Корни

               

Часть первая.
Салтыковская ветвь моего рода.

Овдовел мой прадед, Никифор Грачев рано, где-то в 1890 году, оставшись с двумя детьми на руках. Дочери Акулине минуло девять, сыну Герасиму едва – едва пять. Куда мужику в деревне с двумя детьми малыми? Да с полным двором скотины? Взял в жены девицу Евфимию, лет пятнадцати от роду. Не от хорошей жизни, видно пошла она в люди с юных лет. Отец ее Спиридон, пил не просыхая. В семье еще четыре девки, мал мала меньше. А мужиков, опоры для семьи в тяжелой повседневной работе, нет. Выход один был – замуж. Брак был по нужде, неравный, но несчастливым его назвать спустя время нельзя. Были Никифор с Евфимией однофамильцами. В селе, насчитывавшему к той поре без четверти три века, грани между ветвями одного рода уже стерлись и родственные связи потерялись. В новой семье пришлось поднимать детей Никифора, оттого видно и совместных заимели поздно. Первая, Евдокия, родилась только в 1901 году, Ольга в 1906. Был еще Василий, утонувший в четырнадцатилетнем возрасте в Рябинкином пруду, спасая какого-то парнишку. Спас, ценой своей жизни, погибнув в водовороте. Помнил ли тот парень в жизни своей имя своего спасителя?
Легким было то время на смерти. От болезни, от мора, от войны, от несчастного случая.
Акулина, старшая дочь Никифора, (Акилина по православному) вышла опять таки за однофамильца, Никиту Грачева. Нарожавши детей, хотя и не так много по тем меркам, благополучно дожила до старости, воспитав их. Детей было трое: Никита, Иван и Евдокия. Последняя жила на Ряньзе, поддерживая очень тесные отношения со своими двоюродными сестрами по линии Герасима. Умерла она в 1970-х.
Никита, сын, женился на 14-15 летней сиротке Матроне. Было у них четыре сына: Василий, Иван, Кузьма и Михаил. Василий жил и умер в Салтыкове, работал пекарем. Иван и Михаил жили в Сасове. Кузьма жил и закончил путь свой в Лыткарино. Сватался когда-то к сестре моей Маше, но не сговорились. Мать моя, строгая в принципах, рассудила: по церковному уставу брак между троюродными братьями и сестрами не возможен.
Евфимья Спиридоновна Грачева в отличии от многих семей в подобных ситуациях смогла сохранить теплые родственные отношения с детьми Никифора, по сущности не родными ей, на протяжении всей жизни и передать их своим детям. Дочери  Герасима говорили:
-не родная она нам, а лучше родной!
 Может быть, оторванная от родного гнезда и отданная замуж в пятнадцать лет, по сути, еще ребенком, она нашла в новой семье больше тепла, чем дома. Тем более что Акулина, первенец Никифора, не так далеко отстала от нее по возрасту. У бабушки Евфимии было четыре сестры. Марфа Городницина жила в Студенце с детьми Анной и Ильей. Татьяна Таратынова в Агломазове замужем за священником отцом Стефаном, родив сыновей Владимира и Ивана. У Елены Филимоновой, жившей в конце Кутка перед самой железной дорогой, наши с отцом Вячеславом матери часто останавливались перед поездкой на поезде. Расстояние до станции было не близким, рассчитывать время приходилось с запасом, и передышка после десятикилометрового пути была очень кстати. Четвертая сестра жила в Москве, замуж не выходила и имя ее забыто.
Герасим же, возмужав, взял в жены Феодосию Тарханову, 1885 года рождения, свою одногодку. Родились в этом браке две дочери, Анна 1909 года рождения, и Евдокия, моя мать, 1915-го.
