Немцы входили в село неспешно, без суеты, привычные к этому военному действу. Встали лагерем перед зданием бывшего сельсовета, благо простор площадки позволял. Появилась кухня, пару машин с провизий и ещё бог знам с чем. Вообщем, по-сути жизнь деревни не нарушилась. Только до вечера, время от времени, проезжали автомобили, мотоциклисты, да иногда немецкая речь нарушала тишину замершего села. Люди не сказать, что бы в испуге, но с определённой настороженностью ждали продолжения. Оккупация. Многие слышали это слово, от мужиков прошедших первую мировую, по радио, время, от времени работавшее в их краях, да мало ли где встречалось в разговоре это не до конца прочувствованное слово. А вот так, самим оказаться в этой ситуации никому и в голову ни приходило. Военные люди редкость на местных просторах, свои солдатики, не позже как вчера, прошли жидким отрядом стороной от села, отступают. Все чёрные, не ухоженные. Война. Одно слово.
Ребятня сразу понабежала. Крутятся возле немцев, везде нос суют, а те, уставшие, молча делали свои дела, ни как не реагируя на любопытных пацанят. Запахи полевой кухни наполнили деревенские дворы, соблазняя носы мальчишек. Повар, худой ефрейтор, от души наполнял миски вояк продуктом, добавляя куски хлеба и не жалея масла. За добавкой ни кто не подошёл, ефрейтор видимо уговаривал едоков, но от его слов только отшучивались. Тогда повар, недолго думая, поманил одного из мальчиков к себе, накладывая полную миску каши, сдабривая маслом ещё больше чем обычно. Ребята, сначала замолчали и стояли с невозмутимым видом, не подходя к повару, но увидев масло, вся орава этой малышни, быстренько образовали вокруг котла маленький табор, кричащих, толкающихся пострелят. Ещё бы! Масло, и в домах с хорошим достатком доставалась по праздникам, да и то, помажет матушка тыльной стороной ложки в коей налито постное, а никак не сливочное, и будь здоров!
Дождь распугал всех. Одни разбежались по избам, другие укрылись в больших палатках, откуда тихий говор перебивался нотами губной гармоники. Только к ночи, основная масса военных расквартировалась по хатам. А к утру выпал снег. И сразу мороз. Хороший, крепкий мороз. Утром, самые отчаянные солдатики, выбегали на двор, хватали охапку снега, протирались им и с хохотом, с подвизгом, прятались в натопленном хозяевами доме.
Дед Фрол, воевавший ещё в первую мировую компанию, в гражданскую лишившейся ноги, одел свой парадный пиджак, приколол все ордена, и царские, и один «Боевого Красного Знамени» полученный за Перекоп. Чисто выбрил угловатые костяшки подбородка, постоял у икон перекрестился и вышел на «подвиг». Одинокий стрик. Всю свою жизнь проживший честно, что он мог? Ещё ночью, когда валил снег, решился идти к офицеру. «Если что – думал старик, - я его протезом, а потом будь, что будет, жизнь пожил …»
Немецкий штаб расположился в бывшем сельсовете. Там и определили себе проживание несколько чинов этой, занявшей село, роты пехотинцев. Охраны видно не было, только когда дед приоткрыл дверь штаба, навстречу вышел солдат с сигаретой. Фрол, как смог, на пальцах объяснил, мол, нежен ему самый главный! Немец понял и, улыбаясь, постучал в одну из дверей. Что-то сказал, что-то повторил и с не умирающей улыбкой подтолкнул старика в комнату. Дед ожидал всего, но вот так, просто, без обыска, без лишних вопросов, попасть к командиру, это было выше его понимания. У нас и к счетоводу, не просто пробиться. «Чудны дела твои Господи» - только и подумал мужичок. Перед Фролом сидел мужчина в годах, расстёгнутая гимнастёрка, белое бельё под ней, на столе лежал сапог, другой был у него в руках. «Стельки вырезает» - пронеслось фоном в голове деда. И тут инвалид увидел на большом пальце офицера рубец.
