Глава тринадцатая. ДЕНЬ ЗА ДНЕМ
Зима… День р-раз – и нет его. Вечера синие, бесконечные…. С утра в классах темно, свет горит до третьего урока… Техничка Петровна ругается – учителя начальных классов уже который раз своевольничают. Утром затапливают печи-голландки в коридоре дровами, приготовленными на вечер.
Клавдия Ивановна на вопли Петровны ответила строго:
- Вы, небось, дома печь два раза в сутки топите, а тут почему один? Печи за ночь остывают, в классах холодно. Дети в пальто сидят, изо рта пар идет. Не допустим, чтобы малыши мерзли!
- Мне-то что, - сбавила обороты Петровна, - мне дров не жалко! Только, думаете, легко кучи поленьев к печам натаскивать каждый день?!
- Ну, эту проблему мы решим, - подытожила Клавдия Ивановна, - на уроках труда с детьми дров наносим. По одному - два полена принесут - целая поленница будет в коридоре.
Дети из всех трех классов во время перемен сбиваются к печам. Сквозь щелки чуть приоткрытых дверец видно гудящее веселое пламя. Коридор от этих оживленных печек совсем другой. Если выключить свет, то по стенам скачут огненные блики. Дрова в печах постепенно превращаются в пышущие жаром дворцы и пещеры из оранжево-прозрачных кирпичей, и, наконец, от них остается груда рубиново-красных угольков.
С Ириной Витальевной который день что-то происходит. То она устало-понурая, то глаза блестят, щеки пылают.
- Ты, девочка, никак заболеть собралась? – заметила сегодня Клавдия Ивановна, - Только-только третья четверть началась. Не болей, одевайся теплее.
После уроков, укладывая пачки тетрадок в сумку, Галина Гавриловна, как бы мимоходом, спросила:
- После Нового года Игорек у тебя, что ли, ночевал? – и впилась глазами в Иринино лицо, пытаясь заметить следы замешательства.
- Ага, - Ирина подняла на нее спокойные глаза. Лицо Сомовой стало белым. Ирина не стала ее мучить, коротко рассказала, как было дело.
- Уф, и напугала ты меня! – перевела дух Галина Гавриловна, - Я и думаю, чтобы ты, да.… А Рената Гордеевна: «Факт – переспали, видела, как вошли вместе, как вышли – не видела…»…
Ирина, не дослушав, вышла на улицу. Поставила сумку в снег, чтобы надеть рукавицы. Сомова выскочила следом:
- Ты ж на каникулах зимних собиралась домой съездить.
- Гарцева не отпустила.
- Лютует… Ей, наверное, Рената тоже доложила…
- А, мне все равно, - обронила Ирина.
- А мне не все равно! - воодушевилась Сомова, - Я этой Ренате рот-то заткну, будет о тебе сплетни возить! А Юрича Зоя отпустила. Он в районную больницу ездил.
- Заболел что ли? – Ирина вскинула глаза.
- Зачем сразу – заболел…. Карту курортную оформлял. И куда он собрался в такую холодищу? Слышала, проверка фронтальная будет, из РУНО проверяющие приедут. Нервотрепка начнется…
Ирина и Галина Гавриловна разошлись в разные стороны. Ирина шагала по звенящей от мороза дороге, с которой забайкальские зимние ветра сдули большую часть снега, и думала о том, что Юрич в последнее время зачастил в начальную школу. То бруски принесет для уроков труда, то рейки для плакатов. Ирина знала, что ходит ради нее, но мысль эта сердце не грела.
А с Сурковым у него какая-то размолвка вышла, не приходит. Зато Игорь зачастил, едва ли не каждый вечер обитает за стенкой. Ведут с Рудольфом какие-то бесконечные разговоры. И, удивительно, с Сурковым что-то произошло, последнее время он стал как-то иначе, сочувственно поглядывать на Ирину.
«Он – как зеркало, - думалось Ирине, - Юрьевич, наверняка, из ревности наговаривал что-то на меня. Конечно, передал мои слова, что Сурков мне сразу не понравился. Сплетница деревенская.… Вызывал ко мне настороженность, неприязнь. Недаром, Сурков едва меня увидит – сразу в сени, и двери на крючок. Но вчера вообще, конец света…».
Вчера Сурков увидел, что Ирина возвращается из школы, но не скрылся за дощатой дверью, а стоял у своего крыльца, загребая ногой сыпучий снег, и очки его сверкали яростными солнечными зайчиками.
Дождался Ирину, и они, почти не глядя друг на друга, поговорили о грядущей фронтальной, о родительском собрании в среду. Явно что-то другое тяготило Рудольфа Борисовича, а он так и не решился сказать. Но первый лед отчуждения был растоплен.
И вечером, когда Сурков шагнул с улицы в синюю из теней ограду, а Ирина в это время вышла за дровами, разговор был продолжен.
- Ирина Витальевна, - сипловатый голос Рудольфа стал вовсе глухим, - тут Игорь Леонидович…
Сердечко Ирины дрогнуло и покатилось вниз…
- Так вот, - подобие кривой улыбки проявилось вдруг на лице Суркова, - говорит, что неловко ему перед вами. Напился, говорит, как свинья, ничего не помнит…
- Передайте ему, что был смирный, никого не обижал… Можно подумать, мы были как стеклышко.… Пусть не берет в голову…
И Сурков… смущенно улыбнулся. Скажи кому – не поверят.
Вечером, перед сном, Ирина поймала себя на мысли, что впервые с начала учебного года не воспринимает пространство за стеной как сгусток напряженности. Соседнее государство перестало быть враждебным, заключен мир. Ура.