Герасим тяжело болел. В памяти мамы он отложился сидящим на кровати, в нарядной белой рубахе. Болезнь его выражалась в том, что на пальцах ног от костей отставала плоть. Уже с нашими дилетантскими медицинскими познаниями и потому, что по линии мамы почти все дети в какой то мере унаследовали сахарный диабет, можно стало предположить в этой болезни причину его смерти. Грачевых было несколько ветвей в селе, которые уже не роднились, что свидетельствует о древности фамилии в селе, насчитывающем к тому времени триста лет. За свою короткую жизнь пережил дед семь пожаров, которые были в деревне того времени из-за скученности хат настоящим бедствием. Могилы его никто из нас, включая мать, не знали. Как сама она отвечала на вопрос об этом, не поощрялось такое знание. Не поняла бы новая семья бабушки Федосьи. К тому же памятников в современном понятии в ту пору не было. Ставился на могиле деревянный безымянный крест и память жила в потомках, пока стоял он, и была в потомках сила поправить могилку. И вбирала в себя площадь сельского кладбища размером в полтора гектара население приписанных к Салтыковской церкви густонаселенных деревень на протяжении трех с половиной веков. Я помню, как на пасху мальчонкой стоял я среди поминающего народа, и какая то женщина искала шумно треугольный камень на месте могилы  своего родственника и ушла, не найдя. А я стоял почти на этом камне и постеснялся подсказать. Кладбище начало расти с 60-х годов, когда деревни начали вымирать, но появились памятники, требующие места. Уже с середины 90-х, восстановив связь с родиной, я всегда старался попасть на погост. Обходя могилы, разглядывая надписи на памятниках, словно читал страницы из недописанной книги своей жизни. Вспоминал бабку, которую никогда не видел. Деда Лихина, пережившего ее и лежащего одиноко в стороне. Скорбел о Толе Лушине и Шунькине Валерке, безвременно ушедших из жизни и по разным причинам. И вызывало любопытство изваяние  в рост неизвестной старой женщине, что было непривычным для сельского кладбища.
Бабушка Федосья была из семьи Тархановых. Род был башковитый. Отец ее держал мельницу на реке Черной. Оставшись с двумя детьми, вышла за Тихона Ильича Лихина на троих его детей. Дед Лихин был родом из Студенца. Собравшись жениться, нашел себе невесту по любви, но из небогатой семьи, планируя привести молодую к себе в дом. Этому воспротивился старший брат Андрей, желавший остаться в родительском доме полноценным и единовластным хозяином. Андрей и настоял, чтобы Тихон женился на девушке из семьи Шурупиных. Дед Тихон подчинился и пошел жить в примаки. То есть пришел жить в семью невесты, что в общественном мнении в то время было унизительным. Неизвестно, выдалась ли невеста красотой, но здоровья была хилого. Родив трех детей, (Петра 1908 г., Николая 1910 г, и Татьяну 1913) умерла.
 И свела судьба две обездоленных ею же семьи, Тихона и Федосьи, воедино. Тихон привел бабушку жить в дом своего тестя. И вот игра судьбы: Федосья, жившая, овдовев, в семье своего свекра как в родительском доме, пришла в новую семью как сноха, взамен умершей дочери! С собой взяла меньшую Евдокию, оставив Анну у Грачевых.
 Жили на горе между двух оврагов, так называемом мысу, разделяющих Раковку с Козловкой. Дом находился на краю оврага со стороны Козловки. Место было неудобное. Овраги глубокие, ручей внизу. Скотины было много. Коровы, телята, свиньи, овцы. И на всех надо было наносить из оврага воды, напоить. Занятием деда с соседскими мужиками по вечерам было « точить лясы», то есть проводить время в безделье. Они несли свое бремя тяжелого мужского труда, но поить, кормить, доить скотину было занятьем женским, бабьим, и лежало полностью на бабушкиных плечах. Здесь у них родилась в 1922 году Параскева, или тетя Паня, а в 1923 Акулина.
 В середине 20-х годов при образовании Жульевки переехали жить в нее, на Погаря. Шурупин дед помог построиться. Петр с Татьяной остались жить с дедушкой и бабушкой на мысу, получив фамилию Шурупиных. В Жульевке родились у них еще две дочери: Александра в 1926 году и Мария в 1929. Параскева была названа в честь матери Тихона, Мария в честь матери Феодосии.
