Монстры

Warning: слэш, насилие, много крови.

Анечка, "Мысли по полочкам" - спасибо за иллюстрацию!



Молодой полумесяц, отражается на белом снеге твоих волос.
Равномерное дыхание становится громче. Не кричи.
Вино разбавленное тобой, будет с привкусом грозы.
Грозы, которой ты больше не увидишь.
                Мысли По Полочкам, "Совесть"


Они сгущались и клубились, как черный дым из трубы крематория. Они извивались и шипели, чавкали и скрежетали невидимыми зубами. Каждую ночь приходили новые, и девочке под одеялом казалось, что в комнате совсем не осталось места для нее самой.
Они говорили с ней.
Они говорили: прими нас, мы не навредим.
Они говорили: люби нас и мы поможем.
Они говорили: все встанет на свои места, придет время, и ты найдешь всех, все заплатят. Только не отпускай нас, будь среди нас.
Она улыбалась комнатным монстрам и засыпала.



Город все плотнее накрывало пьяной волной вязких сумерек, обволакивало терпкими запахами вечерних коктейлей, будоражило мигающим неоном, пробуждало мятным бризом уходящей дневной жары. По шелковому небу проносились облака из розовой ваты и где-то там, за щербатыми крышами высоток превращались в мягкий пластилин цвета индиго, чтобы чуть позже раствориться в темной небесной ночной акварели. Возле заведений, специфических и не очень, притормаживали автомобили, собирались охотники за необременительными приключениями и одноразовой любовью. В свете фар, как под вспышками объективов, они рисовали улыбки знакомым и раздевали взглядами достойных, они говорили ни о чем, проповедуя личную свободу, раздвижение границ. Они поносили гламур, невзначай вынимая из карманов телефоны со стразами, они говорили о друзьях, не в силах вспомнить их имен, они обтирали диваны, слизывая липкий «Мохито» с незнакомых губ, разбегались по темным углам, обмениваясь жидкостями, теряли ощущение реальности, подстраивая пульс под ритм танцпола, выжигали радужку стробоскопами. Они отрабатывали обычный сценарий, вписывая в него новые лица, которые не суждено было вспомнить. Они правили миром всю ночь, чтобы с рассветом расползтись по норам, снова влиться в поток и не отбрасывать теней.
Подъезжая к входу на такси, Влад вдруг подумал, что устал, и, наверное, ехать в клуб сегодня было не лучшей идеей. Однообразие добивало, во рту заранее горчило от предвкушения смеси разношерстного алкоголя, глаза по привычке меняли фокус и даже цвет, готовясь погрузиться в темный мигающий хаос. У самой парковки клуба, расплачиваясь с водителем, краткой вспышкой взгляда он зацепил существо, одиноко сидящее на металлической скамейке внутри стеклянной автобусной остановки. Мальчик. Восемнадцать-двадцать. Как хрупкая кукла в хрустальной коробке. Одет прилично, но не по сезону. Водолазка под самое горло, куртка с длинными рукавами. Слишком много одежды для такого теплого вечера. Даже не взглянул на автобус, притормозивший на остановке. Черт с ним.
Однако,  уже взявшись за ручку двери, Влад снова оглянулся. Мальчишка смотрел прямо на него. Даже сквозь темноту наступающей ночи, было видно, как в его глазах плескался пряный сладко-горький коктейль из агрессивного сексуального призыва и бесконечного тихого отчаяния, приправленный жарким смущением.
Влад нахмурился и сделал несколько шагов назад.
- Ждешь кого-то?
Мальчишка чуть наклонил голову, и челка цвета льна, прядь за прядью, будто песок в стеклянной колбе часов, перевалилась набок, прикрыв один глаз. Даже притом, что волосы доходили ему до скул, он совсем не был похож на девочку. Резкие черты лица, аккуратный прямой нос, две темные линии бровей, будто прямые мазки толстой кистью, рот некрупный, но очень красивой формы, очерченные скулы и подбородок, тонкая длинная шея, упакованная в черный узкий ворот водолазки, острые косточки ключиц, тонкие запястья, выглядывающие из-под рукавов темной неуместной куртки. Звереныш с холодными голубыми глазами, в которых на предельных температурах кипит котел неведомых страстей.
- Допустим, жду.
Голос негромкий, невысокий, чуть хриплый.
- Кого-то отсюда? – зачем-то спросил Влад, кивнув в сторону закрытых дверей клуба.
Мальчишка кивнул, не отводя от него взгляда. Влад видел и знал разных типажей и персонажей, поэтому псевдо-неадекватное поведение, которым кичатся подростки, его не смущало.
- Если хочешь, будем считать, что я жду тебя.
Это показалось Владу если не интересным, то, как минимум, занимательным.
- Вот как? И что тебе надо?
Мальчик улыбнулся. Точнее, Влад догадался, что это улыбка, потому что бледно-розовые губы чуть подернулись необычной тенью.
- А что надо тебе, если ты идешь в такое заведение?
Владу стало тошно. Он терпеть не мог проституток, считал для себя оскорбительным опускаться до такого уровня. В клубах пил, развлекался и знакомился, но к лицам, жаждущим наживы, близко не подходил и к себе не подпускал. Сервис должен быть в барах, магазинах и отелях. А в постели должны быть хоть какие-то, пусть и одноразовые, но все-таки чувства. Это было его глубоким убеждением.
- Слушай, - в его голосе зазвучало заметное пренебрежение, - тебе денег надо? Наркоты? Тогда иди внутрь. Там толпа, через час уже будешь богатым и удолбанным.
Мальчик не оскорбился, не опустил глаз, только помотал головой.
- Ни деньги, ни шмаль не интересуют.
Влад хмыкнул себе под нос и вздернул бровь.
- Парнишка, а ты часом не маньяк?
Мальчик обнажил ряд белых зубов.
- Нет, но надеюсь, что ты – маньяк.
Влад закатил глаза и тихо засмеялся. Подростки бывают воистину непредсказуемы.
- Нет, извини, ты не по адресу. Ладно, удачи в поисках приключений. Меня ждут.
Мальчишка равнодушно пожал плечами и отвернулся.
Клуб кишмя кишел разгоряченными телами, которые взрывались и затухали под лазерами и стробоскопами. Шла отчаянная война со скукой, обыденностью и сексуальным голодом, но было очевидно, что с первыми лучами рассвета, рутина все же победит. После пары коктейлей и незатейливого разговора со знакомыми, странный волчонок с автобусной остановки напрочь вылетел из головы, и Влад с удовольствием погрузился в липкий омут из куантро и виски, растворился в сигаретном дыме и местном электронном звуке.
Когда уже под утро он ловил такси, остановка была пуста.


Артем с трудом сполз с незнакомой жесткой кровати, собрал в кучу свои вещи и потопал в ванную, бросив короткий взгляд на тело, погребенное под сбитыми простынями. Ноги подрагивали, в голове гудело, кожа горела, будто по ней щедро прошлись наждаком, но он был доволен. Из заляпанного чужими пальцами зеркала ему устало, но лихорадочно улыбался взъерошенный худой звереныш, с всклоченными светлыми волосами. На скуле надувался  багровый кровоподтек, в уголке рта сочилась трещина, под ключицами, на запястьях, вдоль живота и параллельно ребрам, поверх старых шрамов, алели свежие тонкие, неглубокие надрезы. Артем размазал кровь по торсу, склонил голову набок, и улыбка на мгновение исчезла. Грубая работа, бездушная, но чего же он хотел?
Он забрался в ванную, включил горячий душ, и в сливное отверстие потянулись разбавленные алые струйки. Он прислонился спиной к прохладной кафельной стене и закрыл глаза. Горячая вода проникала в каждую рану, обжигая, будто кислотой. Но этого было мало. И чем больше он об этом думал, тем в большее разочарование повергался. Он даже застонал от ощущения ненаполненности. Как будто ему дали попробовать изумительный десерт, и тут же убрали тарелку. Но на большее сейчас не было ни времени, ни сил. Он вылез из-под душа, нашел чужое скомканное полотенце, наспех вытерся, оставляя на материи сукровичные следы, снова скомкал полотенце и кинул в чужую стиральную машину. Оделся, чужой расческой кое-как продрал спутанные патлы, и вернулся в комнату. Уставшее тело было все также неподвижно под простынями. Артем взглядом окинул комнату, и, найдя нужное, подобрал с пола небольшое лезвие, покрытое бурыми пятнами запекшейся крови. Лезвие всегда свое, только свое.
В прихожей он зашнуровал высокие тяжелые ботинки, прикрыл шнуровку джинсами, надел куртку, накинул на плечо рюкзак и покинул чужую квартиру.


