Звезда вечерняя
ЗВЕЗДА ВЕЧЕРНЯЯ
Увидев Владимира, фельдшер полевого госпиталя вытаращил глаза, и на его физиономии застыла нелепая улыбка.
Владимир мрачно сверлил глазами фельдшера:
— Так вы что, и похоронку на меня отослали?
Тот еле заметно кивнул и втянул голову в плечи.
— Ты не кивай, а говори, — злобно просипел Владимир, держась слабой рукой за притолоку, — отослали или нет?
— Отослали.
Все поплыло перед глазами Владимира. Он прислонился к стенке и соскользнул на пол.
Очнулся Владимир только к вечеру. Склонившаяся над ним сестра вводила ему под кожу какую-то жидкость.
Владимир с укоризной глянул на сестру.
— Что ж это вы придумали — живого человека в морг определять?
— Так то кома, хлопчик, — медсестра ловко выдернула иглу.
— Что, кома? — переспросил Владимир.
— Такой случай, когда дыхания и пульса нет.
— Когда дыхания и пульса нет, тогда и человека нет, — недовольно пробурчал Владимир, с трудом перевалился на бок и закрыл глаза.
* * *
На девятый день Владимир сидел напротив госпитального врача и, с жаром прижимая к груди руки, говорил:
— Товарищ старший лейтенант, ну дайте мне любую бумажку. Бригаду мне свою догонять надо.
— Тоже мне, герой выискался. Чего тебе тут не сидится?
— Да геройства здесь никакого нет, товарищ старший лейтенант, просто место у меня в бригаде родное, насиженное. Состав-то у меня инженерно-технический, а до этого я почти год в пехоте оттарабанил.
— А-а, — понимающе протянул врач, — так вот ты о чем.
— Ну да, — еще больше оживился Владимир. — Я места своего в два счета лишиться могу. А куда на пополнение отправят? Не дай бог, в какую-нибудь пулеметную роту упекут. Там мне мало не покажется.
— Ты пойми, голова, никакой бумаги я дать тебе сейчас не могу. Весь госпиталь тю-тю, — врач описал рукой немыслимую траекторию. — Только мы тут вместе с Катериной с инвалидской командой застряли. Не горюй. Не сегодня-завтра нас отсюда заберут и...
— Товарищ старший лейтенант, в моем дивизионе меня каждый сверчок знает...
— Ну, куда ж ты, парень, пойдешь? На деревню к дедушке? До фронта — без малого сто километров.
— Степан Филимонович...
— Ты что, Владимир, под трибунал подвести меня хочешь? Все по закону делать надо. Команду в госпитале сформируют и пошлют всех, куда следует, — стараясь не смотреть Владимиру в глаза, офицер нервно забарабанил пальцами по столу.
— Степан Филимонович, мы ж ведь уральские, считай, земляки...
Врач вскинул голову и сердито посмотрел на Владимира:
— Ты, Владимир, из-за своей дурной башки горюшка-то еще хлебнешь. В общем так. Рядовой Смирнов!
— Гвардии рядовой, товарищ старший лейтенант!
— Гвардии рядовой Смирнов! Нарушать законы я не буду и вам не советую. Идите!
— Есть, — Владимир поднялся и поплелся в свою палату.
* * *
Вечером Владимир, прижимая к себе медсестру, горячо шептал ей на ухо:
— Ты пойми, Катюша, только одна ты помочь мне можешь, — он щекой коснулся ее виска. Легкий пушок девичьих волос сладким облаком окутал Владимира. Его сердце забилось чаще.
— Володенька, — девушка теснее к нему прижалась, — не уходи, подожди еще чуть-чуть. — Она подняла влажные от слез глаза и с мольбой посмотрела на Владимира. — Еще капельку.
Владимир, отгоняя пьянящий дурман, тряхнул головой.
— Катюша, ну куда я без бумажки пойду. Мне ведь документ нужен. А ключ у Филимоныча в столе, во втором ящике.
— Ты все о своем, — Катя обиженно отстранилась.
- Ну, открою я сейф, а он войдет...
— А ты тогда скажешь, что спирт тебе для укольчиков понадобился. Филимоныч же в сейфе его хранит. Штампик там же, слева в углу.
— Ой, Володя, не на хорошее дело ты меня толкаешь.
