24. 11. 73.
Три года тому назад Иосиф уволился с завода с должности начальника лаборатории надёжности и перешёл на работу в специальное конструкторское бюро артезианских насосов. Шаг этот он совершил для написания диссертации. В аспирантуру его приняли в 1967 году на кафедру электрических машин при Всесоюзном Заочном Политехническом институте в Москве. Кандидатские экзамены он сдал, тему он знал по старой работе, оставалось только собрать статистические данные и подобрать формулы. На протяжении трёх последних лет он проводил исследования на двух больших объектах: в Голодной степи Узбекистана на хлопковых плантациях в районе Гулистана и в Водоканалтресте Кишинёва на водоразделах Яловены и Гидигич. Иосиф измерял энергетические параметры насосов, пескование скважин, вибрацию трубы при выходе её из скважины, анализировал изменения этих данных во времени. Когда диссертация была уже написана, обнаружилось, что у Иосифа существует двойник - начальник конструкторского бюро, которому тоже эти данные понадобились для диссертации. Коса нашла на камень. Для расправы со строптивым создали комиссию во главе с двумя евреями – главным инженером и главным конструктором бюро. Главному инженеру удалось увильнуть, главный конструктор, подписывая документы о дисквалификации Иосифа, получил инфаркт.
В Водоканалтресте Иосифа знали как исследователя, кое-кто не смог скрыть удивления, но многие поняли: Кишинёв захлестнул девятый вал уезжающих в Израиль.
Иосифа, по его просьбе, направили ремонтировать насосы. Ему выдали грубые на толстой резиновой подошве ботинки, серый хлопчатобумажный костюм, называемый робой, ватную фуфайку. Первая неделя прошла благополучно. Рабочие относятся к нему благосклонно, в душу не лезут. Иосиф работает в паре с дядей Федей, учит его ремонтировать сердце насоса – электрический двигатель. Им выделили небольшую комнатку, дядя Федя благоустроил её: принёс радио, соорудил электрическую печь для обогрева. Работа грязная. Сначала статор двигателя необходимо освободить от сгоревшей обмотки, потом подготовить его для новой. Иосиф, пользуясь связями на заводе, достаёт необходимый дефицитный провод. Русских дядя Федя называет оккупантами, любит разговаривать на исторические и политические темы. Иосиф отмалчивается или ограничивается бессловесным поддакиванием. Дядя Федя – выпускник румынской гимназии и офицерской школы, воевал на стороне фашистов, дважды захоронен в братских могилах. С лёгкой иронией хвастается, что даже посещал их. Калейдоскоп человеческих судеб. Мокряк – инженер самоучка, выдаёт себя за молдаванина, поговаривают, что его родители между собой говорят только на идиш. Инженеры молятся на него, он находит технические решения из, казалось бы, невыполнимых проблем. Юрий Фомич – начальник мастерской. Иосиф ещё не видел его трезвым, но слышал, как он наизусть красиво с выражением шпарил «Евгения Онегина».
Сегодня после работы снова ходили на приём к Водопьянову. Говорят, что предыдущая его фамилия – Дурнопьянов. Ждали около четырёх часов, и зашли только в восемь вечера. Иосиф пытался дознаться, существуют ли какие-либо эмиграционные ограничительные законы. «Никаких законов или указов на этот счёт нет. Письмо сослуживцев, о котором я уже вам говорил, не является предусмотренным документом, но игнорировать его мы не можем. Вы уедете, а нам отвечать». Вмешалась Мина. Начав спокойно с описанием нашего безвыходного положения, она перешла в крик, требовала решение проблемы, обвиняла его. Он тоже повысил на неё голос. Они кричали друг на друга, пока в дверях не появился дружинник с красной повязкой на рукаве.
Сразу же после приёма Иосиф написал на завод письмо, копия Заместителю министра Водопьянову, в котором просил указать с какого времени он не пользовался секретным допуском. В письме Иосиф ссылался на беседу с Водопьяновым.
29. 11. 73.
Лейзеровичи уезжают. Иосиф познакомился с ними возле ОВИРа. Сначала с отцом. Он вёл списки на приём к начальнику и попросил Иосифа подежурить, так как ему необходимо было отлучиться в синагогу на вечернюю молитву. Потом Иосиф познакомился с его сыном Абрамом и невесткой Фридой. Им дали разрешение третьего сентября, а затем, когда они оформили все документы, распродали вещи, сдали квартиру и пришли за визой, им отказали. Началась тяжба, бесконечное число писем, утомительные хождения на приёмы. Оказывается, у Абрама есть брат в чине полковника и женатый на русской. Отец русской жены, тоже военный в звании генерал-лейтенанта, испугался за свою и своего зятя карьеру и написал в Министерство обороны письмо с просьбой не отпускать в Израиль кишинёвскую семью Лейзеровичей, что и послужило причиной отказа. Тяжело, но отец и сын отказались от сына и брата, которого они любили, и который стал причиной их бедствий.
