Клубничная», чего тогда было много в магазинах, закусив все тем же плавленым сырком и бутер-бродами с кабачковой икрой, они беспечно разболтались. О тихой безветренной зиме, о досадном дефиците продуктов в магазинах и, конечно, о виновнице торжества. А сама Ненужная, как будто всю жизнь у нее были такие тихие и теплые вечера, уселась у ног Хозяйки и положила морду ей на колени.
– Слава Богу, что мне удалось ее переманить сюда, – сказала женщина. – Бывает, проснусь среди ночи, как представлю, или во сне ее увижу, каково ей там целую неделю в одиночестве и холоде… Да-вайте, выпьем за спасение божьей твари!
Они чокнулись, кто чем хотел, тем и закусил. Вдруг хозяйка под-няла свои глубокие, серые глаза и задумчиво сказала:
– Не знаю, надо ли это вам говорить… Но мучают меня сомнения. Вот, кажется, у нас основательная, глубоко продуманная педагогиче-ская наука. Много периодики, учебников хороших много. Подготовка учителей основательно поставлена… Почему же с таким натягом идут к знаниям ученики. Общеобразовательную школу не осиливает каж-дый десятый. А потом мы их буквально за уши тянем в вечерние шко-лы… Да вы же читали мой «грустный документ»… Почему это?
– М-да… – неопределенно протянул он. Но она и не ждала его от-вета, ее толкала к разговору собственная мысль:
– Может быть, нашему гуманному государству и не надо бы стре-миться ко всеобщему среднему образованию? Может, пусть каждый, в силу своих способностей и характера, получает документ о том обра-зовании, какое получит? Шесть классов так шесть, восемь так во-семь…
– Но ведь прогрессирует техника, – попробовал возразить он, – а что делать парням в современной армии с новым вооружением, кото-рое требует определенных знаний?
– По-моему, тут нет ничего страшного: один пусть управляет танком, другой – автоматом… На иной случай – лопатой!.. А меня еще вот что смущает… Учебники у нас суховаты, даже по таким предметам как биология, география. Вы же помните, я вам рассказывала, что тащу на уроки предметы обихода разных народов, у которых я побы-вала… книжки разные. Иной раз свой набитый «пособиями» учитель-ский саквояж еле поднимаю... А уж тащу…– она засмеялась, – в поте лица своего! И вот думаю: а почему для учителей биологии и геогра-фии, а может, и физики с химией… не изданы литературные хрестома-тии со специальными разделами: там – поэтическое описание лесов и полей, там – оды рекам, морям и горам, а там разным – лилиям и ро-зам! Представляете, завтра у меня урок по Кавказу… открываю хре-стоматию – и вижу в ней точно подобранные стихи Пушкина, Лермон-това! «Кавказ подо мною, один в вышине! Стою я у края стремни-ны…», – не только горная высота, тут и высота человеческого духа! А запомнится мой рассказ о Кавказе… Тема Урала. Как там у Твардов-ского: «Урал! Опорный край державы, ее добытчик и кузнец, ровес-ник древней нашей славы и славы нынешней творец»! Тут вам и гео-графия, и экономика, и патриотизм! А тема Урала ляжет в память прочно, как его горы! А потом урок по Северу – и к мои услугам пре-красные строки Джека Лондона. Помните, если «что-то случается с человеком на Юконе, он обычно снаряжает лодку, если дело происхо-дит летом, а зимою запрягает своих собак и устремляется на юг. Не-сколько месяцев спустя, если он одержим Севером, он возвращается сюда вместе с женою, которой придется разделять с ним любовь к этому холодному краю, а заодно все труды и тяготы»… Как не запом-нить этот урок о Северной Америке? А о всякой растительности – див-ные рассказы Пришвина, Солоухина, Паустовского… Между прочим… – тут вдруг глубокие глаза Учительницы плеснули в собеседника пуч-ком искр: – У меня для многих уроков есть эпиграф – строчки Мая-ковского: «Я земной шар чуть не весь обошел. И жизнь хороша! И жить хорошо!».
…Засиделись они допоздна. Уходил он с мыслью: «Вот бы у меня дома с таким широким горизонтом была жизнь!»