Под серой дымкой еще дремлющего, но уже возившегося под слишком жарким одеялом города, вдоль четких линий улиц, через яркие пятна детских площадок, мимо сонно моргающих светофоров, из-под кривых теней прохладных арок, бликами вскользь витрин, искаженными отражениями в округлых боках лакированных машин.
Лиза начинала новый день. В сумке кошелек, сигареты и фотография. В голове – обрывки сновидений и вчерашних фильмов. В сердце – подогретая на медленном огне желчь.
Девушка смазано поздоровалась с поваром, менеджером и двумя официантками, которых никогда не считала подругами, хотя они ее считали. Она переоделась в униформу – яркую майку, длинную юбку и фартук, покурила в одиночестве в приоткрытую дверь служебного входа и вышла в зал.
За столиками никого. В окне утренний туман.
- Позовете, если что, - сказала она другим девушкам и удалилась в подсобку. Там она выполняла ежеутренний ритуал. Разговаривала с карточкой 10х15. Это было для Лизы такой же нормой, как чистить зубы, красить недорогой тушью глаза и курить после первой чашки кофе.
Лиза водила кончиком пальца по глянцевым губам, гладила короткие темные прядки, никогда не улыбалась и не плакала. Она не плакала уже три года. Даже когда сожитель впервые ударил мать, даже когда она сломала два ребра и лежала на траве, ожидая «скорую».
В детстве она, как все, могла разреветься из-за некупленной игрушки, разбитой коленки или полученной тройки. Сейчас она не заплачет, даже если на ее глазах человека сочно переедет автомобиль или взорвется здание через дорогу. Девушки в зале обсуждали вчерашний сериал о португальской любви, а Лиза вспоминала самые кровавые кадры из «Пилы», которую вчера посмотрела в двадцать восьмой раз. Она знала сюжет и все реплики наизусть, поэтому перематывала скучные диалоги и останавливалась только тогда, когда с экрана начинала хлестать кровь. Она не чувствовала ни возбуждения, ни отвращения при виде искореженных тел. Она просто смотрела и смотрела, перематывала и снова смотрела. Бесстрастно, молча, почти не моргая. Потом она выключала телевизор, отворачивалась в стенке и молотила кулаком по старому пестрому ковру до тех пор, пока рука не начинала ныть. Но все равно не плакала. Она знала, что не одна. Она знала, что ее время придет.
Когда она снова вышла в зал, за разными столиками сидели два человека. Женщина, явно неместная, с клетчатой сумкой, с какими провинциальные предприниматели ездят закупаться в Лужники, пила кофе и ела жареный пирожок, уставившись в карту. Наверное, сегодня ей надо не в Лужники. За пустым столиком - изможденного вида парень, года на три моложе ее, со спутанной грязной челкой и следами побоев на лице. Лиза, не задумываясь, выбрала своего клиента.
- Кофе только растворимый, полное дерьмо, так что бери лучше чай.
Парень вздрогнул от неожиданности и поднял на нее глаза. Казалось, он спал совсем мало – белки глаз были подернуты розовой сеточкой воспаленных сосудов.
- Тогда чай, - хрипло проговорил он. Наверное, это были его первые слова за утро, голос будто слежался, связки отвыкли говорить, - и… пожрать чего-нибудь.
Лиза смотрела на него с восторгом и инстинктивно сжимала кулаки до хруста в костяшках. Красивая жалкая тень, от него даже пахло невыразимой болью, которую хотелось пить, захлебываясь. Когда он моргал, темные ресницы опускались и поднимались не спеша, как в замедленной съемке. Казалось, он сейчас заснет и упадет лицом на стол.
- Из «пожрать» могу предложить блинчики. Не такой отстой, как все остальное.
Лиза достала из кармана фартука блокнот, авторучку и, сделав вид, что записывает, проткнула тонким стержнем сразу несколько тонких разлинованных листов.
- Пойдет, - тень мальчишки кивнула, голубые глаза неподвижно смотрели вперед, на тетку провинциалку, но, скорее всего, даже не фокусировались на ее жующей физиономии.
Лиза заглянула на кухню, сказала поварихе про чай с блинчиками и убежала в подсобку перевести дух. Сердце колотилось, будто его накачивали два мощных поршня, адреналин метался по венам, ища хоть какой-нибудь выход. Лиза сделала несколько кругов по тесной подсобке, пнула рюкзак одной из официанток, лежащий на полу, воткнула ручку в стену так, что пластиковый корпус хрустнул и разломился пополам. Тогда она более или менее успокоилась.
- Вот, держи, - девушка поставила на столик кружку и тарелку. Чай пахнул ароматизатором малины, блинчики отливали масляными каплями. Парень равнодушно посмотрел на еду и коротко кивнул Лизе в подобии благодарности.
- Извини… - ей не хотелось уходить, бросать свою находку, - с тобой все в порядке?
Парень вскинул голову и будто впервые посмотрел на Лизу осмысленно.
- А тебе что-то подсказывает, что у меня проблемы?
Лиза немного смутилась, но непривычное чувство задержалось ненадолго. Девушка улыбнулась и легким движением дотронулась до своего лица, точно в том месте, где у парня разливался крупный синяк.
- А, это, - сказал мальчишка, - ерунда. С кем не бывает…
Лиза чувствовала, что разговор подходит к концу, но не могла даже двинуться с места, заворожено глядя в светлые глаза.
- Ты в этом районе живешь? – спросила она, понимая, что говорит глупости, но не в силах остановиться.
- Жил когда-то. Теперь нет, - он отхлебнул чай и поморщился, то ли от боли, то ли от отвращения к малиновому ароматизатору, - а что?
- Ничего… Просто никогда тебя здесь не видела, - Лиза зацепилась за его подобие вопроса, которое хоть как-то формировало диалог, - хотя… у меня не очень хорошая память на лица.
На все, кроме одного.
Девушка изобразила глупый кокетливый смешок.
- Ясно, - парень кивнул, но без всякого интереса.
- Оно, конечно, понятно, почему ты никогда сюда не заходил, - Лиза продолжала играть в одни ворота, - кафе – полное говно… Но все таки заходи как-нибудь, а?
Парень изогнул бровь – густую темную полоску на бледном лице.
- Зачем?
- Ну, так… поболтать. Ладно, не буду мешать, извини. Если что, я Лиза.
Он кивнул, но ничего не ответил.
Расплачиваясь за скудный завтрак, парень рылся в карманах, доставая смятые купюры, а когда поднимался со стула, из одного кармана что-то выпало и тихонько звякнуло о кафельный пол. Парень был слишком уставшим, чтобы обратить внимание на звук.
Лиза подобрала с пола лезвие бритвы с присохшими к его блестящей поверхности бурыми корочками. Девушка бережно завернула находку в лист из блокнота и спрятала в кармане форменного передника.


Влад мыл руки, то и дело поглядывая сквозь идеальной чистоты стекло внутрь сияющей почти нереальным светом комнаты, стены которой от пола до потолка были обклеены светло-голубым кафелем. Огромную круглую лампу, которая до сих пор напоминала ему фильмы о летающих тарелках и пришельцах, только что выключили, и идеально ровные ореолы фонарей еще слабо подрагивали угасающим светом. Однако комната все равно была наполнена свечением, будто стены за годы уже впитали электричество, и теперь светились сами по себе, будто фосфорные стрелки часов.
Под прожектором на металлическом столе неподвижно лежало тело, накрытое светло-зеленой простыней. Скоро его упакуют в пластиковый мешок, перевалят на каталку и отвезут в надлежащее ему место. Так закончился путь сорокапятилетней женщины, умершей от рака печени. Печально, но привычно.
Влад снял зеленый чепец и фартук, бросил в контейнер для использованной формы и взъерошил темные волосы, слежавшиеся под шапочкой.
Каждый врач имеет свое кладбище. Он это понял в самом начале своей работы. А еще понял, что не хочет, чтобы его кладбище росло и расширялось, поэтому однажды предпочел иметь дело сразу с мертвыми пациентами. Иногда он даже вслух признавался, что бежит от ответственности. Родственникам не надо давать надежду, приносить плохих новостей. И пусть героем, спасающим жизни, будет кто-то другой, он, Влад, будет последним проводником в лучший мир. Ему казалось, что так его сон будет спокойнее. Когда он понял, что ошибся, выбирать уже не приходилось. Ему не снились его мертвецы, не приходили в белых саванах или казенных мешках. Ему снился один, еще живой… Впрочем, неважно.
Влад курил на больничном крыльце. За воротами то и дело проходили люди. Иногда они смотрели на Влада и, наверное, думали: вот он, врач, красавец-мужчина, герой. Влад снял халат и перекинул его через плечо. Чтобы не думали.
- Какие планы? – поблизости щелкнула зажигалка и на теплом закатном асфальте повисла еще одна тень.
Влад дружил с Сашей Кацем с первого курса. Когда-то симпатичный еврейский мальчик небольшого роста с буйной шевелюрой и глазами с поволокой, сейчас это был потрепанного вида невролог с двумя разводами и тремя детьми в анамнезе, новой женой и новорожденной дочкой по факту. И это в тридцать-то лет.
- Не знаю, тухло как-то, - Влад пожал плечами и выбросил окурок, - покатаюсь немножко, нажрусь снотворного, посмотрю какую-нибудь тоску по телеку и вырублюсь к чертям.
- Приезжай в гости что ли? – Саша почесал редеющий затылок. Еще пару лет назад там вились потрясающие кудри, - Ольга давно хочет с тобой повидаться.
- Да брось. Твоя Ольга меня терпеть не может, и называет аморальным трупорезом.
- Это только когда ты нажираешься и начинаешь говорить то о своих похождениях, то о внутренностях, - Саша улыбнулся. Улыбка – это все, что осталось от него прежнего, - но ты ведь будешь себя прилично вести, а?
Влад закатил глаза и криво улыбнулся, глядя на друга сверху вниз. Он был почти на голову выше Саши.
- Я не умею себя прилично вести, ты же знаешь. Когда я не режу трупы, я аморально трахаюсь.
Саша улыбнулся еще шире и замотал головой, что означало: «ты невыносим».
- Не говори херни. Приезжай, серьезно. Часов в девять. Мы как раз Катюшку спать уложим.
- Ладно, посмотрим. Если я к девяти сам не вырублюсь. Я затарился феназепамом под завязку. Надоело бродить по ночам.
Уже дома он быстро принял душ. Не то, чтобы торопился к Сашке в гости, просто не любил стоять под струями воды и предаваться навязчивым мыслям из прошлого. Когда Влад вылез из душевой кабины и начал вытираться, поверх аромата гелей и шампуня он уловил едва различимый, но ставший уже привычным запах слегка поржавевшего железа. Это обонятельное наваждение периодически преследовало его в моменты одиночества, а иногда и заставало врасплох в толпе. Выходя из ванной, Влад мельком зацепил взглядом смутный силуэт, метнувшийся в дверном проеме и растворившийся в темноте прихожей. Влад, как был, в боксерах и с полотенцем в руках, уселся на полу коридора, спрятал лицо в ладонях и застонал. Выносить постоянно оживающие темные углы, вспыхивающие то и дело запахи и звуки из прошлого, становилось все сложнее. Ему уже давно не было страшно. Он просто смертельно устал.
Поэтому он принял решение не оставаться дома в одиночестве, дабы не отмахиваться от теней своей совести, а поехать в гости и пообщаться с живыми людьми.
Жена Саши Каца усердно делала вид, что рада его видеть, но в итоге ее истинное отношение всплыло под натиском постоянно орущего ребенка, и она начала психовать. Влад в очередной раз убедился, что здесь ему тоже не место, поэтому вежливо засобирался. Сашка проводил его до машины.
- Не обращай ты на нее внимание, - извиняющимся тоном сказал невролог, - послеродовая депрессия и все такое…
- Да дело не в ней, - искренне ответил Влад, - совсем не в ней. И не в тебе. И ни в ком. Просто слишком часто хочется сдохнуть.
- Все совершают ошибки, - уже в который раз сказал Кац, - а ты их больше уже не совершишь. И в этом плане тебе повезло.
- Я просто знаю, что это никогда не кончится, - устало произнес Влад и завел мотор.
Примерно с час он бесцельно колесил по оживленным дорогам, наблюдая, как полыхает последним маревом поздний летний закат. Зрачки взрывало от вибрации сменяющих друг друга золотых фонарей и встречных фар, эмбиент из колонок не успокаивал, а только цеплялся звуками за оголенные нервы, где-то пониже сердца пульсировало странное предчувствие. Ощущение какого-то сакрального момента. Влад даже не удивился, когда, проезжая, мимо окруженного аккуратным кустарником памятника, увидел в толпе неформального вида подростков знакомое лицо.


