Колобок и все-все-все. Модный вариант

Влад Вол
                I. Колобок.


О, благословенные веси славянские...
О, благословенный люд деревенский, нонешний и зиждимый... Сравнится ли с простодушием твоим внове народившаяся дрозофила?


                ***


Жилисты руки, бесцветны очи, беззубы уста дрожащие, с укором и болью воздыхающие:
- Эх, грехи наши тяжкие…

Тропа к амбарам и сусекам известна, бита-перебита кривыми пыльными калошами, окроплена слезами не единожды. Ненавистная стезя…
Ан идёшь.
Спотыкаясь и стеная, проклиная себя за немощь.
Метёшь-скребёшь, скомкав в устах немой вопль отчаяния.
Обретённое - в дланях. Чтоб ни мучинки разгульным сивериком не унесло в дали бездонно-лазоревые на потеху гримасному Яриле…

Мука - пороша, простокваша - юшка, квашня - брение… 
Движения скупые, механические, не глядя - помнит десница!
Баское злато маслица туда же…
Печь ожидает, усмехаясь адово нутром чёрным, плюясь огнём и дымом куражась…
Рамы доселе двойные, запотевшие понизу - студёно на зорьке. Обжигает морозная роса ноги непослушные... Сквозит. Туточки и остывать…

Готов, поди-ко? Отдавай, печь...
Ах! Уронила! За мочку, за мочку, ну же! Горячо… Не терпит тонкая иссиня-прозрачная дряхлая кожа огня.
В кулак кол из угла... Колом к окну... Колом о бок… Колобок.

Доля...
Судьба…
Судьбинушка...
Своя она у всякого… Своя и у Колобка…
Глаза притворишь - дорога пыльная, зароды - истуканы бессловесные, лес зовёт на горизонте, шля вассалов навстречу…
Очнулся, помутилось, качнуло... С окна на лавку со стоном… С лавки на пол, уста потрескавшиеся от жара печного кривя…
Порог, сени, двор, дорога… Вот уже и житие мимо бегёт, пихая тебя вперёд…


                ***


Полинялый уже, серый навстречу. Уши прижаты, шерсть колтунами. Тяжко ему, боязно…
Но превозмогает себя, лебезит, очи потупив:
- Съем тебя. Прощай… Не мы решаем…

Всё? Вот и всё? А как же воды хрустальные, неиспитые? Как же закаты лазоревые, неувиданные?
- Не надо сейчас… Молю… Что взалкал, толкуй…

Трепещет акафист, на волюшку просится… Завсегда на Руси пели со стоном, с надрывом пели, в слезах купаясь:

                - Колобок я… Одинок я…
                Жизни тяжела страда...
                Из ниоткуда в никуда
                Погнала меня беда…
                Горемычна наша доля,
                Лебедой пропахла воля…

 
                ***


Вновь востры камни по ногам, вновь злобный ветер в очи, вновь суматоха птичья - идёт! Идёт!
Услышал… На пути, дебелый, злобой пыхая и оскалом щерясь:
- Пошто явился? Не ждал… Но покуда так вышло, не обессудь...

Эх, кручина наша великая! Рвётся из груди песней, души рвёт:

                - Колобок я… Одинок я…
                Сробили меня, шаля,
                Не хваля и не хуля...
                А внутрях она… Душа…
                Притаилась, не дыша,
                Неизбывностью страша… 


                ***


Позади многое, позади… И доброе, и поганое…
Как бы внять, что предписано? Как заглянуть наперёд скрозь страницу белу?
Не листается…
Да и бессмысленно - чиста бумага… Чиста, как небушко летнее, как жаворонка звон утренний…

Улыбка… Хитрая, с ухмылкой велми схожая…
Страх в главу, морозный пот по челу… Глас хрипит, дрожит, не слушается… А она, склоняясь:
- Что же не поёшь? Али презираешь? - вызверившись, в душу...

