Рассвет тьмы

Глава 1.
Белые кафельные стены. Кажется, будто мраморные. Идеально чистые, без единого пятнышка белоснежные стены в просторной палате. Его кровать -  или это называется койкой – стоит в самом центре. Она даже не прислонена изголовьем к стене. У стены капельница, от неё тянется тонкая трубка, оканчивающаяся иглой. Игла воткнута в руку; место укола саднит. От безупречности белых стен его тошнит, резь в глазах усиливается. Стены возвышаются над ним, давят, словно заявляя: «Ты маленький. Слишком маленький. Один в этой палате и в мире. Совсем, совсем один».
Страх накатывает прохладными волнами. Один в центре огромной палаты. Как посреди огромного озера или моря. Никому не нужный маленький ребенок.
Нет. Он не ребенок. Они сказали, что уже не ребенок, и потому можно его не жалеть. Потом один из них засмеялся грубым, сухим смехом.
-Ну что, малыш, попробуем? Включай камеру, Серый.
Пока Серый включал камеру, он на секунду исчез из поля зрения. А потом…
Боль. Постоянная, невыносимая боль мучила его уже не первый день. Разрывала всё его существо, подкатывала к горлу тошнотой, к голове -  быстрыми и четкими ударами тысячи неугомонных молоточков, к рукам – саднящей болью в запястьях, усеянных бесчисленными следами от уколов. Начиналась боль в ногах. Она разгоралась ночью, разгоралась днём, стихая лишь на несколько часов искусственного сна, чтобы затем начаться снова. Боль въелась в его кожу, тело, кости. Сейчас она достигла своего апогея.
Дверь в белой стене отворилась. Вошла медсестра, женщина средних лет во всем белом, с белым бесстрастным лицом и невыразительными глазами. Она улыбнулась ему едва заметной блеклой улыбкой, подошла к койке. Склонилась к той его руке, которая не была занята капельницей, достала из кармана острую штуку - он до сих пор не мог запомнить, как она называлась – для забора крови. Он сжал руку в кулак, спрятав пальцы. Улыбка женщины стала чуть шире.
Почему здесь к нему относятся, как к пятилетнему ребенку? А те люди заявили, что он давно не ребенок, и сделали с ним такое?
-Дай пальчик, малыш, - сказала медсестра.
Голос её был фальшиво сахарным и грубым от курения. Он уличил едва уловимый, привычный запах дешевых сигарет, который учуял бы и за километр.
Он отрицательно покачал головой и сильнее сжал кулак.
-Сначала уберите капельницу, - попросил он.
В это время капельницу обычно убирали. Рука начинала болеть сильнее.
Медсестра пожала плечами, вынула иглу капельницы, прижав к месту укола смоченную  спиртом вату. На мгновение в голове мелькнула мысль, что она забудет и уйдет. Но она снова взялась за ненавистную острую «штуку». Сама разжала его руку, взяла посиневший от многочисленных уколов палец, резко проткнула. Показалась темная кровь.
Сейчас его точно стошнит.
Медсестра собрала кровь в склянку, повернулась и, сказав себе под нос нечто вроде напутственного «Будь здоров», удалилась. Он не стал говорить ей о том, как ему больно.
Сил терпеть почти не осталось. Боль проникла в мысли, разлилась по всему телу, лишив его возможности дышать. Ноги горели словно в аду. Он покосился на одеяло: из-под него заметно выпирал гипс. Многочисленные переломы, открытые и закрытые. Его ноги буквально раздроблены.
Если дышать ртом, медленно, как учил врач, возможно, станет легче. Вдох. Боль. Выдох. Боль. Вдох…
Дверь снова отворилась. Почти бесшумно, так, что он заметил это только тогда, когда она показалась на пороге. Тёмно-русые волосы контрастировали с режущей глаза белизной накинутого сверху свитера и джинсов халата. Тёмно-голубые, почти синие глаза смотрели без всякого выражения, однако их невыразительность отличалась от той, что продемонстрировала медсестра. В глубине глаз таилось презрение, смешанное с жалостью. Резко выгнутые брови придавали лицу выражение требовательное и высокомерное. Однако приподнятые уголки губ сглаживали это впечатление; казалось, она всегда немножко улыбалась тому, что известно ей одной. Телосложение её было скорее стройное, чем худое, но скорее худое, чем миниатюрное, походка – решительная и быстрая, взгляд обыкновенно  равнодушный и непроницаемый. На вид ей было лет двадцать пять. Впрочем, он знал наверняка: ей двадцать пять и ни годом больше. Это была его сводная сестра. Ольга.
Разница между ними составляла одиннадцать лет. Однако главная разница состояла  отнюдь не в возрасте, но в них самих. Точнее, в той непреодолимой пропасти, что пролегла меж ними с годами стараний Ольги. Впрочем, нет, и это тоже правда лишь наполовину. Ольга не старалась: она просто вычеркнула брата из своей жизни.
Когда ей прислали видеокассету с изображением того, как ему ломают ноги массивными бейсбольными битами, она прижала ладонь к губам, брови её нахмурились, но не более того. Когда ей позвонили и потребовали выкуп, она ответила, не задумываясь, тихим твёрдым голосом:
-Сам вляпался, пусть сам и выпутывается. Я не имею отношения к этому человеку.
Он слышал каждое её слово. Изнемогая от боли в ногах, с ненавистью и страхом вглядываясь сквозь слёзы в глаза своих мучителей, он лежал на холодном полу, залитом его собственной кровью, и слушал короткие гудки, после того, как она повесила трубку. Гудок. Резкий толчок боли. И снова гудок. Она не придёт. Эти люди убьют его. Гудок. Боль. Отчаяние. И пустота вкупе с густой, плотной тишиной накрыла его.
-Здравствуй, Кай, - сказала она.
Чтобы описать её голос, понадобится не один десяток эпитетов, ибо голос этот  менялся в зависимости от настроения, человека, с которым она говорила, её собственного желанья. Он мог быть теплым, ласковым, как прикосновения матери или нежное дуновение ветра на коже, мог быть бархатным и манящим, заставляющим забыть обо всём на свете. Когда Ольга говорила с ним, голос её всегда был спокойным и негромким, с долей презрения и отчуждения, холодным или вовсе бесстрастным.
-Ольга?
Боль на мгновение отступила. Затем возобновилась с новой силой. Дышать снова стало невозможно. Он заметался по своей бескрайней койке, которая была велика для его худого тела, в попытках схватиться за что-то. Но ничего не нашлось, и он только с силой сжал кулаки. Меньше всего на свете он хотел, чтобы она видела его слабым.
-Зачем ты пришла сюда? – враждебно спросил он.
Ольга приблизилась. Он увидел её глаза совсем рядом. В них не теплилось ни сочувствия, ни сострадания, а в лице отражалась всё та же требовательность.
-Хотела увидеть тебя.
-Когда ты говорила с теми подонками, ты не очень-то хотела меня видеть!
Боль поднималась всё выше и выше.  Он больше не мог бороться с тошнотой, белые стены, белый халат на ней доводили до исступления. Еще немножко, и он закричит.
-Ты этого не заслужил.
Слова как лезвие скальпеля. Холодные, отрывистые. На секунду он подумал, что от них мог бы отражаться свет. Равно как и его бессильная ярость.
-В таком случае, видимо, мне придется выплатить тебе эту сумму. Можешь не сомневаться, деньги я найду!
Уголки её губ медленно опустились вниз, придав лицу гримасу презрения.
-Деньги для меня ничего не значат.
-Ты пришла, чтобы сказать мне это?
Он не заметил, как перешел на крик. Но если бы он не кричал, он бы застонал. К тому же было невыносимо видеть её лицо, слышать её голос и знать, что она снова им недовольна. Снова он её подвел.
-Не кричи.
-Хочу кричать и буду!
Какое право она имеет приходить в больницу и говорить ему «не кричи»?  Какое право имеет она презирать его? И почему он никогда не станет тем братом, какого она хотела бы видеть?
Потому что именно она впервые дала ему наркотик. Экстази, краткодействующий и несерьёзный. Но ему понравилось. На несколько часов он вырвался из своего мира; из  нищеты. Он воспарил над всем, даже над ней. Тогда он впервые был счастлив.
А потом попытался повторить это снова и снова, только уже не с экстази, а с кокаином.
-Это ты во всём виновата! – вырвалось у него.
Брови её взметнулись вверх, как всегда, когда она начинала сердиться. Она произнесла ровно, четко, проговаривая каждое слово:
-Видимо, это я села в машину с незнакомыми людьми, пообещавшими халявную дозу.
Он попытался приподняться на руках. Тело тут же пронзила острейшая боль.
-Уходи отсюда! – голос сорвался на истеричный крик.
Похоже, у него и вправду начиналась истерика.
Ольга произнесла тем же ровным голосом:
-Если ты сейчас же не угомонишься, я позову доктора. И тебя успокоят.
-Да мне похуй!
Ольга развернулась на каблуках и вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.
-Нет! – он резко дернулся. Боль стала нестерпимой. – Нет, нет! Сволочь! Ненавижу тебя!
В дверях палаты показался доктор и медсестра, на ходу набиравшая шприцем из ампулы прозрачную жидкость. За ним, стуча каблуками по кафелю, вошла Ольга.
-Я тебя ненавижу! – снова выкрикнул он.
Ярость на мгновения заглушила даже боль. Ярость, вызванная собственным бессилием.
-Ну-ну, молодой человек, не стоит так кричать, - примирительно сказал пожилой доктор, подходя к нему. Сейчас всё будет в порядке.
-Нет, не будет! – он отмахнулся от медсестры, пытавшейся поймать его руку.
Он вырывался, отдергивал руку, кричал. Глаза его были полны ярости, сознание – боли.
Ольга стояла в стороне и молча наблюдала за ним, скрестив руки на груди. Лицо её казалось задумчивым. Она не сердилась; можно было подумать, она решает, какой цвет  свитера больше подходит к её глазам.
Наконец она словно очнулась, неслышно, бог знает как при своих высоких каблуках,  подошла к борющимся. Наклонилась и приобняла его за плечи.
Он на секунду застыл, пораженный её прикосновением. В нём не было ни враждебности, ни ледяного отчуждения. Только ласка.
-Потерпи, Кай, - тихо сказала она.
Её дыханье, теплое и глубокое, шевельнуло волосы на его виске. Она накрыла ладонью его руку и чуть придержала, когда игла вошла под кожу. Он издал нечто среднее между взвизгом и всхлипыванием. Не в силах больше сдерживаться от боли, безысходности, стыда, он заплакал.
Ольга присела на край койки и обняла его. Погладила по спине, по волосам. Слезы струились по его лицу.
-Всё, Кай. Успокойся. Скоро станет легче.