Прогретый знойным днем гранит держал тепло до самой ночи. Артем сидел на своей куртке, прижавшись спиной к постаменту, всматриваясь в бледные, еще слабо мерцающие поверх деревьев и домов звезды. Вокруг фоном шла болтовня старых и новых знакомых, но Артем не слушал. Точнее, он мог бы ответить на любой вопрос, обращенный непосредственно ему, но гул разночастотных голосов его ни капли не интересовал. Он мучался некоей новизной, предвкушением, и одновременно послевкусием чего-то, чего он никак не мог понять. Ощущение усилилось, когда он увидел притормозивший у обочины темный автомобиль, марки которого не знал. Машина, как машина, но внезапно Артем осознал приближающийся рвотный позыв, смешанный со странной бурной радостью. Он оставался неподвижным и в тот момент, когда из автомобиля вышел смутно знакомый человек, лет на десять старше его самого. В сумерках надвигающейся ночи он казался почти прозрачным, несмотря на довольно высокий рост и в меру крупное телосложение. Что-то было в его глазах. Что-то, что заставило Артема сначала напрячься до предела, а потом встать, подобрать куртку и двинуться навстречу в полной уверенности, что приехали за ним.
- Я тебя не знаю, - сказал парень, остановившись в двух шагах от незнакомца. Когда вечерняя дымка рассеялась, мужчина не казался таким уж нереальным. На вид лет двадцать восемь - тридцать, хорошо сложен, дорого одет, модно пострижен, правильные черты лица, темные, чуть прищуренные от неверного угасающего дневного света глаза.
- Знаешь. Ты снимался на автобусной остановке.
Артем поймал себя на зыбком ощущении того, что они сейчас говорят на каком-то одном, известном только им, языке, понимают друг друга на уровне взглядов и вибраций. Что слова – это только какая-то внешняя оболочка, реплики из сценария, а все истинное остается за кадром. Но он никак не мог определить, в чем причина такого единения незнакомых друг другу людей.
- Я не снимался.
- А что ты делал?
- Искал.
Реплика повисла в воздухе, задержалась ненадолго, как колечко сигаретного дыма, и растаяла на фоне лилового вечера.
- Покатаемся?
Артем молча кивнул, но незнакомец не двинулся с места.
- Ты часто садишься в чужие машины?
- Мне все равно.
Вероятно, такой ответ удовлетворил взрослого парня, потому как он открыл перед Артемом дверцу пассажирского сидения.
- А ты часто катаешь на машине незнакомых парней? – спросил Артем, проигнорировав просьбу мужчины пристегнуться.
- Только тех, кому все равно, - улыбнулся парень, - увожу в лес, насилую, расчленяю и сбрасываю в болото.
Артем чуть не задохнулся от нахлынувшей волны адреналина. Не страха, в пресловутых мурашек благоговейного ужаса.
- Оу…
- Шучу, - вдруг сказал парень и снова улыбнулся. У него была очень приятная улыбка, без грязного подтекста или позерства. Просто милая человеческая улыбка.
- Влад.
- Артем.
Мальчик отвернулся к окну и стал думать про лес и болото. И чем больше думал, чем чаще перед глазами вспыхивал черный квадрат пустого окна, окруженный слегка раскрошенной кирпичной кладкой. Артем встряхнулся, чтобы отогнать навязчивый образ, но лоб уже успел покрыться испариной.
- Куда едем?
Казалось, что в молчании, в этой тишине не было ничего противоестественного. Обычно люди, которые только что познакомились, говорят без умолку о всякой чепухе, типа работы и увлечений, изредка прерываясь на неловкие паузы. Здесь же, в этой машине под тихие звуки эмбиента, Артему все казалось знакомым. И лицо Влада было будто его собственным, давно утраченным воспоминанием. И его дыхание будто проникало в каждую клетку его тела. Более того, Артем был уверен, что они даже думают в унисон.
- Куда хочешь, - ответил Влад, бросив на него короткий взгляд, - тебя родители во сколько ждут?
- Они не ждут. Я отдельно живу. Так что мне все равно, куда ехать. Только давай в какой-нибудь супермаркет заскочим, надо кое-что купить.
- Как скажешь.
Артем попросил Влада посидеть в машине, пока он сходит в магазин. Вернулся он, сжимая в кармане плоскую продолговатую пачку бритвенных лезвий.


По вечерам Лиза всегда возвращалась домой другой дорогой. Это тоже было одним из ее ритуалов. Дорога занимала минут на двадцать больше, но имела для нее особое значение. Сначала она пересекала небольшую посадку, где в тенистой неге некоторое время блуждала среди деревьев, касаясь ладонями шершавой коры, вскидывая голову и наблюдая, как верхушки деревьев колышут подернутое облаками небо. Потом заходила на школьный двор и глядела на мерцающие в оранжевом закатном свете окна классных комнат. Дальше – еще одна посадка, а прямо за ней – недостроенное кирпичное здание с пустыми квадратными глазницами и тусклыми граффити. Если там ошивались неформалы, Лиза просто проходила мимо, а если здание пустовало, она заходила внутрь. Под подошвами хрустело битое бутылочное крошево, воняло мусором и испражнениями, а в дождливую погоду кирпич источал запах сырости и чего-то неживого. Лиза поднималась на второй этаж, пересекала несколько пустых пыльных помещений, находила нужное, усаживалась на край большой квадратной прорехи, которая так и не стала окном, и сидела там, глядя вниз. Потом она шла мимо больничной ограды, проводя пальцами по тонким прутьям и заглядывая внутрь. Иногда двор был пустым, а иногда на крыльце курили и разговаривали люди в форменных халатах и пижамах. Внимание девушки привлекал молодой темноволосый доктор. Она знала его, и знала слишком хорошо, чтобы забыть. Но когда-то давно он сделал все возможное, чтобы память девушки сыграла с ней злую шутку, вычеркнув, стерев это лицо. Иногда доктор Лизе снился. Это обычно были сумбурные сновидения, которых на утро она не помнила. Иногда она встречала его в супермаркете, одного или в компании каких-то людей, как правило, парней, но заговаривать не пыталась. Она просто смотрела на него со стороны, зная наверняка, что время придет, и они встретятся снова. Но лишь тогда, когда она будет уверена, что игра стоит свеч, когда момент будет идеальным.