                - Колобок я… Жизнь моя,
                Как травиночка, хрупка…
                Может - тенью чёрной стать?
                На огне чело распять…

Лукавство её, красотой изуродованное - чёрными шрамами на сердце…
Заплакал бы, слёз нет… Иссушили слёзы солнышко жаркое до дорога пыльная…
Ещё ниже чело продувное клонится, голосом вкрадчивым:
- В очи мне воззрись, туда, на дно самое…

                - Колобок я… Лес густой
                Ближе с каждою верстой…
                Там любовь… Погибель там
                За беднягой по пятам…

Хруст...
Вкус…
Вкус чужой боли…
Вкус чужого страдания…
Наслаждаться им, рвать его, пить его, забыв про совестливость…

                Голодно нонче…



                II. Лиса и Журавль.

* Русская народная сказка в изложении какого-нибудь забугорного автора, например - Эда Макбейна.



- Какой только идиот придумал сделать нас напарниками? – Журавль приоткрыл окно патрульной машины и бросил нервно изжёванный окурок прямо на тротуар.
Лиса встряхнула рыжей шевелюрой, пожала плечами и чуть сильнее, чем надо, нажала на акселератор. Начальству виднее. Напарник должен быть и всё тут…

- Ты зря кипяти… - Лиса резко даванула на клаксон, в самый последний момент заметив какого-то абсурдного очкарика, совершенно бесстрашно переходившего улицу.  – Э, недоумок! Жур, раз уж так получилось, то… В общем – я приглашаю сегодня  тебя на ужин. Не опаздывай!


                ***


- Проходи… Выпьешь что-нибудь? - В иссиня-чёрном вечернем платье Лиса была неотразима. Пышно начёсанные огненно-рыжие волосы струились по открытым плечам ниспадающим пламенем. Чуть прищуренные зелёные глаза выглядели ещё хитрее и соблазнительнее, чем обычно.
- Не откажусь… - Журавль с интересом осматривал гостиную, обставленную явно в восточном стиле. Заметив своё отражение в зеркале, он торопливо поправил галстук и чуть заметным движением распушил усы, которые, кстати, имели абсолютное практическое назначение – они отвлекали внимание собеседника от длинного французского носа.

Лиса уже держала в руках красивый высокий фужер. Красное вино выглядело необычно, но… «Возможно – это особенности освещения…» - подумал Журавль, благодарно кивнул, взял фужер в руку и остолбенел, пару раз шмыгнув носом. В доме пахло чем-то очень и очень знакомым, но чем?

- Что-то не так? - во взгляде Лисы промелькнула тревога.
- Да нет, показалось…  - Журавль улыбнулся и поднял фужер. – А ты не выпьешь со мной?
- Нет, - весело засмеялась Лиса, запрокинув голову, – я потом. Это для мужчин…

- Ну вот… Угощайся. Готовила всё я!
Жаркое было прелестно. Его необычный вкус, обилие оригинальных специй и соусов, а также чересчур крепкое вино странного цвета постепенно привели Журавля в достойное расположение духа.

- Спасибо, - откинувшись на спинку стула, Журавль вытер губы салфеткой, – достаточно вкусно. Где ты научилась так готовить?
- Во Вьетнаме.

Журавля словно ударили бейсбольной битой в лицо. Так вот откуда этот запах! Перед глазами пронеслись жаркие цветы напалмовых бомб, падающий «Фантом», клетка в заброшенном вьетконговском лагере. Целый год! Целый год его держали в плену эти узкоглазые… Стоп! Озарённый страшной догадкой, Журавль медленно перевёл взгляд на стол.
- Так это…
- Это «маленький тигр». – Лиса обсасывала очередную косточку.
- Кошка? – Журавль почувствовал комок, подкатывающийся к горлу.
- Да… - приветливо улыбнулась Лиса. – Понравилось?
- А это…
- Угумс, рисовая водка с кровью змеи… Подожди немного, будут ещё деликатесы. Полевая крыса. Пальчики оближешь…
Уронив на пол платок, Журавль вскочил из-за стола, изо всех сил пытаясь сдержать накативший девятый вал тошноты. Тщетно…

- Прости, - Журавль неловко топтался в дверях, смущённо рассматривая свои же ботинки, – Я так виноват… Я хотел бы… Я хотел бы пригласить тебя к себе в гости. Завтра.
- Хорошо… - просто ответила Лиса.
- Ты придёшь?
- Конечно.


