"Ну что, мой друг, свистишь?
Мешает жить Париж?"
----------------------------
(В.Кукин)
Метать всевозможные колющие и режущие предметы Леха научился еще в школе, в небольшом полувоенном городке на берегу Черного моря, куда занесла их семью беспокойная офицерская планида отца. Было тогда Лехе уже целых десять лет, за которые он успел повидать и Крайний Север, и Дальний Восток, и много чего еще, недоступного большинству детей из обычных семей. Поэтому он вполне обоснованно считал себя старым и опытным бродягой. Ну, примерно таким, каких описывал его любимый Джек Лондон, глубокое и последовательное изучение творчества которого Леха начал еще в шестилетнем возрасте. Настолько глубокое, что однажды, увлекшись чтением, сел с книгой в руках прямо в тазик с замоченными перед стиркой его же собственными "уличными" трусиками. Тазик этот мама неосторожно поставила на табуретку посреди небольшой комнатки, служившей одновременно и спальней, и кухней, и гостиной. Впрочем, обстоятельство это никого в семье не смущало, поскольку все, включая Леху, были очень молоды и полны самых радужных надежд и планов на безусловно светлое и счастливое будущее. Вы, наверное, удивитесь, почему я назвал их "уличными", вместо того, чтобы просто сказать "шорты"? Дело в том, что в те далекие, как пишут в сказках, почти былинные времена, шортиков пацаны, к которым себя относил, разумеется, и Леха, не носили. Может, потому что нашей легкой промышленности было тогда не до шортиков, может еще по какой-нибудь весьма серьезной причине - история об этом, не то, чтобы умалчивает, просто сведения, дошедшие до нашего времени настолько туманные и противоречивые, что, порой, и поверить в них трудно. Но, что-то я отвлекся.
В то время среди мальчишек всего Союза была очень распространена игра "в ножички". В детали и тонкости этой "забавы" вдаваться я сейчас не стану, поскольку многие из вас наверняка и сами в нее играли. Леха же, к своему стыду, в бесконечных папиных переездах и перелетах из гарнизона в гарнизон, из "точки" в "точку", так и не успел толком освоить ее нехитрую премудрость. И лишь оказавшись в этом южном городке, где они задержались на целых три года, он сумел, наконец, приобщиться к числу "посвященных".
И здесь, пытаясь воткнуть перочинный ножик "со щеки", "со лба" или "с двойным переворотом", Леха неожиданно открыл в себе удивительную способность: он вдруг почувствовал, что отчетливо видит всю траекторию движения ножика – от самого начала до момента "втыкания"! Более того, в своем маленьком детском мозгу он видел еще и то, как должна двигаться рука, в какой момент и с какой силой следует толкнуть ножик, чтобы он точно попал в цель. Разумеется, ни о каких "траекториях" он тогда понятия не имел, а все это носило характер вполне понятных и ясно зримых им образов.
Открытие это настолько ошеломило его, что он несколько дней не появлялся в компании своих друзей. Это время Леха провел в маленьком палисаднике за домом, где укрывшись за буйно цветущими кустами сирени, пытался применить открывшееся ему знание на практике. Получалось вначале, разумеется, плохо. Рука никак не хотела слушаться команд, которые ей подавал мозг, и он, уже вовсю пользуясь своими новыми способностями, ясно видел, куда и как полетит выпущенный неумелой рукой ножик. Однако вскоре мышцы достаточно окрепли, стали послушны, а ножичек, посланный его рукой, летел точно в цель, с силой втыкаясь в выбранную Лехой точку.
Воспользоваться в полной мере плодами своих тренировок ему, впрочем, не удалось. Буквально спустя несколько дней после того, как он, вернувшись в свою компанию, начал безжалостно всех обыгрывать, включая и тех, кто был заметно старше его, об увлечении сына узнал отец.
- Как? Ты, сын командира и сам будущий командир, играешь на деньги? Ты обираешь своих же товарищей – а это хуже, чем даже просто украсть! - отец безжалостно хлестал бедного Леху словами, поскольку "телесные" наказания в их семье прекращались, как только дети достигали "разумного", по мнению отца, возраста.
Таким возрастом он считал 2.5 – 3 года. Именно тогда, по его убеждению, маленький человек уже отчетливо понимал связь между своими поступками и их последствиями. Разумеется, если ему это предварительно втолковать, чем отец занимался упорно и неустанно. Настолько, что нередко мать упрекала его:
- Ну, что ты их муштруешь, словно своих солдат на плацу! Ты что, пытаешься сделать из них солдафонов – "Есть! Слушаюсь! Направо! Налево!" ?
Однако отец был непреклонен:
- Только строгая дисциплина и понимание ответственности за свои поступки сделают из них настоящих людей, а не тех инфантилов, которые потом на суде твердят: "Извините! Я больше не буду!"
Наверное, он был в чем-то прав, поскольку честность, порядочность и чувство ответственности за свои поступки накрепко въелись в характер Лехи, нередко серьезно осложняя ему жизнь в дальнейшем.
Но, я, кажется, опять отвлекся. Вообще-то, есть у меня такая черта характера – начав о чем-то рассказывать, я настолько увлекаюсь крайне важными, на мой взгляд - и совершенно неинтересными слушателям! - деталями, что, в конце концов, уже трудно бывает понять, о чем, собственно шла речь вначале. Теперь, когда вы знаете об этой моей особенности, надеюсь, будете относиться снисходительнее к моим частым лирическим отступлениям. Однако пора уже возвращаться к нашему повествованию.
