Привязанность.
Имеется не нормативная лексика и вообще полный бред.
Кирилл Павлович Ночь с 23 на 24.01.2008
Человек лежит, свернувшись клубком. Его голое тело покрыто слизью, источающее едкий запах и пары фиолетового цвета бьют в нос прохожих. Аммиак. Человек не грудной ребенок, а взрослый ребенок лет тридцати. Клубок тела превращается в эмбрион зародыша. Глаза открываются. Слизь проходится по ресницам, слепляя их, и подает наземь, где и остается до скончания времен. Но это узнают не все, а только прошедшие пророждение, через пробуждение истоков бытия. Глаза. Глаза слепит свет фонарей склоняющие свои головы просто так, не в знак какого-нибудь уважения или что бы осветить его путь, а так из-за любопытства. По его ушам проходятся звуки тысяч лет прошлых пробуждений, и шаги проходящих сейчас людей. Звук приникает вглубь черепной коробки, рвется, наружу ища в ней трещины. От чего руки его прижимаются к ушам пытаясь закрыть дверь, распахнутую не по его желанию, а по чьей-то небрежности или просто ради, самодовольствия. Ноги тянутся вглубь самопознания, прижавшись коленками к голове, но, ни чего не получается. Зубы за закрытым ртом создают металлический скрежет, пытаясь сыграть сороковую симфонию Моцарта. НЕ получается. Ни у кого, ни чего не получается. И в результате не разборчивого гамма всех составляющих рождается нечто. Ноги скручиваются, вперед выпрямляясь в струну. Руки начинают колотить по земле родившей его только что. Рот открывается и из него вырывается первое слово: «****ь» (а не мама как вы все подумали). Люди продолжают ходить, ничего не замечая да же у себя на основании носа, что уж говорить о сверхновой звезде рожденной большим взрывом. Судорожная тряска рук прекращается, крик затихает и человек замирает в ожидании чуда. Ждет…….
тишина топота идущих людей. Ни чего. Решив бросить валяния дурака, он встает. Пуповина, выходящая из живота, натягивается. Он решает потянуть за неё. Попусту, на том конце глухо. Толпа идущих людей проносится мимо и один из них разрезает пуповину, как раз в тот момент, когда он надумал идти по ней. Тот конец тает в не бытие, а этот еще долго будет мозолить глаза, напоминая о, не сделанном. Не начиная да же думать об отчаянье, он начинает свой путь не замечая того хлама, которого накидали прохожие. Делает шаг. Нога не подается. Толстые корни, выходящие из ног, вросли в землю, где некогда упала слизь. Начиная психовать, он пытается отодрать корни от ног, но кожа грубая не подается злобным натискам рук. Тогда он начинает подбирать все то, что набросали до него и во время него и применяет для удаления ненавистной коры древесного дерева. Через некоторое время ему попадается топор, которым он, наконец, освобождает свои ноги от бренной тяжести оков. Времени прошло значительное количество, о чем свидетельствует легкая щетина на подбородке. Но освобождение было до того сладостное что он не заметил этого а так же он не заметил рубцы оставленные от топора, которые очень скоро заживут хотя след останется в нутрии и будет напоминать о себе и о глупости совершенной много лет назад. Напоминать будет, терзая внутренности тонкой щемящей болью, как иголка, идущая по шероховатой поверхности. Сделав несколько шагов в пустоту, он замечает на себе тонкую едва уловимую нить позолоченного цвета, идущая из груди. Нить не к чему не привязана она свободно свисает в низ, и размер её мал, так, что без труда можно найти окончание. Он так увлекся шагами, что даже не заметил её и то как её порвали идущие мимо. Он остановился, решил вернуться назад, но темнота поглотила прошлое, освещая кромешное будущее. Дернув за нить, он почувствовал печаль, и глаза наполнились соленым морем не желающим выходить, наружу выпуская лишь не значительные, для своего размера, капли. Оно всегда преследует его. Ему надоедает это чувство, вызванное нитью, и он решает избавиться от первоисточника путем его отрывания, отрезания от груди, сжигания. Осознав, что это бесполезно, что это приносит только страдания. Он принимает решение отыскать припавшую часть и привязать их друг к другу. Осмотрев себя целиком, насколько это возможно, в поисках неизвестных частиц, не найденных заранее, он ничего не нашел кроме как нити из груди, призрачных отголосков пуповины и отростка чуть ниже той самой пуповины. С этим набором он отправился в свои поиски.
Он шел в толпе людей бредущих в неизвестность. Все они были одинаково разные. Черные костюмы. Короткие стрижки. Цветные рубахи. Длинные волосы. Юбки. Штаны. Голоса. Колготки. Пирсинги. Разнообразие оттенков волос. Разные формы рук, ног, волос, голов. И т.д. и т.п. Один он, шел ничтожно голый окутанный лишь в слизь. Он шел и искал, но не находил. Видя их разнообразие, он примкнул к ним, одев то, что на его взгляд, лучше его характеризовало. Одевшись, он забыл про нить, лишь только иногда она давала о себе знать, но он не понимал, что это, списывая на глупую душу, не принимая в расчет свою забывчивость. Но жажда поиска осталась.
