Глава двадцатая. ВОЛНА ИЗ ПРОШЛОГО
Летом Ирина вышла замуж.
В мае, незадолго до Дня победы, в школу приезжали ракетчики – привезли гимнастерки для концерта. Среди них и увидела Ирина того стройного лейтенанта, неуловимо напомнившего отца. Смуглый, кареглазый, он подошел к ней и, несколько смущенно, спросил:
- Вам передали мой подарок? – и признался, что много раз видел ее, но никак не мог решиться познакомиться.
Звали его Владимиром, Володей…. Они сразу, легко нашли общий язык, с ним рядом было необычайно свободно, спокойно и радостно. Шли репетиции на сцене, а они сидели в зале, рядышком, разговаривали, и у Ирины проскальзывала мысль, что Юрич непременно доложит Игорю, что видел ее тут с офицером, и мстительно думала: «Пусть». Юрич сам ходил кругами, мучился ревностью.
Клавдия Ивановна только руками всплеснула, узнав, что Ирина с Владимиром познакомились без ее участия.
- Судьба! – только и сказала она, не скрывая радости.
Владимир приезжал каждый день, провожал Ирину от школы до дома, и был явно влюблен. А Ирина все всматривалась, вглядывалась в него, словно хотела увидеть в нем себя – прежнюю, какой была до Игоря….
Ей показалось, что ее душа состарилась рядом с Игорем за эти два с лишним года, больная любовь к нему показалась ей серой и беспросветной, как осенний многодневный дождь. Теперь проглянуло солнце, а Игорь, как слабая тень, отодвинулся в прошлое. А она понемногу возвращается к той, какой и должна быть – счастливой и беспечной…
Порою рядом с Володей она забывала об Игоре совершенно. Cтоило ему уехать, привычные мысли снова терзали душу, но уже не так мучительно, как прежде. Она ждала Володиного приезда – тогда мысленный образ Игоря оставит ее, хотя бы на время…
Не прошло и месяца, как Владимир сделал Ирине предложение. И она согласилась.
Узнав об этом, Галина Гавриловна, со вздохом, сказала ей:
- Прыгаешь ты, дева, в замужество, что в омут головой. Хорошо, если вода теплая окажется и на дне, вместо камней – песочек, а то можешь насмерть расшибиться…. Володя – чудесный парень, да любишь ли ты его? Ой, дева, погубишь и его, и себя кончишь…
- Не знаю ничего, - ответила Ирина, - но мне с Володей так хорошо, так спокойно, душа не болит. Он очень, очень хороший, родной. Детей ему нарожаю…
- Смотри, душа проснется и покажет тебе. Отомстит, что не по любви замуж выходишь!
- Да почему не по любви! – рассердилась Ирина, - Я его люблю, только без этих ужасов – всяких Гарцевых и чужих детей! Сколько можно меня мучить! Ну, где, где этот Климов? Почему, если он меня любит, его нет рядом? Почему он не подходит? Я что, должна сама к нему идти и заявить – «Возьми меня замуж?». Я ему не нужна. Пусть живет, как хочет, спит, с кем хочет, нет его в моей жизни, нет!
- Тише, успокойся, - забормотала Сомова, - Прости. Я же тебе добра желаю. Ты только не торопись, взвесь все, подумай…
- Я уже все решила, - вздохнула Ирина, - и уезжать нужно отсюда, выбираться из этой ямы, и поскорее.
Свадебный вечер собрали в доме Клавдии Ивановны. Приехали Иринины родители, а родителей Володи она увидела год спустя – слишком далеко они жили. Из односельчан на свадьбе были Сомовы, географ с женой и другие учителя, но ни троицу из дома Суркова, ни Аду, ни, естественно, Зою Тимофеевну никто и не приглашал. Со стороны Володи были его товарищи-сослуживцы.
Удивила Ирину еще раз Галина Сомова. Она толкнула такую проникновенную речь о «сердечной и ставшей нам всем родной девушке», что Клавдия Ивановна долго утирала слезы и сморкалась в платочек.… Ирина тихо светилась, и была, как и положено на свадьбе невестам, самой-самой красивой…
Осенью Владимира перевели в другую часть, и вместе с ним уехала жена его, Ирина Витальевна.
