Наутро Иван Спиридонович рассказал жене и дочери, какие слухи ходят по поселку. Анна Егоровна вплакнула со словами «За что ж тебя так, Олюшка, кровиночка ты наша...». А Оля метнулась на кухню, схватила нож и взмахнула им со словами «Нет мне, видно, жизни на этом свете! Неугодна я Господу!». Но батюшка перехватил руку и, посадив Олю на табурет перед собой, тихо, но твердо сказал:
- Ты не спеши, Олюшка. Не спеши. Это всегда успеется. Ты лучше нам, как на духу, поведай, что в этих толках правда, а что сказки злые. Ведь не на пустом же месте придумано. Что-то ведь было? Было ведь? А?
И Оля, собравшись с духом, рассказала все. Как первый раз еще, можно сказать, девочкой, повстречала она этого господина. Как из-за того злосчастного портрета ее из гимназии выгнать хотели. Как она ходила по поселку и смотрела, не пройдет ли он где. Как он уберег ее от рассердившейся Варвары Петровны. Как помог доставить захмелевшего Ваню. Как они потом долго ходили. Показала и книжку, даже прочла оттуда пару стихов. Показала и адрес, но тут же сказала, что даже и в мыслях у нее не было туда ходить. При этом старалась донести до батюшки с матушкой, что человек он хороший и ничего плохого не делал, и ничего плохого промеж них не было и договоров, обещаний тоже никаких не было.
Иван Спиридонович и Анна Егоровна слушали Олю молча, лишь изредка покрякивая и вздыхая. Временами они обменивались взглядами и во взглядах их было какое-то настороженное непонимание «Что мол с дочкой их единственной творится. А они и не ведали ничего...»
Рассказав все, Оля опустила голову и замолчала. Слезы текли по ее лицу. Впервые вот так она выворачивала душу свою наизнанку. Было чувство незащищенности и наготы. Батюшка с матушкой тоже молчали, не зная что сказать. Потому что открыто Оля не сказала, нравится ей Николай, нет ли... То что Оля сказала правду, у них сомнений не возникло. Но как-то диковинно все это было.
Оля подошла к образам, встала перед ними на колени и, перекрестившись, прочла тихим шепотом молитву о прощении: «В руце Твоего превеликаго милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и глаголы моя, советы и помышления моя, дела моя и вся тела и души моея движения...». Потом встала подошла к батюшке с матушкой, встала уже перед ними на колени, прошептала «Простите, дочку вашу непутевую...», потом уронила голову свою на колени батюшке и заплакала горько и безутешно.
Батюшка положил руку свою на голову дочери и проговорил «Ну будет, будет». Матушка стояла молча и только уголком платка вытирала слезы. Батюшка повторил:
- Будет, говорю, будет. Вставай, Оля.
Оля встала, робко посмотрела на родителей, потом села перед ними на табурет и замерла, замерла всем телом и душою свою, лишь только пальцы тревожно перебирали складки подола.
- Ты скажи нам, Оля, - сурово продолжил батюшка, - люб тебе этот Николай, али как?
От неожиданности Оля зарделась, закрыла лицо руками, вскрикнула тихо «Ой, да как же?..», даже отвернулась на время от батюшки с матушкой. Потом прямо посмотрела в глаза батюшки и тихо, но твердо произнесла:
- Люб, батюшка, люб. Но против воли вашей не пойду. За кого скажете, тому и буду женой верной.
И опять застыла, опустив голову вниз и с тревогой ожидая решения.
Иван Спиридонович посмотрел на жену свою и спросил:
- Ну что скажешь, Анна Егоровна? Как поступить-то нам?
- Уж и не знаю что и сказать-то, Иван Спиридонович, - зачастила Анна Егоровна, - уж и не знаю. Жалко Олюшку-то, ой как жалко, да и персуды всякие дурные... Нехорошо это, ой как нехорошо... Знаешь же что добра только дочке своей желаю, чтобы у нее все было как полагается, и муж хороший, и семья и дом... А как все это сделать, как помочь-то ей, и не ведаю...
