Он выглядел нелепо. Темные волосы были взлохмачены порывистым ветром, лицо спросонья ещё бледно и кажется заветренным. Будто седым. Полы длинного кашемирового пальто его раздувались парусом, и чудом оставался на шее не завязанный шарф. Руки он держал в карманах, лицо было задрано. Тяжелый подбородок будто специально выставлен вперед носа, типа: «Запахи - потом, сначала разобьём наглость ветра».
Конечно, на местного Лоренс не походил. Явно турист. Турист, прибывший принюхаться к отличиям венецианской весны. Только какой-то уж очень одинокий «сеньоро туристо».
Апрель стоял за бортом тихохода вапоретто – небольшого катерка, который Тед нанял, чтоб пройтись обычным маршрутом сверху вниз по Каналу от моста Риальто до Морской таможни.
Тед попросил катерника остановиться у кафе, в котором без труда можно было бы получить на завтрак «американское блюдо». Водило тут же кивнул: «Си, си», - мол, есть такое. Он развернул катер возле Таможни в обратную сторону.
Желаемое кафе нашлось. Как оказалось, это было заведеньице свояка катерника по имени Антонио. – Си, Си, - махал он рукой Лоренсу (который не понимал итальянского), и указывал на неширокую высокую лестницу. «Поднимайтесь, мол, всё нормально. Будет и американский завтрак, и другое. Что хотите». Время межсезонья заканчивалось, но ещё можно «покапризничать».
Тед, расплатился за прогулку, и, больше налегая на силу рук, стал подниматься по лестнице верх, на террасу.
Покрытая мраморной плиткой терраса перед кафе была опять же неширокой. Для проезда только одной машины. Для прогулки парочки, или не сильно пышной компании.
Кафе называлось «Лоредан». По фамилии здешнего, уже исчезнувшего в веках знатного венецианского рода. Тед долго стоял перед входом в кафе. Задрав голову, глядел на латинские буквы. В сочетании почти укладывался замысел и его фамилии. Затейливая подпись, размноженная в десятке муранских витражей, украсивших окна кафе, указывала, что перед гостем место, когда-то принадлежавшее «последнему из рода Лоредан». «Ну вот…приплыл. – Тед опустил голову. – «Последнему из рода»….Грустно. …Сменить место?» – Тед оглянулся назад. На бирюзовую муть. Предприимчивый остряк - владелец катера с помпезным названием «Святой Антонио», махнул ему рукой. И выкрикнул фразу, которая и не знавшему итальянского была понятна: «Да, да, американский завтрак! Приятного аппетита, сеньор туристо!»
Тед вздохнул. Отвернулся от берега. «Приплыл. Ещё одна капля. – Лицо дернулось гримасой неудовольствия. - Да! Чего уж там, …капли считать...». Он приблизился к двери кафе. Но засмотрелся на витражи, и опять не вошел. И тем, видимо, несколько смутил кого-то в кафе.
Мужчина, облаченный в белый мундир, посмотрел на него через окно и поспешил выйти из раздвинувшихся в стороны дверей. – Вы к нам? Милости просим! Мы …почти открыты. То есть, мы уже открыты. Прошу!
Это было напоминание Лоренсу, что он явился в приличное заведение ни свет ни заря.
Тед кивнул человеку, но войти все равно не спешил. Принялся внимательно читать то, что было написано на золоченой табличке у двери. Там подробно рассказывалось о «силе» и «возможностях» рода Лоредан, увы!…рода «исчезнувшего навсегда». Глаза «кололо» совершенно неприличное по понятию Теда слово «навсегда». «Что значит, «исчезнувшего навсегда»? А это кафе… «Лоредан»? Вот же! Вовсе не исчезнувшее. И уж точно, лет сто оно место здесь занимает. И сколько ещё простоит. «Навсегда». Так и торопятся похоронить. Красиво же: Лоредан. Вино так назвать можно. Духи какие-нибудь. Хорошие духи. …Зачем же …навсегда?»
Лоренс прервал мысленные рассуждения, в которых, разумеется, он менее всего думал о неком сеньоре Лоредане. Снова поглядел на надпись. «Навсегда исчезнувшего», «последний из рода», «умерший в таком-то году», …нет! пусть на такое клюют другие. Я-то что сюда, …зачем? Кофе попить? Какая ерунда! …Собирают … последних. Что ж «аппетитного» в такой рекламе?»
И всё же он не ушел. Постоял ещё, полюбовался на искусные витражи в окнах. В прозрачности синего стекла было заметно вкрапление золотого. Так была «размножена» подпись сеньора Лоредана. Тед приблизил к окну лицо. Подпись Лоредана совершенно не походила на его подпись. «Сеньор подписывался, рисуя букву за буквой. Будто знал, что они станут украшением витражей. – Тед вздохнул. – А моя подпись, - он отвернулся от окна, - мой «бисер»…ничего украсить не сможет. Может получиться, что я поставлю свою подпись, а после …».
Сначала он подумал о слове «точка», но остановился. Посмотрел на залив, на волны, набегающие одна на другую, и в слух сказал иное: «А после начнется новая эпоха дела Лоренсов. Корабли строили до нас, при нас и, …и хрен они надеются, что я это дело брошу». Тед сделал шаг к порогу, … и перед ним тут же открылись стеклянные двери кафе «Лоредан».
Убранство внутри кафе соответствовало надписям, оставшимся снаружи. Всё «последнее», всё из тех веков, которые уж давно за горизонтами. Действительно: пять изящных одинаковых столиков, стулья вокруг – тоже старинные, но явно собранные из разных гарнитуров; дубовые балки под потолком, венецианские «многоярусно - слезливые» люстры, гобелены и зеркала с тусклой позолотой в пышных рамах. Тут же портрет типичного бирюка в темном сюртуке и парчовой жилетке. Рама, как показалось Теду, чуточку маловата для большого портрета. Мужчину лет тридцати будто подрезали сверху и снизу, втиснув в границы чужой рамы. Тед осторожно усмехнулся: «Маловато кафе для портрета. Пришлось урезать амбиции владельца».
Лоренс присмотрелся к гравировке на золотистой пластинке, закрепленной на стене под портретом. Восемнадцатый век. Имя последнего из рода - Тэо Лоредан. «Он ещё и Тэо, …сколько же нас по свету, «последних из рода»? …Тьма тьмущая». – Тед усмехнулся и вот только тогда оглянулся на уже давно ожидавшего его внимания человека.
Приветствующий его человек в белом фирменном костюме заметил усмешку гостя. – Не особым красавцем, зато важным господином был бывший хозяин кафе. Тэодор Лоредан. Купец. Лучшее сукно из Англии привозил, шелка из Китая. Владелец трех морских судов. Увы, так увлекся делом, что не оставил после себя потомства. В бурю все три корабля налетели на скалы и … вот. Дальняя родня разделила нажитое, а наш сеньор Лоредан… - мажордом указал на портрет, темнеющий в углу. Будто совсем неспособны были осветить его лучи апрельского солнца. - … он теперь – знатная вывеска нашего заведения. Гарант и факт того, что наше кафе – не пара каким-то там современным безделицам с липовыми столами и пластиковыми стульями. Лучшие, самые лучшие завтраки, обеды и ужины. Самые изысканный десерт – кафе «Лоредан». Мы рады, что вы зашли. Час ранний, но мы готовы обслужить вас по самому высшему разряду. Прошу вас!
Он говорил по-итальянски. Заметил, что гость «читает» надписи, сделанные на итальянском. Тед из долгой речи понял немногое. Он понял, о ком шла речь, но только суть уловил, остальное - осталось просто звуком.
Тед в Венеции не впервые, он знает, что здесь начинают знакомство только по-итальянски. Потом, поняв, что перед ними «немой», переходят на французский. Он заговорил с мажордомом по-французски, указав пальцем за спину, на дверь: «Катерник, который привез меня сюда, сказал, что здесь готовят яичницу с беконом. И ещё, - он улыбнулся, - чашечку кофе. – Он кивнул мажордому, - если можно».
- Да, конечно, можно! Проходим, проходим. Рады, сеньоре…э…
Тед не сразу представился. Он намеренно пропустил мимо это долгое «сеньоре …э…». Решил отойти подальше от «последнего из рода», чтоб у человека не возникло ассоциаций по поводу фамилии гостя.
И мажордом тут же продолжил саморекламу: «Лучший в Венеции кофе, лучший на свете кофе – только у нас! Самая свежая свинина, самая нежирная свинина, - мажордом, галантно кивнул и подтвердил свои слова жестом указательного пальца, - самая безопасная в наши дни свинина - здесь. В нашем кафе «Лоредан». Вы американец?
Лоренса прозорливость коммерсанта удивила. Он задумался: «Я что, так типичен?» - Он передал пальто подошедшему человеку, тот легко перекинул дорогую вещичку через свою руку и тут же с поклоном удалился. Стоимость пальто, унесенного гардеробщиком, была такова, что выручки этого кафе в межсезонье – никак не хватит. Тед решил, что перед ним раскланиваются только потому, что заметили лейбл с вышитой шелком надписью: «Лучшее от Дж. Гальяно». «Но почему ж не европеец? Почему именно американец?» Тед машинально оглянулся на зеркало за спиной.
Глядя в чуть тронутое временем серебро, он поправил волосы. «Да, для немца и англичанина я слишком смугл. У редкого испанца и француза волосы будут естественно отливать цветом воронового крыла. Южно-калифорнийский окрас лос-анжелесских брюнетов часто выдает наличие капли «старой» индейской крови. Светлые глаза. …Глаза …серые.… Серые и скучные». Видно общее настроение не понравилось Лоренсу, он тут же отвернулся от зеркала. Но, присев на предложенный стул, он похвалил его. – Рама, по-видимому, не совсем, … не старинная. А вот стекло, зеркало – впечатлило. Замечательное зеркало».
Он улыбнулся и, легким движением руки, расстегнув пиджак, расселся на удобном стуле.
Конечно, по Теду Лоренсу – щеголю известному было видно - не нынешний европеец. А раз по лицу - не азиат и не араб, значит, из-за океана. Американец! Именно так мажордом и решил.
Тед кивнул ему. - Американский завтрак!
- Да, да! разумеется, самый американский! - Будто обнимая дорогого гостя (никоим образом не касаясь руками), мажордом пригнулся над посетителем и тут же выпрямился. И встал, как постовой, охраняющий трапезу господина.
Посетителей – никого. Всё внимание к тому, кто пришел. Половина девятого утра. Какой (дурак) турист поднимется ранней ранью не лучшего апрельского дня, чтобы в ветряную погоду пройтись по брызжущим водам Канала? Какой нормальный в такую рань «удивит капризом» шеф-повара, запросив …яичницу и кофе? Для сеньора в легком пальто-мечте, в элегантно-простом прикиде и явно недешевых ботинках, конечно же, заказ будет исполнен. Будет какой угодно завтрак, хоть китайский!
Возле Теда суетились сразу трое. Мажордом развлекал гостя беседой, радуясь активной проверке своего французского. Первый официант ставил на столешницу роскошный поднос. На него - тарелки. От тех тут же повеяло «ароматом» суетных трудов повара и стряпухи. Блюдо с булочками, одно блюдце с башенкой из свежего масла, другое – с темным вишневым джемом. И, разумеется, тут же была поставлена огромная тарелка с тремя оранжевыми кругами желтков, тонущих в рубленной зелени и розовых волнах тонко нарезанного бекона. Рядом с блюдом с яичницей тарелка с яркими помидорами и сочным сладким перцем. Всё вот только что разделено на удобные для еды дольки. Другой человек - ставил на этот же роскошный поднос высокий серебристый кофейник. Затем - молочник и чашечку с блюдцем. Какими-то неестественными, будто дирижерскими движениями, первый официант дополнил картинку приборами. Откуда-то, из воздуха будто, он вытянул накрахмаленную салфетку, распахнул, разложив её на широкой ладони своей левой руки. А правой он стал раскладывать эти предметы на подносе.
Серебристый столовый прибор. По тяжести, по изяществу он действительно мог быть серебряным. Хотя, наверное, гость всё же усомнился в этом. Тед покосился на уложенные справа от тарелки три ножа. Взял один, самый большой, для блюда и, оглядев его, уложил назад, ближе к тарелке.
Взмах рукой официанта и одна вилка легла слева от блюда, …вторая. А потом чайная ложка легла у золотистой каймы блюдца. Теплый молочник, малюсенькая пузатая сахарница слева – и тут же малюсенькие щипцы уткнулись губками внутрь, под крышечку последней.
Один из официантов улыбнулся посетителю. - Всё самое свежее, сеньор …э…
Тед промолчал.
-Всё самое-самое…
Мажордом перебил официанта, дав понять, что он сам развлечет гостя.
-Самый настоящий американский завтрак, не сомневайтесь. …А вы по делам сюда?
Тед кивнул. Мажордом тоже кивнул, будто и вправду, на дворе самый сезон дел. – Ну конечно! Ни толпы, ни суеты. Самое время провести деловую встречу. А где остановились, сеньор…э…простите…э…
- Лоренс. Я остановился …
Тед придумывал, разглядывая штамп услужливости на лице мажордома, где бы по понятию такого «мажора» мог остановиться «американец со странностями»? - … В «Пизани Гритти».
Снова понимающий кивок. – Прекрасный выбор, сеньор Лоренс! Прекрасный! В лучшие дни - три тысячи евро за ночь в хорошем месте. Ну, сейчас, я думаю, всё значительно скромнее.
Тед кивнул. – Значительно!
-Зато виды из окон… какие, а, сеньор Лоренс? Самые лучшие места Венеции!
-Несомненно!
Тед всеми силами пытался «приподнять» себя. Пытался, подхватив восторженность людей, окруживших его заботой, заставить своё настроение качнуться.
Вообще-то ему было плохо. Настолько плохо, хоть плач. А Лоренс не хотел слёз, он упирался, как мог. Улыбался официантам, болтливому мажордому, … уюту кафе, действительно замечательно пахнущему завтраку.
Но вообще-то болтовня сеньора Привератти (мажордома) Лоренсу надоела. Вида он не подавал. Даже врал так же сочно, и тоже подтверждая свои слова глубокими «правдивыми» кивками. Он вовсе не останавливался в лучшей гостинице Венеции. Он ещё даже не был у своего знакомого, обещавшего «приютить его» на денёк-два в комнатах снятого им до осени палаццо.
Тед только-только прилетел из Рима. Далее - получасовая прогулка на прыгающем на волнах катере под тяжелые взмахи рукой некого Антонио. Утро небритого шестидесятилетнего катерника, видно, тоже было каким-то не особо радостным. Может, дома кто обидел. Тот будто ворчал, указывая на церкви, именитые палаццо и соборы, украшавшие собою водную артерию города: «Это музей. КаРедзонико. А это, …это тоже музей. …Что, не понимаете? (потише) Ну и черт с тобой. Что я все языки знать должен? Сами не марсиане, …простого языка выучить не могут. (взмах рукой, хотя музей Гуггенхайма уже далеко позади) .Музей, говорю, …богач еврей картины модернистские собрал. Тут собрал. Племянница его теперь всем владеет. А! тоже старая уже. Вспомнил фамилию – Гуггенхайм. Говорят, есть на что взглянуть. …Были уже? …Ну, я так и понял».
Тед, слушая болтовню мажордома, смотрел в окно. Он даже как будто не видел того, на что смотрит. Будто думал о чем-то, что шипами влезло в тяжелую голову.
Верхняя часть окна была украшена элегантным витражом. Низ – был прозрачным. И вдруг …
Тед взялся за приборы. Снова посмотрел в окно. И вот тут только понял, что уже давно смотрит на фонарь, одиноко стоящий в вершине пикового угла – «обозначения» конца Большого канала.
Фонарь перед фасадом здания Морской таможни. В обычный день и Лоренс бы не отделил его от общей архитектурной картины ансамбля Таможни. Теперь же – он увиделся ему намеренно отделенным. Он увиделся Теду точкой в замысле архитектора.
Лоренс видел его и раньше. Проплывал мимо на катерке или в гондоле. И вдруг именно в эту минуту Тед почувствовал себя собратом этого, одиноко голосующего за Венецию фонаря. Прямо-таки одной души с ним себя почувствовал. Одной души с его одиночеством!
Приборы легли на стол. Обратно. Девственность трехглазой яичницы так и осталась нетронутой.
Тед приподнялся. – Простите, вы не заметили, катер уже отошел? Катер, …я приплыл на нём сюда.
- Катер? - Привератти кивнул, хотя не сразу понял суть вопроса. А потом, когда дошло, он быстро прошагал до дверей, вышел, сделал несколько шагов по террасе и. посмотрел вниз. Тут же пошел назад, кивнул, глядя в окно, у которого видел Лоренса. Быстро вошел, приблизился к столику. Возле него стоял единственный клиент кафе, по-видимому, собиравшийся уйти.
– Да, он стоит тут. Но… вы же не…
Тед полез в карман «английского» клетчатого пиджака. Достал бумажник. Вынул двойную «порцию» оплаты в евро, положил на поднос рядом с тарелкой. – Я… я попрошу разогреть всё это. Я вернусь. Я… мне нужно, …я ненадолго. Вон, - он указал на окна кафе, - вон, к тому фонарю.
Машинально, а не потому, что хотел препятствовать желанию клиента, мажордом преградил путь к двери. – Сеньор Лоренс, ну, хотя бы кофе…- Он махнул кому-то, Лоренсу принесли пальто.
Тед сам накинул пальто на плечи, забрал из рук человека свой цветастый шарф. – Я… думаю, что это будет недолго.
Мажордом недоумевал: клиент даже не притронулся к еде, а деньги оставил на столе «хорошие». – А… может, лучше, сначала позавтракать, сеньор Лоренс. Такой недобрый ветер. Но он стихнет, ближе к полудню – точно. Вы бы… переждали… такая яичница, …как вы просили…американская. Сеньоро Лоренсо…
Именно на итальянский манер произнесенная фамилия притормозила порыв Лоренса. Тот уже был у двери. Он оглянулся к Привератти. И уже без трещины в голосе, то есть обычным спокойным тоном, он подтвердил своё желание уйти именно сейчас: «Мне это важно, господин Привератти. Минут пятнадцать. Я туда и назад. – По-деловому, он ткнул в сторону столика. – Сохраните за мной это место. Оно мне понравилось».
И Тед вышел за двери, те тут же, как только он коснулся порога, отпрянули в стороны.
- Антонио! - На как будто бы итальянском, на ходу он стал объяснять суть своего желания бывалому катернику. – Туда, Антонио! …Канал, …берег,…светить, …лампа, …таможня. (И дальше по-английски). Как будто так. Черт, как стыдно!
Мажордом сначала наблюдал за жестами Лоренса из-за двери. Потом, оглядевшись, не заметив ни одно желающего посетить их кафе, дав указание работникам, поспешил выйти. Он крикнул свояку по-итальянски: «Он хочет постоять у фонаря. …Вот чудак! Никак не понимает, что его сдует оттуда. Такой ветрище. …Ну сдует же! – Привератти увидел что Лоренс оглянулся, - говорю, сдует вас оттуда. (Тед отвернулся от него, он ничего не понял)…Ну да, что я ему…толкую. (К Антонио) Антонио, …ему на тот берег. …А, вези! Сдует, так сдует!»
Антонио оглянулся на цель. На волны посмотрел, бьющиеся прямо о здание Таможни. Оценил условия парковки. И стал объясняться со свояком, будто Лоренс не тряс перед его носом голубой сотенной купюрой. – И долго он там будет с ним обниматься? С фонарем этим. Сдует. Точно сдует. Скажи ему. Деньги что, я возьму деньги. …Ну не обняться же с ним он туда отправляется. Чудной какой-то. Скажи ему, Альфонсо, пусть повременит ещё.
-А я и говорю. (Только он по-итальянски говорил, Лоренс его не понимал) Переждали бы ветер, сеньор Лоренс. – Привератти взмахнул руками. – Антонио, сделай, как он хочет. А ну его! Ты же знаешь этих, … бери деньги, да отправляйся - мой тебе совет. Причалишь как-нибудь.
-Тебе как-нибудь, …а мне чинись потом.
Перебранка шла на итальянском. Тед ничего не понимал. Купюру вырвало из его пальцев. Антонио взмахнул руками разок, другой, третий, стараясь поймать её. …Безрезультатно.
Тед ухом не повел. Хмуро глядя на катерника, будто решив купить его с потрохами, он вынул из бумажника другую бумажку. – Сколько?! Этого хватит? …Мало? – Он снова полез пальцами в бумажник.
Тут закричали оба и катерник и мажордом: «Нет, нет! Не доставайте деньги! Вы что?! Вырвет из рук! Такой ветер…».
Тед сказал по-английски, считая, что фразу должен понять всяк на земле живущий: «Я заплачу! – Он сунул деньги назад в бумажник, его – убрал в карман. - Едем!»
Антонио качнул головой. Потом натянул на лоб вязаную шапочку с красным помпоном сбоку и махнул рукой. – Черт с тобой. Садись!
Привератти, глядя на них, вскинул руки вверх: «Нет, ну что за утро?! Мамочка моя! ни человека!.. И этот - к фонарю захотелось…».
Антонио был менее горяч. Берясь за руль, он ворчал себе под нос: «Загорелось. Дождался бы полудни, выспался бы, раз башка дурная. Вон какой …серый. Глаза – в потерях. Проспался бы, зачем уж настолько капризничать? Прополощет брызгами, ветер – лёд. Того и гляди, заболеешь. …- Антонио покосился на того, кто, поправляя полы пальто, поднимая воротник, притих на скамейке его катера. - Смотрит на фонарь, будто повеситься на нем решил. …Что, едем?
-Да, да! Туда, пожалуйста.
-Плиз, плиз…маркиз. Тоже мне! Ладно, туда, так - туда. Мне что, работы всё равно никакой.
Как же угадал итальянец про потери тедовы! Как же тонко подметил серость мыслей его.
Потери Лоренса действительно были столь глубоки, что в сердцах и, правда, пожелаешь повеситься.
***
Именно про них, про потери Тед думал, обняв фонарь и вжавшись в его надежность всей спиной. «Он не психовал в тот день. Почти, да, он был спокоен. И разговор был как будто не последним.…Обычный разговор …последний разговор…».
«Да, мы банкроты. Надо это признать, Тед. И согласиться на условия, предлагаемые нам «Восток Верфью». Это тяжело, но рационально. Нам придется передать власть над нашими верфями «Востоку». Однако ж, дело останется. Заводы, верфи, начатые два судна, люди, наконец, не потеряют смысла остаться в своих городах. Всё, Тед в этом случае, ну, кроме нас с тобой, разумеется, всё остальное останется на своих местах. Что ты так переживаешь? Дело остается! А что вывеска сменится, что сливаемся с теми, с кем по разные стороны совещательного стола обычно садились, ну так что? Пусть! Время пришло. Три поколения бразды держали. Прадед, дед, …я. Ну не подержишься ты, …и что? …Ну иди, иди, стреляйся, …раз «позор». За что стыдно, Тед? За что, …сын? Тридцать пять лет, …я разве был плохим руководителем? А, понял, …тебе надо, чтоб не нас вычеркнули, а «Восток Верфь». Ну что ж, надо признать, им больше повезло. Их показатели, их дела …на сегодняшний день …показались Главному Совету судостроителей, ну и …нынешнему президенту, конечно, стабильными. Да, надо признать, их финансовые позиции более надежны. …Что, что лицо отворачиваешь? Тед. мы бы вышли из ситуации своими силами, но …время ускорилось в связи с кризисом. Такие счета … сегодня нам их не покрыть. Да, это похоже на черный день. …Да какой он черный, Тед! «ЛоренсКомпани» ставила на волну только достойные суда. В срок и качественно. Мы – были лучшими из десятилетия в десятилетие. Но… были. …Те-ед, надо это признать. Теперь вот, мы посчитали и… за нас посчитали, и выходит, что лучше объединиться. Да, лучше объединиться, чем раздробиться на клочки и с ними пропасть. Время такое пришло. Теперь монополий не боятся. Теперь краха, разорения - боятся. Да, инвесторы согласились, так выгодней и нам. И я, да, …взял на себя ответственность, дал согласие. Верфи будут закрыты, работы остановлены. …Тед? Да, я уже дал на то согласие. Тед, ты МЕНЯ слушаешь, или опять в своё влез? …Сын, перестань смотреть на дело с частной точки зрения. Речь идет не только о твоей верфи, за которую ты лично ответственен. У тебя там… всё как будто гладко. Только, сын, если голосовать за местничество, у всех гладко выйдет. Думаешь, Джон шок не испытал? …Тед, речь в целом о плохом состоянии дел у компании. Мы в долгах, я только что доказал это тебе на цифрах. «ЛК» самостоятельно из кризиса не выйти. Я знаю, какую тему ты кулуарно обсуждаешь с Джоном Олли. Ты хочешь «продать» Майка, чтобы покрыть долги. Да, мне стало это известно. Ты считаешь Хадсона слабым звеном. Сын, будь осторожен в ставках. И другое: а если этого станет мало, продажи одной верфи, той, что управляет Майкл, что ты предпримешь тогда, чтоб оставить фамильную вывеску? Продашь того, кто был тебе другом с первого дня прихода на верфь, так? …Да черт с ней с дружбой! Я понимаю, при такой ситуации приоритеты скоро меняются. Тед, я, прежде всего, как глава «ЛК» не позволю тебе встать под лозунг «Любой ценой!» Я так решил и решение моё неизменно по праву главного здесь собственника: вся «ЛоренсКомпани» войдет в состав «Восток Верфь». Тед, …не шуми. Правительство дает гарантии, что наше дело останется, если сейчас мы сольемся с «Востоком». Только в этом случае манна госпомощи коснется и наших плеч. Тед, мы выживем. Да, были МЫ и «Восток Верфь». Теперь,… завтра - будет единая «Корпорация Верфь». И что? И не страшно, сын. Ты – директор. Ты управляешь третью дела. Если ты хороший директор, ты остаешься и в новых структурах. …Если кто-то посчитает, что это не так, …что лучший - не ты, Тед, …да даже этого бояться не нужно. Да, вот так, сын! Враги наши с тобой живы, и жить будут. Да и ладно! И зависть всякого рода, …Тед, …сын, будь выше. Я – глава «ЛК», и я говорю тебе: ты – прекрасный управленец! Именно по тому я так говорю, что доверяю тебе. Нет, не только потому, что ты - мой сын. А потому ещё, что горд, что ты готов подхватить наше дело. Ты думаешь, почему я разрешил сидеть тебе сразу на двух стульях: быть управляющим и исполнительным директором? Ты справляешься, Тед! Но при объединении, не только мне решать, чем ты лично будешь распоряжаться. Создается Главный Совет. Его решение будет законом для корпорации. Я знаю, что я в списке Совета. А что за место займешь ты и два других директора наших верфей - это будет решаться в следующую среду. Сегодня у нас что? … Какой день? Что-то я, …ну вот, значит, не в эту, а в следующую среду. …Тед, хороший день – среда. Но …меня до Совета здесь не будет. Это наш с тобой последний перед ним разговор. Я уже поставил Олли и Хадсона в известность. Сказал, плохо себя чувствую, хочу до выступления на Совете отдохнуть. Это не трусость, сын. Мне действительно …что-то нехорошо. Реальностью является то, что после моего согласия на слияние, кто-то уже решил, что не нам, не Лоренсам далее решать о главном. Но я настоял на своем условии, я – в Совете. Тед, имей в виду, в такое время враги множатся. Да, на последнем совещании я погорячился. Я увидел лозунги у офиса, меня назвали «предателем общей цели». И я там, на совещании …погорячился. Ну, перед Олли я извинился уже, а остальное - … подождет. Только вот, …вот что-то сердце действительно подкосило. Врач рекомендовал, … побыть, хотя б с недельку подальше от всего этого. И мы с Элизой решили, самое время, …отправиться в путешествие. Глупость, конечно. Именно сейчас надо бы многое не упустить. Но вот врачи, … они всё время тыкают в нос нездоровьем. Лиза меня просто гонит…на морской воздух. Говорит, меня спасет «отсутствие запаха деловой суеты». Да, Тед, они – врачи эти - считают, именно путешествия «повышают настроение и придают силу человеческому организму». Ха-ха,… а я о себе, как об «органике» все время забываю. А надо бы помнить, Тед, что мы не железные. …Ну, ну, …знаю, что шестьдесят семь – это не возраст. Ну и не ромашка, тут уж не поспоришь. Ну что? Что ты смотришь на меня, будто прощаешься навсегда? Тед, …сын, послушай, …да если бы всё назад, …Тед, поверь, я мечтал о том, я сны о том видел: что ты, именно ты встанешь у руля «ЛоренсКомпани». У руля ВСЕГО дела. Но… вот, в путешествие мы с матерью едем. …На «Элизе»… нашей».
Артур Лоренс – глава «ЛоренсКомпани», занимающейся строительством всех видов судов, имел в виду круизный лайнер, на борту которого он увековечил имя своей супруги. Заказчики придерживаются традиций, где-то ходят суда с именами прабабушки и бабушки Теда Лоренса. Теперь получалось, традиции будут устанавливать другие. Супруга Теда именем своим на корпусе лайнера уже не похвастается.
Лайнеру «Элиза» всего четыре года плаваний. Совсем «молодой» возраст. Арчи шутил, поглядывая на и своих рук творение: «Когда судостроителя объявляют банкротом, самое то - отплыть в теплые края. Острова Карибского моря, …подойдут? …А, Лиза, подойдут нам с тобой чужие острова? …А, ну понятно, тебе хоть на юг, хоть на север. А мне бы тут, …да вот, сердце, черт бы его побрал!».
