Глава первая
1
- О, майн Либен Готт! – восторженно воскликнула Клаудия на родном немецком языке, выскочив ярким тёплым майским утром на залитый солнцем балкон четырёхзвёздочной, украшающей с недавних пор центр Казани, гостиницы; а затем, опасно перевесившись через перила этого самого балкона, захлопала радостно в ладоши, свисая чуть не вниз головой, подобно летучей мыши, так что её великолепные золотистые локоны, заколыхались вдоль порозовевших щёк.
Я, выйдя вслед за нею, сначала с ужасом наблюдал за этими весьма опасными кульбитами, готовый в любой момент подхватить её дорогое инородное тело. Но вскоре успокоился, убедившись, что, мягко говоря, большой и несколько непропорциональный зад уверенно перевешивает и стабилизирует в открытом весеннему ветерку пространстве верхнюю, высшего европейского качества, половину девушки.
- Это риплейкар? – спросила Клаудия, повернув ко мне озаряемое белозубой улыбкой открытое красивое полное восторга лицо.
- Это настоящий автомобиль 1958 года выпуска, - ответил я ей с напускной небрежностью.
После чего мы уже вместе перевесились через перила и наблюдали, как великолепный лимузин «Победа» сверкая никелированными деталями, въезжает во двор гостиницы.
Машина остановилась посреди двора. Из неё вышел Макс. Он, картинно опёршись на распахнутую дверцу, задрал лохматую голову и посмотрел наверх, на наш балкон, прикрываясь от солнца ладонью.
- Макс, - крикнул я ему. – Поднимайся к нам!
На что мой приятель закачал отрицательно головою, и помахал зазывно рукою одетой, для понтов, в кожаную перчатку со срезанными пальцами.
Клаудию как ветром сдуло. Казалось, она может перемещаться только бегом. Немка выскочила с балкона, пронеслась сквозь сумеречные пространства номера, и шаги её слышны были уже в коридоре, а затем, удаляясь, и на винтовой лестнице. Я поспешил за ней, заперев дверь старомодным торчащим в замке ключом.
Избавившись от ключа внизу, я вышел на крыльцо и, обойдясь без традиционных в таких случаях почёсываний, спустился по трём широким ступеням к Максу, Клаудии и «Победе» – героям нашего нового безо всяких сомнений захватывающего и в то же время глубоко-философского сочинения.
2
- А что, доедет это колесо до Светлой Поляны? – спросил я у Макса, вместо приветствия.
- Доедет, - ответил Макс.
- А до Германии-то, я думаю, не доедет?
- До Германии не доедет, - ответил Макс.
На этом приветствия и кончились.
Клаудия стояла рядом на посыпанной красным гравием дорожке, с недоумением вслушиваясь в наш разговор.
- Это Клаудия, - Это Максим, - представил я своего друга новой знакомой, и наоборот.
Клаудия мило улыбнулось Максу.
Мой друг был серьёзнее обычного.
Наши герои обменялись церемонным рукопожатием – первым прикосновением в их жизни.
- Что это за прелесть? – обратилась Клаудия к Максиму, на максимально правильном русском языке, восторженно осматривая синий автомобиль с голубыми крыльями.
- Это «Победа», - отвечал Макс. – Гордость советского автомобилестроения.
Клаудия, не спеша, обошла машину, разглядывая детали. Потом присела перед радиаторной решёткой и стала щёлкать передок «Победы» на миниатюрную камеру. Сняла шилдик, сфоткала решётку радиатора, затем отошла немного и сфотографировала нас с Максом на фоне сине-голубого ракетоплана.
Когда мы усаживались в автомобиль, я уступил Клаудии штурманское место, а сам расположился сзади, на плюшевом диване с новыми жесткими пружинами.
Клаудия крутилась сначала, как юла, глядя то на дорогу, то на Макса, то на приборную доску, то на себя в зеркале заднего вида, то, наконец, и на меня падал её взгляд порою. При этом счастливая улыбка блуждала по её лицу, лишь иногда в минуты удивления, отползавшая к уголкам рта, но всегда искрящаяся смешинками в широко раскрытых глазах.