Выйдя из пустотной толпы, он попал в город, наполненный разными красками одного оттенка серости. И он понял, что нашел, то чего ему не хватало. Блестящая серость наполняла его размеренную жизнь, и он привязался к городу. К его домам: маленьким хижинам покрытые черепицей и уютно замыкающие свои стены, к высоким колоннообразным возвышениям стремящихся к небу и сверкающих не зависимо от погоды. К его мостам: постоянно держащие два берега одной реки своими крепкими не рушимыми руками, или разводящие их, когда солнце скроется из виду, но все равно они продолжают держать два берега. К стенам, к красным площадям, к конусообразным пикам на которые можно забираться и лицезреть город во всей его красоте, к треугольным глыбам, ко львам и сфинксам, охраняющим территорию города.
Он начал жит в свое удовольствие. Привязался к работе, на которую устроился не за медлительно. Начал ходить по клубам, барам, ресторанам, кафетериям, казино и привязался к выпивки, музыке, сигаретам, кофею, играм. Так же он встречался со многими людьми, с некоторыми он связывался, но проходило некое время и приходилось отвязываться, да бы не надоедать, не мешать, не приставать, что, в общем-то, связано с не надоедать, не пугать, не мешать, не, не, не. Он приобрел квартиру, на которую пришлось потратить немало денег, времени и хлопот (ко всему этому он тоже привязывался). В квартиру он приобрел много разных вещей. Играл он, кстати, не, только, в казино, но и дома за компьютером, и очень, даже втянулся.
Пролетали дни, утекали годы. Привязанности росли и множились, а боль оставалась и напоминала о себе. Особенно по вечерам, когда он был один в своей любимой комнате. Боль скрежетала, выворачивая наизнанку его плоть и любимая комната, вызывала отвращение, наполняясь едким запахом аммиака напоминая о былом, чьи рубцы, залезли вглубь. Надоевши вести, жалкое существование он продолжил свой путь, начатый много лет назад. Покинул город.
Его путь пролег через горные вершины, низкие ущелья, и на нём он повстречал много чего, но как говорится: душа не лежала, сердце не билось, питух не кукарекал. На одном хребте, где зеленые луга простирали свои бескрайние просторы, он встретил женщину. И увидев, её он воскликнул в глазах: «Это то, что я искал». Женщина обрадовалась его приходу. Приготовила поесть: суп из морепродуктов, кашу из луговых трав, и компот, выдержанный в лучших традициях старого света. После еды его ждало следующее: ванна укрепляющее тело и баня расслабляющая душу. Оттуда он проследовал в шалаш, где лежало ложе из сосновых иголок и она, укрытая лишь пальмовыми листьями. Когда он улегся рядом, они совокупились в страсти ожидания многих лет разлуки. Жил он с ней долго и счастливо, но нить, забытая на груди не успокаивалась, давая о себе знать. И ему пришлось покинуть женщину, увидев которую, он когда-то сказал: «Это то, что я искал».
Идя своей не с кончаемой дорогой, он думал: «А что если боль в груди успокоится, когда я буду находиться вдали от людных мест и привяжу себя к себе?» Так он подумал и решил осуществить свою думу. Забрался на камень не значительной высоты, сел и приступил к привязыванию. У него это получилось, но вот только эта зловредная нить болела еще сильнее, набегая волнами на грудь и бросаясь шквальным ветром, терзала его. А еще кроме привязанности были и столкновения, о которых здесь не рассказывается из-за моей глупости. И вот эти самые столкновения происходили, происходят и будут происходить с нашим героем, ибо такова жизни.
Отчаявшись, на какое либо успокоение, он вскочил с камня и начал бежать без оглядки, по проселочной дороге, с первородным криком: «****ь». Бежал он долго. Дорога его петляла, путь расходился с траекторией и силам пришел конец в то время когда он остановился, чтобы отдышаться и набраться сил. Но душа ныла захлебываясь слезами, и море соленой воды переполняло чашу, заходя за береговые границы. Тогда он подбежал к первой встречной женщине, которая сидела погруженная в себя и не имела представлений о его проблеме. Она была полной, и его лицо уткнулось в мягкость кожного покрова. И хотя море не уходило, капли стекали вниз по векам падая на её тело, от чего она открыла глаза и протянула свою руку к его макушки, но не из злых побуждений, а как раз напротив. Погладить. Его тело сжалось, вспомнив старую слизь. И он, разместившись на её коленях в форме зародыша, прильнул к её соску. Он, конечно, привязался к ней и она, то же не осталась равнодушной, но на груди теребилось то чего не найти. А потом у них родился ребенок, девочка. И в жизни вроде наступила благодать, но, опять треклятое но, не успокоилось, что-то где-то, но не буду говорить, что и где сами знаете.
А девочка? Она подросла и… возможно с ней происходила та же история.