— Не на хорошее? А как живого человека в покойники записывать, это хорошее дело? Документы мои черт знает куда отослали, отцу — похоронку, а мне талдычат, ничего мол, посиди тут недельку-другую, ошибочка вышла... Ничего себе ошибочка! — Спохватившись,
Владимир снова привлек к себе девушку и понизил голос. — Ты пойми, Катюша, ничего плохого я делать не хочу. Чего тут плохого, если мы напишем, что я — Смирнов Владимир Сергеевич.
Минут через десять Владимир прикладывал треугольный штамп к желтоватому листочку. Держа его в руках, Владимир не без удовлетворения бормотал:
«Настоящая дана гвардии рядовому Смирнову Владимиру Сергеевичу, 1923 года рождения, в том...», — Владимир вдруг нахмурился:
— Кать, а гимнастерку ты мне размера на два больше дала, хоть рукава засучивай. Принеси другую, а?
Девушка в ответ обвила руками молодого человека и тихо заплакала. Владимир, не рассчитывая на такой оборот дел, растерялся. На мгновение его охватила безотчетная тревога. Неколебимая уверенность в исходе задуманного стала быстро таять.
«Ну что, — подумал Владимир, — снять гимнастерку, снова напялить лазаретное белье и сидеть тут, бить баклуши? А бригада
уйдет, как пить дать уйдет. Нет, отступать глупо. Только сейчас!»
— А слезы-то лить зачем? Посмотри на небо, видишь? — Владимир осторожно погладил Катерину по щеке. — Я тебе о вечерней звезде рассказывал, нет? Слушай. Зимой сорок второго года к бабке моей приходит цыганка, холодная, голодная и просит: «Дай, бабуля, погреться». Ну, бабка ее впустила, дала питья горячего и две картофелины. Цыганка отогрелась и говорит: «Ничего у меня нет, бабуля, чтобы тебя отблагодарить, но скажу я тебе только: два внука у тебя есть, первый близко да далеко, второй далеко, да близко. О
первом я говорить ничего не буду. Сама скоро все узнаешь. А второму трудно будет. Смерть над ним, порой, вороном кружить будет, да не одолеет, вернется он с войны, потому как светит ему звезда вечерняя. Той звезде молиться он должен». Сказала это и исчезла. Через три недели после того пришла бабке похоронка на Алексея, старшего моего брата. Он под Свердловском в запасном полку служил. Под танк на учениях угодил... Вот так, Катюша. — Владимир замолчал и долго не отрываясь, смотрел в вечернее небо. — А теперь голову подними. Видишь звезду? Да не там, левее.
— Ой, Володенька, ничего не вижу, — Катя прижала к лицу мокрый от слез платок.
— А я вижу Катюша. Светит она мне, светит ровным, ласковым светом и путь мне освещает. Как только до части доберусь, сообщу. Да ладно тебе горевать, дай бог, еще свидимся. Он чмокнул девушку в щеку, проворно освободился от ее объятий, приоткрыл окно и
скрылся в ночной мгле.
* * *
План Владимира, как ему казалось, был надежен и прост. Надо было выбраться из этой тьмутаракани, найти какую-нибудь войсковую часть и разузнать о точном местонахождении бригады. По подсчетам Владимира на все про все должно было уйти от силы дня
два-три.
И в правду, поначалу дела складывались как нельзя лучше. Километрах в двадцати от госпиталя Владимира нагнала машина со связистами.
Перевалив через борт «студебеккера», Владимир почувствовал себя, наконец, в своей тарелке. Старший по званию, лейтенант, строго посмотрел на него:
— Как это тебя, братишка, здесь очутиться угораздило?
— Я, я по пути, — Владимир вдруг смешался. — Я часть свою ищу.
— Значит, часть свою ищешь? — лейтенант пристально стал разглядывать Владимира.
— Так точно, товарищ лейтенант! Четвертую гвардейскую тяжелую минометную бригаду...
— Четвертую бригаду? — в разговор вмешался сидевший подле лейтенанта старшина. — Так мы же там третьего дня были. Ты, случаем, Воронцова Степана не знаешь?
Владимир вскочил:
— Степу? Так он же комсорг дивизиона. Зуб у него еще передний выщерблен, он...
«Студебеккер» подпрыгнул на колдобине, Владимир не удержался на ногах и полетел на дно грузовика.
На развилке дорог автомобиль притормозил.
— Тебе, братишка, в сторону Бешенковичей. Это еще километров тридцать верных. Да смотри, — перевалившись через борт грузовика, крикнул вдогонку лейтенант, — по самой дороге не иди. Иди вдоль, перелесками...