Её голос баюкал и утешал. Он прижимался к ней всем телом, словно пытался спрятаться в её объятиях, едва ли не первых за всю жизнь, от окружающего мира. Некоторое время он молчал, слышались только прерывистые всхлипывания. Потом сказал:
-Я боюсь. Я не знаю, как дальше. Зачем всё это? Лучше бы они меня убили. И мне так больно…
Ольга погладила его по голове.
-Скоро боль пройдёт. Ты заснёшь, - мягко произнесла она.
Он оторвался от её груди.
-Я не хочу спать.
-Знаю, Кай.
-Меня всё время заставляют спать. А я не хочу. Не хочу, понимаешь?!
-Тише. Понимаю. Но когда ты спишь, боль уходит. Ложись.
Он не шевельнулся. Поднял голову, встретившись с ней взглядом. В нём не было участия. Но и презрения в нём тоже не было.
-Ну же, - ласково повторила она. – Ложись.
Он медленно покачал головой.
-Когда я проснусь, тебя здесь уже не будет.
Ольга не стала отрицать очевидного. Конечно, она нескоро вновь придёт к своему сводному брату, которого с момента его рождения пыталась вычеркнуть из своей жизни, чтобы не стыдиться и не краснеть. Чтобы сделать ему больно.
-Сейчас я рядом, - голос её стал глубоким, почти грудным, - потерпи немножко. И засыпай.
-А завтра всё сначала, - в угрюмом отчаянии сказал он.
-Кай, это не навсегда. Ты поправишься.
-И вернусь к прежней жизни.
На короткий миг ему показалось, что сейчас она скажет: «Нет», что она заберет его, и всё изменится. Что она сможет любить его и заботиться о нём.
Но ей было наплевать.
Ольга ничего не ответила. Ответ читался в её лице.
Он снова прильнул к ней. Потом опустился на подушку. Глаза слипались от снотворного. Боль уносилась куда-то далеко, как и палата с её невыносимо белыми стенами. Только Ольгу  не хотелось отпускать из небытия Морфея. Он поймал её узкую ладонь и чуть сжал.
-Я так не люблю уколы, - засыпая, прошептал он, едва ворочая языком.
Она провёла рукой по его волосам.
-Знаю, малыш, - очень тихо отозвалась она. – Спи.
Он и во сне держал её за руку.
А под утро она ушла.
Кто знает, о чем она думала, обнимая его, четырнадцатилетнего мальчишку, на глазах у пожилого доктора, который понимал гораздо больше, чем хотел показать пациентам?
Он размышлял над этим, переводя взгляд с дороги на её лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида. За пять лет она мало изменилась внешне. Покрасила волосы в темно-рыжий, отливающий медью. Кожа её оттого казалось еще белее. Теперь никому и в голову не приходило, что Ольга «ненастоящая» рыжая. Кай знал, зачем она покрасилась в такой цвет: не хотела, чтобы было заметно сходство между ней и братом. У него были точь-в-точь такие же русые волосы, достававшие до плеч, голубые глаза. Черты их лиц удивительным образом походили друг на друга. Только выражение неизменно оставалось разным.
Ольга спала, чему-то мечтательно улыбаясь, вьющиеся локоны разметались по подушке, прикрепленной к сидению автобуса. Кай решил, что все туристы спят, но нет. С заднего ряда доносился приглушенный голос. В полумраке он различил юношу старше его самого года на три, худого, с заостренным подбородком и лихорадочно горящими глазами, на которые то и дело падала длинная челка.
Юношу этого звали Филипп.
Вот уже два часа Филипп смотрел неотрывно в запотевшее от сырости и холода окно, наблюдая за тем, как практически полная молочно-белая луна мчалась за ними  в такт движению автобуса. Её окружало несколько маленьких звёзд, которые, как ему мерещилось, непрестанно менялись вокруг луны-хозяйки, словно заступая на службу по четко отмеренному неведомому графику. Вдруг одна из них как будто покачнулась под черным куполом неба, точно раздумывая, стоит ли ей нарушать свой покой. Качнулась раз, другой и начала падать. Филипп как завороженный смотрел за её движением. Она падала медленно, плавно. Наверное, у звезд не принято так падать. Они летят на землю стремительно и ярко, разбиваясь о плоское небытие человеческих судеб и неверия…
-Костя! – Филипп коснулся плеча спящего рядом мужчины.
 Мужчина этот был красив, с правильным овалом лица, высоким лбом и волевым подбородком. Коротко стриженые тёмные волосы оттеняли загорелую кожу. В позе его чувствовалась уверенность, рожденная сознанием того, что ему всё дозволено.
Филипп знал: если Косте дозволено не всё, то очень многое. Он покупал власть за деньги, своим обаянием, грубой силой или вежливостью. Перед ним рано или поздно открывались любые двери и любые сердца: Костя умел добиваться того, чего хотел. Любыми способами.
К тридцати двум годам он успел получить два высших образования, завести свой бизнес, в том числе и не вполне легальный, выучить пять языков и привязать к себе Филиппа.
-Костя, - громче позвал он.
Костя открыл глаза и  резко выпрямился.
-В чём дело?
Филипп указал на безнадежно черное небо за окном.
-Звезда упала. Посмотри.
Белая точка медленно, будто нехотя, долетела до черного леса, сливающегося на горизонте с еще более черным небом, и скрылась за верхушками деревьев. «Хоть бы всё получилось», - успел подумать Филипп.
-Какая еще  звезда?  - спросил Костя.
Филипп поджал губы.
-Ты всё прозевал.
-И для этого ты меня разбудил? - его красивое лицо приняло едва ли не хищное выражение.
-Да.
-Тебя отправить на *** или сам дорогу найдешь?
В глазах промелькнуло раздражение.
Филипп не любил, когда Костя ругался матом. Тем не менее это был единственный человек, которого он знал, кто мог сказать речь, изобилующую художественными тропами и в высшей степени умную и интеллигентную, а потом добавить: «вы всё поняли, мои ****атые друзья?»
-Видимо, ты знаешь её лучше, - огрызнулся он.
Костя не отреагировал и снова прикрыл глаза, возвращаясь к прерванному сну. На глазах у других он никогда его не бил.
Почти никогда.
Филипп отвернулся к окну. В нём боролись жалость к себе и ненависть к Косте.
Прошло минут пять, и он сказал тихо, не оборачиваясь:
-Ты никогда меня не слушаешь.
-Не собираюсь слушать полоумного, - без выражения отозвался Костя.
-Тогда зачем ты со мной вообще поехал?
-Потому что тебе взбрело в голову ехать в эту чертову дыру!
-Необязательно было тащиться следом!
-Маленьких детей тоже необязательно приучать к горшку, однако приучают же.
Костя снова закрыл глаза. Голос его лишь немного изменился, стал чуть выше. Но настоящего раздражения в нём не было. Он просто играл с Филиппом, как делал не раз. Иногда эти игры надоедали ему и Филипп на несколько дней оказывался на улице. Впрочем, не без средств к существованию.
-Я не ребенок, - медленно произнёс Филипп.
Костя уловил первые признаки ярости. С этого обычно всё и начиналось. Но сегодня ему было плевать, насколько далеко может зайти Филипп.
-Псих хуже ребенка. Он не способен даже сам о себе позаботиться, - в пустоту уронил он.
Внезапно что-то в лице Филиппа изменилась. Словно тень на мгновение коснулась его и исчезла.
-Ты взял лекарство? – чужим, дрогнувшим голосом спросил Филипп.
Что, если нет? Этого не может быть. Нет, нет, нет. Он не мог. Костя не мог так с ним поступить.
-А с какой стати я должен об этом заботиться, скажи на милость, - спокойно сказал Костя.
Краска отхлынула от лица Филиппа. Тревога поселилась в сознании, с каждой минутой причиняя всё новые страдания.
-Нет?
Костя молчал.
-Нет? – снова спросил Филипп, уже громче.
Даже Кай, сидевший от него через три ряда сидений, услышал. С любопытством скосил взгляд на заднее стекло и на секунду встретился с лихорадочно горящими глазами Филиппа.
-Нет, нет, - передразнил засыпающий Костя, - в штаны еще не наделал, предусмотрительный ты мой?
По его лицу  Филипп понял, что опасаться нечего. Лекарства  с ним. За семь лет, проведенные с Костей, пять из которых тот был его любовником, он успел изучить привычки возлюбленного, его мечты, переживания, страхи. Хотя страхов у Кости как будто не было вовсе. Филипп умел читать по его лицу, говорить без слов, понимать с одного лишь взгляда. Костя бывал груб, нетрезв, срывался на нём, когда проваливалась крупная сделка или прогорало дело. Но он был врачом, умел лечить и понимать его болезнь, заверял в том, что всё будет хорошо, и прижимал к груди, когда тревога загоняла Филиппа в клетку безумия. Бывало, он играл с ним или попросту издевался… как сейчас, выбрав на сей раз своей мишенью его гордость.
Филипп молча встал и, шатаясь из-за движения автобуса, прошел вперед, сел рядом со спящей девочкой. Сначала он глядел прямо перед собой, пытаясь унять вспыхнувшую обиду. Потом внимание его привлекли руки девочки, а, точнее, разноцветные яркие фенечки, украшавшие их. Кислотно-желтые, пурпурно-красные. Он зажмурился. В голове замелькали пурпурные полоски. Красное, желтое, красное. Он открыл глаза. Под тонкой желтой плетенкой была еще одна – зеленая, цвета травы. Девочка слегка шевельнула рукой, и он увидел синие ногти. Яркие, резкие. От них начинали болеть глаза. Неужели на это можно смотреть без содрогания или считать привлекательным?
Интересно, сколько ей лет? Он не видел её лица (девочка отвернулась к окну и мирно спала), видел только  длинные  белоснежные, явно крашеные, волосы, заплетенные в косу. Странно, что перетянута она была не жгуче-салатового оттенка резинкой, а темно-серой.
Одета девочка была под стать имиджу, созданному фенечками и чудовищного цвета ногтями: клетчатая юбка в складку едва прикрывала колени, обтянутые сетчатыми колготками. Однотонная водолазка выглядывала из-под легкой ветровки, застегнутой до горла.
Если бы в тот момент девочка повернулась к Филиппу лицом, он увидел бы на щеках слезы. Она вовсе не спала.
Но Филипп предпочел не смотреть на средоточие раздражителей для глаз, коими она была увешана, и стал смотреть вперед, в который раз не миновав взгляда водителя в  зеркале заднего вида. Филипп теперь сидел таким образом, что мог без труда видеть лицо Кая.
Он был худым, даже хрупким молодым человеком с пронзительными голубыми глазами. У него были полные губы и приветливое, подвижное лицо. Выражения на нём сменялись так быстро, как не могли сменяться чувства.
Стало быть, чувства свои Кай привык скрывать.
