Что вы думаете, когда на ваших глазах из туннеля выезжают, одна за другой, шесть машин дорожно-патрульной службы?
Вы, наверное, подумаете: «У них тут гнездо».
Но я-то знаю, что не их тут гнездо. Это наше гнездо, это наш туннель, ведущий в наш кондоминиум, который так и называется: Терра Ностра. В переводе с цицеронского – «Наша Земля». И ментам тут делать – ну совершенно нечего.
Нет, не то чтобы у нас была какая-то идиосинкразия на них и совсем уж путь им сюда заказан. В частном порядке да по личному приглашению – это ради бога. Предупреждают просто, чтобы корочками не махали, проблем не создавали, – и добро пожаловать. Но вот чтобы так, чтобы целых шесть экипажей? Кто ж это их, интересно, пригласил?
Притормозив, вдумчиво созерцаю следы на асфальте. Смачные, чёрные, и совсем свежие, только что не дымятся. Легковушка. Несло юзом двадцать метров. Занос контролируемый: видно, как водитель подруливал, чтобы не кувыркнуться. Потом газанул и вошёл точно в глотку Портала. На отбойниках – никаких отметин касания. В общем-то, я бы сказал: грамотный заход. Но какой-то слишком уж экстремальный. Никто из наших без нужды так не лихачит, даже Лёшка Зимин. И какая ж была нужда выпендриваться в двух плевках от дома?
Смотрю вслед удаляющимся «мусоршмиттам». Нда, загадки во тьме…
Въезжаю. Чем дальше в туннель – тем гуще мрак интриги. Она, интрига, имеет восемь колёс, дородную железную тушку серо-пятнистой раскраски и круглую изящную башенку с фрейдистски задиристой пушечкой.
Вид устрашающий – но я не боюсь. Это наш «бэтр». Правда, обычно эта зверюшка таится в своей норке. Чтобы не нервировать. А выкатывает к шлагбауму – когда, наоборот, надо понервировать. Кого-то непонятливого и настырного.
И кто бы это мог быть? И по чью душу они пожаловали? Да ещё и на шести тачках?
У шлагаума выстроились наши «сардокары». Нет, сейчас они уже спокойные, благодушные, но, как говорит Лёшка – «А в глазах у него застряла прицельная линия». Да, есть такие черты, по которым сразу видно: минуту назад эти добрые взгляды простирались непосредственно над газоотводом калаша – и делали это очень сосредоточенно.
Шлагбаум поднимается, но я всё равно выруливаю вправо и притыкаюсь к барьерной плите перед будкой. Вылезаю. На секунду вскидываю ладони над плечами:
- Всё, сдаюсь! Иваныч, чего за ботва?
Игорь Иваныч, кличка «Шрек», даёт отмашку бэтру. Тот, пофыркивая, уползает обратно в логово.
Почему у Игоря Иваныча кличка «Шрек», когда он вовсе не зелёный (камуфляжка не в счёт) и уши имеет нормальной человеческой формы? Потому что в остальном – вылитый. На вид простоват, по манерам – тугодум, но это лишь стиль.
Подходит. Закуривает.
- А! – говорит. – Что за ботва? Думаю, тебе это будет интересно.
Скашиваю взгляд на «сардокаров» у шлагбаума. Они лыбятся.
- Думаю, тебе это будет интересно, - продолжает Иваныч, - потому что это непосредственно касается твоего «племянничка».
- Сашки?
Ну да. Александр Зимин – младший братик Алексея Зимина, брата моего названного, а потому, вроде как, тоже «родня». На службе мы, конечно, не выставляем напоказ своё «родство», но Терра Ностра – большая деревня о восьми бетонных избушках.
- И что он натворил? – спрашиваю.
Иваныч размеренно качает головой.
- Я не знаю, что он натворил. И натворил ли он что-то. Но – расскажу, что знаю. Значит, в 12-37 поступает звонок с его трубы. Причём поступает не через Коммендатуру, а непосредственно на пост охраны. Текст такой: «Подхожу к Порталу, у меня компания, прошу отсечки на рампе».
- Ну мы, конечно, малость напряглись. Подготовились к встрече. И вот аккурат в 12-38 – показывается его машина. Красная БМВ-540, номера совпадают.
Припоминаю: Саша не хотел этой машины. Когда пришла пора сменить его первую, порядком покоцанную Ниву на что-нибудь более «цивильное», он намеревался купить Киа или Нексию на честно заработанные трудовые копеечки. Но старший брат, тиран и деспот, грубо растоптал этот благородный порыв тинейджерской души. «Что-сь? Корейщина – в нашей семье? Не бывать позору!» И на двадцатилетие подарил ребёнку эту бэху.
К моменту описываемых событий Саша владел ею пару месяцев и ещё толком не освоился. Казалось, всё немного побаивается баварской прыти. А такие вещи – не могут не бросаться в намётанные глаза наших стражей. Поэтому Иваныч был удивлён, когда…
- Но когда мы увидели, как она идёт, – мы подумали, что за рулём, наверное, Алексей. Потому что к повороту, чтоб не соврать, подлетела она где-то на двухстах. Ну да ты следы сам видел. Но нет, оказалось – Александр был один. И это резонно, потому что с чего бы Алексею удирать от милиции? И я не знаю, с чего бы удирать от милиции Александру, и с чего бы им гнаться за ним, - но это, согласись, не моя забота.
- Я только сказал Александру, чтобы он, как минует пост, ехал себе дальше. Буквально, я сказал ему: «Проезжай – и потеряйся!» Потому что милиция явно чего-то хотела от него, и стала бы говорить слова, и Александр стал бы говорить слова, а я им – не Стокгольмский арбитраж, чтобы слушать и судить их слова. Я просто пропускаю, кому положено, и не пропускаю, кому не положено. Поэтому мы пропустили Александра – и перекрыли дорогу. В повороте он выиграл секунд сорок, им даже пришлось сдавать задом, поэтому у нас было время опустить шлагбаум и занять позиции.