Прекратив играть "в ножички" Леха, тем не менее, не прекратил совершенствоваться в своем новом знании, и вскоре достиг таких успехов, что мог без труда метнуть любой острый предмет, который могла осилить его детская рука, в любую, находящуюся в пределах достижения, цель. Начав со всевозможных ножичков и кухонных ножей - за что регулярно получал подзатыльники от матери, в отличие от отца, вполне признававшей физические методы воспитания – до крупных гвоздей, заточенных сварочных электродов и даже туристических топориков. Последние вызывали в нем особый восторг, поскольку в его воображении легко отождествлялись с индейскими томагавками. Здесь следует отметить, что Фенимор Купер, наряду с Джеком Лондоном, занимал весьма почетное место в иерархии Лехиных книжных увлечений.
Способности эти получили неожиданное развитие, когда Леху включили в команду класса для участия в соревнованиях по стрельбе. Соревнования проходили в тире, оборудованном в подвале школы, а в качестве оружия использовались весьма популярные в то время "воздушки" – пневматические винтовки, стрелявшие либо свинцовыми пульками, похожими на крохотные крышечки от пузырьков с лекарствами, либо другими, напоминающими маленькие стрелки с перышками в хвостовой части. Обычными стреляли по фигуркам, переворачивавшимся от выстрела , а стрелками – по самым настоящим мишеням, с черным кругом в центре и цифрами, обозначавшими количество очков.
Лехе к тому времени уже доводилось стрелять из настоящего оружия. Вначале дед, к которому Леху с сестрой отправили на лето в деревню, дал им пальнуть по разу из своей одностволки. Плечо после этого у Лехи болело целую неделю. Зато о своем кувырке через голову он рассказывал друзьям в школе едва ли не до конца учебного года. Потом отец взял его с собой на стрельбище, где позволил тоже разок выстрелить из своего командирского ТТ. Пистолет был большой и очень тяжелый, и Леха, с трудом пытаясь удержать его двумя руками, нажал курок, даже не старался прицелиться в мишень. Пистолет отец подобрал в нескольких метрах за Лехиной спиной, а в ушах звенело до самого ужина. Но все эти "подвиги" он совершил еще до того, как они переехали сюда, к морю. "Воздушек" же там, где раньше служил отец, не было, и она была для Лехи в новинку. Уперев ее прикладом в живот, он с трудом взвел затвор, засунул в ствол пульку и защелкнул ствол на место, после чего лег на мат, с которого полагалось стрелять.
- Ноги пошире раздвинь! – командовал физрук. – Да не души ты винтовку! Держи ее нежно, ласково… Вот, а теперь потихоньку начинай спускать курок. Как почувствуешь, что курок словно уперся во что-то, задержи дыхание и нажми сильнее – тогда и будет выстрел.
Леха старался запомнить все, что ему советовал учитель, а в голове уже появилась знакомая картинка: вот он легонько нажимает курок, вот негромко звучит выстрел – что выстрел будет негромким, Леха уже понял, когда услышал, как стреляли предыдущие участники соревнований - а дальше пуля, словно в замедленном кино неспешно летит к мишени. Учитель сказал, что она должна лететь под нижний край черного кружка в центре мишени. Ну, и ладно, пусть летит туда – Леха мысленным взором проследил, как она плавно летит в указанном направлении, пока пуля не превратилась в едва заметную точку, а затем и вовсе не исчезла. Физрук посмотрел в полевой бинокль, хотя до мишени было всего метров десять.
- Случайность! – уверенно заявил он. – У новичков всегда так – первый выстрел в "десятку". Заряжай снова!
Вторая, выбитая Лехой, "десятка" внесла некоторое сомнение в его простую физкультурную душу, но третий выстрел поставил все на свои места.
- "Молоко"! – довольно заявил физрук. – Но тебе, парень, стоит подумать о секции стрельбы. Определенные способности у тебя, конечно, есть. Тренироваться если будешь, можешь и до "первого" дойти. А может, чем черт не шутит, и до "мастера"!
Леха, разумеется, не стал ему говорить, что когда он нажимал курок в третий раз, комар, которых в подвале школы было великое множество, как назло впился ему прямо в лежавший на курке палец.
Предложение записаться в секцию пулевой стрельбы Лехе понравилось. Он тут же представил себя с длинным, как у Соколиного Глаза, "оленебоем" в руке, бесшумно крадущимся где-нибудь в дебрях Амазонки. Почему именно Амазонки объяснить Леха не мог, да это было и не важно. Даже само название – "дебри Амазонки" – звучало в его ушах, словно волшебная музыка.
Услышав о намерении сына, отец одобрительно кивнул головой:
- Самое мужское дело – уметь хорошо стрелять! Одобряю!
Потом, слегка подумав, поскреб подбородок и добавил:
- Неплохо бы еще тебя и на бокс записать – тоже хорошее дело...
Однако замечание это было случайно услышано матерью и тут же с возмущением категорически отвергнуто:
- Не хватало еще, чтобы мой сын всю жизнь ходил с перебитым носом!
Таким образом, занятия боксом были отложены на неопределенный срок...
В городском Дворце спорта, куда его привел физрук, тренер по стрельбе критически осмотрел Лехину фигуру и заметил:
- М-да, рост, конечно маловат... Нет, на винтовку не годится!
Услышав это, Леха возмущенно дернул головой – как это "маловат"? Да он в классе на построении всегда вторым стоит! Но тренер, заметив Лехино недовольство, спокойно пояснил:
- Это ты сейчас, парень, кажешься таким высоким. У тебя конституция совсем другая. Будешь ты коренастым и широким. И руки у тебя будут коротковаты для винтовки. Но ты, дружок, не расстраивайся! Во-первых, сложение у тебя хорошее, гармоничное. Девкам, точно, нравиться будешь!
Тут тренер вместе с физруком хмыкнули, а Леха слегка покраснел, поскольку нравиться девкам в его намерения вовсе не входило.