Утреннее июльское солнце золотило стволы сосен и приятно согревало спину. Пробудившийся мир ворвался в безмятежную душу Владимира шорохами леса, гомоном птиц, запахами трав и цветов и покосившийся столб с табличкой «Achtung, partisanen!» бессмысленно чернеющей готическим шрифтом, казался атрибутом нереального, выдуманного мира.
Внезапно лесную тишину рассек гул моторов. Владимир поднял голову. Почти над самыми верхушками деревьев пронеслось звено бомбардировщиков с красными звездами.
«Наши, — улыбнувшись, подумал Владимир, и его мысли вернулись в привычное русло. — Лучше, конечно, поспеть к ужину. Приду и строго так скажу: «Это почему вы мне каши не поло-
жили?» А еще лучше подползти к палатке и не своим голосом завыть: «Нечипоренко, раб божий, почто ж ты Владимиру махорки-то жалел, почто...»
— Стой! Руки вверх! — словно из-под земли перед Владимиром предстали три автоматчика в ладных гимнастерках с синими петлицами войск НКВД.
— Ребята, чего уж сразу вверх, я...
— А того, — рослый сержант ткнул Владимира стволом автомата в грудь, — ты руки-то не опускай, — он похлопал Владимира по карманам. — Оружие есть?
— Нет.
— По уставу отвечай: «Никак нет, товарищ сержант».
— Никак нет, товарищ сержант, — ответил Владимир, сообразив, что здесь с ним шутить никто не собирается.
— Документы?
— Тут, в левом кармане.
Сержант извлек желтый листок и быстро пробежал
его глазами:
— Больше ничего?
— Ничего.
Увесистый кулак обрушился на голову Владимира.
Едва устояв на ногах, Владимир с немым изумлением уставился на сержанта. Тот снова загундосил:
— А это для тугодумов. Как положено, отвечать надо, ясно?
— Так точно, товарищ сержант, ясно.
— То-то, — сержант с ухмылкой посмотрел на Владимира. — Значит, дезертируем помаленьку?
— Никак нет, товарищ сержант.
— Молчи, с тобой все ясно. Ремень-то сними. Ну, чего как пень стоишь? Ремень, говорю, снимай.
Владимир расстегнул ремень и протянул его конвоиру.
* * *
В низенькой избенке с закопченными окнами за ободранным столом сидел белобрысый молодой лейтенантик и сосредоточенно выводил на листе бумаги замысловатые кривые. Множась, кривые складывались в загадочные фигуры, затем по мановению руки художника фигуры исчезали, разламываясь на черные квадраты и прямоугольники. Несмотря на летний день, над столом висела зажженная от автомобильного аккумулятора лампочка, уродуя тусклым светом пределы убогой избенки.
— Так говоришь, Петрович, дезертира привели? — не поднимая головы, лейтенантик задумчиво продолжал чертить таинственные знаки.
При звуке этого голоса Владимир с тоской поглядел на конвоиров и, набрав побольше воздуха, выпалил:
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант!
Офицер поднял голову и устремил на Владимира взгляд полный праведной ненависти.
— Помолчи, голубчик. Петрович, документы при нем какие нашли?
Сержант положил на стол злополучный листок. Белобрысый склонился над ним и пожевал губами:
— Треугольный штамп вместо гербовой печати. А где воинский билет, где мобпредписание?
— Товарищ лейтенант, весь госпиталь перевели. Остались только...
— Пойми, голубчик, — перебил его лейтенант, — чем меньше ты будешь врать, тем больше у тебя шансов остаться целым.
— Товарищ лейтенант, ну сами посудите. Если б я был дезертиром, какой смысл мне к фронту идти? Я б обратно драпал, — Владимир, ища поддержки, остановил свой взгляд на солдате со шрамом на щеке стоящем у двери. Владимиру показалось, что этот солдат питает к нему симпатию.
Лейтенант встал и принялся расхаживать по избе.
— Знаешь, голубчик, сколько я умников речистых видел? Гимнастерка одна твоя чего стоит — цирк. А этот фиговый листочек? Я тоже могу сказать что я — Папа римский, да кто ж этому поверит? — он резко остановился, глаза его сузились в две маленькие щелочки. — Петрович, объясни подследственному всю тяжесть его положения. Да только не здесь, выведите его отсюда.
Через пару минут Владимира снова ввели в избу. Разъяснительная работа Петровича была зафиксирована на лице Владимира в виде основательно разбитой нижней губы. Лейтенант указал Владимиру на табурет, дал карандаш и листок бумаги.