Клаудия, казалось, не способна была и минуты провести в состоянии покоя. Когда она не могла идти, скакать, бежать или просто ёрзать на месте – она бесконечно болтала. Причём делала это сразу на нескольких языках.
Особенно, когда тема её занимала. А её занимало всё - поверьте! Или почти всё.
3
«Откуда взялась эта Клаудия»? – спросите вы у меня удивлённо. Что это за немка?
Отвечаю.
Недавно я нашёл, наконец, работу. Не так, чтобы к великой радости. Работа всё-таки – не праздник. Но только ради денег сделал я это.
Удалось мне устроиться в одну немецкую фирму, на скромную низкооплачиваемую должность. Но и тому я был рад, ибо график у меня был относительно свободный, начальство базировалось в Москве, и меня особо не донимало. Так, приезжали изредка в Казань, побухать в основном, на командировочные. Обычно же я посылал им раз в неделю отчёты, в центральное представительство. Ну и по телефону, и по «электронке» общался, конечно.
Немцы почти все довольно сносно говорили по-русски. Поэтому я немного удивился, когда в один из визитов в Казань начальство привезло с собой переводчицу.
Ведущий менеджер Марк – невзрачный мужичок средних лет, похожий более на еврея, чем на немца, с большой квадратной головой и волосатыми всегда потными руками – объяснил мне, что предстоят важные переговоры на уровне местного министерства, и решено подстраховаться. На случай трудностей перевода.
Переводчицей и оказалась Клаудия, которая в совершенстве владела русским языком; любила русский язык, русскую литературу, русскую кухню и русскую водку.
На счёт водки мне пришлось убедиться вскоре, стоило нам посетить ресторацию по случаю приезда московских немцев.
- Как Москва? – спрашивал я у Марка.
- Хорошо, пробки только надоели, - отвечал Марк, закусывая.
- Надо отвечать: «Стоит!» - поучала Клаудия Марка.
- Что стоит? - недоумевал Марк, вытирая салфеткой лоснящиеся губы.
- Москва стоит! – рассмеялась Клаудия, и неожиданно подмигнула мне по-свойски.
Сошлись мы с ней быстро. Когда же я рассказал юной переводчице – так, между прочим, - о своих литературных опытах, то вызвал у неё самый искренний неподдельный интерес.
Марк, на которого Клаудия теперь почти не обращала внимания, по-моему, слегка обиделся даже.
Впрочем – хрен с ним!
Если честно - немцев я недолюбливал. Клаудия стала первым исключением.
На следующий день я позвонил Клаудии, и предложил поужинать вместе.
Я пригласил её в «Старый амбар», ориентируюсь на недорогое меню и близость от гостиницы, что давало возможность совершить небольшую пешую прогулку по вновь отстроенному центру.
В шесть часов вечера я стоял на всегда людной улице Баумана под часами, а также пред дилеммой: покупать цветы или нет? Проблема была не в деньгах, конечно!
Просто это вроде была встреча двух коллег. И меня мучила мысль, как я буду выглядеть в глазах Клаудии, встречая её с букетом в руках? Не идиотом ли?
Вот что занимало меня в первую очередь!
Страдая от привычной неуверенности, я подошёл к цветочнице и купил у неё три белых голландских розы.
Вскоре я увидел приближающуюся Клавдию.
Клаудия выглядела на все сто!
Видимо не обошлось тут без русского солдата – тайны, унесённой в могилу её бабушкой - черты лица девушки были более славянские, чем немецкие. Хотя, кто его знает, что это за немецкие черты?
Настало время описать её, наконец.
Клаудия была небольшого роста. Что соответствовало нашему формату. Ибо, как говорится: большая женщина – для работы, а маленькая – для любви! Те сто шестьдесят сантиметров от макушки и до пят, составляющие высоту девушки, несли в себе невероятную усладу для взгляда.
Не знаю, кого - что, а меня в женщинах более всего привлекает лицо. Я буквально требую, чтобы женщина была красивой!
Как это - красивой?