В итоге на сборных пятерых детей родилось у них еще четыре дочери. Выросли все, разъехались тоже, кроме Шурупца, как звали в деревне старшего Петра. Дожили все до преклонных лет, кроме Николая Лихина, второго дедова сына. Мужик был умный, образованный, гордость отца. Жил в Таганроге и имел талант жениться на женщинах с голубой кровью, о чем в семье ходили легенды. Убило его током еще при жизни деда, что сильно на здоровье которого отразилось. Ездил дед пытаться отсудить оставшуюся после сына квартиру, что, кажется, так и не удалось.
Жизни легкой по тем временам ни у кого не было. В доме на три окна размещались все одиннадцать человек. Выручали печь, которая занимала третью часть хаты, да полати. Скотину, овец при окоте и телят зимой приводили в дом. Свинья поросилась тоже в доме. Дети спали на кровати, свинья с поросятами под ней и страху не было, что ребенка съесть может. А такое бывало. На время постов тяжело было с едой. Мать вспоминала, что больная сестра ее Паша плакала от голода, а молоко сливали в кадку. Не положено скоромное в пост. Это было не от жадности, так жили все.
Бабушка очень радовалась, когда я родился, и лихо плясала на моих крестинах. Умерла в январе 1954 года, сильно застудившись осенью в ноябре на копке картофеля. До него в колхозе очередь доходила в последнюю очередь, тем более что на своем огороде. Морозы были лютые, и положили бабку в чужую, свежевыкопанную могилу, лишь подкопав ее изнутри в сторону от недавно положенного гроба.  Дед по ее смерти, как было принято, сошелся для жизни с такой же одинокой бабкой, Марией Мешковой со Свеженькой из Веряевской родни, и умер в 64-м. Отношения его с братом Андреем, прожившим всю жизнь в Студенце и там же умершем, так и не наладились. Когда старшая сноха Аксинья попыталась упрекнуть его:
-вот ты не дружишь с братом!
Он с горечью ей ответил:
-а за что мне любить его? Андрей мне всю жизнь испортил. Выбранная мною невеста до сих пор жива и здорова, а мне придется в третий раз жениться.
Умер Тихон Ильич, скорее всего от сердечного приступа, жалуясь перед этим на боль в левой руке. И неожиданно упал с лавки.
Смерть деда я помню уже сознательно, поскольку учился в четвертом классе. Погаревсая детвора, подходя к школе, что-то оживленно обсуждала. При этом Колька Пиганов, изображая, как упал дед, сам свалился в снег. Будучи в здравии дед показывал зятю, Николаю Щербакову, мужу дочери Паши, могилу первой жены и завещая похоронить себя между ними на равном расстоянии от обоих. Что и было сделано.позже, уже в 70-е дочери поставили на могиле металлический памятник, благодаря которому могилка сохранилась обозначенной до сих пор. Могила же бабушки Федосьи сохранилась только для посвященных. Поскольку положена она была в чужую могилку, то позже туда еще похоронили кого-то из близких тех, первых. Потомки последнего захоронения, решив оформить ограду и памятник, желающих принять участие родственников со стороны Лихиных не нашли. Их уже не было рядом. У меня же в памяти стоит деревянный крест с остатками выцветшей фотографии. Воспоминания относятся к середине 60-х годов. Спустя много лет мы с братом выбрали возможность соединиться и навестить родные места, посетив и  близкие могилы. Отец Вячеслав также отслужил службу на кладбище. Для батюшки они были несколько большим, чем дедушка с бабушкой. Они формировали и утверждали в его сознании принципы православной веры. Бабушка учила молитве. Дед Тихон давал жизненные уроки. Когда юный Слава, начитавшись атеистической литературы, поспешил поделиться с ним впечатлениями, тот несколькими фразами расставил все на свои места, заключив в конце:
-Многие так начинали, да плохо кончили.