- А, во-вторых, я ведь не сказал, что ты не подходишь! Мы из тебя сделаем замечательного стрелка из пистолета! Все данные для этого у тебя, прямо, как по справочнику – ручки короткие, крепкие, плечами тоже бог не обидел. Так что, если не передумал, в среду приходи сразу после уроков ко мне – устроим тебе приемные экзамены.
Половину из того, что сказал тренер, Леха, разумеется, не понял. Какая-такая "конституция", и что еще за "гармоничное развитие" – это что, как у гармошки, что ли? Да и "приемные экзамены" вызвали у него тревожные ощущения. От старшеклассников в школе он слышал, что экзамены дело, ой, какое непростое! Тут уж, как повезет! Но отец с раннего детства учил его не отступать перед трудностями и всегда добиваться поставленных целей, и в среду, с трудом дождавшись звонка с уроков, он помчался во Дворец спорта.
Тренера он нашел в расположенном в полуподвальном помещении Дворца тире. Тир был длинным, узким, с низеньким потолком, до которого, казалось, можно было легко дотянуться в прыжке. Но, что больше всего удивило Леху, света в тире почти никакого не было. Лишь в самом начале, где располагались стрелки, на небольших фанерных столиках с боеприпасами горело несколько настольных ламп. Да в самом конце два расположенных под потолком и защищенных металлическими кожухами мощных прожектора освещали едва заметные с такого расстояния мишени. "Как же в них можно попасть!" – удивленно подумал Леха, - "Там же даже "яблочка" не видно, не то, что каких-то "восьмерок" или "десяток"!"
- Спортом каким-нибудь занимался? – спросил его, оторвавшись от установленной на одном из столиков треноги с подзорной трубой, тренер.
- Да! – гордо ответил Леха. – Солдатской зарядкой!
- Чем-чем? – удивился тренер.
- Зарядкой... – уже не так уверенно повторил Леха. – Комплекс номер один и комплекс номер два...
Потом, решив, что этого тренеру недостаточно, с обидой добавил:
- И еще бегом!
- Ага! – расхохотался тренер. – И прыгом!
Но, увидев, что Леха обиделся уже не на шутку, обнял его за плечи:
- Брось, это я шучу так! Ты уж прости меня, старого, ладно? А ты, я и сам уже вижу, парень вполне спортивный. Вон, какие у тебя бицепсы!
Что такое бицепсы Леха знал, и похвала достигла своей цели.
- Начнем с "марголина"! – объявил ему тренер, протягивая ему пистолет с длинным тонким стволом и слегка изогнутой назад ручкой.
Пистолет показался Лехе легким, словно игрушечным, а ручка удобно легла в его широкую и крепкую ладошку. "Щас я ему покажу!" – гордо подумал он, однако тренер, казалось, вовсе не спешил давать ему патроны и разрешать стрельбу.
- Нет, так ты стоять у меня не будешь! – недовольно пробурчал он. – Повернись слегка боком к мишени! Еще чуть-чуть... Вот, теперь нормально! Ноги немного расставь... Правую выдвинь вперед, а на левую хорошенько упрись. Да не наклоняйся так вперед! Ты что, думаешь, так к мишени ближе будет? И руку не сгибай в локте! Рука должна быть вытянута по прямой, а пистолет – быть ее продолжением. Запомни: вы с пистолетом – единое целое!
Он еще долго крутил и вертел Леху, пока не добился от него правильного положения тела и руки. К тому времени пистолет уже не казался Лехе игрушечным, и, когда, наконец, пришло время стрелять, ходил ходуном в онемевшей от напряжения Лехиной руке, заставляя мушку выписывать широкие круги и восьмерки.
- Ну, давай, пробуй! – скомандовал тренер и прильнул к своей трубе.
Потом, видно, что-то вспомнив, повернулся к Лехе и сказал:
- Вначале опусти руку вниз и держи ее у бедра. Когда будет команда, начнешь ее не спеша поднимать на уровень мишени. А когда мушка доберется до "обреза" мишени, задержи дыхание и плавно нажми на курок. Давай, не робей и не спеши - мы никуда не опаздываем!
Леха послушно опустил руку вниз, чувствуя, как постепенно расслабляются мышцы, и уходит противная крупная дрожь. Затем, как сказал ему тренер, медленно поднял ее на уровень мишени и, вновь, как и раньше, увидел будущую траекторию полета пули, и понял, что она получилась правильной. Тогда он плавно нажал спуск...
Тренер оторвался от объектива и удивленно посмотрел на Леху.
- Похоже, Матвеич был прав - из тебя будет толк!
- А сколько там? – нетерпеливо перебил его Леха. – Куда я попал?
- Куда надо, туда и попал! – ухмыльнулся тренер и, увидев расстроенную Лехину физиономию, добавил, - В "десятку", в самый центр! Центрее не бывает!
Вы, очевидно, уже решили, что я так и буду продолжать эту неспешную историю про Лехины успехи в стрельбе, которые наверняка закончатся победой на крупном международном соревновании и завоеванием Самого Главного Приза? Вовсе нет, любезный мой Читатель! Вовсе не об этом хотел я поведать в своем повествовании. Это, всего лишь, то самое увлечение несущественными деталями, о котором я уже вас предупреждал. Лирическое, так сказать, отступление. Ну, виноват, не удержался! Чес-слово, постараюсь больше этого не делать!
В секции стрельбы Лехе настолько понравилось, что он целых два месяца почти ежедневно бегал после уроков в знакомый тир, где терпеливо осваивал все тонкости стрельбы из пистолета, которых, к его удивлению, оказалось очень много! Бегал… пока школьный дружок не увлек его своими рассказами о секции спортивной акробатики, куда Леха, не откладывая в долгий ящик, тут же и переметнулся. Тренер по стрельбе пару недель еще звонил Лехиным родителям домой, а однажды даже зашел к ним в гости. К счастью, Леха в это время в подвале старого, довоенного соседского дома играл с дружками в "казаков-разбойников" и происшедшего разговора не слышал.