Он снова посмотрел на спящую сестру. Как было бы хорошо, будь они похожи не только внешне, но и внутренне. Если бы у него было столько же воли и выдержки, как у неё, целеустремленности и честолюбия.
Впрочем, целеустремленность у него имелась, и немалая. Кай проявил её всю до капли, бросая наркотики несколько лет назад. Он увлёкся исторической реконструкцией, изучил массу литературы, в его жизни появилось что-то еще, увлекательное и захватывающее, чего ему больше не мог дать кокаин. Конечно, иногда, когда случались неудачи, он плохо выступал с докладами в колледже или Ольга ругалась с ним, возникали мысли о том, чтобы вернуться. Всего один раз. И забыть о проблемах. О том, что он никто.
Но он хотел, чтобы Ольга гордилась им.
Сейчас она спала. Или ему только казалось, что спала. Прекрасная молодая женщина с бледной кожей и медно-рыжими волнами волос.
По мнению Стаса она была поистине красива. Он сидел через проход от неё, изредка поворачивался и рассматривал. Маленький прямой нос, чувственные губы, длинные ресницы, подкрашенные синеватой тушью. Он увидел её впервые накануне  вечером. Гид ждала их группу у автобуса и улыбалась сдержанной улыбкой человека, который знает себе цену. Потом сказала несколько слов о том месте, куда они собирались ехать всю ночь, чтобы весь следующий день провести на свежем воздухе. Она сказала, что её зовут Ольга, поинтересовалась, взяли ли они с собой еду, чтобы перекусить, есть ли те, кого укачивает. На это тут же откликнулся  худой, болезненного вида юноша лет двадцати двух  - двадцати пяти. Ольга посоветовала ему садиться вперед, если угодно, рядом с ней. Филипп кивнул и уселся возле своего угрюмого друга, которого назвал Костей, на заднее сиденье. Однако Стас с высоты своих сорока пяти мог поклясться: вовсе этот друг не угрюмый. Просто новых людей воспринимает в штыки и долго к ним приглядывается, прежде чем доверить любую информацию. Даже касаемо того, что скоро пойдёт дождь.
Ольга сказала: скит, куда они направляются, находится в лесу довольно далеко от города, так что придётся ехать всю ночь. Автобус тронулся, и она, взяв в руки маленький микрофон, поведала о том, что скит этот по всем поверьям является священной реликвией тех мест. Монах, проживший в нём без малого девяносто лет, давно умер, но место осталось нетронутым: не нашлось в округе человека, который бы поднял руку на сруб незаметного домика в самой лесной чаще, пусть бы даже под этим домиком обнаружили месторождение с золотом.
Надо признать, Стаса не слишком интересовал скит с его монахом и золотом. Он думал только о том, что это, пожалуй, его последний шанс наладить отношения с Кристиной. Кристей, как он ласково звал её в детстве. Его семнадцатилетней взрослой дочерью, которую он оставил семь лет назад ради другой женщины.
Стас не успел подумать о том, как закончился его недолгий брак с новой возлюбленной. Резкий толчок подбросил его сначала вверх, потом кинул вперед. Если бы не ремень безопасности, о  необходимости которого предупредила их в начале пути Ольга, он полетел бы кубарём прямо к водительскому сиденью. И весьма вероятно, не обошлось бы без переломов.
Толчок повторился, сзади послышались испуганные и возмущенные возгласы, кто-то даже отреагировал матом. Послышался краткий «бум» и… всё стихло. Стас осторожно откинулся за спинку сидения, пытаясь понять, что произошло и цел ли он. Повернул голову: Ольга уже была на ногах. Она окинула автобус взглядом наседки, проверяющей, все ли цыплята в безопасности. Роста она была не слишком высокого, стройная, с ладной фигурой человека, который в детстве  явно занимался танцами или гимнастикой. Однако одежда её не подчеркивала фигуру, а будто скрывала. Длинная юбка тёмно-зеленого цвета, из-под которой выглядывали сапоги на высоком каблуке, свитер в тон  юбке. наверное «свитер в тон юбке»?И роскошные, блестящие длинные  волосы, что теперь растрепались и непослушно вились у висков. В её лице не было и тени беспокойства.
В нём вообще ничего не было.
Ольга подошла к водителю. Стас услышал её голос, разительно отличавшийся от того, каким она говорила с туристами:
-Что случилось?
Словно заранее знала: он виновен в происшествии.
Кай, совсем еще юный мальчик, пожал плечами. Но, когда он заговорил,  в голосе его не было уверенности.
-Заглохло.
-Что значит заглохло? Есть причины?
Требовательный тон сбил Стаса с толку. Так начальник отчитывает подчиненного, намного ниже стоящего в карьерной лестнице. Конечно, водитель в некоторой степени подчиняется гиду…
-Я не знаю, - тихо, почти шёпотом ответил Кай.
-Что бы это ни было, ты должен починить автобус. Тут нет связи. Тут нет поселений. Ничего нет. Мы просто не выберемся из этого леса.
Однако Стас услышал другое в её голосе. «Это ты во всём виноват».
Водитель молча кивнул. Накинул кожаную куртку и вышел в ночь, оставив двери автобуса открытыми настежь. Стас тут же натянул свою собственную куртку поверх рубашки.
Ольга сделала шаг вперед, встав в проходе. Он  мог коснуться рукой её юбки. Или локтя. Мог различить едва заметные морщинки у губ, которые появлялись, когда она улыбалась.
Искренне улыбалась.
Сейчас лицо её было абсолютно непроницаемым. Требовательность и недовольство, граничащее с неприязнью, исчезли. Только осознание того, что всё будет в порядке. Свались метеорит в метре от них, он не сомневался, выражение её лица не изменится. Она оглядела своих подопечных, проверив, все ли целы, и сказала:
-Господа, прошу вас сохранять спокойствие. Причин для беспокойства нет. Произошла небольшая неполадка, но всё поправимо. Думаю, не далее как через полчаса она будет устранена, и мы сможем продолжить путь.
«Ох и плохо же придётся пареньку, если эти слова по его вине окажутся непророческими», - подумал Стас.
Он не заботился более о непростых отношениях между гидом и водителем, повернулся к дочери, не без удивления заметив сидящего рядом с ней Филиппа. «Оппа», - чуть не вырвалось у него, но вместо этого он сказал:
-Ты в порядке?
-Угу.
Кристина подняла на него чуть покрасневшие глаза. Она не была пристёгнута, но каким-то чудом осталась сидеть на месте.
-А вы? – он дружески и как-то слишком по-отечески взглянул на Филиппа.
-В полном порядке, спасибо.
Кристина снова повернулась к окну. Чтобы как-то продолжить разговор, Стас спросил:
-Вас же зовут Филипп, если я не ошибаюсь?
-Совершенно верно.
Прежде, чем Стас успел произнести: «а это Кристина, моя дочь», Кристина порывистым движением протянула Филиппу руку. Пожалуй, не совсем так, как того требовали приличия.
-Кристина, - коротко, резко. 
Филипп вздрогнул от её высокого голоса. Девочка – как он теперь понял, юная девушка – смотрела на него почти вызывающе. В больших карих глазах светилась враждебная независимость и необъяснимая злоба на весь мир. Но, если не считать этого, лицо её было миловидным. Округлое, с ямочками на щеках, с чуть заметными веснушками. Полные, даже пухлые губы, придававшие лицу выражение детское, едва ли не капризное.
Возможно,  она и была капризным ребенком под маской миловидной куколки.
Внешне она мало походила на своего отца. Только глаза, карие с зелеными вкраплениями, выдавали родство. У Стаса были светлые соломенные волосы, открытое, грубоватое лицо. Этому высокому человеку с широким шагом и крупными руками хотелось доверять.
В отличие от его дочери.
-Очень приятно, - нехотя произнес Филипп.
В глаза ему снова бросились яркие феньки на её руках и непростительно синие ногти. Первый укол боли в голове. Он еле сдержался, чтобы не скривиться, и поспешил отвести взгляд.
-Это Стас.
-Доча, я же просил… - с просьбой вместо упрека в голосе сказал Стас.
-Прости, пожалуйста, папочка, - приторным голосом, от которого Филиппу вконец захотелось сесть обратно к Косте, поправилась она.
В распахнутую дверь, от которой уже веяло ночной сыростью и прохладой, из которой глядело  черное небо, вошёл водитель.
-Боюсь, сейчас ничего нельзя сделать.
Филипп поднял голову и впился взглядом  в его лицо. Тревога поднялась в душе и… не опустилась. Без объяснения причин он пересел к Косте. Тот смотрел на Филиппа с откровенным раздражением. Послезавтра ему нужно было выходить на работу. А еще Костя не любил холод и выразительно переводил взгляд с Кая на дверь и обратно.
-Костя? – в голосе Филиппа забился страх.
-Отстань.
-Поломка серьёзная, - продолжил Кай, - завтра, при свете, можно будет сказать больше. И починить.
-Это окончательный вердикт?
Похоже, один Филипп уловил новые нотки в голосе гида. Что-то изменилось. Странно-знакомые нотки. Так обыкновенно говорил Костя за секунду до того, как ударить его.
-Да.
Ольга обернулась к туристам. Скрестила ладони у живота, словно образовав замок.
-Ну что ж. Завтра утром все неполадки будут устранены. Почему бы не воспринять этот маленький инцидент как приключение?
-А почему бы нам не послать всё к черту и не добраться до дома, пока не поздно? – сквозь зубы процедил Костя, передразнивая гида.
Филипп покосился на него. Костя злился, когда что-то шло не по плану. Злился на то, что Ольга так невозмутимо говорит о том, что они застряли посреди леса, протянувшегося на несколько километров вокруг, без связи и надежды на скорое возвращение в цивилизованный мир. Филипп вдруг подумал, что на её месте Костя поступил бы также. Говорил бы те же слова тем же невозмутимым голосом.
Ольга улыбнулась.
-Чем мерзнуть ночью в холодном автобусе (отопление все равно отключилось, мотор заглох), мы могли бы соорудить костёр и осмотреться. До рассвета осталось всего пять или шесть часов, - так, словно это были пять или шесть минут, произнесла она. – Кто может собрать сухие ветки? Фонарь я дам.
На мгновение туристы затихли, затем Стас сказал своим грубоватым прокуренным голосом:
-Пожалуй, я еще не настолько стар, чтобы не справиться с этим.
Ответом ему была сдержанная, но ободряющая улыбка гида.


Глава 2.
Ночь полнилась звуками: хрустом веток под ногами, негромким бренчаньем гитары, легкими порывами ветра, отдававшегося гулким эхом где-то вдалеке. Холод был почти осязаем. Казалось, он серебристой пленкой покрыл людей, деревья и чувства. Всё в мире замерло, осталась только тревога, граничащая со страхом. Филипп старался не думать об этом.
