Анна Семеновна стояла посреди комнаты и напряженно думала, зачем она сюда пришла, но так ничего не вспомнив, плюнула в сердцах – «Склероз, проклятый! » и вернулась на кухню. В большой трехкомнатной квартире Анна Семеновна с недавних пор жила одна. Дети и внуки разбежались по своим углам, а муж год назад представился, пережив своих друзей-одногодков на целых двадцать лет.
Шел девятый час. Можно было бы оставить этот ужин врагу, но Анна Семеновна решила, все-таки, поесть. На голодный желудок ей снились нехорошие сны. Она включила конфорку, поставила сковороду, на минуту задумалась: с чем же ей поджарить яичницу, с салом или с колбасой? Остановилась на сале и порезав его большими кусками бросила на разогретую сковородку. Сало приятно зашкворчало, съежилось, словно живое, покрылось золотистой корочкой. Анна Семеновна разбила два яйца, подумав секунду, разбила еще одно, сверху посыпала укропчиком, полюбовалась на произведенный шедевр и опять задумалась, решая новую задачу: выложить всю эту красоту на тарелку или есть прямо со сковороды? Через минуту сковорода обосновалась на столе, и женщина принялась за еду. У них в семье всегда ели много, как говориться, от пуза, деликатесами не баловались, ели все подряд, без разбору, фигуру не блюли. Вот и наела себе болячку – диабетом зовется. Неприятная, надо сказать зараза! Есть и пить хочется постоянно, а как поешь, так этот проклятый прямо изо рта у тебя все выхватывает, и опять под ложечкой сосет. А врачи: то – нельзя, се – нельзя, а что можно то? Хоть так, хоть сяк, все равно есть хочется. Сама – то Анна Семеновна всю свою жизнь фельдшером проработала в детской поликлинике, так ведь и дети от этой болезни страдают, не приведи Господь! Доев последний кусочек, она удовлетворенно вздохнула и вдруг вспомнила, зачем шла в комнату. А хотела она позвонить своей подружке Валентине, завтра будет двадцать лет, как схоронила она своего Николая.
Со своим мужем Василием Анна Семеновна прожила почти пятьдесят годков. Худо ли, бедно, но нажили двоих детей, внуков и правнуков, по - всякому было, плохое и хорошее, а вспоминать всю оставшуюся жизнь она будет последние десять лет. Василий и в молодости то не отличался большой щедростью, скуповат был, надо сказать. Любую копейку с большим трудом от себя отрывал, а под старость эта его жадность в настоящее скупердяйство переродилась. Ладно бы он ей, что жалел, так нет, на себе самом экспериментировал: наварит себе баланды, прям как в сказке, кашу из топора, и на неделю, а прокиснет, перекипятит и съест. Что, говорит, добру пропадать? Она ему: пусть уж лучше желудок твой пострадает. Жалко ей было на него смотреть, муторно. Ну, что с людьми старость наша проклятая делает. Разве ж так должны они были коротать свои последние годы, прятать друг от друга кусок колбасы, готовить пищу в разных котлах, экономить каждую копейку, откладывая на черный день. Да, может ли какой другой день быть чернее того, который они прожили без любви?
Неужели за всю свою долгую и нелегкую жизнь она заслужили и заработали только эти склероз с диабетом, да еще старческий маразм в придачу? Должны же быть, хоть какие ни будь, компенсации? Дети и внуки, скажите, вы, любуйтесь, да радуйтесь. Было бы только чему?
Сын, вот, женился в третий раз, да все никак не везет мужику. То ли бабы все сплошь стервы, то ли сынок ее полный лопух и простофиля? Обидно ей за него. А дочка, хоть и раз всего замужем была, двоих сынов нажила, а что она от этой семейной жизни то видела кроме слез. Намучилась, на две жизни хватит. Пока жив был, копейки от него не видела, а умер по пьяни, так государство его детям платить стало. Вот государство у них вместо отца и было. Детей одна подняла, а теперь внуков от непутевых сынков доращивает.
Анна Семеновна стала убирать со стола и нечаянно опрокинула солонку. Она потрогала загрубевшими пальцами кучку серой крупитчатой соли и вдруг заплакала, тихо и жалобно, как малое дитя. Слезы текли по ее дряблым щекам и падали в соль, оставляя на ней темные пятна. Опять этот склероз проклятый! Минуту назад забыла, что сделать хотела, а теперь вот, гляди, в такую даль ее перенес.
Шла война. Семья поволжских немцев, сосланная в далекую холодную Сибирь, снимала угол в крестьянском доме. Перебивались с хлеба на воду. Глава семейства отрабатывал свой срок на лесоповале, дома бывал не часто, а когда и бывал, то лежал часами на топчане. Тяжелая, изнуряющая работа вконец подорвала его и без того слабое здоровье. Мать хлопотала возле него и прятала под платком слезы от детей. Рано повзрослевшие, Аня с сестрой все понимали: будет еще хуже. Однажды отец ушел, но назад не вернулся. Аня его таким и запомнила – уходящим. Мать смотрела на сгорбленную в рваной телогрейке спину отца с таким неистовым отчаянием, будто понимала, что не дождется.
Когда приходил отец, то на столе появлялся хлеб, сахар, крупа и было весело, а этот день был пустым и грустным. Анна Семеновна даже сейчас ощущала ту пронзительную тоску, которая своей паутиной обволакивала все внутри и не давала дышать. Отец не пришел, а без него не стало и хлеба. На столе, в полном одиночестве, стояла солонка. Мать взяла ее в руки, прижала к груди, а потом со всего маху высыпала соль на стол. « Вот, вам! Ешьте, ешьте! « - Кричала она истошно. Девчонки, как испуганные воробышки, прижавшись друг к другу, таращили на мать глаза, но не плакали. Маленькая Леночка потянулась к грязно – серой кучке, взяла щепотку соли и попробовала на язык и тут же со слезами выплюнула обратно. Аня же с тревогой следила глазами за матерью. Она не узнавала ее, всегда такую добрую и ласковую, а теперь же в отчаянии и гневе она ее пугала. А мать все повторяла и повторяла: Что же будет? Что же будет? Эти слова, словно маятником от часов, больно били по голове.
Всего через два месяца мать скончалась от лихорадки. Анна Семеновна отчетливо помнила, что у гроба матери она не плакала. Слезы застряли у нее где-то внутри, между животом и сердцем. Там было так горячо и больно, что хотелось закричать, но она терпела, сжав зубы, и только гладила по голове рыдающую сестренку.
Такую же боль Анна Семеновна почувствовала и сейчас. Возле самого сердца стало тревожно и горячо, как тогда.
Телефонный звонок, громкий и настойчивый отвлек ее от грустных воспоминаний. Звонил сын и обещал, что в выходные обязательно будет у нее. – Вот и ладно. Даст Бог, свидимся…