                ***

 
- Открыто! – раздалось из дома.
Лиса толкнула дверь и решительно вошла. Дым… Откуда здесь столько дыма?
- Эй! – крикнула Лиса, задыхаясь. – Эй!

Прямо перед ней из дыма возник несколько помятый Журавль в расстёгнутой пижаме и забубнил, наклонившись к гостье и заикаясь:
- Ты прости, Лисанька… Ик! Сырный пирог, как у моей мамы, не у-удался… Но есть виски. Много виски…
«Да он пьян!» - возмущённо подумала Лиса, отшатнувшись.
- Вонючие ж-желтомордые не выходят из головы… Пойдём сразу в спальню… - Журавля качнуло, но он устоял. Более того – он умудрился ущипнуть Лису за спину. Почти за спину…

Лиса давно не била никого по щекам. По крайней мере – с тех пор, как стала служить в полиции… Наверное поэтому удар получился чуть сильней, чем следовало. Журавль с жутким грохотом исчез в дыму. Наверное – он опрокинул праздничный стол. Или диван. Какая разница? Думать об этом Лисе было некогда. Она, задрав юбку, во всю прыть неслась к дороге, вытянув руку и крича «Такси! Такси!»

С тех пор и дружба у Лисы с Журавлем врозь.



                III. Горшок.

* Русская народная сказочная драма в нескольких сценах.



Действующие лица:

Дед – щуплый мужичок абсолютно неопределённых лет в драной телогрейке с торчащими местами клоками ваты. Крайне ленивый и хитрый тип. Разговаривает ехидным тенорком, постоянно позёвывая и почёсываясь.

Бабка – дородная женщина с грудью неописуемого обхвата. Одета в несметное количество юбок и кофт разнообразных моделей и цветов, причём – каждая следующая обязательно торчит из-под предыдущей, отчего создаётся полное ощущение мутированного капустного кочана. На голове платок.  Говорит предельно низким женским голосом, иногда, чисто по застарелой базарной привычке, срываясь на визг.

Деревенские бабы №№ 1-33 – крикливые, вездесущие и бойкие создания, как правило - женского рода, непонятного характера и загадочного возраста. За юбки подавляющей части баб крепко держатся сопливые чумазые пацанята, являясь уже неотъемлемой частью тех самых юбок. 

Поп – представительный, пузатый мужчина средних лет, один вид которого навевает спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и лёгкую сонливость. Голос низкий, бархатный. Матерные слова звучат особенно сочно.



Сцена первая. 
Вечер. Деревенская хата. Мрачная горница. Керосиновая лампа. Дед с бабкой доедают кашу из закопчённого горшка.

Бабка, облизывая ложку:
- Ах, на славу вышла кашка!
Ну не дом, а - полна чашка…
Дед, куда? С тебя должок –
Ты должон помыть горшок!

Дед (торопливо залезая на печь):
- Шибко заявленье смело…
Мыть горшки – мужицко ль дело?
Вновь дерзишь ты на ночь мне?
Повезло – я сыт вполне…
Мой сама!

Бабка (решительно кладя ложку):
- Не, я не буду,
Я сварила каши груду!

Дед (с печи, ехидно):
- «Я сварила»… Хитро ль дело?
Да она сама допрела!
Мой, сказал!

Бабка (укладываясь на скамью):
- Дурак, отстань!
Нет! Тирань ты, не тирань…

Дед (свешивая голову с печи):
- Бунтовать? А может – спор?
Ну-у… Заключим договор…
Так! Кто завтра первым встанет,
Тот пускай горшок и драит…

Бабка (заинтересованно):
- Говорить ишшо низзя,
Кто молчит – тот и ферзя!
Как, согласен, старый хрыч?

