- Что ж ты всегда одну и ту же книгу берешь? - укоризненно выговаривает мне полногабаритная усатая дама-библиотекарь.
Она безвылазно сидит на своем троне в центре читального зала и настороженно разглядывает посетителей. Ее рубенсовские формы свисают с обеих сторон стула и я каждый раз боюсь, что стул под ней рассыплется как карточный домик и вся эта солидная масса окажется на полу.
- Да нет, это разные! Просто писатель один и тот же - Куприн, - робко объясняю я.
- А, "Белый пудель", - понимающе кивает библиотекарша. - Это теперь в школе учат?
- Нет, не в школе, - в моем голосе прорезаются нотки гордого достоинства. - Я учусь в музучилище! - и зачем-то вытаскиваю из кармана профсоюзный билет.
- У тебя, наверное, других дел нет? Ты каждый день сюда приходишь! - с плохо скрытым презрением выдавливает она.
Мне очень хочется ответить что-то очень умное, но, как обычно, все умное посещает меня значительно позже, когда "все поезда уже ушли".
С очередным томиком Куприна усаживаюсь у окна, чтобы видеть море. Не знаю, что должен испытывать человек у врат рая, но уверена, что именно то, что я чувствую сейчас. И расставаться с этим ощущением "предвкушения удовольствия от чтения" не хочется.
"Гранатовый браслет" читаю я и осторожно разглаживаю страницу рукой.
"В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили
отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного
моря"..........
Смотрю в окно, как будто хочу удостовериться, что тут, у нас, то же самое Черное море. И тот же дождь.
--------
"Налетел легкий ветер и, точно сочувствуя ей, зашелестел
листьями. Острее запахли звезды табака... И в это время удивительная
музыка..... "
Замираю - все так ясно, понятно и в то же время щемяще больно, как будто где-то внутри тронули едва заметную ниточку, ведущую к колокольчику и он чуть слышно зазвенел и застонал.
Бросаю взгляд в приоткрытое окно, глубоко вдыхаю запах моря и опять заныриваю, в приближающийся к концу, рассказ - к страдающему телеграфисту, к прелестной княгине Вере и все это мне кажется диковинной сказкой с печальным концом. Вроде бы я не верю в реальность этой истории, но что-то внутри зажимается, застывший ком в горле не дает вздохнуть и в глазах что-то пощипывает.
Мелкий унылый дождь висит в воздухе серой вуалью. Влажный воздух наполнен сладковатыми запахами южных цветов, с легкой примесью дымка. Все как будто застыло, но неожиданный порыв ветра бьет в лицо настолько сильным духом моря, что губы, как после слез, покрываются легкой соленой пленкой.
Я медленно бреду домой, прокручиваю прочитанное и поражаюсь силе как будто бы совсем обычных слов! Слова - они как музыкальные звуки, они как цвета в калейдоскопе - некоторые яркие, резкие, броские, а другие - прозрачные, нежные. И узоры получаются разные, но если правильно сложить... . Тогда и получится именно так - красиво и грустно! ....
Все очень просто. Осталось только правильно сложить....
У самой входной двери квартиры натыкаюсь на вскрикивающую соседку - тетю Любу. Она воинственно размахивает большущей линейкой.
- Тетя Люба, что случилось? - пугаюсь я.
- Посмотри какой ужас там, на стене! Там сидит скорпион!
Я страшно боюсь скорпионов, но сейчас чувствую себя тетилюбиным воином-освободителем и решительно (с виду), но на дрожащих от страха ногах, направляюсь к стене. Страдающий книжный герой Куприна куда-то растворился перед грозящей опасностью.
-Линейку! - деловито и отрывисто бросаю я. (Если бы я была хирургом, то наверняка так бы потребовала скальпель!)
Вибрирующей от напряжения рукой осторожно трогаю страшное животное - оно подергалось на стенке и мирно приняло прежнюю позу - просто обрывок веревочки зацепился за гвоздь.
- Ложная тревога! Это просто кусок веревки, - небрежно объявляю я и деловито возвращаю линейку.
(А сама-то я рада до смерти, что никакой это не скорпион!)
