Две тысячи первая женщина

 

Гоги нахадил меня в порожний винный чан, что стоит в моем саду.
– Хасан, – он тряс меня за пличо, – прасыпайся. К нам в аул приехаль масковский журналист.
– А, пашёль он… – я атбрасываль в сторану пустой бутилька от чача и перэварачивалься на другой бок.
– Журналист – дэвушка. Красывий… – добавляль Гоги.
– И что он хочит? – савсэм прасыпалься я и садилься на дно чана.
– Кто «он»?
– Журналист-дэвушка, – морщилься я. – Какой ты Гоги баран нэруский савсэм!
– Сам ты ишак! – сэрдилься Гоги. – будишь миня аскарблять, пахмиляцца нэ дам!
– Ладна, прасти, дарагой, – гавариль я и браль у него бутилька пива. – Так что он хочит?
– Кто «он»?
Мы нэмножька били друг другу морда, затем, атдышавшись, Гоги сказаль:
– Журналист ищэт чилавек, у каторый было больше два тысячи штук жэнсчин и хочет взять у него интервью. Ей сказали, что такой чилавэк живет в наш аул.
– Так пусть идет к дедушка Илларион, – зевал я. – Он чемпион мира в этот нэпрастой дело, а у меня тока два тысяча штук.
– Он бывший чемпион мира, – паправиль меня Гоги. – А что такое бывший чемпион мира? Это как чилавэк с очэнь балшой члэн, но каторый уже давно нэ стоит.
Иногда, как я уже гавариль, кагда мой друг трезвий, ему нэ аткажишь в глубокий филасофий.
– Так что придецца идти тэбэ, Хасан, – прерываль мои размышления Гоги.
Я вздыхаль, атряхиваль ат пыли свой пасхальный брюки и зыбкий паходка устрэмилься к гастинница, гдэ астанавилься масковский журналистка.

– Ну как? – спрашиваль Гоги, кагда я нэмножька усталый после интервью вернулься домой.
– Харашо, – атвичаль я. – Тэпэрь у миня тожи болшэ два тысяча жэнсчин. За адын летний сезон…