«Код души»
Или
«Похождения бедного учёного»
Глава 2
«Жертва науки»
Позавтракав традиционной едой холостяков – яичницей, я посмотрел на себя в зеркало. Это был уже прогресс, обычно я и этого не делаю. Да, не брился я давно. Ладно, пора отращивать бороду – на носу зима. Накинув старинную куртку, я побежал в институт мучить несчастных крыс. По дороге я подумал, что ко мне опять привяжется Николай со своей бредовой теорией о переселении душ, которую он, скорее всего, позаимствовал из толстенных философско-религиозных книг, которые он последнее время начал заглатывать пачками. Во истину прав был А.С. Грибоедов, когда писал: «Учёность – вот чума…»
Но каково же было моё изумление увидеть его, с невозмутимым лицом делающим инъекции хвостатым грызунам. Он заурядно кивнул мне головой и продолжал свою работу, как ни в чём не бывало. И это вместо того, чтобы сказать простое человеческое спасибо, за то, что я не оставил его мокнуть под дождём в состоянии полной экзальтации!
- Во сколько ты вчера ушёл от меня? – спросил я, надеясь высечь из этого кремня хоть искру благодарности.
- Ушёл от тебя вчера? Я не был у тебя вчера, - ответил он спокойно, лишь лёгким покачиванием головы давая сокрушённо понять окружающим: «Опять надрался, бедный. Но понятно, жена его бросила»
Его поведение было настолько естественным и убедительным, что, если сейчас кто-нибудь предложил пари по поводу того, имел или не имел место наш ночной научный диспут, я не принял бы его.
Обидевшись, я пошёл за свой рабочий столик, также заваленный бумагами и дискетками, как у меня дома. Ну, погоди! Приди только ещё ко мне со своими бреднями!
Начальник лаборатории следил за мной каким-то странным взглядом. В комнате нависла гнетущая тишина. Все делали вид, что усердно трудились на ниве науки. Но ощущение надвигающейся опасности скоро прошло, и я подумал, что всё это только показалось. Как же я ошибался!
В комнате, кроме перечисленных сотрудников, находилось ещё три человека: Аглая Васильевна – старушечка-профессор, Марина – хорошенькая молоденькая лаборантка (они все такие, особенно, когда жёны покидают нас на время) и Пётр Семёнович – кандидат биологических наук. Последний посмотрел на меня осуждающим взглядом. Да я и так видел, что его стройная подтянутая фигура облачённая в идеально выглаженный костюм с неизменным галстуком, весь его прилизанный вид резко контрастируют с моей потрепанной внешностью. Да, я понимаю, что старые джинсы на мне висят мешком, а огромная заплатка на самом интересном месте пришита ужасными стежками, потому что моя благоверная впервые вдела иголку в нитку. Но кому какое дело, как я выгляжу? Марине, например, нравится.
Погрузившись в работу, подробностями коей не буду вас обременять, я не заметил, как подошло время обеда. Я решил сбегать в магазин и со своей скромной добычей направиться домой, где проглотить её в спокойной обстановке. Но тут ко мне подошла Марина (завидуй, Пётр Семёнович!) и предложила перекусить с ребятами в соседней лаборатории, где томились кролики – жертвы науки. Некоторых из них, уже готовых отдать богу душу во имя науки от передозировок неведомых лекарств, зарезали и съели голодные учёные, видимо, тоже в научно-экспериментальных целях. Я с удовольствием принял приглашение, потому что там обычно собиралась весёлая компания молодёжи, которая весело подтрунивала над нашими «стариками», и так нам было легче переносить имущественно-классовое расслоение в нашем маленьком обществе.
По дороге Марина вручила мне электрический чайник и велела мне наполнить его водой и отнести в комнату, где мы собирались обедать.
В дверях туалета меня догнал Николай. Он тяжело дышал, и весь вид его был крайне встревоженный.
- Арсений, послушай меня, - торопливым полушепотом застрекотал он, с видом заправского шпиона торопливо заглядывая во все кабинки, словно проверяя, не затаилась ли там одна из блуждающих без тела душ. – Извини, что пришлось отрицать при всех, что я к тебе вчера заходил. Никто не должен это знать. За мной следят.
- Спасибо, что признал, а то я думал, что сошёл с ума. А оказывается, это ты. У нас, значит теперь мания преследования. А вчера ты страдал комплексом Наполеона.