В центре поляны, окруженной со всех сторон деревьями, которую они нашли, пройдя всего пять минут от дороги, жарко пылал и потрескивал костер. Казалось,  свет его упорно боролся с тьмой вокруг. Победить не мог никто, ибо силы, как часто случается в реальности, были равны. От костра поднимался дым, разнося сладковатый запах опавшей листвы и сухих сучьев. Веянием ветра он стремился вверх, упирался в черный потолок неба со стертой луной и рассеивался.
Возле костра сидел Стас, неподвижен словно статуя. Он неотрывно глядел в огонь, изредка помешивая его длинной палкой. Рядом стояла Ольга. На плечи её была  накинута ветровка, голова чуть наклонена вбок, волосы наспех собраны в низкий пучок. Отблески огня плясали на её бледной коже, играя цветом глаз, заставляя его меняться от светло-серого до насыщенного синего. Рядом на голой земле по-турецки сидел Кай, почти касаясь её ног. От Филиппа не ускользнуло его мимолетное, едва заметно движение в сторону Ольги, а в следующий момент он уже преклонил голову к её колену, скрытому длинной юбкой.
В отличие от Стаса, Филиппу не пришло в голову, что гид и водитель автобуса имеют отношения если не странные, то непривычные для такой ситуации. Впрочем, они могли быть и очень хорошими друзьями. Словно подтверждая это, Ольга опустила руку и положила ему на голову, пальцами перебирая пряди волос. Филипп вдруг понял, что хотел бы оказаться на месте Кая.
Дальше всех от костра и ближе всех к нему, на причудливой формы бревне сидела Кристина. Голова её была опущена, точно она вспоминала мотив какой-то песни, перебирая струны гитары. Гитара была повязана черно-красной лентой, которая чуть заметно двигалась в такт тихой музыке.
Красные и черные полосы то и дело сливались в одну. Он закрывал глаза и видел одну красную… она медленно меняла цвет на пурпурный. Черный, пурпурный, жёлтый… кислотно-желтый режет глаза. Больно. Он не любил ярких цветов, как и Костя.
Где Костя?
Снова желтые ленты вливаются в сознание. Обвиваются вокруг него точно змеи, начинают душить…
Где он видел эти ленты? Нет, змей? Змеи у него под ногами. Повсюду. Везде этот кислотный цвет, он контрастирует с синим, с красным. Ядовитый красный цвет как цвет крови.
Снова больно. Снова кровь. Нужно позвать Костю. Где он? Ушел? Бросил его? Он может уйти в любой момент… Оттого Филипп боится. Оттого ему так больно. В груди. В душе. В руке.
-Эй, друг ты чего? – доносится издалека знакомый голос.
На него смотрят добрые золотисто-карие глаза. Тёплые руки вынимают нож из ослабевших пальцев.
-Ты чего это, парень, а? Нельзя так, - говорит Стас, пытаясь встряхнуть Филиппа за плечи, чтобы он наконец увидел его.
Но Филипп его не видит. Его взгляд блуждает по верхушкам деревьев, наталкивается на  замкнутость мрачного неба. Губы шевелятся, точно он силится что-то сказать, к груди он прижимает руку, пораненную ножом, которым Стас обрубал мелкие сучья с веток, случайно оказавшимся рядом с ним. Филипп начинает раскачиваться, сначала медленно, потом сильнее, взгляд не фокусируется даже на деревьях…
Кристина первой решилась подойти к нему. Она дотронулась до его руки. На мгновение взгляд Филиппа выхватил из разнообразия смешанных образов её руку, её кукольное личико.
-Нет! – вскрикнул он подобно загнанному зверьку.
Кристина убрала руку.
Долгие секунды длилось молчание. Филипп оказался в круге людей, которые не знали, как ему помочь и что следует делать. Кости среди них не было.
Первой нарушила молчание Ольга. Медленно, маленькими шагами приблизилась. Остановилась на расстоянии вытянутой руки.
-Филипп, - как можно мягче произнесла она, - всё в порядке.
Филипп продолжал раскачиваться, бессмысленно озираясь по сторонам.
-Филипп, - настойчивее повторила она.
Потом еще раз. В голосе послышалась едва уловимая угроза. «Смотри на меня». Тем же тоном говорил Костя, когда начинал сердиться.
Филипп  вдруг сказал  вполне отчетливо:
-Мне больно.
Ольга сделала еще один маленький шаг к нему. Двигалась она неслышно, хоть сухая листва громко хрустела у всех под ногами.
-Что еще ты чувствуешь?
Филипп не откликнулся.
-Что – еще – ты – чувствуешь, - тщательно деля слова на слоги, ровным, но настойчивым и глубоким голосом спросила она.
-Ххх..холодно. Очень холодно.
Его била мелкая дрожь. Вдруг он замер. Сказал:
-Где Костя.
Это был не вопрос, и ответа он не требовал. Смешавшиеся мысли. Пугающие мысли.
-Костя придёт. Скоро. А сейчас посмотри на меня.
Удивительным образом она просила и приказывала одновременно. Властные нотки, так хорошо знакомые Каю, взяли своё. Взгляд Филиппа медленно двигался к Ольге, пока наконец  не застыл. Потом также медленно пополз обратно.
-Нет, Филипп, только на меня.
Главное не повысить голос. Не испугать.
-Смотри на меня. Так. Молодец, - она ласково ему улыбнулась, не обнажая зубы, - сосредоточься и наблюдай за тем, что я делаю.
Она провела ладонью перед его лицом. Он внимательно следил за ней.
-Костя… - прошептал он.
-Костя придёт, - голосом, не терпящим возражений, сказала она. – А пока я побуду с тобой, хорошо?
Филипп молчал.
-Филипп?
Тёплый, грудной голос. Он согревал его и успокаивал. Замыкал мир, который на мгновение разомкнулся.
Он кивнул, не отрывая от Ольги глаз. Она сделала последний шаг к нему и оказалась совсем близко. Филипп был выше её на голову. Ей приходилось высоко держать голову, чтобы не разорвать с ним визуальный контакт.
-Всё хорошо.
Он почему-то верил ей. Чем-то она напоминала Костю, когда с ним такое случалось. Они делали разное, говорили разное. Интонации были похожи. И что-то еще. Едва уловимое, чему названия он не знал.
Ольга бережно дотронулась до окровавленной руки пальцами. Филипп отдернул руку. Но не отступил.
-Я знаю, что больно, - отчетливо, хоть и очень тихо, сказала она, - я только посмотрю. Пожалуйста.
Постепенно мир возвращался в прежнюю колею. В голове переставали мелькать красные и желтые полосы, тревога засыпала на дне изнуренной безумием души. А Костя скоро придёт. Обязательно придёт.
Он позволил ей аккуратно отвести его руку в сторону. Когда она опустила голову, чтобы взглянуть на кровоточащий порез, он понял, что всё это время был предметом наблюдения трёх пар глаз. Стас дружески похлопал его по плечу и тут же скрылся за неплотной порослью деревьев, отделявших их от дороги. Через несколько минут он появился с аптечкой в руках. Кристина незаметно удалилась обратно к бревну, села на него, вытянув ноги. Что-то подсказало ей: не стоит смущать Филиппа. Напротив него остался один Кай. Он никуда не собирался уходить. Словно прирос к своему месту. Ни движения, ни звука. Будто замер в тот момент, когда сестра направилась к Филиппу.
-Я промою и перевяжу. Нет, дружок, больно не будет, - добавила она, когда Филипп потянул руку обратно.  – Обещаю.
Она села на опавшую листву возле костра. Листва скрывала сырую землю и дарила ощущение уюта. Ольга ласково улыбнулась Филиппу. И дождалась, пока он улыбнется ей в ответ.
Больно действительно было только вначале, когда она приложила пропитанный йодом бинт к порезу на ладони.
-Не двигайся, Филипп. Пожалуйста. Сейчас пройдёт.
-Угу.
-Это просто царапина. Не страшно. До свадьбы заживёт, да?
-Конечно.
Он засмеялся первый. Негромко, нерешительно. С облегчением. Она присоединилась к нему – мелодично и искренне. Её рыжие локоны упали на лоб, закрыли глаза. И все равно он видел, как они светились чудесным светом. Также иногда на него смотрел Костя.
И все-таки не так.
-Всё прошло, дружок. Уже всё позади, - сказала Ольга, завязывая бинт, стараясь не затягивать туго.
-Спасибо, Оля.
-Оля? Это любопытно, - послышался сзади них низковатый голос.
Костя стоял возле костра и разглядывал Ольгу, будто видел впервые.
-Стало быть, вас можно называть Олей?
Она покачала головой. В голос скользнула сдержанность.
-Не думаю, что это хорошая идея.
Он подошёл к Филиппу, одной рукой подхватив его под мышкой, заставил подняться.
-Раненый боец? – поинтересовался он.
Филипп молчал. Он как-то сразу весь поник и подобрался, избегая смотреть на Костю. Его вид сказал больше слов.
-Нам нужно поговорить, - ровным голосом, в котором явственно слышалось обещание боли, произнёс он.
Прежде, чем он успел сказать еще что-то, вмешалась Ольга:
-Это связано с психическим заболеванием, верно? Что-то вроде аффективного синдрома.
-Тревожно-депрессивный,  - глухо подсказал Филипп.
Костю передернуло. Он не любил, когда его секреты – а секреты Филиппа считались и его секретами – узнавали малознакомые люди. Которым нечего делать в его жизни. Его чувствах. Его мыслях.
Он не привык доверять. Никому.
Тем не менее он быстро принял любезный вид, под которым проглядывало язвительная враждебность.
-И как, позвольте полюбопытствовать, вам удалось справиться с приступом? Это уже становится интересно.
Ольга никак не отреагировала на его колкость. Она с полминуты глядела в глаза Кости, потемневшие от гнева настолько, что казались почти черными. Высокий, примерно  на голову выше её. Атлетически сложенный. Красивое лицо. Впрочем, благородства или хоть чего-то располагающего в нём не было. Лишь идеальные черты вкупе с идеальной фигурой. Идеальным голосом человека, уверенного в своих силах и своём обаянии.
Он плохо умел скрывать свои чувства.
Пожалуй, это был его единственный недостаток. За который рано или поздно он заплатит слишком дорогую цену. 
-Я полагаю, так, как не удалось вам – без инъекций успокоительного. Сильного успокоительного.
Конечно, она заметила на руках Филиппа следы уколов.
Конечно, Косте это не понравилось. Филипп сделал шаг по направлению к Ольге. Он доверился ей потому только, что хотел верить. Потому что этого не любил и не хотел Костя. Потому что устал от боли и загнанного одиночества, на которое обрекла его болезнь.
-Леди весьма наблюдательна, - с легким поклоном отметил Костя.
В голосе его не слышалось и тени уважения.
-Трудно не заметить, - невозмутимо отозвалась она.