А так, чтобы лицо было приятным, симметричным, слегка пухленьким, с небольшими скулами, с чувственным ртом; нос чтобы был без горбинки, но и не картошкой; кожа чтобы была светлой, оттеняемой тёмными (не светлыми и не рыжими) бровями; и была, чтобы она брюнеткой или шатенкой, но никак не блондинкой, не рыжей, ну и не новомодно лысой, наконец.
Что же касается фигуры, тот тут жёстких рамок не ставится. Единственное, что можно пожелать, чтобы не была толстой!
Клаудия отвечала всем этим нашим параметрам! Более того, красивое лицо её обладало невероятной живостью, глазки блестели; она то и дело поправляла непослушные волосы и тёрла тыльной стороной ладони смешно наморщенный нос.
Что за прелесть, не правда ли?
Всего этого с лихвой хватало, чтобы компенсировать практически полное отсутствие груди.
Да и шут с ней, с грудью!
Вручив Клаудии розы, я испытал облегчение: цветы были приняты, как само собой разумеющееся, без лишних эмоций.
Мы двинулись к «Старому Амбару». Клаудия сунула букет под мышку. Забегая вперёд, скажу, что мы забыли таки цветы в заведении. Но это было уже не важно. Всё не так уж важно!
На вопрос, что будете пить, Клаудия не задумываясь, попросила заказать водки.
Под тонкостенный графинчик, и под соляночку, и под хрустящие огурчики, и под селёдочку под лимонным соусом и проходила наша беседа.
Клаудия сразу перешла к интересующей её теме – русскому мату.
Тут я конечно блистал!
Я вываливал на Клаудию бесчисленные примеры идиоматических оборотов русского языка. Приводил по памяти отрывки из современных поэтов и писателей. Затем совершил экскурс в историю нецензурной традиции в русской литературе. Проследил своеобразное развитие направления, подробно останавливаясь на влиянии выдающихся современников на мастеров жанра.
Клаудия всё пыталась записывать, на свой коммуникатор. Но чего-то там тыкала неверно стилусом, коверкая написание русских слов на латинице.
Я, наконец, не выдержал. Сгонял в расположенный по соседству «Книжный двор» и купил там пару тонких ученических тетрадей.
- Пишите по-русски, - протянул я Клаудии тетрадь с ручкой, и начал диктовать:
«Х..й вам!» – форма резкого отказа…
Так мы упражнялись до самого закрытия. Время пролетело быстро. В полночь официант сообщил, что заведение закрывается. Оба факта удивили нас, каждого по-своему. Меня – что уже полночь, Клаудию – что уже закрываемся.
За вечер мы приняли три графинчика и тридцать три эсэмэски от Марка.
Марк ожидал Клаудию на крыльце гостиницы. В голубом свете неоновых фонарей его лицо напоминало маску Фантомаса.
Он, тряся квадратной репой, что-то начал выговаривать ей на немецком языке, на повышенных тонах. Чего обычно никогда не делал, при мне говоря всегда по-русски.
- Чао! – бросила мне Клаудия, демонстративно направляясь мимо Марка в гостиницу.
- Ауфидерзейн! – кивнул я ей и Марку и пошёл отличным быстрым маршевым шагом по направлению к дому.
Когда я преодолел уже центральную площадь и взбирался в гору по кривой улочке с блестящими трамвайными рельсами, в этот самый момент, посредине подъёма, пришла от Клаудии эсэмэс - ка: «Марк – за…бал!», гласила она.
«Чем могу помочь?» - отправил я сообщение, и стал ждать ответа, остановившись посреди горы и глядя на нарождающийся месяц.
Ответ не заставил долго ждать. Вот он:
«У…бывай домой! Целую!»
На следующий день немцы должны были улетать обратно в Москву. Марк позвонил и сказал, что провожать их не надо – уедут на такси.
Чуть позже позвонила Клаудия и, поблагодарив за прекрасный вечер, попрощалась.
- Счастливого пути! – пожелал я ей, и вдруг почувствовал неуместное сожаление.
Сожаление это стремительно превратилось в волну печали, взлетевшей до небес и накрывшей меня с головой. Когда волна схлынула, вместе с остатками здравого смысла, мне ничего не оставалось, как признаться себе в потрясающем факте - я снова влюблён! И влюблён по уши!
4
Прошло несколько дней.