Случайно, уже после вторичного разрешения, Иосиф был свидетелем телефонного разговора между Абрамом и братом. Последний разговор, казалось ничего не значащий, всего несколько слов, но когда Абрам положил трубку, лицо его побледнело, он долго молчал не в состоянии сдвинуться с места.
На вокзал пришло много провожающих. Уезжали четыре семьи. Фрида оставляла своих родителей. Начали прощаться. Мать Фриды никак не могла расстаться с дочерью, внуками и всё плакала и плакала, как будто бы провожала на тот свет. Наконец-то поезд тронулся. Отец Абрама высунулся по пояс из узкой форточки вагонного окна, непонятно, как это ему удалось, и кричал на идиш остающимся, что Бог всем поможет, желал всем счастья и всё махал руками, кого-то искал глазами, к кому-то тянулся. Его сын полковник Советской Армии приехал на проводы, он не посмел приблизиться к провожающим, стоял в противоположном конце перрона по ходу поезда, к нему и тянулся отец, прощаясь на всю оставшуюся жизнь.
Сегодня дали разрешение пятидесяти семьям.
02. 12. 73.
Воскресенье. На улице собачий холод и снег. В квартире тепло и уютно. Рая усердно готовит уроки, иногда обращается к отцу. В школе ничего не знают. Отец понимает, что дочери трудно жить двойной жизнью. 25 ноябре ей исполнилось четырнадцать лет. Посидели в тесном семейном кругу. Её друзей, друзей семьи не приглашали. Кто знает, вдруг не придут. В прошлом году день рождения праздновался в три приёма. Иосиф чувствует комплекс вины перед дочерью.
Жалобы, просьбы, объяснения не помогают. Ещё совсем недавно отказники для Иосифа были людьми с иной планеты, сегодня он ищет встреч с ними. Мирон Дорфман, его жена Женя гостеприимно открыли двери своего дома Иосифу и Мине, как и другим отказникам. Мирону в течение семи лет отказывают в выезде, двое их дочерей выросли в отказе. В Израиле Мирона ждёт мать, разбитая параличом. Работники Министерства внутренних дел смеются над врачебными справками из Израиля. Две недели назад Мирон с Женей объявили голодовку. На девятый день Жене стало плохо, вызвали скорую помощь. Врачи настояли на прекращение голодовки. В доме дежурят отказники, вокруг дома – кгбэшники. Завтра, в канун дня конституции, отказники решили собраться в приёмной ЦК и заявить протест в поддержку Дорфману против самоуправства местных властей, против нарушения элементарных правил человека.
03. 12. 73.
Придумав причину, Иосиф отпросился с работы и в девять утра подошёл к зданию ЦК. Пришло ещё семь человек, в том числе Хаймович Яша, просидевший семь лет в тюрьме, с его слов, за сионизм. Шесть человек вошли в приёмную, двое в роли связных остались снаружи. В приёмной сидел Лупан с женой. В прошлом он работал директором молдавской филармонии, редактором молдавского радио. Они добиваются выезда в Бельгию. С ними беседовал Степанов, инструктор ЦК партии Молдавии. Увидев группу евреев, Степанов немедленно вышел, видно, ему были знакомы некоторые.
Иосиф объяснил цель прихода начальнику приёмной. Тот ответил, что не компетентен в поставленных вопросах и дал телефон Степанова. На улице все набросились на Иосифа. «Нельзя начальнику приёмной говорить цель нашего прихода, ты был с ним очень мягок», - сердился Хаймович. Решили зайти ещё раз, и Хаймович представит группу в телефонном разговоре со Степановым из приёмной.
Хаймович: «С вами говорят представители евреев Молдавии. Мы хотели бы встретиться и поговорить о нарушениях ОВИРа».
Степанов: «Нам нет смысла встречаться. Даже если есть недостатки, их исправить немедленно невозможно».
Хаймович: «Мы настаиваем на встрече. Она принесёт пользу людям. Мы не собираемся грубить, разговор будет деловым».
Степанов: «Хаймович, мы вас хорошо знаем. У нас совершенно разные платформы. Нам не о чём говорить».
Хаймович: «Может быть, вам не нравятся наши фамилии? С Лупаном, молдаванином, вы только что говорили. Когда хотите, вы вмешиваетесь в определённые дела, можете даже быть инициативным. Ваше нежелание встретиться с нами, мы рассматриваем как пренебрежение к евреям. Учтите, ваши ответы будут зафиксированы».