Арчи Лоренс – глава «ЛК» и его супруга Элиза Лоренс путешествовали не более суток. В воскресенье Тед помахал родителям в порту Лос-Анджелеса, а во вторник к ночи на вертолете он уже «снимал» их… обоих с лайнера. У Арчи остановилось сердце. А Лиза, не выдержав потери, застрелилась.
Чтобы не стала темой для газет трагическая встреча, Тед решился забрать тела родителей прямо с борта судна. У «ЛК» имелся надежный вертолет для транспортировки специалистов для выполнения экстренных ремонтных работ. Тед воспользовался техникой и …опередил прессу.
Потом всё как …на беговой дорожке для него было. Встреча за встречей. Сначала, разумеется, он с поверенным в делах встретился, с адвокатами, с совладельцами компании. Потом тут же: похороны и снова встречи. А ещё тихие беседы ни о чём со старыми друзьями и коллегами, прибывшими, чтоб выразить соболезнование. А ещё Теда Лоренса хотели видеть те, кто совсем недавно лихо «отстранил» его от дел. (Ему просто «забили» пропуск в главный офис «ЛК» пока там проводились финансовые проверки). А ещё в этот крохотный как будто промежуток времени случились встречи с теми, кто как бы уже считал себя «новыми» компаньонами последнего из Лоренсов. Этим людям хотелось лицезреть наследника сорока пяти процентов акций «ЛК». А ещё, конечно, были встречи с немногочисленной родней. Тед едва выдерживал их пытливые взгляды: «Как ты теперь? Что будет с делом твоей семьи? Как состояние вообще, …выдержишь?». Со стороны отца – никого. Со стороны матери… всё сплошь люди, которых Тед не знал до похорон. Эти люди даже говорили на чужом ему языке.
Всё произошло так скоро, что «наследнику» так до конца и не было понятно, что собственно он унаследовал, так как счета компании заблокированы, а его покойный отец уже дал согласие на слияние «ЛК» с компанией конкурентов.
Тед не знал, что предпринять первым делом, что – вторым. Чем он – сын обанкротившегося отца - собственно владеет на этот день? Сколько весят те самые сорок пять процентов акций компании, которая как бы есть, и в тоже время её как бы уже и нет?
Как оказалось, Тед не был готов к такому повороту событий. К началу гонки он выглядел растерянным и даже как бы немного не в себе. Он думал: «А способен ли я сейчас … вынести всё и всё сразу навалившееся? А моего здоровья на ТАКИЕ слезы хватит?»
Последние одиннадцать месяцев совещания на высшем уровне по поводу состояния дел в «ЛК» проводились особенно часто. Кризис как-то умудрялись обходить мелкие и малые предприятия судостроения. Те, кто не так был славен своей работой, сколько умением удержать её в своих руках - особенно не бедствовали.… Пока. Раньше важным являлись объем и цель заказа. Теперь, теперь стало важным иметь работу, которая «хотя бы заткнет дыры». Заказы расхватывались, как горячие пирожки в голодный год. И всех первым делом интересовало, когда и насколько та работа будет оплачена. Потому предпочтение отдавалось крупному заказчику. И лучше бы – своему, а не европейскому. Раньше Артуру удавалось выбивать целый пакет госзаказов для своих верфей. Марка «ЛК» имела вес. Теперь будь ты хоть самим господом богом, не заключил прибыльную сделку, иди на съедение кредиторам! Дележка тендера стала попахивать коррупцией, а выбить заказ из рук конкурента - стало не просто важным делом для компании, а вопросом жизни и смерти её. Заказы, особенно хорошо и скоро оплачиваемые стали уходить от рук Арчи Лоренса.
Тед, как один из трех его директоров чувствовал всё усложняющиеся трудности с план - заданиями на перспективу. Началось неслыханное: куски стали рвать из рук главы компании свои же директора. Теперь, когда не стало отца, Тед оказался …всего лишь совладельцем дела. (Раньше у него было пятнадцать процентов от всего пакета акций, теперь сорок пять; теперь он – крупный акционер; но что толку от того, что может уже завтра стать «бумажкой»?) То есть, сын Арчи стал достаточно легко сдвигаемым с должности лицом, и одновременно он стал тем «козлом отпущения», кто по долгу своему должен был ответить: «Кто ответит за случившееся? Быть или не быть «ЛК»? В силе ли план по слиянию с «Восток Верфью»?». «ЛК» была лидером на западном берегу Штатов. «Что есть теперь «ЛК» с наличием заказов лишь для заплаток на счетах компании?» Тед не был подготовлен отцом настолько, чтобы запросто ответить на такой вопрос. Он должен был подготовиться, а времени до назначенного Совета – всего ничего. …(Ну, если только для «путешествия» туда, где не знобит, туда времени – хватит). Тед решил срочно перепроверить цифры, показанные ему отцом, чтобы самому убедиться, что дела таковы, что слияние с «Востоком» – и только оно – есть для «ЛК» выход из кризиса.
Была создана комиссия с привлечением сторонних специалистов, а так же представителей крупных инвесторов, чтобы определиться с состоянием финансовых и производственных дел «ЛК» и «Восток Верфь» на данный момент. Задача комиссии была не только «пройтись» по контрольным цифрам и сравнить, кто из компаний боле уязвим на сегодняшний день. Главной целью её работы было обосновать слияние. Ответить ясно: почему оно выгодно всем. А если нет, то насколько плохи дела «ЛК» и её баланс? Способна ли она при «усредненной помощи» от государства преодолеть тяготы многолетнего кризиса? «Убийство» такой компании как «ЛК» моментально приведет к дестабилизации обстановки на западном побережье, а главное, ослабит поддержку морской мощи страны в целом. «Так будет ли жить «ЛК» или сын поддержит вывод отца?» - вот с какими вопросами давило СМИ на наследника ситуации в «ЛК».
С ответом, данным комиссией, а так же с собственными соображениями по поводу возможного повышения жизнестойкости предприятия, Теду предстояло выйти на «суд» судьбоносного совещания «ЛК» (возможно, последнего в нынешнем составе). Тед должен был выступить на совещании перед коллегами не в качестве руководителя, сменившего на посту Арчи Лоренса, а всего лишь первого из возможных кандидатов на этот внезапно освободившийся пост. Тед прекрасно представлял, чьи лица скривятся от его «наглости».
Выводы комиссии оказалось «положительными» для «ЛК». То есть эксперты согласились, «предприятие жизнестойко», …но, «оно потеряло лидерство перед восточным побережьем уже два-три года назад». Тед, проанализировав выводы, не имея никаких успешных идей по поводу изменения положения дел собственными силами компании, …попросил кое-кого из окружения президента выяснить, «есть ли шанс именно «ЛК» получить финансовую помощь в виде оказания государственной помощи судостроению страны?» Ему ответили: «Нет!»
И, чтоб собраться после такого ответа с мыслями, чтоб набраться храбрости, наконец, Тед … махнул к истокам. В маленький домик под Сан-Франциско. Последний из Лоренсов решил там подготовиться к своему первому и главному выступлению перед теми, кому он и раньше равным не был, а теперь вынужден настаивать на том, что место его отца в Совете (среди них) должно быть за ним. Он готовился к бою. Ждал среды. Всего лишь ...наступления дня.
Тед готовился технически и морально. Особенно ему было важно последнее. То, что в роду Лоренсов каждый второй мужчина умер от сердечного приступа – это было фактом. Тед знал вердикт врачей, но настраивался на то, что он то, как раз и будет тем, кого напасть минует. Он рассчитывал на гены по материнской линии. «Моральная стойкость» Элизы Лоренс впечатляла многих.
Хорошенькая миловидная Лиз Лоренс являлась примером «усердной» расчетливости. Она никогда не шла против «потока», не спешила с ответом, ни при ком никому и ничему не давала оценок. Была на удивление тиха и набожна. При этом активно участвовала в жизни церкви. Например, «мадам миллиардерша» прямо с улицы легко набирала полную церковную кружку мелочи – средства на украшение церкви к какому-нибудь религиозному празднику. Хрупкая женщина, сумевшая подарить мужу лишь одного ребенка, считалась «серьезной поддержкой» для двух-трех небольших общественных организаций, решающих, однако, вполне серьезные вопросы. Например, защиты интересов детей, безопасности стариков и … здоровья животных. Врагов «тихая» Лиза точно не имела. Если только завистниц. Она никогда не боялась показаться ленивой безделушкой мужа, валяющейся целыми днями на мягких диванах, «чего-то там себе думающей о стариках, детках и собаках». Однако именно так оно и было! Нежась на диванах, Лиза умела думать. Например, она была способна скрупулезно обдумать услышанную ею новость (или информацию), а после каким-то малым намеком вывести из состояния ступора мужа, вечно думающего о своих делах, или дать совет вдруг запечалившемуся сыну. И как-нибудь, например, за ужином не навязчиво она могла вставить слово в разговор по делу. Бесконечно удивляла она своих мужчин дельностью совета: «А вообще, это идея. Как такое могло прийти тебе в голову? …Впрочем, любопытно, что из этого выйдет».
Арчи – человек увлеченный работой. Многие браки бизнесменов равных ему становились оттого кратковременными. Театр, кино, книжные и художественные новики – всё прошло бы мимо Лоренса старшего. Не будь рядом Лизы, он бы просто проспал всё свободное от трудов время. Артур Лоренс и не желал учиться ориентирам светской жизни. Совсем упускал из виду силу прессы, легко играющей мнением общества. Часто именно Лиза «налаживала» его отношения с кем-нибудь из обиженных им представителей СМИ. Флегматика и прирожденная дипломатичность Лизы были залогом долгой жизни неукротимого Арчи (в каком-то смысле, долгожителя в семействе Лоренсов). Тед всячески воспитывал в себе «сорт материнской лени». Индифферентность, такое, по возможности, «легкое» отношение к пикам жизни. В этом – он хотел походить на мать. То есть, он готов был уступить часть чего-то очень для себя важного; не заметить что-то в обязательном лишь бы общему его благополучию ничто не угрожало. И чтоб окружающие, и пресса были им «сыты». И у него как будто получалось. Но… протянуть на этом долго - не вышло.
Судьба распорядилась так, что у него не было времени, лежа на мягких диванах, «выпаривать» главное решение его жизни. А перешагнуть или обойти навалившиеся проблемы, от которых неожиданно ушел отец, Тед. не посмел. То, что в начале целиком, а потом частично, и всё же в большей степени принадлежало его семье – «ЛоренсКомпани» - нужно было срочно вытягивать из долгов. Тед видел, некоторые уже точат когти, для того, чтоб урвать для себя кусок компании и убежать с ним из-под воли и власти Лоренса. Только после смерти отца Тед понял, почему его отец так заспешил с приказом о закрытии компании. Если дело по слиянию решить быстро, буквально в дни, то у «ЛК» была возможность обойти болезненную, унизительную процедуру банкротства и «рассыпания» компании. Согласие на слияние с «Восток Верфью» - это было идеальным выходом из ситуации. И для Лоренса младшего настали не дни даже, а часы напряженной работы по выталкиванию себя в лидеры спасателей гибнущей компании. По понятной причине ему, как Лоренсу, это было сделать ещё труднее, чем кому-то из директоров верфей. Люди мыслили инертно: «Раз Лоренсы нас погубили, доверять свое спасение ещё одному Лоренсу – не разумно». А ещё в этой самой «инерции мысли» относительно приемника был виновен сам Арчи Лоренс. Отец никогда не произносил среди лучших фамилию Лоренс. Арчи считал, что это как бы, само собой разумеется, что его сын – «лучший», но люди судили каждый по-своему. И чаще, по принципу местничества, выдвигали на первое место, в «лучшие» именно «своего» - директора своей верфи. Теперь доказывать, что ты и был не дурак, что и сейчас ты – «лучший выбор» - последнему Лоренсу было трудно.
Жены у младшего Лоренса не было. О том, что рывки физики и психики небезопасны и для его здоровья – об этом напоминать ему было некому. Ну, если не считать парочку друзей, как-то вдруг обозначившихся среди кризиса в кругу его коллег. Да плюс подружка, оставшаяся с ним ещё после «первой волны юности». Тед звал её «мой друг Мерфи». Это была дружба между мужчиной и женщиной, привыкшей именно его «мужскому обществу». Только они - эти трое были в эти трудные дни рядом с ним «за просто так». Или держались его стороны за короткую мобильную связь.
А отгораживать последнего Лоренса от гнева людей, бунтующих по поводу закрытия верфей, было пора. Охрана, когда Тед покидал свой дом, теперь была с ним рядом. Она как бы по наследству перешла ему от отца, только оплачивала её уже не компания, а Лоренс сам. Лично.
Тед, помня советы матери, был весьма аккуратен в дебатах с прессой и волнующейся толпой рабочих. Мелочей он как бы не замечал. Например, его мало раздражали участившиеся демонстрации перед офисом компании, перед офисами верфей и заводов. Лозунги и смачно-скабрезные картонные изображения предков, да и его самого - здоровья Теду …как бы не портили. К очередной демонстрации сил профсоюза он относился как к наличию сил в его собственных арсеналах. Пока не завершилось дело (слияние компаний) Тед считал, искать компромиссов с союзом рабочих рано. Он выжидал. А ещё он верил, что придет день «разума» и для самих рабочих. «Инерция мыслей пройдет. Глядя на чужие неприятности, они поймут, это наши общие проблемы, а не кто-то лично хочет отнять у них работу и заработок. Лоренс был главой совета директоров. Отрубив одну, две, ну три головы – ситуацию всё равно не выправить. Нужны глобальные перемены. Бояться их – не трусость, а паранойя. Нам предлагают стать мощнее. Нам предлагают стать частью большего. Что в том страшного? Что в том плохого, ответьте? Я – Тед Лоренс заверяю вас, верфи, ремонтные заводы, вся инфраструктура – останутся на месте. Но нам нужно объединиться в борьбе за то, чтоб они остались не только на месте, но и за нами. За нами с вами». - После таких заверений в доме Теда перестали гибнуть деревья (их подрубали) и менять выбитые стекла. Эта была маленькая, но приятная для Теда победа. Получалось, в его заверения поверили.
Но праздновать времени не было. Из каждого часа суток, имевшихся в его распоряжении он выжимал всё. Сон просто не шел, а утомляемость он снимал таблеткой.
После ознакомления с состоянием дел в обеих компаниях (и «ЛК», и «Восток Верфь») Тед будто приобрел дополнительную силу. С долей пассивности он пережидал возмущения технического персонала, зато умело гасил малейшие искры истерии у паникёров в составе начальствующего состава …как бы уже своей компании. Через консолидацию со слабыми, не особо важными ему людьми, но ведущими за собой не единицы, а группировки, Тед выходил на разговор с «сильными» «средними» лидерами. Некоторых из них Тед попросту подкупал обещаниями и деньгами. Он покупал «голос» на те деньги, которые ещё были в наличии в сейфах его верфи (банковские счета «ЛК» были заблокированы ещё Арчи Лоренсом). Тед шел на разоблачение компромата на своих бывших коллег из управляющего состава. Легко, совсем не со зла, а только дела ради, он делился жареными фактами со СМИ и сеял зерна раздора между как бы бывшими друзьями, теперь не пожелавшими встать под его знамена. Без угрызений совести он играл на нервах угрозой разоблачения тайных пороков членов директората в случае ухода человечка «налево». Из-под его власти. С теми, «кто решался выбить табурет из-под него», Тед был даже жесток. И, разумеется, «чуток» к наличию у них слабых мест. И платил за такого сорта информацию дорого. Разумеется, ставя на кон и свою репутацию порядочного человека.
Его конкурентами стали те самые два директора верфей, которых очень когда-то выделял сам Арчи Лоренс. Теперь они тоже стремились в лидеры. Теперь и они припомнили Лоренсу, сообщив наиболее борзым журналистам, что «младшенький всегда боялся высоты». Да, такая фобия у Теда была. И над ней теперь измывались, как могли. Пользуясь его же средствами.
Тед делал всё возможное, чтобы самому оказаться перед Главным Советом. Чтобы самому указать на положительные перспективы возможного использования активов «ЛК», чтобы самому стать тем, кто будет и дальше руководить этими активами. При таком накале борьбы средств Лоренс не выбирал. И здоровье своё отслеживать не успевал.
***
Каких-то четыре дня отделяли Лоренса от главного шага в его жизни. От дня, когда он или подпишет план слияния с «Восток Верфью» или… его сместят с позиции лидера компании. Тогда либо слияние произойдет без его участия, либо его вообще не произойдет. И кто-то, кто окажется сильнее, на Главном Совете откажется от пути слияния, и будет решать проблему иным способом.
Вердикт комиссии: «ЛК» способна продолжить работу, но… под другой вывеской и при ином руководстве» - стал козырем в руках молодого Лоренса. Он направил все силы на скорейшее слияние с «Восток Верфью», совершенно уверив себя, что именно слившись «ЛК» продолжить жить.
Все эти дни Тед не жил в Лос-Анджелесе. Когда нужно, он прилетал туда на вертолете. А так, он обитал в Сан-Франциско. Жил в маленьком пяти-комнатном домике, чудом уцелевшем во время землетрясения, погубившего большую часть города. Домик из шлакоблоков, покрытый оранжевой черепицей. Стены дома были белыми, недавно заново отштукатуренными, а черепица заботливо перебрана. Она стала пестрой, «многоцветной», так как Лоренс запретил рабочим менять всю черепицу. Домик располагался в северной части города. Не лучший район. Не лучшая репутация была за ним и раньше. Но в тридцатые годы позапрошлого века только это и могла себе позволить семья прапрадеда Теда Лоренса – дельного управляющего верфью, хорошего строителя морских и речных судов. Здесь родился тот, кто нашел силы и средства, чтоб не просто расширить дело, а сделать его делом семьи, взяв с собственность землю и верфь.
Сейчас здесь, в этом маленьком домике, расположенным в тени вековых лип, Тед дышал воздухом, когда-то питавшим лидеров его рода. В маленькой гостиной в эти суматошные дни собирались стихийные совещания, резво обсуждались планы на будущее и, разумеется, планы по крушению «соперников». Выставляя из холодильника на стол прохладительные напитки, Тед выслушивал все мнения. Но пока даже самые интересные предложения по реорганизации и ведению дел он воспринимал молча. Не вступая в обсуждение. Тед считал, что говорить о том, на что, возможно, после ему дадут взглянуть лишь глазами «почетного гостя» – трата времени.
Глядя в глаза людям, так горячо, так шумно поддерживающих его, Лоренс намеренно уходил от обсуждений будущего. А когда понял, что люди – его поддержка – они только и делают, что строят планы на будущее, вдруг испугался. Испугался, что может увлечься и сам. Что, как многие здесь, может за фантазиями о будущем, потерять землю под ногами. И тут же, обойденный соперниками, лишится возможности вернуть себе «своё дело».
Что стало причиной «переполоха в мыслях»? Позвонил «свой» человек из «Восток Верфи». Он сказал, что ходит слух, что на Совете Теду будет предложено … возглавить группу предприятий, занимающихся РЕМОНТОМ морской техники (и гражданской, и военной). Тед кинул трубку телефона. Такие «откупные» были оскорбительны для него.
Но стреляться – он всё равно не собирался. Добиваясь большего, он разозлился. В тот же день вместе с профсоюзом компании он собрал и … тем же вечером выступил перед многотысячной толпой демонстрантов. Тед призвал всех «напрячь» проблемой «власти большие, чем региональные». «…Которые, как мы поняли, в данной ситуации, уже расписались в бессилии, помочь нам, отстоять наши верфи и заводы Нам отказывают в возможности воспользоваться статьей закона о приостановке действий кредиторов. Нам отказывают только потому, что мы «западная» ветвь судостроения страны. Кто ж распорядился дать кусок пирога «востоку», обойдя наш стол? Давайте спросим о том у господина президента…».
А к ночи, прямо в дом к нему приехали представители «Восток Верфи» и … озвучили то, что сообщил ему по телефону «свой» человек «оттуда». Тед, переживая, пик напряжения, попытался ответить на такое предложение корректно.
Ему светила должность главы директората компании, владеющей тремя верфями на западном побережье страны. А эти, с востока, предлагают ему… остаться с тремя ремонтными заводами одной (его) верфи. …Этого, Тед посчитал, ему – Лоренсу - «маловато будет».
-… Да ещё и не разработчиками, а ремонтниками. Это шаг назад для меня, для всех тех, кто работал рядом и вместе со мной. Ремонт - дело нужное, не спорю. Но вы, господа, получается, уже разделили компанию. Вы торопитесь, господа. Уверяю вас, вы торопитесь хоронить нас – компанию – сообщество трех верфей! «ЛК» - юридически существующая компания. Да, на сегодняшний день. А вы что, уверены в вашей правде на день завтрашний? Что значит, мнения директоров верфей разные? Почему такая уверенность, что сорок пять процентов акций в моих руках, это уже бумажки? …Откуда ветер? С востока, …с центра? Вот видите, вы и сами не уверены, что будет завтра. Деньги нам обещали при слиянии компаний. О том, что помощь получает лишь «Восток Верфь» - разговора не было. Господа, да, у нас проблемы. А у кого их сейчас нет? Вы поддерживаете разделение «ЛК»? Хорошо. Тогда и я буду настаивать перед комиссиями и руководством страны в том, чтоб помощь была оказана в долях для «ЛК» и «Восток Верфи». Ваши дела стали «лучшими» совсем недавно. Ваше первенство - два-три года. В сравнении с десятилетиями, когда «ЛК» была сильнее, это малость, доля - в успехе всего судостроения. Теперь следующее. Почему вы предлагаете мне заняться только ремонтом? Мы, моя команда, мы умеем и строить корабли. Мы это доказали. Мы строили и строим разного типа корабли. Технику гражданскую, технику военную. Я видел протоколы согласования по пуску вашего последнего изделия. Да, по крейсеру. Сплошь «не согласия» и рекламации. Да вы в таких делах действительно «первые», господа! …Ладно, пока не о том. Пока о другом. Я тут ещё одну вещь заметил, «восток» у нас более даже ремонтом занимался, чем «запад». Да, я уже в курсе ваших проблем. А вы думали, я беззубым вас встречу? У нас пять заводов по ремонту на три верфи, у вас семь - на две. Так почему же мои люди, люди с хорошим опытом работы в строительстве кораблей, должны коптеть, латая дыры крейсеров, наскочивших на мель или корпуса пассажирских судов, задетых гранатометами пиратов? Вы решаетесь разбазарить ценнейшие кадры судостроения? Или вы уверены, что на ваших верфях нашим высококлассным специалистам покажется комфортнее? И последнее. …Почему мне «предлагают»… возглавить только те три завода, которыми, я повторюсь, я уже управляю? Почему мне не предлагают компанию судоремонтных заводов? Только в «ЛК» их пять. Почему мне не предлагают судоремонтную компанию, куда бы вошли все наши и ваши ремонтные предприятия, я кажусь вам слабым руководителем? …Господа, я отказываюсь от вашего предложения. И считаю, что имею право и силы на большее. Прошу вас всё ещё раз взвесить. До среды …трое суток. Время есть».
Вот так, не оставив хода для развития темы, Лоренс закончил беседу с «новыми боссами».
Теду тридцать три. Сколько он себя помнит – он всё на верфях. Мальчишкой сюда бегал. На должность активного директора одной из верфей он пришел не от студенческой скамейки. Тед учился и работал. Технически рос и работал. Он совершенствовал свой научный потенциал. Успел поработать на заводах конкурентов и не только в своей стране, но и за океаном. «В тридцать три кидать доброе дело, - не хочу. Лить слёзы, если выгонят из директората – не буду. Работать там, где укажут - …тут подумаем. Только «ЛК» - это ещё вполне реальная жизнь. Реальная жизнь! а не уголья от неё!! С какой бани мне плакать?» - Говорил Тед двум проверенным дружкам, навестившим его по утру. …«С чего ты взяла, что мне «плохо»? Ну, хреново… немного, и всё!» - Так он прокомментировал своё состояние подружке, приехавшей к нему «под липки» к ленчу.
- Ты похудел.
-Что ж в том плохого? Ты, наверное, кучу денег на это тратишь. А я – вот так. Ещё парочка горяченьких банкротств, и … я стану новым дистроф – символом века. …Ладно, извини, Франческа, вон, в окно уже вижу, опять ко мне идут. Давай, …я попозже тебе позвоню. Да, …пока.
Подружка похлопала друга по плечу и ушла. Она часто заставала Лоренса только что выпроводившим «очередных гостей» или встречающим «новеньких». Короткими были их встречи. Так, пара – тройка фраз. Главное - увидеться. «Живой – и порядок!» Выглядел Тед, конечно бодрячком, всегда одетым как для деловой встречи (правда пропахшим уже либо сигаретным дымом, либо крепко прожаренным кофе, в зависимости от «категории» гостей). Только по глазам и замечала подружка, что не так всё гладко у друга её Тедди. Серым ей казался Лоренс. Заведенным, но не «апельсиновым». Серым.
Пресса, в конце концов, выкурила Лоренса и из прадедовского дома. Какие там уже совещания, …просто шагу не давали шагнуть без подглядываний! Ни коллегам, ни друзьям его проходу не давали. Ни подружкам. Чем ближе ко времени, назначенной в Майами встречи, тем и ему самому уже труднее стало дышать.
Чтоб укрыться поглубже, Тед уехал подальше. Посчитал, хватит, подышал воздухом от стен дома, где впервые и он пошел своими ногами, попил из «родового артезианского колодца» водички – хватит! «Хватит мучить себя былым могуществом, оставленным за плечами! Хватит! Дом прапрадеда, собственная верфь деда, …дело отца. Хватит! Пусть! Начну с нуля. Что я, не вижу дороги? …Вижу! Вот и …».
Он улетел в Венецию. Почему туда, а не в Тимбукту (ну, чтоб глубже)? Ему было всё равно. Был бы рейс в Африку, … ему все равно было, где отсидеться. Он не бежал. Он искал место, где бы смог вполне собраться с силами и мыслями. Вдруг собрался и …без вещей, так, налегке вышел из дома и … не вернулся.
На двух машинах такси он добирался до аэропорта. Путал след (вопросы прессы надоели).
Ближайший рейс, оказалось, был – в Италию. У Лоренса бессрочная виза до этой державы. Он посчитал: «Судьба!» - и полетел в Италию. После короткой остановки в Риме целью стала Венеция. Оттуда много лет назад прибыла в Калифорнию Лиза – его мать. В девичестве она носила фамилию Пазини. Но не последнее обстоятельство было для Лоренса решающим, когда он двинул на Венецию. Прибыв в Рим, он позвонил своему итальянскому приятелю. Тот, как оказалось, отдыхает в Венеции. Тед лишь раз был там. Уже давно, многое забылось. Вот, …вот потому и Венеция. До судьбоносной среды оставалось не так много времени. Каких-то шестьдесят три часа. Тед решил, самое время посмотреть на Венецию ещё и таким, «переломным взглядом».
Италия - родина его матери. Элиза родилась в Милане, но после развода родителей долгое время, да почти до самой помолвки со своим политиком, она жила со «старухой» - бабушкой матери. Как раз в Венеции они жили. В старом районе, на самом Канале. И называла себя Лиза Лоренс не «миланкой», а «венецианкой». Так что не чужой была для Лоренса та Венеция, куда он «навострил» нос. Не то обиженный, не то заносчивый нос. Впрочем, о том, что мать зовет себя «венецианкой», Тед тоже слышал только от отца. Лиза Лоренс никогда не акцентировала на том, что она «венецианка», «миланка» и вообще, «не от сюда».
Артур увел Лизу у какого-то тутошнего министра. Тот приехал в Штаты с визитом и …с невестой. А уехал назад …«друг – италия без последнего». - Так говорил Арчи, рассказывая сыну о своей лихости. «Девки нынешние – дуры дурами. Одна корысть. А тут, …раскормленная роскошью красавица… сделала свой выбор. Лучшего увидела. Ей явился Я. Венецианская красотка! Вот как надо уметь!». Вообще-то над Арчи часто посмеивались: «А чего наши? Слабо было - нашу красотку подцепить? Итальянка, …ну вот, теперь дети итальянские у тебя, Арчи, будут». Лиза услышала разговор. И… начала вытравлять акцент.
Тед «тихо» любил мать. Пожалуй, никто никогда и не видел, как он целует её, обнимает. Он делал это, будто таясь. А когда его целовала мать, он, если были тому свидетели, тут же вырывался из её рук. В детстве он не понимал, почему все уточняют о том, действительно ли его мать – «сбежавшая от министра итальянка»? Матери его приятелей интересовались, «часто ли подают в их доме макароны?». Тед отвечал правду. Ему не верили. «Так уж и не подают… пасты? А может, твоя мама какая-то другая итальянка?» Повзрослев, он понял, почему красивая молодая женщина, …эмигрантка, став супругой американского миллиардера, вдруг стала «набожной общественницей». Лиза Лоренс не хотела дать темы для пересудов. Её Арчи итак не был особо коммуникабельным, ей же – полагалось быть у всех на виду. Держать фасон фамилии. А ещё: быть скромной, щедрой, и раз католичка, ходить в церковь почаще. Сын итальянки к десяти годам уже владел хорошим французским. К окончанию школы, довольно часто путешествуя с матерью по Европе, изучил разговорный испанский и немецкий. Имея деловые связи с Европой, Тед научился сносно изъясняться по-португальски и на шведском. Никто не подсказал ему, что есть ещё один красивый европейский язык. И сам он … обходил итальянский. Чтоб не смутить мать. Он так всю жизнь думал, что смутит этим желанием мать. Женщину, которая стала «американкой» сразу, как только милый Арчи сделал её «американской женой».