Дед (засыпая):
- Готовь, кулёма, магарыч…



Сцена вторая.
Раннее утро. Деревенская околица. Женщины провожают коров в стадо.

Деревенская баба № 1 (озабоченно):
- Что ж Прасковьи не видать?
Захворала, стара б… ?
Али с дедом вдруг любовь?
Заиграла, типа, кровь…

Деревенская баба № 2 (заинтересованно):
- Вон изба её… Зайдём?
Поглядим на тот дурдом…



Сцена третья.
Утро. Деревенская хата. Мрачная горница. Догорающе-чадящая керосиновая лампа. На печи покряхтывает дед. На лавке без движения лежит бабка. Осторожно, озираясь, крадутся две любознательные деревенские бабы.

Деревенская баба № 2 (удивлённо):
- Ты смотри, открыта дверь…
Ну и где они теперь?
Ой… На лавке… Померла?
Ах! Намедни ж в долг брала…

Деревенская баба № 1 (деловито):
- Нет… Глядит во все глаза…
Может – стукнула гроза?
Глянь… На печке дед шуршит…
Аль постиг их всех артрит?

Деревенская баба № 2 (решительно):
- Надо нам подмогу звать,
Век удоя не видать…
Ты – за бабами бегом,
Я же в церкву… За попом…



Сцена четвёртая.
Те же, плюс деревенские бабы №№ 3-33 и поп. Бабы тихонько причитают в углу, застенчиво сморкаясь в платочки.

Деревенская баба № 1 (тараторя, рассказывает попу):
- Можь – кто порчу напустил,
Может – дед её побил…
Можь – прихлопнул их понос…
Нерешаемый вопрос...

Поп (вставая на табуретку и заглядывая на печь):
- Эй, Кузьмич, пошто молчишь?
Глаз открыт… Похоже – бдишь…
Аль обижен на весь свет?
Аль дырявым стал бюджет?
Ты смотри… Молчит… Как нет…
Может – это диабет?

Поп (пожимая плечами, слезая с табуретки и наклоняясь над лежащей бабкой):
- Эй, Прасковья, твою мать…
Полдень скоро… Может – встать?
Может – ноги отказали?
Иль досталась ты печали?

Поп (выпрямляясь и поворачиваясь к бабам):
- Это жуткий прецедент,
Как сказал бы президент…
Надо с ними посидеть,
Последить… Пол подтереть…
Кто останется сиделкой?
Кто хоть раз работал с грелкой?

Деревенская баба № 2 (указывая рукой в сторону остальных баб):
- Пелагея пусть сидит…
Дома пусто, боров сыт…
Всё равно ей делать неча…

Из толпы баб (возмущённо):
- Не могу! Сегодня встреча!

Деревенская баба № 2 (опять указывая рукой в сторону остальных баб):
- Али Клавдия пускай
Им готовит суп и чай…

Из толпы баб (хитро):
- Я сготовлю… Может быть...
Только будет кто платить?

Поп (оглядываясь по сторонам):
- Что? Зарплату подавай?
Это… Не перегибай!
Вон… Зипун с крючка сними
Да сиди… В окно гляди…
Незавидный он, зипун…
Что ж... Бери ишо шушун…

Бабка (неожиданно резво вскакивает с лавки, подходит к попу, руки в боки):
- Это что за мода, дядь -
Добро чужое раздавать?
«Незавидный он»… А ну!
Прочь пошли по одному!

Дед (спуская ноги с печи и почёсывая ими одна об другую):
- Что ж, гони-ка магарыч!
И горшок помой, не хнычь!

Немая сцена.
Посередине избы бабка с руками в бока, изумлённый поп, защищающийся от неё крестом, неистово крестящиеся бабы №№ 1 и 2, зевающий сидя на печи дед, остальные бабы, прочно застрявшие в дверях…

Занавес!
Бурные продолжительные аплодисменты...