- Что ж, если ты спросишь, сказала ли милиция, чего она хотела от Александра, – то ничего по существу она не сказала. Только – что он объявлен в перехват. И они, конечно, были немножко, скажем так, «взмыленные» после погони, но в целом вели себя вежливо. «Бегемотику», вот, даже пушечку опускать не пришлось.
- И я им сказал, что сочувствую их проблеме, но это не моя проблема, а моя проблема – не пропускать тех, кому не положено. Потому как – запретная зона. Вэ-че такая-то, обращайтесь по инстанциям, пишите письма.
- Они переспрашивают: «Вэ-че? Что-то непохоже». А я говорю, мол, многие вещи в этом мире зачастую представляются не такими, каковы они в действительности. Но это, господа, уже философия и дзен-буддизм, а мы не в Японии…».
Шрек умолк, давая возможность осмыслить изящество своей отповеди.
Ухмыляюсь. Да, это уж точно не Япония. И за что нельзя не любить родной Фатерлянд – обзови своё логово «вэ-че такая-то», поставь у калитки БТР – и мало кто рискнёт задавать лишние вопросы. Классик прав: люди у нас – ленивы и нелюбопытны. Но не все. Я, например, бываю всё же любопытен. И по поводу услышанного у меня возникли кое-какие вопросы.
Иваныч продолжает:
- И вот сейчас я должен позвонить дежурному Комендатуры и доложить о попытке проникновения на территорию. С указанием подробностей.
Выразительно молчит, со всей своей «огрской» многозначительностью. Интересно, чего он от меня ждёт? Чтобы я сказал: «Придержи рапорт под мою ответственность»? Но у нас так не принято, и он это знает не хуже меня. Нас бы давно уже не было, когда б служебные рапорта «заигрывались» по воле добрых дядюшек беспутных племянничков.
- Докладывай, - говорю. Иваныч звонит. Информирует, как всегда, обстоятельно.
Заканчивает так:
- Я сообщил об этом инциденте не сразу, а по прошествии семи минут, поскольку подъехал начгестапо, и я счёл нужным выяснить у него некоторые возможные детали. Однако он сам не в курсе.
- Артём здесь? – слышу в трубке.
Вообще-то, мой департамент не специализируется ни на контрразведке, ни на зверских пытках. Первое – вообще не наш профиль, а второе – только для души. Нет, мы специализируемся на связях с «внешним миром» и разрешении всякого рода конфликтов интересов. Foreign Office, можно сказать. Но это четвёртый департамент, а потому - неофициально, в обиходе, «гестапо». «Семнадцать мгновений» все, чай, смотрели. На мой вкус, «начгестапо» - звучит прекомично.
- Я думаю, - говорит Иваныч, - Сергей тебе сейчас перезвонит.
Хм. А я – не думаю, я в этом уверен. Потому что Саше Зимину все наши симпатизируют. Во-первых, он брат своего брата. А Лёха для нашей шарашки – примерно то же, что Тиль Улленшпигель для гёзов. Во-вторых же, Санька бестолковый, но чертовски обаятельный. Как двухнедельный котёнок. И глаза – такие же голубые, с тем же сиянием разума в них. Что он вляпался в какую-то передрягу – никого не удивляет. Но что у него могут выйти из-за этого неприятности – огорчает суровых ответственных мужчин. И потому - как же славно, что рядом случился дядюшка Тёма, который, конечно, возьмёт все этические заморочки на себя, и все умоют руки, и пожмут их друг другу, с чувством удачно сбагренного цореса!
И это, конечно, чертовски мило, но, сказать правду, в тот момент мне больше всего хотелось схватить Саньку за горло и задушевно поинтересоваться: «Тебя, сучонок, предупреждали, что ещё раз пьяным за руль взгромоздишься – будешь ездить на каталке?» То есть, мне хотелось бы, чтобы только этим дело и ограничивалось. Что Сашка был слегка подшофе или укуренный – а потому не подчинился ментам. Но шесть машин за одним нарушителем – это серьёзно, чёрт возьми!
Да, признаться, это один из самых страшных наших кошмаров – что кто-нибудь из младших родственников собьёт пешика. Тьфу-тьфу, пока такого не было. Но как глянешь статистику ДТП с участием всяких федеральных, околокремлёвских, подкремлёванных и краснопёрых пижонов, а также их детишек и подружек, - мысли в голову лезут самые паршивые.
Конечно, все мы заявляем своим младшим родственникам, что палец о палец не ударим, если они, по пьяни ли, по лихости ли, вляпаются в автодорожную уголовщину. И конечно, всё это лукавство, наши подобные заявления. Нет, я слышал о людях, которые действительно верят во всеобщее равенство перед законом, но – не видел таких. В теории – они могут настаивать, и пылко, на том, что безответственный идиот, сбивший человека, неизбежно должен сесть в тюрьму, вне зависимости от степени их родства с этим идиотом. Но на практике – всегда выясняется, что «тут случай особый», что «мальчик не так уж виноват», да и в конце концов – «кому станет лучше от его отсидки, когда уже ничего не исправишь, и горю не поможешь?»
Честно, ненавижу эту игру в «нравственные жмурки» с самим собой. Нет, правда в том, что Сашка – не отправится в тюрьму ни при каких обстоятельствах, что бы ни натворил. Просто потому, что ни я, ни Лёха не станем кривляться, делая вид, будто «верховенство права» или абстрактное представление о справедливости, или гнев безутешных родственников того злосчастного, но не знакомого нам тела на асфальте - дороже своего, родного оболтуса. Нет, не дороже. И этот мир несправедлив. And is not supposed to be.
Единственное, как я мог бы облегчить страдания тех несчастных родственников, случись такая беда, - не ставить их перед выбором: компенсация или правосудие? Ибо первое - будет по-любому, второго – не будет никогда. И ни в одной стране.
