Не изменившийся со времён Ленинграда вид с Тучкова моста.
До посещения выступления в Концертном зале у Финляндского я представлял себе её как поэтессу- кулинара. Восхищалась и любила жена, а я пошёл на концерт чтобы сделать жене приятное.
На самом же концерте мне сразу стало интересно. Лариса Рубальская рассказала в частности об одном нюансе своей биографии. В её школьной характеристике было написано: «…способности средние. Для поступления в Высшее Учебное заведение не рекомендуется.» Тут-то я снова, в который уже раз, подумал и про свою школьную характеристику. И если в отношении любимой народом известной поэтессы абсурдность такого биографического факта очевидна, то для того, чтобы сделать вас своими союзниками, мне придётся сперва кое-что о себе рассказать.
Мама моя, учительница математики и физики в старших классах, говорила, что я был самым способным её учеником. Летом 1963-го года папа возил меня в Ленинград, где я успешно сдал экзамен-собеседование в только что организованную физико-математическую школу-интернат №45 при Лен.Гос.Университете, который, кстати, был тогда в городе единственный (остальные высшие учебные заведения назывались институтами). Одарённых детей в ФМШ №45 собирали со всего Северо-Запада Союза.
В силу организационных трудностей занятия в интернате начались только 15-го октября, но я в том учебном году времени зря уже не терял, а весь сентябрь и половину октября ездил из Сиверской в Гатчино в математическую спецшколу.
Так что в новой школе-интернате однажды единственным из класса получил зачёт по математике "автоматом". Не один раз был и капитаном команды КВН нашего 9В класса.
А в конце зимы я заболел воспалением лёгких и на сорок дней слёг в больницу.
***
А ребят всё нет и нет.
Написал я им письмо.
Не пришёл ко мне ответ.
Не стучат ко мне в окно.
Не кричат: - Как жизнь, дружище?
Значит, просто нет.
Настоящих, тех, что сыщешь
Два на целый Свет!
***
Мама и папа меня навещали, заглядывали в окно бокса (я лежал на первом этаже).
Папа привёз американский переводной учебник физики авторов Эллиотта и Уилкокса.
С тех пор я полюбил физику. Были у меня и другие нужные книжки. Да и ребята с девочками, хотя и с запозданием, но наконец меня навестили. А когда в начале мая я в интернат из больницы вернулся, то сумел догнать класс, да ещё и отличником в тот год стал.
Тогда ещё не было таких чудес Света, как контактные линзы или лазерная коррекция зрения. Да по существу и самих лазеров тоже. Их ещё учёным предстояло изобретать и получать за это всякие там Нобелевские премии…
Зато узнав о новом методе лечения близорукости врачей и супругов Утехиных, папа мой
привёз меня на Моховую улицу, где, обследовав моё зрение, врачи выписали мне очки.
Кроме обыкновенных очков «для дали» ещё и «сферопризматические», только что ими изобретённые, которые я должен был одевать на уроках. Внушение о необходимости носить очки постоянно получил от врачей строгое. Ведь речь шла о возможном излечении от близорукости!
***
Печальные глаза,
Я всё про вас узнал:
Вам лучше за стеклом
Очков.
Случайная слеза
Окутала глаза
Теперь уже не надо
Слов.
А мне глаза в ответ:
Железный человек,
От наших слёз
Не за-ржа-вей!
Ты сочинил куплет,
Но толку в этом нет.
Напрасно наших слёз
Не лей!
Холодный мокрый дождь.
Ты больше не придёшь.
Не хочешь ты меня
Встре-чать.
Весёленький мотив.
В очках я не красив,
Но мне на это
На-пле-вать!
***
И хотя на самом деле никакой любимой у меня тогда ещё не было, но ощущения были жутко грустные.
В начале сентября стало также известно, что грядёт школьная реформа и в недалёком будущем обучение в средней школе снова станет десятилетним. Планировалось, что наш выпуск будет последним, кто проучится в школе одиннадцать лет. Так оно и было по всему Союзу. Но не у нас в ФМШ №45.