Влад припарковал машину на стоянке перед домом. Луна висела над крышами и, казалось, слегка покачивалась. Где-то вдалеке слышалось стрекотание цикад, сливающееся с еще более отдаленным шумом дороги. Влад наблюдал за мальчишкой, как он уверено шагал к подъезду, в котором ни разу прежде не бывал, как без всяких признаков сомнения или опасения входил в чужую квартиру. Почему-то Владу подумалось, что Артем видел слишком много чужих квартир, чтобы чего-то опасаться. Но он до конца не верил, что мальчишке все равно. «Все равно» может быть только его нынешним пациентам.
- Есть хочешь? – Влад сбросил кроссовки в прихожей, прошел в комнату и включил напольный торшер, пока мальчишка возился со шнуровкой на ботинках.
- Нет.
- Выпить?
- Нет.
Артем оставил куртку в прихожей и теперь стоял под приглушенным светом, который отражался ровным кругом на потолке и косым овалом на стене.
В черной облегающей водолазке, воротник которой доходил почти до самого подбородка, он казался совсем ребенком, хрупким, гибким, изящным. Светлые пряди буквально сияли под неярким освещением. Полураскрытые губы слегка подрагивали, иногда обнажая влажные блестящие зубы. Влад отметил багровую тень на скуле, которой не видел в их предыдущую встречу, но промолчал, считая себя не в праве задавать слишком личных вопросов. Полупрозрачные голубые глаза отсутствующе смотрели в стену, на которой, кроме часов, ничего не было, и зрачки не следили за ходом стрелок, а просто замерли в одной точке. Мальчик стоял с идеально прямой спиной, и, казалось, почти не дышал. И тогда, сидя на диване напротив, Влад будто нырнул в эти глаза, и понял, что означает этот якобы бессмысленный взгляд. Артему и правда все равно. Он просто стоит и ждет, когда его изнасилуют. Влад осознал, что говорить больше не о чем, потому что мальчик точно знает, зачем пришел. Да и он сам тоже. Он встал с дивана, подошел вплотную, запустил руки под тугую черную водолазку и выжидающе посмотрел на Артема. Глаза не выражали ничего, кроме полнейшей апатии, какой-то глубоко запрятанной мольбы и усталости. Он так медленно моргал, что, казалось, дремал. Чуткие пальцы хирурга ощутили странную неровность кожи, несвойственную парню такого юного возраста. Влад ожидал идеальной шелковистой кожи, но подушечки то и дело натыкались на мелкие рубцы, и когда он резким движением стянул с Артема водолазку, взъерошив слишком узким воротом светлую копну волос, глаза мужчины округлились. Это гибкое, хрупкое, может даже чересчур, тело было испещрено мелкими шрамами разной длины и степени давности. Были и совсем зарубцевавшиеся, белые, и розоватые, и совсем свежие надрезы, еще влажные и только начавшие покрываться корочкой. Они были везде – на груди, на животе, на руках вдоль бицепсов и на запястьях, даже на горле под самым подбородком. Это было ужасно и притягательно одновременно.
- Что это? – тихо спросил Влад.
Мальчик молчал. Он медленно перевел взгляд на мужчину, и Влад понял, что Артем не скажет ни слова. А еще у него возникла смутная уверенность, что это далеко не все сюрпризы. Влад рассматривал его, как музейный экспонат, а мальчишка неторопливо, не прерывая контакта глаз ни на секунду, наклонил голову набок, так чтобы волосы откинулись с шеи, и продемонстрировал еще один длинный шрам, параллельный яремной вене.
Влад не знал, что говорить, да и говорить что-либо было бессмысленно, поэтому он пальцами убрал оставшиеся льняные прядки с шеи и коснулся губами тонкой выпуклой розоватой линии и провел вдоль нее языком. Артем на мгновение прикрыл глаза, а затем распахнул их вновь и откинул голову дальше назад. Пальцы Влада гладили узкую спину, скользя по острым лопаткам и вдоль позвонков, а губы изучали карту шрамов от горла до впадинки между ключиц. Артем смотрел в потолок, моргая теперь еще медленнее, и глаза его излучали блеск, близкий к маниакальному или экстатическому. Это были глаза сумасшедшего фанатика, шамана в трансе, святого мученика в агонии. При этом он не двигался, не издавал ни звука, только приоткрывал рот и тихо дышал. Губы его оказались мягкими, податливыми и солоноватыми на вкус. Они с готовностью открывались поцелую, и шероховатый язычок почти безвольно, но умело отзывался на прикосновения. Он не возражал, когда Влад бережно уложил его на пушистый ковер на полу. Он был легким, как перышко, и, казалось, в его теле не напряжена ни одна мышца. Артем перевел глаза на Влада, но выражение их не изменилось, лихорадочно-отчаянный блеск не исчез. Казалось, он смотрел не в лицо малознакомому любовнику, а куда-то в космические дали, где непрерывно искал ответы. Влад стянул с себя футболку, а с Артема джинсы и прильнул к нему всем телом. Кожа мальчика горела, будто у него был жар, стеклянные глаза и вовсе перестали моргать, будто он впал в летаргию, руки были распластаны по ковру, и только сейчас Влад заметил, что оба кулака крепко сжаты – наверное, единственные напряженные мускулы во всем теле. Однако Артем не казался бездушным бревном. Он был куклой, игрушкой в чужих руках, потому что совершенно определенно сам хотел ею быть. Он будто исполнял одному ему известный священный ритуал: возлагал себя добровольной жертвой на алтарь. Владу даже нравилась эта игра: человек, боящийся ответственности берет всю власть на себя. Его больше не пугал, а даже заводил этот неподвижный взгляд. Артем не издал ни звука в ответ на проникновение. Он вздрогнул, опустил веки, едва заметно сжал зубы, и Влад заметил, как единственная слезинка просочилась сквозь темные ресницы и, поспешно пробежав путь по виску, спряталась в спутанных светлых прядях. Когда мальчик снова открыл глаза, радужка потемнела и казалась мутной, а ресницы подрагивали. И тут он впервые пошевелился: поднял правую руку и поднес ее к лицу Влада. Кулак был сжат до белых костяшек, а из складок ребра ладони прямо Артему на грудь падали увесистые капли крови. Мальчик медленно разжал руку, и на узкой окровавленной ладошке Влад увидел новенькое лезвие, отливающее странной бронзой в неверном свете торшера. Влад так опешил, что почти забыл, как двигаться и дышать. Несколько бесконечных секунд они смотрели друг на друга. Артем чуть прикрыл веки, поднес руку к губам, положил перепачканное лезвие на язык и сомкнул губы. Влад с замиранием сердца смотрел, как мальчик двигал нижней челюстью, посасывая опасную игрушку. Затем Артем вынул чистое лезвие изо рта и снова протянул Владу.
- Нет, - прошептал Влад так тихо, что сам себя расслышал с трудом.
В этот момент он ощутил, как мальчишку под ним мелко затрясло, а голубые глаза наполнились слезами. Не театральными или псевдо-жертвенными. Самыми искренними, которые Влад только видел за последнее время.
- Пожалуйста, - перемазанными кровью губами произнес Артем, - прошу тебя…
И тут его будто отрезвило. Эрекция пропала, а к горлу подкатил ком тошноты. А что если мальчишка завтра приведет сюда милицию и скажет, что взрослый извращенец изнасиловал его и искромсал? Ну, уж нет.
Влад слез с него, встал и натянул боксеры. Артем остался на полу. Его действительно трясло, и по щекам катились слезы.
- Слушай, - негромко сказал Влад, не желая, чтобы децибелы внезапно нарушили полумрак его гостиной, - я не знаю, что у тебя на уме, но калечить я тебя не собираюсь, ясно?
Артем не ответил. Некоторое время он полежал в своем полузабытьи, а потом, будто очнувшись, сел и, шмыгая носом, размазал слезы по лицу тыльной стороной ладони. Лезвие он все так же сжимал в руке.
- Ты посмотри на себя, - продолжал Влад еще мягче, уже начиная ощущать какую-то неловкость момента, - ты и так весь изрезанный. Я не знаю, какая мразь это с тобой делает и зачем тебе это надо, но я в этом не участвую. Тебе понятно?
Мальчик слабо кивнул, не глядя на него, потом встал, натянул джинсы прямо на голое тело и хрипло спросил:
- Можно в ванную?
- Конечно. Прямо по коридору.
Хрупкие острые плечики Артема заметно дрожали, а когда, выходя из комнаты, он оглянулся, глаза его были совсем темными, и в них будто плясали языки пламени.
Влад опустился на диван и потер виски. В ванной зашумела вода, но кроме этого не было слышно никаких звуков. Прошло минут пять, может больше, Артема все не было. Влад подошел к стеклянному бару в углу комнаты и плеснул себе коньяку. Вечер выдался не из легких. Он прошелся по комнате со стаканом в руке, не зная, чем заняться, а потом понял, что минула уже четверть часа, а мальчишка так и не вышел.
Дверь в ванную была не заперта. От горячей воды в маленьком помещении стоял густой туман, и влажная взвесь отчетливо пахла спермой и кровью.
Артем лежал на холодном кафельном полу в позе эмбриона, дрожа всем телом. Унитаз, тумба под раковиной и плитка на полу были покрыты алыми брызгами.
Влад бросился вниз, поднял мальчика за плечи и взглянул ему в лицо. Артем был в сознании, глаза прикрыты, а на губах едва уловимое подобие улыбки. Врач заставил Влада тут же все осмотреть: вены не вскрыты, вдоль двуглавых плечевых мышц на обеих руках длинные порезы до самого сгиба локтя, множество мелких надрезов на внешней стороне обоих запястий, ладони перепачканы в скользкой бело-розовой массе. Больше ничего.
- Ты что наделал, мелкий извращенец?! – заорал Влад и даже сам испугался своего голоса, - ты что, ****ь, творишь?! Хочешь играть в хирурга, делай это дома! Идиот! Идиот!!!
Влад ощутил, как дрожь Артема передалась ему самому.
Парнишка посмотрел на него неожиданно прояснившимися глазами, вдруг крепко обвил тонкие окровавленные руки вокруг его шеи и уткнулся влажным лицом ему в плечо.
- Теперь мне не так больно… Теперь мне лучше… - проговорил он и отчаянно разрыдался.
Потом Влад еще долго баюкал в своей постели этого странного ребенка с тягой к самоистязанию и руками, перебинтованными до самых плеч. Он говорил ему много бессвязной чепухи, не уверенный даже, что мальчишка не спит и слышит его, целовал светловолосую макушку, гладил тонкие пальцы, а потом и сам провалился в липкий беспокойный сон.
Они проснулись почти одновременно, все так же, прижавшись друг к другу, будто во сне и не двигались вовсе. Артем долго не открывал глаз, наслаждаясь давно забытым или почти не знакомым чувством тепла, уюта и защищенности. Влад, наверное, думал, что он спит, поэтому осторожно убрал его голову со своего плеча, встал, накрыл мальчика одеялом и вышел из комнаты.
Оставшись один в спальне, Артем перевернулся на спину и посмотрел в окно. Серое утро рыдало мелким дождем, отбивая неровную дробь по алюминиевому отливу окна. Артем знал, что ему сейчас придется нырнуть в этот дождь, чтобы раствориться навсегда для этого дома и этого человека. Но ему отчаянно не хотелось этого делать. Почему-то ему казалось, что именно здесь и именно с ним ему суждено найти и разделить что-то, к чему он так давно стремился. Незнакомые стены, совсем иные в пасмурном утреннем свете, казались такими родными, будто он жил здесь всегда. Даже запах мебели, вещей, вызывал какие-то странные воспоминания, больше подсознательные, на уровне сновидений и отрывочных образов.
Когда вернулся Влад, свежий и влажный после душа, Артем сидел в постели, разглядывая бинты на руках.
- Проснулся?
Артем поднял глаза и увидел улыбку.
- Угу. Слушай, - Артем провел пальцами по волосам, отбросив набок длинную льняную челку, - прости за вчерашнее… Ты, наверное, офигел от такого…
- Есть немного, - ответил Влад и присел на край кровати, - но я по долгу службы и не такое видел, так что… Другой вопрос: зачем тебе это нужно?
 Артем опустил глаза и не ответил. Влад коснулся его руки и, подняв за подбородок, заставил посмотреть на себя.
- Ладно. Что бы там ни было, ты расскажешь, так ведь?
Артем неопределенно кивнул.
- Мне на работу надо. Ты куда-нибудь спешишь?
- Не знаю… Может, в институт съезжу… Не знаю.
- Ясно. Слушай, малыш. Возвращайся вечером сюда, а? Не хочу, чтобы ты в таком вздернутом состоянии был один. Я в полвосьмого буду уже дома. Ключи не оставлю, сам понимаешь… Ну? Что скажешь?
Артем улыбнулся, и на худеньких щеках заиграли ямочки.
- Хорошо.