Костя вдруг расслабился. Искренняя, широкая улыбка осветила его лицо, в мгновение сделав его привлекательным.
-Я должен поблагодарить вас. Без вас Филиппу сейчас требовалось бы больше, чем просто укол, – Филипп сделал еще один шаг к Ольге. Это не ускользнуло от её внимания. – Если честно, я удивлён. Разбираетесь в клинической психологии?
-Опыт, - коротко ответила она.
Дотронулась до плеча Филиппа. Мышцы его были напряжены, скованы страхом и дурным предчувствием. Ольга не убирала руку; Филипп расслабился. Дыхание стало ровнее, складки на высоком лбу разгладились. «Всё хорошо». Её движения, её уверенность, её спокойствие действовали умиротворяюще.
-Не оставляйте Филиппа надолго одного. Это лучше лекарства и угроз.
Их глаза снова встретились на короткий миг. Словно скрестились мечи в безмолвном поединке. Холодные, дерзкие, пронзительные. Лучшего в этой схватке не было: побеждало  умение скрывать истинные чувства под маской равнодушия. Ничего больше.
-Полагаю, я в состоянии решить это самостоятельно.
-Куда вы ходили, Костя?
-Хотел узнать, действительно ли всё так безнадежно, как вам кажется.
Настала очередь Ольги усмехнуться.
-Вы можете обойти все окрестности, и не найдёте даже зверей. Ни тропинок. Ни жилья. Ни людей.
-А если пойти вдоль дороги?
-Дня через два выйдете к скиту. Это глухое место, самой природой созданное для одиночества и покоя. Ничего. Даже речки поблизости.
Костя некоторое время молчал, уставясь в землю под ногами, будто обдумывая, стоит ли говорить ей. Или это всего лишь игра воображения. Ольга посмеётся и скажет, что ситуация располагает к мистицизму, которого в природе, увы и ах, нет. Он не просто так думал – он был уверен. На все сто процентов. Словно давно знал эту женщину, как самого себя.
Он действительно не нашел ничего из ряда вон выходящего. Шёл по лесу с включенной подсветкой мобильного телефона, с трудом разбирая дорогу. Старался отойти недалеко и тщательно запоминал дорогу, фиксируя, в какую сторону повернул и когда. Всё было отлично и рассчитано, пока кто-то не позвал его. Тихий голос, затерявшийся в шорохе веток за спиной.
-Коссссстя.
Голос словно шипел, то ли заманивая, то ли отпугивая от чего-то. Низкий, кажется, мужской, странно знакомый. Он не мог вспомнить, чей, не мог понять, на самом ли деле услышал его. Страшно не было, мурашки не побежали по спине: Костя был не из тех, кто немеет при намеке на сверхъестественное. Он обернулся и посветил на кусты, за которыми наверняка кто-то стоял. Но никого не было, а ветер продолжал нашептывать что-то неясное, на своём уникальном языке, что подвластен лишь интуиции и чуткому сердцу. Сделав в уме заметку, что на середине намеченного пути он повернул в противоположную сторону, Костя двинулся туда, откуда шипением и свистом звал незнакомец. «Как в дешевом ужастике», - промелькнуло в голове.
Разумеется, в лесу не оказалось ни трупов, ни привидений, ни вурдалаков, ищущих новые жертвы. Но кое-что Костя всё-таки обнаружил.
Это было озеро, скрытое от посторонних глаз плотной стеной деревьев. Они росли так близко друг к другу, что корни переплелись, и получился своеобразный забор. Костя не стал перебираться через него, а смотрел, точно завороженный, издали. Зрелище было поистине необыкновенное и… красивое.
Черная вода с мелодичным журчанием плескалась у берегов, прикрытых, точно приглушенным тьмой золотым с кровавыми прожилками, покрывалом. У берегов расходились круги, как бывает от появления мелкой рыбки на поверхности воды. Он внезапно понял, что может смотреть бесконечно на эти круги и слушать это журчание – шепоток чьего-то легкого, ласкового, нежного голоса. Живая тишина поглотила это место; каждый естественный звук, будь то плеск воды, колыхания жухлой листвы, поднимаемой ветерком, воплощал собой гармонию, простоту и покой. Живая тишина поглотила на мгновения и его, заставив забыть о проблемах, которые теперь остались далеко позади. О работе, которая горела, кипела, требовала полной отдачи и еще более полной осторожности; о женщине, которая ждала от него ребенка, мечтала стать однажды ему женой и хозяйкой его дела, квартиры, капитала; о Филиппе, который в последний год не мог обойтись без его присутствия, его властного и мягкого голоса, инъекций, которые, конечно же, может всегда сделать сиделка. Но Филипп равно как и он сам не любил и не принимал чужих людей, отказывался говорить с психологами, сбегал из больниц или закатывал там истерики одну за другой. Он был нужен Филиппу, он помнил то время, когда это был удивительно притягательный, хрупкий и нежный юноша с томным взглядом и вечным стремлением идти вперед, к безграничным возможностям и вечной любви. Костя не знал, кто виновен в прогрессировании болезни. Филипп часто надоедал ему, раздражал, а он не церемонился. Костя вообще не считал нужным справляться со своими эмоциями – только делать вид, что их нет, если дело касалось клиента или заключения важной сделки.
Клиенты, сделки, ребенок… Его ребенок, которого он не хотел. Всё померкло, утонуло в тишине вместе с застарелой болью. Остался только тихий говорок воды да притягательный вид черной, мерцающей в темноте поверхности.
«Звёзды отражаются», - подумал он без особого интереса, вслушиваясь не то в окружающую ночь, не то в  себя.
Если бы Костя поднял в тот момент голову, то увидел бы: звезды исчезли с небосвода вместе с луной.
Он заставил себя оторвать взгляд от колеблющегося черного зеркала и пошёл обратно. В душе царила опустошенность, медленно возвращались проблемы, мысли, осознание того, что не стоило оставлять Филиппа одного без предупреждения.
Поведение Ольги это лишь подтвердило.

-Я и сам уже убедился, что мы в самой… неприятной ситуации.
-Только до завтрашнего дня.
-Вы же не собираетесь сокращать свою сказку о несчастном монахе, чтобы люди успели вовремя выйти на работу.
Уголки её губ поползли вверх.
-Я думаю, это можно устроить. Если вы не проболтаетесь тем, чей интерес к экскурсии неподделен.
-Почему на вы, Ольга? Насколько я могу судить, мы примерно одного возраста.
Она с тоской подумала о том, что он пытается отточить на ней своё мастерство опытного соблазнителя. Бог знает почему, но она видела Костю насквозь.
-Как угодно, Костя.
Ольга так и не убрала руку с плеча Филиппа; он не шелохнулся. Окинув его взглядом, Костя решил: дай Филиппу волю и позволь пренебречь приличиями, он обнял бы её. Что же тут всё-таки произошло в деталях? Хотел бы он это себе представить.
Он уже хотел сказать, что им действительно надо поговорить, как глубокий, сочный, сильный звук буквально окатил его ледяной водой. Аккорд. Пауза, эхом отдавшаяся в глубине леса, откатившаяся далеко, к самому озеру, с его живой тишиной и плавным журчанием. Новый аккорд. Смелый, отчаянный, необыкновенно красивый, с неприкрытой страстью, с страдающей душой. Ярость вскипала в ней и разлеталась осколками, оседая в сердце призрачной тоской, сладкой горечью, боль неслась к небу подобно крику, доходила до пика, высшей, пронзительной ноты и замирала где-то в груди. Музыка лилась на него словно ливень, застигнувший врасплох: горячие струи текут по лицу, по телу сквозь промокшую насквозь одежду, небо грохочет над головой, разражается скорбью и проклятиями всему человеческому роду, мощь природы заставляет замереть на месте… Теперь не природа застала его врасплох, но необыкновенная музыка, созданная гитарой и чем-то беспокойным, ярким, самобытным. Костя медленно обернулся.
Юное создание, слившееся с гитарой в одно целое, отнюдь не казалось беззащитным. У неё были выразительные карие глаза, темные и бездонные, как озеро  с черной водой. Подбородок решительно выступал вперед, в то же время гармонируя с чертами лица, с аккуратным носом, упрямо сжатыми покусанными губами, которые оттого казались лишь краше. В её облике сквозила независимость, отрешенность от этого мира. Она жила в своём. Прямая спина, резкие движения пальцев по струнам, ноги уперлись в сырую землю. Небывалая энергия и внутренняя сила соединились в ней, превратившись в опасное оружие, обращавшееся порой против хозяйки. Чувства зашкаливали, эмоции переполняли, невысказанное лилось через край, воплощаясь в музыке.
Костя не заметил, как подошел так близко, что мог рассмотреть узор на феньках, украшавших руки девушки. Он вдруг поймал себя на том, что слушает не просто музыку, но рассказ, в ней заключенный. Как птицу запирают в клетку, изредка позволяя на краткие мгновение вылетать на волю, так её история и её душа рвалась из плена обыденности и рамок, как рвется всякая молодость и всякий талант. Немногим посчастливится услышать и понять историю чужого, незнакомого человека. Костя понял. И Кристина в несколько волшебных мгновений – ибо музыка есть подлинное существо среди безрассудства материальности – перестала быть для него чужой.
Вслед за Костей подошла Ольга. Она не менее внимательно вслушивалась в несложный мотив, мастерски воспроизведенный Кристиной, но слышала своё: свою историю и свой выбор. Что-то жесткое и притягательное одновременно виделось ей в звуках, вызов и борьба, жажда свободы и  власти. Ольге вдруг  вспомнилась сказка, которую мама читала ей в детстве, пока не ушла к другому мужчине: Сказка о снежной королеве. Судя по всему, это была любимая сказка матери: после рождения сына она, не задумываясь, дала ему имя «Кай», сделав Ольгу навсегда Снежной королевой для своего младшего брата.
Это была их маленькая игра, в которой никто бы никогда не признался, но в которую каждый играл с упоением и готовностью; которая дарила странное удовлетворение обоим.
Ольга почувствовала за своей спиной чье-то присутствие, отступила на шаг, упершись в  чью-то широкую грудь.
-Осторожнее, - шепнул Стас.
-Простите.
-Ничего страшного.
На его лицо падал янтарный свет  пламени, выхватывая из игры теней и темноты горечь, делавшую его на несколько лет старше, боль такую же неистовую, как боль дочери. Перед глазами его проносились дорогие воспоминания, относившиеся к тому времени, когда семья их еще была полноценной. Когда Кристина забиралась к нему на колени, звеня браслетами, рассыпая по его груди свои белокурые волосы, прижималась к нему всем телом и начинала спрашивать обо всём на свете. Или брала его гитару и бренчала на ней, тихонько что-то подпевая себе под нос, поминутно останавливаясь, чтобы поправить упавшую на глаза челку. Когда она рассказывала ему о своих секретах, о заветной мечте, о любви. Это она научила его «молчать обо всём». Садилась рядом, клала голову на плечо отца, а он почти переставал дышать, прислушиваясь к ровному, спокойному дыханию дочери. И они подолгу молчали. Как быстро она выросла…
Как быстро растут дети, когда ты их не видишь.
