Серая котовья лапа с шоколадными подушками-пальцами безвольно свисала с верхней полки, чуть подрагивая на стыках рельс. Чай в стакане с четырьмя красными полосками и латунном подстаканнике давно остыл и ложка в нем звенела как-то уж слишком отчужденно. За окном пустынные полустанки с вечными бабушками, пригоршнями рассыпающими по карманам путников землянику и семечки, сменялись длинными зелеными перегонами придорожного леса на сером фоне пасмурного дня.
Спать хотелось, но не хотелось. Бывает так, что физически организм требует сна, а в голове еще куча интересных мыслей, которые так и хочется думать и думать. И ведь если вдруг заснешь, никогда потом не вспомнишь, над чем же таким замечательным хотел ты поразмыслить, когда засыпал. А может, это уже какой-то кусок сна тебе начал сниться, а ты всё еще думаешь, что сам себе начальник и своей головой соображаешь, что да как.
Так было и сейчас. Еще кот этот подливал масла в огонь, на все лады высвистывая, высапывая и тарахтя по-КАМАЗовски. И хвост его жирный, почти неразличимый на унылом фоне неба, убаюкивал, вводил в транс. И стук колес, и елки за окном, и чертова ложка в стакане с четырьмя красными полосками, и эта черно-белая выцвевшая фотография, приклеенная снизу к верхней полке... СТОП! Откуда фотография? Что за напряженные лица? Почему здесь? Кто все эти люди?
Я протянул руку и карточка будто бы сама собой слетела и упала мне на грудь. В этот же момент что-то громко звякнуло, захрустело, внизу истошно заколотили какие-то неповоротливые металлические механизмы. Вольготная котовья лапа взметнулась вверх, и вместо нее в воздухе появился полноценный серый кот с выпученными, однако, круглыми глазами. Крикнув по-соколиному, кот, словно мяч, посланный вдаль четким ударом голкипера от ворот, пролетел сквозь купейное пространство, за ним потянулся жирный серый хвост. Кот ударился о стенку плюшевым боком и стек на соседнюю нижнюю полку. Сам я этого уже не видел, поскольку валялся в проеме между нижними местами вниз головой. Вдруг стало очень тихо. Тихо продолжалось еще минуту, пока не послышались голоса снаружи.
- Твою-то мать... - кот приводил себя в порядок, потирая бок лапой, - вот тебе и самый безопасный транспорт...
- Да, странно всё это, - я крутил в руках фотографию, - никак в толк не возьму, откуда она здесь взялась?
- Кто? - кот насупил брови.
- Ну... эта... фотография вот...
- Ах, вот оно что! Фотография! Тут коты, понимаешь, аки птицы летают, а ему, видите ли, фотография! Ишь, следопыт нашелся!..
И так далее, и в том же духе. Я как-то уже привык к такому его поведению и внимания особого не обращал. Вобще кот мой, если бы был человеком, скорее всего, стал бы каким-нибудь директором, или главным инженером. Постоянно изобретал бы он что-то прорывное, боролся с "невозможно" и "нереально", создавал корабли будущего, при этом держа весь свой коллектив в ежовых рукавицах, заставляя работать по 10 часов без выходных и праздников. И никто бы не в силах был его остановить. Так что всё это бурчание и недовольство прощаю я ему за то, что он у меня потенциальный великий изобретатель и ученый, просто не вижу я этого всего. Вот однажды, к примеру, кот мой вдруг ни с того, ни с сего, заявил:
- Все-таки невнимательные вы, люди.
«Что это он?» - подумал я про себя. И спросил:
- Что это ты?
- Ты в слове «случилось» куда ударение поставишь?
- Как «куда»? СлучИлось, вот куда!
- А вот и неправильно! Надо бы «СлУчилось», - ответил кот и как-то тут же потерял ко всему этому интерес.
А я еще два дня ходил и думал, как же всё-таки лучше. По всему «слУчилось» выходило для уха приятней. Есть в такой интерпретации что-то от тетивы лука, что-то натянутое до предела. Как бы на грани, еще бы чуть-чуть, и порвалась бы тетива, и не удалось бы, не произошло, а ведь нет – выдержало, слУчилось! Такой вот он, кот этот. Ученый.