Лиза стряхнула холодные капли с зонта, аккуратно повесила его на крючок в подсобке и начала переодеваться. Этим утром она проснулась с непоколебимой уверенностью, что случилось нечто. Что-то знаковое, важное, будто две планеты встали на одну ось или выстроились в ряд, и не хватает еще одного шага, чтобы все элементы сошлись в единую картину. Прямо с утра она острее ощущала запахи и звуки, как животное на охоте. Глядя в зеркало над умывальником, она аккуратно продела вчерашнюю находку через серебряную цепочку – особый подарок, с которым она никогда не расставалась – и будто нательный крест, спрятала отмытое сверкающее лезвие под воротник свитера.
Переодевшись в подсобке, она как обычно присела и вынула из сумки фотографию. Достав из-под свитера свой новый кулон, девушка ласково погладила острым уголком глянцевую поверхность, посмотрела в темные лучистые глаза, коснулась кончиком пальца счастливой когда-то улыбки, убрала снимок и вынула расческу.
В зеркале, из-под бровей, почти полностью скрытых густой челкой, тусклым светом поблескивали карие глаза. Тонкие бледные губы были плотно сжаты, а в их уголках виднелись ранние морщинки. Внезапно Лиза ощутила острое желание поскорее покинуть подсобку и выйти в зал. Она пока не умела расшифровывать свои инстинкты, но заведомо доверяла им. И вот сейчас она чувствовала, что оно близко. То, что ей нужно – совсем рядом. Это было похоже на зов крови, или на бессознательный порыв.
Девушка вышла в пустой зал и окинула его настороженным взглядом. Ничего. Но ощущение не уходило, а только нарастало. Вдруг сквозь окно, которое казалось ребристым из-за струящихся по нему потоков воды, она увидела яркий всполох льняных волос на фоне стального дождливого города. Он шел точно мимо витрины, без зонта, промокший до нитки. Он смотрел себе под ноги, иногда поднимая голову и направляя вперед задумчивый потерянный взгляд.
Лиза кинулась к окну и громко постучала. Девушки официантки и администратор уставились на нее с недоумением, но она проигнорировала их, когда парень повернул лицо в ее сторону. Лиза энергично помахала ему, приглашая войти.
С него буквально текло. Волосы прилипли ко лбу и щекам, джинсы были забрызганы дорожной грязью, и когда он встал в дверях, под ним тотчас образовалась лужа дождевой воды.
- Ты промок совсем. Посиди, обсохни, погрейся.
Парень убрал с лица мокрые пряди и нахмурился.
- Ты меня преследуешь?
- Нет, я просто увидела тебя из окна… Если хочешь, иди, мокни дальше.
Он улыбнулся, впервые в ее присутствии.
- Ну, уж нет. Раз зашел – посижу. Только не надо больше твоих блинчиков, меня от них чуть не вырвало.
Он уселся за самый крайний столик, поближе к двери, а Лиза отвернулась и внезапно поняла, что уже видела его, давно и много раз, только с тех пор он изменился. Волосы тогда были гораздо короче, взгляд был более открытым, черты лица были мягче, а в улыбке еще ощущалось детство. И вспоминался он ей исключительно плоским и глянцевым.
Лиза принесла ему кофе – на этот раз натуральный – и бутерброд со свежей ветчиной. Парень, по всей видимости, согрелся: на щеках выступили неровные пятнышки юношеского румянца.
- Если уж мы так часто встречаемся, может, скажешь, как тебя зовут?
- Артем.
Черные буквы вспыхнули смазанным пятном, завибрировали и задрожали, будто листья под порывом ветра. Пять черных букв под простенькой мелкой овальной рамкой. А за ними еще несколько перемешанных символов – фамилия, которой она никогда не знала.
Внезапно память отнесла Лизу в то утро, такое же пасмурное, как сегодняшнее. Десятки раскрытых мокрых зонтов у подъезда, тихие разговоры, лица подростков и учителей, искусственные цветы, носовые платки и черные повязки. И еще одно, затертое, давно утраченное за ненадобностью воспоминание: далеко, за детской площадкой, на фоне черных от влаги деревьев– бледное лицо, обрамленное белокурыми прядками.
Он там был. Был, но не хотел, чтобы его видели.
Новый острый кулон под свитером обжег кожу, словно каленое железо.
Лиза отошла к стойке бара и налила себе стакан воды. Ни на секунду не отводя глаз от парня за столом, она выпила все до капли и замерла, будто в ступоре.
Очнулась она от звона стекла по кафельному полу и резкой боли в ладони. В руке осталось прозрачное круглое дно с острыми краями.
Лиза смазано улыбнулась недоуменным взглядам девушек-коллег и быстро собрала осколки, а затем снова вернулась за столик Артема и села напротив.
- Ты не возражаешь, если я посижу?
Он мельком взглянул на нее и пожал плечами.
- Не подумай, что я клеюсь… - хихикнула девушка, - просто… Мне кажется, тебе очень одиноко.
- Да? – мальчик вздернул бровь, но ровно с той ничтожной степенью сарказма, которая не смогла бы обидеть собеседницу, - и почему тебе так кажется?
- Не знаю… У тебя в глазах слишком много боли. И тоски. И мне кажется, ты совсем один.
Мальчик помолчал, допивая кофе, а затем кивнул. Почему-то ему вдруг захотелось, чтобы она была с ним, вот так сидела и смотрела. Почему-то он решил, что она, в отличии от других, небезучастна.
- Наверное, ты права, - Артем вздохнул, - наверное, ты действительно увидела меня в правильном свете.
- Ты веришь в Бога? – вдруг спросила Лиза.
- Только в определенном смысле, - серьезно ответил парень, - Я, конечно, не хожу в церковь, но так сложилось, что я живу в постоянном раскаянии, а это, так или иначе, имеет отношение к вере, так ведь?
- Пожалуй, - согласилась Лиза, - но… в чем ты раскаиваешься?
Артем замер. Он вдруг подумал, что если сейчас начнет говорить, то не сможет остановиться, а это было ненужным, неуместным.
- Я… я сделал кое-что ужасное, - сказал он, - слишком ужасное, чтобы обсуждать это за чашечкой кофе… Извини.
- Все в порядке, - улыбнулась девушка, - но если захочешь поговорить или просто скрасить одиночество – приходи, ладно? В любое время.
Артем кивнул. Наверное, он и хотел бы прийти, но точно знал, что никогда этого не сделает.


За окнами сгущались сине-пурпурные сумерки, стекла будто загустели и, не желая впускать темноту, отражали белоснежные стены комнаты, мерцали шестью круглыми фонарями медицинской лампы. Влад склонился над столом, упершись руками и лбом в холодный плоский металл. Весь этот день он провел в липком наваждении и серо-алых вспышках воспоминаний. Каждый раз, беря в руки скальпель, он представлял, как мог бы – но не стал - резать субтильное тельце на полу собственной квартиры. Это была бы идеальная операция, самая успешная в его жизни: пациент в любом случае остался бы доволен, излечился от какого-то, одному ему известного недуга, и был бы бесконечно благодарен врачу. Но врач отказался, не дошел до апофеоза хирургии, потому что слишком хорошо помнил того, другого пациента, который так часто приходил в сновидениях и отражался в вечерних зеркалах. Если бы не сезон отпусков, если бы в больнице были и другие хирурги, а не единственный молодой интерн, если бы он чуть меньше боялся ответственности и имел чуть больше опыта и расторопности, ржавый металлический прут был бы извлечен, не повредив артерии, и уже через некоторое время Влад наслаждался бы благодарными объятиями и подаренным коньяком. И никогда не ловил бы сочувствующих взглядов и дружеских похлопываний коллег-докторов. И никогда не променял бы живую медицину на мертвую.
Сослагательное наклонение убивало его даже больше, чем бессонница и предсмертное дыхание в темных углах. Скручивало его в спирали, сжигало изнутри желчью неискупимой вины. И чем больше он надеялся, что время и вправду лечит, тем больше убеждался, что оно только заглушает боль, как доза крепкого алкоголя.
Влад открыл стеклянную дверцу шкафа с препаратами, вынул и откупорил солидный пузырек медицинского спирта, сделал большой глоток, поморщился, сделал еще один и еще, а потом, отмахнувшись от навязчивого размытого силуэта в темном окне, вышел из операционной и принял решение, что домой поедет на такси.


Артем рос здоровым, красивым ребенком, одним из тех, фотографии которых помещают на плакаты рекламы детского питания. Белокурый ангел с голубыми глазами, полными чистоты и невинности, охотно вбирающими все прекрасное, что есть в этом мире. В начальных классах он был обычным озорником, подставлял мальчишкам подножки и дергал девочек за косички. Мир вокруг казался безбрежным морем, полным приключений и неизведанных страстей. Мир изменился, когда Артем понял, что косички его не интересуют, а рухнул окончательно, когда в десятом классе к ним в школу пришел новенький – Сережка Русаков. Артем до сих пор помнил, как сжигал неотправленные письма на десятках страниц, как ночами сидел у подъезда, соврав родителям, что ночует у друзей, а потом засыпал на уроках и ударялся головой о парту. И собственно друзья перестали существовать, потеряли всякий смысл. Молчать с ними было скучно, а говорить он мог только на одну тему. День был прожит не зря, если мальчишка с беззаботной улыбкой и лучистым взглядом, подсаживался на уроках русского, чтобы списать диктант. Иногда Артему казалось, что они настолько противоположны, что вполне могли бы сойти за две стороны одной монеты. Один – от природы платиновый блондин, с гладкой кожей цвета топленого молока; другой – смуглый, кареглазый чертенок со смоляными прядями. Один – прилежный ученик с покладистым характером и без вредных привычек; другой – заводила, который попивал пиво и покуривал в кустах школьной посадки.
Артем не сохранил ни единой Сережкиной фотографии, сжег их вместе с оставшимися письмами, думая, что сможет испепелить боль. Не вышло.
Остаток дня он укрывался от дождя под сводами недостроенного здания, ковыряя ногтями промокшие кирпичи, подбрасывая битые стекла носками ботинок, сидя на холодной кирпичной кладке, которая так и не стала подоконником, и беспрестанно глядя вниз на кучи строительного мусора. Он знал, что быть здесь слишком больно, но со временем он научился справляться с болью – нашел рецепт преобразования моральной боли в физическую. Физическая боль всегда слабее, с ней можно справиться, наконец, смириться. Так ему казалось, когда он впервые взял в руки лезвие, чтобы потом никогда с ним не расстаться. В самый первый раз ему было немного страшно, а от вида собственной крови замутило. Но стало лучше. Изрезанные руки болели, пульсировали, обжигали, но сердцу становилось легче. Потом и этого стало мало, и как бы он ни кромсал себя поверх застарелых шрамов, душа все равно болела сильнее. И тогда Артем принял решение. Он ушел от родителей, которые чересчур беспокоились по поводу его забинтованных запястий и капель крови в ванной. Ушел и выбросил себя на улицы. К тому времени он уже поступил в ВУЗ на заочное, а отец согласился оплачивать жилье, уверенный, что парню нужно быть самостоятельнее. И Артем начал свои поиски. Ему не нужны были деньги и подарки, ему не хотелось сочувствия и сострадания. Он научился распознавать взгляды людей, способных ему помочь. Ему хотелось, чтобы у него забирали все, чтобы его уничтожали, стирали в порошок, но тем самым давали гораздо большее – освобождение, очищение. Прощение.
Когда начало смеркаться, Артем спустился по грязной лестнице, еще раз оглянулся на одиноко стоящее здание и побрел в темноту.
Он был слишком погружен в свои мысли, чтобы услышать мягкие шаги далеко позади. 