- В сторону неуместные шутки! У меня нет времени всё тебе сейчас рассказывать. В любой момент меня могут похитить или убить. Возьми эту дискету. Спрячь её, и никому о ней ничего не говори. Дело очень серьёзное! Помнишь, два месяца назад меня наняли американцы провести некоторые исследования.
Ещё бы не помнить! Заключить договор на работы с иностранцами – это предел мечтаний любого российского учёного: зарплата поднимается в краты, но, самое главное, что не испытываешь никакой нужды с реактивами и не надо самому конструировать сложный прибор из домашнего чайника и старой самоварной трубы.
- Да, кажется, был какой-то грандиозный проект, ты рассчитывал нарубить много капусты.
- Я заработал много, поверь мне. Будь прокляты эти иудины тридцать серебряников!
- Всего то! – иронизировал я.
- Они использовали меня, Чтобы я получил одно вещество, - торопливо продолжал он, не обращая внимания на мои уколы. – Для его синтеза условия существуют только в нашей стране. Там нужен один составляющий элемент, вывоз которого запрещён, поэтому проще было работу проделать здесь. Но я пошёл дальше. Я задумался, зачем им это нужно. И я понял. Когда до меня дошло, я ужаснулся!
- Надеюсь, речь не идёт о новом биологическом супероружии?
Николай совершенно не замечал моего насмешливого тона.
- Да, это оружие, и ещё какое! Такого ещё никогда и нигде не было. Оно подрывает основы основ! Теперь в опасности не только я, но и всё живое на нашей планете. Вся Вселенная в опасности! Открыть тайну мироздания не дано человеку, даже, если он активизирует все сто процентов своего мозга. Но, даже чуть-чуть приподняв занавес, где скрывается эта тайна, мы ставим под удар всё человечество и не только. Воистину «Знания умножают скорбь», - процитировал он знаменитые слова из Библии.
Мне же на ум в связи с этим пришли перефразированные Грибоедовым слова, примерно того же смысла: «Горе от ума». Бедный, бедный Николай! У него опять начинается приступ горячки. Он закончил школу с золотой медалью, институт с красным дипломом, ординатуру, аспирантуру. И в результате он влачит жалкое полуголодное существование и «как царь-Кащей над» колбой «чахнет». Предел мечтаний молодых учёных попасть на крючок американцев или немцев, которые так и кружат хищными стаями в городах учёных, куда им раньше въезд был заказан. И наконец, гениальный ум Николая был замечен и оценён в тысячу американских долларов, отчего его тонкая душевная натура не выдержала испытание славой и богатством.
Худенький тщедушный Николай продолжал развивать свою научную теорию. Я уже начал нервничать: ребята из соседней лаборатории останутся без чая, а я вообще без обеда.
- Вот ты Арсений перспективный учёный, столько читаешь, знаешь, иногда и сам печатаешься. Вот ты скажи мне, сколько лет учёные всего мира изучают биологию? А ни один из них тебе не скажет, что есть «жизнь»! И как это, с какой стати из «неживого» возникло «живое»? Вот в этом вопросе и кроется ошибка: живое не произошло от неживого. «Живое» - возникло само по себе, а «неживое» - само по себе. Недаром многие учёные, бессмысленно потратив годы своей жизни на доказательство научного материализма мира, плюнули на всё это и подались в религию…
Вдруг по коридору послышались чьи-то шаги. Лицо Николая исказила гримаса ужаса. Сунув мне в руку газетный свёрток и шепнув: «Помни, «сначала было СЛОВО…», скрылся за дверцей кабины туалета. Как раз в этот момент зашёл начальник нашей лаборатории, Емельян Тарасович. Возможно, под влиянием моего друга я тоже начинал потихоньку сходить с ума, но мне, последнее время, он казался весьма подозрительным: то тихонько подкрадётся сзади, наблюдая, что у меня на экране компьютера, то как бы невзначай заденет кипу бумаг у меня на столе, чтобы потом иметь возможность, подняв их, просмотреть.
Он покрутил головой туда-сюда, видимо он намеревался здесь ещё кого-нибудь увидеть, поинтересовался:
- А, Арсений… Чаёк собираемся пить?
- Да, как обычно.