Было у деда Лихина еще две сестры Татьяна и Ксения. Татьяна, выйдя замуж за Игната Колесникова и живя долгие годы в Москве, приобрела манеры и привычки коренной москвички, выглядя и разговаривая как аристократка. Аксинья сошлась с Кузьмой Ивановичем Матвеевым, заведовавшим какой-то базой за Анаевым. У Кузьмы от первого брака был сын от первого брака Иван Матвеев, диктор всесоюзного радио. Отец Кузьмы, Иван Матвеев жил в Жульевке. В его доме жила тетя Нюра с сыном, сначала на квартире, а потом выкупив в 1950 году за три тысячи рублей.
Семья бабушки была классической по тем временам с точки зрения количества детей, с точки зрения сводных, точнее сборных семей. Надо отметить, что ее прожитая жизнь была благополучной. Конечно, она не получила беззаветной любви от первых детей деда, но не получила также неприязни. Дед Тихон воспринимался нами как настоящий дед, он и был таковым. С Калининской бородкой, сухощавый, не хватало только очков для интеллигентности, он любил меня и, приходя, рассказывал мне сказки.
Между детьми, в силу центробежных законов развития общества, отношения складывались на протяжении прожитой жизни также центробежно. Дедовы старшие прямые дети отдалились сразу по выходу в люди. Мы, их внуки, уже и не знали друг друга, поскольку не знакомились и не общались. Моя мать с ее однокровной сестрой тетей Нюрой  всю жизнь остались однокровными по отношениям, как между собой, так и детям передав своим ценность поддержания родства. Мои двоюродные сестры по линии теток, родных маме по ее матери, все были моими либо ровесниками, либо разница не превышала двух – трех лет. Все они собирались на лето в Жульевке. Располагались же всегда в основном у тети Нюры, которая была  гостеприимна и, поскольку жила одна, имела возможность разместить гостей. Ее единственный сын Слава, ставший впоследствии колоритнейшим и крепким по вере православным отцом Вячеславом, жил в Подмосковье. В деревне собственной ребятни почти не было, девчонок не было совсем, и приезд на лето ровесниц сестер был из года в год событием. Казалось тогда все вечным и неизменным. Но шло время, выросли мы, отгуляли дружно на своих свадьбах, своих детей женили уже врозь, и  с годами почти полностью отдалились.
Знание родни, и соблюдение родства было в генах обоих моих родителей, благодаря которым стало возможным собрать осколки того, чему посвящено мое повествование. Кто-то остался в детской памяти, кто-то запомнился по рассказам.
Родная сестра родного деда Герасима, для нас баба Дуня, запомнилась сухой и легкой на ногу женщиной. Родили ее Никифор с Евфимией, как уже упоминалось, поздно.. То ли первых детей хотели на ноги поставить, то ли Промысел Божий берег неокрепший организм молодой жены. Жила она на моей памяти в центре Козловки с древней к тому времени уже матерью, бабкой Евфимьей. У них квартировал зимой учась в школе двоюродный брат, сын тети Нюры. Занимался он радиолюбительством, что для того времени было очень неординарным занятием. И мудровал братишка над бабкой также неординарно. Соберет конструкцию из проводов и радиодеталей, какое–то подобие объемной паутины, положит на полати, и, отправляясь в школу, прикажет:
- Бабушка, не трогай, тут бомба, а то замкнешь контакт, она взорвется!
И сидит она, древняя, не дыша, до его возвращения.
Своим увлечением отец Вячеслав определил мне направление по жизни, поскольку по его примеру я увлекся радиолюбительством, поступив впоследствии в радиотехнический институт.
Дед Никишка умер примерно в 1935 году, болея, в возрасте семидесяти лет. Занимался на старости лет в своем саду, который и сторожил. Находился сад между Скочками и Козловкой, спускаясь к ручью. Там же большей частью прадед и лежал, и спал в шалаше, ища в болезни своей покоя.