— На, пиши. Сегодня двадцатое июля одна тысяча... Да не смотри на меня дурнем, под диктовку мою пиши: сегодня двадцатое июля одна тысяча девятьсот сорок четвертого года. Написал? Так. Теперь напиши тоже самое, только с левым наклоном.
— Попробую, товарищ лейтенант. Только вряд ли у меня получится с наклоном.
— А ты не тушуйся, — притворно ласково пропел белобрысый, — может, что и получится.
Владимир понял к чему эти упражнения по чистописанию. Он встал.
— Товарищ лейтенант, виноват... Я, я сам себе эту бумагу написал.
На физиономии лейтенанта засияла снисходительная улыбка:
— Вот видишь, уже лучше, уже теплее. Значит, и должностную подпись подделал. Так?
— Никак нет, товарищ лейтенант. Подпись ставила медсестра, Варова Екатерина.
— Так, значит, сообщники имеются.
— Никак нет, товарищ лейтенант.
— Помолчи, голубчик. До тебя здесь один ну так хотел быть похожим на дезертира, а на поверку оказался полицаем. Два дня юлил и все напрасно. Разъяснили мы его. Говори все, как есть, кто ты, откуда, куда шел.
Владимир собрался с мыслями и принялся излагать свою историю. Слушая, лейтенант вдруг стал подмигивать и, покачиваясь на табуретке, с издевкой повторять за Владимиром:
— Кома..., морг..., похоронка...
Владимир побледнел и почувствовал, как по спине поползли капельки холодного пота.
Белобрысый запрокинул голову и по-мальчишески засмеялся.
— Ну, комик, ну артист! — и вдруг, побелев от ярости, наклонился к самому лицу Владимира. — Даю тебе сроку до завтрашнего утра, вспомнить все как есть, хорошенько вспомнить! - и, обратившись к конвоирам, бросил. — Уведите этого артиста.
* * *
Владимира отвели на другой конец деревни и посадили в глубокую яму. На дне валялась груда разбитых черепков, ошметки луковой шелухи да полусгнивший ящик.
«Немного же они здесь потрудились», — подумал Владимир об «энкавэдешниках», догадавшись, что совсем недавно на месте ямы был деревенский погреб, у которого фугасом сорвало крышу и завалило вход.
Вскоре в яму спустили кусок хлеба и кружку воды. Хлеб был сырой, недопеченный, но Владимир мигом его съел, примостился на ящик и, глотая из кружки тепловатую воду, стал собираться с мыслями:
«Если они мне пожрать дали, значит, в расход пускать не собираются. Да и никаких прав на это у них нет, чтобы без суда и
следствия в расход пускать меня, красноармейца, — Владимир вспомнил чувство тревоги, охватившей его перед уходом из госпиталя. — Ну, надо же было мне на этих мордоворотов наткнуться! У них одно: «Руки вверх!», а кто ты им наплевать. Да, дело мое штрафбатом пахнет. Пока там разберутся, сколько
воды утечет!»
Незаметно день склонился к вечеру. Высокие легкие облачка вспыхнули розовыми дымками и, темнея, исчезли. Наступила ночь, и с ней к Владимиру пришел глубокий, чуждый тревог и волнений сон.
Проснулся Владимир под утро от холода. Пытаясь согреться, он охватил себя руками и принялся ходить из угла в угол ямы. Так он «намотал» не один километр и стал опасаться, что о его существовании могут долго не вспомнить, как вдруг в яму спустили лестницу. Склонившийся над краем охранник, крикнул:
— Ну, что, выспался? Вылезай!
В избе за столом сидели двое: белобрысый и немолодой майор в очках. Майор, сверкнув стеклами очков, поднял голову и внимательно посмотрел на Владимира.
— Фамилия, имя, отчество, звание, часть?
Живо отвечая на вопросы, Владимир почувствовал, что перед ним именно тот человек, который быстро во всем разберется и поможет ему, Владимиру, выбраться из этой дурацкой истории.
— Родители живы?
— Отец жив, товарищ майор. Мать в тридцать девятом от туберкулеза...
— Отец на фронте?
На какое-то мгновение Владимир замялся, но тут же открыто посмотрел на майора.
— Никак нет, товарищ майор, осужден по 58-й.
— За что?
— Ошибочно, товарищ майор.
— Ошибочно у нас никого не осуждают, — вставил белобрысый. — Значит, было за что.
— Не перебивайте, лейтенант, — майор посмотрел на Владимира. — Продолжайте.