А вот что по-настоящему хреново – после этого дерьма Санька уже не будет прежним. Чёрт, сбить пешика - да это и меня бы расстроило! Потому что нет ничего противнее, чем убить человека по глупости, когда не хотел этого делать. А Санька – он точно свихнётся от раскаяния. Он ведь и верно – чуть ли не самое добродушное и совестливое существо из всех, кого я драл за уши. Правда, во что я по-прежнему отказывался верить – что он бы уехал с места ДТП. И потому, может, не всё так мрачно… и нехер себя накручивать!
Все эти мысли пронеслись в моей голове «конспективно» и, наверное, секунд за двадцать. Я только-только запарковал машину, когда позвонил дежурный Комендатуры.
- Да, Серёг. Знаю.
…
- Что? Поговорить с ним? А… собственно – о чём? Пусть пишет рапорт.
…
- Ну да. Ты получил донесение с поста. Оформляешь, отсылаешь во Второй. Сашка пишет рапорт куратору Пятёрки. Тот уведомляет Секретариат и Аналитику. Далее, если приходит запрос от Второго – Секретариат передаёт материалы, Аналитика обрабатывает. По-моему, всё…
…
- Нет-нет-нет! А вот мне, в Четвёртый, эта байда придёт только в том случае, если поступит нота от «красных». Иначе – обо что вообще базар-то, если от них претензий не будет?
…
- Может да, может нет. Слово «определённо» - по-моему, здесь не очень уместно. Но в любом случае, я что – лично этим буду заниматься? Нет, мне это нравится! Сопляк из техсаппорта приволок на хвосте гайцов – и я, по-твоему, буду лично разбираться, чем он их там раззадорил?
Видимо, Сергею надоели эти экскурсы в основы корпоративно-бюрократической этики, он покашлял и молвил с чувством, слегка размазывая «г» на свой донецкий манер:
- Так, Артёма! Давай разъясним диспозицию. Тебе – совершенно не нужно и не хочется впрягаться в эту байду, и ты вовсе не намерен прикрывать задницу всяким малолетним засранцам из техсаппорта. Но – ты сделаешь мне огромное одолжение, если всё же впряжёшься, а я смогу с чистой совестью поставить в журнале отметку «отдано на контроль в Четвёртый» и дальше смотреть порнуху вместо того, чтобы подшивать рапорта.
Ничего не могу с собой поделать: вкрадчивые малороссийские интонации оказывают выраженное «обезволивающее» действие на меня. Есть такая слабость.
Усмехаюсь:
- Смотри, тебя за язык никто не тянул, насчёт «огромного одолжения»!
- Да иди ты!
Что ж, меня уломали, меня уболтали, меня развели заняться этим делом – теперь можно позвонить и виновнику торжества.
- О, Тёмкин, хаюшки! А я как раз тебе хотел набрать, но… А ты вообще – где?
- Открой дверь – узнаешь! – говорю.
Сашка – немножко всклокоченный, в не самых безмятежных чувствах, но – вроде, трезвый. В чём немедленно просит удостовериться:
- Так! – раскидывает руки. – Вот он я весь – видишь меня? Не бухой, не удолбанный, как говорится – маковой соломки во рту не держал…
- Я тебе дам «маковая соломка»! – говорю.
На самом деле, второй из наших кошмаров, - что кто-то из младших родичей подсядет на опиаты. Трава, метамфетамины и даже кокс – это, конечно, не то чтобы горячо приветствовалось применительно к юным и неокрепшим организмам, но… все мы были молоды. А вот опиаты – это реально коварная гадость.
- Ну это так, фигурально, - Санька хмыкает. – Короче, ты убедился, что на данный момент – я в норме? То есть, мы вчера, конечно отожгли знатно, в культурном плане. Но в плане плана - это было из серии «не убился, а рассмеялся», не более того. И с утреца – я был не только что трезвый, но и «безбодунный», потому как бухали мы тоже умеренно, лишь разве для блезиру, и… Короче, я всё это говорю – потому как сейчас бы точно не мешало чуток притопить молекулы адреналина в це-два-аш-пять-о-аш, и потому, собсна, я ждал кого-нибудь вроде тебя, чтобы…
Мы уже на кухне. Санька достаёт из бара бутылку, из буфета - пару «тюльпанов». Ставит бутылку на стол, ополаскивает бокалы.
Скашиваю взгляд: фляжка плоская. Поллитровка Хеннесси VSOP. Ох уж это нищее студенчество!
Санька оправдывается:
- Нет, я понимаю, что в обычных обстоятельствах твоя, типа, планка, начинается с XO, но у нас немножко необычные обстоятельства, и вот уж, чем богаты…
- Ладно, - говорю. – Разливай уже свой клопомор!
Разливает. Присаживается. Поднимает бокал:
- Прозит!
- И вам не хворать.
- Так вот-с… - Санька откидывается на стуле. – Знаешь-жи-ши… если честно – я вообще без понятия, чего они ко мне пристебались. То бишь, реально не знаю. Но это было не то, чтобы меня тормозили – а я пролетел. Нет. Тут бы я остановился. На самом деле, это было так. Еду по Варшавке, уже за МКАДом. Никого не трогаю. Во втором ряду слева. Вдруг догоняют три ментовозки – и начинают делать странное. Одна обходит – встаёт передо мной, другая подпирает сзади, третья – поравнялась слева, идёт ноздря в ноздрю. И я соображаю, что меня тупо берут в коробочку. Но вот с какого *** – это уже за пределами моей проницательности.
Снова наливает, осушает. Продолжает, немного раскрасневшись:
- И главное – на ровном месте, как так и надо. Типа, «без объявления войны». Никаких там – «Номер такой-то, принять вправо!» Просто вот – тупо зажимают. И знаешь, я нипадецки обстремался. *** знает – менты это или кто? Ну вот я и решил, что до родных пенатов, как бы, рукой подать, - и… Крутанул, короче, вправо, дал по газам – и понеслась.