Баба Дуня вышла замуж за Ивана Ивановича Потарыкина, был у которого родной брат Иван Иванович Потарыкин!!! У них родилось пять детей. Младшая, Александра, умерла во младенчестве, сына убили обокравшие его сарай грабители.
Дочери бабы Дуни, Дарья, Татьяна и Екатерина, осели в Лыткарино, у которых она доживала отпущенные ей годы сроком за девяносто лет.
Родня по бабушке Федосье, Тархановы, также жила на Козловке.
Было их, Тархановых девчат, четверо. Все песенные, напевные. Любили петь. Собрался Сергей Евдокимович Лалуев, крутовский парень, жениться. Подобрали невесту, поехали свататься. Подруги невесты пели. Среди них была и Лиза Тарханова. Услышав ее, жених, любитель попеть и всегда запевающий в компаниях, сказал отцу: не хочу жениться. И женился, какое то время спустя, на Лизе Тархановой. Сын их, Макар Лалуев, был почитаем в наших семьях. Музыкальный талант родителей в полной мере передался и ему. Мой отец рассказывал однажды моей тете Нюре:
-включили мы с Дусей ночью приемник, передают песню «степь да степь кругом». Ну, до чего хорошо поет, как Макар Лалуев!!!
 А пел наверное, Георгий Виноградов или Евгений Беляев. Но как обернул меткий на выражения отец! Не Макар пел как Беляев, а Беляев как Макар!!!
Макар, смолоду женившись на Марье, нажил двух дочерей, которых после развода поделили. То есть одна пошла жить с матерью, другая осталась с отцом. Со своей матерью, Лизой Тархановой, судьба объединила в смерти. Обоих сбило поездом.
Брат сестер, Николай Тарханов, погиб в конце войны, прячась от нее в непроходимых Барсучьих оврагах. Много было там их, не выдержавших испытания времени. Его ранили при облаве, и, тяжело раненого, привели в Салтыково. Стонал он, чувствуя смерть, просил пить. Солдат выбил кружку с водой у сердобольной женщины, протянувшей ее. Рассказ об этом передавался поколениями. Жена его, тетя Меланья, всю жизнь прожила единоличницей, то есть в колхоз не вступала. Поэтому не заработала себе пенсии, доживая жизнь на самообеспечении.
Тархановские гены подарили потомкам ум и любознательность. Мой двоюродный дядя Николай Николаевич Тарханов, сельский самородок, построил в селе своими руками ветряную мельницу, неоцененную еще современниками. Сыграла в нем кровь деда Василия, бабушкина отца, мельника. Одна беда, что замкнулась на нем фамилия родовая.
Какой то из генов подарил всем Тархановским потомкам острый, выдающийся подбородок. Даже мой Илья, собранный из папы, мамы, а в основном из своего деда Василия Полева, выпячивает его в минуты шалости и проказ.
Третья  сестра бабушки Федосьи, Ирина Назарова, жила на Топветке, умерла в Москве. И четвертая, Елена Тарханова, жила в Средней Азии, детей не имела.
Судьба дочерей Тихона и Федосьи сложилась также сообразно эпохе.
Александра, выйдя замуж, обосновалась с семьей в подмосковном Ступино, воспитав двух дочерей. В Ступино же жила старшая их совместная дочь, Прасковья, тетя Паня, красавица на фото стиля ретро. Детей не было. Муж, Николай Щербаков, энергичный и щеголеватый мужчина, умер относительно рано. Их приезды в деревню были праздниками и для меня. Дядя Николай мастерил мне то стрелы, которые летели при запуске так далеко, что их потом невозможно было найти. То учил делать водяную пушку, которая, установленная на костер, стреляла шумно, как настоящая. Молодым и энергичным он в памяти и остался.
Акулина уехала жить в Москву. Любила путешествовать и менять места жительства, закончив жизнь на исторической родине, то есть на Рязанщине, так и не дождавшись внуков.
Мария осела в Ермишинском районе, в селе Игошино. Ее дочери практически были моими сверстницами.
Богато генеалогическое древо моей мамы. Сохранить бы его, да потомкам передать.