— Статью ему переменили. Бабка в Москву к Калинину ездила. Осудили за халатность, а срок вдвое скостили.
— Ну, а здесь как оказались?
Владимир тяжело вздохнул:
— В общем, нештатная у меня история, товарищ майор. Десять дней назад...
Владимир говорил неторопливо, подыскивая подходящие слова, стараясь ничего не упустить. Те подробности, которые еще вчера казались ему малозначимыми, обрели с появлением майора совершенно иной смысл, и, внимательно наблюдая за сосредоточенным взглядом офицера, Владимир чувствовал, как его собственный голос звучит все спокойнее, все увереннее, вопреки ядовитым ухмылкам белобрысого.
- Вот такая у меня история, товарищ майор, — закончил свой рассказ Владимир, с надеждой вглядываясь в непроницаемое лицо майора.
Майор, постукивая карандашом по столу, довольно долго молчал, а потом повернулся к лейтенанту:
— Федоров, а зачем вы бойца в яме держите?
— Так он же, товарищ майор, толком сказать ничего не может, — скороговоркой затараторил лейтенант. — История эта с моргом, ну, просто несусветица какая- то! Вот скажите, подследственный, а номер «студебеккера» вы случаем не запомнили? — слово «случаем»
лейтенант произнес вкрадчиво, одаряя Владимира медовым взглядом. — Федот, да не тот, товарищ майор, — закончил белобрысый.
Майор встал, прошел по избе, остановился и посмотрел себе под ноги.
— Вы бы тоже, Федоров, номер не запомнили. Во всем еще разобраться надо. Отведите бойца на кухню, а в яме больше не держите. Он вам не медведь.
* * *
Овин, куда перевели Владимира, показался после ямы дворцом. Владимир блаженно вытянулся на копне соломы и уставился в потолок. Теперь он был совершенно уверен, что сидеть ему здесь осталось недолго. Пусть там они перестраховываются, пусть проверяют, пусть запрашивают кого надо. Скоро все образуется, и причина тому — майор, он голова, он все на свои места расставит. Но прошел день, за ним другой. Только на третий день к полудню, дверь заскрипела, и сноп света озарил пыльный воздух овина. Владимир мигом вскочил.
— Выходи, — угрюмо бросил охранник.
Снова изба, снова ободранный стол с нелепо горящей над ним лампочкой. Снова на Владимира изучающе смотрит майор, только глаза смотрят по-другому. В них холод и безразличие.
— На первом допросе я почему-то вам поверил, хотя и трудно было поверить в вашу историю. Мне казалось, что вы тот, за кого себя выдаете. Но работа у нас такая во всем сомневаться. Этот метод не
подвел и в этот раз. Посылая запрос в бригаду, я не сомневался, что рядовой Владимир лицо вполне реальное. Меня интересовало другое. Меня интересовали обстоятельства вашего ранения. Но события последних суток все перевернули. Вы ранее говорили, что свидетельство о смерти Владимира отправили из госпиталя в бригаду?
— Так точно!
— Я утверждаю, что свидетельство так и не дошло до части. Сожженный автомобиль с почтой найден вчера в десяти километрах отсюда вместе с телами водителя и офицера связи. Для вашей диверсионной группы наткнуться на этот автомобиль было большой удачей.
Владимиру показалось, что он ослышался. Ноги стали чугунными, пол заходил ходуном.
Майор продолжал:
— Еще в середине июня нам стало известно о предстоящей заброске немецких диверсионных групп в этот район. В одной из перехваченных радиограмм немалый интерес был проявлен к Четвертой бригаде, в которой, по вашим словам, вы проходили воинскую службу. Вот, полюбуйтесь, — майор протянул Владимиру офицерское удостоверение. — Поспелов Виктор Афанасьевич,
гвардии младший лейтенант. Вы себя не узнаете?
Владимир облизал сухие губы:
— Товарищ майор, сходство большое, но это, это не моя фотография.
— Что ж, другого ответа я услышать от вас и не рассчитывал. Это удостоверение мы обнаружили в тайнике на болоте вместе с рацией, взрывчаткой и фотоаппаратом. К сожалению, тайник и сожженный автомобиль мы обнаружили только вчера.
Владимир, не веря своим ушам, лихорадочно пытался осмыслить услышанное. Зацепки, позволяющей опрокинуть сконструированную майором систему доказательств, не было.
— Вы скажете: сходство на фото — совпадение. Я до последнего времени это допускал. Последние сомнения рассеял случайный свидетель. Вас опознал деревенский мальчик. Он видел, как вы оборудовали тайник. Лица вашего напарника он не разглядел.