Да гвоздём засела у него в голове жалобная тирада учительни-цы: «А с кормежкой у нас плоховато стало… Девочку-квартирантку, за которую вместо платы из деревни продукты привозили, пришлось пе-реселить к подруге: аллергия на собачью шерсть… А жалованье учи-тельское… то дают, то задерживают… Но, поди, ничего, продержимся. Как говорит наш школьный сторож: «Бог даст, житуха не съест!»
ТРЕТИЙ: В КАБИНЕТЕ ДИРЕКТОРА
А в школе рабочей молодежи № 27 случилось чрезвычайное со-бытие. По состоянию здоровья ушел директор с поэтическим именем Набитусуп Бакирович. «Наша добрая фея», как называли его учите-ля; «Наш добрый Дед Мороз», как величали великовозрастные учени-ки. Кресло директора пустовало лишь один день. Уже утром следую-щего дня на дверях появилось невесть кем и когда написанная таб-личка: «Директор школы Э. С. …».
Сначала новая начальница занялась делами вещественного ха-рактера: вызвала завхоза и обязала немедленно расчистить дорожку от крыльца до ворот школы шириной не менее двух метров («Возмож-но, за мной будет приходить машина!»). Затем собрала техничек и по-требовала выкрасить (среди зимы!) все подоконники в коридоре и единственной рекреации; поварам на кухне было приказано расши-рить меню специальным разделом: «Для руководства».
Вечером, за двадцать минут до начала уроков, были срочно со-званы все учителя. И последовала декларация:
– Дорогие коллеги, вы уже знаете, что меня зовут Элеонора Сер-геевна. Я только что достигла возраста Христа, так что молода и здо-рова. Моя главная забота – забота о вашем здоровье. Считаю практи-ку хождения по квартирам и уговаривания пропускающих уроки уче-ников… не корректной. Мы поднимем авторитет школы, если добьемся противоположного процесса. То есть пусть к нам идут и родители, и их дети… Да, по специальности я географ, имею достаточный стаж работы в школах и руководящих органах образования… Завтра с утра прошу ко мне на беседу сначала учителей естественных, затем гума-нитарных, а затем точных наук…
Учителя шли на уроки с тяжелым сердцем и понуря головы. За два последних десятка лет таким образом с ними никто не разговари-вал. Да и вообще проводить совещания за двадцать минут до начала уроков в школе считалось неэтичным.
Географине «ковер» у директрисы достался на 15.00 часов. Если уроки начинаются в 18.00, то это начальственное «мероприятие», как ни крути, – ни туда ни сюда! И дома все планы поломались, и после «ковра» куда-то надо себя девать!
Директриса не стала пристреливаться вопросиками, комплимен-тами, не поинтересовалась, как принято при знакомстве, ни планами, ни здоровьем. Полистав заранее приготовленное личное дело учи-тельницы, она радостно сообщила подчиненной, что, оказывается, месяц назад та отметила свой день рождения и повела счет второго… послепенсионного года!
– Поздравляю! Поздравляю… и с минувшим днем рождения, и с такой долголетней службой на ниве наробразования!
Она так и выразилась: «на ниве наробразования». Географиня сглотнула слюну, заполнившую рот от долгого молчания, а от плакат-ной фразы даже поежилась. Но директриса в момент сняла улыбку с лица и заботливо спросила:
– А не пора ли вам отдохнуть, милая? Я слышала, вы тут рекорды бьете… по ночным марафонским забегам…, – она хмыкнула, – за про-гульщиками! На вас хулиганы нападали… Собаки вас преследуют… А учеников в классе все не прибавляется… Может, энергия… из-за при-личных годочков поиссякла? Да, за учеников можете не беспокоить-ся: курс географии они получат в полном объеме… Кстати, я вас не тороплю… Да, заявление можете оставить у секретаря.
Впервые за многие-многие годы уроков географии в этот день в школе не было. Ученики под руки отвели Географиню домой, а новый специалист в этом предмете, сама директриса, оказалась не готова с ходу вступить на проложенную тропу. Некоторые, правда, потом по-говаривали, что, сорвав уроки, она хотела усугубить ситуацию с прежним учителем.