Приближался День Победы.
У немцев на фирме было заведено на День Победы, или как он там у них называется интересно – День поражения? – уезжать в Германию. Им давался коротенький отпуск и в обязательном порядке – все в Фатерланд! Во избежание ненужных инсинуаций. Никому не позволялось остаться, ни под каким предлогом. Всем покупались билеты оптом на «Люфтганзу», туда и обратно – числа седьмого улетали, а где-то одиннадцатого – двенадцатого возвращались назад.
Ну и мы - российские представители фирмы по разным городам – расслаблялись соответственно в эти дни.
Спасибо дедам и прадедам! Не зря вы кровь проливали! Ведь мы пашем на немцев за деньги, а не бесплатно.
Обычно я отмечал День Победы на Светлой Поляне, в кругу друзей. И на этот раз не собирался изменять традиции.
Восьмого мая утром я проснулся от раннего звонка, и, ворча спросонья начал искать телефон.
Отыскал мобильник на полу в кармане джинсов, лежащих аккурат меж двух пустых пивных бутылок и наполненной пепельницей.
Взглянул мельком на будильник. Была половина седьмого.
- Сейчас я пошлю кого-то на передовую! – шипел я негодующе, извлекая заливающуюся трелями пластмассовую коробку.
Я поднёс дисплей к ещё сонным глазам, пытаясь прочитать имя засранца. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что звонит Клаудия!
Руки дрожали и я, чуть не промахнулся в кнопках, всё же попав в нужную.
- Привет! - Раздался в трубке знакомый голос с неповторимым едва различимым немецким акцентом, таким ненавистным прежде у других, и таким милым теперь.
- Гутен морген! – ответил я.
- Что делаешь? Я тебя не разбудила? – спросила Клаудия.
- Нет - нет, что ты! – я не мог сидеть, и принялся расхаживать по комнате из угла в угол. – Ты уже в Германии?
- А вот и нет! Я ещё в России! – ответила Клаудия и залилась звонким смехом.
- Как, разве не положено всем немцам лететь на Родину в эти дни, и не высовывать оттуда носа?
- Что я там не видела? Могилу Клары Цеткин?
- А как же руководство? Как Марк позволил?
- Я сказала ему, что заболела и не полетела никуда. У меня даже справка будет из поликлиник!
- Из поликлиники! – уточнил я число.
- Из разных поликлиник! Я не, как это… бестолочь? – заливалась в трубке Клаудия.
- Ты в Москве? – спросил я.
- Где же мне быть ещё? - отвечала Клаудия.
- Прилетай в Казань! - вдруг выпалил я, и почувствовал, как уши и щёки запылали адским пламенем.
В ответ мне было молчание.
Я сел на свой топчан, не в силах уже ходить туда-сюда.
- Что будем делать? – поинтересовалась Клаудия, после продолжительной, казавшейся вечной паузы.
- Будем совершенствоваться в русском мате, - ответил я первое, что пришло на ум.
- О, как заманчиво! – ответила Клаудия, игриво. – А я - то хотела грандиозный салют в Москве посмотреть!
- В Казани салют не хуже! У нас теперь ничего не хуже! Мы теперь тоже столицей России стали.
- Третей столицей! – передразнивала Клаудия. – После Рима и Берлина!
В то же время я уловил в её голосе те самые нотки, которые говорят опытному психологу-практику, что женщина начинает раздумывать, стоит на перепутье и это тот самый миг, который нельзя упускать, если не хочешь загубить всё дело!
Хотя я и понятия не имел тогда, какое удивительное дело готовит нам непредсказуемая судьба!
5
Вечером того же дня, чисто выбритый и пахнущий одеколоном марки «Шипр», с оттенками дубового мха, я встречал Клаудию в казанском аэропорту.
Рейс задерживался, и я присел в баре за стойку, рассматривая галерею разноформенных бутылок.
Затем, подозвав бармена, я заказал и продегустировал коктейль, название которого мне понравилось. Коктейль был хорош, и я попросил повторить.
К прилёту Клаудии, мне удалось расстаться с большей частию волнения; хотя, признаюсь, не до конца. Когда объявили прибытие борта, я вновь принялся кусать губы. Также я закинул в себя пол-упаковки отбивающих запах ментоловых драже, с термоядерным вкусом, купленных по совету бармена.