Я сочинил, а Максимов Олег своим красивым почерком переписал. Подписались за небольшим исключением все парни и девочки нашего класса. Заявление на имя ректора ЛГУ мы вручили на перемене Марку Ивановичу Башмакову, куратору нашей школы от Университета. В заявлении говорилось, что если нашему выпуску (10-м классам) не разрешат закончить школу летом следующего года, то мы будем в массовом порядке возвращаться в те школы, из которых сюда прибыли, и сдавать там экзамены на Аттестат Зрелости экстерном.
Марк Иванович заявление наше взял со словами:
- Вопрос сейчас решается.
И летом следующего года мы действительно, ровно на год раньше чем в целом по стране, получили возможность поступать в ВУЗы. Одновременно с ребятами, что были на год старше нас и учились в школе одиннадцать лет.
При чтении своей школьной характеристики, рукописном листке с печатью школы и единственной подписью классной руководительницы Валентины Петровны, я был ошеломлён двумя фразами.
В первой утверждалось что-то о несоответствии моих внутреннего и внешнего миров. Точной формулировки не помню. Зато запомнил вторую фразу: «Авторитетом в классе не пользуется». И хотя мозг подсказывал, что не пользоваться и не иметь не одно и то же, но удар оказался что называется «ниже пояса» и я даже сперва не решился нести
документы в Университет, как сделали большинство ребят из нашего класса. А отнёс их в институт связи им. Бонч-Бруевича. Спустя пару недель, уже успокоившись, я забрал документы из «Бонча» и отнёс их в приёмную комиссию Физфака в Здание Двенадцати Коллегий.
- А Вы знаете, что с такой характеристикой мы можем и не взять у Вас документы? – спросили меня там.
- Решайте сами – ответил я.
Решили нормально. И вообще далее всё было нормально. И поступление в ЛГУ, и учёба, и защита Диплома, которую отметил сам академик Фриш. Да и вообще нескучная и успешная-таки жизнь. Но время от времени становится снова интересно отгадать эту загадку: откуда взялись те две негативные фразы в моей школьной характеристике?
Чем я мог «насолить» нашей классной? Тем, что изучал не английский, который она преподавала, а немецкий? Абсурд! Тем, что в часы самоподготовки иногда ездил в Публичную Библиотеку им. Салтыкова-Щедрина? Так ни одного замечания сделано мне по этому поводу не было…
И вот недавно, пару лет назад, из переписки с одним из одноклассников, я узнал, что характеристики тогда Валентине Петровне помогал составлять другой наш одноклассник. Условно (кто старое поминёт...) назову его "С". И хотя конфликтов и с ним вроде бы не бывало, но пазлы вдруг сложились.
Помните, вначале рассказа я написал, что из-за ношения очков сильно переживал?
Так вот. Наша учительница химии, Нина Алексеевна, лучшая на мой взгляд
учительница того педагогического коллектива, чувствовала мой дискомфорт.
И время от времени словом ли, взглядом ли добрым, давала моему внутреннему напряжению разрядку. Например, вдруг скажет на уроке:
- Да, вижу Горелов уже очки переодел. Конец урока, значит. Запишите домашнее задание…
И однажды С. вместе с другим парнем на урок химии минут на пять опоздали. Прибежали, запыхавшись, и спрашивают у Нины Алексеевны разрешения войти. А она возьми да и выдай: - Вот как Горелов скажет – так и будет.
То есть мне было предложено употребить власть. И какая же это власть, если не всё можно? Естесственно, я сказал "нет". И С. с парнем были вынуждены ретироваться.
Другого объяснения сегодня, спустя сорок пять лет, у меня нет.
Возможно, Вам интересно что получилось тогда из экспериментов со сферопризматическими очками?
Став студентом, став самостоятельным, я почти перестал ими пользоваться. А вот спустя полтора десятка лет, когда наткнулся в популярном журнале на имя Утехина и описание его методики под названием "гимнастика для глаз «Зоркость»", я эту гимнастику использовал. Есть и результат. Положительный. Большинство людей моего возраста страдают уже от старческой дальнозоркости. Но пока не я. А даже если и очки для чтения одеваю,
так это у меня такая гимнастика. Один глаз зашторен – другой тренирую.
2009