ЧЕТВЕРТЫЙ: НА ПОЛУ КВАРТИРЫ
С первым шорохом у входной двери дома собака словно угадыва-ла или тонко чувствовала настроение и состояние Хозяйки. Если та шумно переступала порог и с ходу спрашивала: «Ну, как ты тут, ми-ленькая?» – Ненужная радостно взлаивала и вставала на задние ла-пы, чтобы тут же положить передние на плечи ей. А если Хозяйка ти-хо-тихо открывала дверь, что стало вдруг случаться всё чаще, устало говорила: «Ну, как ты?» – собака настораживалась и не проявляла радости, а молча прижималась к ее ногам, устремляла вверх глаза с немым вопросом: «А ты как?»
Сегодня Хозяйка, переступив порог, даже дверь не смогла за-крыть. В чем и с чем была, опустилась на пол, затряслась в рыданиях. Собака, скульнула жалобно и тоненько, подошла к ней сбоку, слизы-вать слезы с лица Хозяйки не кинулась, а прислонилась к ее щеке своей шерстистой щекой и так надолго замерла. А когда плечи Хозяй-ки перестали сотрясаться, Ненужная не всем языком, а лишь кончи-ком его принялась ловить слезки, стекавшие из глаз Хозяйки по ще-кам…
– Умница ты моя! – прошептала Женщина и, обняв собаку обеими руками, прижала ее к своей груди. – Что же мы теперь с тобой делать будем? – вырвалось у неё. – Как жить? А, собачка?
Собака уткнулась в ее грудь и издала раздирающий душу звук, так без слов плачут люди: «у-у-ы-ы!».
Женщина, захлебываясь словами, стала рассказывать:
– Она уволила меня, понимаешь?.. Уволила! Вышвырнула!!
Ненужная вдруг вырвалась из-под ее гладящих рук, задрожав, встала в боевую стойку и издала яростный рык. Она, разорвала бы сейчас в клочья того, кто обидел ее Хозяйку, окажись он здесь.
– Тихо, милая, тихо! – Хозяйка крепко охватила руками шею со-баки и потянула ее к себе. – Успокойся… Ничего нам с тобой не поде-лать… Она ведь закон… подвела под свое безобразие: «Вы уже год работаете, – увещевала фальшиво. – Но вы заслужили заслуженный отдых… Выработали пенсию… А есть молодые, которым не на что кор-мить детей…– дыхание Женщины стало ровнее, она замолчала. Не-нужная опять прижалась щекой к ее щеке. Вдруг сидящая без сил Женщина рванулась, чтобы вскочить. Но лишь уперлась руками в по-рог за спиной и закричала вне себя:
– А я задыхаюсь без учеников! Вы понимаете?.. Я каждый день бу-ду умирать… без школы!!
Ненужная с яростным рыком вскочила, заметалась по квартире, ро-няя все, что попадалось ей на пути, и ища кого-то; вдруг в высоком прыжке перемахнула через плечо Женщины в дверь, забытую ими на-стежь раскрытой, и залилась грозным лаем в коридоре – слава Богу! – пустом.
– Ненужная, ко мне! – чуть слышно позвала ослабевшая от нервно-го всплеска Женщина и привалилась к косяку. Когда собака подскочи-ла, голова Женщины была откинута на косяк, а глаза закрыты – она ти-хо-тихо спала.
Собака легла в коридоре за спиной Хозяйки и навострила чуткую морду в сторону входной двери…
…Потянулись липкие, неустроенные пенсионерские дни. Для спо-койствия души сначала надо было отвыкнуть от многолетней привыч-ки вскакивать утром с мыслью о предстоящем первом уроке. Не сооб-ражая со сна, которого, считай, почти и не было, что спешить уже нет необходимости, Пенсионерка принималась лихорадочно собирать свою педагогическую суму…
Потом она вгорячах приняла решение ни с кем не встречаться, никого не пускать к себе даже на порог, никому не отвечать на теле-фонные звонки. Хватит ей для общения верной собачки! Все-все ос-тальные ее предали! Даже коллеги, с которыми проработала десятки лет! Даже ученики, ради которых она била ноги по кирзаводским кол-добинам; ради которых, как муравей, со всего света десятки лет стас-кивала все интересное на уроки… Ну и пусть!