Лоренс улетел в Венецию. Только самые близкие знали, где он будет отсиживаться эти «оставшиеся» дни. Единицы знали его новые координаты. Остальные считали, «младшенький трусливо сбежал от всего и всех».
Он вдруг почувствовал тяжесть в груди, посерел лицом и … решил кардинально сменить обстановку. «Да хоть в Тимбукту! Лишь бы стучало, не замирало внутри от дичайшего положения: толи срубят, толи нет?»
Глаза его, обычно серо-голубые, полиняли настолько, что абсолютно выдавали теперь его полинявшее настроение. Даже злость прошла. Всяческое желание …дать в морду за оскорбление. Даже обида на бывших друзей…растаяла, будто он всем всё простил.
Многие друзья Лоренса младшего и вообще семьи открыто приняли выжидательную в отношении него политику. «Выгребет – друг, а утонет в остатках былой славы и роскоши – какой он нам друг?» У Лоренса друзья – всё сплошь первые люди в Калифорнии, им «опальный сын умершего олигарха не интересен». «Добряки» передавали ему эти слова. Толи от желания поддать пару, толи, чтоб самим занять вдруг освободившее место друга Лоренса (на случай, если выгребет).
Женщин рядом с ним стало ещё меньше. Теду хотелось бы, чтоб было больше, вообще-то он был склонет к тому, чтоб рядом была постоянная женщина. А в такое время как-то особо хотелось хотя бы согреться сексом. Чуть воспрянуть силой, потершись о человеческое тепло. Но какой уж там секс! Тед прекрасно понимал, что сил на такое своих не хватит, а ублажать себя оплаченной лаской – он не приучен. Не любил такого. Лучшие девушки – подружки … тоже… «слиняли». Одна, правда, осталась. Но та - … друг. Тед Франческу Мерфи как женщину будто и не воспринимал. Она с ним давно. Всё рядом. Все на связи. Заботлива, не скучна. В эти дни она, свернутым с тугую трубку журналом отмахиваясь от репортеров, пробиралась к нему в сан-францисское жилье. С боем пробивалась или тайком. У неё как раз отпуск. Она купила недельку куротного сервиса в Сан-Франциско и потому могла бывать у друга Тедди часто. Да только вот … ему не до неё.
- Что ты сер так, Тед? А может, уехать тебе отсюда? А что, до среды куча времени. А хочешь, я тебя у тетки своей спрячу. На ферме. Молоко, сметана – всё из-под хвоста. Отъешься, подрумянишься, …а? Хочешь …к тётке?
Лоренс посмотрел в окно. Увидел, как, отмахиваясь от вопросов, идут к нему его главный технолог (с его верфи) и проф – босс «ЛК», и тут же попросил друга Мерфи уйти. Вот такие были у них отношения. Хотя Тед был благодарен Франческе всегда, даже нёс какую-то долю дружеской ответственности за неё. Но личного времени он отдавал ей мало. А уж любви там, нежности, так другие женщины, вовсе ему как бы и не дорогие, знали их гораздо больше.
В Италии у него, разумеется, знакомых женщин не было. Приставать со знакомством к не знакомым - для Лоренса – нонсенс. Были, правда, где-то тут родственники, но Тед полагал, что если они где-то и есть, то скорее не в Венеции, скорее в Милане. Только к родне он не спешил. К родне - он вовсе не спешил, именно потому, что …нонсенс.
И вот он тут. В непотопляемой Венеции. Справа от него проходит (течет) главная улица Венеции. Слева – устье Канале-делла-Джудекка. Тед смотрит вперед. На изящную фигурку Фортуны на золотом шаре фасада Таможни. «Поборовшись с бурями и штормами, с томлением с сердце возвращались домой венецианские купцы. Вглядываясь в очертания родного берега, первое, что они узнавали, это её – фигурку Фортуны. …Я не верю в бога единого. Неведомого и невидимого. За всё есть ответственный. Конкретно ответственный. Либо богов много, потому что много есть чего, за что нужно отвечать. Либо… бардаку быть, потому как одному, пусть семи пядей во лбу – за всем не усмотреть. Здесь, на земле многое, за что нужно быть ответственным человеку. За многое. …Не дошел бы корабль до родных берегов, не рули им ответственный капитан. Не к чему прилепиться взгляду уставшего от бурь и волн капитана, не построй на берегу другой ответственный человек дома, дворцы, … вот ещё один мастер отлил фигурку Фортуны. Который уж век она встречает тех, кто решается посетить эти места».
Порывистый ветер рвал с шеи Лоренса шарф. А, сделав дело, как легкую ленточку унёс плетеный лоскут шелка далеко-далеко в воды залива. Тед и не заметил, как всё случилось. Чтоб не слышать замирание сердца, чтоб облегчить болезненную тяжесть в груди, он крепче обхватил столб фонаря рукой и, повернувшись лицом к заливу, а к фигурке Фортуны спиной, туго зажмурился. «Держаться, …не пропасть…». Толи слезы текли по его щекам, толи брызгами с волн умывало его бледное, открытое ветру лицо.
Издали человек походил на куклу, которой что-то мешает отлипнуть от фонарного столба. А так её б давно сдул стервец ветер, и … канула бы она в водах беспокойного залива.
«Фортуна….И в удачу не верю. Не будь перебора в кредите, не получилось бы кризиса. Наш кэп не доглядел. Вина конкретного человека. И вот, …вот, сделав пике, жду шторма и я. Он будет. Неминуемо. И вот тут надо бы … умело грести. Выгрести. Удача - это, конечно, хотелось бы, только в таком деле – не поможет. Будут обсуждаться конкретные фигуры. Их деятельность, их полезность делу. Будет «Корпорация Верфь», нет – дело второе. Проблемы все равно придется решать. Финансовая помощь государства не располагает к иждивению. Работать придется усиленно. Только вот где в это время буду я?»
Расстегнувшись, пальто трепыхалось на теле Лоренса. Только холода Тед не чувствовал. Руки его оцепенели. Пальцы могли вот-вот расцепиться. … А ещё его ужасно манили к себе волны. Тед смотрел на них, но, как будто ничуть не боялся их гипноза. «Думаю, я здесь не чужой. И фонарь этот, …вижу его второй раз, и он… не чужой мне. И я – ему. – Тед облизнулся, покрепче ухватившись рукой за столб. Порывом ветра его ударило по лицу брызгами. Почувствовав солоноватость воды, Тед снова облизнулся и улыбнулся. – Жаль, не знаю языка. А то рассказал бы этому… мажору из кафе про итальянку мать. «Вы американец?». Трижды спросили. За час всего. Да! Да, тут я стопроцентно американец. А там, …дома – я был «сыном итальянской жены Арчи Лоренса». …Сколько было тайн у отца? …Двойная бухгалтерия. А может и правда, была какая-то другая жена? …Чушь! Да и честно ли судить того, кто пытался хитрить с финансами ради конечной цели всех нас, ради целей всей «ЛК»? Не был отец ни стяжателем, ни жлобом. Роскошь была разумной. Но хитрил. Как оказалось, он покупал дорогущий калифорнийский берег. Землю верфей. Это, конечно, зря. Подвига прадеда не повторить. В наше время покупку верфи одним человеком – не потянуть. Это действительно ошибка».
Тед снова улыбнулся. Из-за тучи вышло солнце. Так резво, что просто ударило светом по глазам. Тед зажмурился, но потом открыл глаза. И снова стал смотреть на волны. «Они думают, раз американец, значит, долларов у меня - как травы на газонах. Изделие от земляка их взволновало. Лейбл на фалде моего дорогого пальто. … За что? Я не был готов к ТАКИМ трудностям. Воспитание? Семейный протекционизм? Но почему тогда дело мне не в тягость, почему с головой в чертежи и по уши – в мазут – мне не в лом, почему?! …Дело - не трудность. Дело – счастье. Гордость – дело, …а тут… ошибкой одного человека всё к чертям. …А потом ещё одно решение, … уже другого человека. Человека… как бы бога. …А ведь я голосовал за эту «загорелую новизну» в Белом доме. Мы все голосовали за него. Все ждали поворота, …а что вышло? Для нас вышел не «поворот», а просто взяли и перекрыли дорогу. …Хотя, конечно, зря я на его цвет заморачиваюсь. Он вовсе не хотел выпендриться перед «своим» востоком. Просто, настал момент истины. А я… как раз остался последним. …Черт! Эсминец на воду пустить не успел. …И дадут ли?»
Тед припомнил телефонный разговор с секретарем президента. «Финансовая помощь, даже если «ЛК» не войдет в состав «Восток Верфь» будет оказана «восточному» берегу. Это уже бесповоротное решение, мистер Лоренс». Свободной рукой Тед вытер сырость с лица. Попытался глубоко вздохнуть …и не смог. Резкая боль в области сердца перекрыла …дыхание.
И всё же Тед не мог не думать о наболевшем. «Ему доложили о нашем финансовом положении … «на сегодняшний день». …Ах, вам доложили? И кто же? Чей штемпель был на той весточке? …А!.. Да что я, раз уж они там посоветовались и решили, значит, сливаемся. …Знаю, Джон против. Знаю! Но,…думаю, переубедят его. Переубедят тем, что дадут власти побольше моей. …Впервые такую жгущую зависть испытал. Не к Джону, конечно. Что Джон, сделаем и Джона! – Тед стал массировать грудь свободной рукой. - …Почему им дали? Почему не их к нам, а нас с ними слить «посоветовали»? Вот за что стыдно. … В качестве «почетного гостя» …на собственную верфь деда, …стыд, стыд-то какой! И жаль, как же жаль, что эсминец не мне пускать…».
Лоренс огляделся, будто посчитал, что должен быть в таком месте не один. И снова он увидел фигурку Фортуны. И тут же другой тон взяли мысли: «Эх, ты, какой же это стыд? …Столько сил, столько…упрямства, сил, ума - лично я вложил в это дело. …Лучше бы я в капитаны пошел, да, мама?» - Тед не то подмигнул Фортуне, не то слезу сморгнул. И снова отвернулся. Снова выпрямился, принимая ветер с залива на грудь. «Никогда не влекло меня море. Ударив бутылкой шампанского по борту, я даю звонок себе: «Эта работа закончена, беремся за следующую». …За следующую. Кто-то скажет: «Сумасшедший трудоголик. Болезнь». …Какая ерунда! Увлечение и страсть в деле – это,… это равно счастью. Жалок тот, кто ни разу в жизни не ощутил радости от участия в большом деле. - Тед облизал обветрившиеся губы. – … А вот если я смогу убедить их там, …если я смогу, то я и спрашивать не буду, никто не помешает мне завершить работу над эсминцем. …Красавец,…наш красавец…э…эх, ничто не помешает …».
Ещё когда Тед присаживался в катер, мажордом окликнул его. - Сеньоро Лоренсо! Вот! Вот, возьмите это. - Он сунул в руку Теда белоснежную салфетку с вышитой на углу монограммой «Т. Л». – Вот! Махните ею, когда решите ехать назад. Катер вернется за вами. – Привератти показал пальцем на катер. - Я перезвоню Антонио на мобильник. Он вернется за вами. Тут же. …Не будьте так одиноки, сеньоро Лоренсо. Возьмите, …возьмите салфетку».
Тед тогда скорее автоматически сунул салфетку в карман пальто. Теперь, посчитав, что сил бороться с болью, уже нет, он достал салфетку из кармана.
На фоне голого, как на ладони открытого места, да ещё и на фоне тепло-коричневого цвета пальто Лоренса белоснежный лоскут был хорошо виден. Теду даже не нужно было махать им.
На кого же походил человек, одиноко стоящий у фонаря, у самой кромки воды с белым платком в руке? Это был сигнал. Сигнал – «обратить внимание» на ТАКОЕ одиночество.
Катер Антонио прибыл через минут пять. Он будто ожидал где-то неподалеку. Хотя время уже было такое, что и некоторым туристам – пора посмотреть на растаявшую дымку дня на горизонтах. И голуби на площадях уже вовсю парили над головами зевак. В кафе суетились, ожидая посетителей.
Вот только мажордом в кафе «Лоредан» не суетился. То есть, он подсуетился, конечно, когда прибыл посетитель, но как-то рассеяно, будто его что-то отвлекало от четкого исполнения обязанностей.
Привератти позвонил в гостиницу «Пизани Гритти». Как будто бы для того, что пожелал узнать, куда отправить «слишком солидную сдачу, оставленную рассеянным клиентом кафе на столике». - …Понимаете, уважаемый мой, сеньоро Бенталотчче, это слишком большие деньги. Вы понимаете? А вдруг сеньор Лоренс человек слабо видящий. Оставить денег на три обеда, заплатив за американский завтрак из трех яиц, это как?..»
Конечно, не особо поверил в такую честность управляющий гостиницей «Пизани Гритти». Но всё-таки ответил: «Минуту, я взгляну, в каком номере остановился ваш рассеянный клиент. Вы могли бы перезвонить ему в номер. …Минуту. А вот! …А …нет. Это Лорсенатти. А ваш, значит, Лоренс. …Лоренс?
-Тед Лоренс, он так сказал. Представьте, наш покровитель – последний из рода Лореданов тоже был Тэодором. Он был Тео Лоредан, а этот, …гость, то есть, он - Тед Лоренс. …Ну, так что, в люксе где-то остановился, так, я понимаю?
-Да я и не люксы уже все проверил. …Минуту. – Управляющий серьезно отвлекся и обещал перезвонить. Его попросил отвлечься от телефонного разговора какой-то солидный клиент.
Мажордом, немного скислив физиономию, посматривал на фонарь у здания Таможни. На этот одинокий мыс, уходящий в волны залива. «Как так? Моя интуиция меня никогда не подводила. И пальто на нём, фалда ветром приподнялась и я, точно, узнал лейбл Гальяно. И английский пиджак, а ботинки из крокодиловой кожи….Да как же так? Неужели я обманулся? Мне он показался солидным человеком. Все таблички тут у нас перечитал. Интересовался. …Ничуть шутником не выглядел. Как же так?»
И тут мажордом заметил белый лоскут на фоне серости картинки за стеклянными дверями кафе. – Ой! Сигнал! …Что ж делать? Позвонить в гостиницу ещё? А если я ошибся? Если это просто … какой-то там Лоренс? Звонить ещё …или нет? – Белый лоскут магнитил взгляд Альфонсо. магнитил и пугал. - Ну, как не звонить, конечно, звонить. – Но сначала не в гостиницу позвонил Альфонсо. А на номер Антонио. – Антонио? …Брат, пора! Он показал салфетку. Кто, кто, да этот же! Да, да, я вижу её в его руке. Да, поторопись. Да, и мне он показался, …каким-то не таким. Да, как бы взволнованным.
Привератти прищурился, вглядываясь в фигуру мужчины, вдруг отошедшего от фонаря и подошедшего к самой кромке мыса. -…Тут я с тобой соглашусь. Он выглядит именно так…взволнованным. А…он заплатил тебе за дорогу туда? … Заплатил. Нет, я так, просто спросил. У него сотня из рук вылетела. Я видел, как ты её после выловил. Он не заметил? …Значит, не заметил. …Ну, да, в его-то состоянии. Да, да, вези его сюда. Мы ж договорились. – Обернувшись к мимо проходящему официанту, мажордом скомандовал. – Скажи там, на кухне, пусть начинают резать бекон. Клиент возвращается.
После указания, выданного официанту, Альфонсо не поленился и снова позвонил в «Пизани Гритти». – Да, да, вы обещали мне посмотреть, в каком номере остановился наш забывчивый клиент. Да, да, сеньор Лоренс. Ло-ренс. …Да? Как так? …Вы хорошо проверили? Да? Ну,… спасибо. Что ж, значит, я ошибся. Значит, …он назвал какую-то другую гостиницу».
Но никак не чувствовал себя обманутым дураком мажор кафе «Лоредан»! Или не желал им быть. – Да что ж такое-то! – Он отключил телефон и снова стал всматриваться в горизонт.
Катер Антонио причалил к берегу. К тому, на котором располагалось кафе. Но что-то шло не так. Что-то явно случилось. Антонио и клиент так и не показались на террасе перед кафе.
Альфонсо вышел на террасу. – Где же они? – Он посмотрел на узкую полоску берега. На катер Антонио.
Родственник Альфонсо молча махал руками. Глядя наверх, будто приглашая кого-то обратить на себя внимание, он то снимал с себя вязанную шапку, то, помахав ею над лицом своего пассажира, снова натягивал её себе на голову. (И всё это он делал, молча, глядя наверх, на террасу).
Разумеется, мажордом нагнулся над периллами, внимательнее посмотрел на то, что происходит на катере. – Что слу…
Лоренс полу лежал в сиденье катера. Глаза его были открыты. Лицо было насыщенно серым, Альфонсо оно даже показалось землистым. «Да что ж такое? …Умер он что ли?» - И тут же Альфонсо вскрикнул: «Какого черта, Антонио?! Вали отсюда! Итак, ни дела, ни работы, а ты ещё трупака сюда привез. Иди, мне не до развлечений! У меня приличное место, лучшая кухня, наконец! А ну, подальше, подальше с этим! Может, у него инфекция какая, ведь час назад только жив - здоров был».
-Да он жив! Сердце, кажется, сердце прихватило. Жив он, врачей сюда зови! Я знаю, у тебя же бывший кардиолог в официантах ходит.
-Да иди ты, …вот чудик нашелся! Кардиолога ему подавай! – Альфонсо энергично махал рукой, - …нету в нашем меню кардиологов. Проезжай! … Вон, … подальше, давай!
- Альфонсо, да побудь хоть минуту добрым христианином. …Давай, пока врачи не подъехали, пусть он посмотрит его. Зови официанта, давай!
-Ты с ума сошел! Буду я ещё Джузеппе от работы отвлекать! У нас клиенты…Смотри, он уже серый весь.
-Какой весь? Да живой он, живой! – Антонио наклонился над Лоренсом и снова, сняв шапочку, замахал ею перед его лицом, - эй, сеньор, …послушайте, …давайте …э… помашем рукой. Вот так… помашем…
Выглядело жутко. Лоренс приподнялся с места, действительно взмахнул рукой, и та, тут же ударившись о борт, затихла. Кисть руки так и осталась погруженной в холодную воду.
Антонио тут же напялил шапку на голову. - Говорю же, жив,…ой! – Он обернулся и снова посмотрел наверх, снова замахал руками, призывая родственника к совести - Альфонсо! Ну, будь же ты человеком, …зови, говорю, …дьявол тебя разорви! …Зови, сюда кардиолога своего, …разрази тебя гром!
Привератти всплеснул руками: «Нет, вы посмотрите, он мне же ещё и угрожает. Какого кардиолога, …зачем ты вообще его сюда привез? Он же…». - И тут Альфонсо из-за спины паникующего родственника и сам заметил, «мертвец» снова шевельнул рукой. (Тед вынул руку из холодной воды).
Да, как будто всё так и было: клиент жив. Лицо мажордома передернулось. Он тут же отвел глаза в сторону. – Вот забота-то ещё,…живой ведь…
Может, не особо добрым был Альфонсо Привератти, но и злым человеком он не был. Не смог Альфонсо вот так, запросто отвернуться от берега. Отмахнуться от катера свояка. От серо-зеленого, как старый, вылизанный волнами мрамор ступени пристани, уходящей из года в год все глубже в воды залива – от такого видения он не отмахнулся.
А ещё глаза Лоренса,…они были, будто матово-мутное стекло. Широко раскрытые. Направленные прямо на Альфонсо, они жгли ему совесть.
Только Лоренс, скорее всего, не на мажордома смотрел. Он будто к солнцу обращался. То вовсе его не слепило. Тед всё слышал, что говорят люди. Все понимал. Как всякому живому существу, ему хотелось жить. Хотелось помощи. Он набрался сил и, …вытянув руку, поднял её вверх. К небу. К солнцу. Пальцы его поднятой руки шевелились. Он будто хватался ими за жизнь. …И как бы и за мажордома. Тот так всё наверху и стоял. Все смотрел на него.
И совесть Альфонсо тронуло. Уже тише, просто ворча, он произнес: «Да что ж такое, … итак клиентов с гулькин нос, а тут ещё… кареты «скорой» на нашей террасе не хватало. Ещё подумают, что это с нашим клиентом чего». - Он оглянулся на кафе, оттуда как раз вышел охранник. - Эй, Эй! А ну, крикните там Джузеппе. Да, пусть выйдет. Тут человеку на катере плохо стало. Нет, это не наш клиент. … Что? Кто сказал, что он только что завтракал здесь? – Грозный взгляд в сторону окна кафе. – Нет, нет, сеньор Морено. Нет, это совсем не тот человек. Тот был… американец. Постоялец гостиницы «Пизани Гритти». А это, …этого - Альфонсо снова прижался животом к бортику террасы. И тихо закончил, хотя как бы уже можно было и не оправдываться. - …А этого человека я не знаю. Кто он такой, …откуда? … Сказал, из «Пизани Гритти». А вот и нет, …как оказалось, нет.
Официант - он же бывший без работы кардиолог по имени Джузеппе, сразу, сверху оценил обстановку, и начал спускался к воде. К катеру.
Альфонсо посторонился. – Не испачкайся там. Аккуратнее с формой!
И вдруг звонок мобильника. Альфонсо важно поинтересовался: «Алло? …Что? …Кто?! …Что-что-что?!» - Настроение мажора меняется. Даже будто улыбка мелькнула среди грозы на лице. Он теснее прижал к уху свой модный мобильник. – Что вы сказали, сеньоре Бенталотчче? Это как бы родственник… остановившегося у вас вчера сеньора Пазини? Что? … Ах, вот так, …он его племянник. Да, да, я и говорю о сеньоре Пазини. О виноторговце Пазини. …Ведь я правильно понял, сеньоре Бенталотчче, именно этот, …да, Тед Лоренс - племянник миланского виноторговца Пазини? …Сп…асибо, сеньор Бенталочче. Будем считать, …что он. …Что? Да …точность нужна, конечно, но, - что-то Альфонсо подсказывало, что тут всё сходится: Лоренс – родня Пазини. И не просто какого-нибудь там Пазини, а того самого, что поставляет лучшее вино в Венецию. В частности, в кафе «Лоредан». - Вот так. А…спасибо, спасибо, что перезвонили. Что, что он сказал? …Ах, вот как. Значит, сеньор американец, остановился у своего приятеля. …Как зовут? …Что?! У Томасо Перкуцци? Да что вы говорите?! – Лицо мажордома зарумянилось, будто он сегодня именинник, и его поздравляют и поздравляют телефонным звонком.
Разговор был закончен. И… ноги сеньора Привератти быстро стали перебирать ступени лестницы, что вела вниз к узкой пристани. – Сейчас, сейчас, Антонио! Я помогу! Сейчас, я … да, да, сеньор Лоренс, вы что-то сказали? …Что там, Джузеппе, он что-то сказал? Нет? Представьте, мне только что позвонил сам сеньор Бенталотчче – управляющий «Пизани Гритти», и сказал, что этот сеньор - родственник сеньора Пазини. Вот представьте! И ещё он - приятель нашего известного тенора – сеньора Перкуцци. Нет, вы подумайте, кого мы тут спасаем! Что за сеньора. - Альфонсо выглядывал, чем занят Джузеппе. – Аккуратнее там с ним. …Э… сеньор Лоренс, вы слышите меня? Вы,… он что, совсем отключился, …или нет? Он вообще там живой или как? Джу…ппе, что происходит? …Антонио?
Родня махнула на него рукой.
Альфонсо все никак не мог ухватиться за Лоренса так, чтоб не испачкать свой белоснежный фирменный костюм. А ещё они с Антонио долго не решались уложить Лоренса на склизкую деревянную площадку. Наконец, выругавшись, Антонио все-таки кинул ноги Лоренса на узкую ступень причала. – Да положи ты его, наконец! Что ты носишься с этим пальто, будто оно твоё!
- Ты не понимаешь, нам же могут после предъявить требования. Скажут, мы специально испачкали…
-Перестань мелочиться! Послушай лучше, дышит он? Смотри, глаза закрыл. …Джузеппе, ты что скажешь, он живой?
-Что? …Так он умер?.. Матерь божья… – Альфонсо положил Лоренса на ступеньку и тут же, перекрестясь, выпрямился. И прижал руки к груди.
Глаза Привератти испуганно расширились. Альфонсо итак волоокий, но, теперь его глаза - точь-в-точь были глазами в смерть перепуганного животного. Он заметался, не зная, что делать: подниматься ли наверх или просто постоять в сторонке. – Умер?! Матерь божья, …что ты такое…говоришь, Ан…
Альфонсо нагнулся. Потом присел возле головы Лоренса. – А может, ещё нет, а? Может…
Веки дрогнули, Тед открыл глаза. Сморгнул. Бледные губы его шевельнулись. – Пр..простите, сеньор Прив… я доставляю …столь…ко неудобств.
- Ой, да что …вы, - Альфонсо указал на Лоренса пальцем, - …он же жив. Джузеппе! Эй, делай с ним что-нибудь, он живой!
Альфонсо вскочил и снова засуетился возле лежавшего. – Может ему, …а может…
Лоренс умирал.
-Да ну что вы, … какие …неудобства,…что вы…. – Альфонсо все-таки отошел подальше. И тихо, только для Антонио, указывая взглядом на американца, повторил: «Он всё слышит. Он жив».
-Вот и не мешай своему специалисту по чаевым, пусть он его посмотрит.
Джузеппе, как только «клиент» отключился, тут же отодвинул Антонио в сторону и «оседлал» «больного». Приступил к массажу и искусственному дыханию.
Между тем, наверху, на террасе собралось немало зевак. В том числе там стояли и спокойно следили за действиями официанта двое из подъехавшей к кафе «скорой».
Альфонсо их заметил. Разумеется, напустился, требуя вмешаться.
Но врачи спускаться вниз они не пожелали. «Ветрено очень. Давайте его сюда. …Ваш больной, вот вы и поднимайте. Мы – не грузчики». Они спустили на веревке носилки. Совершенно бесполезные в данном случае. Подъемника по близости не было.
Трое мужчин, поддерживая вдруг серьезно отяжелевшее тело Лоренса, стали поднимать груз на террасу. На руках поднимали. Альфонсо – с закрытыми глазами. Лоренс ему уж теперь точно мертвым казался. Остальные двое - были серьезны. Будто из ада душу изымали и тем как бы исполняли долг по спасению собственных душ.
Наверху врачи больного подхватили на носилки и - в машину. И, запершись, начали «работать» с элетростимулятором. И после первого же удара током, больной очнулся. Сердце его снова забилось при этом вполне здоровым, ясным ритмом. А минуты через три – четыре он уже заговорил. Поинтересовался: «Где я?»
Шутники – врач и санитар наперебой стали уговаривать его «остаться в живых». Разумеется, по-итальянски. – …Сеньор, вы на этом свете. К вашей и разумеется, к нашей радости. Теперь момент, что там насчет наличия страховки? … Аллё, понимаете, страховка, … плииз.
Лоренс понял, о чем речь. Он попытался двинуть рукой в сторону внутреннего кармана.
Альфонсо, которому вынесли стул, чтоб он дотянулся до окошка и лучше рассмотрел, что твориться в салоне «скорой», тут же постучал по стеклу костяшкой пальца. – Эй, эй, послушайте. Послушайте вы, … идиоты. А я говорю, вы идиоты!! - Он начал артикулировать, решив, что в салоне его не поняли. – Я говорю, …что вы – и - ди - оты. Он же иностранец. (Альфонсо заметил, что Лоренс открыл глаза) Он – американец. Я вам говорил. Что вы пристаете к нему с расспросами? Он вас не понимает. (Заметив, что врач полез в карман Лоренса) Эй, эй, что вы делаете?! Не вздумайте шмонать его! Эй, эй, послушайте, зачем вы лезете в его карман? Послушайте, послушайте вы, - это уже для тех, кто был зрителем, стоял у машины и выжидающе смотрел на него, - я не желаю больше участвовать в этом. Представьте, они полезли к нему в карман! – Альфонсо слез с табурета и принялся стучать ладонью в дверь машины. – Послушайте вы, чтобы после ваших делишек пала тень на наше предприятие – да ни за что! Или уезжайте к дьяволу, или прекратите шарить в карманах вашего пациента. Это наш клиент, он заказал лучшую в мире яичницу с беконом!
Альфонсо снова постучал по двери.
Тед слышал шум. До него дошел и смысл происходящего. Он даже будто попытался улыбнуться. Хотя этого было не так. Сердце стучало, но, отражаясь буханьем и в мозгах, и во всем теле некой смертельной тяжестью, от которой всё снова могло напрячься и замереть.
-Я приказал ему новую глазунью приготовить. Ну? И кто её теперь съест?
Альфонсо одернул на себе костюм. Поправил галстук-бабочку у шеи. – А вот сейчас… посмотрим! – И он размахнулся, чтоб ещё разок ударить по двери.
Санитар был покрупнее врача, он и открыл дверь салона. И грозно рыкнул на дебошира. – Ну?! Чего тебе? Похулиганить решил?