Музыка окутала ночь каждому родным и знакомым, близким, дорогим, значимым, заглушила тревогу и разбудила старую грусть как старую подругу, верную, ненавистную, родную. Она заглушила и звуки реальности – голоса Кая и Филиппа, оказавшихся достаточно далеко от костра, чтобы их было не только не слышно, но и не видно.
-По-моему мы никуда отсюда не уедем, - сказал Кай, многозначительно взглянув на Филиппа, как будто сообщал величайший секрет.
-Почему?
Филипп побледнел, как во время приступа. Глаза его от этого стали казаться еще больше и испуганнее.
-Пока я не починю автобус, - нарочито равнодушно пояснил Кай, - мы точно отсюда не уедем. А я думаю, что не починю его, пока ты будешь дружить с Ольгой. Или… как бы это получше назвать. Перестанешь защищаться ею от своего друга.
Филипп почувствовал, что его подташнивает. И ладони становятся мокрыми от пота. Он не стал слушать, что еще ему скажет Кай. Не оборачиваясь, он пошел на свет и музыку. Вдалеке вырисовывался силуэт Кости, Ольги, рядом с ней, почти сливаясь – Стаса. В три шага он преодолел расстояние между ними, тронул Костю за локоть. Тот не заметил, даже не вздрогнул. Внимание его было приковано к Кристине. Филипп тщательно обошёл взглядом её руки с феньками и синими ногтями. Он хотел снова позвать Костю, но слова застряли в горле. Кай стоял на том же месте, где секунды назад, и качал головой.
-Ваша дочь талантлива, - услышал он тихий голос Ольги.
Стас не улыбнулся в ответ.
-Да. Вы правы. К сожалению, я не видел, как развивался её талант.
-Простите?
-Давняя история.
-Понимаю.
-Я устал. Пожалуй, я бы пошел в автобус. Поспать пару часов.
Ольга кивнула. Она была удивительно проницательной женщиной. Проницательной и жестокой, вдруг подумалось Филиппу. Потому что она подобна отражению Кости. Только мягче.
Стас отправился восвояси, и Филипп тут же забыл о нём. Его сознание не способно было удержать в себе несколько одновременно, да еще и бестолково на его взгляд происходящих событий.
Филипп снова тронул Костю за плечо. На этот раз он обратил на него внимание.
-Что такое?
-Мы не уедем отсюда.
-Кто сказал? – ледяным тоном спросил Костя.
-Кай. Он не починит автобус. Мне кажется, он хочет поговорить с Ольгой…
Последней фразы Костя не услышал, потому что направился к Каю с видом, не предвещающим ничего хорошего. Он, казалось, ждал его. В тот момент сдержанность его могла бы соперничать со сдержанностью сестры.
Ни слова не говоря, Костя ударил его по лицу. Холодная ярость давно плескалась в нём, собираясь из отдельных эпизодов поведения Филиппа, работы, собственной неудовлетворенности окружающим миром. И, наконец, вырвалась наружу.
Кай слегка покачнулся, но устоял на ногах. Костя ударил снова и внезапно почувствовал на спине чей-то взгляд.
Кристина по-прежнему сидела на бревне, сжимая в пальцах гриф гитары. Она больше не играла – наблюдала за Костей. За тем, с каким хладнокровием, без крика или других проявлений ярости он причиняет боль. По лицу её невозможно было прочитать, насколько отвратительным или низким она считала это. Может, и вовсе не считала. Глаза её были задумчивыми, в них читался почти научный интерес. Сколько выдержит Кай? Или насколько хватит ярости Кости.
Или когда вмешается Ольга, которая теперь также молча наблюдала за ними.
-Я надеюсь, у тебя есть основания избивать Кая, - сказала она.
-Твой водитель нарочно не чинит этот гребаный автобус, - процедил Костя ровным голосом, подчеркивая каждое слово.
-Опять за своё…
Одна фраза оборвала в Кае всякую надежду и решимость. Её разочарование, усталость. «Опять». Как годы назад, когда она приходила к ним в квартиру, чтобы поговорить с  мамой. Она не замечала его. Он, маленький, ужасно злился из-за этого. Подходил к ней и начинал бить кулачками по коленкам: выше он не доставал. Ольга передергивала плечами, губы её кривились. Она говорила то же «Опять».  С той же интонацией. И продолжала его игнорировать.
-Да, опять!
Его голос стал выше. Раздражение Кости возросло. Он поднял руку для нового удара, чтобы заткнуть его. Но опустил, встретившись глазами с Кристиной. Он не мог вполне отчетливо ответить себе на вопрос, что именно было в этих глазах.
Он собрался просто с силой толкнуть Кая, но Ольга встала между ними.
Она не защищала брата и не угрожала Косте. Просто сделала шаг вперед.
-Хватит.
Лицо Кости исказил гнев. Но за спиной снова послышались мелодичные звуки. Кристина осторожно провела по струнам, едва касаясь их пальцами. Ленивый, но трогательный мотив. Нежный, лиричный. В нём не было романтики – только легкая, светлая грусть, разительно отличающаяся от той, что наполнила предыдущую песню.
Костя отступил от Кая. Ольга решительно направилась к автобусу, ни слова не сказав брату. Он пошёл за ней, хоть и понимал – это унижение. Всю жизнь добиваться её расположения всеми возможными и невозможными способами, не добиться и просить прощения.
Он знал:  рано или поздно подойдёт, тронет её за руку также робко, как совсем недавно Филипп коснулся Кости, и скажет: «Прости. Пожалуйста, прости». Он не вынесет её холодности. Равнодушия, под которым не скрывается ничего, кроме обвинений.
Костя забыл о Кае с его автобусом, об Ольге, в которую по уши влюбился глупый Филипп. Он опустился на нагретую близким пламенем листву в нескольких шагах от Кристины, обхватил колени руками. Филипп пристроился рядом, оперся спиной на Костю, прикрыл глаза. Костя положил ладонь ему на грудь, от неё было тепло и спокойно. От него самого веяло ароматом дорогого одеколона, надежностью и силой. А еще нежностью, которую трудно было предположить в этом несгибаемом человеке. Или нежность слышалась в песне?
Убаюканный мелодией, которая в самом деле была припевом колыбельной, Филипп уснул. А Костя безотрывно смотрел на Кристину, пытаясь проникнуть в мир, доступный ей одной, мир тайн  и сновидений, непрерывной музыки, иллюзий и красоты. Ему казалось, вся рутина и проблемы теряются в музыке, глазах этой девушки, совсем еще юной, едва переступивший порог взрослой жизни.
Кристина остановилась, последние аккорды замерли между ними, протянувшись тонкой ниточкой, связью, неясной обоим, призрачной и хрупкой.
-Почему остановилась? – не сразу спросил Костя.
Она взглянула на него, будто только что заметила. Пожала плечами.
-Устала, наверное. И холодно. Огонь почти погас.
Костя обернулся: позади потрескивали угольки, редко вспыхивая рыжим. Мир вокруг погрузился в полумрак. Холод подбирался к телу от земли, сочился из воздуха, укутывал их, словно одеялом. Впору было идти в автобус, ко всем, но он отвергнул эту мысль: там Кай, Ольга, Стас. Суета. Чужие люди. А здесь близкая девочка с белокурыми волосами, с распахнутой через музыку душой, закрытым миром волшебства. И Филипп, мирно уснувший под боком.
-Здорово играешь, - сказал он.
Кристина улыбнулась.
-Знаю. Спасибо.
-Долго училась?
-Всё детство. Брала папину гитару и дергала струны.
-Видимо, это врожденное.
Она в свою очередь задумчиво разглядывала его улыбку. Маска, не способная скрыть истинного лица расчетливого, раздражительного, резкого человека. Умеющего в то же время быть мягким и заботливым. Искренняя улыбка меняло его лицо. Впрочем, и ярость дарила ему улыбку вполне искреннюю.
-Тебе было жаль Кая, когда ты бил его? – без видимого перехода спросила Кристина.
-Нет, - честно ответил он, не удивившись.
Даже тому, что она обращалась на «ты».
-За тобой было… интересно наблюдать.
-Правда?
-Насколько хватит твоей злости. Гнева. Сможешь ли ты забить его совсем, если не вмешается Ольга.
Костя ответил, не дав себе труда подумать. Уверенно, невыразительно, с спокойным осознанием правды:
-Смогу.
-Такое уже случалось?
Зачем он говорит этой девочке столько правды? При первом разговоре. Услышав её голос, поверив лишь ему, но не ей самой. Не узнав её.
-Мы ведь не знакомы, - тем же тоном сказала Кристина.
-Хочешь это исправить?
Он изучающее смотрел на неё. Она выдержала взгляд.
-Музыка уже рассказала обо мне немало. Могу лишь добавить, что меня зовут Кристина.
Также, как Филиппу, она протянула Косте руку. Мгновения он не двигался, борясь с желанием, которое со временем превратилось в инстинкт: не доверять, не симпатизировать, не…
Может, слишком много «не» в его жизни.
Он накрыл её руку обеими ладонями и чуть сжал. Потом поднёс к глазам и скептически посмотрел на синие ногти, покачав головой.
-Молодежь, молодежь…
Кристина звонко засмеялась.
-Разве ты такой уж старый?
-Тридцать два – весьма и весьма немало, юная леди, - серьезно сказал он.
В глазах плясали задорные искорки.
-А возраст и вправду имеет значение?
-В общении да.
-А в любви? – она пристально посмотрела в его лицо всего в двадцати сантиметрах от неё.
-Нет.
-Но ведь любовь тоже начинается с общения. Ты не знаешь?
Пряди волос упали на её лоб. На округлых щеках появились ямочки – отголоски не ушедшего вполне детства. Ребенок. Сущий ребенок, подумал Костя.
-А должен? – с фальшивой серьезностью переспросил он.
-К тридцати двум годам многие люди думают, будто уже знают, что такое любовь, - протянула Кристина.
Костя отстранился от неё, задев при этом Филиппа. Тот поморщился во сне, но не проснулся.
-Я не любил в том смысле, какой ты наверняка пытаешься вложить в это слово, - вслух размышлял он. - Тем не менее, любовь, если верить мудрым людям, существует в мире. Но для каждого своя, особенная. Все сказки на тему «нежданно-негаданно», спасения мира и жизней людей – чушь. Любовь -  это гормоны плюс потребность быть кому-то нужным и в ком-то нуждаться. Заботиться и быть понятым. Засыпать рядом  с человеком, который что-то значит для тебя, и просыпаться, держа его за руку. Всё это прекрасно. Но нет того вечного и всемогущего, чего вы с таким нетерпением ждёте и за что принимаете любую влюбленность. Любовь, даже рожденная вопреки, имеет свойство заканчиваться.