- ДАринка! - кричит тетя Люба. - Можешь выходить, это вовсе не скорпион!
И что-то добавляет по-армянски.
Дверь в ванную комнату осторожно приоткрывается и из нее опасливо выходит немолодая женщина. На ней фланелевый цветастый халат, шерстяные носки и огромные домашние шлепанцы-бахилы.
- ДАринка! - с ударением на первом слоге говорит тетя Люба. - Смотри, это наша Лиля. А это моя сестра, она приехала из Ленинакана.
Даринку я вижу впервые - хотя с бурно разветвленной тетилюбиной родней я давно уже хорошо знакома.
- Чем-то ты, девочка, расстроена? - спрашивает тетя Люба.
- Ой, тетя Люба! Я такую книжку сейчас прочла-а-а! - выплескиваю я и чувствую как дрожит голос. - "Гранатовый браслет"!
- Ва-а-а-а! - понимающе тянет тетя Люба. -Ты что, тоже так хочешь? - то ли вопросительно, то ли утвердительно спрашивает она.
- Да нет! Что вы! Такая ужасная история - и вроде бы не верю, а так трогает! Красиво и грустно! Как музыка! - выдаю я придуманное определение.
- Вай, Люба, Лилик-джан, ви о чем говорите? Гранат - это который кушаль, да? - удивляется Даринка.
- Нет, Даринка, это такой красный камень.
- Даже иногда зеленый бывает! - вставляю я.
- Все равно - красний, зелений - это все дешевий. Бриллиант - вот красивий настоящи камень. И браслет нужно покупать золотой, с харощими бриллиантами.
- Это книга так называется, "Гранатовый браслет" - осторожно говорю я. - Очень грустная.
- Ва! Так это же кто-то придумаль, это неправда совсем.
- Это про любовь, - с улыбкой поясняет тетя Люба.
- Любовь? - удивленно протягивает Даринка. - Ха! Это, джаник, только в книжках так пишут. И кто пишет, тот деньги за это получает, а ты и повериль! - вразумляет меня Даринка. - Ты, джаник, не расстраивайся, а лучше хорошо кушай. Смотри, какой ты худой на тела! - и она горестно качает головой.
-Это у меня такая конституция, - вяло отбиваюсь я.
- Коституций - это кто-о? Ах, жалько, что ти не видель мой дочь! - закивала она головой как китайский болванчик - из стороны в сторону. - Ах Шушаник, мой Шушаник! Такой польний, такой карасивий! И никакой любовь ей не нужен! В 16 лет 85 килограммов весиль!
- Сколько? - поражаюсь я. - Сколько? (Я со своими 40 с небольшим кажусь себе жалким суповым набором!).
- 85, - благоговейно выговаривает Даринка. И продолжает распевать: - А какой польний, какой карасивий! Сматры сюда!
И она вынимает фотокарточку.
Мне совсем не хочется разглядывать все эти килограммы, центнеры и прочие прелести Даринкиной дочери, но она цепко держит меня за руку и не дает улизнуть
"Польний и карасивий" объект сфотографирован в минуту глубоких девичих раздумий - локти упираются в стол и подбородок картинно уложен на сложенные пухлые руки. Большие, чуть навыкате, глаза выражают безграничную самовлюбленность и самодовольство.
- Да, красивая, - выдавливаю я из себя. - А рост у нее какой?
- Рост? Люба-джан, - обращается она к тете Любе. - Это что?
Люба что-то объясняет ей по-армянски.
Даринка оглядывает меня и неуверенно говорит:
- Не такой она маленький как ти, но целий метр и еще половинка имеет!
И уже твердо резюмирует:
И муж она имеет, и ребенок, и никакой любовь ей не нужен! Вот так!
Я смотрю на фотографию, на эту довольную собой и жизнью барышню и мне до слез обидно за княгиню Веру, за ее благородного мужа, но больше всего за такого необыкновенного Желткова с его неразделенной любовью.
Фотографию барышни я кладу на стол и глядя в ее застывшие глаза мстительно думаю: А вот в тебя бы Желтков ни за что бы не влюбился! Зуб даю!