Слушаю. Обдумываю. На самом деле, если всё это правда – то и Сашка поступил правильно. Действительно, мало ли кто худое может замыслить, обрядившись в ментов? Вроде, там, киднеппинга. К слову, с Сашкой такое было. Почти. Лет в четырнадцать. Его пытались взять очень неприятные типы, их было четверо, и хрен знает, чем бы дело обернулось, попади он к ним в лапы. К счастью, мы тогда были наготове, и один в высшей степени компетентный мужчина, который «пас» Сашку, – положил всех четверых так, что «мяукнуть не успели».
Я ещё потом, помнится, подъехал и развлекал его весь вечер, на правах друга семьи и недавнего «репетитора» английского. В КонтрУ гоняли, всякое такое. Мы тогда, признаться, немножко опасались, что ликвидация четверых человек у него на глазах, какими бы ублюдками они ни были, может вдарить по детской психике. Но нет, психика у детей – она на самом деле эластичнее, чем принято думать. Даже у такого добродушного и сострадательного тютика, как Санька.
Он продолжает:
- Нет, ну потом-то, когда ещё ихняя братва подвалила – тут уж я прорюхал, что реально менты, no fucking doubts…
Слушаю. Да, с некоторых пор - я не одёргиваю людей за употребление местоимения «ихнее». В действительности, я даже полагаю, что следовало бы его легализовать в литературном русском языке.
-…но, блин, я ж вижу, что они уже какие-то сердитые. Думаю: остановиться – так пинать будут долго и больно, пока там разберутся. Ну я и решил: рвать – так рвать. Позвонил на пост. Остальное – ты знаешь.
Смотрю ему в глаза. Нет, он не врёт. Он вообще не умеет врать. То есть, он творческий индивид, даже не без литературных поползновений, и под настроение может намести такой пурги, что уши мёрзнут. И конечно, как любой нормальный парень, он способен навешать лапши на уши своей девочке. Но я-то – не девочка. И он просто не обучен врать так, чтобы я не просёк. Мы, конечно, работаем над этим, но пока что он - «прозрачен». И сейчас не врёт. Но – чего-то недоговаривает.
- Ладно, - говорю. – А предположения какие-нибудь имеются?
- На тему?
- На тему – с какого они всё же к тебе пристали?
Подёргивает плечами:
- Да поверь, я думал над этим… Ну, вообще-то, раньше, в городе, я вертанулся через осевую, на Янгеля. Но там камеры, вроде, нет.
Качаю головой. Нет, не то. Ради этого – менты вряд ли бы устроили Кармагеддон на улицах Столицы. Скорее – просто спутали тачку. Вроде, там: «Произошло нападение на обменный пункт. Преступники вооружены. Скрылись на автомобиле БМВ красного цвета». Ну и давай кидаться на все красные бэхи… Возможно такое? Бывает…
Но всё-таки, нутром чую, - есть что-то ещё. Нечто такое, что Саша скрывает. Довольно важное. Такое, что занимает его мысли. И первая из них – как бы не выдать это важное. Тем, собственно, и выдаёт. Но вот связано ли это с ментовскими домогательствами? Может, да, может, нет. Я бы даже затруднился сказать, насколько для него неприятно это воспоминание. Вернее, вовсе, кажется, никакой не камень на сердце, не астральные царапучие кошки, а…
Пожалуй, я бы сравнил это с выражением лица школьника, задержавшегося на дне рождения первой красотки класса, когда все остальные разошлись, а её родители ещё не вернулись с дачи, и вот через пару часов он присоединяется к своей компании во дворе, имея аккурат такую мину. Не влюблённость, и не пошлое индюшачье самодовольство, а… «настороженная рассеянность джентльменства», так скажем. И на лбу написано: «В приличном обществе не принято спрашивать взглядом «Ну как?» в подобных обстоятельствах!»
Но, понятное дело, Санька не стал бы напрягаться, скрывая от меня тот факт, что этой ночью он кого-то трахнул. Во-первых, это само собой разумеется, когда он с кем-то там отжигал, а во-вторых – он знает, что мне это до лампочки, а потому – чего скрывать-то? Нет, это какой-то другой факт, о котором Саша не хочет распространяться. Возможно – захотел бы, повиси он пару часов на дыбе. Но зачем преждевременно мучить ребёнка, когда в этом деле есть другая информированная сторона?
- Ладно, - говорю, - с ментами я потолкую.
- Рапорт сочинять не надо?
- Не надо. Расслабься. Но учти! – поднимаю палец. – Если выяснится, что ты переехал продавца полосатых палочек – вычтем из зарплаты всё до копейки!
Улыбаясь, смотрю за реакцией. Нет, никого он не сбил. А всё прочее – фигня. Крутанулся через осевую? Превысил скорость? Не уступил дорогу «аудюхе» с мигалкой? «Видите ли, господа, в данном случае «на ***» пишется раздельно…»
***
Спускаюсь к машине, по дороге совершаю нужный звонок полезному человеку.
- Дима?
- Секундочку, - говорит кому-то по соседству: - Итак, вот что такое работа аналитика, мальчики и девочки! Складываешь два и два – и пятьсот баков как с куста! Можно векселями.
Снова обращается ко мне:
- Да, привет, Тём. Поздравь меня: я на тебе только что полтонны поднял. Поставил на то, что ты позвонишь в ближайшие полчаса. И это, разумеется, по знаменитому делу Александр Зимин vs. Гиббоны Москвы. То есть, как только я узнал о рапорте с поста, прикинул: поломаться для приличия перед дежурным – это три минуты; выпотрошить Саньку – минут двадцать максимум; и значит, в течение получаса ты позвонишь мне. Что ты и делаешь.