-Ты всё-таки любил.
-Я всё-таки не люблю мать своего ребенка, - бесстрастно закончил он.
И снова не удивился, с  какой лёгкостью поделился тайной, что тяжким грузом лежала на сердце, с Кристиной.
Она надолго замолчала, то ли обдумывая его определение, которое наверняка можно счесть миллионным в череде всех, предложенных когда-либо для величайшего и, в конце концов, банальнейшего чувства в мире – любви, то ли последнее заявление. 
-И сколько ему лет? – тихо спросила Кристина.
-Кому?
-Твоему ребенку.
-Он еще даже не родился.
-Вот как…
Она думала о том, как Стас бросил её. Говорил, что любит её, что уходить только от её матери, что полюбил, той самой сильной и вечной любовью, которая должна спасти мир. Но эта любовь не спасла её детства, расколотого подобно чашке на две половины: до и после. Их можно было собрать вместе, но склеить – никогда. Остались только воспоминания о счастливой семье, бесконечном молчании обо всём, беззаботном смехе и уверенности в  завтрашнем дне. О времени, когда она, не задумываясь, не наступая на горло своей гордости, называла Стаса «папа».
Пытаясь заснуть на двух сидениях автобуса, прикрывшись курткой, положив голову на рюкзак с едой, Стас тоже вспоминал то время,  когда был «папой». Неужели он действительно предал её? Неужели та любовь, новая, яркая, словно вспышка в непроницаемо-черном небе не стоила поломанной жизни его ребенка?
А как же его собственная? Рядом с любимой женщиной, полная надежд и целей, стремления к мечте… Счастье его оборвалось, но оттого оно не перестало быть счастьем.
А Кристина не стала заново приучать себя к простому, естественному «папа».
Поездку эту он затеял лишь для того, чтобы в который раз попытаться примириться с дочерью. Она упрямилась, отказывалась, но неожиданно ему помогла бывшая жена. Она настояла, решив, что отец и дочь должны проводить вместе гораздо больше времени, чем проводили, а упущено и так немало. И Кристина поехала, глотая слёзы обиды и горечи, пряча их за маской безразличия.
Пока ничего не выходило. Она не хотела говорить с ним и верить ему. С головой зарылась в свой мир, заперлась в нём, а ключ… видимо, был он где-то, этот ключ, не мог не быть. Но он не находил. И оттого жизнь казалась невыносимой.
Стас полулежал в кресле без сна, когда в неосвещенный автобус вошла Ольга. Каблуки её гулко стучали по полому дну автобуса. Вслед за ней тяжело поднялся Кай. Левая сторона лица его напоминала один большой отёк, быстро окрашиваясь в пурпурные тона. Не сказав ни слова, Ольга села на заднее сидение, положила ногу на ногу и отвернулась к окну.
Кай сел впереди и также молча уставился в беззвездное небо, которое, казалось, только и ждало удобного момента, когда никто не увидит, чтобы вдруг обрушиться на них, придавить своей идеально ровной и темной, без единого изъяна, поверхностью.
Стас переводил взгляд с Ольги на Кая и обратно. Её не трясло от гнева, она не была обижена. Чувство, переполнявшее её, было глубже и чернее. Словно, будь её воля, она стерла бы Кая с лица земли, как нечто бесполезное и несовершенное. Как ошибку природы.
С минуту понаблюдав за ней, Стас посмотрел на Кая. Тот не двигался, не ругался, не кричал, хоть было видно – очень хотелось.
Опыт подсказывал Стасу: отношения гида и водителя отнюдь не столь поверхностны, как могло показаться. Что-то, большее, чем работа, связывало их и одновременно разъединяло. Ненависть. Раздражение. Возможно ли, что любовь?
-Парень, так не пойдёт, - сказал он, решив до поры до времени оставить Ольгу в покое.
Кай отмахнулся, облизнув окровавленные губы.
Стас достал из аптечки, лежавшей подле него на сидении, сухой лёд, протянув ему.
-На-ка, приложи, - грубоватым, добрым голосом сказал он.
Кай молча взял лёд.
-Кто это тебя так отделал?
На щеке его расплывалось лиловое пятно. Под глазом отекал синяк.
-Костя.
-Это тот, который с Филиппом?
-Угу.
Кай не был расположен говорить, объяснять что-то долго и нудно незнакомому человеку. Всё равно ничего не выйдет. Стас не поймет. Никто не поймет. Одна Ольга всегда понимала и всегда делала вид, что ничего нет. И самого Кая в мире тоже нет.
Стас собирался задать следующий вопрос, но делать этого не пришлось.
-Ты ничего не добьешься свом поведением, - грея дыханием стекло округлой формы, не поворачивая головы, тихо, но достаточно ясно и отчетливо, чтобы он услышал, произнесла Ольга.
-А ты ничего не добьёшься отказом.
Всё-таки он не умел так мастерски владеть своими эмоциями, как сестра. В голосе слышалась не то истерика, не то обида, не то бессилие.
-Хорошо. О чем ты хочешь поговорить? - также тихо и безучастно спросила она.
Вдруг взгляд её метнулся к Стасу, будто она только что заметила его присутствие. В глазах читался вопрос: «можно ли доверять?» Стасу было чуть больше сорока, вокруг светлых глаз разлетались морщинки, русые волосы тронула седина. Однако он оставался привлекательным мужчиной. И глаза у него были добрые.
Но доверять нельзя никому.
-Как бы там ни было, - добавила она, - значения это не имеет. Ни сейчас, ни потом.
Кай резким движением отнял от лица сухой лед так, что, наверное, сам себе сделал больно. Через сидение обернулся к ней, чтобы видеть её лицо. Остававшееся всё это время равнодушным.
-И тем не менее ты встала между мной и этим типом!
-Конечно, ты же не в состоянии сам за себя постоять.
-В состоянии! И ты знаешь, почему я не защищался.
-Не имею ни малейшего понятия, - тем же безучастным тоном отозвалась Ольга.
-Ты не знаешь? – Кай вскочил с сидения и в один момент оказался рядом с ней. – Напомнить?
Он задрал рукав свитера, обнажив запястье. Там белел едва приметный продольный шрам.
Это был первый и последний раз, когда Ольга ударила его. Впрочем, шрам оставила не она – он сам. Когда хотел убить себя.

Это случилось спустя год после того, как ему сломали ноги. Он пришел к отцу. Пьющему отцу, который не желал признавать его своим сыном, только чтобы не оплачивать образование. Он давно перестал пускать его на порог бывшей некогда их общей квартиры.
Отец открыл дверь. Лицо его отекло и распухло от спиртного, глаза закрывались. Он не узнавал сына. Он успел сказать только «Пошёл вон!», а уже в следующее мгновение упал, сраженный ножевым ударом. Рана в боку была неопасной, но Кай этого не знал. Он смотрел, как  кровь растекается по полу, вспоминал, что когда отец был добрым и заботливым, катал его на плечах, брал с собой в гараж и на рыбалку, был настоящим отцом… Он испугался. Дрожащими пальцами  набирал мобильный Ольги.
Она приехала через полчаса, застав его с тем же ножом в руках. По руке текла кровь. Его кровь. Ольга хотела забрать нож, но он, взбешенный, испуганный содеянным, не давал ей подойти. Ни угрозы, ни просьбы не помогали.
-Я не знаю, как дальше жить… не знаю… не знаю… - повторял он, как в забытье.
Ольга стояла в дверях холла, рядом с телом отца. Наклонилась, потрогала пульс. Вызвала «скорую».
-С твоим отцом всё будет в порядке. Он упал не от удара, а от того, что был пьян. Он просто спит.
-Нет… меня посадят в тюрьму… я не хочу так…
-Ничего не будет, - сказала Ольга.
Прислонившись спиной к двери, она раздумывала над тем, мог ли Кай задеть вену. Судя по количеству крови, хлеставшей из раны, очень даже мог.
Если скорая приедет в ближайшие пять минут, у врачей появятся вопросы. Много вопросов, на которые она не хотела отвечать.
Не обращая внимания на его угрозы, Ольга опустилась рядом, крепко взяла Кая за плечо.
-Я твоя сестра, - глядя ему в глаза, твердо произнесла она. – Ты будешь слушаться меня. И больше никогда никого не ударишь.
Она крепко перетянула его руку выше локтя бинтом, который лежал в квартире её матери там, где она когда-то давно оставляла его. Кровь остановилась. Она перевязала Кая, смыла кровь с руки, опустила рукав. Как будто ничего и не было.
Шваброй вытерла кровь с пола, взяла нож,  положила рядом со спящим отцом Кая.
-Он спьяну напоролся на это, - она кивнула в сторону ножа, - и упал. Ты пришёл, я следом. Вызвали скорую. Да?
Кай слабо кивнул. «Я больше никогда никого не ударю».

Теперь он стоял перед ней, глаза горели также, как четыре года назад.
Ольга наконец взглянула на него. Брови её взметнулись вверх. На лице ясно читалось: «Ты еще здесь?»
-Выйди, проветрись, - жестко сказала она. – Когда успокоишься, починишь автобус.
-Нет, Оля! – выкрикнул он и вышел из автобуса, по привычке попытавшись захлопнуть за собой неподвижную дверь. 
Ольга тяжело вздохнула.
Молчание повисло в воздухе. Стас рискнул нарушить его.
-Вы правда хотели защитить брата? – осторожно спросил он.
В голосе не было любопытства. Имитация понимания и сочувствие.
-Брата?
-Ну в сыновья он вам не годится. Для любовника слишком… зависим. Разумеется, я  рассмотрел не все варианты. Но вы похожи внешне.
-Вы первый человек, который говорит об этом с тех пор, как я покрасилась, - с улыбкой ответила она.
Стас почувствовал: с улыбкой она надела маску. Отдалилась от него.
-Что он вам такого сделал?
-Родился.
Пауза. Каждый из них раздумывал, насколько глупо доверять другому.
Стас пересел ближе к ней, на соседнее сидение. Лицо её было совсем близко. Медно-рыжий удивительно шёл к её бледности, голубые глаза, широко раскрытые, глубокие, казались ласковыми. Добрыми. Уголки полных губ поднимались каждый раз, когда она говорила. Это лицо не могло исказиться яростью. Только безразличие и холодность. Ледяная сдержанность и величие неприступной и всемогущей снежной королевы.
-Почему вас никто, кроме брата не называет Олей?
-Потому что я этого не хочу.
Пропасть между ними ширилась. Она не хотела пускать его в свои тайны. Свою жизнь.
-По-моему, красивое имя.
Ольга откинулась на спинку кресла. Сложила руки на груди.
-Оно беззащитное.