Увлечение акробатикой продлилось почти год, после чего Леха занялся футболом, потом шоссейными гонками и много чем еще. К окончанию школы он сменил несколько больших и маленьких городов, городков и гарнизонов, пять-шесть школ и еще с десяток самых различных спортивных секций, включая такие экзотические в то время, как подводное ориентирование и фехтование на саблях. Он получал какие-то разряды, участвовал в соревнованиях, где нередко оказывался в числе призеров. Хотя, справедливости ради нужно отметить, что победителем не становился ни разу, отчего, впрочем, никогда не огорчался. Но каждый раз, добившись некоторых успехов, он быстро охладевал к своему прежнему увлечению и бросался на поиски чего-то нового и необычного.
Отец несколько раз пытался поговорить с ним, убедить, что нужно остановиться на чем-то одном, если хочешь добиться серьезных успехов. Вначале, по малолетству, Леха молча выслушивал наставления отца, хмуро глядя в пол. Но однажды, уже став почти совсем взрослым, спокойно ответил ему:
- А зачем? Я не собираюсь в спортсмены! Ты сам говорил, что каждый мужчина должен быть готов защищать свою семью, своих родных и близких, Родину, в конце концов. Должен быть Воином. А для этого нужно знать и уметь очень много. Вот я и учусь! Ты же не думаешь, что я уже забыл все, чему меня учили в этих секциях? Вот, пожалуйста!
С этими словами Леха тут же, как был в обычном школьном костюме, без напряжения, не спеша, с какой-то даже ленцой сделал "переворот назад".
- А на палках я и сейчас дерусь лучше всех в районе - меня даже местные "блатняки" боятся!
- Да, скромностью тебя бог не обидел! – усмехнувшись, заметил ему на это отец, давая понять, что принял все Лехины аргументы и больше уже не сердится.
Беспокойная бродяжья душа – результат постоянных переездов по всей стране родителей и огромного количества прочитанных книг, большинство из которых описывали всевозможные путешествия и приключения – между тем, тянула его на поиски новых знаний и впечатлений от такого необъятного и безумно интересного открывающегося Мира.
После школы оставаться в одном городе с родителями Леха категорически отказался и уехал поступать в расположенный в совсем другом регионе довольно престижный ВУЗ. После его окончания Леха на какое-то время исчез из поля зрения всех своих знакомых. Поговаривали, что его забрали не то в армию, не то в какой-то секретный "ящик", которых в то время в стране было достаточно много. Вновь объявился он, спустя несколько лет, уже где-то на Крайнем Севере, куда рванул, прочитав в газете объявление о проводимом оргнаборе в механизированную колонну, занимавшуюся строительством ЛЭП.
Однако высидеть долго в конторе, куда его приняли с распростертыми объятьями – красный диплом одного из самых известных в стране институтов был редкостью не только в сибирской тайге – Леха, конечно же, не смог. Через несколько месяцев он перевелся на работу в одну из бригад, занимавшихся подготовкой просек под будущие линии электропередач, и двинулся еще дальше в тайгу, на Север...
Настоящего имени Фиксы в бригаде никто не знал. Как не знали и того, чем он на самом деле занимается. Сам он утверждал, что зарабатывает себе на хлеб охотой на пушного зверя. Но любой, хоть немного знакомый с этим промыслом, понимает, что охотиться можно только зимой, когда мех у зверя прочный и пушистый, красивого ровного окраса. Между тем, Фикса, похоже, и летом не покидал тайгу. Поговаривали, что он не брезгует и грабежом диких золотарей. На прямой же вопрос, где он берет деньги на вольную и, судя по экипировке, вполне обеспеченную жизнь, он однажды с усмешкой ответил:
- А, как деньги кончаются, валю кого-нибудь из "диких" – вот и есть золотишко на молочишко!
И было неясно, то ли шутит, то ли и вправду так и есть... Никто не мог предугадать, когда и откуда он появится, куда и когда уйдет затем. В то же время, было в нем что-то очень привлекательное. Так привлекает нас опасный хищный зверь, случайно встреченный на таежной тропе, либо волею судьбы оказавшийся запертым в клетке в каком-нибудь из бесчисленных больших и маленьких зоопарков. Он может лежать, развалившись лениво в углу клетки, или бесконечно бродить вдоль решетки, изредка бросая на окружающую публику острый взгляд янтарно-рыжих глаз. Взгляд пугающий и одновременно притягивающий, завораживающий.
Таким же пугающим и одновременно притягивающим и завораживающим был взгляд Фиксы. Даже редко встречающийся у людей зеленый цвет его глаз, казалось, говорил – я опасен! Со мной лучше не ссориться!
Впрочем, ссориться с Фиксой никто даже и не помышлял. В таежной глуши тайге каждый новый человек – предмет особого интереса и источник новостей, которых здесь бывает не так уж и много. А уж такой, как Фикса, и вовсе был способен оставить воспоминаний и впечатлений на многие недели, а, может, и месяцы.
Внешне Фикса больше всего походил, если продолжать наше сравнение с дикими животными, на гепарда. Был он довольно высокого роста – пожалуй, под метр девяносто – сухощав, жилист, с широкими, образующими совершенно прямую линию плечами и удивительно тонкой, осиной талией. Из-за длинных, мосластых с длинными "беговыми" мышцами ног верхняя часть тела казалась несколько коротковатой. Впрочем, впечатление это было, скорее всего, обманчивым. Сложен он был очень пропорционально и гармонично. Правда, несколько портила его внешний вид осанка – охотничья привычка ходить, слегка пригнувшись, ссутулившись, с зажатым в руке оружием, внимательно приглядываясь и прислушиваясь ко всему, происходящему вокруг, создавали впечатление, что грудь Фиксы была слегка впалой. Но и это впечатление, скорее всего, было тоже ошибочным. Природа, очевидно, очень постаралась, создавая его.