Тут Владимира осенило, его сердце заколотилось с бешеной силой. Он почти закричал:
— Товарищ майор, а моя справка из госпиталя? Откуда я мог знать заранее, что мне попадется машина с почтой?
— Я ожидал, что вы зададите такой вопрос. Это же ваша последняя надежда, — лицо майора оставалось бесстрастным. — Мы обнаружили и второй ваш тайник. Среди прочего там была солидная стопка чистых бланков с печатями различных учреждений и организаций, в том числе и бланки двух госпиталей. Выдавая себя за находящегося в госпитале Владимира, вы страховали себя практически от всех неприятностей — в случае возможного задержания любой запрос в бригаду подтвердился бы. И, наконец..., — майор зашелестел бумагами и поправил очки. — Я позволю себе зачитать вам часть ответа на наш запрос «....Относительно факта гибели гвардии рядового Смирнова В.С. сообщаем, что факт его смерти подтвержден сержантом паркового дивизиона бригады Никифоровым Н.А., находившимся в период с 8 по 13.07 с.г. в том же госпитале». А вот этого предугадать вы уже никак не могли! Это решающий пункт обвинения. Тут не поможет ни ваша природная находчивость, ни ваш талант перевоплощения, ни этот очень тонко разыгранный маскарад с вашей амуницией. Факт смерти рядового Смирнова подтвержден его же товарищем. Вы пытались оболгать светлое имя воина, павшего смертью храбрых.
Майор встал, и, заложив руки за спину, вновь стал мерить шагами избу. В наступившей тишине было слышно поскрипывание рассохшихся половиц.
- Федоров!
- Слушаю, товарищ майор! — вытянулся белобрысый.
— Сегодня выполните все бумажные формальности, а завтра... — майор чуть помедлил.
— Все ясно, товарищ майор, — ответил лейтенант. — Его куда, в сарай или в яму?
— Увести...
Владимир тяжело повернулся на ватных ногах и двинулся к выходу. Его колотил озноб. Зловещая суть происходящего, казавшегося ему до сих пор лишь кошмарным сном, предстала перед ним безжалостной явью. Он понял, уже ничто не в силах его спасти. И только на пороге, словно молния вдруг озарила его сознание. Он резко обернулся, выпрямился и, бросился к майору, протягивая растопыренные пятерни:
— Товарищ майор, а пальцы? Я же сдавал отпечатки пальцев!
Я очень прошу, — он упал на колени. — Снимите, проверьте отпечатки пальцев на рации, на фотоаппарате, взрывчатке, со всего, что вы нашли в тайнике...
— Не пытайтесь затягивать время. Это вас не спасет, — голос майора казался глухим и далеким. — Слишком много совпадений. Солдат не должен молить о помощи. Солдат должен быть верен единожды данной присяге.
У ямы конвоиры долго и ожесточенно били Владимира. Он не уворачивался от ударов, не закрывал лица руками. Он не чувствовал боли. Он видел лишь лицо майора в кровавом блеске электрической лампочки, слышал его сухой голос и слово «завтра» стократно отпечатывалось в мозгу Владимира.
* * *
Владимир не знал, сколько он пролежал в яме. Час, два? Солнце стояло еще высоко, значит прошло не так много времени. Времени? Для него теперь время не имело никакого значения. Оно остановилось. Его не стало. Мир исчез, превратившись в ненавистную яму с ноздреватыми боками и кучей разбитых черепков. «Завтра» жирной чертой перечеркнет настоящее, и его, гвардии рядового Смирнова, больше не будет. Колючий ком подкатил к горлу, перед глазами поплыли коричневые круги. Приступ рвоты стал раздирать на части измученное тело. Казалось, душа пыталась покинуть обреченную плоть. Через несколько минут только зубы выстукивали мелкую дрожь да подергивались кончики пальцев.
Мозг, подчиненный инстинктам бытия, снова отдавал нужные приказы. Жизнь пока еще продолжалась.
Владимир вспомнил о цыганке.
«Колдунья, старая ведьма, брата погубила и меня туда же хочешь отправить? А звезда, — с тоской подумал он, — моя звезда? Неужели конец?»
Владимир обхватил голову руками, и вдруг его взгляд упал на валявшиеся под ногами черепки. Он наклонился к земле, дрожащими
руками поднял осколок. Острые его края обожгли пальцы холодом. Владимир подошел к стенке и поскреб ее черепком. Сухие комочки земли посыпались к ногам.