Выдерживает паузу.
- «Я вас очень внимательно слушаю!» - говорю.
- Ага, слушай. Итак, Сашку объявил в розыск небезызвестный полковник Щедраков. Лично.
Да, Щедраков – тип действительно небезызвестный. И довольно колоритный. Как значится в нашем досье на него, «не то чтоб на всю голову ёбнутый, но – с при****ью; в хорошем смысле».
Бывший афганец, заслуженный офицер. При этом – автогонщик-энтузиаст, вполне профессиональный, несмотря на некоторую полноту. Благодаря ей и этой пафосной фуражке фасона «утрём нос Вермахту» - я мог бы сказать, что его «играет Герман Геринг». Действительно, здорово похож. И в манерах – есть нечто подобное, «барственное». Но мужик в целом не вредный и вменяемый. Так чем же ему Санька-то не угодил?
Слушаю Диму дальше:
- Приказ он так и сформулировал: «Найти и доставить этого парня лично мне!» Прямо к столу. То есть, про «к столу» он, конечно, не говорил, но судя по фоновым шумам – у них там всё вполне застольно. Да я тебе файлы по-любому подготовил – сам послушаешь.
- Он по рации говорил? – уточняю.
- Нет, по мобиле. Позвонил своему заму. А тот – уже объявил. Но без каких-то уточнений. Это был не Перехват и даже не Перехват-1. А как бы – личная просьба, личное дело. Найти, доставить – и всё. В действительности, он даже употребил слово «пригласить». Чисто вот так неформально. Ну да сам послушаешь – оки?
- Merci. С меня шоколадка.
Смеётся:
- Ага, будет, что в их векселя завернуть!
У Димы есть странная черта. Он обожает держать пари – но никогда не принимает выигрыш. Отдаёт ли проигрыш? Что ж, он бы не стал директором Аналитики, когда б имел привычку спорить не наверняка.
***
Полковник Щедраков рычит раскатисто и грозно:
«Да, я приказываю, чтобы этого парня пригласили и доставили прямо сюда! Мне лично! В расположение четвёртой роты. Я до трёх ещё точно буду здесь инспектировать! «Приведите, приведите его ко мне! Я хочу видеть этого молодого человека!»
Останавливаю аудио. Припоминаю. Щедраков – большой поклонник Владимира Семёновича. В смысле, не просто, там, под водочку послушать, а – можно сказать, фанат. Страстный. Собирает все записи, фильмы с Высоцким, фильмы о Высоцком, фильмы о съёмках фильмов с Высоцким и о Высоцком. Как-то Лёшка подарил ему очень редкий закрытый концерт, в нашей оцифровке, так полковник на радостях зашёл в кабинет к одному из своих подчинённых, собрал со стола изъятые права и царственным жестом выбросил в коридор, где томились «лишенцы». А протоколы – там же порвал в клочочки. Типа, амнистия. И такая вот любовь к искусству. Ну и понятно, что аллюзия на темпераментный, яростный монолог Хлопуши – для него вещь совершенно естественная…
Смотрю на тайминг перехватов. С 11-52 по 12-20. А Санька-то на пост в 12-37 отзвонился. Значит, переговоры, имевшие место, когда шестёрка «мусоршмиттов» упёрлась в наш Портальный блокпост – Димка ещё не обработал и не приобщил. Или – просто зажал? Чтобы я, например, ещё раз позвонил, а он выиграл ещё векселей на пятьсот баков? А вот хрен ему!
(Вечером Дима сам позвонил мне и порадовал известием, что «поднял» ещё пятьсот баков. «Я забился, что со мной ты сегодня связывать больше не будешь. Под лозунгом: «А вот хрен ему!» И позвонишь непосредственно Щедракову…» Утешением моим было то, что, кажется, ни одной спецслужбе мира до сей поры не удавалось «переиграть» нашу Аналитику. Я же – парень простой и предсказуемый. И действительно позвонил Щедракову).
- Здравствуйте, Игнат Каземирович. Это Артём беспокоит.
Да, ко всем своим причудам, Щедраков – ещё и Игнат Каземирович.
- Артём? – рычит. – Артём Игнатович, в смысле? – смешок. И тут же сомнение: - А у вас сейчас в Таиланде, разве не ночь?
Гхм. Его сын – действительно мой тёзка, и, значит, в Таиланде нынче. Где в самом деле раннее утро. Делаю вывод: Щедраков, как заботливый отец, настолько часто созванивается с сыном на отдыхе, что даже в разгар «инспектирования» помнит о разнице в часовых поясах. Для полковника ГИБДД – подвиг. Ухмыляюсь. Уточняю:
- Нет, это Артём Свинцов. Из ФСБ.
- А! – кажется, Щедраков рад мне даже больше, чем родному сыну. – Майор Свинцов! Из ФСБ!
Слышу, как ухмыляется и он, в свою очередь. Особенно – на слове ФСБ. Дело в том, что лишь самые наивные и доверчивые из милиционеров считают нас эфэсбэшниками, как мы обычно им представляемся. Более «продвинутые», вроде Щедракова, соображают, что на самом деле мы - какое-то люто засекреченное подразделение то ли ГРУ, то ли СВР, проводящее внутренние операции под прикрытием ФСБ и РУБОПа.
И лишь самые «просвещённые» знают страшную правду: мы – простые частники-беспредельщики с липовыми корочками, фальшивыми номерами А-МР и вполне настоящими бэтрами у наших калиток. Но это настолько вопиюще, что те, кто должен был бы с нами бороться, – предпочитают в нас не верить. Ну или верить в некие более утешительные версии, подобно «сознательному» супругу, готовому признать за консультанта из мебельного магазина всякого голого мужика на супружеском ложе. За что в этой стране правоохранительные органы получают деньги – хрен его знает. Но сейчас я намерен выяснить это у полковника Щедракова.