Степанов не выдержал и прервал беседу. Хаймович предложил остаться в приёмной до прихода ещё кого-либо из официальных лиц. Начальник приёмной переписал фамилии всех сидящих, возраст, социальное положение. Записывал не в прошнурованную тетрадь, а на отдельную бумажку. Через час подъехали к чёрному ходу две милицейские машины – воронок и легковая. Из легковой вышли три офицера и предложили освободить помещение. Отказники отказались. Они силой вывели их и затолкали в воронок. Машина кружила по городу, окон в воронке не было. Освобождали по одному, открывали дверь и выбрасывали.
Вечером позвонили из Монреаля. Иосифа предупредили о возможном звонке, он готовился, но разговор с заграницей настолько не был принят в повседневной жизни, что у него от волнения всё выскочило из головы, Мине пришлось подать стакан холодной воды. Хорошо, что на другом конце провода с трудом, но говорили по-русски. Иосиф передал список, нуждающихся в материальной помощи, сообщил о продолжающейся голодовке Дорфмана, охарактеризовал его состояние здоровья, как плохое, рассказал о сегодняшнем визите в ЦК. На вопрос «много ли евреев желают выехать в Израиль?», ответил, что статистики у него нет, но очереди возле ОВИРа не уменьшаются. В отношении своего отказа, Иосиф сказал, что ОВИР ошибся, на что в далёкой Канаде рассмеялись, поняв, как тонкий юмор.
Разговор продолжался около двадцати минут, но Иосиф почувствовал усталость рабочего дня. Рая отреагировала словами: «Папочка, у меня такое ощущение, что мы перешли границу без разрешения».
08. 12. 73.
В последнее время за мелкими услугами к Иосиф зачастил сосед по лестничной клетке Степанов, однофамилиц инструктора ЦК, может и родственник. Вот и сегодня с утра пораньше, благо воскресенье, он зашёл и попросил часа на два стать его шофёром на машине ГАЗ-69. Иосиф знал эту машину со времён экспедиции в Голодной степи и согласился.
Село Пугой находится в тридцати километрах от Кишинёва. Шоссе покрывал снег, а под ним толстая корка льда, машину несколько раз разворачивало, но бог миловал. Когда свернули с основной дороги, ехать пришлось по снежной целине, и только нахохлившиеся от холода деревья с обеих сторон указывали направление. Белым хороводом уходили заснеженные перелески, приткнувшиеся на холмах деревеньки. Село раскинуло свои дома на боках широкой лощины. Хозяин дома, говорящий на русском, пригласил в погреб под домом. И чего там только не было? Бочками мочённые яблоки, груши, арбузы, не говоря, о капусте огурцах и помидорах; окорока разных сортов; вина красные гибридные густые и белые рислинговые. Не торопясь, разговаривая больше взглядами, чем словами, переходили от кадки к кадке, выбирая, что поставить на стол. Готовилась грандиозная пьянка, в которой Иосиф, как шофёр, не имел права участвовать. Хозяин дал ему кожушок, валенки, и он ушёл бродить, протрезветь от винной дегустации.
Ходят слухи, что просьбу на выезд подал Гохберг – член-корреспондент Академии Наук, доктор математических наук. Его и Гросула, президента Академии, вызвал Первый Секретарь ЦК Бодюл. Ответ Гохберга, как знамя, передают друг другу: «Меня пригласили на международный форум математиков, но поехали другие с молдавскими фамилиями. Я должен был получить квартиру, знал даже какую, но её получил кандидат математических наук с молдавской фамилией. Я не хочу быть третьесортным гражданином».
Иосиф миновал деревню, зашёл в лес. Красные примороженные ягоды шиповника ярким контрастом выделялись на фоне белой целины, так и просились, притягивали сорвать, полакомиться. Острые шипы охраняют плод. Осторожно! Терпко-сладкий джем ягоды под кожурой освежает, придаёт силу. Но не дай бог коснуться основы – зёрнышек, семян плода. Они умеют постоять за себя, обволакивают полость рта мелкими колючкам, от них стараются избавиться, выбрасывают в снег, но в этом то их будущее. Весной они дадут ростки. Закон природы….
Две тысячи лет бродили евреи по всему миру, обогащая земли и народы. Но когда горе теоретики антисемитизма провозгласили ассимиляцию и уничтожение народа, природа распорядилась по-другому: она собирает разбросанные по земле семена, чтобы дать им возможность прорасти на родине их далёких предков, преподнести человечеству очередной заряд бытия.
Зимний день короткий, стемнело рано. Иосиф затолкал вдрызг пьяного Степанова в машину. Прощай спокойный уголок. Два часа превратились в день, но какие лакомства привезёт Иосиф Мине и Рае.
13. 12. 73.
Иосиф получил подтверждение с завода, что не пользовался секретным допуском с 1969 года. Аналогичное письмо направлено в Министерство Внутренних дел. Снова появилась надежда.