Но самым привлекательным в Фиксе было, разумеется, лицо. Точнее, даже не лицо, а вся голова. Имела она форму правильного, слегка заостренного книзу овала. Узкие скулы переходили в продолговатый, также довольно узкий подбородок с глубокой ямкой посредине, заканчивавшийся ровной, словно по линейке обрубленной линией. Крупные, но тонкие уши, с заостренными мочками, плотно прижимались к гладко выбритому и блестевшему на солнце черепу. В центре лица красовался крупный, но узкий и тонкий нос с заметной горбинкой, а под ним плавную и аккуратную линию образовывал рот с тонкими сухими губами. Левый уголок губ был слегка приподнят, создавая ощущение, что их владелец постоянно слегка усмехается над своим собеседником. Усмешка эта, однако, выглядела вовсе не добродушной и безобидной, словно тая в себе какую-то скрытую угрозу. Узкие зеленые глаза, спрятанные в глубоких глазницах, под заметно нависающими над ними надбровными дугами, лишь усиливали его сходство с диким зверем. Единственное, что слегка портило общее впечатление – золотая коронка, закрывавшая потерянный в каких-то неизвестных схватках верхний передний зуб. Собственно, из-за нее он и получил свое прозвище.
Для полноты изображенного портрета осталось, вероятно, только указать возраст Фиксы. Сказать, впрочем, по этому поводу, мы ничего не можем, поскольку эти сведения, равно, как и все другие, позволявшие мало-мальски как-то идентифицировать Фиксу, были никому в бригаде неизвестны. Совершенно очевидно было, что ему уже далеко за тридцать и, может даже, за сорок. Но уж никак не больше сорока двух – сорока трех лет! На этой цифре, пожалуй, и остановимся.
В лагере лэповцев он появился поздно вечером, когда дневные работы уже закончились, и бригада собралась на ужин у горевшего в центре вырубки большого костра. Солнце, завершая свой суточной оборот, постепенно приближалось к нижней точке горизонта, откуда вновь должно было вскоре начать свой подъем к зениту.
Фикса, с голым торсом, в выгоревших до полной потери цвета брезентовых, плотно облегающих его длинные ноги штанах, с небольшим защитного цвета рюкзачком за спиной, поверх которого на двух плечевых ремнях стволом вверх устроился знаменитый на всю тайгу пятизарядный карабин-полуавтомат, бесшумно скользнул к костру. Небрежно швырнув зажатого в левой руке за лапы огромного глухаря на землю, он одним незаметным движением скинул с плеч карабин, ловко подхватил его рукой и аккуратно положил у ног. Затем, не снимая рюкзачка, сел на землю, сложив под себя по-турецки ноги. И только после этого весело с едва заметной насмешкой поздоровался:
- Привет, бродяги! Ну, как ваша линия? Все тянете?
Он по-хозяйски потянулся к стоявшей у костра большой кастрюле, в которой еще оставалось немало "макарон по-флотски" – основного блюда лэповцев на Трассе. Приоткрыв крышку, брезгливо потянул носом:
- И вы это едите?! И где - в тайге! Да тут вокруг деликатесов больше, чем в любом Елисеевском гастрономе!
Фикса вытащил из ножен на бедре здоровенный тесак с зазубренным верхним краем и подтянул принесенного глухаря поближе к себе.
- Сейчас будем есть "глухаря на вертеле"! Кто против – может сразу отправляться спать!
Спать, разумеется, никто не отправился, с нетерпением ожидая и обещанного жаркого, и, конечно же, очередных удивительных историй, которыми Фикса был заполнен, казалось под самую завязку. Он, между тем, не утруждая себя ощипыванием птицы, надрезал, а затем попросту содрал с нее шкуру вместе с перьями, вычистил внутренности, которые тут же отбросил подальше в кусты – "Пусть и наши братья меньшие полакомятся!". Оглядевшись по сторонам и не найдя, очевидно, ничего подходящего, он протянул свой тесак сидевшему рядом Лехе:
- Ну-ка, паря, сгоняй, сруби по-быстрому вертел! Да кедр или "листвяк" не бери - с них смолы натечет немеряно! Можешь елочку взять помоложе! - Фикса довольно рассмеялся:
- Ох, люблю я молоденьких! Хоть даже и с колючками!
Встречаться с Фиксой раньше Лехе не доводилось, и теперь он с восторженным любопытством и удивлением слушал его бодрый и уверенный баритон, а глаза с не меньшим любопытством и удивлением разглядывали как самого Фиксу, так и весь его "инвентарь". Нечего говорить, что протянутый Фиксой нож, привел Леху в состояние полной прострации.
- Очнись, друг! – насмешливо бросил ему Фикса. – А то мы тут все с голода помрем, пока ты за елкой ходить будешь!
- Ага! – пришел, наконец, в себя Леха. – Я щас, мигом!
Он стремглав бросился в ближайшие заросли, по дороге зацепившись за какие-то корни и едва не растянувшись прямо на виду у всех. У костра раздался громкий смех.
- Что, новенький? – спросил Фикса у монтажников.
- Да, недавно, меньше месяца, - ответил ему бригадир монтажников Колька Копченый, и уважительно добавил:
– Столичный, с "вышкой"!
- Да, ну! - удивился Фикса. – Грамотный, значит? Ну, будет хоть с кем покалякать по-человечески! А то у вас все разговоры или о бензопилах, или о бабах! Вы бы хоть книжки какие с собой брали, что ли!