«За полчаса, — размышлял Владимир, — можно сделать небольшое углубление в стенке и, упершись в него ногой, выползти на край ямы, а дальше... Дальше остается уповать на ночную тьму и мою звезду. А пока надо лечь и набраться сил».
— Эй, браток, — крикнул Владимир, задрав голову.
В яму заглянул знакомый солдат со шрамом на щеке.
«Хоть здесь повезло, — подумал Владимир, — убежать от него будет проще».
— Служба, водицы не принесешь?
Вместе с кружкой воды солдат, порывшись в карманах, протянул Владимиру сухарь. Немало удивившись, Владимир кивком поблагодарил солдата и бережно засунул сухарь за пазуху. Владимир лег на землю и закрыл глаза.
«Тоже мне, умники, и этот профессор очкастый. Невиновного человека к стенке поставить. Нет, надо делать уступ, земля не такая и твердая, — Владимир погладил ладонью острые края черепка. — А до леса метров сто, а может и того меньше. Этот — свой, — подумал Владимир об охраннике, — он стрелять не будет. Уйду, пить дать уйду».
— Вылезай! — незнакомый рябой сержант спускал в яму лестницу.
Владимир растеряно уставился на сержанта.
— Как, — прошептал Владимир, — майор же завтра сказал.
— Мне до майора, как до фельдмаршала Кутузова. Мне приказы отдает лейтенант. Сказано — сегодня, значит — сегодня.
Не видя ничего перед собой, спотыкаясь на дрожащих ногах, Владимир брел по извилистой тропке. За спиной слышалось тяжелое дыхание пожилого охранника, за ним, позвякивая лопатой, шел рябой. Шаги конвоиров то сливались в один шаг, то бухали вразнобой, гулко отдаваясь в голове Владимира.
«Боже, великий Боже. За что? Чем я перед тобой провинился? Нет, ты не дашь мне сгинуть, ты поможешь мне. Сотвори чудо! Спаси и помилуй!».
— Шире шаг, — подгонял рябой.
«Нет. Сейчас меня расстрелять они не имеют права. Без офицера сделать это они никак не могут. Да и по уставу расстрелять может только отделение. Это ж не лагерь какой-нибудь, а воинская часть».
Владимир обернулся:
— Братцы, мне о расстреле приказа никто не зачитывал. Сейчас на это прав никаких нету. Майор же сказал...
— Шире шаг, — буркнул рябой.
«Боже, праведный Боже, неужели дашь свершиться суду неправому? Помоги, спаси и помилуй!»
— Братцы, — Владимир снова обернулся, — махорочкой не угостите?
Солдат со шрамом полез было в карман, но тут вмешался рябой:
— Михалыч, некогда нам тут рассусоливать, — он потыкал в землю лопатой. — Здесь. Тут грунт полегче будет, — он протянул Владимиру лопату. — Задание объяснять надо?
На мгновение Владимир недоуменно застыл, и вдруг неведомая сила всколыхнула все его существо. Сжав кулаки, он в упор смотрел на сержанта.
— Сам копай, не переломишься. Ну, чего уставился? Сразу видно, по тылам ошивался. С такой гладкой рожей на фронте солдата не сыскать. Ты в окопе в воде не сидел, в рост на пулемет немецкий не ходил, ты — крыса тыловая. Вот ты кто!
Рябой вскинул автомат:
— Копай, сука, или застрелю как собаку!
Владимир улыбнулся.
— Ты смотри, в штаны не наложи. Все по уставу исполнять надо.
Рябой растерянно обернулся к напарнику.
— Михалыч, неужто мы с тобой не заставим...
— Не мучь ты человека, — Михалыч взялся за лопату. — Я за него все сделаю.
— Ну, уж нет, мы заставим эту гниду сделать положенное. Ты тут погоди, я мигом обернусь, — рябой повернулся и, хрустя сучьями, исчез в березняке.
Михалыч достал из кармана папироску и протянул Владимиру.
— Покури, хлопец.
Владимир сел на землю, закурил и блаженно затянулся.
— Папаша, а мой батя получит похоронку не от вас, он из бригады ее получит. Все чин-чинарем будет: «Ваш сын геройски погиб при исполнении воинского долга». Да дело уже не в том, — Владимир уставился в высокое небо.
Близился вечер. С болот потянуло сыростью. Легкий ветерок тронул жиденькую листву березок, серебром пробегая по ивняку. Очнувшиеся от дневной жары жабы завибрировали своими лужеными глотками. Жизнь подходила к концу.
