Володя Баркин вырвал зуб. А дома его ждала жена Татьяна: в гости сегодня собрались, на день рождения. Володя рассказал Татьяне об экзекуции у дантиста и подошёл к зеркалу.
- И всё?
- Всё.
- Ну, про два часа все знают,- сказала Татьяна.- С детского сада.
- Нет, она ещё, вроде, сказала: ни горячего, ни холодного, - вспомнил Володя, вглядываясь в зеркальное отражение провала рта. При этом у него получилось: "ы-га-аха-ха,ы-хо-хо-хохо".
- Чево? - не поняла жена. - Пасть закрой.
- Ни горячего, ни холодного, - членораздельно повторил Володя.
- Когда? В эти два часа?
- А хрен его знает.
- Будет тебе в гостях разгрузочный день. – Татьяна закрыла шифоньер. - Ни жрать, ни пить - понятно. А градусы причём? – Вдруг сосредоточилась, повела носом. - А ну-ка, открой!
- Да ладно, - увернулся Володя. - Что там смотреть.
Но было поздно: жена приблизилась на критическую дистанцию.
- Ах, вон в чём дело,- раскусила она манёвр мужа. - Уже успел! На какие шиши?
- Ты же на укол мне давала.
- На укол давала.
- Ну, вот...
- Что?
- А я - без укола. Сэкономил...
Жена наливалась праведным гневом, слова у неё плавились и не получались.
Володя знал: сейчас будет взрыв. И постарался спустить пар.
- Сэкономил и шоколадку тебе купил. Вот:"Россия - щедрая душа".Тринадцать рублей...
- Вот сам её и соси: у тебя теперь зубов нет! - Татьяна выхватила плитку и, не глядя, швырнула её от себя. Плитка врезалась в вазу с розами и опрокинула её. - Ты что, в гостях не успел бы набраться?! - и хлопнула дверью спальни.
А ваза катилась по столу, катилась медленно; вода жемчужно выплёскивалась на ковёр, а Володя почему-то не мог двинуться с места. Успел бы подхватить вазу, а - стоял.
Дверь спальни резко распахнулась
- Мы никуда не идём! - выкрикнула Татьяна.
Дверь хлопнула, ваза упала и разбилась. Лучи солнца вспыхнули на осколках и разбежались радугой по потолку и стенам.
- Блин! Больно ведь! - крикнул Володя в дверь. - Сто граммов вместо наркоза! Даже в войну давали.
Прислушался. За дверью было тихо.
Он подошёл к столу, взял серебряно-прозрачный, хрустящий, с завитушками серпантина букет роз, предназначенный имениннице, и ушёл на кухню. Нашёл в шкафу двухлитровую банку, налил воды, поставил розы. Закурил.
Долгое летнее солнце ещё стояло над вечерним городом, но тени уже были длинными и густыми. Ленивые высокие облака стояли недвижно. Было душно. С высоты десятого этажа казалось, что вечерняя прохлада желанно и ласково заполняет тротуары, переулки, улицы.
В гостях нужно быть через час, время есть, Татьяна ещё успокоится. Вазу жалко...
Володя загасил под краном сигарету и вернулся в комнату. Пока жена в оппозиции - убрать и не усугублять ссору. И не успел. Татьяна вошла, увидела осколки, шумно, ртом,хватанула воздух:
- А-а! Разбил?!А цветы? Где цветы? Выбросил?!
- Да успокойся ты! Ну, разбил! Нечаянно. Ну, выпил!
- Цветы где?! - Татьяна бросилась на балкон.
- Да на кухне цветы! Успокойся! - Володя взял жену за плечи, та дёрнулась, резко отстраняясь руками, и зацепила опухшую челюсть мужа. Володя охнул, схватился за щеку, замер, гася пульсирующую боль.
Таня выскочила с балкона.
- Милые бранятся... - подал голос с соседнего балкона Сан Саныч, пенсионер и собачник. - Витьку в лагерь отправили?
- В лагерь, - буркнул Володя и вошёл в комнату.
Вода впиталась в ковёр и пятно смотрелось бордово и тревожно. Радуги погасли, остро и зло мерцали осколки вазы.
Хорошо, что Витька в лагере.
- Татьяна! - Володя заглянул в открытую дверь спальни: нет.А дверь на кухню закрыта.
- Таня!
Жена молчала.
Володя попробовал приоткрыть дверь, но её с силой захлопнули.
Он взял ключи и вышел из квартиры.
Двор был наполнен прохладой. За столиком, который давно уже превратился из доминошного в скатерть - самобранку, сидели мужики. Под пивко и стопочку обменивались огородными заботами и по привычке ругали демократов.