Но, как оказалось, предосторожности были излишними!
Клаудия влетела в зал ожидания и сама слегка навеселе! И, что самое неприятное, весело болтая с каким-то кавказцем, который нёс её дорожную сумку.
Этот настырный генацвале всё пытался залезть в наше такси. Пришлось объяснить ему доходчиво, что нам с ним совсем не по пути. Это отняло время и силы. И, что самое обидное, был утерян тот трепетный момент первых взглядов и соприкосновений, ради которых проводишь длинные, тягучие, как скучный урок, часы ожидания.
Встреча получилась скомканной, совершенно не такой, какой я её представлял.
Когда мы помчались по ночному шоссе в сторону Казани, Клаудия положила мне голову на плечо и почти мгновенно уснула. Стёкла в нашем такси запотели, и проносящиеся мимо огни засияли туманными нимбами.
Когда мы подъехали к гостинице, я осторожно разбудил девушку. Первым делом она улыбнулась. Вторым потянулась. А третьим – выпорхнула из машины.
Забронированный номер находился на четвёртом этаже. Мы поднялись на лифте – я тащил сумку – и оказались в небольшой меблированной комнате без излишних претензий, зато с балконом.
Поставив сумку на пол, я осматривался.
Клаудия, порхая, пронеслась по номеру, заглянула во все углы – в ванную, в платяной шкаф и в холодильник.
Открыв холодильник, она взвизгнула, заставив меня вздрогнуть. Потом бросилась зачем-то к сумке. Извлекла из бокового кармана две уже порядком смятые тетради. Открыла одну из них и быстро перелистала, наморщив нос. Найдя, наконец, искомое, Клаудия просияла. Она бросила тетрадки на кровать и, демонстрируя шаги модели по подиуму, покачивая бедрами, двинулась к холодильнику. Взявшись за ручку, она повернулась ко мне, замерев, и сощурив глаза, словно гипнотизируя. Затем распахнула дверцу и моему взгляду открылся потрясающий мини-бар, забитый до отказа разнообразной выпивкой и жратвой.
- Ох…еть! – воскликнула Клаудия патетически. – Просто ох…еть!
А после добавила, видимо, для усиления: Е..ать – колотить!
Я схватился за спинку кресла, дабы не упасть.
Клаудия же, удовлетворённая произведённым эффектом, поманила меня к холодильнику и спросила, улыбаясь:
- С чего начнём, товарищ?
6
Я заглянул внутрь холодильника и сглотнул слюну.
- Хочешь кушать? – спросила меня Клаудия.
- Не кушать, а есть, - поправил я немку.
- Почему? – искреннее удивилась Клаудия.
Пришлось объяснять ей разницу, вытаскивая и размещая на журнальном столике содержимое мини-бара.
Там лежало в разных отсеках: два киви, несколько апельсинов, две связки бананов, две банки пива, бутылка водки, бутылка коньяку; нарезки: сыра, копченой колбасы, салями, семги, лосося; банки с оливками, икрой, баклажанами, грибами; салаты: столичный, мимоза, селёдка под шубой, винегрет и прочая хрень, на перечисление которой, если честно, не охота время тратить, (хотя…. будучи почтительными продолжателями славной традиции, будем мы это делать изредка…)
Клаудия забралась с ногами в кресло. Я расположился на стуле напротив. Мы выпили по баночке пива, закусывая рыбами. Болтали поначалу так не о чём. Потом вышли на балкон – покурить. Клаудия курила тонкие длинные сигареты. Я попросил у неё одну. Затягиваясь ментоловым дымом, мы смотрели на город в вечерних огнях. Я начал рассказывать Клаудии историю Казани. Привирал, конечно, чуть-чуть. Не мог удержаться – грешен! Однако такую слушательницу поискать ещё!
Клаудия слушала, восхищаясь, иногда перебивая и уточняя детали моих полуфантастических историй.
Короче, завела она меня – и я разразился вдохновенным спичем.