И он объясняет, как всегда – весьма патетично:
- Видишь ли, Артём, большинство проблем в этой стране и в этом городе происходят оттого, что вокруг – засилье безмозглых, безответственных пидорасов! Которые вааще нихуя не врубаются, чо можно, а чо нельзя, утратили в ****у всякие ориентиры добра и зла и наглухо не понимают, чо творят! А что особенно печально, этим пидарасам дадены хорошие скоростные машины – и теперь они топчут своими шинами асфальтовые артерии нашего города, творя голимый разнузданный беспредел, сея ужас, террор и мрак направо и налево!
Щедраков пока ещё не столь уж пьян, и в этом «недоперепитом» состоянии он – отменный оратор. Не перебиваю: пусть разовьёт свою мысль и объяснится, кого он имеет в виду.
-… И вот я говорю этим пидарасам: «Какой, нахуй, «вызвать ОМОН»? Куда вы, нахуй, суётесь, пидарасы? Вы реально не понимаете, куда вы, нахуй, суётесь, пидарасы! И если вы оттуда не съебёте за десять секунд – вас придётся не то что в закрытых гробах хоронить, а прямо в ваших тачках, как вас там запрессуют на одиннадцатой секунде!»
- …Короче, Артём, я, конечно, как услышал про «туннель в Южном Бутово и охрану с автоматами» - сразу просёк, что тот паренёк – из ваших. Но должен сказать, это был самый большой анекдот в моей практике, хотя после двадцати лет работы в милиции, как ты понимаешь, я в цирке не смеюсь, а в Комеди-Клабе вовсе плачу.
Он умолкает. Я подтверждаю:
- Тот паренёк на красной БМВ – из наших. Но можно поинтересоваться, по какой причине вы объявили его в розыск?
Щедраков взвился:
- В розыск? Кто его объявлял в розыск? Нет, я просил(!) его разыскать. Разыскать и ВЕЖЛИВО пригласить ко мне. Вежливо! Я даже сказал… (РЫК): «Приведите его ко мне – я хочу видеть этого человека!» Почему? Потому что я реально хотел его видеть! И сейчас – хочу!
Прикидываю: датый и агрессивно-покаянный полковник Щедраков – не то зрелище, которое можно предъявлять застенчивым малолетним сотрудникам техсаппорта без риска для их психики. Вру:
- Сейчас он на работе. А в чём, всё же, дело?
- Дело? О, это такое дело! Короче, Артём, ты должен сам это видеть! Я приглашаю. Более того, я настаиваю! Я сейчас в че…
- Я знаю, - говорю.
***
На крыльце меня встретил молоденький лейтенант с оттопыренными ушами, куривший, как ни странно, трубку.
Он проводил меня до кабинета, где обосновался герр инспектор, и, приложив ладонь, молвил почти торжественно:
- Вы извините, что так случилось, но это не наши. Это из Южного… недопоняли.
В кабинете, помимо дородного, раскрасневшегося Щедракова, занимавшего никак не менее половины помещения, ютились ещё трое офицеров, из которых в лицо я знал только командира роты. Они пили «Русский стандарт» из призовых кружек «Нескафе».
- Только не говори, ради бога, что ты за рулём! – потребовал Щедраков, протягивая мне «штрафную».
Да, это была явно не та компания, где проканала бы подобная отмазка. На закуску у них были бутерброды из половинок яиц вкрутую с красной икрой. В своё время нам удалось привить Щедракову озабоченность спасением осетровых, и подчинённые об этом знали.
- За безопасность на дорогах и неукоснительное соблюдение ПДД! – я приподнял ёмкость и немедленно выпил.
Щедраков, крякнув и занюхнув расстёгнутым манжетом (в отличие от Ворда, я считаю, что на такой мужественной фигуре это слово должно употребляться в мужском роде), развернул экраном ко мне включённый ноутбук на столе.
Запись была цветная, но по раскадровке – тяготеющая к слайд-шоу. Впрочем, довольно чёткая. Камера на МКАДе. Всё, как обычно. Проносятся легковушки, ползут фуры, суетятся Газели… на обочине горит бензовоз.
Нет, он пока что не полыхал во все баррели своего жгучего груза. Иначе – никто бы не назвал эту съёмку «обычной» даже с первого взгляда. Но, если присмотреться к толпе, обступившей кабину этого старенького сто тридцатого ЗИЛа, было видно, что где-то там под задранным капотом творится нечто неладное. До такой степени неладное, что четыре огнетушителя с трёх сторон изрыгали на это «неладное» свою шипучую пирофобическую злость, но явно без толку.
Судя по всему, возгорание произошло где-то в районе карбюратора, на выходе из отомкнутой трубки, и огненный факел там был – что на нефтевышке. Я не видел, в какую сторону бьёт пламя, но создавалось ощущение, что его экспансия на всю машину, включая цистерну – лишь дело времени. А с учётом предпринимаемых пожаротушительных мер – дело короткого времени.
Кто-то приволок старый ватник и накинул на очаг. Возможно, хозяин не знал, что ватник – промасленный. Но огонь – знал точно. И порядком повеселел от этой попытки утихомирить его. Теперь уж и я, наблюдая ЗИЛ сзади, видел, какого гопака там выплясывают красно-копотные языки.
За этим зрелищем я не сразу обратил внимание на промелькнувшую по левому ряду красную легковушку. Лишь когда она вернулась в поле зрения камеры, шустро сдавая задом по обочине – узнал в ней небезызвестную мне «бэшку» по номеру. А вот парня, который вылез из неё, я мог узнать разве лишь по лицу и по футболке с рисунком на груди: семидольный листик и надпись под ним – “League Allies!”