Володя остановился у подъезда, закурил. Ну, что за дела? На ровном месте! Ни горячего, ни холодного, блин...
Вышел Сан Саныч, держа на поводке свою Лайму. Псина увидела Володю, завиляла хвостом, прижала уши: уважала соседа. Сосед почесал её за ухом, овчарка благодарно глянула на него умными глазами, открыла пасть, захекала, "заулыбалась".
- Поссорились? - спросил Сан Саныч.
- Сан Саныч, тебе-то что?! - вспылил Володя.
Лайма вскинула уши, замерла настороженно.
- Спокойней, Володя. Собака реагирует.
- Извини.
- Ну, пошли, Лайма.
Сан Саныч с Лаймой повернули за угол дома.
- Иди к нам, Володя! - позвали от столика.
Володя отшвырнул сигарету, подошёл.
За столом сидели трое: Юрка с восьмого из полуторки,сизоносый Женя (за сорок, но - Женя) с третьего этажа и, чёрный от загара как жук, дядя Ваня с пятого - пенсионер-первогодок. Юрка налил гранёную стопку из беслановской "Чарки", протянул Володе:
- Принимай.
- Не, я зубы выдрал.
- Тем более, хватани. Болеутоляющее.
- Нет. Не есть, не пить два часа, - отказался Володя и подумал: "Хватит. Уже утолил. На свою голову."
- Ну, смотри. Хозяин - барин. - Юрка длинным глотком втянул в себя тёплую водку, скривился, выдул из себя воздух, хрупнул малиновой редисочкой. Налил очереднику: Жене.
Женя меланхолично жевал укроп.
- А что, - спросил он Володю,- ты не садист?
- Нет.
- Значит, не знаешь, что такое топинамбур.
- Почему не знаю? Знаю. Занимался немного огородом. Бросил. Невыгодно: дешевле купить овощи.
- Почему невыгодно? - встрял дядя Ваня. - Очень даже выгодно. Поди, купи: сколько стоит килограмм помидорчиков?
- А сколько тебе килограммов на салат надо, дядь Вань? - парировал Володя.
- Причём тут салат? Своими руками!
- Вот это может быть радостью. А в остальном...Посчитай: сколько часов с весны до осени ты занят огородом, переведи это в смены, да заплати себе по-среднему и сам увидишь, что ягодки-огурчики становятся золотыми для тебя.
- Значит, не советуешь садить топинамбур? - Женя выпил и продолжал жевать стебелёк укропа.
- Ничего не значит! Я не говорил: садить или нет! - Володя завёлся, прикусил язык - слёзы выступили. - Отстаньте вы от меня со своими огородами! Садите топинамбур, выращивайте свой анЕтум гравиОлинс! Ради бога!
- Да ты чё волну погнал? Успокойся, - миролюбиво сказал Юрка.
- Зубы, - понимающе произнёс дядя Ваня.
- Как ты сказал? ГравиОленс? Это что за фрукт? - оживился Женя.
- Да это же... - Володя споткнулся. Хотел было сказать, и проглотил звук: бес взыграл. - Это такая штука: садишь весной, а к осени - в земле картошка, на ветках - яблоки.
Мужики переглянулись.
- Французы называют: помдО, - продолжал розыгрыш Володя.
- Как, как? Помидор, что ли?
- Да нет! "Пом" - по-французски яблоко. "Пом дэ тэр" - земляное яблоко, так они называют картошку. "До" - значит "два". "Пом-до" - два яблока: одно в земле, другое на ветке, - фантазировал Баркин. А у нас "помдО" называют "памдА".
- Да - а - а, - протянул дядя Ваня. - Французы, что с них взять: они и яблоко "мандой" назовут, не постесняются.
- Не манн -, а пам -да, - поправил дядю Ваню Женя.
- Какая разница! - Дядя Ваня опрокинул гранёную стопку, занюхал укропом, крякнул.
- А я что-то слышал об этом, - Женя почесал потную шею. - Кто-то мне говорил об этом гравиОленсе.
Конечно же слышал! Кто-то при Женьке назвал укроп красивым латинским именем, а тот и запомнил. Баркин глянул на нахмурившегося дядю Ваню, на смятённого Юрку и сказал, еле сдерживая смех:
- По телевизору, наверное, слышал. В передаче про дачи.
- А что же садить: яблоко или картошку? - не понял дядя Ваня.
- Вместе, тундра! - Уверенно ответил ему адепт топинАмбура и памдЫ Женька.
- А деревья куда? Ну... стволы, - спросил Юрка.
- На дрова, на дрова! - рассмеялся Баркин.