Мы тем временем перешли уже к коньячку. Под него съели сыр и шоколадки. Я заметил, что Клаудия закусывает с хорошим аппетитом. Я не отставал, впрочем.
Мы перемещались из номера на балкон – и обратно. Вечер был свежим, как водится у нас в начале мая, и мы, то надевали куртки, выходя под холодные своды весеннего космоса, то скидывали их – возвращаясь в тепло временного прибежища.
- Что будем делать завтра? – спросила Клаудия, когда мы в очередной раз вышли покурить.
Я, признаюсь, ждал этого вопроса. Я был на чеку! У меня был заготовлен сюрприз для Клаудии. И когда я рассказал о нём немецкой девушке, она восторженно, но признаюсь, ожидаемо, выдохнула: «Потрясающе!». Ещё бы! Ведь за дело взялся Домский – мастер сюрпризов! Особенно – сюрпризов для девушек и женщин.
Сюрприз заключался в том, что наутро к гостинице должен был подъехать мой друг Макс, на своей восстановленной, или, как говорил он, издеваясь над нынешним модным высокополитесным словечком - перезагруженной «Победе».
И назавтра, с утра пораньше, направлялись мы на автомобильную прогулку по Казани и окрестностям.
Это, надо сказать, была блестящая идея! Ведь что может быть лучше путешествия на старинном автомобиле погожим майским днём?
Рассказав Клаудии о завтрашних планах, я как человек воспитанный и соблюдающий приличия посмотрел на часы и сказал, что мне пора.
- Оставайся. Спи здесь, - сказала Клаудия просто. – Куда ты пойдёшь пьяным? Тебя заберёт полиция.
- Милиция, - поправил я.
- Ах да! – засмеялась Клаудия. – Но всё равно – заберёт!
Я, сами понимаете, сопротивляться не стал.
Клаудия направилась в душ, скинув посреди комнаты кроссовки и надев одноразовые гостиничные тапки. Вскоре стал слышен шум льющейся воды. Я представил обнажённую Клаудию под струями воды, и меня стало чуть больше.
Простите, но то душа моя рвалась из тесноты телесной.
Клаудия ввалилась в комнату в прилипшей футболке, с голыми ногами и махровым полотенцем на голове.
- Душ свободен! - объявила она, падая на кровать.
Я послушно поплёлся в душ, в процессе приёма которого сердце билось всё чаще и чаще. Так и до инфаркта не далеко!
Когда я вышел из душа, то увидел, что свет в номере потушен, а Клаудия мирно посапывает под одеялом. Я замер в нерешительности, потом сел в кресло и стал смотреть на спящую девушку.
Так в кресле и заснул.
И проснулся утром одетым в кресле….
Именно так, друзья мои!
7
- Что за мудак ты такой? – иногда слышу я от моего милого друга, которого одного посвящаю в интимные подробности своей неупорядоченной бестолковой жизни, катящейся безо всякой цели к бесславному концу, гробу и полному забвению.
Друг мой, в отличие от меня, вполне состоялся. Имеет неплохой стабильный доход, детей, любящую жену, загородный дом, машину с большим объёмом двигателя и, самое главное - много бесценных мыслей по поводу моего жизнеустройства.
Когда я навещаю его, с целью стрельнуть тысчонку - другую, мы засиживаемся порою за полночь, а бывает и до утра.
Сначала мой друг заставляет меня рассказывать о том, что случилось со мною за время с нашей последней встречи. А почти всегда, что-нибудь, да и случается. Слушает он, всегда затаив дыхание, выкатив глаза из орбит и даже уши его, кажется, приводятся, подобно локаторам, в состояние повышенной готовности.
Затем, выслушав, он начинает уточнять подробности. Смаковать детали. Я подыгрываю ему. Добавляю перчику, так сказать. Хотя, человек не единожды женатый, он должен бы, на мой взгляд, понять уже давно, что никаких принципиальных отличий между дамами не существует.
Так вот, выслушав меня, он затем начинает услышанное комментировать.
- До чего докатились эти штучки! – восклицает мой друг.
- Как не стыдно ей! – распаляется он, имея в виду какую-нибудь несвободную женщину. – Ведь она замужем!