Дорфман окончил голодовку десятого декабря - в канун двадцатипятилетия подписания СССР Декларации прав человека. Есть прогресс в Советском Союзе: Слава Богу, что не посадили его в психушку или в тюрьму.
С родителями плохо. Сердце Иосифа обливается кровь, когда он приезжает к ним. Мать продолжает работать. Нервы у неё не выдерживают, и потому ночью она не спит. Утром убегает на работу. Ночью отец громко стонет, днём спит. Даже получив сегодня разрешение, Иосиф не смог бы уехать. Нужно дождаться весны. Весной всем становится лучше.
20. 12. 73.
Иосиф снова пошёл в ОВИР на приём к майору Парликову.
Иосиф: «Письмо с завода, которое я и вы получили, подтверждает, что с 1969 года я ушёл с секретной работы…. Мы не первый раз с вами встречаемся, вы знаете, что переживает семья отказника. Прошу вас по-людски, помогите».
Парликов: «Мы всё знаем, но по вашему делу решение уже принято, я ничего не могу изменить».
Иосиф: «Может быть, на моём примере вы хотите научить других?»
Парликов: «Секретный допуск дан вам КГБ, у них и спрашивайте. Скоро будет Женевская конференция, и, возможно, Советский Союз восстановит дипломатические отношения с Израилем. Тогда и будем ездить друг к другу в гости».
Иосиф: «Вы считаете меня и многих подобных заложниками?»
Парликов встал и сказал, что Иосиф его провоцирует, и потому приём считается законченным.
В Риме два араб террориста учинили на аэродроме кровавую бойню. Сразу же, как по мановению дирижёрской палочки, советские газеты заполнились антиизраильской пропагандой: «Израиль арестовывает арабов и взрывает их мирные дома, Израиль ведёт перестрелку на линии прекращения огня, Израиль срывает мирную конференцию…». Арабский террор, убийство мирных пассажиров советские газеты называют актом пиратства. Что это? Антисемитизм или капитуляция перед арабами? То и другое. Противно брать газету в руки.
23. 12. 73.
На праздник Ханука собрались у Дорфмана. В небольшую трёхкомнатную квартирку набилось человек пятьдесят отказников и ожидающих разрешение. Иосиф не перестаёт удивляться гостеприимности хозяев дома. Такое впечатление, что у них вообще нет личной жизни. Когда на сердце совсем тоскливо, шли к Дорфману.
Первый раз, не таясь, Иосиф отмечал еврейский праздник не в узком семейном кругу, а среди практически незнакомых людей. Праздник, не имеющий ничего общего ни с существующей властью, наоборот, в пику ей, ни с землёй, на которой родились и жили собравшиеся. На стенах висели самодельные плакаты на библейские темы, горели ханукальные свечи. Будущие израильтяне слушали еврейскую историю из уст Якова Хаймовича.
- Более 2000 лет отделяют нас от национально-освободительного движения маковеев. Где народы, в прошлом заставляющие евреев ассимилироваться. Их нет, а евреи остались верны своим религиозным принципам, на основе которых существует сегодняшний Мир.
Хаймович ушёл, так как находился под гласным надзором милиции, но праздничный вечер продолжался. Всё было необычно и непривычно. Пели еврейские песни, особенно запомнилась «Фараон, отпусти народ еврейский». Большинство не знали слов, но кто-то позаботился и русскими буквами изобразил текст на иврите. Потом танцевали под современные мелодии. Расходились поздно, у заснеженного подъезда дежурили люди в штатском с красными повязками на рукавах казённых полушубков, а рядом милицейские машины.
Где-то в подсознании, в глубине человеческой памяти, мёртвым грузом остались воспоминания об удачно сконструированном насосном агрегате для атомной подводной лодки или для заправки ракеты, смонтированной скважине в Голодной степи, лихорадочной работе на испытательной станции завода…. Диссертация, собственно она и была последней каплей в переполненной терпеньем чаши, которой Иосиф в последние несколько лет отдал много сил, превратилась в нечто несоразмерно незначительное, отодвинулась в далёкое, как шарф, ещё совсем недавно согревающий, но сорванный порывом ветра и унесённый в невозвратимое. Подача прошения на выезд, скорее была активной формой протеста и надежды. Время споткнулось, притормозило движение. Образовавшийся вакуум робко, но уверено, начали заполнять совсем другие понятия. То, что казалось второстепенным в той жизни и официально именовалось пережитком прошлого, внезапно стало главным и интересным. Может быть, отказ – это та самая станция-остановка для того, чтобы хорошо подумать, прежде чем пересесть на поезд в обратную сторону.
На улице колючим снегом мела позёмка, приятно охлаждая возвращающихся домой возбуждённых Иосифа и Мину. Семьдесят третий год белой пеленой уносился в безвозвратное прошлое.