Леха, между тем, запыхавшись, уже тащил к костру небольшую, чуть больше метра, елочку, на ходу обрубая с нее ветки.
- Руку себе не отруби, интеллигент сраный! – с презрительной насмешкой бросил ему высокий здоровяк Толик по кличке Чугун.
Лоб у Толика был покатый, с большой, уходившей едва ли не к затылку, залысиной и, судя по редким высказываниям его хозяина, не скрывавший за собой сколь нибудь заметного количества серого вещества, именуемого мозгом. Вероятно, именно этой причине он и был обязан своей необычной кличкой.
Леху Чугун невзлюбил сразу, подспудно ощутив собственную отсталость и неполноценность в компании этого "столичного хлыща". Уравнять же себя с Лехой он мог лишь одним доступным ему способом – грубыми шутками, подначками и издевками над Лехиной интеллигентностью и образованностью. Нередко он доходил и до откровенной грубости, пытаясь спровоцировать драку, но Леха, понимая причины такого поведения, относился к выходкам Чугуна терпеливо и снисходительно, либо, отшучиваясь, либо делая вид, что просто не замечает вызывающего поведения Толика.
Однако в этот раз грубость Чугуна перешла границы Лехиного терпения, тем более, что свидетелем всего оказался не просто посторонний, а человек, к которому Леха уже испытывал интерес и уважение.
Пытаясь сдержать нараставшую ярость, Леха молча протянул Фиксе почти полностью оструганный ствол елочки, когда снова услышал голос Чугуна:
- Вот чучело! Даже остругать не догадался! Мозгов совсем нет, а руки, видно, из жопы растут!
И тут произошло то, что случалось с Лехой крайне редко, и чего сам он очень боялся – он внезапно полностью утратил чувство контроля над собой...
Дальнейшее произошло настолько быстро, что большинство сидевших у костра монтажников не смогли даже толком всего понять. Отшвырнув палку в сторону, Леха решительно шагнул вперед. Обрадованный тем, что ему удалось, наконец, спровоцировать драку, Чугун выпрямился во весь рост и, широко "по-деревенски" размахнувшись, с силой попытался ударить Леху по челюсти. Леха быстро и мягко сделал еще один шаг вперед, пропуская летевший ему в лицо огромный кулак над правым плечом, и коротким, едва заметным движением, казалось бы слегка цепляя противника за правый бок, туда, где находилась печень. Толик охнул и стал наклоняться вперед, тогда, как Леха левой рукой, словно крюком, захватил его за шею и резко нагнул к себе. Одновременно его правая рука, описав дугу, с глухим "чмяком" опустилась прямиком на спину Толика. На этом, собственно, драка и окончилась. Чугун, как раздавленная сапогом лягушка, распластался на земле лицом вниз, а Леха еще мгновение переводил дыхание, после чего наклонился к лежавшему ничком сопернику и, убедившись, что никаких особых повреждений тот не получил, отошел в сторону...
Некоторое время спустя, когда страсти улеглись окончательно, а глухарь уже покрылся золотистой корочкой, Фикса неожиданно вспомнил:
- Стоп, орлы! А запивать-то у вас есть чем? А то я сейчас эту птичку – в рюкзак и дальше пойду!
- Да не боись! – успокоил его Копченый. - Нам два дня, как продукты завезли, так что "шила" у нас хватает!
С этими словами он поднялся с пенька, на котором сидел, и отправился в стоявшую тут же рядом бытовку, откуда вскоре вернулся, осторожно прижимая к груди несколько бутылок с невзрачными зелеными этикетками, на которых красовалось: "Спирт питьевой, очищенный. Крепость 95%".
Правильно пить спирт – умение для Севера весьма немаловажное. Те, кто только недавно "с материка", норовят запивать его, или, того хуже – разбавлять кипяченой водой. Искренне и от души не советую! Голова после этого болит весь последующий день. Избавиться от этого можно лишь долгим сном, прерываемым для плотного обеда и принятия небольшой дозы того же "лекарства", от которого и происходят все эти муки. Как гласит не то народная, не то врачебная мудрость: "Подобное – подобным".
Впрочем, можно и не истязать себя всеми этими упражнениями, а попросту научиться пить спирт правильно. Наука эта особой сложности не представляет, но требует регулярных тренировок, дабы организм не отвык. Нужно взять стакан в правую руку, а в левую – любую, имеющуюся у вас закуску. Собственно, роль, которая ей отводится, не совсем соответствует указанному мной названию. Это будет, скорее, не закуска, а "занюшка". В том смысле, что именно ей вам придется занюхивать после то... Но я, кажется, опережаю события!
Итак, взяв в одну руку - если вы левша, то это может быть и левая рука – стакан, а в другую – "занюшку", вы делаете глубокий выдох и, стараясь совсем не дышать, выливаете содержимое стакана внутрь своего организма. Как именно это делать – быстро, или, напротив, не спеша, - дело вкуса. Лично я предпочитаю делать это медленно и с удовольствием. Эффект при этом достигается двойной. Во-первых, действуя таким образом, вы меньше рискуете спалить себе гортань. А, во-вторых, медленное, "раздумчивое" поглощение спирта производит на окружающих неизгладимое впечатление. После такого представления репутация настоящего северного бродяги вам обеспечена надолго!
На этом, однако, процесс еще не оканчивается. Опустошив стакан, следует медленно носом выдохнуть остатки случайно сохранившегося в легких воздуха, после чего наступает, наконец, очередь "занюшки", в чью задачу входит блокировать попытку - разумеется, совершенно случайную! – спирта вернуться наружу, а заодно и освежить все-таки обожженную, несмотря на все ухищрения гортань. Занюхивать полагается, само собой, тоже носом - это, я думаю, каждый и так знает.