Голоса прекратились, поезд лязгнул чем-то железным и потихоньку покатил себе дальше. Я тем временем никак не мог оторвать взгляд от выцвевшей седой карточки, раздумывая над тем, как же она всё-таки сюда попала. На меня внимательно смотрели несколько пар напряженных усталых глаз. Обладатели этих глаз сидели на скрипучих стульях посреди большой комнаты, за круглым столом. На столе стояли чашки с душистым чаем, тарелка с баранками и разбросана была еще какая-то мелкая еда. За столом - окно, прикрытое тюлем, подоконник, на нем стопка газет и куцый фикус в большом глиняном горшке. Всё было очень старое, как и сама карточка, сделана она была никак не меньше века тому назад. Ох и странно же я себя чувствовал, разглядывая эту фотографию! По всему получалось, что я их изучал, но ощущение было такое, что они все - члены какого-то жюри, и за это изучение и мои комментарии сейчас будут выставлять мне же оценки.
Будто бы разгадав мои мысли, кот-ученый свесился с верхней полки и пригрозил мне:
- Ну хватит уже пялиться, устали они, не видишь?
- Да как они устать могут? Это же фотография! Их уже и в живых-то нет, наверное…
- Эх ты, дурья твоя голова, - сказал кот и дернул усом, как будто я и впрямь ляпнул какую-то глупость, - как же нет, если здесь они! Вон Фрол Кузьмич папироской пыхтеть на крыльцо пошел, а после спать будет, притомился. Нету его больше на твоей фотографии.
Я посмотрел на карточку и чуть не вскрикнул. Одного человека не хватало! Я готов был поклясться, что еще минуту назад он был здесь, рядом со всеми! Я даже перевернул фотографию и внимательно осмотрел изнанку, не там ли сейчас Фрол Кузьмич? Изнанка была чиста, как и раньше.
- Ну что ты там опять ищещь? Я же сказал, спит он!
- Да как же так? Что же это за чудеса такие? – я почувствовал, что у меня от удивления и непонимания шевелятся волосы на голове.
- Какие чудеса? Никаких чудес. Ты думал, это всё тебе картинки дохлые? Тоже люди, живут в своем мире, смотрят на тебя оттуда. Пьют, едят, любят, ненавидят - простите – писают и какают, гадят, понимаешь ли, от всей души. Только не любят, чтобы их за этими занятиями замечали. Кому ж понравится, когда за ним в туалете подглядывают? Я вот тоже не люблю. Да и вобще не нравится им, когда кто-то догадывается, что они живые.
- Как «живут»? Где живут?!
- Ну как же, в прошлом. В том самом моменте, когда их сфотографировали.
- Да уж… - я был абсолютно сражен услышанным, - наверное, это чертовски скучно, всегда жить в одном моменте. Когда вокруг ровным счетом ничего не меняется.
- Вот странные вы всё-таки, люди. Поезд с вагонами изобрести и построить вы можете, а такой простой вещи, как счастье момента, не понимаете. Ты же, когда живешь, столько интересного вокруг пропускаешь. А почему? Потому, что для тебя каждый момент – мгновение, и видишь ты в это мгновение только то, о чем в данный момент думаешь. А тебе никогда не хотелось вернуться в какой-то миг и посмотреть с другой стороны, повертеть спиной-боком, встретиться и поговорить с теми людьми, которые были в соседних домах, сидели в кафе, отдыхали на даче, открывали новые законы движения планет, писали книги? Когда ты видишь на фотографии кошку за своей спиной, которую даже не заметил тогда, не хочется тебе подойти и погладить ее? Я тебе вот что скажу: в одном моменте может быть столько замечательного, сколько не бывает у многих людей за всю их жизнь. Не потому, что их обделили, а потому, что они видеть всего этого не хотят. Так что ничегошеньки им там не скучно. Живут себе так же, как мы с тобой здесь, плачут и смеются, встречаются и расстаются. И вовсе не понятно еще, кто счастливее, мы тут или они там.
Кот молчал минуту, как бы размышляя, стоит мне о чем-то говорить, или нет, а после всё же продолжил:
- я тебе больше скажу. Фотография – штука хитрая. Ты, когда тебя фотографируют, тоже можешь в будущее заглянуть. Посмотреть на того, кто тебя разглядывать через пару лет станет. И на то, что там потом происходить будет, тоже. В одном ты прав: неспроста она здесь, карточка эта.
Кот положил голову на лапы и уставился в окно. За окном закат из последних сил продавливал свои красные лучи сквозь тучи, но тучи супили брови и тесно прижимались друг к дружке, словно стадо овец на дороге, не пуская никого и не двигаясь с места ни на шаг. Единственным верным выходом из этой ситуации был глубокий добрый сон, который уже давно сидел рядом за столом, позевывая и помешивая ложечкой остывший чай, и ждал только момента, чтобы заполнить собой тесное купейное пространство.