- Чё ты гонишь? - понял Юрка и тоже заржал.
Дошло и до дяди Вани с Женькой.
Смеялись долго, с придыханием и всхлипами.
- Памда!
- Ну, Вовка, уморил!
- Гравиоленс!
- Наливай!
- Чирик не найдётся?
Возле них стоял фиксатый парень в футболке, из-под рукавов которой до кончиков пальцев синела роспись татуировок. Огородники видели его в компании дворовых шалопаев и ещё двух незнакомцев, таких же, как и фиксатый. Они сидели на корточках, по-тюремному, метрах в двадцати, в небольшой дворовой рощице. Пили.
Мужики затихли, а Юрка, который по малолетке пару лет отсидел, набычился:
- По средам не подаём.
Фиксатый скользнул взглядом по пальцам Юрки с метами зоны.
- Ты, братан, чавку захлопни. Не один.
- Бог подаст, - поддержал Юрку Женя.
- Шёл бы ты... - вздохнул дядя Ваня.
- Песню, дурак, испортил, - сказал Володя.
Фиксатый метнул в него пристальный взгляд и потянулся к бутылке с водкой. Юрка перехватил его руку:
- Убери, отсохнет!
- Не по понятиям, братан. Угостить должен.
- Здесь у тебя должников нет, - Юрка отбросил руку фиксатого.
- Вы мне по жизни должны, - фиксатый обнажил зубы, блеснул золотой коронкой.
Совсем неожиданно где-то громыхнул гром.
Флегматичный Женя рывком встал с лавки, схватил бутылку:
- Должны?! Получишь! И по понятиям и по репе своей фиксатой!
Баркин сграбастал Женьку:
- Не торопись, Женя!
А к ним уже подтягивались остальные из рощицы - вразвалочку, лениво.
И двор затих. Гуляющие с детьми мамаши и бабушки остановились, развернулись в сторону огородников. Подростки настороженно сбились в стайку.
И снова громыхнуло. Близко и сердито.
Женька вырвался из рук Баркина.
- На! Угощайся! - Он выплеснул оставшуюся в бутылке водку в морду фиксатого. - Жри! А может - пивка?! - Женька схватил "соску" с пивом.
А из-за дома появился Сан Саныч с Лаймой.
Подельники фиксатого дружно бросились на Женьку, сбили его с ног. Володя изловчился и припечатал одного из подельников фиксатого мордой к столу. Тот как-то сразу странно затих; из-под щеки его расплывалась кровь: в стопку нырнул подельник. А Юрка сходу метнул свой булыжный кулак в челюсть фиксатого. Челюсть хряснула и вышла из шпунтов. Фиксатый рухнул, но тут же вскочил, поддерживая челюсть руками. Дядя Ваня утаскивал Женьку с поля боя, заорал хрипло:
- Вы что, охренели?! Охренели, да?!
На ближних балконах появились зрители.
- Ларис! - кричали снизу. - Позвони в милицию! Пусть их, на фиг, всех забирают! Пьянь!
Лайма рвалась с поводка, лаяла, танцуя на задних лапах и молотя воздух передними: не нравилась ей эта свара, а хозяин не отпускал вмешаться.
И грянул ливень! Прям ниоткуда, при солнце.
Зрители сбились под козырьками подъездов, а на помощь огородникам выскочили под дождь несколько мужиков-добровольцев.
Бойцы падали, скользя по мокрой траве и глине, но сражение продолжалось. Под проливным дождём, под мат и вопли, рощинская компания позорно оставляла поле боя.
- Развелось вас - как тараканов! - давал поджопников Женька тому, который притормозил за столом на стопке. - Хозяева, блин! Разрешения надо спрашивать, чтобы посидеть у нас во дворе. И будете спрашивать. Научим! Шелупонь!
...Победители вернулись к столу. На нём тускло поблёскивали осколки стопки. А "соска" с пивом, странно, стояла как приклеенная. Юрка поднял с земли редиску, обмыл её под дождём и дурашливо заорал:
Эх, огурчики, да помидорчики!
А мы барахтались, да в коридорчике!
И смачно хрупнул редиской:
- А кто идёт за "Клинским"?
Мужики нервно хохотнули.
...Ночью Володя осторожно, чтобы не разбудить Татьяну, ссунулся с кровати, прошёл на кухню. Не включая свет, взял из холодильника кувшин с квасом и аппетитно, крупными глотками утолил жажду. Закурил.
За окном, умытый дождём, переливался огнями ночной город.
"Что же это за жизнь: ни горячего, ни холодного, - подумал Баркин. - Нет, уж!"