Когда чуть поостыла и сердце стало забывать нанесенную обиду, у нее появилось желание позвонить одной-другой подруге, чтоб в пустячном разговоре убить тягостные минутки…
Но вскоре она поняла, что своими звонками почему-то не радует подруг… Все чаще они стали как-то нервничать, ссылаться на неот-ложное: «Вот сейчас доделаю…». Но сами забывали позвонить. Потом пребывающая на заслуженном отдыхе Географиня стала чутче при-слушиваться к шагам на лестнице: а вдруг – это к ней кто-нибудь? Через месяц-другой поняла: никому она теперь не нужна. Одной только вот Ненужной!
Пришлось просто сцепить зубы. Часами гуляла с Ненужной по го-родскому парку, благо, он находится неподалеку, и предвесенней зи-мой не переполнен мужиками-приставалами. В остальные часы заня-лась своими архивами. Вот тут – если подойти с умом! – найдется по-лезная работа. Может, и на радость людям что сделает.
ПЯТЫЙ: НА ВЕРАНДЕ КОТТЕДЖА
Пенсионная участь сказалась скорее, чем она ожидала: «осиро-тевшие» без бывшей зарплаты восемь тысяч государственного «вспо-моществования» после уплаты пяти тысяч за «коммуналку» вызвали у нее чуть не панику! На что кормиться двум божьим душам? На что по-купать вдруг ставшие остро необходимыми лекарства?
Но однажды в конце мая случилось нечаянное прибавление к их бюджету. Соседи, живущие в коттедже неподалеку от их стандартного здания, пришли с просьбой:
– Нам надо на несколько дней уехать… Не могла бы ваша собач-ка, хотя бы несколько ночей, пожить у нас на веранде? А вы изредка навещать наше… обиталище? Вот деньги за услугу и на кормление со-бачки… И в холодильнике кое-что есть…
Женщина взглянула на Ненужную, та согласна склонила голову набок, смотрела одобряюще. Вскоре они отправились с ключами в ру-ках на «объект охраны». А вечером началось и дежурство…
Когда она оставалась одна, Ненужной жутко не нравилось в этой «конуре». Противно пахло красками, ни к чему нельзя было прикос-нуться. Стоило зацепиться боком или хвостом за что-то из мебели или просто за стену, шерсть ее прилипала, а когда собака дергалась, клочками оставалась на мебели. Ненужная отвечала на это рычанием, яростным лаем, металась по веранде и… вновь где-нибудь оставляла клочок своей шубы. Больше всего ее томило, что нет рядом Хозяйки, не с кем поделиться обидой! Но собака помнила настойчивую ее прось-бу: «Надо, миленькая, надо!» – и Ненужная терпела.
Через несколько дней, после полуночи, женщина вскочила как ош-паренная: даже через двойные ставни окон и приличное расстояние между зданием и коттеджем она услышала яростный лай Ненужной. Вскочила, быстро оделась, схватила заранее припасенный фонарик и поспешила к коттеджу. С крыльца своего дома увидела, как за угол кот-теджа шмыгнули две тени. И только тогда прекратился яростный лай со-баки.
Она кое-как успокоила Ненужную, которая все вставала на дыбы, пыталась распахнуть дверь веранды, рычала и лаяла. Хотя опасность миновала, женщина осталась ночевать с собакой в одной из комнат кот-теджа, чтобы успокоить Ненужную.
…Через пару ночей две тени вновь прокрались к крыльцу коттеджа. Один из непрошеных гостей выбил окно и швырнул в него кусок мяса. Собака, вероятно не поняв, что влетело к ней, бросилась на добычу. В этот миг другой вскрыл дверь, и вдвоем они ворвались на веранду. Не-нужная оставила «добычу» и бросилась на высокого. Высокий был готов к этому: растянутая капроновая сетка плотно охватила голову собаки, а второй, низкий, всадил длинный кухонный нож меж лопаток Ненужной. Собака рухнула как подкошенная, а убийцы, принялись стенать:
– Йозик, глянь, она же, сволочь, так-таки цапнула меня зубами, – жаловался высокий.