Альфонсо сделал ару шагов от машины и начал объяснение, горячо апеллируя к присутствующим: «Нет, что такое? Я же ещё и хулиган, вы посмотрите! Посмотрите на этих шарлатанов. – Он погрозился пальцем. - Я видел, вы в карманы его лезли. Я всё видел. Мы… все тут всё видели.
Альфонсо смело приблизился к двери. Увидел, Лоренс лежит с открытыми глазами. Даже шевелит руками, будто пытается сунуть руку в карман. - Вот же! Живого человека сунули в машину!
-Он болен! У него остановка сердца.
-Какая остановка?!
-Болен он, понятно?! – Санитар немного горячился. Руки его, волосатые мускулистые, которыми он помахивал перед лицом Альфонсо – это была явная угроза (по крайней мере, сухопарости Привератти).
-Ну да! А что ж вы ещё хотели. Теперь отвезете его в клинику, а после сдерете с него три шкуры …за своё …участие. – Мажордом оглянулся на «публику».
Ею были: двое молодых посетителей кафе, переговаривавшихся между собой, а ещё Антонио и парочка «свободных» от дел официантов, включая Джузеппе (кстати, сурово глядевшего на мажордома). -Нет, вы ответьте, зачем вы ему в карман лезли?
- Так, - санитар открыл двери пошире, - кто тут кого обдирает? Если у него нет страховки, кто оплатит вызов, … ты, …жук в белом?
-Я?! …Жук?!– Альфонсо ткнул себя пальцем в грудь и, попятившись, натянуто улыбнулся. - С какой стати я? Я не звонил. Я даже номера вашего не знаю! – Он обернулся к родственнику, - …Антонио, чего ему надо? Разберись, в конце концов, это твой клиент. А я, …видишь, у меня работа стоит.
Он взмахнул руками – жест понятный двум официантам, они тут же поспешили зайти в кафе. - Меня клиенты ждут! – Приглашающий жест в сторону двух молодых бездельников, всё любопытствующих на свару с участием мажордома. – Давайте, вернемся к столикам, сеньоры. – И снова к тому, кто оскорблял его. - А вы,… убирайтесь! Уезжайте от нашего кафе. И подальше. – Он небрежно махнул и санитару. – Подальше, подальше! Нечего тут бизнес портить. Не хочет ВАШ больной моей яичницы поесть сейчас, пусть приезжает после. В нашем кафе всегда свежие яйца и бекон. У нас всё, всё свежее!
-Да пошел ты… – санитар отплюнул в сторону и тут же залез в салон и захлопнул дверь.
Врач вздохнул, немного огорчаясь, что всё так затянулось, потом помахал перед носом санитара документами. – Поехали уже. Есть и страховка, и паспорт. Можно забирать. – Он ударил кулаком по стенке салона.
Это был знак вздремнувшему водителю. Тот тронулся с места легонько, а… потом так припустил, что Лоренсу действительно стало дурно. Его укачало.
Как только машина уехала, клиенты кафе вернулись за столики, мажордом занял своё место посреди зала. Сокрушающийся, что остался без оплаты проезда «полу святой» Антонио остался за дверями кафе. На обратной от тишины и уюта стороне. Ворча, катерник спустился к причалу. Осмотрел катер, который сильно ударило носом, когда происходило экстренное причаливание.
Поняв, что всё обошлось, по крайней мере, без каких-либо серьезных потерь, Антонио влез в катер и двинулся снизу вверх по Каналу. Прямиком к мосту Риальто. За клиентами. «Ну и денёк, вот приключится же горячка!»
***
Посетители кафе «Лоредан» долго ещё косили на мажордома и переговаривались. Многим казалось странным, что обычно такой равнодушный к тому, что твориться вне кафе служака, вдруг так сильно разгорячился. Так серьезно засуетился по поводу какого-то там сердечника, снятого с какого-то там катера. Входившие в кафе новые посетители обращали внимание ещё на одну странность, на особую сегодня рассеянность сеньора Привератти. (Обычно такого приветливого и всегда такого внимательного).
Нет, мажордом выглядел как обычно, то есть, и улыбка и поклон его в сторону завсегдатаев, или кого из «особенных» новичков - клиентов - всё это было делом обычным. Встретит - проводит – всё как положено. Но вот странность: сеньор Привератти будто сам с собой весь оставшийся день разговаривал. Стоя на своем посту, так сказать, при должности, он всё будто что-то бормотал, будто счет какой-то про себя вел.
Некоторые решили, что это легкое зацикливание на случившемся. И кто-то из официантов сообщил о том управляющему кафе. Тот появился, как обычно, ближе к обеду.
-Что тут случилось у нас, Альфонсо?
Лично наливая в рюмочку управляющего ликер, Альфонсо рассказал в двух словах, как «СЛОВИЛ родственника миланского виноторговца и друга известного тенора».
-Что ж ты не привел их сюда, надо было и их… на яичницу.
А вот это было мыслью. Мыслью, которую Привератти как бы упустил. Выйдя из кабинета управляющего, снова заняв свое место среди столиков, Альфонсо задумался. Над «упущенным».
***
Мысли в голове Альфонсо блуждали разные. Одна, например, особо докучала: «Добрый христианин, добрый христианин, … все думают, это легко. Как же! Вот что мне с того, что он – племянник виноторговца Пазини? Ну что? А может, мне оттого, что я «добрый христианин» даст автограф его приятель тенор? …Как же! Ну что за утро?! Бывают же такие дни. Ни душе, ни кошельку, одни нервы!»
Минуток через пять-семь. «А я всё-таки позвоню. Да, я позвоню! А что, я – христианин, он - христианин. На человеке было дорогое пальто. …А если вдруг случится с ним что?»
И Альфонсо позвонил … свояку. – Антонио? Это я, Альфонсо. Послушай, а может, сообщить этим, как их там, родственникам?
-Чьим?
-Ну, его родственникам. Этого, Лоренса. Есть же у него здесь родственники.
-Откуда я знаю.
-Я знаю!
-Ты думаешь, они мне заплатят?
Альфонсо не сразу понял проблему свояка. Но потом понял. – А почему нет? Ты катал его по его просьбе, не по своему желанию. Я вот думаю, у него в родне есть некий Пазини. Слышал, «Вина Пазини»? …Вот! Этот парень, которого ты катал до фонаря и назад, он ему родственник. Ну да! Я тут всё узнал. И вот что я думаю, а не позвонить ли нам с тобой, …понятно, что телефона Пазини мы с тобой добыть не сможем, но мы можем позвонить сеньору Перкуцци. …Что? Ты и его не знаешь?! Ну ты,… ладно, проехали! Ну, в общем, это артист. Да такой… нет, он известный артист. Он в миланской опере поет. Тенором работает. Он здесь отдыхает. Я слышал, он тут как-то концерт давал. Неплохо. …Неплохо, говорю, поет. У нас тут, на Канале он снимает палаццо целиком. Угу. Распевается там. Так вот, этот твой клиент, …да, да и мой, конечно. В общем, наш с тобой клиент, он ему приятель. …Понимаешь? Что? …Ты осел, Антонио! А я говорю, осел! Зачем тебе с тенора брать деньги? …Выгоду на лету хватать надо, а ты, с мелочью!
Антонио «грузил» очередного пассажира «информацией». Он отвечал свояку, слушал, что тот говорил и как бы между прочим, вёл экскурсию. – …А вот тут у нас галерея. Картин много. …Ходили? Ну вот, прогуляйтесь.
Но на обидное прозвище, данное ему Альфонсо, он тоже быстро среагировал. – Да, я может и осёл, но только потому, что кулинарных академий …там всяких – не кончал. Я за руль с пяти лет держусь, … да я – осел. А ты,… ну хорошо, забудем. … Хорошо, допустим, мы найдем этот номер телефона. И что мы скажем этому тенору? Ну? Ну и что. А если он скажет: «Да мы знакомы. Встречались…как-то», - что тогда? Кто мне заплатит, ты скажи. …Что? – Антонио басисто посмеялся. – Ага! Скажи ещё, Дева Мария. Будет Пазини платить. У таких богачей на ложку соли – не допросишься. Будет он платить за какого-то племянника из Америки. …У меня знаешь, сколько племянников на причалах - сотня наберется. За всех платить, …как же!
Альфонсо, пристроившись за шторой, чтоб посетители не видели, что он на рабочем месте с «телефоном» развлекается, тут же быстро ответил «недоумку»: «Что ты равняешь себя и своих биндюжников с этими людьми?»
- Чего? Биндюжники? А чего эти, они какие-то «другие», так? Иные, по-твоему, так?! Небось, когда мы этого …племянника на руках поднимали, он и тебе прибыльным довеском не казался. А таким же, как мы все – человеком из мяса и костей. Тяжелым грешным грузом. Вот так!
- Послушай, …послушай, я вовсе не хотел тебя огорчать, Антонио. Вовсе нет. Я только хотел спросить твоего совета и…немного помочь мне, обзвонить все палаццо. Ну, надо ж найти этого …миланского тенора.
-А чего тебе тенора искать, если ты знаешь, где винодел остановился. Звони в гостиницу.
- Это да,…а если его там нет?
-Ну,… на нет, что другое придумаешь. Я могу левобережные палаццо обзвонить, а ты сразу в музей позвони. Там часто концерты устраиваются. Может, кто знает, где тенор гостит. – И к пассажиру. – А, вот, кстати, и музей наш. Да, налево с колонными.
Порадовался Альфонсо за простоту мысли свояка. Решил действовать согласно его плану. И совсем скоро они с Антонио вышли на тенора (потому как виноторговца Пазини в гостинице и правда, не оказалось, видно где-то в другом месте заночевал).
Позвонив в палаццо, которое арендовал Перкуцци, Альфонсо тут же и наткнулся на винодела Пазини. И сбивчиво начал рассказывать ему всё тот же анекдот, которым ввел в недоумение сеньора Бенталотчче – управляющего гостиницей «Пизани Гритти. То есть, про «слишком большие чаевые, оставленные Лоренсом на столе».
Разумеется, бывалый барышник ни слову не поверил «Что за ерунда? Оставил деньги на столике – ну так берите их себе!». Но вот то, что какая-то там прислуга какого-то там кафе в курсе, что в городе объявился его родственник – вот это Пазини заинтересовало. И сильно удивило. Потому лишь трубку телефона он не кинул. – Так, ну и чего же вы от меня хотите? Я так понял, не того, чтоб я вот прямо сейчас поехал к вам и забрал лишние деньги, …нет?
Конечно, Привератти не этого от миллионера хотел. - Э…понимаете, сеньор Пазини, …э…
-У меня нет времени. Короче!
Альфонсо сделал вздох и произнес фразу, надеясь, что она - самое то, чтоб «рыба» не сорвалась. - Ваш родственник в настоящее время в больнице. Я собственно потому и … заговорил о, … то есть, деньги – это конечно, пустяк, это не важно. …Ну, дал человек больше, пожелал, так сказать дать…больше – его право…
-Тед в больнице?! Чего вы несете?! В какой больнице, …ни черта не понимаю …
Пазини выглянул в окно. Ветер так и не стих. Какой-то не управляемый, не стихающий ветер был сегодня. Он просто-таки рвал облака, освобождая солнце для Венеции и её гостей, да только что толку, то светило ярко, но как будто вовсе не грело.
Пазини нахмурился и вернулся к разговору (нет, Привератти его так и не прерывал, он продолжал словесно удить свою рыбу). - Минуту, сеньор Привератти! Подождите вы с вашими, …откуда вы знаете про моего родственника?
-Я? А… мне сказали, что вы сказали. Сеньор, сеньор Бенталотчче – управляющий «Пизани Гритти.
-Ах, это. Так. Ладно. А что за больница, вы о чем вообще? Мой родственник, как вы с ним связаны?
-То есть я – никак, но… он у нас завтракал. Ваш племянник заказал яичницу из трех яиц. Э… мы даже подружились…некоторым образом, когда вот тут …полдня…
-С кем?! С яичницей?! Что вы мне голову морочите, где Лоренс?
- То есть я как раз о том. Сегодня, знаете ли, ветряно, а сеньор Лоренс, он вдруг захотел прогуляться до фонаря, что у Таможни. А там, знаете ли, ветряно, ну и. …Я собственно, …мы тут все сделали, что смогли….
-Что?! С кем? Что вы несёте? Живо мне управляющего к телефону!
Пазини от недоумения глаза вытаращил. Глядя на то, как ломает деревья ветер, гуляющий по полудни по волнам Канала, он многое себе представил. «А дьявол его знает, может, в Канал сдуло? …Нет, этот идиот про какую-то больницу говорил, …значит, не совсем сдуло.
Пазини ударил себя по ляжке ладонью и ругнулся. До него никак не доходило, как он должен понимать действия племянника, которого видел лишь раз в жизни (на похоронах Элизы Лоренс (Пазини)). Должен ли он испугаться за его здоровье, или напротив, порадоваться, что так скоро и этот – последний Лоренс - сошел в землю (воду) сырую? – Э… подождите, подождите, сеньор Привератти. Хорошо, раз ваш управляющий занят, давайте, продолжим с вами. Но…начнем с начала. Вы сказали, что…
-Я сказал, что сеньор Лоренс завтракал в нашем кафе. Я там, то есть тут служу мажордомом. И мы так мило, так долго разговаривали. Да, да с сеньором Лоренсом. Мы разговаривали, разговаривали, пока он, … пока он… был в нашем кафе. А потом он вдруг пожелал … э… посмотреть на фонарь. У здания Таможни. Ну и …
-Он что, утонул? – Вопрос прозвучал спокойно. Абсолютно без эмоций.
-Э… почему утонул? Разве я сказал, что он утонул?
…И вот тут кое-что стало доходить до Привератти. «А! Так виноторговец желает, чтоб родственник …не здравствовал? Ну, понято! …Нет, не понятно. Как же так, человек едет к нему издалека, …родня, сказал. А вот этот так его…встречает. …Нет, ну не настолько же, господи Исусе, куда жизнь катит!» – Я сказал, - продолжил Привератии уже снова в микрофон мобильника, - что сеньора Лоренса увезла карета «скорой». Нет, с ним всё в порядке. Остановилось сердце и … всё.
-Что? Так он все-таки помер?!
Пазини заметался с радиотелефоном по комнате. Та была, как обычно с высоченными потолками, широкая, темноватая, вся в «старье» и чудом сохранившемся с семнадцатого века «хламье». Взгляд всполошившегося человека просто перекатывал с одной потемневшей фрески на другую. – Как остановилось? Что, значит, вами произнесенное «всё»? …Что, совсем всё?
-Я разве сказал, что всё? Нет, оно дальше пошло. То есть, не сеньор Лоренс, конечно. Его увезли на машине. Сердце его от электрошока раз! и снова застучало. И …как я только что узнал, перезвонив в клинику, идёт до сих пор. Вот теперь всё.
И это было правдой, произнесенной сеньором Привератти. Врачи сочли состояние больного «стабильным». И Лоренсу было сказано, если изменений в стабильности до вечера не случиться… его отпустят к дяде, к тете - куда угодно. (Тед сказал, что он приехал к родственнику. Так на всякий случай, сказал. Что к дяде сюда приехал. Фамилию назвал. На всякий случай).
-Так значит, - Пазини сделал вздох, - с ним всё в порядке. Понятно.
Вот так, не прошло и четверти часа пустого разговора неизвестно с кем, и Пазини понял, что с сыном его застрелившейся пару недель назад сестры всё в порядке. «Полная дребедень! Семейка идиотов. Дед его скончался от сердечного приступа, отец.… Мать, Лизу не уберегли, то же мне, нашла, кому на шею кинуться. …А этого, значит, …принесло сюда. Проветриться, значит, …под фонарем решил. Сердечник хренов. Помереть как человек не смог. «Остановилось – и снова пошло». На песенку какую-то похоже. Совсем помешались на Голливуде своем. …Комики….Семейка,…но ведь родня….
Всё, запал возмущения кончился. Пазини понял событие и разумом, и сердцем. Помолчал, снова скорбя по сестре и трагедии молодого парня. Сироты.
На той стороне тоже …выжидали. Привератти поглядывал на зал, улыбался завсегдатаям и …ждал.
– Ладно! Я понял. А в какой больнице он находится?
И вот тут, когда «рыба» проглотила крючок, мажор кафе «Лоредан» взял, да и оборвал разговор. «Точно! Я ему сразу сказал, кто и откуда звонит. Пусть приедет. Пусть все увидят, и управляющий и все, что виноторговец, миллионер Пазини бывает у нас! А! Всё равно Антонио с него денег не получит, да хоть я на рекламу наскребу. Так сказать, шерсти клок – нам не помешает!»
Сколько ни чертыхался Пазини, сколько раз ни пытался перезвонить в кафе «Лоредан» - ничего у него не получилось! Привератти всё устроил!
Пришлось Пазини вылезать из халата, собираться, ехать в кафе.
***
Помпезно прибыл дядюшка Лоренса к «какому-то там Лоредану».
А случилось вот что…
Пазини прибыл в Венецию вообще-то по делу. Как бывалый холостяк, Джон был чуточку педант и женщин ...сторонился. Но к семье вообще он относился …по-родственному. Чутко с проявлением посильной заботы. И он пообещал своей сестре – второй и последней теперь уже, что позаботится об её «девочках». Три дочери у той, от шестнадцати до тридцати. И ни одна до сих пор не замужем. Вот Пазини и стал их «таскать» с собой в деловые поездки. А вдруг, какому партнеру и приглянется которая-да-нибудь.
Девушки все ладные. Кровь с молоком. Сочные итальянки, темпераментные, но… две старших уже и по итальянским меркам «прокисать» стали. Дядя между тем, не терял надежды. Не все ж, как он – упрямцы, кто-то да …должен потерять мужскую бдительность. Пазини следил за партнерами строго. Как только те руки начинали распускать, так он их хватал за руку и…предлагал отнестись к делу серьезнее. Но пока обходилось без свадеб. Девушки жили при дяде весело, но …без свадеб.
И вот тут ему позвонил тенор. Некто Перкуцци.
Пазини, как только узнал из звонка, что Лоренс приезжает на пару дней в Италию «отдохнуть», тут же заставил племянниц припудрить носы (исключительно пудрой, разумеется!) и собрался с ними в гости к тенору. Прибыл вечером, даже к ночи. Познакомились, покутили в «подвальном» казино.
К утру уснули. Вот только поднялись. А тут звонок…
Вот, с девицами в машине, ну и тенор тут же, с больной головой (а так же водитель с охранником, разумеется) – вот всей компанией они и нагрянули, и высыпали на террасу у кафе «Лоредан».
Компаний вошла в кафе. Мажордом - тут как тут. – Какие гости!
Никогда Привератти не видел лица того, кто поставлял вина по всей Италии, в том числе и в это кафе. На этикетке бутылок с вином, кстати, была картинка. На густо сине - черной золоченой этикетке – девочка с развевающимися волосами, сидящая верхом на… голубе.
Божья птичка, как будто бы кощунство, но! нет. Картинку нарисовал когда-то сам Джужеппе Верди. Да, тот самый величайший музыкант, Мастер, умел пошутить… и карандашом. Но так вышло, что рисунок тот был сделан на этикетке бутылки из-под вина ещё того, предка сеньора Пазини. И решил предприниматель, после кончины маэстро, воспользоваться случаем. С тех самых пор вина Пазини и разливались в белые прозрачные бутылки вот с такой этикеткой. Скромно золоченой, но…широко известной. А тут сам… производитель и продавец пожаловал. Конечно, Привератти как мог громко кричал, называя гостя по фамилии: «Дорогие и всеми уважаемые сеньоры и сеньориты…Пазини. О! Маэстро, сеньор Перкуцци! О, божественный голос Италии! О чудо, и вы все вместе, и разумеется, к нам!»
И все гости в кафе, а их число снова увеличилось, потому, что Привератти, на всякий случай пригласил и репортеров, тайно рассевшихся за столиками (разумеется, без камер).
Проходить дальше порога Пазини намерения не имел. А вот Перкуцци – реклама была кстати.
– А давайте выпьем по чашечке кофе, мой друг. …Девочки, исключительно …кофе.
Тенор заметил, что Пазини кривится. - Джон, ну, перестань. Ты ж мой гость. Угощаю. (Тихо) Прошу, поправим голову. Гудит после ночи – жуть. (И к официанту) – Дружочек, пару рюмочек «Бурбона», пожалуйста.
Джон прислушался к урчанию в животе. Он тоже позавтракать не успел. Обернулся к племянницам. Те, сразу влюбившись и в тенора, и в кафе «Лоредан». – А что, мы ж только кофе.
-Ладно…
И маэстро прямиком - к будто его ожидавшему пятому столику и подвалил.
Тенор был мал ростом, широк в груди и серебристо кучеряв. Но, не смотря на седину в волосах и некоторую тучность, приятель Лоренса был очень легким человеком (ну, или «рыбой», которой всякий водоем в пору). Он тут же присмотрел незанятый столик, сразу поманил к себе девушек, те, хорошенькой стайкой – к нему, оставив дядюшку и охранника в нелепом одиночестве за дверями. Мажордом, разумеется, принялся обслуживать «на уровне» тех, что уже присели. Но, быстренько сдав хорошенькую компанию на попечение двух официантов, тут же двинулся к Пазини.
Тенора и девушек уже обносили кофе и «бурбоном», а Альфонсо продолжил прерванное телефонное общение. - …Вот, вот прямо сюда, на террасу его и подняли. Ах, он был весь… грязный, сырой, …лежал весь такой…».
Тенор успел дать парочку автографов, выпить кофе, выпить рюмочку коньяка с самим управляющим, и вот только тогда разговор Альфонсо с Пазини был окончен. – Я звонил в больницу с час назад. Не думаю, чтобы за это время сеньор Лоренс куда-то оттуда уехал. Больница святой Терезы. Пятая палата.
Пазини зашел в кафе, чтобы только расплатиться за кофе и «Бурбон», выпитый Перкуцци, и сразу же вышел. А тут … на фоне мигающих фотовспышек его встретил Антонио.
Катерник обратился к родственнику своего «сердечного» клиента как-то уж слишком серьезно. Сердито даже. И даже будто не к нему лично обратился, а к Альфонсо. Тот вежливо провожал Пазини до порога. - Это случаем, не родственник ли нашего американского друга? - Произнес Антонио, оглядывая Пазини с ног до головы.
Как ни пытался шептать свой вопрос Антонио, обращаясь к свояку, его услышали все. Катерник привык разговаривать, перекрикивая ветер и шум волны. Его «шепот» услышали и репортеры. И тут же придвинулись ближе. И стали свидетелями претензии катерника к миллионеру. Антонио рассказал, что «американский родственник сеньора Пазини не заплатил ему за прогулку».
Девушки, увидев наведенные на них объективы, тут же дернули дядюшку за рукав пиджака. – Может, уйдем? Кажется, этот человек чем-то не доволен.
Пазини не особо был рад встрече, но уйти от неё он не мог. Потому улыбался, скрывая за вежливостью, желание поскорее скрыться в салоне своей машины. – Простите, вы ко мне?
Мажордом, оглядев компанию репортеров, тут же скрылся в кафе. Решил наблюдать за сценой из-за укрытия. Антонио, не ответив на пустой вопрос виноторговца, продолжал говорить о своем, то есть, подробно продолжал рассказывать, за что ему не заплатил некто Лоренс, которому занемоглось во время прогулке на его ваполетто. - … У фонаря ему, видно, плохо стало, – рассказывал Антонио, и скорее не дяде своего клиента, а журналистам, - он платком махнул, ну, я и подкатил. Чтоб забрать его. Сначала он это… разговаривал, а потом примолк. Мы его на руках подняли сюда, и вот, …вот тут на террасе положили.
Антонио указал пальцем под ноги Пазини. На темную плитку террасы. – Вот тут голова его лежала…
Пазини машинально сошел с указанной плитки.
- …Тут ему и массаж сделали. Тутошний официант. Он обученный, из врачей сюда перешел.
Девицы – троица вокруг дяди – тоже быстренько с темной плитки соскочили и уставились на неё, будто там остались признаки неприятностей, произошедших с их кузеном.
-…Потом мы его на носилки. И это… шоком его охаживать стали. Оживлять, значит. Врачи, не мы, конечно. Хотя да, тутошний официант ему в рот немного дул. Закрытый массаж сердца сделал. Это врачи со «скорой» его… шоком. Мы, …то есть вон, свояк мой, - Антонио кивнул в сторону двери кафе, - Альфонсо в форточку глядел. Он видел, как врачи вашему …э… родственнику вашему, в карман залезли. То есть, мы, конечно, не видели толком, что там и как. Может там, в карманах его ничего и не было. Но врачи, видать, что-то нашли. Повезли его в клинику. Сказали: «Порядок со страховкой», - и увезли. Его. Родственника вашего.
И не меняя тона, Антонио, продолжил конкретно о проблеме: «…Ну и я, значит, тоже хотел бы получить свои деньги. Понятно, что с полумертвого я спросить не смел. Но раз ваш родственник жив и здоров оказался, когда на катерке моем от души накатался, так я бы …это, хотел бы получить, как договаривались».
Пазини, кое-что поняв со слов катерника, в другой раз мог бы и пропустить денежную тему мимо ушей, но тут ему хотелось поскорее отделаться от репортеров. - Сколько?
Пазини сунул деньги в руку катерника. Сколько спросил. Не евро, конечно, местные лиры. Но Антонио и тому был доволен, что получил. Ведь все равно он приврал маленько, говоря про сумму, о которой договаривались с Лоренсом. Понял, что раз уж дают – надо взять «хорошо».
Девушки повздыхали, обходя «то» место, где утром лежал их кузен, когда его подняли на террасу, а потом гуськом двинулись к машине. И к тенору поближе.
Он племянницам Пазини понравился. Приятный, милый, щедрый. Всем и в равной степени понравился. «Такой душка, такой взгляд, такой…милый». Это кроме того, что знаменит, богат и говорит по-итальянски.
Девушки не знали английского, и, помня о том, что их родственник, как бы кузен, по-итальянски тоже - ни гу-гу, немного скучали. Потому и держались приятеля его – Томасо Перкуцци.
Тот уже перезвонил на номер телефона Лоренса. Уже был в курсе того, что катерник не соврал, Лоренс действительно «жив и здоров». Хотя да, реально сердце останавливалось.
Медсестра как раз была рядом, она и передала «поющий тенором» мобильник пациенту палаты номер пять.
- Как самочувствие, псих?
-Почему «псих»?
-Мы тут уже наслышаны про твою страсть к фонарям. Ты в смерть перепугал своего дядюшку.
-Кого? Дядю…шку?
-Я о Пазини. Он тут, в городе. То есть, я в его машине, и мы направляемся к тебе.
-Мир тесен! А откуда ему известно о тебе?
-О, тут детектив! Он остановился в «Пизани Гритти». В номер ему позвонил управляющий гостиницей, сказал, что его ищут в связи с его американским родственником. Не знаю, чего испугался твой дядюшка, но он тут же позвонил в Рим. Выяснил, что американский гражданин по имени Тед Лоренс не только прилетел, но и тут же вылетел… ближайшим рейсом в Венецию. А я как раз был у знакомого в той же «Пизани Гритти». Когда ты позвонил, я разговаривал с приятелем возле стойки портье. Знакомый знал твою мать и – Джона Пазини. Он переспросил, и, по-видимому, громко, не тот ли ты Тед Лоренс, который сын Элизы Пазини и племянник Джонотана Пазини? Я сказал, что, скорее всего, тот. Я же встречался с Джоном на похоронах Элизы. Мы не были там представлены, но, разумеется, я понял, что мы соотечественники. Так вот, портье разговор мой с приятелем слышал. И когда управляющий начал искать Джона, подсказал, с кем и где может быть американский племянник Пазини. В общем, они нас с Джо столкнули. Он вычислил, какое палаццо я снимаю, и тут же приехал ко мне. Вчера к ночи. Не зная, чем его занять, я потащил его за карточный столик. Оказалось, он не плохой игрок в покер. Мы повеселились. А сегодня я узнал, что ты до моего палаццо так и не доехал. Под фонарем приболел. В общем, мы вместе с Джо. И уже едем к тебе.
Рассказ Томасо был подробен. Но он опустил ещё одну деталь. Уже в «Пизани Гритти» он узнал о том, что компания отца Теда близка к банкротству. Что пресса напрямую связала этот факт с гибелью «семьи калифорнийских миллиардеров», потому как «последний из Лоренсов, не дождавшись объявления банкротства компании, в которой так же занимает руководящий пост, исчез из страны в неизвестном направлении». Так сказал приятель Перкуцци, процитировав ему одну из американских газет.
Слушая «детектив», Тед припомнил, Томасо Перкуцци пел на похоронах его родителей. Арчи и Лизы Лоренсов. Точнее - на поминальном обеде. Томасо была исполнена единственно любимая отцом Теда песня (Арчи не был почитателем родни супруги, даже как будто намеренно сторонился её), но итальянская песня «Голубка» - ему нравилась. Тед счел, что выступление его приятеля немного скрасит грусть встречи с «дальней» родней, в двух лицах прибывшей на похороны Элизы.
Тед так же припомнил лицо женщины, что была с Джоном. Сестру матери. Тогда Теду было не до того, сейчас же, после кайфа от возвращения к жизни, лежа на больничной койке, он легко мог все вспомнить, и сравнить внешности матери и её сестры. Лицо Памелы Пазини не было печальным. Женщина либо была превосходной драматической актрисой, либо серьезно скорбела по потере. Она совершенно не смущалась ни слез, ни соплей. Она стонала, всхлипывала, и подрагивала всем телом. Джо Пазини приходилось все время придерживать её, женщина буквально падала к сестре на грудь, заливая покойницу слезами. Охрана у двух гробов все время была в напряге. Истерия «сестренки» угрожала испортить качественную работу похоронных стилистов. К тому же женщина все время что-то бормотала по-итальянски. И все косила на второй гроб. И будто ругалась, будто желала плюнуть в него. Теперь Тед припомнил, сестра его матери …косоглаза.