- Сапожник? - То ли спросил, то ли утвердил.
- Что есть сапожник? – Фриц внимательно смотрел на посетителя.
- Ну, это когда – старик на руках показал вроде как шьёт обувь – сапоги, ботинки … - стал перечислять мужик, старательно показывая затяжку узла. Немец что-то крикнул дневальному и через минуту в комнате образовался ещё один оккупант, маленький, круглый как шар с красными щеками, похожими на спелые яблоки. Командир сказал пару фраз и «мячик», оказавшийся переводчиком, на хорошем русском языке перевёл. «Господин офицер спрашивает. Вы, тоже сапожник?» «Сапожник не сапожник, а ремесло это знаю, столько валенок подшил, тебе и не снилось!» Дед говорил раздражённо, не понимая, откуда фашист так хорошо знает русский язык.
- Чаю хотите? Только у нас к нему одни галеты, обоз где-то пропал. – Переводчик проявлял инициативу и галантность.
- За чай, конечно, спасибо, но у меня вопрос. – «Мячик» переводил на немецкий.
- Господин офицер спрашивает. Что Вам угодно?
- Это … - как-то всё перепуталось во Фроловой голове, шёл убивать, а теперь вроде и рука не поднимается - … я это, спросить хочу. Ну, и как нам дальше жить … под фашистами-то? – Старик осёкся. Сгинуть за одно это слово, ничего ни сделав, «язык мой поганый», старик корил свою несдержанность. Переводчик перевёл дословно, но слово «фашист» офицер понял и без «мячика». Всего ожидал дед, но никак, ни хохота этих двух сытых рож.
- Старик! – Переводчик утирал платком слёзы смеха, выступившие на его глазах – Я – он ткнул в свою грудь пальцем – учитель. Преподавал литературу, учился в тридцать пятом в Москве. Он – «учитель» указал на командира – сапожник, правда, бывший военный. Теперь нас мобилизовали. Тот – «мячик» ткнул палец в сторону двери – кузнец. И остальные. Кто рабочий, кто бюргер, кто прямо со школы. Теперь понял, какие мы фашисты? А жить. – немного помолчав продолжил - живите как жили, а там видно будет. Присаживайся, чай горячий, на улице холодно …
- Спасибочки. Пора мне. – Фрол смущённый ответом повернул к двери, потом резко – Скажешь, и стрелять не доводилось? – Дед ехидно смотрел, то на одного немца, то на другого.
- Как же. Приходилось. И убивать наверно, тоже случалось, но ведь война.
- А кто вас, сюда-то звал? – Уже повернувшись к выходу, весомо сказал дед.
Ксюшка ревела в голос. То, захватывая немца за шинель, то молотя кулачками по «фрицу», но тот только отмахивался от ребёнка одной рукой, другой крепко держа за шиворот её брата – Сашеньку-дурачка. Мать наказала девочке не оставлять без присмотра убогого брата, а она не доглядела и тот умудрился стащить гранату у немца. Солдат обнаружил пропажу сразу. И молниеносно ухватил проказника за шкирку. Сашенька только говорил «Бух!», закатывая при этом глаза, и его приходилось подталкивать. До штаба, почти полдеревни ходу, солдатки выглядывали, некоторые осмелившись, просили за пацанёнка, но высокий, худой солдат был непреклонен. На крик детей и баб, вышел офицер, прошлый раз говаривавший с дедом. Худой, эмоционально стал объяснять причину, кивая на мальчика, другой, свободной рукой, всё так же отгонял сестру провинившегося.
- Девочка. – К Ксюше обращался переводчик – ты знаешь, что оружие убивает? Это твой брат?
- Пан! Мне мамка наказала смотреть за ним, а я не углядела, не убивайте Сашеньку, он безобидный! – Глаза девочки полные слёз умоляюще смотрели на офицера. Честное слово, больше не разрешу даже близко подходить к солдатам.