– А мне, Адик, ногу отдавила своей лапищей…
– И не дала, падла, как следует колупнуть домишко
В одном из окон здания зажегся яркий свет, послышался стук две-ри, грабители переполошились и метнулись прочь.
Красный куст шиповника
1
Спустя много месяцев, может, и целый год – за суматохой дел он не уследил продолжительности разрыва в общении, – Учительница позво-нила Журналисту на работу.
– Прошу вас… – её голос, и без того тихий, сошел на шепот: – я вас очень прошу… Давайте сегодня навестим… куст красного шиповника? – во фразе звучали и вопрос, и мольба.
– Простите, я не понял… – он боялся её обидеть и не договорил фразу.
– Неужели вы забыли? – она заволновалась. – Год назад… Укром-ный уголок городского парка…
– Сейчас, сейчас… – он все еще не понимал, о чем речь, и пробор-мотал первое, что пришло на язык, – меня тут отвлекали!
– Мы с вами… – она произнесла это еле слышно, – отвезли её…
– Да-да, помню! – воскликнул он. – Когда и где встретимся?
– А вы сами найдете… то место? – спросила она осторожно.
– Сейчас… От конечной станции детской железной дороги… метров двести прямо по тропе… – напряг он память.
– Да, да, – ее голос как бы прорезался.
– И налево… – у старой двуствольной березы, – он «зашагал» по забытому маршруту уверенней, – а там прямо – двести шагов?
– Да, да! Спасибо вам, – произнесла она проникновенно, – у вас хорошая память! В семь часов вечера вы освободитесь? Я вас там буду ждать… Не беда, если и опоздаете…
«Неужели она решила отметить… годовщину её смерти?» – поду-мал он, кладя трубку телефона на аппарат.
Эта догадка не покоробила его, даже не смутила. Он и сам многие десятки лет назад в лихие минуты уединялся на могилках цыпленка и котенка в коноплях за бараком на выпасах. И он твердо произнес в от-вет на её тактичную скидку его занятости:
– Нет, я не опоздаю.
2
Машины у него не было, автобус ждать, как говорят, бесполез-няк, и он минут за тридцать до назначенного ею срока отправился пешком. Ноги его, отяжелевшие в последние пяток-десяток лет, не спе-ша сокращали намеченное расстояние, а мысли текли значительно бы-стрее.
Год назад… да, день в день, ровно год назад она позвонила ему до-мой в шесть часов утра. В слезах, она кричала от отчаяния:
– Её убили! Представляете? Её убили!! Ради бога, приезжайте на машине!
Он понял, зачем ей машина. Оставался пустячок: где взять эту ма-шину в такую рань. Пришлось пойти на хитрость: растолкать ни свет ни заря дружка-товарища и умолить его дать ключи от «москвичонка», клятвенно заверив, что в 8.00, в крайнем случае – в 8.30, его рысак бу-дет греметь копытами у подъезда дома.
То, что он увидел на веранде особняка, что притаился под тополя-ми вблизи пятиэтажки Учительницы, едва не свалило его, крепкого на нервы мужика, с ног.
– Что это? Как она тут?.. – только и выпалил он. Тут же бросился к ошалевшей от горя Женщине, с воем, выкатившимися глазами медленно оседающей на пол.
– Они… сюда… И она… – судорожно глотая воздух, она пыталась и не могла договорить фразы.
Он склонился над погибшей. Она лежала посреди веранды, запу-тавшись головой в капроновой сетке. Но раскрытая пасть выступала из прорванных ячеек – значит, собачка защищалась, охраняя дом, до по-следнего! – На пол вытекла алая струя крови. А меж лопаток несчастной торчала рукоятка увесистого кухонного ножа, всаженного предатель-ским ударом сзади.
Сломанная горем Женщина наконец очухалась от шока, прошепта-ла:
– Там… старенький дивандек… Завернем её…
– А повезем-то куда? Я что-то не помню, где у нас скотомогильник, – от увиденного он тоже не шибко ворочал языком.