Факт позволил Лоренсу с симпатией вспомнить красивое ухоженное лицо матери. «А моя мама - даже привычки не имела косить в чью-то сторону». Сейчас Тед пожалел, что был таким … неласковым с мамой. Сейчас бы … он её обнял.
Но телефонный разговор продолжался.
-Ты… простудился? – Томасо не смог напрямую спросить у друга о здоровье сердца.
-Нет. Со мной всё в порядке.
-Точно?
-Точно, Том. Всё в полном порядке. Ты знаешь…
Тед отвечал приятелю, хотя медсестра уже давно делала ему знаки, кончать разговор по мобильному. Для «сердечников», как оказалось, это вредно.
-…По ощущениям, я даже здоровее, чем был до приезда в Италию. Тутошний врач отметил «стабильность» работы моего сердца. Впервые слышу такое.
- Итальянские врачи – самые лучшие врачи в мире! Говорят: «Стабильно», - значит, так оно и есть.
Томасо вспомнил, как-то однажды Тед действительно пожаловался на боли в области сердца. Он даже сказал о назначенной ему операции по установке электрокардиостимулятора (от которого Тед отказался). Не зная, как обстоят дела приятеля теперь, итальянский тенор пожелал ему «на всякий случай вообще врачей не слушать». –…Ни плохих, ни хороших. Лучше на благо всем живи вечно. Феноменов любят.
Тед улыбнулся на пожелание. – Не, вечности - не хочу. Мне тяжело хоронить близких, я это понял.
-Тогда стандартное пожелание: чистая вода, воздух и секс с молоденькими женщинами.
-Ха! Секс… - Тед посмотрел на грозную мину медсестры, - секс - это хорошая идея.
Темнокожая толстушка погрозила ему пальцем. – Уберите… телефон.
Тед кивнул медсестре, не прерывая разговора. - С молоденькой, говоришь? Вообще-то есть тут одна…
-Что?! – Медсестра уперлась кулаками в бока. – Прекращайте нарушать!
-Ха-ха! – Тед кивнул медсестре и закончил тише: «Том, пока всё. Врачи шумят. Давай после поговорим. Раз едешь с дядей…».
-И ещё с кузинами. Твоими, разумеется.
- С кем?! – Тед был удивлен. – Про наличие кузин – он вообще не знал. - Впрочем, ладно. Это уже не существенно. Давайте, …жду всех.
Медсестра хотела унести телефон, но Лоренс … заплатил толстушке за великодушие.
Обещал ей, спрятать «запрещенный предмет» понадежнее.
Но не удалось. Только, проверив показания всех датчиков, контролирующих больного, медсестра вышла из палаты, телефон Лоренса зазвонил снова. И доверительным тоном и, как показалось Теду, знакомый голос, сообщил ему «страшно неприятную новость». Человек сказал, что пока не может себя назвать, но ему «доподлинно известно», что на Совете Лоренсу «будет предложено уйти». Что «как друг» он ему советует, «за пять минут до Совета» продать имеющиеся у него акции западных верфей. – Вас отстраняют от дела, Тед. Здесь некоторые считают, что «Лоренсы зарвались». В своё время они многим здесь наступили на личный интерес.
-Не знаю, о чем вы говорите, …мистер. Простите, у меня не так много времени… - Лоренс был удивлен, что такой звонок нашел его в клинике. В голове промелькнуло: «Либо кто-то узнал, что я в клинике, либо… меня хотели сюда толкнуть таким сообщением. Что ж, в последнем случае, даже неплохо то, что я облеплен медицинским вниманием». Тед сдавил в руке телефон, - …чтобы выслушать ваше мнение целиком. Простите, мистер…
Тед успел отключить телефон прежде, чем заговорили снова. Он сохранил, но блокировал номер «неизвестного» звонившего. Чтоб больше не беспокоил. Однако, побеспокоили снова. Ещё один «неизвестный абонент», добыв, каким-то образом, номер смененной Лоренсом в Риме сим-карты, сказал, что тоже «не желает ему зла» и хотел бы просто «предупредить»: «Совет предложит Вам возглавить ремонтные заводы лос-анжелесской и сан-францисской верфей».
Тед промолчал, что с подобным предложением к нему уже подкатывали. Но, судя по долгому молчанию, на том конце от него ждали какого-то иного ответа, чем тот, который он дал, будучи у себя в доме под Сан-Франциско. То есть Тед молчал и … на том конце провода помолчали.
- Это всё? – Спросил Лоренс.
- Как нам известно, большего Вам не предложат. Это всё.
Лоренс молчит. На другом конце провода – молчат тоже. Но как будто разговор не окончен.
-Если вам больше нечего сказать мне, …мистер …то, - Тед улыбнулся, - всех благ.
Улыбкой, отправленной в никуда, он дал понять, что «тоже зла не желает».
Тед отключил телефон совсем. Полежал, обдумывая информацию. «Значит, мне хотят предложить мои собственные заводы и ремонтные заводы Майка. А почему же мне не предложили ещё и заводов Джона Олли?»
На лице Теда продолжала играть улыбка. Он будто решил вернуться к прежней тактике борьбы с «плохими вестями». К той, что для здоровья завещала ему мать – близкий ему человек, женщина, «избалованная обилием выбора». Тед потянулся к стакану с водой. Выпил, поморщившись так, будто не вода была, а что покрепче. «Ах, Джон, …ах, друг».
А потом на губах Лоренса снова заиграла улыбка. Будто «коварство» друга - не тот довесок, что может теперь поменять приподнятое настроение.
Правда, залеживаться, обдумывая возможные варианты возможной ситуации - этого Тед позволить себе никак не мог. Время снова подпирало. Что бы он ни услышал на Совете, он должен будет дать ответ. «Пока де-факто «Корпорации Верфь» не существует, а «ЛК», хоть и тяжело обесцененная – имеет место быть. Я, как и ещё пара моих коллег, считаемся совладельцами компании. Ни я, уверен, ни Джон, ни Майк – мы не собираемся …- Тед задумался, произнес, будто уже менее уверенный в своих словах. Он вспомнил о приехавших порознь своих коллегах. Те будто не сообща, а по отдельности искали союза с ним. - …Мы не собираемся избавляться от своих пакетов акций».
И улыбнувшись шире, будто уверенный абсолютно, он закончил фразу в слух: «Кризис – субъективная реальность, связанная с политикой; банкротство - субъективная реальность, связанная со временем. Бедность – субъективная реальность, связанная с субъектом. Последнее – ко мне не относится. Первым, кто сядет в кресло, подписывающего документы о банкротстве, все равно буду я. Только дурак может считать моё место жалким. Активов на двадцать миллиардов, … ну, кому моё место кажется жалким?» «Больной» скалился, будто дерзил теням, прыгающим по стенам палаты. Видно уверен был, что не судьбой сюда загнан, а всего лишь случаем. «Пусть звонят! Мой язык уже в курсе, что скажет ТАМ. Теперь сердце выдержит всё. Большой пожар, маленький – всё!»
Оскал плавно перешел в улыбку. Взгляд Теда смягчился, остановившись на высоком чистом окне. То будто перламутром играло, светясь от силы яркого весеннего солнца.
***
Пазини прибыли. Но не тут же, не сразу от кафе направившись в больницу. В машину позвонил сначала один партнер Пазини, потом второй, и всем вдруг потребовалось именно тут же разрешить какой вопрос с ним. Дело есть дело. Джонотан, улыбаясь «гостю», коим он считал здесь только Перкуцци, менял маршрут. Машина разворачивалась и … ехала на встречу с партнером.
Томасо уже трижды подумывал выйти из машины, чтоб самому без Пазини добраться до клиники, где лежал его приятель. Но девицы… липли. Как шерсть с кошек. Никак не возможно было от них избавиться. На предложение Пазини: «Ты можешь забрать их с собой, а я после …подъеду». - Томасо ответил улыбкой. Подумал: «Столько счастья сразу? Боюсь, столько я не выдержу. …Ну и куда мы с Тедди с ними… два инвалида?» - Э…пусть уж девушки будут при вас, Джонотан.
-Тогда уж и вы, будьте так добры, Томасо, …- оглядев племянниц, настаивал «всем тут дядюшка Джо», - останьтесь с нами. Вы же… наш гость.
Девицы тут же повисли на широких плечах тенора. - С нами! С нами!
-Томасо… не отказывайте в просьбе красивым женщинам. – Пазини видел: жених - подходящий, его племянницы его обожают. К чему нарушать ход процесса? Он решил заманить молодого мужчину сладкой перспективой ещё разок обыграть себя в карты. – А ночью опять за сукно сядем, угу?
Томасо намек на сделку понял. Оглядел девушек. Кое-кто ему действительно здесь нравился, и он решил остаться. Закатил глаза и, великодушно улыбнувшись, кивнул. – Договорились!
И только часа через …четыре вся компания таки прибыла на место.
В Венеции и в последний путь человек отправляется на водном транспорте. Но машина Пазини каким-то чудом нашла и прибыла в клинику доктора Спази именно на колесах. Она остановилась, полностью загородив собой дорожку для проезда машин «скорой помощи».
Томасо вышел из салона машины и, глядя на окна больницы, тут же скислил лицо: «Что за место? …Нет. Нам здесь не место».
Артист как в воду смотрел! Прямо им навстречу из дверей больницы своим ходом шел, …здоровый с вида (только чуточку бледноватый) Лоренс. Улыбаясь, он протянул приятелю руку. – Ну вот мы и встретились!
-Здоров?
-Да.
Томасо кивнул, выразив мнение, мол, «другого и не должно было быть».
Пазини, увидев племянника второй раз в жизни расцвел улыбкой так, что будто рад встрече непомерно. Однако он цепко оглядывал вид родственника, пытаясь угадать сразу, «на сколько тот здоров, а на сколько - плох»? - Как ты …подрос с того дня, как виделись.
Тед был удивлен замечанию. Однако всё так и было. Тогда - на похоронах сестры Пазини увидел парня, согнувшегося от нахлынувших на него проблем. Теперь же ему крепко пожал руку …высокий, подтянутый, улыбающийся дню взрослый мужчина.
Девушки оглядывали кузена с таким испытующим интересом, будто тот действительно пережил то, о чем так красочно рассказывал им катерник. (То есть про трагический взмах белым платом под одиноким фонарем у Таможни, внезапную смерть на темных плитках террасы у кафе «Лоредан» и возвращение с пути на тот свет под действием электрошока врачующих карманников). Лишь после того как мужчины поприветствовали друг друга рукопожатием и объятиями, только после этого горячие сестренки отмерли и принялись обниматься, целоваться и тереться об «американского» кузена. – Какой ты, … как ты нас напугал, … мы так переволновались.
Тед перекинулся с Томасо многозначительным взглядом. Будто был сильно удивлен: «Как? И эти розовые брюнетки «переволновались»?!»
На вопрос во взгляде приятеля Томасо ответил зычным голосом: «Ну!…Конечно, девушки волновались. Конечно! …Немного было. – Он махнул рукой, приглашая Теда не обращать на мелочи внимание и пройти к машине. - Пошли. Джон говорит, что нас ждет его компаньон. – Томасо, задница которого устала от сидений то в машине, то за столом переговоров, усмехнулся, покосившись на Пазини. – Очередной …компаньон.
Пазини цвел великодушием. Изменения в племяннике ему понравились. И намек Томасо – он понял. Похлопав тенора по широкой спине, он его успокоил. – На этот раз, честно, - едем в гости.
И Лоренс прямо от порога больницы, так сказать, сделав лишь несколько шагов от кровати палаты экстренной терапии, оказался в кругу большого события - на обеде классного венецианского ресторатора. Обилие хорошего вина (от Пазини - такое, от Пазини – другое, …третье, просто дегустация какая-то!), а так же закусок всякого сорта холодных, горячих, заливных, вяленых - разных. И всё это под последние анекдоты про частную жизнь политиков, артистов и …тех, кто им «улыбается».
Солнце уже лизало горизонт, когда хихикающая уже по каждому пустяку компания из одиннадцати человек двинулась к роскошному катеру Чекетто Сардони – партнера и приятеля Пазини.
На этом катере, нарушая предписание венецианской полиции, с ветерком компания двинулась в сторону выхода из Большого канала. То есть, к тому самому месту, с которого и началось сегодняшнее раноутрешнее путешествие гостя из Америки.
***
Тед обратил внимание на фонарь. Теперь тот не показался ему символом Края. По мнению «теперешнего» Лоренса, согласного с венецианскими экскурсоводами, этот «фонарь - естественное завершением архитектурного ансамбля комплекса Таможни». Всего лишь. Тед улыбнулся, припомнив былые ощущения и тут же, будто стыдясь их, отвел взгляд. А тот …тут же и попал на визитку кафе «Лоредан». Светило солнце, цветные витражи стекол в окнах кафе подмигивали зеркальной гладью. По террасе прогуливались отдыхающие. Всё Теду виделось теперь в цветах весны. В пастельно-нежных цветах. В таких, в каких были окутаны три симпатичные девушки, присутствующие на катере (и придающие бравость его капитану – Чеку Сардони)
И вдруг блуждающий взгляд чуточку хмельного мужчины замер. И в миг протрезвел, обретя оценивающую цепкость. Волосы на голове Лоренса дернулись, глаза расширились, рот приоткрылся. Он в миг узнал человека, медленно шедшего мимо лилово-синих витражей в окнах кафе «Лоредан». «Глория! Откуда… тут?! Я же видел её билет, транспортную квитанцию на провоз гроба, …она должна была улететь… - Тед быстро посмотрел на ручные часы, - самолет …вылетел. А она …- он снова прищурился, устремив взгляд на террасу при кафе, - она вот тут. …Получается, …не полетела. Получается… так. …Как так? А как же её «милый Тони»? Как же без него его «золотая» Сицилия?..»
Лоренс напрягся, весь подался вперед, будто желая снести препятствие и шагнуть в воду. И шагать так, шагать торопливо, шагать прямо по волнам аж, до самого берега…
Эта женщина, которая прогуливалась, будто ожидая кого-то у кафе «Лоредан», стала так важна ему в данную минуту, так важна, что со стороны казалось, он вот так и сделает – пойдет по воде! …А потом бы он резво вскочил на каменный выступ низенькой пристани, быстро подняться по лестнице на террасу, и … сказал бы женщине, спросил бы у той, что была одета в совершенно не весенние цвета: «Ты обманула меня? Ну да, ты обманула. Никакая ты не вдова. Ты показала мне чужой билет. Ну да, потому ты и не дала мне его в руки, а лишь показала число и время вылета до Катания….Почему? Я был так невыносимо настойчив? Ну да, я показался тебе одиноким. И ты рассказала мне свою романтическую историю, …чтоб развлечь. Чтоб не было скучно и тебе… «в ожидании коронера». А я, осел, поверил. Про Тони, про коронера, твоему вдовству, …в твоё одиночество. Может, ты и не Глория вовсе. – Лицо Теда как на солнышке поджарилось, горело. Он не слышал, что кричала ему младшая сестренка. Он о своём опять думал. Опять о своём…. – Я лежал бревном на кровати, делать мне было нечего. И, чтоб не портить мозги вопросами «сколько?» и «за сколько?», я слушал и слушал твою сказку. Я поверил. Думал, только моя мать на такое была способна, и вдруг твой рассказ. Поверил…. Я хотел поверить и поверил. …Лори, постой там немного. Подожди, я сейчас. …Я …спрошу. Мне важно. Пожалуйста, не делай так. Пожалуйста, бери гроб – всё, что у тебя осталось и - туда. В Сицилию. Ведь тебе это важно? …Ведь важно, правда? Ведь ты же Глория? …Не обмани меня, девочка, я поставил на твою порядочность свою последнюю надежду. …Мне так было хорошо, когда ты говорила о любви. Ты всё о Тони говорила, а я думал, …а вот если бы я умер тогда у «Лоредан», я.….Я – Тони, дурочка, не обмани меня, Лори…».
Брызги от волн, поднятых прошедшим вблизи катером, приятно охладили Теду горящие щеки. Он обтер лицо ладонью, совершенно не подключаясь к общему возмущению компании. Чек Сардони развернул свой катер и погнался за «обидчиком» его гостей.
Тед будто не замечал всего этого. Он лишь развернулся, чтоб не потерять из вида ту, что так легко отделалась от его желания не быть обманутым в вере.
-Тед! Тед, обними меня, я боюсь!
Он даже не взглянул на девушку, крикнувшую ему прямо в ухо. Он был в своих мыслях. Искусный испуг девчонки, уже вполне привычной к мужской лихости рядом, Лоренса не трогал. Даже если б и расслышал, он бы все равно не кинулся с объятиями. И девушка – не волновала его, и ситуация – ни капли.
Однако взгляд Лоренса снова подобрел. Губы дернулись в улыбку. Глядя на женщину, тихим шагом прогуливающуюся по террасе (туда - обратно), он принялся медленно отматывать время назад. Чтобы напомнить себе детали их с Лори неожиданного знакомства. Этой странной встречи с женщиной, умудрившейся за считанные часы стать ему не чужой. Более даже – стать символом преданности и веры. Ему – не верящему ни в бога, ни в удачу; ему - который теряет веру в друзей и в порядочность вообще, ему была так нужна такая встреча, ... и она состоялась.
У каждого человека хоть раз в жизни возникает желание отмотать время назад. Мотать всю жизнь, то есть с самого начала – такая чушь – и Теду вряд ли бы пришла в голову. Как и все «нормальные» фантазеры он хотел бы оттолкнуть от себя лишь кусок жизни, вернувшись назад на часик- два назад. Вот и глядел он на женщину по имени Глория с улыбкой, вот и отматывал назад те самые часик-два. Как раз до того самого случая, который дал ему шанс надеяться….
***
Венецианское пребывание Теда размером в неполные сутки просто перебирает событиями. Событиями, которые тупо меняют ход его жизни. За долгие, долгие для него тридцать три года он не испытывал таких виражей. Все текло плавно и будто бы даже закономерно. Гармонично.
Чего бы хотел изменить, чего бы хотел не допустить Тед в своей жизни? Вовсе не то, что привело его в клинику доктора Спази. Радужное светящееся возвращение к жизни, произошедшее на террасе у кафе «Лоредан», не настолько его восхитило, чтоб стремиться повторить этот момент «воскрешения из мертвых». Может, он хотел вернуть момент прощания его с родителями, когда те уезжали в круиз? И даже это он хотел бы оставить как есть. То есть, как случилось. Ну что он лично мог изменить в жизни, чтоб не случились оба эти трагические события? Ничего. Ему достались болячки целого рода. Рода Лоренсов. Уйти от них, даже если очень пытаться следовать медицинским методикам, всяческим ограничениям – для Лоренса младшего было бы невозможно. Не будь он ответственным должностным лицом, а допустим, тихим домашним коллекционером марок, сердце бы все равно «потухло». Сердечной коллапс равно б случился. Не отпусти он родителей в тот злополучный круиз, надолго бы это оттянуло непогоду над «ЛК» и Арчи Лоренсом – руководителем её? Комиссия, исследовавшая причины катастрофы компании, на фактах доказала, в том числе и Теду, что, увы, не надолго. Банкротство подкарауливало компанию за углом. Уже два года. Момент настал.
Если чуточку повременить с хмельными катаниями по водным дорогам на роскошном катере, вернуться от радужных часов течения жизни к часам как бы даже совсем не жизни, а всего лишь эйфорического возвращения к ней, то Тед снова окажется … на койке в реанимационной палате клиники доктора Спази.
Вот только за этими часами он и захотел вернуться. И именно сейчас, когда катер, под угрозой перевернуться, летел, управляемый нетрезвым капитаном, уходя из залива в открытое море.
Если бы это случилось, если бы он снова оказался там, … в клинике, он бы попытался убедить женщину, не меняться. А ещё: принять боль, пожить с ней и…пережить её, чтоб остаться человеком перед самим собой. «…Только тогда потери не проймут тебя. Не обожгут сердца. Не обяжут совесть. Держись, Ло». – Вот так БЫ сказал тот, кто снова хотел оказаться у кафе «Лоредан».
…«Даже полюбив снова, даже если опять я встречу такого, как Тони, я уже не смогу отдать ему всё. Всю себя. Я – это уже не целое. Часть меня, моей любви, часть моей жизни - уже никогда не забрать из рук Тони. Он умер. И…унес ту часть меня с собой. Тед, я думаю, а вдруг он взял лучшее? Господи, тогда как же я буду без него, без этой части себя? …Как же так жить, Тед? …Вы бы смогли? Ведь всё же изменится теперь. Всё изменится, я это чувствую…и мне страшно. Это как стоять на краю. Тед, как вы думаете, это честно, что я останусь жить без моего милого Тони? Что я молода и красива, что есть вероятность, что я встречу ещё …одного Тони? Тед, как вы думаете, может мне лучше за ним? Ну да, взять и вместе уйти…тогда и будет любовь. А так, ведь так получается, что я обманывала его, …себя, …всех. И так подумают. Тед,…вы пережили смерть. Это - пустяк в сравнении с тем, как я любила его. Как мне быть? А вдруг лучшее во мне уже…не воскреснет? …Вот бы спросить у Тони, взял ли он что-то с собой? … Почему вы улыбаетесь, Тед? …Глупо, да? Вам так кажется? …Нет? А вы, что бы взяли вы, если бы умерли по-настоящему? Ведь вы же хотели что-то забрать с собой, ведь, правда, вам хотелось?».
Он ответил ей, что забрал бы с собой следующую среду. – Но, думаю, вряд ли это что-то изменит. И среда придёт, … а куда она денется?
Женщина покачала головой – нет. – Вы даже представить себе не можете, Тед, …многое, многое бы пошло не так. Не надо считать себя «ничем». Родившись и умирая, каждый из нас меняет свою среду».
***
Только-только его палату покинули все, кому он был интересен своим случаем «на дороге», как ворвалась, то есть как бы даже не просто в настроении взлёта, а в полнейшей невменяемости от горя в палату влетела женщина в черном.
Глория Турино никак не готовилась к «вдовству». Её «черный» наряд был не по случаю, а естественностью, как зелень для весны. Женщине около двадцати пяти. Сколько её помнят, всегда в черном. (Говорит, это «долг печали»). Она - подруга восьмидесятиоднолетнего мужчины. Кто-то бы мог сказать: «Старика». Лори – нет. А она так не считала. Она видела в своем любовнике мужчину. Ибо кому, как ни ей знать о том, что к «стариковскому» типу её Тони вовсе не относился. Даже её брат – человек – ближе нет, даже священник и сестры из хора той церкви, где она служила, соседи по улице, просто люди, видевшие их вместе (и даже те, кто любовался их парой) …увы, никто не верил, что она влюблена в этого человека. Влюблена честно, и вправду, искренно. Что она стала легкой голубкой в тот самый день, когда он, трогательно произнес, поглаживая её щеку своей единственной рукой: «Ты ангел, детка. Благослови тебя все твои святые угодники. Это было бы слишком для такого стервеца, как я, заполучить тебя. Но я попытаюсь, дьявол меня раскуси. Так ты действительно хочешь уйти со мной?»
Тони Эспозито был одноруким. Второй руки не было со дня встречи с акулой. Но, Тони не прощал обид никому. И как только добыли для него ту акулу, с его отметинами, … он тут же сунул «мерзавку» в вечный полон. Теперь рыбина – украшение огромного аквариума в его роскошном доме на Сицилии. Тони назвал акулу Прощёнкой. Тоже странный поступок. То, что не выпотрошил – странно, то, что имя такое дал – тоже странное имя по сицилийским меркам отмщения.
И откуда он – древний холостяк узнал о том, что монашка из церкви Святой Патриции влюбилась в него и согласна уйти с ним, куда бы он ни позвал? Может, румянец на щеках девушки ему подсказал. Впервые встретилась такая, чтоб не «таращилась», а «не отводила взгляда». Такая, что, всучивая ему безделушку за пару монет, опускала глаза и краснела, когда соприкасались их пальцы при передаче денег.
Половину жизни Тони провел на берегу. Его и звали «Красный краб». Он то уходил в море, хотя рыбаком как будто не был, то крутился на берегу, хотя никто не мог точно сказать, чем Красный краб занимается. Денег у него всегда было «море». И он так говорил (некоторым), и это как будто кто-то мог подтвердить. А возможно, не за пиратство и грабеж звали его Красным крабом, возможно прозвище и зацепило его в тот день, когда остался Тони с одной огромной лапищей с пальцами щупальцами, хватающими всё, что по нраву, а вместо правой – завел себе игрушку. Штуковину, пугающую как женщин, так и некрепких мужчин. Что двигало им, чем жила его совесть, что согревало душу – никто не знал. Все было тайной за семью печатями, как вдруг …эта любовь. Ему семьдесят девять, ей – полных двадцать два. Что она нашла в этой «красной роже» (вечно заветренное, бронзовое от загара лицо с черными глазами, прячущимися под тяжелыми красноватыми веками), и почему он так надолго, до самой смерти прилип к ней (как многие венецианки стихийной, непонятной, красивой и ... с притягательной, вечно хранимой тайной).
Не рядовой представитель сицилийской мафии. «Красный краб», - пожалуй, лучшее прозвище Тони Эспозито, которое услышала венецианская полу монашка. Некоторые, не стесняясь, звали его одноруким крючконосым подонком». А её, да, - именно так, «полу монашка». То есть в монашки Глория так и не постриглась. Она работала в при церкви монастыря. То по улицам и рынкам ходила с кружкой, просила «на церковь», то, что было чаще, стояла у лотка с намалеванными на копеечных дощечках из ясеня ликами святых угодников. Каких? Разных, от всех болячек, на все случаи святые: Никколо, Антонио, Овидий, Юлий, Октавиан, Серафим. …А сколько женских имен… Анна, Мария, София, Женевьева, Катрин, Патриция…. Как же их много, святых. Она их всех знала. Она продавала претензии их к живым. Их лик. Портреты, писанные братом – молодым художником, когда-то он был священником, теперь вот – свободный художник. Короче, безработный. Отец их – пропавший в море рыбак, мать, … кто б знал, что за мать их родила. Ни Ло, ни Сильвио её не знали. При монастыре были воспитаны. Но как-то уж особенно воспитаны, с обостренным чувством гордости (свободы). Теперь оба грамотны, сыты, обуты, приносят церкви доход, как бы платя ей за свой прошлый нехитрый быт.
И вот зашел как-то в ту церковь крещеный грешник (все заходят, зашел и он), и заметил там, на скамеечке перед расписными досками редкую красавицу, девушку-переростка. И, спросив, есть ли у неё какое желание, в шутку, для «исполнения мечты» красавицы, купил у неё за небольшие деньги лик святой девы - Великомученицы Глории. Работа и правда, была выполнена как-то особенно хорошо. Будто писано было не просто с любовью к святой, но и как бы лик её художнику был известен. И ещё правда, что загаданное желание девушки и впрямь исполнилось. Вытащил Красный краб её, закабаленную из обязательств перед попами, выкупил бизнес на корню. То есть вместе с бизнесом …купил. Заплатил церковникам за всяку дрянь, намалеванную Сильвио, художественный талант в котором «вдруг открылся», когда его выгнали из служащих церкви за пристрастие к кокаину. И после всех хлопот по освобождению живых людей из религиозной кабалы, отправил братца на все четыре стороны («чтоб глаза мои тебя рядом не видели»), а для сестренки его – снял целый этаж в палаццо на Канале и стал там «любить её».
Эспозито счел, что недельки ему для баловства с полу монашкой хватит. Не хватило. Бес настолько глубоко зацепил рогом крабовы потроха, что страсть старого проныры перешла в муку. Муку ревности к жизни, зависти к молодости. Этих странностей за Тони ранее не наблюдались. Он страха раньше жил и не знал, а теперь вот, стал опасаться за собственную жизнь, охрану завел. Красный краб вдруг захотел жить не только счастливо, но и долго.
Окружение Эспозито, семья, которой полнится Сицилия - начали роптать. Недоброжелатели Глории (как женщины, так и мужчины) начали строить планы по вытеснению из сознания и сердца бывалого женоненавистника малейшее желание жениться на томноокой венецианской бабёнке.
Кто знает, может, и та познала б муки (истинные), что знала всех святых в лицо и подвиги их перед господом в частностях и деталях, если бы хоть раз намекнула она, хоть кому-нибудь дала понять, что желает стать сеньорой Эспозито. Но молодая женщина, будто уже и тому была рада, что испытала крутой поворот в своей жизни. Что телом и душой почувствовала свет и буйство доступной свободы. И хоть не было в той свободе особого выбора для неё, ибо ревнивый старик бдил любовницу денно и нощно, всплеск радости двадцати двухлетней девушки от испытанного нового чувства был сродни прыжкам на батуте.
Глория была восхищена мужественностью и возможностями Красного краба. Она светилась от осознания, что её полюбил ТАКОЙ мужчина. Никакие черные одежды не умаляли яркости свечения радости в её глазах, голос её с быстрой манерой разговора журчал, как ручей, ласки её были нежны и естественны от доброй на то воли.