Влад открыл дверь, включил свет, разогнав сизые тени, клубящиеся по углам, прошел в гостиную и устроился на диване. Наверное, мальчишка не придет. Такие никогда не возвращаются. Неудивительно, если он уже валяется где-то в кустах в луже крови, став добровольной жертвой отморозка. Владу стало грустно и жутковато. Было что-то в этом мальчике, была какая-то необъяснимая связь между ними.
Некротическая связь.
Эти слова пришли Владу ровно в тот момент, когда в дверь робко позвонили.
Артем стоял на пороге, неуверенно глядя из-под мокрых белых прядок. Влад молча впустил его и забрал у него промокшую насквозь куртку. Мальчишка дрожал от холода, и Влад тут же поставил чайник. Однако к чаю Артем даже не притронулся, а свернулся клубочком на диване, устроив голову у Влада на коленях.
- Ты какой-то грустный, - сказал он, подняв на Влада глаза.
- Работа такая. Невеселая.
- А зачем ты это делаешь?
- Потому что, как оказалось, я не умею работать с живыми людьми.
- Почему?
Влад улыбнулся. Артем спрашивал свое «почему» с такими наивными глазами, с какими ребенок спрашивает, почему деревья зеленые.
- Давняя история, малыш. Был один человечек… Моложе, чем ты сейчас. Я его оперировал. Если бы… - Влад осекся и поморщился от сослагательного наклонения, - короче, я был идиотом. Допустил глупую, но очень серьезную ошибку. Я… Короче, я его убил.
Слово расплескалось кислотой по стенам, вонзилось миллионами игл в кожу, брызнуло в стороны осколками разбитого стекла. Артем неподвижно смотрел Владу в лицо.
- Это называется врачебная ошибка. Неумышленная халатность. По неопытности, понимаешь? Многие врачи ошибаются, у многих на столе умирают люди… Но это был мой первый… И я не смог…
Мальчик слабо кивнул, обвил тонкими ручками его талию, прижавшись покрепче. Он действовал на уровне инстинктов, как зверята, которые жмутся к маме, чтобы не было так страшно.
- А если бы… - сказал Артем, - если бы… ты смог спасти кого-то еще… Тебе бы стало легче?
Влад задумался. Мальчик будто видел его насквозь, будто читал его мысли.
- Наверное, - ответил он и погладил Артема по влажным волосам.
- Да. – произнес он с полной уверенностью, - Стало бы.
Артем привстал, стянул через голову черную водолазку, немного повозился, разматывая вчерашние бинты, порылся в карманах джинсов, достал из распечатанной пачки новое лезвие и на раскрытой ладони протянул его Владу.
- Тогда спаси меня.

«Идеальная операция», думал бывший хирург, вонзая острый блестящий угол в мягкую кожу цвета топленого молока.
«Самая успешная в жизни», думал патологоанатом, проводя привычную, длинную алую линию от ключиц до пупка точно вдоль нежной впадины, разделяющей хрупкий торс пополам.
«Пациент доволен», думал наполняющийся уверенностью человек, слизывая густую, пахнущую металлом влагу с раскрывшихся краев спасительного разреза. Сечений такой магической красоты в его практике еще не бывало.
«Излечить от недугов», думал врач, целуя дрожащие ресницы, покрытые солеными, будто кровь, слезами, и ощущая, как отзывается под его руками раскаленное гибкое тело.
«Бесконечно благодарен», думал любовник, двигаясь по четкой параллели вверх-вниз, впитывая в кожу самое горячее и сокровенное, вбирая боль с каждым толчком, с каждым поцелуем, ловя каждое движение губ и всполох глаз.
Время замерло, вечность накрыла стеклянным колпаком, звезды догорели и обрушились пеплом, а над головой вспыхнуло чистое пламя. Артем распахнул глаза навстречу огню и запрокинул голову. Именно этого он ждал так долго, именно таких рук, такого спасения.
Ресницы его снова опустились, отбросив косые тени на щеки. Бледные губы приоткрылись в едва различимом стоне:
- Убей меня… Господи, ну, убей же меня… Избавь…
- Кто бы меня избавил… - прошептали губы сверху и накрыли поцелуем.
Тела скользили друг по другу медленно и равномерно, окрашиваясь в цвет кумача, и, казалось, все внезапно окропилось алым. Вспышками взметнувшихся ресниц Артем ловил влажные губы, подбородок, шею, по которым струилась она, теплая,  темная,  соленая… И он поцелуем забирал часть себе, разгоняя по нёбу, смакуя, как изысканный коктейль; и отдавал вновь, выгибаясь навстречу новым и новым порезам. Это был непревзойденный шедевр, идеальная операция, идеальная ночь, когда идеальный пациент нашел идеального хирурга. Это был тот самый сакральный момент, к которому они так стремились. Время выпускать из клеток своих монстров и жертв, время облачать кошмары в прекрасное, а извращения провозглашать эстетикой. Никогда еще Влад так не наслаждался процессом, как сегодня. Никогда прежде металл так божественно не сиял под кожей. Никогда еще боль не играла музыкой по оголенным проводам.
Когда хирург закончил ублажать своих потаенных чудовищ, мальчик под ним почти не дышал. Хрупкое тело было покрыто алыми и белесыми разводами, сладко пахло кровью и спермой, и было таким расслабленным, что, казалось, душа покинула его навсегда.
Бежевый ковер под его спиной зиял бордовым пятном, кровь была повсюду – вдоль спутанных льняных прядей, на губах, даже на ресницах. Она будто затопила комнату.
Влад отпрянул и похлопал Артема по щеке. Монстры еще не улеглись спать, его еще трясло в постадреналиновой и посторгазменной волне.
Мальчик вздрогнул, приоткрыл глаза и резко принял сидячее положение. Он смотрел на Влада с благоговением молящегося перед алтарем. Он закинул голову назад, провел руками по лицу и по груди, размазывая по телу алый жар, будто миро, а затем улыбнулся.
- Спасибо… - выдохнул мальчик и упал на ковер без чувств.
Влад забрался в душевую кабину, включил диффузор над головой, и вода бешеным багровым потоком обрушилась к его ногам в акриловый поддон. Он не стал терять времени, вылез из душа, вытерся, надел боксеры и футболку, набрал почти полную ванну теплой воды и вернулся в гостиную. Артем все еще неподвижно лежал кровавым пятном на светлом полу.
«Ковер придется выкинуть», подумал Влад, поднимая на руки легкое тельце и неся его в ванную. Там он погрузил Артема в теплую воду, аккуратно отмыл, и отыскал в аптечке вату и нашатырный спирт. Мальчик очнулся сразу, с трудом выбрался из ванны, позволил себя вытереть, отнести в спальню и уложить на кровать.
Внезапно Владу стало жутко. Мозг отказывался верить в то, что он, обычный человек без какой-либо склонности к жестокости, которого в студенческие годы частенько даже воротило от вида крови, оказался способным сотворить такое. В это время невозмутимые руки врача обрабатывали раны антисептиком, склеивали самые глубокие порезы особым пластырем. Человек холодел от ужаса, но хирург в нем торжествовал.
Артем тихонько постанывал и вздрагивал, но ни разу не вскрикнул, не зашипел, не отдернулся, принимая помощь апатично и смиренно. Когда Влад закончил и укрыл его одеялом до самого подбородка, мальчик вдруг коснулся его руки. Голубые глаза были ясными, как, наверное, никогда прежде. Артем облизнул пересохшие губы и прошептал:
- На нас одна кровь…
Уже позже, когда измученный ребенок чутко спал, завернувшись в одеяло, Влад сидел на кухне со стаканом коньяка и сигаретой. Эти слова въелись в него, как клеймо, не давали покоя, но, почему-то он был уверен, что непрошенных теней по углам и силуэтов в зеркалах больше не будет.
Утром Артем проснулся первым, тихо побродил по квартире, опираясь на стены, нашел на кухне кофе, опрокинул в себя две чашки и покурил Владовых сигарет. Тело болело, но на душе было спокойно. Наверное, даже чересчур.
- Курить вредно, - услышал он голос сзади.
Артем повернулся и увидел Влада в дверях кухни.
- Да что ты? – улыбнулся мальчик в ответ и сделал новую затяжку.
Влад сел напротив, и некоторое время они просто молчали. Артем рассматривал светлые однотонные обои, новый гарнитур и думал, что вот он, его дом. Что-то ему подсказывало, что он больше никуда отсюда не уйдет, останется здесь навсегда.
- Оставайся, ладно? – сказал Влад, - отлежись. Я на работу съезжу, а вечером вернусь.
Артем кивнул. Ему действительно было лучше поваляться и никуда не ходить. К тому же, идти было некуда. Он уже пришел туда, куда хотел.
Влад оставил Артему ключ, на всякий случай, если мальчику что-нибудь понадобится, или просто захочется прогуляться. Он спустился во двор, завел машину и отъехал. Краем глаза он заметил высокую темноволосую девушку, сидящую на качелях на детской площадке и смотрящую ему вслед.


Лиза умела ждать, умела наблюдать и терпеть. Иногда она думала, что ей надо было родиться мужчиной – настолько взвешены и рассчитаны были ее поступки. Она не впадала в панику, когда братишка приходил домой с разбитым носом. Уже тогда, в далеком детстве она знала, что мальчишки есть мальчишки, и они гораздо слабее девчонок, о них надо заботиться, их надо опекать и терпеть их причуды. И она заботилась, опекала и терпела. Ей было девятнадцать, когда братишки не стало. Тогда то она и разучилась плакать. Она часами говорила с убитой горем матерью, она собирала вещи отцу, который, уходил, не в силах больше оставаться в семье, она пыталась наладить хоть какие-то отношения с отчимом-милиционером, который напивался, бил мать и стрелял по пивным банкам из табельного оружия. Тогда, давно, она еще пыталась говорить с врачом, который отчаянно прятался от нее в кулуарах больницы, и чье лицо ускользало из ее памяти, как сильно она не старалась его удержать.
Когда не стало братишки, жизнь Лизы приобрела новый смысл. Девушка будто замерла в ожидании одного-единственного момента. Идеального момента. Она растила в себе охотника, лелеяла своих монстров и смиренно ждала, когда их можно будет освободить из заточения и пустить по следу. За годы нюх у монстров обострился, а жалость атрофировалась, но они был слишком разумны и терпеливы, чтобы совершать промахи на волне эмоций. Монстры затаились и ждали, и вот, кажется, дождались.
Лиза знала, что врачи врали. Знала, что братишка, веселый и жизнерадостный хулиган, не мог сделать этого сам. А значит, там был кто-то еще. И теперь она почти наверняка знала, кто.
Лиза знала, что врачи врали. Знала, что результаты вскрытия были подтасованы, и его еще можно было спасти.
Лиза знала, что если растворить снотворное в спиртном, получается прекрасный коктейль.
Монстры рыскали по следу, а милая девушка сидела на лавочке, куря сигарету и со скучающим видом, играя в мобильный телефон.
В одном отделении ее сумки лежали вещи девушки, стандартный ее набор: сигареты, кошелек и фотография. В другом отделении покоились игрушки выросшего в любви и ласке чудовища.
Оставался последний шаг, последний тест, и она его сделает, сколько бы времени это не заняло.
Она не сомневалась: рано или поздно он выйдет.