- Пан! Пан! – Мать детей, узнавшая о случившемся, бежала не одетая, по морозу – Пан! Пан! Простите его, он убогий! – Сашенька стоял, не обращая ни на кого внимания, и только повторял – «Бух!» Офицер негромко распорядился, и дневальный передал командиру ещё одну гранату. Держи – офицер протянул её Сашеньке – играй. – Увидев расширенные от ужаса глаза сестры, переводчик пояснил – Не бойся девочка, это учебная граната, она вреда не причинит.
Прошло больше двух недель. Немцы жили сами по себе, народ – сам по себе. Из всех неожиданностей, только валенки, отобранные наглым фрицем у женщины, впрочем, на её просьбы вернуть обувь, он, молча, выставил за дверь, на мороз – калоши. Бартер, как ни крути!
Ещё чрез неделю, под Москвой немцев шуганули, но это только по слухам, ни кто, ничего толком не знал. Советская артиллерия иногда обстреливала позиции врага, но и на село упало пару снарядов, убив старуху и разрушив дом, в самом центре населённого пункта.
С каждым днём обстрелы становились ожесточеннее, и уже без крова оставалось всё больше семей. Немцы, первый раз собрали людей на сход.
- Скоро начнутся боевые действия – переводил населению слова офицера «мячик», идите в лес, ройте землянки, это самое лучшее, что могу посоветовать. Люди и без его советов дано нарыли в крайнем лесочке нор, умирать не хотел, ни кто. Ещё дней через пять, немцы ушли, тихо, без суеты и спешки. Село осталось без власти, только снаряды наших орудий отчаянно утюжили теперь уже то, что когда-то звалось Орловкой. Наконец, первые колоны воинов прошлись по дороге бывшего села. От шестидесяти домов, половины не было вообще, остальные стояли, но израненные осколками от снарядов и шальных пуль. Верх колокольни многовековой церкви срезан, прямым попаданием снаряда. Да, Бог с ней, с деревней! Отстроится. Главное свои пришли, родные!
Фролов дом, на удивление, оказался целым, и дед, пристроил на прожитьё соседей, лишившихся своей крыши. Старик стоял, прислонившись к дверям, со слезами радости на впалых глазах. Орден Боевого Красного Знамени отражал солнечные блики зимних лучей. Царские кресты, он при Советах не одевал, уважал Власть! По дороге мимо его плетня шли солдатики, свои, до боли родные.
«Бух!» - Доносилось невдалеке Сашеньки-дурочка голосок. Он так и играл с гранатой, не расставаясь с ней ни за какие калачи.
- Здорово дед! – Напротив Фрола остановился верхом на коне, молоденький «особист» – Немцы есть?
- Почитай, дней пять как ушли. Где ж вы раньше-то были?
- Где были, не твоего ума дело. Ну, как вам тут под немцами жилось? Все продались?
- Что бы продаться, надо купиться, а к нам, вроде никто не приценивался.
- Ты мне тут фашистскую агитацию не разводи! Знаем мы вас!
- А, коль знаешь, тоды иди отсель по добру, по здоровому. Для вас девки из сундуков шали подастовали, а ты нас в контру записываешь! – Фрол давно так не серчал.
- Эка, ты заговорил – военный слез с лошади – Да ты знаешь, с кем разговариваешь? Да я тебя сгною! Да я тебя …. «Бух!» - как чёрт из ладанки появился Сашенька – «Бух!» Ручонка сжимала учебную гранату, казалось, вот сейчас бросит, только прицелится, как следует и бросит. Глаза лучились счастьем! «Бух!» И тут, «особист» не прицеливаясь, от бедра, всадил в мальчика три пули. Кровь, даже сквозь зипун мальчика, окропила снег сразу, густо. Приторный запахом едко впивался в ноздри.
- Да ты … - Фрол прыгал на одной ноге к военному, в его руках угрожающе чернел протез – подпорка – да ты … Больше сказать Фрол ничего не успел.
Испуганные выстрелами снегири улетали к лесу.