Была ли то любовь? Они считали, что да, что вот такой она и бывает: мучительной и сладостной. Потому что на взлете всё, даже ссоры влюбленных. Лори дорожила каждой минуткой новой жизни. Это было слияние с тем глянцем судьбы, который ни у кого не бывает вечным. Не стало вечным и у Лори.
Тони летал. Это было так заметно, что ему сделали внушение. Ему внушили, что его крепко …надувают. Что его искусно подцепили на крючок и теперь таскают, крутят им, вертят, как мальком. После трех лет совместной жизни, так сказать после испития чаши Любви на пару, Красный краб решил разбить на фиг лик святой Девы, считая, что именно мазанная икона виновна в его очаровании. В том, что теперь он просто не способен трезво взглянуть на их с Ло отношения. Он бравировал: «Да хоть сейчас, я готов!» - но он не был готов к тому, чтобы оставить эту женщину. Он продолжал «как дурак», самовольно волочится за ней всем на потеху. …Очарование иконой. Было ли такое? Было ли то чудом, что щеголеватому старикану под занавесь на окнах жизни подарила судьба ЛЮБОВЬ. Не прошло его очарование живой копией той иконы. Как молился на неё Красный краб, так никто того состояния изменить не смог. Никто, разумеется, кроме госпожи с косой. Той за свет в окне он заплатил по полной.
И вот, на четвертом году счастья Эспозито вдруг бац! и концы отдал.
Но история не о том. Любовь Тони случилась. Не сказать, что он был счастлив эти три года с неделькой – значит скрыть правду. Значит солгать. Он любил Лори. Не могли то не признать ни его компаньоны, ни родня его, ненавидевшая «колдунью» черной завистью. При начале приступа, случившегося с Тони, Ло, разумеется, была рядом. Она тут же вызвала врачей. Сообщила, что Тони пожаловался на острую боль в ноге.
Тони увезли в клинику. Глории, как его подруге, объявили, что у сеньора Эспозито проблема с давлением в сосудах. …И вот пока она с главврачом общалась по поводу того, как быть, как жить с этим «давлением в ноге», её возлюбленный и благодетель раз! и скончался.
А тут полу анекдотический случай случился. Палат в отделении реанимации было не так много. Подтвердив смерть сеньора Эспозито, дежурный врач распорядился … освободить место для нового временного постояльца палаты экстренной помощи. На кровать, где лежал Тони Эспозито был уложен Лоренс. То есть, не прошло и четверти часа, Глория возвращается в палату, чтобы подержать за руку своего приболевшего любовника, а тут … его уже нету!
Медсестра ей сказала, что в палате сеньора Эспозито уже искать не стоит. Профессионально холодная медичка, не вдаваясь в подробности, объявила, что «сеньор перевезен в … морг».
-Что? …В морг? Но поче… - И тут до женщины дошел смысл, сказанного медсестрой.
На Глории обычно черные одежды и те будто поседели. Красивое миловидное лицо исказилось полным не восприятием окружения. – Где он?! …Кто, куда вы дели его? Кто это сделал? Как вы посмели, кто?!.. – И дальше не гнев, дальше боль и обида: «Боже, я же оставила его на каких-то …он же,…он вот тут…». - Она стала походить на сумасшедшую, подозревающую всех и вся в коварных замыслах против её «милого Тони». Так было: она серьезно поверила в то, что её Тони не умер. «Вы шутите? Нет? Как же умер, как?! Он же не мог, я вышла отсюда всего несколько минут назад, …где мой Тони? Куда вы дели моего милого Тони?» – сначала это звучало вопросом.
Вообще-то доступ в реанимационное отделение посторонним закрыт. Сюда пускают только по распоряжению главврача. И того, как правило, не добиться. Но Глория, быстро привыкшая, что возможностями её Тони открываются любые двери, тут же развернулась и, оттолкнув медсестру, побежала по коридору к палате. И буквально влетела в двери.
И к кровати.
Тело лежавшего на спине мужчины, высокого, загорелого, темноволосого, …отвернувшегося к стене под простыней выглядит безлико. Вот женщина и кинулась к Лоренсу с криком: «О, матерь божья, …ты тут! Тони, …слава Богу. … А медсестра, дура в зеленом, сказала мне.…
И тут больной поворачивает голову. И женщина тут же одергивает от его руки свою руку. – Что?! …Кто вы? …Как?! …- Женщина отпрянула. Её будто откинуло током. Она, перелетев через невысокий стульчик, стоявший у кровати больного, чуть было не упала на спину, на пол. – Матерь божия! Святые угодники, …кто вы? А… Тони? Что такое,…где…
-Простите…
-Где… - Она указала рукой на кровать, - где …Тони? Почему вы тут? Почему вы…
И даже теперь она не верит. Ни в слова, ни в то, что видит. Она решает, что просто не туда зашла. – О, …я… ну, да, да. Я поняла, я… просто, - она повела рукой туда…сюда, - ах, ну да, простите.…Простите…- Губы её дернулись в улыбку, она сделал шаг к двери, но оглянулась. Посмотрела на больного, оглядела палату, - простите, - и тут она заметила свою, оставленную на подоконнике сумочку. – Нет, …- Женщина попыталась улыбнуться, - нет же. Вот же! – Она будто нашла, наконец, подтверждение тому, что она права, Тони должен быть тут. Он есть.
И снова она повернулась лицом к кровати, к мужчине, лежавшему в ней. – А где же Тони?
-Простите – Лоренс понял, что женщина кого-то ищет.
- А…где же…я же вот только,… только…
Не смотреть на её отчуждение от реальности, на последние искры надежды в черных глазах, во всем ломанном облике её - было не возможно. Это было выражением большой потери, это было осознание потери. Это было зацикливание на собственной ошибке. Она обвиняла себя. В том, что не способна, вернуть назад каких-то десять-пятнадцать минут. – Как же, я… вот тут, вот только что, …нет-нет, …этого не, … не может, скажите, где Тони…
Лоренс был в сознании. Вернее, он был в эйфории от радости, что «ожил». Он вот только что обдумывал этот факт, что он жив. Он сиял, буквально соглашаясь с теми, кто прошел этот странный, необычный путь от смерти к жизни. Он тоже видел как бы себя в темном тоннеле, тоже видел на том конце, к которому приближался сам, яркий, слепящий свет. Только тот тут же и погас, как только киловольты напряжения ударили по мышцам его сердца. И Тед тут же открыл глаза, тут же увидел обычный… всего лишь солнечный свет. …Все это теперь Тед обдумывал и радовался, что познал и эту радость. А тут вот, пришла и заявляет, что кто-то не пережил такого момента. Какой-то Тони. Правда, Тед ещё надеялся, что он просто что-то недопонимает. Тони наверняка где-то есть, женщина просто не туда зашла. Он будто вместе с ней надеялся на то, в что уже сознанием-то не верил.
А ещё он надеялся, что женщине кто-то подскажет, как быть. Он итальянского не знал. Мог тупо улыбаться и тем утешать женщину в черном. Он нажал на кнопку вызова медперсонала. – Пожалуйста, - произнес он на французском, - объясните, чего она хочет
-Чего она хочет, - темнокожая медсестричка повела глазами в сторону той, что выглядела безумной. – А чего она хочет, того уже нет и не будет. – Перейдя на итальянский и обратясь к посетительнице: «Вам же объяснили, женщина, здесь нет вашего знакомого. Он умер. – Медсестра взяла с подоконника сумочку и сунула сумочку её в руки возмутительницы спокойствия. – Вам лучше вернуться в кабинет главврача. Там вам всё объяснят.
Из капельницы в вену Лоренса тихо просачивался необходимый для восстановления сбор препаратов. Датчики, закрепленные на его теле, снимали показания: частота, давление, температура, потливость больного. А сам он чувствовал себя уже вполне здоровым. С ним вполне можно было беседовать. «Только зачем так кричать?» И еще ему не понравился тон, которым разговаривала с посетительницей толстая медичка.
Эта медсестра тоже уже была в курсе романтической истории девушки, «мечтавшей стать сеньорой Эспозито». Не уважая таких людей, таких «выскочек», она передавала сумочку сеньоре с миной презрения на лице. Нет, будь перед ней действительно сеньора Эспозито, женщина, добившаяся, чего хотела - взгляд был бы иным. Но тут всё было плачевно. Потому медсестра «выскочку» презирала. – Что, теперь ВЫ итальянского не понимаете?
Глория выхватила свою сумочку из её рук и, сделав быстрый шаг к кровати, заговорила с тем, кто лежал в кровати «её Тони». Заговорила быстро-быстро. Но на удивление мягко, без вызова и истерии. Она пыталась выяснить, как всё произошло. Как все случилось, видел ли сеньор пациент, куда и кто увез её Тони? «Он лежал вот тут, на кровати, где лежите вы».
Тед, разумеется, её быстрой речи не понял. Но он понял, что медсестра ведет себя по отношению к женщине не корректно. Хватать за локоть, тащить к двери – не хорошо.
Он снова заговорил с медсестрой по-французски. – Послушайте, оставьте её.
Медсестра держала посетительницу за локоть. Повернулась к Теду лицом. - Сюда нельзя заходить посторонним.
-Перестаньте. Здесь многое, что нельзя, однако, оставайтесь людьми. Она же о чем-то спрашивает меня, о чем? Переведите, вам же не трудно.
-Да! ещё, ага!
-Послушайте, но она же здесь уже была. Она снова здесь. Подождите. Пока нет главврача, пусть. Оставьте нас. Прошу, прошу, до прихода врача.
-Но ведь нельзя!
Лоренс вздохнул. «Как хорошо, что я успел забрать бумажник». Пятьдесят евро вернули тишину в палату.
Пригрозив посетительнице, что сейчас приведет «всех» врачей, какие найдутся, медсестра, укоризненно посмотрела на больного. Обругав Лоренса, за то, что он «пронес в палату посторонние вещи», быстрым движением руки, забрала деньги и вышла.
Глория взялась за своё, заговорила быстро, мягко жестикулируя руками. - Но как же, здесь, вот тут …- она указала на кровать рукой, - когда его увезли, куда, вы видели Тони? Как он чувствовал себя, скажите…
Лоренса поселяли в палату в сознании, но никакого Тони при этом он не видел. Буквально за несколько минут до его появления здесь, мимо палаты провезли тело, по макушку закрытое зеленоватой простыней. Но Тед об этом не знал.
Он по-английски произнес: «Я вас не понимаю. Извини, я не знаю итальянского». И женщина неожиданно, тут же перешла на английский. – Да, да, Тони! Он здесь, …он был тут, - она попыталась улыбнуться, - вы лежите на его месте.
-Я это понял. Но ведь вы видите, его здесь сейчас нет. Может, вам нужно успокоиться и попытаться, выяснить все у врачей.
-Но они говорят чушь. Они пугают меня. Знаете, что они говорят?
Тед уже понял это. На вопрос он осторожно пожал плечами.
-Они говорят, что Тони умер. – Женщина улыбнулась. – Но этого не может быть. Мы приехали сюда, чтоб обследовали его больную ногу. …Понимаете?
Её улыбка была мучительной. – Понимаете?
Тед сглотнул. - А может, …он в соседней палате?
Спокойный голос мужчины придал надежде сил, Глория замерла. Прокрутила в уме все, что услышала от медперсонала. Но тон Лоренса оживил её, она подхватилась и быстро закивала головой: «Да, да, я …ошиблась. И врачи. – Улыбка, - они ошиблись. Ну, конечно, мы говорим о разных людях», - прямой взгляд на сумочку, которую ей подали, взяв с подоконника этой палаты, - конечно же, это путаница. Боже мой, спасибо. Вы…добрый человек. Ну, конечно…простите, я …испугала вас. Я уйду. Поправляйтесь. …Простите меня. Боже мой, я такая рассеянная. - И она двинулась к двери.
Тед был уверен, она сейчас свалится в обморок. Её вымученная улыбка, кивки головой, плавные движения руками. - «Она сейчас свалится. Свалится прямо в коридоре». – Тед снова потянулся к кнопке звонка.
Женщина на пороге столкнулась с врачом и медсестрой, уже державшей наготове шприц с успокоительным.
Теду пришлось смотреть, как успокаивали женщину. Это была прилюдная пытка. Её усадили на низкий табурет, заломили руку, жестко обхватив её тело и другую руку, поставили укол.
Он не понимал скоро произносимых фраз, но чувствовал, что это были слабые утешения, в связи со смертью «друга». Та, что пришла к Тони, закричала страшным криком, когда врач дважды повторил какую-то фразу («он – умер, он - мертв!») потом, обведя диким взглядом палату, явно не видя в ней никого, она громко разрыдалась, упершись лицом в заломленные в локтях руки. – Нет! Нет! Не правда! Где он? Я хочу его видеть!!
Её вывели из палаты. Чуть-чуть она притихла в плаче, и её увели. Но видимо недалеко. В сестринскую, располагавшуюся за стеной палаты.
Тед сначала слышал голоса за стеной. Потом всё стихло.
Потом он отключился от действительности сам. По-видимому, подействовало лекарство, располагавшее ко сну. Потом он очнулся. Оттого, что кто-то коснулся его руки теплой ладонью.
Женщина сидела на стуле возле его кровати. Кто-то из персонала принес стул, или опять же она – эта женщина в черном проявила «самостоятельность». Тед упустил момент появления стула в палате. И даже не сразу узнал, что за женщина рядом. Его несколько насторожил черный цвет её одежды. Оглядевшись, снова сфокусировав взгляд на женщине, Тед всё вспомнил.
Он попытался улыбнуться. Стул и спокойно сидящая на нем женщина вдруг изменили стиль комнаты. Та стала меньше походить на палату экстренной терапии.- Вы нашли вашего Тони?
Женщина заговорила по-английски. – Я…да. То есть, мне сказали подойти через пять минут. Делают вскрытие. Они полагают, дело в тромбе, закупорившим артерию.
Тед кивнул, понятно.
Женщина покачал головой. – Нет. НЕ понятно. Но всё равно. Я пришла, чтобы извиниться. Мне разрешили это сделать. Выпросила пару минут.– Она улыбнулась. – Мне рассказали про вас. Вашу историю, про ваше воскресение. …И вот, …я подумала…
Лицо женщины было заплаканным. Но общей привлекательности не портило. Глаза казались трогательно печальными. Но красиво печальными (какие бывают у добрых матерей). Хотя, оглядывающему её Лоренсу (который был в эйфории), всё у всех теперь нравилось. И стетоскоп на шее у врача, и маленькие пухлые руки темнокожей медсестры и …печальные глаза «вдовушки» - Теду нравилось и казалось прекрасным всё. У него была неадекватная реакция без меры счастливого человека.
- Я пришла, потому что здесь, на этой кровати умирал мой Тони. Вы,… вы не слышали, может, кто-то что-то говорил о Тони? Может, говорили врачи, медсестра?
Тед покачал головой – нет.
- Это, конечно, звучит странно, мой вопрос, но может,… эхо, слетевшее со стен, звук его голоса. Он же что-то сказал, сделав последний вздох. Вы ничего не слышали? …Он ведь что-то сказал. Иногда людям, лежащим на кровати умершего, может присниться странный сон. Как будто с ними разговаривает совсем чужой человек. – Женщина улыбнулась с надеждой во взгляде. – Вы ничего не…
Тед был смущен. Он снова осторожно пожал плечами. – Я… ничего не слышал. И не видел. Простите.
Она внимательно посмотрела ему в глаза. Потом кивнула. – Ничего. Понимаю. …Значит, вы ничего не слышали.
-А, может, … может, он и не говорил ничего.
-Да. И так бывает. …Но, не с Тони. Он обязательно должен был что-то передать мне. Передать…для меня.
-Ах, вот так. – Тед кивнул, будто понимает. Но после снова качнул головой. – Нет, простите. Я, я ничем не могу помочь. Я ничего не слышал.
Женщина печально качнула головой и отвернула лицо.
Тед осторожно предположил: «Но, может быть, кто-то другой, мог слышать».
Глаза женщины снова впились в его лицо. – Да? Вы тоже так думаете?
Тед пытался утешить. Он не отталкивал проблему от себя, он всего лишь дал совет - выяснить подробности у дежурного врача.
Она улыбнулась. Ей было приятно, что «с её вопросами» он не посылал её «значительно дальше». Женщину тронуло, что её понимают. Но она снова покачала головой. – Они сказали, Тони ничего не сказал. – Она вздохнула. – Получается, теперь мне никто не скажет, что сказал Тони.
Тед по лицу понял, женщина не верила о молчании Тони. Врачам не верила. Но как будто к тому, кто занял его место в палате – она претензий не имела. Она быстро коснулась его руки своими теплыми пальцами. – Меня зовут Глория. Глория Турино. Вы…нет, это прекрасно, что вы воскресли. Именно в этой кровати. Это прекрасно, правда!
-Простите, но я не… - Тед хотел уточнить, что его «славное воскресение» произошло чуть раньше и не тут, но женщина снова коснулась его руки. Теду это касание было приятным, и он примолк.
-Мне рассказали вашу историю. Это чудесно. И …спасибо, - она успокоила свои руки, сцепив их на своих коленях, – спасибо, что не испугались. Я… так кричала. Простите. Когда ждешь чего-то подобного, а оно вдруг случается совсем в другой момент, и именно тогда, когда как будто всё под контролем, в общем, это выбивает из колеи. …Правда?
Тед кивнул. С ним разговаривали как с давним знакомым. Он знал, так умеют говорить чувственные люди. Так говорят с теми, кто им совершенно не знаком, с чьей жизнью их жизнь никогда не пересечется. Тед встречал таких людей в поезде или в кабине попутки, когда ездил с какой-нибудь целью к «соседям», на верфь Джо Олли или Майка Хадсона.
Но Лоренс не понимал мотива возвращения женщины в его палату. Но на всякий случай, представился. Назвал имя и фамилию. – …Я из Соединенных Штатов.
-Да, мне сказали.
Он улыбнулся. Он ждал, что ещё она скажет (выкинет).
Глория Турино как будто поняла его мысли. И тут же заверила: «Я знаю. Знаю, что вы американец. Что ваше сердце, …оно остановилось. И …заработало снова».
- После вмешательства врачей.
-Да, да. Мне рассказали. Это здесь всех удивило. Но не меня. Ведь именно здесь умер мой милый Тони. …Простите. …Вы даже представить себе не можете, какой силы и здоровья был мой Тони. Он должен был жить долго. – Она взмахнула рукой. - Просто… вечно.
Глория говорила с явным вдохновением, с восхищением даже. Ничуть не стесняясь проблем больного, лежавшего на больничной койке в палате реанимации. - Теперь, долго должны жить вы. Да, да. Долго и так же счастливо. Как Тони. Он был необычайным везунчиком. Мой милый Тони.
Тед ничего не понимал. Его как будто ни в чем не обвиняли. Но женщина явно намекала на какую-то таинственную связь между смертью её крепкого Тони и его – Теда - неожиданным воскресением. Лоренсу это казалось и странным и занятным. Он лежал, упакованный в больничную атрибутику, а с лица его так и не сходила улыбка. Он будто любовался не только приятной внешностью женщины, но и бред её казался ему сказкой, какую не надоедало слушать. - Я попробую.
Она шумно хмыкнула и снова улыбнулась. – Я пришла, …сказать вам, не бойтесь того, что здесь, на этой кровати умер человек. У вас всё будет хорошо. Думаю, и Тони, - Глория поглядела куда-то вверх и в угол, - он бы именно так и сказал: «Ничего не бойтесь. Вы теперь лежите там, где умер я – и в этом есть смысл. Теперь у вас всё будет хорошо». – Она качнула головой и с грустью добавила. - Он бы так сказал. Он бы обязательно так сказал.
Теду ничего не оставалось, как подтвердить невероятное. – Я верю вам.
Лори улыбнулась. – Вы великодушны. Вы …благородны, но …вы даже представить себе не можете, как он умел удивлять своей тайной заботой. То через незнакомого человека передаст для меня зонт, когда вдруг хлынет дождь, и я начну мокнуть под ним, то заставит своего должника купить для меня букет цветов и отправит с ним за мной, по моему адресу. Я знала, что всё это делает он. Только Тони так умел. Просто не Тони такой-то, а Чудотворец. Святой человек. Скрывал, никогда не признавался, что сделал доброе дело. – Лори улыбнулась. – Но я знала, всё это …от него. – Она вздохнула. - «Деньги для самой красивой женщины на свете» - вот как он оставлял мне деньги. Чтобы я прошлась по рынку, купила продукты к ужину.
Лори вытерла лицо. То было без слез. Но она обтерла его ладонями, будто стирая с него остатки печали. И улыбнулась Теду светло и красиво. Даже кокетливо как будто. – Другой - мог бы сунуть деньги в руку, небрежно вынув их из бумажника. (Тед дернулся лицом, будто удивился ремарке) Или кинуть их на комод, утром, поднявшись с постели. – Она улыбнулась. – А Тони - нет. Он всегда успевал встать раньше меня. Успевал написать записку и потихоньку уйти по своим делам, не побеспокоив меня трансляцией содержимого своего бумажника. А вечером, возвратясь ко мне, он мог долго удивляться, откуда столько всего на столе? И еда, и вино, и красивая посуда. …Красивая скатерть, красивые цветы, … свечи. …Откуда?… Тони всегда умел неподдельно удивляться случившейся со мной сказке. Даже ревновал, выпрашивая: «Кто подарил тебе новое платье?» - Женщина развела руки в стороны. – Да кто же? Конечно, Тони!
Она помолчала, вскинув голову вверх, перемогла сырость в глазах. Потом снова улыбнулась Теду. Коснулась его руки пальцами, и тут же поднялась со стула. По-видимому, решила уйти. – Всё. Не буду больше надоедать вам. Спасибо, что выслушали. – Она вздохнула. - Здесь нет никого, кто бы захотел это сделать. Хоть что-то для меня сделать.
Тед просто залюбовался её улыбкой. – Лори, бросьте. Со всеми так бывает. - Он припомнил о своем. О том горохе, что он сыпал и сыпал перед людьми, уверяя пришедших на совещание, что выход у их компании один – слияние. Тогда его тоже …никто не слышал. Просто – не хотели.
-…У вас всё будет хорошо. – Женщина наклонилась и …коснулась его щеки губами.
Лоренс, получив флюидный заряд от случайной, не принадлежащей ему нежности, вдруг почувствовал себя совершенным бодрячком. Он даже позволил себе вольность, он ответил женщине: «Спасибо, что зашли».
Лори покачала головой, будто отвечая, нет. Снова улыбнулась и, произнеся: «Это вам - спасибо», - тихо вышла из палаты.
Лоренс долго смотрел на дверь. Он обдумывал свою ситуацию. Даже произнес: «Хотелось бы…». Но в отношении этой женщины - он ожидал иного. Он думал, ему так показалось, что женщина заходила не только здоровья пожелать. Зачем-то ещё.
У людей типа Теда Лоренса вечный бзик: от них чего-то хотят. Он смотрел на дверь, будто ожидая увидеть её открытие вновь. Ему даже захотелось, чтоб она открылась, …и женщина вернулась, и чего-то попросила у него. Он улыбался, думая, что это непременно будет какая-нибудь глупость, вроде того, чтоб он «освободил койку, в которой лежал несравненный Тони». Но по большому счету, Тед немного позавидовал последнему. Поулыбавшись, он хмыкнул. И завершил свои мысли о женщине: «Пусть о Тони, но поговорила б ещё. Рассказала б ещё что-нибудь… о Тони. О его чудесах. …Своим тихим, нежным голосом …поговорила. А какие у неё пальцы, …а губы как пахнут, ...горечью листка лимона. Как будто. … Нету. Стихло всё. Наверное, ей уже все объяснили. Перестала кричать. Уже лучше. – Тед вздохнул и нахмурился. - Нет, пусть уж уходит. Зачем? Пусть идет, ищет объяснений, утешений. …Здоровья пожелать зашла. Оно ей нужно, здоровье какого-то иностранца?»
Траурный цвет платья женщины ничуть не уменьшил приятности её взволнованного лица. Высокий рост, красивые женственные формы, легкость и грация движений – это вовсе не ускользнуло от взгляда Теда. Он всё это заметил, хотя сознание и было чуточку мутно от воздействия лекарств. «Симпатичная женщина. Жаль. Жаль, что Тони умер». - Отметил он про себя, глядя на дверь. Но женщина в ней так больше и не показалась.
Зато показавшаяся на пороге медсестра долго ворчала по поводу какой-то «нахалки, возомнившей себя после того, как охмурила трухлявый пень». Тед, слушая, ворчание заботливой толстушки, думал: «А почему она говорит это по-французски?»
И всё же они увиделись. Прошло несколько часов. Глория все ещё была в клинике доктора Спази. И они с Тедом снова столкнулись.
Её уже не гнали. В между коридорном пространстве, она тихо дожидалась протокола вскрытия Тони Эспозито. Донимавшие её знакомые Красного краба – её будто вовсе не интересовали. Она отмахивалась от них, отвечая: «Делайте, как считаете нужным. Я вашим делам – не хозяйка. Оставьте мне Тони. Я сама перевезу тело в Сицилию. Сейчас должны привезти билеты и разрешение на перевозку гроба. С этим – я сама».
Она сидела на лавке в больничном коридоре, когда мимо неё проходили двое мужчин: санитар и Лоренс. Теда отправили в кабинет сканирования. Врачи хотели убедиться, действительно ли у их пациента «всё в полном порядке». Санитар катил пустое кресло. Тед шел сам.
Лори узнала его. Ещё за пару метров, как поравняться с ними, она вскочила и подбежала…к креслу, рукой притормозив санитара. Но смотрела она и обращалась именно к Теду: «Вы? … Куда вас везут?!»
В голосе её звучало неподдельное беспокойство. И требовательность. Санитар неожиданно стал докладывать, куда и зачем он «повез» пациента. Глория выслушала санитара, кивнула ему, а после снова обратилась к Теду.
Она мешала проезду коляски. Говорила с Лоренсом по-английски, а обращаясь к санитару – по-итальянски. – Тед, я подожду вас здесь. - И - к санитару. - Вы же обратно его снова тут повезете?
Санитар кивнул. – Могу и здесь. Только вообще-то… он сам идет.
Глория опустила замечание. Но строго потребовала, будто имела на то полное право. – Здесь идите! (К Теду) Я буду ждать. Здесь… посижу.
Она кивнула и быстро улыбнулась Лоренсу, будто обещая уладить его дела. Потом коснулась его руки. Снова лишь чуть-чуть задев её, даже путём не приложившись ладонью, (но снова обдав его нежной энергетикой, и запустив в действие флюиды жизни в чуть разболтавшемся мужском организме). – Не волнуйтесь. Считается, …что здесь работают самые лучшие врачи в городе. …Считается, что так.
Она пожала плечами, будто сомневаясь в таком мнении, потом отвела взгляд и уже без улыбки добавила. – Храни вас бог. - Она отошла, чтоб не мешать движению пустой коляски.
Лоренс сделал несколько шагов. Потом, будто вспомнив о чем-то, оглянулся и выкрикнул: «А Тони? Вы нашли его?»
Санитар ответил первым: «Так он же умер. Эспозито. – Взгляд в сторону женщины - Ваш…этот. Он умер. Около двенадцати дня. Я после лично увозил его тело в морг».
Тед ничего не понял. Санитар говорил по-итальянски. Но женщина была уже снова рядом. Глаза её загорелись, когда она коснулась руки санитара и начала спрашивать, задавая свои быстрые вопросы: «Вы отвезли его в морг? Скажите, это правда, что всё дело в тромбе? Вы же его видели. На теле не было никаких, …никаких порезов?»
-Ничего я не видел. Он простыней покрыт был. Он же умер. – Санитар помолчал.
Парень тупо смотрел на женщину, над которой в больнице некоторые откровенно посмеивались. Он не знал почему. Да и знал бы, вряд ли бы стал смеяться. Он сам был – ребенком от «временного знакомства». Сейчас, глядя на женщину, он всего лишь задумался: «И чего над ней все смеются?» Единственно, что было странным для него, это что женщина была молода. Она казалась ему даже очень красивой. А у того, кого он отвозил в морг, не было руки. Вместо неё из-под простыни торчал похожий на крюк захват. Отвратительное зрелище.
Парень «отмер». - Ему сканирование делали. Только, слышал, с операцией решили повременить. Врачам показалось, нет ничего страшного. А тот, …тромб этот, вдруг к артерии двинулся. Я не знаю подробностей. Нас – МП (младший персонал) - это не касается. Слышал только, не ожидали все такого поворота. Слишком скоро все вышло. Он же в сознании был. Шутил, говорят, даже. А тромб ра! и двинулся. И без скольки-то двенадцать бац! и всё. Помер старик. Ему ж вроде за восемьдесят было. …Врачи побегали, попытались там чего-то, а всё уже. Мне сказали: «Вези в морг. Освобождай место». Сказали, от Канала человека везут на «скорой помощи». Сердце остановилось. Нужна койка в реанимации. Ну я и …отвез его.
Тед понял слова «канал», «скорая помощь», «сердце». Быстро, но тихо он произнес: «Это, наверное, уже обо мне». С какой-то долей вины он посмотрел в сторону женщины.
Лори молчала. Она обхватила себя руками и, развернувшись от него и санитара, смотрела в окно. Она хмурилась. Ругала себя за роковую ошибку.
Теду что-то мешало уйти. Оставить её в молчании одну. Он машинально сунул санитару купюру и попросил обождать «чуть подальше». Сам же вернулся к Глории и, взяв её за руку, просто постоял рядом. Молча.
