Я всегда задумывался над смыслом жизни: и тогда, когда это было немодно, и тогда, когда все оголтело бросались его искать.
Внешне я ничем не напоминал чудака, вопрошающего небеса, - красивый, по общему приговору, мужик атлетического телосложения. Вместе с двумя приятелями владел небольшим колбасным цехом, обеспечивая всем необходимым для комфорта жену и двух любовниц. Вроде бы, жизнь состоялась. Но я вдруг заскучал. Смотрел отсутствующим взглядом, как компаньоны грызутся из-за полученных доходов; как жена с устрашающей косметической маской на лице сладострастно уплетает нашу фирменную колбасу, а любовницы намеками, обидами и изящным надуванием губ вытряхивают из меня деньги и подарки.
Я словно попал в темную комнату. Глаза еще не различают предметов и стен, но уже тоскуют о свете и предчувствуют явление торшера на пути. Таким торшером для меня стала книга о медитации. Сначала одна, потом другая. Как неутомимый маньяк, я заявлялся в книжный магазин и стопами скупал литературу, где мне виделся хотя бы некий намек на духовность. Путался в авторах, терминах, школах и направлениях, но с упрямством муравья продолжал тащить на себе эту неподъемную для меня мудрость.
В реальной жизни я теперь просто выполнял обязанности, удовлетворяя ожидания партнеров по бизнесу, жены и любовниц. Но жил по-настоящему лишь тогда, когда оставался один на один с великим шедевром очередного гуру. Мне казалось, что духовный мир един, что он включает в себя всех, кто стоит на голове, поет мантры, читает молитвы и разглядывает ауры у прохожих.
Авторы книг убеждали, манили и соблазняли: захотелось присоединиться к этой особой касте людей, не испытывающих земного тяготения, и самому попробовать на практике что-нибудь не слишком экстремальное. Никаких мухоморов, жертвоприношений или ритуальных плясок.
Я решил начать с простейшей медитации. Сначала довел до автоматизма расслабление тела. Оказалось, что труднее всего усмирить мышцы лица. Я ходил по дому с неподвижной физиономией, вызывая у супруги панические опасения о крахе моего бизнеса.
Но зачем мне эта коммерция, если я, наконец, научился представлять себе с закрытыми глазами чистый и ясный голубой цвет? Почему-то ни одно жизненное достижение не принесло мне такой ошеломляющей радости.
На гребне успеха я взялся и за более серьезные эксперименты: бесконечно повторял длинную мантру, направляя внимание на цветок лотоса, который созидался в моей голове. Однако на этом этапе мне встретились серьезные препятствия. Мантру из непонятных слогов я заучил настолько, что она буквально прилипла к языку, но лотос оставался лишь тщательно обдуманной мыслью. Я его не видел!
Ум услужливо подсказал мне этому простое объяснение: никто ничего и не видит, все только воображают предмет медитации. Это меня успокоило. Я перестал волноваться и, ложась спать, прилежно думал о розовом цветке, предполагая, что это и есть вожделенное видение. Но однажды, как яркая вспышка, он возник в голове: я увидел его именно в той межбровной точке, которую называют третьим глазом.
Сначала это было так мимолетно, что я не поверил сам себе. Но через пару недель лотос появился снова, а затем прочно водворился в сознании. Я глядел теперь на людей через прекрасный цветок, купаясь в розовом благодушии. То, что раньше могло вызвать у меня цунами раздражительности, теперь скользило по поверхности разума, не проникая в глубину.
Однако через какое-то время последовали новые метаморфозы. Мое периферийное зрение неуклонно сужалось. Звуки не достигали головы, будто она была обложена ватой.
Зрению и слуху нашлась замена: я получал готовые картинки, постоянно одни и те же, как если бы смотрел весь день по телевизору старое, известное в каждом эпизоде, кино.
Я пытался сохранить прежний мир, но, напитавшись винегретом оккультных истин, словно инвалид, стуча тростью по мостовой, брел наугад в плену навязчивых галлюцинаций.
Прежде я никогда не хотел, чтобы мной управляли, и, периодически делая незначительные реверансы в сторону близких, жестко прекращал отношения, построенные на зависимости. И вот теперь попал в жуткую клетку неизвестного мне властелина. Кто я теперь? Зомби? Слуга загадочных сил, которые столь легкомысленно впустил в сознание? Скоро ли от меня что-то потребуется? Прикрывая глаза и уши руками, как жалкий идиот, сидел у камина, равнодушно отвергая еду, даже любовно нарезанный женой сервелат, – гордость моего колбасного цеха.
Я еще продолжал мыслить, но какими-то фрагментами, на долгие часы проваливаясь в страшную опустошенность. Приятели решили, что у меня запой, и ловко перехватили мою долю в бизнесе, пользуясь ситуацией.
Жена, все годы замужества проторчавшая в спальне и на кухне, толстая глупая баба, по-моему, никогда не имевшая одновременно более двух мыслей, – о еде и о нарядах, принялась продавать недвижимость и вещи.
Я существовал, погруженный в необъятное безразличие, супруга – в заботах о хлебе насущном. Казалось, этому не будет конца. После непредсказуемой жизни последних лет такая стабильность умиротворяла и не вызывала желания что-то изменить.
Однажды я валялся по обыкновению на ковре у погасшего камина, когда жена решительно подошла ко мне и вложила в мою руку что-то мягкое и пушистое. Игрушку нашей дочери. Машинально я сжал ладонь и вдруг заплакал.
Она была маленьким упитанным колобком с веселыми кудряшками надо лбом, который весело скакал по дому, и мы не замечали никаких тревожных симптомов до тех пор, пока она не потеряла сознание на детском празднике. В областной больнице нашей крошке поставили страшный диагноз, и уже через полгода в день ее рожденья, вытирая слезы, мы привезли в детдом конфеты и игрушки. Это стало семейной традицией, ради которой я откладывал командировки и важные деловые встречи.
Сегодня, как раз, был тот день. Жена, уже в надетой шляпке, стояла в дверях, грустно глядя на меня огромными серыми глазами, такими же, как в первый день нашего знакомства.
- Я поеду. Ты все приготовила?
- Да. Может, тебе лучше остаться дома?
В машине я разместился на заднем сиденье, потому что после моих духовных опытов мне нельзя было доверить даже самокат.
В первые годы, изнемогая от тяжелой потери, мы мечтали усыновить ребенка, но потом это намерение растворилось в ежедневной мышиной суете. А затем оказалось, что каждый из нас нашел, чем заполнить образовавшуюся пустоту.
Теперь я сидел, поглаживая мягкую игрушку, и думал о том, что никогда не поздно что-то исправить. Пока ты жив.