- Ты дело говори! Вот застрекотала, - перебил жену свою Иван Спиридонович.
Анна Егоровна замолка, потом посмотрела с нежностью на Олю, с тревогой на мужа своего и осторожно, подбирая слова, сказала:
- Может хоть посмотреть на Николая этого? А? Человек-то вроде неплохой? За погляд-то деньги не берут? - и замолчала.
Батюшка помолчал тоже, обвел тяжелым взглядом жену с дочкой. Оля птицей вскочила и обняла матушку свою. Обе со страхом ожидали решения. Батюшка медленно встал, прошел в кухню, набрал полный ковш воды, выпил залпом, бросил ковш обратно в кадку, вернулся. Подошел к образам, размашисто перекрестился со словами «Прости, Господи!», прошелся по комнате, как бы думая. Около печи остановился и сказала, не глядя на женщин:
- Так тому и быть! Собирайся, Оля. И ты, жена, тоже собирайся. Пойдем, поглядим, что там за Николай такой...
Женщины переглянулись радостно, обнялись крепко и засуетились, выбирая, что надеть. Оля вдруг остановилась посередине комнате, потом подбежала к батюшке, обняла его крепко, не удержавшись, приложилась губами к щеке его колючей, и тихо произнесла
- Спасибо, Вам, батюшка.
Потом опять забегала по комнате, выбирая наряды. А Иван Спиридонович, улыбнулся, с теплом глянул на радостно бегавшую дочку и, чтобы скрыть свою улыбку, нарочито сурово произнес, идя к двери:
- Ну, собирайтесь быстрее. Я на крыльце постою, покурю.
- Мы быстро, батюшка, мы сейчас! Откурить не успеете!
Батюшка вышел на крыльцо, скрутил самокрутку, закурил и задумался. Крепко задумался. Что дальше будет? Ну сходят они? А там как будет? А вдруг все не так? А вдруг женатый он? Никаких же слов про это сказано не было?
Из этих мыслей его вывел голос Вани:
- Здравствуйте, дядя Иван! Низкий поклон Вам. Я винится пришел перед Вами. Перед Вами и перед Олюшкой моей. Простите за ради Христа!
Иван Спиридонович глянул недобро на Ваню:
- Олюшка наша не твоя. И твоей, видно, и не была никогда. Да уж и не будет! Уходи, Ваня, уходи от греха. Осерчал я на тебя крепко.
- Дядя Иван, да как же? Ну мало ли что спьяну сбрехнул? Ну, хотите, перед всеми людьми повинюсь? Я ж не со зла. Она меня на людях поучать стала, вот и не сдержался, Дядя Иван! Ну с кем не быват? А? За то же даже Господь прощает!
- Я тебе не Господь! - крикнул в голос Иван Спиридонович.
Появившиеся в дверях было Анна Егоровна с Олей, замерли и испуганно стали поглядывать на Ваню и батюшку. А батюшка продолжал:
- Я не Господь и прощать не буду! Уходи, Ваня, уходи, добром прошу!
Ваня хотел было что-то сказать, но тут вышла вперед Оля и взглянула на батюшку:
- Позвольте батюшка?
Иван Спиридонович молча кивнул головой в знак согласия. Оля повернулась к Ване:
- Я твоя была, Ваня. Твоя. И готова была с тобою быть, с пьяным, с трезвым, с любым, коли на то воля была бы родителей моих и Господа. А ты меня сам с другим оженил. Вот и не серчай. Уходи, Ваня. Делать тебе здесь больше нечего. Не твоя я уже. Не твоя.
И Оля отошла к батюшке с матушкой.
Ваня постоял немного переминаясь с ноги на ногу, потом развернулся молча и пошел прочь.
ВАН © 28.06.2009
Жена поэта, часть 9 (http://www.proza.ru/2009/06/30/657)
Жена поэта, часть 7 (http://www.proza.ru/2009/06/08/662)