Она скажет ему, что всё так и было. Она ругала себя. Винила себя, считая, что в смерти Тони виновата вовсе не болезнь. И не старость человека, прожившего бесшабашную, полную риска и удовольствий жизнь. А всего лишь её «недогляд». А ещё она сказала: «Зачем вы даете им деньги? Они врачи. Не портите людей. Человек человека итак поймет. Санитарка все равно врачей вызвала. А парень этот, …он итак все понял. Он подождет вас. …Вы спешите?»
-Нет. У меня… э…всё хорошо. – Тед улыбнулся, пошутив, – как вы и предсказали.
На полном серьезе она парировала ответ: «Не я. Тони так сказал». И тут же высвободила свою руку из руки Лоренса. Стояла, отвернувшись от него. А потом начала рассказывать о Тони. – …Я сказала им, чтоб оставили мне его. Как вы думаете, …оставят?
Тед не знал, что Лори ждет вердикта патологоанатома. Не знал, что её донимают прибывшие сюда родственники Эспозито. Больше всего на свете, ей хотелось бы, чтоб никто не вмешивался. Но раз так нельзя, то ей хотелось бы, чтобы ей просто не мешали с ним проститься.
- …Не знаю, был ли он женат. Представьте, меня никогда раньше это не интересовало. Сейчас мне ткнули в лицо фотографию. Сказали: «Это его жена». Я думаю, лгут. …А вы?
Тед осторожно улыбнулся и дернул плечами.
Лори заметила его неопределенный ответ. И тут же продолжила говорить. Её тихий почти монотонный говорок вполне мог усыпить слушателя. Лоренсу голос казался нежным. И вовсе не требовал прислушиваться к себе. Речь лилась так, что, упустив кое-что, остальное вполне сходилось. Теду, например, тут все было ясным. Все было как в кино: красивым и ясным.
Лори качнула головой: «…Думаю, я права. Тони как-то говорил, что «брак – это лазейка исключительно для женщин». Он был мужчиной. Он умел стирать себе носки и готовить еду. Вряд ли, …думаю, вряд ли он был женат. Они лгут.
Вздохнув, Тед улыбнулся. Женщина, стоявшая рядом, получалось, верила только ему. Ему – прохожему. Постороннему человеку. «А как хотелось бы, чтоб верили свои. По делу». Тед снова вздохнул и посмотрел на санитара. Тот, уже без коляски, шел в его сторону. «Кажется, пора и мне …просканироваться на правдивость. Так как же там моё сердце? – Тед скосил глаза на женщину. – Эта милая особа считает, что у меня всё будет хорошо. …Будет – это хорошо. А что же мы имеем сейчас?»
Лоренс покачал головой – нет, дав понять санитару, что прерывать его разговор с женщиной (вернее её монолог), пока рано. Парень остановился у окна рядом. Теперь он тоже мог слышать, что говорила Глория.
Здесь, в её городе Тони принадлежал только ей. Три года и ещё недельку – только ей. Что там осталось в его прошлой жизни – бывшую воспитанницу монастыря Святой Патриции не интересовало. Ей будто до фонаря его долги и богатства. На целых три года он кинул ради неё всё своё прошлое. Она стала его сегодняшним утром, его сегодняшней ночью. Три года с неделькой – полная гармония чувств. А для неё – жизнь в полной мере. Она считала, что встреча любой женщины с состоявшимся мужчиной – это «полная жизнь». - …Я видела его. Уже зашитого. Разрезы шли не только по ноге, возле паха, но и тут, …тут, – она будто полосовала себя ножом, показывая на себе. – Господи, Тони, …милый, …представляю, что он пережил…
Она переживала о Тони, как о человеке, живым исполосованным ножом. Лицо её выражало неподдельную боль… за потерю.
Она говорила о человеке, о только что остывшем человеке, а Лоренс слушал …сказку. В его мыслях этот «милый Тони» живым так и не стал. Но слушать, слушать о том, как трогательно рассказывает о своей любви женщина, о своей любви к мужчине, который умер с ним в одни и те же минуты но, увы, не воскрес, Теду было крайне необходимо. …Это подпаивало его радостью, что он-то жив! Однако, вместе с тем, Тед ловил себя на мысли, что слегка этому «не живому» Тони завидует. Его – Лоренса на сегодняшний день вот так - никто б не пожалел. «Кое-кто, так наверно б и порадовался, что я так легко и …без хлопот, что так … «естественно», по-лоренсовски ушел. И вовремя». Тед подумал об оставшихся в его друзьях. Сейчас он полагал, что те, возможно, погрустили бы немного. Что «возможно» какое-то время о нём вспоминала б и Мерфи… «Какое-то время и, точно, что без таких вот слов: «…Ведь всё же изменится теперь. Всё изменится, я это чувствую…и мне страшно. Это как стоять на краю. Тед, как вы думаете, это честно, что я останусь жить без моего милого Тони? Что я молода и красива, что есть вероятность, что я встречу ещё одного Тони? …Тед, как вы думаете, может мне лучше за ним?..»
Лоренсу захотелось сказать: «Да». Ведь тогда бы всё это стало красивой легендой. «А так, если поступить, как правильно, тогда…». Он сказал другое. Сказал: «Как это «за ним»? …Ради чего?»
-…Ну да, взять и вместе уйти. …Тогда и будет любовь. А так, ведь так получается, что я обманывала его.
Отвечая, Лоренс осторожно коснулся плеча Лори. – Думаю, глупо всем всё объяснять, Лори. Однозначно, найдется дурак, который останется при своем мнении. Считай, как считаешь ты. Что подумают остальные…
Вообще-то он знал, как важно, когда «остальные» думают так же, как ты. Но перед ним закрывалась сказка, заканчивался роман. Поэтому он посоветовал то, что и бывает только в романах: «…Это не важно, Лори. Это…совсем не важно, что подумают остальные».
А когда она спросила, что бы он взял с собой «навсегда», Лоренс легко ответил: «Среду». Подумал: «Не хочу, чтоб она настала», но тут же улыбнулся и в слух закончил иначе: «Хотя вряд ли это что-то изменит». А уверенность женщины, что каждый человек – это «связующее звено Вселенной», что человеку подвластно изменить многое - показалось ему в ту минуту их странного с Лори разговора, ещё одной не подтверждаемой жизнью «сказочностью».
Тогда, в коридоре – он с Лори не согласился. Но… кивал, поддакивая, как слабому человеку. Человеку, действительно стоявшему на краю. Себя, «вдруг не умершего», (то есть, ещё и поэтому) Тед слабым не считал.
Санитар слушал. Парень смотрел на молодую женщину, да, в общем, ещё девушку, такую хрупкую, такую внешне слабую. И думал: «Ну, теперь, когда она увидела труп, она поймет, в какой ситуации оказалась. Есть ли у неё семья? Хоть бы родня какая, чтоб заступились. Эти, что сидели у палаты, решили увезти труп. Тут разве поспоришь? Если прав нет, так кто ж ей теперь их даст?» Парень оглядел стройность женщины. «Вроде не беременна. А то б вообще… задергали. У богатых – такое не любят. Задолбили б, сунули пару сотен для компенсации и … катись себе, девушка. Да, уверен, у них только так прощаются. …Жалко дурочку. Связалась со стариком. С одноруким. Жуть - какой крюк у него был. Как же она могла смотреть на такое?… Бр-р».
Парень прокашлялся, напоминая о своем присутствии. Потом показал пальцем на конец коридора. – Нам бы это, не опоздать. …Хотя мы итак уже, я к тому, что нас уже наверняка ищут.
Лоренс понял, о чем сказал парень. Качнул головой, отвечая итальянцу по-английски. – Сейчас пойдем. – Он посмотрел на притихшую женщину.
Лори действительно замолчала. На кого ей опереться в столь трудный момент? Если оглядеться, …так и не на кого.
Она понимала, что найдутся и «утешители, и помощники», но лишь до порога душеприказчика. А как адвокат огласит завещание, так: «Все эти утешители и разбегутся». Есть у неё один близкий человек, тот, как будто, её никак кинуть не должен. Но и тут мысли Лори дергали сомнения. Став любовницей богача, она толкнула ветреного братца на зависимость от «залетных» денег. Поможет ли ей брат? «Как странно, никогда никто не интересовался моим здоровьем. А тут, … вдруг всех стало интересовать, «хорошо ли я себя чувствую». Если Сильвио «уговорят», он тоже начнет настаивать на аборте. Они уже выясняют, не беременна ли я. Кто любил Тони, тем будет в радость, что я действительно жду ребенка. А кто его боялся, кто ждал его конца, …теперь их алчность падет на нашего маленького краба. Пока – это тоже я. …Хоть бы узнать правду. Хоть бы знать, сам ли он умер? … Хоть бы это узнать. А может быть, может быть, Сильвио и не будет настаивать. …Святые угодники, как бы хотелось…».
Ей было страшно. Глория ждала бумагу, которую должен составить вызванный ею коронер. Как бы в помощь тутошним специалистам патологоанатомам. Но вообще-то не в помощь. Вообще-то вдовствующая подружка Красного краба хотела точнее знать причину смерти своего любовника. Лори не верила, никак не верила, что такой крепкий мужчина мог умереть внезапно. Как ей сказали, «из-за тромба», из-за малюсенького сгустка, забившего кровяной проток. «Он никогда не жаловался на ноги. Ходил, качаясь, как всегда. Такая походка у многих, кто работал в море. …Может, и прихрамывал когда, но никогда не жаловался на боль. Тромб в ноге. …Святые угодники, …какая нелепость…». –Лори как очнулась. Огляделась. Улыбнулась Лоренсу. – Тед? Боже мой, как же вы великодушны! Конечно же, конечно же идите на сканирование. Пусть вам скажут только хорошее.
-Спасибо.
Она присела на скамейку. Санитар поднялся с неё. Сказал, потому что его просили об этом: «Мы назад тут же пойдем. По этому же коридору».
Лори кивнула. Вскользь, быстро она улыбнулась Теду и тут же отвела взгляд. Не стала провожать им пару мужчин, тихо уходивших от неё по коридору.
Но когда Тед отошел и оглянулся, то увидел, Ло снова, скрестив на груди руки, сидела и смотрела в некую точку на противоположной стене. Пустой коридор и она.
Отворачиваясь от грустной картинки, Тед решил, что Лори снова задумалась о Тони. «Или о себе. О себе ж должна подумать эта оставленная всеми женщина. …Или снова только о Тони? …Кто ж был этот Тони? Чародей что ли? Говорят, старик. Говорят, был богат. …Тогда чего ж так убиваться? Думаю, как все, она не была дурой, и своевременно о себе позаботилась. …Неужели не так?»
И тут Тед подумал о себе. И вообще о случайности в жизни. «Разве все мы не оказываемся голыми перед случаем? Если ты готов, значит, это уже не случайность. Значит, ты просто «подогнал» жизнь под собственные нужны. Если она и думает о себе, то, уверен, снова тесно связав себя с этим трупом. Зачем он ей? Приехали родные, обо всем позаботятся. …Впрочем, возможно она и права, что держится за труп. Если она раньше действительно исключительно витала в розовых облаках, так может, теперь поймет: реальность всегда чуточку голодна. Нельзя оставаться один на один с голодной реальностью. Монашка. Что ж, придется вернуться в свой монастырь. Или церковь, где она там раньше…до Тони жила. …Думаю, ей уже туда не хочется. Она не показалась мне одурманенной этими …святыми истинами. …Так что, давай, хватайся за труп, …ну, если больше не за что».
Лоренс мерил простую миловидную девушку по своему плечу. А как же иначе? Как все, выросшие в богатстве люди, он иначе и не меряет всех и всё, как только своими мерками. То есть, он в принципе не понимал, что наличие в доме еды, свечей на столе за ужином и милого друга напротив – это уже «жизнь полной чашей». Что, если вдруг это кончится, то для кого-то вполне может кончиться и жизнь. Он мерил по себе. Никак не хотелось ему поверить в то, что его мать «ушла из-за обвала одиночества». Он-то считал: из трусости. Из-за всегдашней лени жить своей собственной жизнью. Вот если б кто-то застрелился из-за банкротства, он бы уважительно кивнул головой. Он бы, конечно, сказал: «Поторопился», но он бы вполне понял человека, столкнувшегося с такого уровня проблемой. А вот из-за того, что оборвалась любовь…. Тут ему было сложно. Потому-то он и хотел, чтобы Лори – эта «милая девушка в печали» немного отвлеклась от сказки. И подумала о себе. И хотя бы за счет «милого Тони (трупа Тони), как-то устроила своё дальнейшее существование.
Он так и подумал: не про её «жизнь», а про её «существование». Как все те, кого такие, как Лори и Сильвио, называют «богачами», Лоренс считал жизнь таких, как она и её братец, «существованием». Обвинить его в черствости – это, значит, перестать понимать ЕГО «мерки» к жизни человеческой. Для неё важность – похоронить, по-человечески простившись с милым Тони, для него – поставить на воду эсминец, «болтающийся» на середине пути в его (пока ещё) верфи.
Лоренса снова порадовали (а уж как были удивлены врачи!), его сердце работает ритмично, ни один из его мышечных мешочков, сосудов и сосудиков не нуждались в починке. Не требовали замены. «Пока не видим причины для развития ишемической болезни. Вам действительно ставили такой диагноз? …Ну, может тогда обследоваться глубже. Может, …останетесь, мы бы могли…». Лоренс остановил усердие итальянских специалистов: «Я здоров, как никогда. Вы не поверите, никакой тяжести в области груди.…Впервые - никакой. У вас на «скорой» работают лучшие в мире специалисты. Не знаю, что они там со мной сделали…в одиннадцать пятьдесят две, - Тед кивнул, будто подтверждая то, что успел заметить в отчете врача «скорой» (это время было записано в бумажке, переданной тутошнему дежурному врачу), - но к вам меня привезли уже здоровым. …Впрочем, и вам спасибо. Полежал у вас тут… не скучно». - Тед улыбнулся двум специалистам, делавшим ему сканирование грудной клетки.
Спецы хмуро разглядывали диаграммы, листали, вчитываясь в бумажки тонюсенькой «истории болезни» американца по фамилии Лоренс. – Простите, вы не родственник Теодоро Лоредану? – Врач улыбнулся, оглянувшись к Лоренсу, уже надевавшему на себя куртку больничной пижамы. – У нас тут есть одно кафе…».
-Да, я там был. Нет, я не родня вашему «последнему» Лоредану. – Тед улыбнулся. – Раз сердце не подвело, значит в моём роду я – не последний.
-Удачи.
-Спасибо.
Будто не веря написанному в истории болезни, спецы вглядывались в экран компьютера, которому на память осталась иллюстрация того, как хорошо может работать «остановившееся» на несколько минут сердце.
-Да-а, ну, что тут можно сказать, у вас вполне здоровое сердце, сеньор Лоренс. – Сказал врач по-французски и …попрощался с пациентом.
Санитар с пустым креслом был отправлен в след Лоренсу. Тот, по договоренности с дежурным врачом, должен был оставаться в клинике Спази под наблюдением до вечера. До конца дежурства своего лечащего врача. «Потом, если действительно всё будет в порядке, …мы вас отпустим».
Это Лоренса устраивало. Ему никак не хотелось задерживаться на койке. Он не хотел, чтоб о случившемся стало известно у него на его родине. «И не дай бог! в Майами».
***
То есть получалось, сердце Теда Лоренса остановилось лишь разок и теперь, возможно, действительно стало «источником вечности» (заказанной ему пару часов назад тенором Перкуцци). Лоренс чувствовал себя превосходно. Он медленно покидал кабинет диагностики, прислушиваясь к тому, о чем переговаривались итальянские специалисты. Он не понимал их. Но врачи несколько раз повторили слова «tempo» и «mistico». Что речь идет о времени и мистике - это Тед понял.
Он шел по коридору. Думал только о себе и своем здоровье. О тех проблемах, которые могут возникнуть, если Большому Совету станет известно, что «Лоренс - сын - тоже не вполне здоров». Тед вдруг заметил, привлекшее его взгляд, темное пятно. В самом конце, у поворота коридора на скамейке сидела женщина. Сидела, скукожившись, навалившись руками на свои острые коленки. Лори смотрела в пол.
Тед не знал, почему Лори сидела здесь, почему она сидела здесь так долго. Она рассказывала ему о Тони «живом», о том, что она ждет «паспорт» трупа Тони – об этом Лори даже не заикалась. И Тед не мог знать, что уже готовая бумажка коронера где-то уже читается и копируется родней Эспозито, легко устроившим так, чтоб «эта монашка даже лица не увидела ИХ милого Тони».
«Кого она искала? Непохоже, чтоб врача». - Говорите вы по-английски? – Спросил он у санитара, чуть было не ударившего его по ногам креслом.
Молодой парень покачал головой – нет. Зато он ответил ему по-французски. Сказал, что «немного понимает и немного говорит». И Тед спросил его по-французски, пытаясь упростить вопрос, кто до него лежал в палате реанимации? – Кто такой Тони?
- Сицилиец. Имя - Красный краб. У него крюк на рука. – Парень показал руку, скрючив на ней пальцы. - Умер. Сегодня …Э…до …пол дня. – Санитар явно радовался, что его французский понимаем.
-До …чего?
-Двенадцать часов. Кажется, без пять или десять минут. Так-так. Умер.
Тед тихо спросил, кивнув головой в сторону женщины: «Это - жена?»
Санитар посмотрел вперед. Покрутил головой. – Нет. Сказал, подружка. Он - старик. Она - есть его подружка.
- Старик, это сколько? Лет ему…сколько?
Лоренс по-своему понимал слово «старик». В принципе, считая опыт за возраст, он и себя вполне считал стариком. Относительно ровесников, которые теперь бастуют за проходной его (возможно уже бывшей) верфи.
Санитар, будто опасаясь чего-то, оглянулся за спину. Потом ответил уже почему-то по-итальянски: «Вы бы это, шли в свою палату».
Тед не стал повторять вопроса. Он решил, что парень его не понял. Тогда он другой вопрос задал, тоже тихо, как бы только для ушей санитара. – Какое странное имя …Краб. Или я не правильно вас понял?» - Тед улыбнулся неулыбчивому парню и, развернувшись, пошел по коридору дальше.
Санитар промолчал. Хотя вопрос, заданный по-французски, понял, уточнять на счет имени умершего старика он не стал. Ему ни имя, ни рука, ни сам старик – не нравились. Потому говорить о таком человеке долго – парень не хотел.
Приближаясь к скамейке, на которой сидела женщина, Тед, будто вовсе не специально, пропустил санитара с креслом вперед. – Я - за вами. И…не волнуйтесь, я помню, где находится моя палата. Думаю, туда не обязательно везти эту штуку. – Он указал на кресло. - Думаю, вы свободны.
Санитар кивнул и двинулся вперед по коридору. Тед на повороте не свернул, а …присел рядом с женщиной. Та сначала его будто даже не заметила, но как только он присел, она тут же подняла голову и посмотрела на него.
Они некоторое время смотрели друг на друга. Потом, помня о том, что женщина понимает английский, Тед тихо спросил: «Вас больше не возмущает, что я разлегся на кровати, где только что скончался ваш друг?»
Тед осторожно улыбнулся и тут же отвел взгляд. – Я, кажется, начинаю понимать вас. Всех тут. Вы …удивлены? – Он снова улыбнулся. И снова посмотрел в припухшие глаза женщины. – Да, это может показаться странным. Здесь, в больнице не было свободных мест в палатах экстренной терапии. Я слышал, об этом говорили врачи. Но меня взяли. И тут же уложили на место только что умершего. – Тед помолчал, потом, будто вспомнив что-то, поднял палец кверху и добавил: «И ещё: я вспомнил, когда меня поднимали на террасу, двое медиков, смотрели на меня сверху вниз, а потом замахали на катерника руками. Они говорили: «Не сердце! Только не сердце!». Думаю, им уже попадался сердечник, которого они с трудом куда-то устроили сегодня. – Тед улыбнулся. Кивнул женщине. - День, наверное, сегодня такой …бессердечный. А место требовалось. Мне - незваному гостю, одиноко прогуливавшемуся по улицам этого города. – Тед снова смял улыбку и отвел взгляд. – Думаю, часов в одиннадцать ваш друг неожиданно почувствовал себя плохо. Его срочно доставляют сюда, в клинику. Место было. Возможно, …освободили. Только ваш друг умер, и как раз к двенадцати. Освободил койку для того, кто стоял-стоял, да и упал возле фонарного столба. Есть у вас такой памятник…архитектуры.
Тед посмотрел на Лори. Та, будто улыбаясь даже, внимательно слушала его, глядя то на его губы, будто очерченные темным карандашом, то в его глаза, ей показавшиеся синими. Она водила взглядом туда-сюда, выхватывая детали лица, за несколько часов ставшее ей знакомым. – Но ведь это же… замечательно. Что вы живы.
Лори переживала, что так долго нет известий из морга. Что ей всё ещё не принесли документ, в котором возможно, будет сказана правда о смерти её Тони.
– Но вы же все время твердили: «вы живы – он – умер». И вот мы улыбаемся теперь, обсуждая такое стечение обстоятельств.
Глория не делала сопоставлений. Она заговорила с американцем, потому лишь только, что он лежал на кровати, в которой лежал …живой ещё Тони. – Да,…Тони умер. И вы правы, это знак. Только вот что он может означать? …Что он может означать, … для меня?
-А со мной – вам всё ясно?
-Я уже говорила. Тед, перестаньте кокетничать. Да, я считала и считаю, что вы выиграли, потому что не стало Тони. Да, я считаю, что теперь вы будете жить вечно. Потому что иначе не сойдется ни один закон справедливости.
Лоренсу стало весело, оттого, что его приняли за гадалку. Он тихо рассмеялся. И тут же заметил санитара. Тот, показавшись из-за угла уже без кресла, махнул ему рукой. – Сеньор… пациент! Вам нужно пройти в палату.
Тед игнорировал его жест. Повернулся к женщине всем корпусом. И без всякого стеснения взял обе её руки в свои. Тряхнул их тихо. – Да! Я считаю это знаком, Глория. И то, что вас зовут Глория – это тоже знак. – Тед качнул руки женщины в своих. – Счастливый знак. Вот как! И я счастлив…
Она тихо остановила его. – Но Тони умер, Тед. И буду ли счастлива Я без части себя, умершей вместе с ним? …Ваше сердце что говорит, буду?
Санитар шел к ним. Тед видел боковым зрением его нетерпение. Но, тем не менее, продолжал смотреть в лицо женщины. – Вот! Я так и подумал. Вы всё-таки укоряете меня. …Тони умер, а я-то черт возьми, здоров!
Женщина быстро посмотрела на санитара. Будто хотела обратиться к нему за помощью. …А к кому ей ещё обратиться за помощью?
Человек, сидящий рядом, не выпускал её холодных рук из своих теплых, тонких, как у пианиста, пальцев. И Лори вдруг стало абсолютно всё равно, что происходит во Вселенной. Вот будто умри все Лоренсы на свете – ей всё будет всё равно.
Тед понял перемену в её настроении по холоду её пальцев. Он взглянул на руки. – Вы… замерзли?
-Откуда? За окном весна. - Произнесено было настолько печально, будто понятие «весна» ассоциировалось только с седым мраком холода. - Простите, Тед, мне кажется, я сейчас не совсем способна разделить вашу радость. Но…- она попыталась улыбнуться. – Я рада, что вы живы. Правда. Иначе…
Эхом в голове Лоренса прозвучало: «Иначе не сойдется ни один закон справедливости».
У Лоренса иной взгляд и на эту проблему. Он вынул бумажник. Откровенно протянул купюру санитару. Произнес по-французски, чтоб поняли всё и сразу: «Я остаюсь здесь. Скажите там, что я всё ещё в кабинете диагностики. Сканируюсь».
Парень обиделся. Но он не взглянул на обидчика, он обратился к женщине: «Послушайте, сеньора Турино, этому туристу …ему нужно…».
Она произнесла жестко, глядя Лоренсу в глаза (а как же, когда заикаешься о справедливости!): «Ему стало плохо в половине двенадцатого. Но он вовсе не жаловался на ногу. Сказал: «Что-то колет выше колена». И всё! …Откуда взялся тромб? Его же сканировали! Если что-то видели, то это не представляло угрозы. Если тромб и был, он был неподвижен…».
-Послушайте, … нам нужно идти, - санитар взялся за плечо Лоренса. Тот, будто даже небрежно, одной рукой, столкнул его руку с плеча. И снова взялся ею за руки женщины. Он будто старался согреть их. Те были ужасно холодными.
Лори продолжила говорить. Тихо и торопливо, в своей манере: «Он действительно был привезен сюда в половине двенадцатого. Я была с ним. Главврач сказал, что оставаться в реанимации мне нельзя, тут будут работать специалисты, и я ушла. Я ушла в его кабинет. Это этажом выше. А когда я вернулась,…на его кровати лежали вы. А мне сказали, Тони умер. От тромба, забившего сосуд».
-Сеньор Лоренс, …вы нарушаете, есть правила…- начал парень по-французски.
Тед будто не слышал работника клиники.
Ему и вправду стали безразличны правила. Он чувствовал себя прекрасно. Врачи ему уже были как бы без надобности. Он …всего лишь дожидался встречи со своим приятелем. И с дядей.
Те должны были вот-вот подъехать. А тут …случай. Можно провести время ожидания вместе с хорошенькой женщиной. Мило утешая её, …от нечего делать.
Тед не понимал, почему женщина настаивала, что «её приятель вовсе не страдал болями в ноге». До него не доходила история про «внезапно» появившийся в сосуде тромб. Зато он понимал другое, случилось нечто из ряда вон. Такое в его жизни не случалось, и не случится больше никогда. Это же интересно, посидеть в тиши, спокойно выслушать слегка возбужденную женщину, неожиданно потерявшую покровителя. Почему бы нет? Он и слушал! Её, а не настаивавшего уже до угроз санитара: «Если вы немедленно не пойдете в палату…».
Лоренс и ухом не вел в сторону парня. Сидел …полуголым, в каких-то забавных серо-зеленых подштанниках не по размеру, слушал сбивчивый рассказ о «заботливом и нежном Тони», который вернется в свою Сицилию в цинковом гробу. Как воин, потерявший руку во имя законов справедливости.
-…И всё потому, что я не хотела уезжать отсюда. Нам было так хорошо в нашем доме. Первый этаж палаццо занимала мать хозяйки, а второй и третий этажи снимали мы. Это был наш дом. Никто, никто не ожидал, что он задержится в нём на целых три года. Но мы любили друг друга. Мы… думали, это навсегда. Я не понимаю, - Лори оглянулась на санитара, вернувшегося вместе с главврачом, - какой тромб? Откуда он взялся, этот тромб? Послушайте, доктор Спази, когда же мне, наконец…
-Простите… - врач игнорировал женщину весьма любезно. То есть, он улыбался Глории, а говорил с Лоренсом, разумеется, по-итальянски, потому последний его не понимал. – Вам срочно нужно померить давление. Нельзя нарушать распорядка. Законы здесь для пользы пациентов. В том числе – и вашей. Вернитесь в палату. …Это что, деньги? – Главврач показал на купюру, валявшуюся на полу коридора. И к санитару – Поднимите деньги и уходите. Думаю, у вас найдется занятие поважнее, чем загонять пациентов в палаты. …Идите!
Глория осторожно одернула руки. И надо же, её руки уже не были такими холодными. Она потерла их друг о друга. – Да, да, конечно, Тед, вам лучше идти в палату. Спасибо, вы поддержали меня. Мне было так… - она не произнесла слово «одиноко» (как может быть одиноко среди живых людей?). Она сказала, - не хорошо.
И врач тут же прореагировал: – Никколо, вернитесь! Проводите сеньору Турино к нашему психиатру. – К Глории, - вам немедленно окажут помощь. А мы, - он посмотрел на Лоренса, - а нам пора идти, господин…э…Лоренс. Нужно померить давление. Идите, идите в палату!
-Но мне сказали, у меня всё отлично!
Врач перестал раздаривать бесплатные улыбки. Сухо произнес, глядя мимо Лоренса: «Давайте, дождемся вечера».
Врач решил, что американца зацепила пикантность, что молодая красотка всем и каждому плачется о потере возрастного козла – любовника. Небрежно он закончил, прощаясь с Лоренсом: «К вечеру может подняться температура».
Тед понял о температуре, хотя врач снова говорил по-итальянски. - Откуда она возьмется? – Тед посмотрел на Глорию. Вспомнил: «Откуда взялся тромб?» - Лицо его дернулось. Ничего больше никому не сказав, он двинулся в сторону палаты.
У палаты, где его ждал дежурный врач, Тед оглянулся. Коридор был уже пуст. – Если вы увидите сеньору Турино, пожалуйста, доктор, передайте… - он вошел в палату, покорно прилег на спину, позволил нацепить на себя датчики, - что я считаю ЭТО - хорошим знаком. И для неё.
Врач не понял фразы, сказанной на английском. – Простите?
- Нет, ничего. Но, - Тед улыбнулся, заговорил по-французски, - приятная женщина. Скажите ей, что у неё всё сложится удачно.
-Но вы сначала сказали про какой-то знак, …или я не так вас понял.
-Да, про знак, - Лоренс широко улыбнулся, - …знак свыше. Думаю, всё обойдется.
Врач, будто имея на счет сеньоры Турино своё личное мнение (а в светских новостях про загостившегося сицилийского миллионера говорили частенько), усмехнулся и пожал плечами. – Будем надеяться.