- Ну, ну…
Я положил свёрток на край раковины и набрал наконец-то воды. И только на входе я спохватился, что забыл свёрток. Когда я повернулся, чтобы его забрать, увидел, что Емельян Тарасович уже держит его в руке и зловеще улыбается.
- Извините, это моё. Я забыл…
- Что это?
- Это мой бутерброд на обед.
- Не забывайте, а то останетесь голодным, - странно растягивая слова и продолжая улыбаться, сказал он.
Я протянул руку за дискетой, и тут я понял, что просто так мне её не заполучить обратно. Он не спешил мне её отдавать. Я на секунду представил эту смешную сцену, как молодой голодный учёный вырывает у рук своего холёного заевшегося начальника свой бутерброд. Но тут раздался стон и грохот в кабинке, куда спрятался Николай. Емельян Тарасович на мгновение замешкался. Я тут же выхватил свёрток и даже произнёс абсолютно невинное «спасибо». Я поспешил от туда уйти, тогда мне и в голову не пришло. Что в кабинке могло произойти что-то серьёзное.
Бегом, расплёскивая на ходу воду, я направился в лабораторию, всю до потолка заставленную клетками с жертвами науки, кроликами. Они сидели там такие несчастные, кто с повязкой, кто с проводочками, вшитыми к нервным окончаниям, кто с катетерами. Но, казалось, что это ничуть не мешало им наслаждаться морковью и капустными листочками, которыми сердобольные практиканты щедро их снабжали, желая скомпенсировать те страдания, которые они им доставляли. В уголке стоял старинный качающийся столик. Назвать его антикварным не поворачивался язык, так как он был отменно уродлив. Ребята уже выложили свои незамысловатые продукты. Середину стола венчала огромная сковородка с аппетитно дымящимся жарким. Аромат защекотал мои неизбалованные ноздри.
- Вот это да! Сегодня гуляем! – радостно воскликнул я.
- Да, у нас сегодня настоящий пир! – ответил один.
- Поставь чайник и присаживайся, – ответил другой.
Я не замедлил воспользоваться приглашением. Впрочем я всё равно бы сел, даже, если бы меня и не пригласили. В круге моих друзей всё было просто. Нас связывало многое: совместные учёба, научные поиски, разочарования. К тому же мы все были бедны. И, если у кого-то появлялась еда, то на неё мог автоматически рассчитывать любой из нас. Среди нас я был самым неимущим, так как моя жена из принципа не работала, считая, что семью должен содержать мужчина. Но разница было не велика, так как ноль не сильно отличается от ноля.
Уже наколов кусочек сочного мяса на вилку, я заметил, что в нашем коллективе не хватает Пушка. Пушок – это милый забавный кролик, который, как тысячи других бессловесных страдальцев науки, родился и вырос лаборатории. Весь заколотый заморскими препаратами, перенесший несколько операций, он любил своих мучителей. Он был толстый и пухлый. В отличие от своих собратьев, он совсем не боялся людей. Он не жил в своей клетке, спал в корзиночке в углу, бегал свободно по всей лаборатории, вскакивая всем на колени, желая, чтобы ему почесали за ушками. Он был всеобщий любимец.
- А где Пушок? Что-то его я сегодня не вижу, - спросил я.
Все замолчали, и даже перестали жевать, а Нарина печально показала на сковородку.
- Пушок умер от передозировки лекарства. Но ты не волнуйся, когда его зарезали, он был ещё почти жив. Внутренние органы пошли на анализы. А остальное здесь. Не пропадать же добру!
У меня сразу пропал аппетит. Я принял неожиданно созревшее решение стать вегетарианцем, повернувшись к мисочке с весёленьким зелёным салатиком. Но после нескольких ложек подумал, а не притащила ли Светлана его компоненты из лаборатории, где выращивают генно-инженерные растения. По инструкции полагается после опытов, овощи уничтожать. Но кто знает, что голодные учёные понимают под словом «уничтожить»?
После обеда, который мог бы оказаться на много сытнее, если бы не мои предрассудки. Но в отношении другого я предрассудков не имел, и поэтому, когда помогал Светлане мыть посуду, прижатый в угол её небольшой, но решительной грудью, не смог отказать ей, когда она поведала, что сегодня вечером ей необходимо показать мне свою новую статью для научного журнала.
А Николая никто больше сегодня в институте не видел.