Пять лет спустя в бутик на одном из городских рынков вошла молодая женщина с узлом пепельно-пшеничных волос на затылке. Ее окликнула продавщица:
- Ирина?! Витальевна? Ты? А я тебя сразу узнала! Ты и не изменилась совсем, похорошела только. Волосы, как вижу, так и не красишь. Впрочем, так даже лучше… Хм, прикид у тебя ничего, плащ, сразу видно, качественный, сапоги модные....
Ирина с удивлением воззрилась на высокую брюнетку с раскрашенным лицом и желто-коричневыми глазами, неуловимо-знакомыми.
- Не узнаешь? Ада я, только теперь, как видишь, не рыжая, а черная. Пошли к скамейке, поговорим. Да не оборачивайся ты, за товаром есть кому присмотреть.… В школе так, наверное, и работаешь? Я ушла, не мое это дело. Сурков тоже сбежал в свой Уральск. Сорвался с середины учебного года, и трудовой книжкой попустился.… Садись…
Присели на скамейку у стены между бутиками. Черная Ада полезла в карман за сигаретами.
- Тебе не предлагаю, помню, что не куришь. Юрич? Женился, на учительнице, которую прислали на твое место.
- Я ее видела, помню, - перебила Ирина, - Мы с ней чем-то даже похожи, она потолще. Приехала с ребенком…
- Вот-вот, на ней. Что ж ты про Игоря не спрашиваешь? Исчез, почти сразу после твоего отъезда… Вернулся с женой, крашеной блондинкой. Уж ревнивая была! Он уроки ведет, она под окнами с коляской прогуливается, ждет его. Скандалили страшно, и разошлись, наконец. Сына и дочь она забрала с собой. Он запил. Возвращалась к нему, снова уехала.… Теперь он пьет по-черному, со Степанычем на пару. Смертники… Что смотришь страшными глазами? Так пить – долго не протянешь.… У тебя-то как дела?
Ирина коротко рассказала, что, действительно, работала в школе, до декретного отпуска. Родился сын, через два года – дочь. Сейчас сидит дома, с детьми…
- Помню, - Ада выпустила струю дыма перед собой, стряхнула пепел, и заметила Ирина, какими грязными, с облупившимся лаком стали ее когда-то ухоженные руки, - помню я, как Володя твой на тебя смотрел. Ждал тебя возле нашей школы, когда ты документы забирала. Ты шла, а он облокотился на перила и так на тебя глядел, как на меня – никто и никогда…
Она помолчала. Потом продолжила:
- Посмотрела я на вас, таких счастливых, и тоже замуж захотелось. Посватался молоденький, только с армии пришел, я и согласилась. Ему что только не гудели во все уши про меня, он не верил. Еще мне же, представляешь, – Ада хохотнула, - доказывал, что я - не такая! Только судьбу не обманешь…
Глаза Ады, потемневшие было, снова стали цвета разбавленного водой чая.
- Было четыре месяца беременности, ребенок умер во мне.… Когда удаляли – разложился уже.… Теперь у меня детей не будет, никогда.… От мужа я ушла сама. Не хочу, чтобы он из жалости со мной жил. Он бы меня не бросил, да у меня его жалость вот где сидит…
Она снова замолчала. Ирина сидела, как примерзла.
- Игорь-то, - в тусклом голосе Ады пробилась насмешка, - приходил ко мне, уже женатый. Только я его не приняла. И все из-за тебя. Он, как напьется, все о каком то письме ныл, что хотел тебе написать, да не смог…. Или написал, да не отправил…. У него знаешь сколько баб было? А к тебе побоялся подойти. Мы таких, как ты, чистеньких, не трогаем, - она подняла глаза, и пустотой пахнуло из них…
Ирина поднялась. Ада пробормотала вяло:
- Уходишь?.. Ну, прощай…
Ирина шла, не различая лиц, не видя дороги. Прошлое вернулось, но не светом и радостью, а накрыло черной волной, мраком Адиной души.
«Врет она все! – решила вдруг Ирина, и будто тяжесть сбросила с плеч, - Ничего она не знает! И про Игоря все придумала. О письме я ей говорила еще тогда, когда она у меня жила.… Да если даже все так, как она говорит – все равно ничего не понимает! Душа у него не пропащая, вон какой стих про бабку Улю написал… Он еще помирится с женой. У него же – дети. Разве можно развестись - с детьми? Невозможно…».