Ну, вот, опять не удержался от лирики!
Заметив восторженный взгляд Лехи, Фикса с усмешкой протянул ему свой тесак:
- На, поиграйся малехо!
Леха взял тесак в руки и, держа его за лезвие, машинально взвесил в руке, словно прикидывая, насколько удобен он в метании.
- Что, умеешь? - Фикса кивнул головой на тесак.
- Да, так, немного... – смутился Леха.
- Ну, давай, брось его вон в ту елку! – Фикса указал рукой на стоявшую шагах в пяти-шести высокую мощную ель и, насмешливо ухмыльнувшись, неожиданно добавил:
- Попадешь пять раз подряд – подарю!
Леха недоверчиво поглядел на него. Затем, почувствовав неловкость оттого, что Фикса не подозревал о его умении метать ножи, он отрицательно покачал головой:
- Извините, я хорошо могу кидать нож! Это будет не совсем честно...
- Ты глянь, какой порядочный! – Фикса громко расхохотался. – Ничего, я от своих слов не отказываюсь – сказал, подарю – значит, подарю! Давай, хвастай!
Леха встал на ноги, еще раз взвесил в руке тесак, затем отвел руку назад и описав ей неширокий круг над головой, с силой вогнал тесак в дерево. Сидевшие у костра монтажники удивленно загалдели: "Да тебе, парень, в цирке выступать нужно!" Фикса же, войдя в азарт, нетерпеливо потребовал:
- Давай еще!
На этот раз Леха метнул нож от левого бока. Потом он еще кидал его от бедра, от плеча, с разворотом на 180 градусов...
- Ну, все! – громко объявил Фикса. – Бери – ты его честно выиграл!
- Нет, не нужно! – к общему удивлению решительно отказался Леха. – Я не охотник, а в дерево кидать можно и гвозди. Да и не каждый же день я этим занимаюсь! А вам скоро снова в тайгу идти – вам он будет и нужнее, и полезнее!
- Ну, брат, удивил ты меня, так удивил! – с одобрительной улыбкой сказал Фикса. – Пожалуй, из тебя может получиться настоящий северянин!
Он помолчал немного, потом, немного подумав, добавил:
- А подарок я тебе все равно сделаю. Да такой, что уж точно не откажешься!...
Когда спирт уже был изрядно ополовинен, а от глухаря остались лишь несколько косточек, Фикса с какой-то хитринкой глянул на Леху.
- А из этого сможешь? – показал Фикса на лежавший у его ног карабин.
- Смогу! – уверенно заявил Леха. – Из такого, правда, не стрелял, но вообще стрелять приходилось.
И неожиданно, желая, очевидно, показать себя перед гостем в самом лучшем виде, хвастливо добавил:
- Я в школе стрельбой занимался!
- Ну, если в школе... - в голосе Фиксы отчетливо прозвучала ирония.
Но Леха, не обращая внимание на его тон, уже взял карабин, немного повертел его в руках, прикидывая вес и "прикладистость"... Затем, заметив на металле какой-то значок, слегка поковырял его ногтем:
- А что это за марка?
- Э, брат, да ты совсем темный, как я вижу! – насмешливо произнес Фикса. – "Три кольца" это, видишь, вон - две скрещенные латинские S...
- Это что, "Зауэр", что ли?
- Сообразил, наконец! – рассмеялся Фикса. – "Зауэр" это, парень, "зауэр", 9,3, полуавтомат. Патрон, кстати, уже в патроннике, так что затвором не дергай! Ну, давай, не тяни!
Леха немного расставил ноги, как учил его когда-то тренер, упер приклад в плечо и стал не спеша прицеливаться. Затем, сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, снова навел карабин на цель...
- Ну, брат, если ты так будешь в тайге делать, то все звери со смеху сдохнут! – заметил ему Фикса. – Кто ж тебя ждать станет, пока ты тут выцеливаешь!
- Не знаю, - с обидой произнес Леха, - меня тренер так учил!
- Тренер, тренер... - Фикса решительно забрал у него карабин и в ту же секунду прозвучал выстрел – у стоявшей в десятке метров подальше небольшой сосенки верхняя половина ствола отлетела, словно срезанная ножом.
Стрелял Фикса навскидку, "от бедра", точно, как герои любимых Лехой американских "вестернов". "Давай, Фикса,покажи еще что-нибудь!" – обрадовавшись новому развлечению, зашумели монтажники.
- Еще? – Фикса хитровато посмотрел на их загорелые, раскрасневшиеся от спирта физиономии. – Я "на халяву" не работаю! Патроны тоже денег стоят. Давайте на спор – вы называете цель, а я стреляю. Попаду – с каждого по червонцу, нет – с меня стольник. Ну, что, идет?
- Идет! – дружно взревели лэповцы.
Дальнейшее больше напоминало цирковое представление. Леха во все глаза с восторгом и удивлением смотрел, как Фикса легко, словно не целясь, бил сразу по две-три бутылки "в лет", затем, стоя спиной, положив карабин на плечо и целясь через маленькое зеркальце, которое держал в вытянутой левой руке, несколькими быстрыми выстрелами сбивал установленные на пеньке консервные банки...
Но все рано или поздно заканчивается. Фикса уже несколько раз задумчиво заглядывал в свой рюкзак, пересчитывая оставшиеся после представления патроны, фантазии лэповцов в поиске новых предметов для спора, похоже, исчерпались, а кошельки заметно полегчали. Костер, давно не получавший свежей пищи, понемногу догорал, словно засыпал, утомленный ночными забавами своих хозяев. Солнце же, напротив, добралось, наконец, до линии горизонта и, нырнув за нее самым своим краешком, с облегчением принялось ползти назад, ввысь, обещая впереди жаркий и душный день.