Тед, сочтя ответ доктора Опалио за отмаз, повторил свои слова, будто желая придать им вес. Он уже не улыбался: «Случаются и смерть, и заново рождение. Никто не может надеяться на то, что они с ним не случатся. Но тут другое. – Тед посмотрел на врача. Ему показалось, что тот удивлен его речью. – У неё внезапно скончался друг. Ну, или любовник. А она, …почему-то решила, что кончилась дорога. – Тед отвернулся от врача. – Думаю, вы, … хотя бы как врач, должны отбросить всяческие предрассудки и отнестись к её трагедии… к её боли с полным пониманием. Этого - эта женщина достойна».
Врач тупо смотрел на него и хмурился. Как будто он сомневался, а не прав ли главврач, не поднялась ли у пациента температура. «Надо бы убрать его из реанимации. Просто перевести …в палату. …Можно, платную. …Вот черт! Опять, я слышал, там всё занято. А в реанимации – никого. Ладно, пусть уж тут, раз только до вечера. …И что там ещё главврач сказал, никаких сообщений прессе? …А где она тут? Кому нужен этот Лоренс? Не понятно».
Тед, глядя на игру раздумий на лице дежурного врача, вздохнул: «Как все-таки обидно, что я не знаю итальянского. Всё-таки родной язык матери».
Врач тихо закончил разговор: «Я так думаю, сеньор Лоренс, … нас с вами это всё не касается». И удалился.
В палату вошла старшая медсестра. Та прекрасно владела разговорным французским. Сначала она отругала «больного», что тот долго отсутствовал: «Я слышала, к вам и в коридоре эта, «вдовствующая» Турино приставала? О, не вздумайте, начать её утешать! Бедняга Красный краб! Говорят, он сам часто ругал себя за то, что проявил слабость в отношении её. Вытянул её из церквушки. …Вот, …пусть теперь поплачется. Не успела на себе женить, а это значит, - медичка улыбнулась, - теперь, пиши, пропало! Вон, родня её даже к носилкам не подпустила. Правильно! Она ж его три года из когтей не выпускала, всё боялась, сбежит в свою Сицилию. Вот! теперь сбежал её Тони!»
-А разве она «держала» его, не любила? – Тед посмотрел на дверь. Будто за нею стояла безутешная Глория, - Мне показалось, она тепло отзывалась о нём, о Тони.
-Она его звала Тони. Любила, говорите? Такая тёлка восьмидесятилетнего? Вы что, шутите или под гипнозом? Всё! отнаряжалась! Пожила в палаццо за двести евро в сутки.
Лоренсу слово «отнаряжалась» не понравилось. «Черные одежды – наряд? Она что, завидует ей? …А почему ж нет, я ж Тони позавидовал. – Тед сам себе улыбнулся, - позавидовал, позавидовал. …А теперь его нет». – Простите, вы не знаете, она и раньше в черном ходила или …так, на всякий случай в клинику черное надела?
-Ой, да всегда! Ликами святых угодников всю жизнь торговала. Брат бедняжки этой – наркоман. Выгнали его из церкви …пару лет назад. А сначала-то приличный был такой, …помощник у священника. Даже на органе играл. Потом он рисовать начал. Тоже для церкви. Стены расписывал. Доски. Она продавала. – Взгляд на дверь. - Всё! опять делом займется. Ишь, покойника ей выдайте, право она имеет. Да какие «права»?! Родня вон! предъявила документы и – увезла его! А эта, вот, сидит теперь … воет. Раньше надо было дела делать, отношения узаконивать! А то прыгала только, летала, голубка.… Теперь на паперти …полетает.
-Что ж вы так…зло с ней?
-А дура она. Простите! – И с тем старшая медичка вышла.
Пациент уже не подключенный к аппаратам, а так просто лежал на койке и смотрел в потолок.
«Почему жизнь обычных людей мне всегда представлялась блошиной? …Вот, именно из-за таких вот свар. Ну что она им сделала? Полюбила мужчину старше себя. У моего отца столько могло быть любовниц, … да вот, ни времени, ни сил. А тут у крепкого мужика и время и силы нашлись. Счастливчик, этот Тони!»
***
Полежав ещё немного, ещё немного порассуждав про «блошиную жизнь», Тед снова вернулся мыслями к своим проблемам. Вспомнил о своих партнерах: о Джоне Олли и Майке Хадсоне.
Никто из них никогда не признавался ему в любви (чисто мужской, разумеется), даже в обычной симпатии Столько лет они вместе, в одной, так сказать, упряжке - и ни слова о симпатии! И тут вдруг его отец – глава компании умер. Не прошло и часу, как вертолет с телом Арчи приземлился в порту Этца, а, значит, весть пришла и во все офисы компании, к нему явился сначала один (Джон), потом, (предварительно созвонившись и посчитав, что «лучше ему не мешать разговору Теда с Джоном), на пороге дома Лоренса появился Майк Хадсон. И Тед был без меры поражен, хотя его голову тогда занимали совершенно иные эмоции, он вдруг узнал, что и «любим» ими и … «уважаем, как приятный во всех отношениях, человек».
Тед вспомнил о своих партнерах. Он считал их друзьями. Иногда считая одного из них «важнее» другого для себя, иногда – обоих любил. Как друзей, разумеется. Но, в принципе, сомнений не было, даже подставив кого-то, …по службе, он всё равно считал себя обязанным перед этими людьми. Не просто обязанным какими-то обязательствами (ведь они первое – партнеры в работе), а дружески обязанным им человеком. То есть в последнем случае, он позже признавался, что подставил и старался уладить дело. И то действительно как будто улаживалось, горбы нестыковок сглаживались. Тед считал, у него есть два крепких друга среди его партнеров. Это Олли и Хадсон. Хоть они не признавались ему в симпатии. А тут …он засомневался. «В критические моменты жизни мы вдруг начинаем играть чужие роли. Не верю, чтоб это были их истинные лица и мысли. Не за что им меня любить. Три молодых волка, отец не разбирал, пока не прижало банкротством, где, чей сын, мы все трое стремились добиться его расположения. Каждому из нас, владеющим по верфи, нужны были деньги на развитие. Отец был главой совета директоров компании, в его власти было играть в протекционизм, дать кому-то чуть больше другого. Так он и делал. Он баловал одного, давая другому причину для тихой зависти. Всё было прозрачным. То есть Арчи Лоренс не мог скрыть, кому на этот и другой год он даст больше средств, кому – меньше. Всё было на виду. Но объяснялось … по разному. Теду он давал, говоря ему: «А как же, ты же мой сын. Ты - мой наследник», а Майку, например (проболтался как-то), он говорил: «Ты сильнее. Ты сможешь развернуть дело шире. Я верю в тебя». Джону (Майк рассказывал), он говорил: «Тед – шляпа. В прошлом году он не в развитие деньги сунул, а в инфраструктуру. Что, на очистные просит? А зачем нам ещё очистные? Отработанный мазут в воду сливаем? …Ай, яй! Вот ты же как-то умудряешься обойти этих чертовых контролеров. Зачем нам ещё одни очистные? Китайцы ссут, срут и пьют из одной и той же Хуанхэ – и ничего. Ничего, плодятся, как блохи! А мы, …мы вроде как бы должны все океаны за всех чистить. …Чушь поросячья! В этом году проценты на развитие – твои, Джон!».
Тед потерся затылком о подушку. Размял руку, чуть затекшую от неподвижности (на ней был закреплен единственный датчик, Теду мерили давление). Цитата от Макиавелли, которую часто повторял его отец, злила его. Но однажды неким образом помогла. «Если выгодно, откажись от обещанного. Право государя!». Но тогда ему очень были нужны деньги. Он обещал местному университету, готовившему и для его верфи инженерные кадры, что модернизирует испытательный стенд.
Он долго вынашивал эту идею с проектом, который его отец называл «инфраструктурой». Молодежь, используя стенд, могла резвиться, изощряясь в фантазии по поводу конструкций и дизайна новых морских судов. На стенде опробовались отлитые из пластика и композитов новые типы двигательных систем подводных и надводных конструкций новых типов кораблей. «Игры». Но Тед считал это важным. Изучая дело, он сам любил сутками пропадать в таком месте, за «удовольствие» или «зачет» в зачетке, сочиняя не морское даже, а что-то уже полу космическое оборудование, чему ещё долгие годы не быть реализованным. «Своих» денег с прибыли его верфи – Лоренсу младшему было бы на такое дело жаль. А вот бонусные, полученные от прибыли всей компании, раздаваемые его папашей по итогам года – это Тед потратить на такое дело мечтал. А тут всё досталось его партнеру. И была зависть. И было недовольство… сынка «папой». Теперь, лежа в больничной койке, Теду стал не стыден даже его мелкий поступок, а смешон. «Глупец-молодец!»
Лежа в больничной койке, Тед припомнил, как пришел он после совещания, на котором было вынесено решение о предоставлении денег верфи Олли, в кабинет отца. И намекнул, что офис Олли после реконструкции, как «казино, сверкает позолотой и глянцем мрамора». Лоренс старший вот только-только вернулся из России. Был приглашен побывать на верфи в Крыму. И он долго потешался над тем, «что за кризис первым испытает Россия»: «Кризис накладных расходов! Совсем забыли, как делать ремонт по-русски. У каждого не офис, а казино какое-то. Ремонт в кабинете начинается с поиска дизайнера в столице. И оплата ему идет почасовая, как кинозвезде. А ещё они делают ремонты в своих квартирах за счет этих же статей расхода. И снова называют его «евро-ремонтом»! Эй, у нас в Штатах как называется обшивка стен гипсо-картоном? Представь, по-русски это «евро-ремонтом» называется! Строят личные дачи из материалов с верфи. …Удивляюсь, за счет чего держатся на плаву их сорокалетние сухогрузы?… Вот! Именно! Только за счет: «Да не хера гавну не сделается, …поплывет!» (Арчи выучил по-русски эту часто повторяющуюся фразу тамошних спецов). Вот Тед и припомнил…про казино. Джон ждал обещанного, но … не дождался. Арчи лично побывал в офисе своего подчиненного. И устроил полный разнос, …напрасному расходу средств верфи. «Я профсоюзам жопу вынужден лизать, чтоб не дергали за усы, напоминая о подъеме зарплаты,…а ты? На чем твоя задница сидит, Джон? На шкуре скандинавской тёлки, которая паслась на сеяной травке, так? …Вот! Свезешь свою мебель и мебель твоих замов в комиссионный, и после …расплатишься со строителями. И за ремонт, и за обновление гаражного хозяйства верфи – заплатишь! …Понял?! …Я надеюсь, Джон. И чтоб никакой позолоты на дверных ручках! Бронзой пользуйся. Ага! Я – пользуюсь, и ты… прогнись».
Вздохнув, Тед полежал какое-то время, ни о чем не думая, потом пожелал беспокойному отцу… покоя и царствия небесного.
Тогда он все равно денег на стенд не получил. После, на «свои» его строил. Арчи, предупредив сына, «чтоб у себя ревизию навел, нечего на чужой глянец заглядываться», отдал премиальный бонус Майку Хадсону. Так, не взвешивая успехи его и Теда, отдал. Тут уж сын промолчал. Мог бы и тут что «подсказать» отцу, но не стал. Решил, отец о «глянце» сказал, потому, как не понравилось ему, что Тед на своего же друга - партнера «накапал». А потом Тед ещё к Джону ездил. Признался, что это он… «поднасрал». Плохо вышло. Как ни поверни – с фигой остался. С тех пор привычку завидовать у Лоренса младшего отбило. Что толку, без толку завидовать?
Вспомнив об отце, о матери, Тед снова о своих делах подумал. «Если мои коллеги консолидируются против меня, выиграть будет трудно. Но… всё равно возможно. – Тед почесал руку, а потом взял и отлепил датчик совсем. – Всё равно буду строить корабли. Ремонт- ремонтом, а строить …». Мысли Лоренса были прерваны. Пришел доктор Опалио и его ассистент.
Теду предложили «поспать». Поставили укол. Пока голова ещё соображала, Лоренс спросил о сеньоре Турино: «Как дела сеньоры Турино? Что-то уже известно по поводу смерти её друга?»
-Сеньор Лоренс, мы же договорились, прежде всего, вас должно заботить ваше здоровье. Зачем вы сняли датчик?
-И всё же, доктор, как там дела?
-Никаких дел! Уехала сеньора. Причина смерти – тромбоз. Всё, забрала … сеньора своего и уехала. А вы - отдыхайте. Судя по предыдущим показаниям, вы чем-то серьезно обеспокоены. А вам это вредно. Лучше поспите. Время есть.
-И какой из датчиков на это указывает? – Тед улыбнулся, понимая, что его разводят.
- Ваше сердце, сеньор Лоренс! Остановка сердца на две минуты и двадцать одну секунду, да вам можно в книге Рекордов Гиннеса отметиться.
-Денег нет. …Пока. Потом …можно и отметиться.
-Вы о чем?
Теперь Тед махнул рукой, и прикрыл глаза. Будто засыпает. (Не станет же он посторонним рассказывать о своем банкротстве).
Прошел час, не больше. Лоренс очнулся, силясь прорваться сквозь дремотное состояние, услышал шум за дверью палаты. Кто-то громко говорил по-итальянски.
Тед открыл глаза, повел ими, пытаясь сосредоточиться. И тут открылась дверь. И громко, почему-то по-английски медсестрою было объявлено: «Он спит! Вы видите – спит!»
Дверь палаты была закрыта. Но до сознания Лоренса успело дойти, что он видел у двери знакомое лицо. Это была Глория Турино.
Она ещё какое-то время поспорила с медсестрой, потом добавились мужские голоса, и всё стихло. Как будто возмутительницу спокойствия вывели из коридора реанимации.
Тед, думая об итальянке, снова засыпал. Улыбался, припоминая трогательность образа, быструю сбивчивую речь женщины, её мягкий, даже нежный голос. «Никогда не думал, что черные глаза могут показаться мне красивыми. А может, я что проглядел? Может, они только сегодня у неё черные. …У меня, помню, в кафе «Лоредан» почти бесцветные были. …Милая женщина, …пусть твои глаза будут…фиолетовыми. Пусть всё будет …фиолетово. – Тед улыбнулся, зажмурился, представив себе лицо Глории с …фиалковыми глазами. Потом он открыл глаза. - …Я бы ещё поболтал.…Послушал бы, …да хоть бы и об её приятеле.…Краб. Странное имя у мужчины. …Почему ж она его зовет Тони? Однорукий старик. Почему же тогда она плакала?… Женщины.…Меня б кто так полюбил.…Я банкрот, …полюбите меня. …Мерфи что ли позвонить? Она ж не знает мой новый номер».
Тед сунул руку под матрац. Улыбнулся, нащупав запрещенный в больнице предмет.
И он позвонил Франческе. О погоде спросил. Даже того, что в Венеции – не сказал.
А потом ударили часы на ближайшей церкви. Теду принесли его одежду. Вернули вещи. Ничего не пропало, всё было на месте.
Лоренс вышел из клиники, когда солнце уже лизало крыши ближайших домов. И надо же, прямо ему навстречу шел тот, кого он ждал. Улыбаясь, он протянул приятелю руку. – Ну вот, мы и встретились!
***
Тед следил не за тем, как лихой капитан их катера - Чек Сардони нагоняет хулигана, обдавшего его гостей холодной волной. Катерок – хулиган вовсе не спешил удрать. И, в конце концов, два катера поравнялись. Только как ни кричал Сардони, тот капитан его будто не слышал. Тогда хмельная компания начала кричать хором: «Мы требуем извинений!»
Капитан с того катера, не снижая крейсерской скорости, повернул голову и показал неприличный жест рукой, выставив указательный палец вверх. И тут же отвернулся. Сардони и компания разразилась итальянской бранью.
Тед все равно ничего не понимал в сваре, потому продолжал следить за Глорией. Та развернулась и снова пошла по террасе, как бы направившись в сторону кафе «Лоредан». «Она кого-то ждет. Но как же, доктор Опалио сказал, что она забрала тело своего приятеля и отправилась, … ну не в кафе же она отправилась. Ничего не понимаю. Что она там делает? Понятно, что ждет кого-то. Может этого, брата своего. Опалио сказал, что тот «был» порядочным человеком. Он не говорил о том, что брат её умер от наркотиков. Значит, он жив. Значит, рисует свои картины. – Тед тряхнул головой. Нагнулся, взял бутылочку минеральной, открыл, отпил. Бутылку у него отобрала одна из его кузин. Она даже попыталась заигрывать с ним, но Тед тут же прекратил её ухаживания. Снова развязал шарф, завязанный ею на его шее затейливым узлом. Завязал шарф сам. Чтоб не слетел. И так завязал, как было удобно ему. А когда девушка хотела вытереть его губы, протянув к его лицу салфетку, он тут же отвернул лицо, но салфетку взял и вытерся ею сам.
Не то, чтоб кузины раздражали его навязчивой любовью, вовсе нет. Просто ему казалось, что девушки специально напились, чтоб за ними на движущемся катере посильнее присматривали нетрезвые мужчины. К такого сорта отношениям Лоренс не привык. Потому он улыбался кузинам, но… не особо за ними присматривал. Типа: выпадут, ну и ладно. «Не потонут. Да и вообще, их же трое. Пусть следят друг за другом».
А вот появление Глории Турино возле кафе «Лоредан» - это Лоренса интересовало. Он даже подумал, было, что Лори узнала, что он там был. Что она как-то узнала, что его венецианские приключения начались именно там, у этого кафе. Что она могла пойти туда из-за него. Например: «Чтобы …рассказать, как там Тони. …Глупая мысль», - ругал за неё сам себя Тед, но ничего, в качестве причины появления Турино именно возле кафе «Лоредан» - ему в голову не приходило.
Тед угадал, что причина была. Почти угадал.
Глория растерялась после того, как «наглые» родственники Эспозито «нагло» отняли у неё умершего друга и, кинув её возле микроавтобуса, укатили в аэропорт. Они решили перевезти тело Красного краба на родину. Лори знала, что Тони родом из Сиракуз. Но, так как в детали его прошлой жизни она не вдавалась, большего о жизни друга на Сицилии – она не знала. Его могли увезти и не в Сиракузы. Известного бизнесмена, богача могли похоронить на одном из роскошных кладбищ Палермо или Катания. Лори была в растерянности. Ей отказали в святом деле – в проводах в последний путь её милого Тони!
Более того, когда она подъехала на катере к палаццо, которое они с Тони арендовали, старуха- мать хозяйки, выплеснула из окна буквально на её голову остатки чая из кружки.
Лори стряхнула сырость с платья и поднялась на узкую кромку дорожки у двери дома. Катерник решил далеко не уезжать, что-то подсказывало ему, что сеньору в дом не впустят. Глория попыталась открыть дверь имеющимся у неё ключом. Но та была заперта на щеколду. Тогда Лори крикнула старухе, пившей чай у окошка: «Сеньора Памератти, откройте, пожалуйста, мне нужно войти».
Ей пришлось долго кричать, чтоб глухая девяностолетняя старуха её услышала. Спасибо катернику, его раскатистому басу, старуха услышала. Выглянула вниз и, ничего не говоря, кивнула головой. Однако, Лори видела, она так и не сдвинулась с места, а значит, не пошла к двери, чтобы открыть.
-Да что ж такое? Сеньора Памератти! Откройте же! там мои вещи.
Голос старухи поразил бывалого катерника. Женщина заговорила низким контральто. Слова бабульки – одуванчика просто хлопали по ушам. – Какого дьявола нужно?! Всё барахло унесли! Всё вынесли! Увезли на катере. Если не продлеваете аренду – проваливайте и вы!»
Глория быстро соображала. «Обокрали,…хорошо. Хорошо. Но я точно помню, Тони оформлял аренду до конца апреля. Ещё целых четыре дня. Она не имеет…». Ло, задрав голову вверх, закричала: «Я приеду сейчас с полицией. У меня на руках документ. – Она вытянула справку, выданную ей в клинике по поводу причины смерти Тони Эспозито, и помахала ею в воздухе, - вот он! И в нем сказано, что аренда была по тридцатое апреля включительно. Включительно, сеньора Памератти! Пусть налоговая служба и Служба по качеству туристического сервиса заинтересуются вашим произволом. Отсюда мне не видно, что там забрали, а что оставили. К тому же, вам придется ответить за то, что вы отдали мои вещи каким-то проходимцам.
Катерник, видно тоже встречавшийся в жизни с произволом, поддержал молодую женщину, уже заплатившую ему за проезд. – А вот я уже звоню. Я вызываю полицию, дамы. Мне произвол тоже не нравится.
Старухи в окне уже не было видно. А через пару минут и двери открылись. – Ну! Иди! Смотри, что забрали. Но забрали всё. И это были не проходимцы. Я документы смотрела, все были Эспозито. С пропиской в Сицилии. В Сиракузах. – Старуха хмуро погрозила пальцем катернику. – Я тебе не слепая! Никого произвола не было! У них и свидетельство о смерти этого… однорукого было. Антонио Эспозито, я ж всё прочитала. А вынесли это… гардероб, посуду – всё, что с этим, с Эспозито тут появилось. Не ты ж с церкви всё это барахло принесла. …Не ты! …Никого произвола! Понятно?!
Лори поднесла к глазам женщины листок. – А это тогда что?
В руках молодой женщины было свидетельство о смерти Антонио Эспозито. – Это подлинник! Когда они забрали вещи?
Старуха тут же сделала шаг назад, пропустив через порог настойчивую квартирантку. – В три уж были тут. Все. Трое было. Двое мужчин и женщина.
Катерник выкрикнул в спину женщинам: «Эй, так вызывать полицию или нет?»
Лори, выглянув из-за двери, попросила его «задержаться». Собственно, об этом катерник и спрашивал.
В высоких шкафах позапрошлого ещё века кроме червя долгоносика ничего не было. Даже нижнее белье Лори, которое Тони любил дарить ей (и часто это делал), исчезло. Ни туфельки, ни чулочка. Лори обвела пустую гардеробную долгим тягучим взглядом. «Сволочи. Ну хоть бы на память что…». В других комнатах – то же самое. Даже из холодильника все вытащили. Зато на подоконнике Ло заметила листок бумаги, видимо кем-то упущенный. Это была записка: «Даже не думай, что что-то сможешь вернуть себе. Радуйся, сучка, тому, что имела вчера».
Скомкав бумажку без подписи, Лори и её сунула за лиф платья. «Посмотрим, когда я подотрусь твоей бумажонкой, мерзавец. Вор!» Нет, она заметила подсохший плевок на бумажке, но… видно иное чувство, посильнее брезгливости руководило ею в ту минутку. И она бумажку припрятала в надежное место.
На что она надеялась? На кого могла теперь положиться?
Она ушла из гнездышка лучших дней в её жизни в одном платье, в самых удобных (то есть давно ношенных «крепких» туфлях). Ни образка литого на шею, ни золотой цепочки к нему. Они были. Этого было полно, … только не любила бывшая полу монашка обвешивать себя этим, будто «исламистка какая». Полюбовавшись перед зеркалом, наигравшись перед любовником, снимала с себя всё такое Лори, зная, что голое молодое тело для её мужчины – всё равно желаннее сверкающего металла.
Правда, была ею найдена одна вещица, …но Лори так спешно её спрятала в свой «бюстовый сейф», что подглядывающая за нею в щелку «не слепая» старуха, так и не могла понять, а было ли что?
Конечно, Лори двинулась к брату. На шее болталась тесьма, на ней был телефон (так же спрятанный под платьем), выходя из палаццо, предупредив старуху, чтоб закрывалась покрепче, Лори тут же отыскала братца. Позвонила ему, присаживаясь в катер терпеливого катерника. Потом уточнила маршрут: «К кафе «Лоредан», друг. И можно не торопиться.
Вот туда для встречи с Сильвио Лори и направилась.
Брат работал в кафе официантом. Неплохие чаевые, да ещё и на картинки его желающие иногда находились, были б деньги у Сильвио, …если б не тяга к кокаину и певичке стрип-бара - двадцатилетней Луиджи Адонья (подружка была трансвеститом).
Смена была не Сильвио, но он пообещал сестре, скоро подъехать. Обсудить положение. – Да не плачь ты! Сицилия - не Аляска – доедешь! Деньги я найду. Попытаюсь найти. Жди меня у кафе. Я скоро.
-А ты где?
-В мастерской, …хе-хе, где мне ещё быть …так рано.
Уже по голосу брата Лори поняла, тот не в себе. «Раз рисует, значит, уже «нюхнул».
Горе сестры – в прошлом честный и ответственный человек, не лишенный и сейчас ни совести, ни чувства меры. Но! изгнанный священник, продающийся за гроши художник, содрогающийся в предвкушении наслаждения от понюшки кокаина несчастный человек. Когда-то Сильвио умело сочинял и проповеди и, слегка перевирая («импровизируя»), играл сочинения Баха на стареньком церковном органе. Его многие приходили послушать. О нравственности говорил, о не проходящих ценностях. И звучал в его проповедях искрений голос возмездия и кары господней. Теперь Сильвио и сам не верил, что все это так и было. «На земле меня кара ждет. Тут осудят. И тут посадят. Вот тогда о грехах и вспомню. Не грусти, сестренка, ты от сумы никогда не отрекалась, а я от тюрьмы не отрекаюсь». Потому и завел он подружку – парня, чтоб никаких дополнительных обязательств.
Сильвио рисовал, когда позвонила сестра. Он «страдал». Ему так и сказали, когда подтолкнули к этому делу: «Художник должен страдать. Измотанный, голодный, и чтоб в голове кайф, вот тогда и осветит мозги божья искра». Первая же работа молодого человека оказалась действительно дающей право надеяться, что та «икра» способна рождать в душах пламя веры. Сильвио пригласили расписывать стены в одной из стариннейших, восстановленных после землетрясения церквей. Лишь разок взглянув на фото с тех фресок, что были на стенах церкви, Сильвио, в том же тоне, написал целое художественное полотно: религиозный апофеоз: сериал в картинках. Работу заметили. Только …после этого святость в Сильвио закончилась. Его с позором выгнали с другой работы, отобрав начатое им дело. Он, ничуть не грустя, тут же ударился в иную тему: стал рисовать со своего приятеля - трансвестита «святых грешниц». Первую же его работу купил богатый миланский виноторговец. За хорошие деньги. Сильвио нарисовал вторую вещицу, тому же человеку (и с того же лица!) – а получился пустяк. Может десятая работа, может двадцатая - снова получилось. Он её продал. А после… всё пустяки пошли. Через сестру те «пустяки» продавать стали. Часть прибыли (большая часть) шла церкви, где Лори продавала работы. А после, как Эспозито им обоим «прописал курс свободы», Сильвио совершенно с рельсов сошел. Снимая сливки с миллионов Тони, Сильвио стал пропадать то в мастерской, которую уже несколько раз отбирали за неуплату, то пытался зацепиться за «общественное» - за работу официанта в «Лоредане», то в стрип-баре околачивался, в поисках щепотки наркотика и подружки. Продавать картинки святых - Лори умела. Воспитать брата - нет. Тот пижонил, спорил с ней, бессовестно тыкая её в «любовью к старику – пирату». «Я знаю, что это мазня. Знаю! Но ведь покупают. Я буду рисовать это и так, и пусть это продается. Зато эти деньги позволят мне не дергаться по поводу поисков работы. И это …со временем позволит мне сделать что-то достойное». Глория качала головой, говоря обратное: «Это развращает тебя. Рисовать много дряни – это хуже, чем не рисовать вовсе. Ты перестаешь отличать хорошее от плохого, а только надеешься на взгляд коммерсанта. За что больше заплатят – то и тебе теперь ценно. Сильвио, ты взялся за доброе дело, учись, прежде всего. Труд художника - святое дело. Я школ не кончила, ты, как же мы будем жить дальше?» «Старик твой тебя прокормит, а я, …а! меня в тюрьме накормят. Я знаю, чем я кончу. Не хнычь, я и там не помру. А рисовать в тюрьме – так даже лучше, ничто не отвлекает. Люди говорили, …не отвлекает. Будем жить – увидим».
Братец не любил, но и не ненавидел Красного краба. Как качество богемы, он …презирал его. С высока презирал миллионера с железным крюком вместо человечьей руки. Сильвио, пользуясь деньгами Эспозито, советовал сестре «бежать, чтоб жить вне рабства». Как все: он считал любовь сестры – темой «сказки для розовых дурочек». «Как ты ещё умудряешься от него на курсы английского бегать – не пойму. …Живешь в кабале у маньяка». Но! как жить, на что жить, не умеющей грамотно писать девушке – Сильвио не знал. Он сам не знал, куда толкает сестру. Он просто отталкивал её от Красного краба. И вот… подфартило: краба у его сестры больше нет.
Сильвио охотно ехал к «Лоредану». Что сказать сестре – он не знал. Чего посоветовать – тоже. И денег он тоже не нашел. Но «летел», летел, чтоб успокоить. В этом была его родовая обязанность. «Ждать она всё равно откажется. Да и куда ждать, если речь идет о похоронах. И что ей втемяшилось, что Тони ей должен был что-то передать? С чего? Если б хотел передать – давно б передал. Только так, чтоб долг исполнить перед другом, решила ехать. …Да бог мой! Какой он ей друг?! Скажу, чтоб не морочила себе голову! А если вдруг беременна – выкинула всё! Из головы и вообще! Не нужно это было живому Тони, теперь ему – тем более на всё это наплевать! Скажу, чтоб слезы вытерла – вот что скажу!»
продолжение следует