Впрочем, вру: по лицу я бы его тоже не сразу узнал. Не то, чтобы оно стало чужим, но – иным, непривычным. Каким-то отстранённо-сосредоточенным, спокойное, в чём-то и безмятежное, но без намёка на обычное блаженное легкомыслие. У Лёшки похожее лицо бывает, когда он маневрирует на джипе под снайперским обстрелом. Но я честно не знал, что младший братец тоже умеет надевать эту деловито-пофигистичную физиономию.
Споро, но не теряя достоинства, паренёк подбежал к багажнику, поднял его, секунд пять рылся там – и направился к собранию у горящего ЗИЛа. В руке у него был какой-то инструмент, кажется – пассатижи.
Набегу он слазил в карман джинсов, достал некий документ, что-то прокричал, предъявил в развёрнутом виде (потом оказалось, что это был студенческий), жестом попросил освободить пространство и одним движением, зацепив полыхающий ватник пассатижами за рукав, – швырнул на асфальт метрах в трёх. Кто-то самоотверженно бросился затаптывать, но тотчас понял, что прогорит и так, а свои кроссовки – к ногам ближе.
Санька же тем временем запрыгнул на зиловский бампер и перегнулся, скрывшись от меня за капотом. Но что он сделал – сомнений не вызывало. Конечно, пережал пассатижами трубку. Где именно, до бензонасоса или после – вопрос тактический. Секунд через десять всё было кончено.
Так же деловито парень вернулся к своей БМВ, сел за руль и был таков.
- Ну и вот! – прокомментировал полковник, когда я закончил просмотр. – Как говорится, «знак ГТО на груди у него – больше не знают о нём ничего». То бишь, не ГТО, конечно, хе-хе – ну да какая нахуй разница?
Вообще-то, Сашку как-то останавливали менты, в Ярославле, из-за этой футболки, которую он притаранил из Майями. Интересовались: «А это точно не пропаганда наркотиков? В смысле, разве оно не читается как «лигалайз»?»
Сашка тогда – «отхлопался ресницами». Спросил с самым «блондинистым» видом: «А что такое по-русски «лигалайз»? Я правда не знаю?»
Остаётся порадоваться за просвещённость ярославской милиции. Но в действительности, думаю, им было пофиг, что у кого написано на футболке. Просто выпендриться хотели – и докучать не стали.
У нас же с Санькой, помнится, случались споры на эту тему. Он – натура чистая, искренняя, непосредственная, и потому считает, что когда запрет марихуаны – явный маразм, понятный всякому мало-мальски разумному человеку, то её следует легализовать. Я же, будучи испорчен годами притворства, лжи и манипулирования людьми, привык мыслить «иезуитски и фарисейски». А потому считаю, что легализовать следует героин. И продавать его в аптеках по справке из наркодиспансера. Марихуану же – как раз оставить «сладким плодом» под не слишком обременительным административным запретом.
Почему так? Потому что от нелегальной марихуаны не умирают, а от разбодяженного нелегального героина – умирают десятки тысяч в год (большой привет борцам с наркотиками!)
Зачем так? Чтобы юной поросли было скучно покупать гер в аптеке, а весело – играть с государством в «крамолу», попыхивая «криминальную» дурь. Ну, иногда огребая немножко по ушам, когда совсем уж беспечны. Выработка конспиративных навыков – тоже полезное дело для умственного здоровья нации.
Впрочем, всё это довольно абстрактные рассуждения для России, где знающие люди покупают траву не у таджиков-«талибов», не у стрёмных подъездных барыг, а в ближайшем отделении милиции, где имеешь хоть какие-то контакты. Мы-то, впрочем, отовариваемся боксами в высокохудожественной фабричной глянцевой упаковке прямо в супермаркете Терры Ностры. И это одна из причин, по которым, приглашая в гости кого-то из «красных», - их предупреждают: забудь о том, что ты – должностное лицо Российской Федерации. Её юрисдикция – до шлагбаума на въездной рампе.
И конечно, всё это лирическое отступление – никак не связано с тем Санькиным поступком на МКАДе.
- И вот я подумал, - грохочет Щедраков, - я подумал: «Я реально хочу видеть этого молодого человека!» Увидеть – ну и хоть руку пожать. А вообще – дать свою визитку, чтоб мог ссылаться, если что. Не, а чо? Он –на самом деле предотвратил там ****ец в размере апокалипсиса. И если он где скорость превысит или непристёгнутым попадётся – хули доёбываться-то?
- Он не ездит непристёгнутым, - говорю. – У него пищалка на это дело.
Щедраков всплёскивает ручищами:
- Не, ну сейчас-то, когда ясно, что он из ваших – это ему по-любому без надобности. Моя протекция. Я правильно понимаю?
Прикидываю. Нет, Санька пока ещё не располагает какой-либо заветной корочкой. Мы не раздаём их абы кому, по критериям родства или симпатии. Вот к осени сдаст «правоохранительный» минимум – заделается «лейтенантом Александром Зябликовым».
Говорю:
- Да нет, отчего же? Он был бы весьма рад получить вашу визитку с какой-нибудь дарственной надписью.
- Правда? – Щедраков воссиял. – Так это легко!
Вынул из кармана вензелеватую картонку и начеркал на обратной стороне: «Респект», дата, подпись.
- Но вообще, знаешь, майор… - отдав мне визитку, погрузился в задумчивость. – Знаешь, я когда просёк, что он из ваших, – грешным делом подумал: а не Алексей ли? Мало ли, что бэха другая, но – чем-то похож. Ан присмотрелся: нет, не Алексей. Уж его-то я слишком хорошо знаю!
История знакомства Щедракова с Лёшей Зиминым – довольно забавная. Лёха тогда торопился по делу, а потому снял круиз-контроль (обычно он выставляет на 190) и втопил уже по-настоящему, маневрируя безопасно, но резко, с юзовой перекидкой по рядам.
Кто ж мог знать, что Щедраков тогда инспектировал пост на трассе и, естественно, его внимания не могла не привлечь эта серая бэшка, вышивающая по всему полотну на бешенной скорости. Возможно, он даже испытал укол автогонщицкой зависти. А может, просто решил, что такой «беспредел» - терпеть уж точно не можно.