Артем бесцельно побродил по своему новому дому, попытался посмотреть какой-то фильм, но все острее он ощущал, как в его душу тонкой иглой вонзается беспокойство, а самого его с головой накрывает волной памяти. Терапия помогла лишь на время. Он ошибся, думая, что излечился окончательно. Перед глазами все чаще, как тогда, возникали образы, которые он так долго пытался вытравить.
Если бы он знал, чем все закончится, запер бы себя на замок, и никогда не потащил пьяного Сережку прочь с выпускного бала. Это был последний день в школе и его последний шанс хоть как-то выразить свои чувства. Потом все будет потеряно навсегда. Жизнь разбросает их по сторонам, и, возможно, беззаботный Сережка напрочь забудет о его существовании, вот только он сам еще долго будет мучиться неопределенностью, корить себя за то, что даже не попытался.
Оставив шумную школу позади, они брели темной посадкой к недостроенному зданию. Артем до сих пор помнил Сережкины сверкающие глаза, когда он доставал из внутреннего кармана пиджака припрятанную бутылку крепленого вина. Они пили ее на двоих. От мысли, что они делают что-то «на двоих» кружилась голова. Артему часто снился звон битого стекла под подошвами их ботинок, а каждый раз, когда он снова и снова возвращался в пыльные своды, ему мерещился Сережкин запах.
Артем подспудно ощущал, что разговора не получится. Знал, что через пару минут его пошлют куда подальше, грубо отошьют и обзовут плохими словами, но он продолжал взбираться по грязным ступенькам на второй этаж и врываться в темноту пустынных кирпичных комнат.
Он не мог предсказать только одного: если ты пытаешься поцеловать человека, который этого не хочет, лучше делать это на ровных и безопасных поверхностях, а не в полуразрушенной прорехе окна. Он не мог предвидеть, что Сережка с такой силой оттолкнет его внутрь комнаты, что и сам не сможет удержаться на кирпичном подоконнике и тоже полетит вниз. Но в другую сторону. В темноту. На кучи мусора. Точно на ржавый металлический прут.
Артем вытер набежавшие слезы и откинул в сторону подушку, которую до боли сжимал в руках. Снова хотелось взяться за бритву, но после вчерашнего резать было уже нечего. Он пошел на кухню, выпил стакан ледяной воды и решил прогуляться. Когда вернется Влад, станет хоть немного, но легче.


Открыв подъездную дверь, Артем слабо улыбнулся, увидев знакомое лицо. Люди были ему сейчас крайне нужны. Даже малознакомые люди могли поддерживать диалог и разбавлять мрачные мысли пустой болтовней. Но в этой девушке было что-то особое. Артем знал, чувствовал на клеточном уровне, что она способна видеть его насквозь, слушать без слов. Еще утром у него возникла мысль сходить к ней в кафе, выпить с ней чаю, а возможно, и порыдать у нее на плече, но потом он решил, что это лишнее.
- Привет. Ты что здесь делаешь?
Лиза улыбнулась.
- Привет. Да вот, к подруге приехала, а ее нет, и мобильный не берет. Хотели посидеть, выпить, отметить ее сессию.
Артем кивнул.
- Ясно. А я так… прогуляться вышел. Хотел даже к тебе зайти… Грустно что-то совсем…
- Ты здесь живешь? – спросила девушка.
- Нет, я как бы… В гостях. Только хозяев дома нет. Скучно стало…
- Ммм… Может, тебе компанию составить? Мне тоже скучно. Заодно выпьем и поболтаем? Как раз и подруга моя подъедет.
- Давай. Все равно весь день квартира пустует. И выпивки дома полно.
Артем удивился, как легко и непринужденно у него получилось сказать «дома».
С той же легкостью он отпер дверь и впустил в квартиру новую подругу, к которой хоть и неосознанно и внезапно, но, однако, так сильно тянулся. На секунду ему показалось, будто в помещении стало холоднее, но милая улыбка темноволосой спутницы развеяла беспокойство и вселила уверенность, что все будет хорошо и весело. Ему слишком сильно хотелось с кем-то поговорить и просто провести время, чтобы обращать внимание на пустые предчувствия.


Артем нашел в баре у Влада бутылку трехлетнего коньяка, на который Лиза с радостью согласилась. Они устроились на кухне (сидеть в гостиной без хозяина дома Артему показалось слишком наглым) и разлили по бокалам.
Лиза не хотела задавать прямых вопросов – боялась спугнуть еще трезвого мальчишку, поэтому для начала она пространно рассказывала о себе, спрашивала его об учебе и родителях, подливала коньяк и дарила мальчику пронзительные сочувствующие взгляды.
Часа через полтора, когда с первой бутылкой было покончено, и из бара достали вторую, смазливого блондинчика уже изрядно развезло, и он без стеснения закатывал рукава водолазки, из-под которых виднелись пропитанные свежей кровью бинты.
- Помнишь, ты говорил о раскаянии? – спросила Лиза.
Мальчик напрягся.
- Да, говорил, - язык его уже слегка заплетался, а ясные прежде голубые глаза подернулись пьяной дымкой.
- Что ты сделал?
Она ожидала, что он, такой слабенький и измученный, сейчас разревется и выложит все, но парень только сжался в комок и замотал головой.
- Но тебе бы хотелось искупить свою вину, да?
Артем сглотнул, на скулах заиграли желваки.
- Я… пытаюсь искупить ее каждый день, - почти шепотом ответил он, опустив голову, - я творю с собой ужасные вещи, и позволяю другим людям делать с собой ужасные вещи, только чтобы хоть чуточку искупить… Чтобы хоть ненадолго перестало болеть… Понимаешь?
- Ты, наверное, хотел бы все исправить? Вернуть все назад?
Артем шмыгнул носом и спрятал лицо в ладонях. Так он сидел с минуту, а затем поднял на Лизу полный отчаяния взгляд и произнес:
- Если бы только я мог все вернуть… Ты же понимаешь, что ничего вернуть нельзя, но если бы я мог, я бы… сам прыгнул…
Он резко замолчал, и губы его задрожали.
- Извини, что спросила, - Лиза попыталась накрыть его ладонь своей, но он тут же отдернул руку.
- Нет… Это ты извини… Не стоило распускать сопли…- мальчик встал, - Я сейчас вернусь и пожалуйста, давай сменим тему?   
Лиза слушала, как он тихонько рыдает в ванной, растворяя таблетку в очередной порции коньяка. Теперь она не сомневалась, что монстр шел по верному следу.
Он вернулся раскрасневшийся, с припухшими веками, но все же с улыбкой.
- Давай-ка о чем-нибудь приятном, - сказал парень, усаживаясь вновь за стол, - например, о любимых фильмах.
Когда Артем, подобно младенцу, начал тереть глаза, Лиза поняла, что момент настал. Она отвела мальчика в спальню, помогла ему стянуть водолазку, оставив без комментариев его изрезанное тело, и заботливо укрыла одеялом.
- Что-то я… Что-то меня подкосило… Надо поспать… Наверное… - он почти уже не двигал губами, а ресницы тяжело опускались на бледные щеки, все сужая щелочки синих глаз.
- Поспи, конечно. Я буду здесь, если что.
- Угу… Хорошо поболтали…
Когда она поняла, что через минуту Артем вырубится окончательно, Лиза достала из сумки глянцевый снимок и поднесла к лицу мальчишки.
- Знаешь его? А?
Глаза мальчика внезапно распахнулись, озарившись невообразимым ужасом. Рот приоткрылся, Артем хотел было что-то ответить, но сон был сильнее его, и веки снова начали смыкаться.
- Знаешь, знаешь, так ведь?
Ресницы в момент окропились слезами, которые безудержно заструились по щекам. Артем слабо пошевелился, пытаясь подняться, но девушка села на него сверху, крепко зажав коленями его руки. Снимок она все так же держала перед его глазами. Артем почти бессознательно переводил замутненный взгляд с Сережкиного улыбающегося лица, на жесткие черты девушки.
- Смотри, тварь. Наслаждайся. Это ты его убил. Ты его убил, так ведь, ублюдок?
Артем открывал рот, но все тело было слишком слабым, даже голосовые связки будто парализовало.
- Тебе станет легче, если ты признаешься! Ты ведь так хотел искупления! Вот оно! Посмотри на него и скажи, что ты его убил! Это ведь ты убил моего брата!
Слезы хлынули, как река из прорвавшейся дамбы, и прежде чем окунуться в забытье, Артем слабо кивнул.
Послушав с минуту его глубокое мерное дыхание, Лиза слезла с неподвижного тела и убрала снимок обратно в сумку.
- А теперь спи, мразь. Твое время еще придет.