– Скорее! Погрузим и поедем… Я знаю куда…
Она придумала невероятное решение!
– В городском парке есть укромный уголок… – заговорила она, все еще тяжело дыша, когда выехали со своим потайным грузом на про-спект. – Там красиво цветут… желтые шиповники… Я там… на пенечке… иногда одиночество коротаю.
Слава богу, в тихом утреннем парке пока не наблюдалось людей. «Носики-курносики» в это время еще вовсю сопят. Старички, обуянные заботой, как убежать от инфаркта, только-только готовятся к забегам.
В две лопаты они легко одолели метровый слой полянки промеж двух кустов, усеянных крупными – жёлтыми-прежёлтыми! – цветами. Бережно опустили в могилку скорбную скатку из протертого до дыр ди-вандека; по человеческим законам, бросили на скатку по горсти земли, постояли в молчании; быстро забросали могилку землей и заботливо прикрыли дёрном.
– Никто… и ни при каких условиях… не должен знать, что здесь кто-то покоится! От педантичных коммунальщиков не отмажешься! – уг-рюмо проговорил он, укладывая лопаты в багажник.
– Да уж… – прошептала она.
Когда ехали обратно, она решительно сказала:
– У меня на дачке есть шиповник с красными цветами… Красивей-ший… Я пересажу его сюда! Преданность дружбе у нее была больше иной человеческой! И погибла она в бою! Значит, достойна красного цвета…
3
Ещё за несколько сотен шагов он увидел зарево: куст с алыми цве-тами ярко выделялся на фоне двух желтых. «Принялся!»
А чуть в сторонке, на пенёчке, сидела сгорбленная пенсионерка. Подойдя ближе, он улыбнулся: перед Учительницей красовался закус-ками и выпивкой импровизированный стол, принесенный из дома чемо-данчик под скатёркой.
На его «здравствуйте!» она вскочила с пенёчка, смущенно показа-ла руками на скатерку-самобранку:
– А я вот тут… Годовщина все-таки… со дня ее гибели.
Он присел было на корточки, но ощутил себя неустойчиво и опус-тился на траву.
– Ну, вы… как мужчина…– кивнула она на бутылку.
Он наполнил рюмки, как полагается, до краев. Глухо произнес:
– Да не забудется… наш преданный друг!
На самобранке изобилия не было: хлеб, нарезанный тонкими лом-тями, пластинки плавленого сырка, красная редиска пучком.
Молча выпили, молча захрустели редиской, потом пошли бутербро-ды с плавленым сырком «Дружба», единственным, кажется, продуктом, который не был тогда в дефиците.
Вечер был упоительно уютный. Жара спала. Ветерок прилетал и улетал, словно хотел приласкать людей. Птичье царство не гомонило: то ли отдыхало после трудного дня, то ли готовилось к утренним концер-там. Комарьё не досаждало, только шмель, отчаянно завывая, иной раз пикировал, словно бомбардировщик, но от взмаха рукой тут же взмывал вверх или уносился в сторону.
По второй она налила сама, потому, наверное, что ей больше не-скольких капель на донышке было не нужно. Сама же печальным, но потвердевшим голосом произнесла тост:
– За судьбу нашу… Пусть мы будем нужными!
Пригубили молча, как полагается, не чокаясь. Похрустели нежной молоденькой редиской.
– А эти-то… что грабили и её... убили? Я что-то не слышал…
– Попались они! Я на суде свидетельницей была… Один – черново-лос, зачесан на лоб… Зубы в победоносной улыбке не устает показы-вать… На затылке – хвост конский… – Она смолкла.
– И что им? – тихо спросил он, она, не ответив, продолжила.
– Другой – светлый, круглостриженный, глазки голубые… Глядишь на них, и вспоминаются… Шерхан и Тобаки, парочка из «Маугли»… Клички себе придумали, страннее не придумаешь, Генрих и Адольф… Все перешептывались, смеялись, хотя в зале кое-кто слезы вытирал… Адольф этот еще чего-то малевал в блокноте… показывал дружку, и – хохотали вовсю, будто не на суде!