Так или иначе, Лёху стали тормозить, несмотря на синие номера. Ему пришлось выйти на милицейскую волну. И он был не то чтобы очень благодушен. Щедраков – тоже. Он рычал в рацию, не без претензий на вычурность слога:
- Да мне похуй, щенок, что ты из ЦРУБОПа! За такую езду, ****ь, я, один ***, возлюблю тебя по полной, и французской любовью!
На что Лёха отвечал со всей своей знаменитой куртуазностью:
- Окей, товарищ Один ***! Вы только смотрите, не захлебнитесь!
- Ты чо сказал? Ты хоть… Слушай, если ты хоть немножко за базара отвечаешь…
И полковник, что называется, забил стрелку. Лёха приехал. Посидели, поговорили.
Щедраков же, как ни покажется странным, действительно радел за безопасность движения. И ненавидел пафосных молокососов, обвешанных корочками и спецномерами, творящих на дорогах черте что (как презираем их и мы). Другое дело, что он ошибся, приняв Лёху за одного из подобных. Тот, имевший к тому времени три миллиона наката без аварий даже в самых экстремальных условиях, никогда никого не подрезавший (без намерения) и никогда не создававший угрозы другим участникам, - принял это близко к сердцу. Щедраков же – принял близко к сердцу Лёшкины слова.
Ну и как могли разрешить свою «вендетту» два фанатичных автогонщика? Ночью на МКАДе, естественно. Лёха выступил на своей рабочей «трёшке», Щедраков – на специальной Краун-Виктории, где от изначальной комплектации остался только корпус. Впрочем, обе машины, конечно, были тюнингованы по самое не балуйся.
Щедраков, надо отдать ему должное, держался молодцом. Соперник едва поспевал за ним, болтаясь на хвосте и только в конце поднажал. Его, рекорд 367,4 км/ч по МКАДу, не вошёл ни в какие официальные анналы, но в неофициальные - вошёл. Что прискорбно – после того десятикилометрового спурта на закиси бэху пришлось списать. Что не так прискорбно – Щедраков достойно принял свой проигрыш и с тех пор они с Лёхой подружились.
- Нет, это не Алексей, - говорю. – Но ваше предположение вполне обоснованно. Это брат Алексея.
Полковник хохотнул:
- А, молодая смена, значит! Ну что ж, достойно, достойно!
Я же подумал: «Как быстро взрослеют дети! Ещё вчера мы думали, что они могут привлечь внимание милиции лишь хулиганством, мелкими кражами из супермаркетов и нарушением скоростного режима. А вот поди ж ты…»
Напоследок – пересказываю господам офицерам миниатюру Аверченко «Люди, близкие к населению». Менты ржут, особенно Щедраков. Приговаривает:
- О, вот это точно! Это – в яблочко! *** чего изменилось за сто лет!
***
- Ну и чего ты сразу не сказал? – спрашиваю Саньку.
Мы сидим на кухне втроём: Лёшка тоже подтянулся, узнав о давешнем происшествии по своим каналам.
Санька пожимает плечами:
- А о чём рассказывать-то?
Внезапно – малость озлобляется:
- Слушай, я заподозрил, конечно, что эта погоня – как-то связана с тем ЗИЛом. Я даже заподозрил, что какой-то вот такой misunderstanding там вышел. Но – хули? Если менты косяков напороли – то пусть они и объясняются! А я-то – чего?
Лёшка, дотоле молча потягивавший коньяк, вскидывается и картинно заламывает руки:
- Ты-то – чо? – упрекает: - Слушай, ты мог заделаться очевидцем феерического шоу. Прикинь – фаербол до неба, зиловская кабина улетает за горизонт, всё объято пламенем, всюду – апофеоз деструкции, реальное инферно! И ты даже мог бы заснять это на мобильник. Но – взял и засрал всю малину, зануда!
Сашка морщится:
- Хорош ****оболить! Ты бы сделал то же самое.
Но нет, мы бы все меньше любили Лёшу, когда б он мог не ****оболить, потягивая коньяк на кухне. И он возмущается:
- Я бы? Ну нет! Когда я вижу, как сборище мудаков не может потушить фонтан из бензопровода – я встаю в сторонке, фиксирую камеру, беру попкорн с пивом, надеваю стереоскопические очки… and I woulda absolutely jerked off!
Кого-то может удивить, что при таком старшем братце из Саньки выросла не избалованная и жлобская мажорская сволочь, а вполне приличный и ответственный член социума. Что ж, в этом я вижу скорее свою заслугу. Ибо Лёхин цинизм в сравнении с моим – это всё равно что сравнивать печку-буржуйку с крематориями Аушвица. Так, являя собою самых одиозных чудовищ на планете, мы выталкиваем юные души к добру и свету.
P-s.: Лёшка подарил тогда Саньке литровку абсента. Не какой-то чешской бурды, а настоящего домашнего абсента из Нормандии без ограничений по туйону. И показал, как правильно пить.
Вы спросите, почему нынешнее законодательство ограничивает содержание туйона в абсенте, когда всякому биохимику ясно, что это чушь, что все знаменитые «наркотические» свойства абсента – в чистом виде результат мнительности и эффект «плацебо»? Не знаю, почему. Ради уважения обывателей к шарлатанским бредням, должно быть.
Вы спросите, на кой чёрт я пишу этот P-s и как это связано с собственно историей? Никак. Единственная возможная связь – мы вчера отмечали Сашкино двадцатидвухлетие и по возвращении домой я решил написать рассказ о нём. А по ходу творческого процесса – тешил своё вдохновение тем же абсентом, что Лёшка повадился закупать в Нормандии. Два литра уж выхлестал, и потому было бы свинством с моей стороны не помянуть и сей «зелёный яд».