Фикса откинул с головы капюшон такой же выцветшей и выгоревшей, как и штаны, брезентовой штормовки, которую он уже давно достал из своего рюкзачка и надел, прикрываясь от яростных комариных атак. Затем поднялся, мягко и лениво потянулся, встав на цыпочки и закинув сложенные вместе руки за голову.
- Ну что, пора, пожалуй, двигаться! А то придется в самую жару в гору ползти.
Сидевшие у погасшего костра монтажники откровенно дремали, и лишь некоторые из них, чуть приоткрыв глаза, нашли в себе силы лениво махнуть Фиксе в ответ.
- А куда это в гору? – поинтересовался Леха.
- Да так, схожу, прогуляюсь на хребет Черского. Горка там одна есть – Победа, давно хотел на нее подняться.
- А это далеко отсюда?
Лехе вдруг тоже ужасно захотелось куда-то идти, что-то покорять...
- Я вот спросить хотел, - он показал рукой на закинутый за спину Фиксы карабин, - а почему вы его так носите?
- Как - "так"? – не понял его Фикса.
- Ну, стволом вверх... Да еще и на двух ремнях сразу. Так же неудобно! А если вдруг понадобится быстро выстрелить?
- Быстро? – Фикса улыбнулся. – Ну, быстро, так быстро...
Он немного откинул корпус назад и чуть-чуть опустил плечи – карабин соскользнул с его спины и, мгновение спустя, уже оказался в руках Фиксы, упершись стволом прямо в Лехин живот. От неожиданности Леха отшатнулся назад и шлепнулся на спину.
- Видишь – даже и стрелять не пришлось! – рассмеялся Фикса. – Ну, ладно, давай корягу!
Он протянул Лехе узкую сухую ладонь с длинными, как у скрипача пальцами. Леха с радостью схватил ее своей широкой, покрытой мозолями от непривычной работы ладонью и крепко пожал.
- Тише, паря, сломаешь! – пошутил Фикса. – Ты знаешь, кого напоминаешь мне?
Леха покачал головой.
- Медвежонка!
Неожиданно Фикса снова снял с себя карабин, а за ним и рюкзак:
- Чуть не забыл – я ж тебе подарок обещал! На, держи!
Он сунул руку в рюкзак и вынул оттуда обернутую полиэтиленовой обложкой для тетрадей изрядно потрепанную книжку.
- Что это? – недоуменно спросил Леха, пытаясь отыскать название и автора книжки.
- Я же говорю – книжка! Хорошая книжка, правильная. Как раз для таких, как мы с тобой. Чувствую, мы одной породы звери!
Фикса еще раз коротко и отрывисто хохотнул, снова надел свой рюкзачок, карабин и широким скользящим бесшумным шагом быстро зашагал по просеке на север...
Когда Фикса скрылся из вида, Леха долго листал подаренную им книжку, пока на последней, чудом уцелевшей страничке с типографскими данными не отыскал название и имя автора – Сид Чаплин, "День сардины".
Вместо послесловия
===================
Вероятно, на этом, следовало бы, и закончить мое повествование. Но уже предвижу ехидные вопросы с откровенным намеком на плагиат: "А Париж-то здесь причем? Решил, небось, воспользоваться известным приемом автора "Королей и капусты"? Завлечь необычным названием доверчивых читателей, оставив их потом мучительно домысливать, что же за этим скрывается?"
Вовсе нет, дорогой мой читатель!
Нет в этом названии никакого скрытого или, упаси Бог, тайного смысла! Просто, мечтая о "парижах", до которых теперь стало, что называется, рукой подать, мы совсем забыли о своей собственной, бескрайней и безумно прекрасной Родине. Как забыли и о том, что мужчина должен быть Мужчиной – охотником и воином, искателем и первопроходцем. А не тем изнеженным, слабосильным и маловольным, прожигающим и проматывающим жизнь в кабаках или казино, на фешенебельных курортах или корпоративных вечеринках, по-бабски накрашенным, надушенным и разодетым "облаком в штанах", в которое он превратился сейчас. И оценивать его дОлжно вовсе не по толщине бумажника или марке автомобиля.
А Париж... О Париже хорошо мечтать, сидя у таежного костра, укрывшись давно промокшей насквозь старенькой плащ-палаткой и слушая бесконечный шум проливного дождя. И тихонько наигрывая на гитаре почти забытые теперь песни о том, что "колера" лучше изучать "не на выкладках – на небе", и что мы все равно "уйдем на зеленые просеки по дорогам, заросшим травой", но обязательно вернемся, когда "память ручонкою дочкиной осторожно погладит глаза".
Та самая Память, которая – именно она, а вовсе не Париж! - и мешает нам спокойно жить вдали от тех мест, где мы были когда-то счастливы, где друг был Другом, враг был Врагом, а честь была Честью. Для кого-то это Север, для других – жаркая пустыня, крутые горные склоны или бескрайние просторы морей… Да, разве так уж важно, как называлось это место?
Так солдат, искренне ненавидя войну, все же мечтает хоть на мгновение, на один краткий миг вернуться – нет, не в эту кровавую мясорубку! – к оставленному там и ничем уже незаменимому чувству воинского братства и дружбы и настоящей ответственности за тех, кого ты должен защищать. Как гражданин, как воин. Как Мужчина.
А мне по-прежнему мешает жить мой собственный "париж", о котором я, возможно, еще попробую вам рассказать...
"...И пусть тебе приснится в эту пору
пурга над белой северной рекой,
по берегу дорога вьется в гору,
а вдоль по ней, освистанный пургой,
мохнатой лапой обметая плечи,
в мороз стараясь сердце отогреть,
во весь свой рост идет по-человечьи
страдающий бессонницей медведь."
(Б.Ручьев)
* * * * *