– Я не слышал, их осудили?
– Нет… Нужная такой шум подняла, что не успели они чем-нибудь серьезным поживиться. А за убийство собаки… сами знаете… Отделались пустяком…
– Больше они вам не встречались?
– По телевизору, бывало, мелькали… Неужели, не знаете их? Один-то, слыхала, в журналисты подался, другой – в юристы… Вразумил, ви-дать, Господь…
Пошла-потянулась затяжная пауза. Каждый задумался о своём. Вдруг женщина вскинулась, с надрывом вскрикнула:
– Я задыхаюсь без учеников! Вы понимаете?.. Я каждый день уми-раю без школы!! – она разрыдалась, уронив голову на руки, сложенные на коленях.
Он растерялся. Хотел было вскочить, как-то приласкать её, но тут же одумался: не самый удачный момент для проявления сентименталь-ности.
Она вскоре успокоилась, подняла голову и, отвернувшись от него, принялась платочком промакивать глаза. Всхлипывая, заговорила с паузами:
– Они с ума сошли! Оторвать меня от школы! Вы же знаете, что де-ти любили мои уроки больше, чем чьи-то иные… Я же никогда даже не-пременных замечаний, чтобы не отвлекались, не делала! Сидят – и все как один, словно завороженные.
– Я помню…
– Подумаешь, возраст… Я же крепкая! Молодые и те чаще меня бо-лели…
– Я помню ваши уроки. Сам видел… И поражался, как дети ни на миг не ослабляли внимания к вашим глазам… рукам… вашему голосу… Даже при посторонних! А ведь трудно было не отвлечься: наши слепя-щие софиты, шумящая кинокамера… перешептывание редактора с ре-жиссером… а уж колдовские взгляды объектива оператора – да тут и взрослый взбулгачится!
Она вдруг сменила тему:
– А как вам мой красный шиповник? А? Я же его на девятый день привезла и вкопала… Был уже с бутонами! Через день прибегала сюда с ведёрком – поливала. И, видите, как принялся? Красавец! Я люблю ши-повники. Они с достоинством, не дают себя в обиду… И неприхотливы, не то что мы, слабосильные… слабовольные…
Так же внезапно, как начала говорить, она внезапно и замолчала. Взгляд ее, нежный, ласкающий, еще продолжал разговор с красавцем-кустом. Вдруг глаза опять потемнели, тихий голос, прерываясь, сплелся с шумком налетевшего ветерка.
Подавленная, она встрепенулась, схватила мужчину за руку:
– Мне никогда… никогда не забыть… её благодарного внимания… этих пронзительных глаз! – и она снова уронила голову на руки, но не зарыдала, посидела так немного и подняла на него вопросительный взгляд:
– А что мне теперь делать? Чем заполнять 1440 суточных минут? Почти восемьдесят шесть с половиной тысяч секунд... кому отдать?
Он не мог ответить на эти вопросы, да она и не ждала ответа. За-чем ответы – на крики души?
– И не хочется бросать родину, а придется… Уеду к дочке.
4
Расходились они по одиночке. Она, собрав застолье в чемоданчик, тихо побрела через парк, в сторону своего дома. Он вернулся на тро-пинку, которой сюда пришел. Вслед им смотрел своими красными гла-зами красный куст шиповника. Тихо покачивал ветвями, словно баюкал усопшую у его корней собаку по кличке Ненужная.
Журналист с какой-то тягучей усталостью медленно шагал по тро-пе. На работу ему было не нужно – день кончился. Домой не хотелось. Хотелось упасть, распластав руки, на землю и медленно, по капельке просочиться в неё, как просочилась бы вода, окажись на его месте.
Он, конечно, не знал, что пройдет всего пять месяцев, и он тоже окажется не нужным, как та собака… как та учительница. Хотя и его слушали с тем же вниманием, а порой и благоговением не тридцать уче-ников класса, а тысячи и тысячи людей в городах и весях огромной и знаменитой области. Как и учительница, он станет неугоден осторожным администраторам.
Караганда, 2008 год