Послышался хруст ветвей, и показалось потное лицо рябого. Следом за ним поспешали еще двое. Владимиру почудилось отдаленное урчание автомобиля. Вдали, в облаках пыли, показался автомобиль. Подскакивая по ухабистой дороге, он быстро приближался к деревне.
Владимир аккуратно загасил окурок, поднял с земли камень и встал, широко расставив ноги.
Рябой с ненавистью посмотрел на Владимира:
— Сейчас же бери лопату и делай, что тебе говорят.
— Сами копайте, вам не привыкать, похоронная команда, — спокойно ответил Владимир.
— Так я ж тебя, тварь, голыми руками задушу! — рябой бросился на Владимира.
Споткнувшись о кочку, рябой клюнул носом. Владимир взмахнул рукой, и камень со скрежетом обрушился на каску рябого. Тот с глухим стоном рухнул наземь. Оцепеневшие на мгновение энкавэдешники бросились на Владимира. После недолгой борьбы Владимир был сбит с ног.
— Дайте, — хрипел поднявшийся с земли рябой, — дайте я добью эту гадину!
Он схватил автомат за ствол, занес его над головой Владимира. Внезапно Михалыч, резко толкнул рябого. Приклад прошел всего в нескольких сантиметрах от головы Владимира.
— Ты что? — налитые кровью глаза рябого злобно уставились на Михалыча.
— Отставить, — послышался властный голос.
На поляне появился майор.
— Сержант, что здесь происходит? — майор наклонился над Владимиром. — Живой?
— Да куда ж ему деться, товарищ майор, живой. А вот мне в санчасть надо. Эта сука…
— Фельдшера и носилки. Быстро! – скомандовал майор.
В распростертом на земле изуродованном, поседевшем человеке, офицер с трудом узнавал светловолосого паренька, молившего утром о пощаде. Печальная улыбка застыла на его окровавленных губах.
На темнеющем небосклоне крошечным зернышком мерцала далекая звезда.
* * *
К вечеру следующего дня дверь лазарета открылась, на пороге появился майор. Он с сомнением посмотрел на Владимира.
— Сидеть можете?
Владимир пожал плечами и что-то прошепелявил разбитым ртом.
— Это хорошо, — задумчиво ответил офицер и вдруг громко скомандовал. — Встать, напра-во!
Превозмогая боль, Владимир поднялся.
— Голову подними! Кто перед тобой стоит?
Напротив Владимира стоял его взводный, лейтенант Авдеев.
— Володя, — растерянно пробормотал лейтенант и бросился к Владимиру.
Содрогаясь от рыданий, Владимир рухнул на койку.
— Воды, товарищ майор, — поддерживая Владимира, Авдеев суетливо шарил взглядом по лазарету.
— Какой воды? — перебил его офицер. — Солдаты воду не пьют. Сержант, принесите три кружки и фляжку!
Петрович исчез за дверью. Майор повернулся к Владимиру.
— Ваша авантюра едва не стоила вам жизни. Однако вас спас случай. Вскоре после вашего последнего допроса, мне сообщили, что у тайника на болоте был убит диверсант. Он попал в нашу засаду. Я сразу же выехал на место и в убитом опознал лжелейтенанта
Поспелова. Я тут же помчался обратно. Застал вас на краю деревни в весьма плачевном положении. — Майор сел на скамью, снял фуражку, положил на колени папку с документами и, перебирая листочки, продолжал. - Федоров устроил эту дикую инсценировку с расстрелом в надежде выбить из вас показания. Вот, нашел! — Майор извлек из папки злополучную «справку». — Это подлог. — Офицер сложил желтый листок и разорвал его на мелкие клочки. — Это пока все, что я могу для вас сделать. Ну, а рапорт, — майор повернулся к Авдееву и со значением на него посмотрел, — рапорт о самовольном уходе из госпиталя, еще придет в вашу бригаду. Ну, не будем о грустном. Сержант! Вас только за смертью посылать. Где обещанное?
Через полминуты появилась фляжка со спиртом и три кружки.
Майор встал:
— За победу!
* * *
Майор оказался прав. Через неделю в штаб бригады пришла «телега» из госпиталя. Но особенного хода делу не дали, Владимир отделался строгим выговором «без занесения» по комсомольской линии.
Еще через неделю гвардии рядового Смирнова Владимира Сергеевича представили к медали «За боевые заслуги».