- Нет, сто раз правы мусульмане, нельзя бабам волю давать! Распустились!
Я помалкиваю, или киваю, невинно улыбаясь.
Однако мой друг никак не может взять в толк, когда я рассказываю порой о том, как провёл ночь с женщиной и не переспал, или не попытался даже переспать с ней.
О, вот тут он по настоящему звереет!
- Как, ты не трахнул её, Домский?
- Нет.
- И даже не пытался?
- Представляешь, даже не пытался.
- Не представляю?! Она, что была такой страшной?
- Она была прекраснейшей из женщин!
- Ты …банат!
- Вот тут ты прав! На все сто!
- Что за мудак ты такой?! – произнеся свою коронную фразу, мой друг замолкает и смотрит на меня с недоумением.
Я и сам недоумеваю вместе с ним.
Своего милого друга вспоминал я в то, ещё не столь далёкое утро, глядя, как Клаудия растворяет в стакане с минералкой шипучую таблетку.
Немка протянула мне стакан, и приказала, - Пей!
Я выпил всё до дна, и Клаудия, сделав ещё один такой растворчик, последовала моему примеру.
Не знаю, что это было за средство. У нас я такого не встречал. Наверняка Клаудия привезла его из Германии. Вскоре похмелье, как рукой сняло!
Мы опять, по очереди, приняли душ. Я направлял тёплые струи на голову и шею, а после смыл остатки несоответствия бодрящим контрастным душем.
Сразу захотелось есть.
8
Клаудия притащила в карманах толстовки рогалик и пару варёных яиц – то, что ей удалось спереть в гостиничном ресторане. У нас оставалась ещё минералка. Так что я запил свой завтрак водичкой - чтобы не икать.
Оставшуюся в мини-баре еду, решено было не трогать. Ведь я забыл упомянуть, что всё это было совсем не бесплатно – к холодильнику был приклеен листок с ценами, довольно кусачими.
Когда я подсчитал, сколько мы должны, то матернулся в сердцах в адрес администрации.
Потом мы стали смотреть телевизор в ожидании Макса.
Как раз начинался военный парад в честь Дня Победы.
Ситуация была, надо сказать, щекотливая, но в то же время и забавная.
До этого мне не доводилось смотреть Парад Победы вместе с немцами. Или – с немкой. Пусть даже и с Клаудией.
Однако Клаудия, сначала наблюдавшая с интересом за движением потешных колонн, позже благополучно задремала на креслах. Я же, как ни странно, чувствовал себя выспавшимся и полным энергии. Спать не хотелось совершенно. Тихо ступая по ковру, под звуки военных маршей, я вышел на балкон.
Позвонил Макс и стал справляться, с какой стороны подъехать лучше к гостинице.
- Ты что, уже приехал? – спросил я у него.
- Почти, - ответил Макс.
- Постой, не въезжай без моей команды!
Макс недовольно пробурчал что-то насчёт моей склонности к представлениям, но ждать согласился.
Я вошёл в номер и остановился напротив уснувшей Клаудии.
Спящая девушка была очаровательна. Несмотря на вечер, насыщенный возлияниями и сигаретным дымом, молодость била ярким фонтаном из каждой её черты: из полураскрытых алых губок, из полного комплекта коралловых зубов, из ровного спокойствия нетронутого ещё беспощадным временем личика; даже из небольших складок на лбу и на пленительной шейке с голубеющей пульсирующей артерией, несущей горячую молодую арийскую кровь по прозрачно-голубым венам от сердца - к сердцу.
Я стоял перед Клаудией уже с минуту, не решаясь потревожить её сон.
Потом подобрал валявшийся на полу пульт и выключил телевизор. Клаудия почти сразу открыла глаза.
Я, улыбнувшись ей, тут же набрал Макса и скомандовал:
- Въезжай!
- Твой друг приехал? – спросила Клаудия потягиваясь.
- Пойдем скорей на балкон, - сказал я ей. – Сейчас ты увидишь нашу «Победу».
Клаудия подскочила на креслах и выскочила на балкон.
- О, майн Либен Готт! - восторженно воскликнула немка.
Собственно, с этого момента, дорогие мои, и начинается наше незабываемое путешествие!