Влад курсировал вдоль рядов супермаркета, то и дело ловя себя на сладко-горьком предчувствии. Ему хотелось скупить все самое вкусное и приятное для маленького человечка, который так неожиданно избавил его от кошмаров. В тележке уже позвякивали бутылки дорогого «Bud», шуршали пакетики с фруктами, заманчиво поблескивали упаковки с разными сладостями.
Влад припарковал машину во дворе, взял пакеты с едой с заднего сиденья, вошел в подъезд и поднялся на свой этаж.
Дверь была заперта изнутри, и Влад ощутил приятное возбуждение от мысли, что Артем там и ждет его.
Влад нажал кнопку звонка, через несколько секунд дверь открылась и в приглушенном свете собственной прихожей мужчина увидел стройную, темноволосую, смутно знакомую девушку.
Лиза посмотрела в округлившиеся от удивления глаза доктора и изобразила извиняющуюся улыбку.
- Вы не пугайтесь… Я подруга Артема. Мы немного посидели, а потом он уснул. А я сижу и жду вас, потому что не хочу оставлять дверь незапертой… Извините, ладно?
- Ну, что вы? – Влад даже немного смутился, входя в свою квартиру, будто гость, - я же не против вашего присутствия.
Влад поставил пакеты на пол, открыл дверь ванной комнаты, собираясь помыть руки и обернулся к девушке:
- Может, вас чаем угостить? Вы, наверное, соскучились тут в одиночестве?
- Не откажусь, - гостья пожала плечами. На лице ее играла милая улыбка, а обе руки она смущенно держала за спиной.
- Ну, и отлично, - сказал мужчина, проходя в ванную, - кстати, я Влад.
- Лиза Русакова.
Прежде чем Влад, наконец, сообразил, где слышал эту фамилию, он уже стоял перед умывальником, откуда на него со счастливой детской улыбкой взирала прикрепленная к зеркалу фотография.
- Помните этого парнишку, да, доктор?
Дверь за спиной Лизы захлопнулась. Девушка смотрела на Влада в зеркало. Улыбка исчезла с ее лица. Переведя короткий взгляд с девушки на фото, Влад отметил поразительное сходство. И как только он сразу его не уловил?
- Помню… - выдавил он, и буквально кожей ощутил, как  начинают оживать призраки его беспокойного дома.
- И я помню. И вас помню. И так давно мечтаю с вами поговорить, а вы все бегали от меня. Как жаль, - Лиза невесело улыбнулась, слегка наклонив голову набок.
- Это была врачебная ошибка… - промямлил Влад и чуть не разрыдался от жалости к самому себе. Он быстро заморгал, чтобы согнать неожиданное видение: в зеркале, прямо за спиной девушки поднимались черные клубы дыма, принимая причудливые формы, ложились на ее плечи и взмывали под самый потолок, будто крылья адского существа.
Влад стоял, не решаясь повернуться – боялся, что видение станет реальным, и тьма мгновенно бросится ему в лицо.
Лиза стояла точно за ним, как его тень, и ее неподвижные черты отражались из-за его плеча.
- Конечно, ошибка, - сказала она, - так было написано в заключении, доктор, я читала. Другой вопрос, чего там не было написано. Например, что операцию проводил неопытный криворукий хирург. Что скажете?
Влад почувствовал, как в животе растеклась ледяная жижа, а по спине пробежала дрожь. Черные тени за спиной Лизы изгибали шеи, тянули к нему руки-щупальца.
- Где Артем?
- Разве он волнует вас больше собственной шкуры? – губы девушки снова дрогнули в подобии улыбки, - Вы должны его ненавидеть, доктор. Потому что Сережа Русаков оказался на вашем столе только по его вине. Разве вы не знали?
В памяти вспыхнули те самые слова. «На нас одна кровь». Влад почти перестал дышать, мышцы сковал ступор, и он просто смотрел в зеркало на Лизу и ее ручных монстров. И было уже совсем не ясно, какие из этих чудищ ее, а какие – его собственные.
- Пожалуй, мы поговорили, - произнесла Лиза, - с вами больше не интересно. У меня остался только один вопрос.  Разумеется, вы не знаете, как извлекать из пациентов железные прутья, но уверена, вы в курсе, как правильно резать глотки. Так как это делается, доктор? Слева направо или наоборот?
Сизый адский дым в зеркале озарился холодным сиянием лезвия кухонного ножа из дорогой подарочной коллекции Влада.


Сквозь приоткрывшиеся веки Артем впустил вечерний полумрак. Голова гудела, будто он проспал целую вечность, руки затекли, и он их почти не ощущал. Когда он пошевелился и слегка запрокинул голову, то увидел, что оба его запястья туго привязаны брючными ремнями к спинке кровати. Первое, что он увидел, взглянув вперед, была милая улыбка Лизы. Девушка сидела на краю кровати и заворожено смотрела на него, как смотрит мать на своего спящего младенца.
- Проснулся, солнышко, - произнесла она и нежно провела кончиками пальцев по его голому животу.
Внезапно Артем вспомнил, как оказался на этой кровати, и все, что он видел и слышал, перед тем, как заснуть. Он отпрянул от прикосновения, но слабость от алкоголя со снотворным и связанные руки, не позволили ему сделать ни единого полноценного движения.
- Где Влад?
Лиза надула губки.
- Ну, вот, ты все портишь. Я думала, оставить это напоследок. Но если тебе так интересно, приподнимись и посмотри.
Артем, насколько мог, напряг мышцы пресса и подался вперед, но тут же упал обратно на постель и зажмурился. Однако образ не исчез, а намертво отпечатался на голубой радужке. Влад лежал на полу у кровати, залитый кровью с головы до ног. Из одежды на нем были только боксеры. Глаза были распахнуты и бессмысленно смотрели в потолок. На шее практически от уха до уха зиял глубокий разрез. Неподвижная рука сжимала огромный кухонный нож.
- Это была всего лишь врачебная ошибка, малыш, - сказала Лиза, - забудь о нем, он хреновый доктор.
- Господи, господи… - Артем не открывал глаз, только судорожно двигал бледными губами и слабо подергивал связанными руками.
- Ты же не веришь, - сказала Лиза, - твоя религия – это раскаяние, ты же сам говорил. Вот и давай устроим тебе мессу.
Девушка наклонилась и провела губами вдоль его шеи, шумно вобрав носом запах его кожи.
- Давай поговорим, а? Скоротаем время. У тебя красивые шрамы. Так ты пытался искупить вину, да? Подкладывая себя под всяких мудаков? Я правильно поняла?
Артем часто закивал, не открывая глаз. Он больше не мог справляться с накатившими истеричными рыданиями.
- Ну, ну… Хватит, - Лиза нежно вытерла слезы с его щек, - мы просто поговорим. Расскажи мне, давай! Как это было? Как ты это сделал?
- Я же... Не специально... – Артем давился ужасом и слезами, - Это же... Несчастный случай... Я не хотел.
- А ты оказывается та еще сучка трусливая. – произнесла девушка, - Набросил на себя образ печального рыцаря, предавался отчаянному мазохизму, лелеял, кормил, баюкал свою вину и боль, только потому что тебе ничто не угрожало. А теперь, когда я могу дать тебе то, о чем ты так мечтал, ты вдруг идешь на попятную, утверждаешь, что ты не виноват. Ну же, расскажи мне, как ты искупал свою вину? Как лечил свою боль? Расскажи про извращенцев, которые тебе помогали. Расскажи, как они тебя резали, как они тебя имели. Расскажи, мразь, будет интересно. А я взамен расскажу тебе, как ты разбил мой мир, когда выкинул из окна моего брата. Давай же поговорим! Скучно не будет, обещаю.
- Пожалуйста… - пролепетал Артем, - я правда… правда не думал, что этим кончится… Я бы лучше сам выпрыгнул тогда… Поверь, это была случайность! Клянусь…
- Ну, конечно, я верю, - кивнула Лиза, - у одного это была случайность, а у другого врачебная ошибка. Разумеется. И ничего, что вы на пару сломали жизнь целой семьи. Наш отец ушел, мать превратилась в больную истеричку и спуталась с садистом-алкашом, а я… Я лишилась единственного человека, который меня понимал и любил по-настоящему. Но, конечно, вы же не знали! Вы же не специально! Вы такие молодцы, продолжаете жить. А знаешь, малыш, как я обалдела, когда узнала, что вы поладили между собой. Два ублюдка трахаются друг с другом и попивают коньячок. У вас идиллия, вот только мой брат уже три года гниет в гробу. Цинично, ты не находишь?
Артем молчал. Он больше не плакал, не вырывался из своих пут, а просто лежал и не сводил с Лизы наполненных ужасом и горечью глаз.
- Ну, вот, кое-что ты начинаешь понимать, - Лиза встала и прошла по комнате, аккуратно обходя кровавые лужи на полу.
- Тебя не было на похоронах. Ты затаился, переехал в другой район, перестал общаться с бывшими одноклассниками. Ты очень хотел, чтобы о тебе забыли.
- Мне было страшно… - прошептал Артем.
- Конечно, я понимаю, - ответила Лиза, - ты думал, что убежал от всех, кроме себя самого. Знаешь, малыш, жизнь – полное дерьмо, но доля справедливости в ней все же есть, и всегда настает день, когда приходится возвращать долги. Кстати, смотри, что у меня есть.
Лиза расстегнула рубашку, сняла ее и аккуратно повесила на спинку стула.
- Чтобы не забрызгать, - как бы между прочим пояснила она Артему, - так вот смотри.
На серебряной цепочке на шее девушки поблескивало лезвие.
- Это твое. Ты потерял его в кафе, помнишь?
Лиза расстегнула цепочку, и сняла опасный кулон.
- Ты даже не представляешь, как оно тебе сегодня пригодится, - Лиза снова подошла к кровати и села на Артема сверху.
Мальчик смотрел на нее широко распахнутыми глазами и слабо мотал головой.
- Не надо… - прошептали бледные пересохшие губы, - пожалуйста, не делай этого…
- Почему же? – на лице девушки сияла ласковая улыбка, в глазах не было и намека на жестокость. Свет фонарей с улицы отливал золотом на ее темных прямых волосах. Она была почти прекрасна.
- Мы оба нашли то, что искали, - сказала она, наклонилась вперед и нежно поцеловала Артема в губы, - не плачь, ты наконец-то очистишься. Мы же две половины одного целого, подумай сам. Доктор был тебе совсем неподходящей парой. Идеальная пара – не врач и пациент. Идеальная пара – это охотник и жертва. Так что, расслабься и получай удовольствие.



- Мам, я дома!
Лиза поставила на пол в прихожей пакеты с едой, разулась и прошла на кухню.
- Хорошо, мы как раз ужинать собираемся.
Усталая женщина в халате, переворачивала на сковороде вкусно шипящую золотистую картошку.
- А Борис где?
- Моется. Только пришел с работы. Мрачный такой.
Грузный мужчина в расстегнутой голубой рубахе с погонами вошел на кухню и уселся за стол.
- Лен, выпить есть? Сегодня такого насмотрелся, аж трясет.
- Что случилось? – спросила Лиза, наблюдая, как мужчина наливает водку в граненый стакан.
- Да… На мокруху ездили. Местный патологоанатом, гребаный извращенец… Притащил к себе в дом молодого парнишку, напоил и искромсал в хлам. И сам себе глотку перерезал. Тела пролежали в квартире все выходные, а жара то какая стоит. Представляешь, как все это выглядело, да?
- Нда… представляю, - вздохнула Лиза.
- Сколько ж уродов на земле, - Борис осушил стакан, даже не поморщившись, и хрустнул соленым огурцом, - Но такой, сука, педант! В комнате кровавая каша, зато вся посуда перемыта, все убрано и вычищено, как в операционной. Хирург, мать его…
Борис налил новую порцию и выпил, уже не закусывая.
- Чертова работа. Пора идти на пенсию.


Девочка сидела в комнате без света и нежно гладила  сытого, довольного ручного монстра у себя на коленях. Существо лежало, свернувшись тугим клубочком, и тихонько урчало, засыпая.