-Вы не хотите казаться беззащитной? – в голосе прозвучало неподдельное удивление.
В её глазах зажглась насмешка.
-Я не привыкла ею быть. С одиннадцати лет. Когда мать бросила меня.
-Расскажешь?
Так просто было перейти на «ты». Естественно и просто, хоть он совсем не знал её.
-Почему нет. Я больше никогда тебя не увижу.
У меня была крепкая семья. Безоблачное детство, любящие родители, идеальное воспитание. Я училась на «отлично», радовала родителей, мечтала стать учителем. Мама всегда гордилась мной. А потом она решила, что больше так не может. Или нет, лучше так, её словами: «она поняла, что дальше так жить невозможно». Собрала вещи и… ушла, - Ольга улыбнулась. Я помню, как она собирала свой чемодан. Они тогда поругались с отцом. Она не хотела ни о чем думать. Даже обо мне. Хотела прийти к своему любовнику, прижаться к нему и почувствовать себя любимой. Защищенной. Она сказала мне это. Закрыла чемодан. Сказала, что любит меня. Я расплакалась.
Я не могла понять, как дальше. Без мамы. Никто не будет готовить ужин, спрашивать, какие у меня оценки. Никто больше не поднимет утром перед школой, вечером никто не пожелает спокойной ночи. Да, у меня был отец, но отец не способен заменить мать. Помню, как громко и отчетливо сказала: «Я ненавижу тебя».  По щекам струились слёзы. Мне хотелось броситься к ней на шею, обнять. А я сказала: «Уходи». Мама опустилась рядом со мной на корточки. «Я люблю тебя. Всегда». По-моему, она тоже не понимала, что делает. Не понимала, что отказывается от своей дочери. Потом встала. Медленно пошла к двери, волоча за собой чемодан. С каждым шагом она становилась от меня всё дальше и дальше. И, закрыв за собой входную дверь, предала. Перестала быть матерью.
Конечно,  она приходила. Сначала каждый день. Потом реже. Совсем скоро она забеременела. Мне всё еще было одиннадцать, когда родился Кай.
-Его ты тоже ненавидела?
-Да. Мне казалось, что он забрал у меня маму. Не тот мужчина, к которому она ушла, но этот ребенок. И я сделала всё, чтобы… чтобы он не был счастлив.
Разумеется, позже я поняла, как глупо это было. Но поздно. Он уже стал слабым. Я шла вперед, добивалась поставленной цели, преодолевала ступень за ступенью. Окончила школу, институт, имела престижную работу. А он стал наркоманом.
-Твоя заслуга?
-Возможно. У меня были друзья, которые время от времени закидывались. Я этим никогда не занималась, но достать для него слабый наркотик оказалось проще простого. Потом он уже доставал сам. Видишь ли… Ему было около трёх лет, когда его  - и моя – мать начала пить. То ли оттого, что всё-таки не обрела долгожданное счастье, то ли любви не хватило. Не знаю. Сначала я приходила к ней, подолгу сидела, разговаривала. Как ни крути, любой девочке в подростковом возрасте нужна мама. Я приходила, и Кай бежал ко мне с криками: «Оля, Оля пришла!» Я же его не видела. Не замечала. Пожалуй, даже он сам не знает, почему любил меня.
Я многому могла научить его. Вместо этого я испортила ему жизнь.
-Твоя мать сейчас жива?
Ольга без сожаления покачала головой.
-Умерла, когда Каю было тринадцать. Её второй муж и его отец тоже запил. Выгнал его из дома.
-И как он жил?
-Меня не волнует это. Я не чувствовала за него ответственности. Мне было двадцать четыре, я только окончила институт, работала, жила с гражданским мужем, наслаждалась жизнью. Конечно, иногда он приходил ко мне домой. Иногда приходилось вытаскивать его из разных передряг. Когда ему было четырнадцать, его просто похитили. Его освобождение дорого мне обошлось. Ему сломали ноги. Почти год он лежал  в больнице, учился ходить заново. Потом…
-Что ты чувствовала к нему? – перебил её Стас.
Ольга запнулась. Задумалась.
-Не думаю, что это была любовь. Я не могла его уважать. Проблема не в наркотиках. Он не хотел идти дальше. Не хотел бороться. Иногда я думаю, что я сломала его… мне хотелось навредить ему, пока ему самому было десять – одиннадцать лет. Потом мне стало всё равно. Я видела, как он пал и не хотела иметь ничего общего.
-Однако сейчас вы работаете вместе.
-Сейчас ему всего девятнадцать. После того случая с похищением я оплатила его обучение. Отдельное проживание.
-Он жил не с тобой?
-Нет.
-И детей у тебя нет.
-Нету. Многие думают, детей нужно заводить тогда, когда женщина физически способна выносить ребенка, родить. Я  думаю, дети должны быть прежде всего желанными. И их судьба не стоит того, чтобы походить на ту, что выпала Каю. Или которую он выбрал сам. Впрочем, потом, после больницы…
-А ты была с ним в больнице?
-Не каждый день. Иногда даже не каждую неделю.  Я ставила ему цель и заставляла добиваться её. Завтра дойдешь до двери, через месяц – до конца коридора. Иногда он срывался… врачи звонили, я приезжала. Успокаивала. В общем, в конце концов он понял, что так больше продолжаться не может. Стал учиться. Разумеется, бросил наркотики. И стал вполне нормальным человеком, который в следующем году собирается поступать на исторический.
-А ты сама?
-Я давно работаю гидом. Причем чаще всего переводчиком. Летаю в другие страны. Конечно, случаются романы, если ты об этом. Но живу одна. Видимо, я действительно сильно любила своего мужа.
-Почему вы разошлись?
-Обстоятельства, - коротко сказала Ольга.
Больше она не добавила ничего, и Стас понял, что откровения кончились.
-Тебе не хватает тепла, Оля, - спустя время сказал он.
-Ольга, - поправила она и  снова отвернулась к окну.

Глава 3.
Кай не разбирал дороги. Автобус скрылся за чередой массивных деревьев, верхушками упиравшихся в ровный потолок неба. Под ногами сырая земля то хлюпала, то взрывалась хлопушками сухих листьев. Сырость не вязалась с до хруста сухими листьями, но это не имело ровно никакого значения.
Снова. Снова она прогнала его, вычеркнула из своего мира, как делала это уже не раз. Трагедия Кая заключалась в том, что, черкая факт его существования красным маркером презрения, Ольга ни разу еще не возвратила его в свою жизнь. Только отдаляла. Дальше и дальше. Порой казалось: однажды он вовсе растает её стараниями. Испарится, будто его и не было никогда; ошибка природы, его появление на свет, будет исправлена раз и навсегда.
За девятнадцать лет он уже изрядно устал добиваться внимания и любви сестры. Очередная неудавшаяся попытка задавила безысходностью, уничтожила всякую надежду. Последнее время всё налаживалось, несколько экскурсий отметилось в калейдоскопе галочек «я нужен ей». И вот теперь сначала. Он виноват?
Конечно.
Он всегда виноват, начиная с того самого момента, как возвестил мир о своём прибытии. В этом мире его ждали все, кроме сестры. Он попросту мешал её самолюбию, её растоптанной любви к матери. А если ей что-то мешало, она непременно убирала это со своего пути с хладнокровием и настойчивостью, какую невозможно было угадать в её кротком облике.
Почему-то Каю вдруг подумалось, когда заглох мотор: это его последний шанс. Он докажет ей, что достоин. Что давно уже не мальчик, цеплявшийся за её одежду и холодные пальцы, когда учился заново ходить или когда умолял простить за… за что она постоянно его не прощала?
За то, что родился.
Боль сжала исстрадавшееся сердце в груди. Почему так больно, и нечем дышать? Влажность оседала на деревьях, витала в воздухе, давила на плечи. Кислород словно совершенно  исчез, остался только углекислый газ и давящее ощущение в животе. Он остановился, чтобы оглянуться и понять, далеко ли ушел. Но вокруг покоилась кромешная тьма, и рождаемая воображением действительность вокруг тонула в реальности невозмутимо-черного мира. С минуту Кай стоял недвижно, пытаясь понять, что не так. Темнота. Слишком темно для звездной ночи. Он отчетливо помнил: когда он вел автобус, над головой его горели бриллианты звезд, будто рассыпанные чей-то щедрой рукой. Теперь звезд над ним не было, точно их завесили непроницаемым покрывалом.
Кай нахмурился и пошёл дальше, особого внимания, впрочем, на это не обратив. Он не успел пройти и десяти шагов, как почувствовал на щеке мокрое. Потом еще. Заморосил мелкий дождь, смывая с лица усталость, заменяя подступавшие к горлу слезы. В воздухе немедленно разнеслась свежесть и приятная прохлада. Кай наконец вздохнул полной грудью.
Как ему хотелось вернуть то время в больнице, когда Ольга была мягкой и терпеливой, умело договаривалась с ним о бесконечном количестве лекарств, которые нужно было принимать,  помогала делать упражнения. Чем реже она приходила, тем больше крепло его  нетерпение и тоска, отдававшаяся в груди почти физической ноющей болью. Каждый раз, когда она приходила, он встречал её тихим, вкрадчивым: «я ждал тебя». А уходя, она чуть наклонялась к его лицу и также тихо говорила: «держись».
Воздух насыщался влагой, кислородом и свободой. Кай шел увереннее. Дождь усиливался, но это не имело ровно никакого значения. Прохлада бодрила его, словно прогоняя плохой сон, воспоминания о случившемся и безразличном голосе Ольги.
Возможно, всё еще можно вернуть? Возможно, он все-таки сможет поговорить с ней, доказать, обнять. Услышать заветное, давно забытое: «Я тебя люблю».
Кай хотел было повернуть назад, но вдруг понял: он не знает, в каком направлении идти. С собой у него не было даже мобильного, послужившего фонариком Косте: оставил в кармане сменной куртки. Волосы его и одежда были мокрыми насквозь,  побои давали о себе знать резкой, приходящей болью в скуле, распухшей нижней губой.
Интересно, что сделал бы Филипп в этой ситуации, - пронеслось в голове. Позвал бы своего драгоценного Костю. Или Олю. Он почти слышал его голос сквозь шум дождя: «Оля… мне страшно… Пожалуйста, Оля…»
Эти мысли подкрепили его решимость всколыхнувшейся ненавистью. Перед глазами возникла картина: она гладит Филиппа по больной руке. «Нет, дружок, больно не будет…» Он смотрит на неё преданно и доверчиво, она отвечает ему своей неповторимой обаятельной улыбкой. В глазах – нежность почти искренняя.
Кай повернул на сто восемьдесят градусов и широким шагом, разбрызгивая вокруг грязь вместе с каплями дождя, двинулся назад. Зря он её послушал, покинув автобус. Очень зря.
Пройдя метра три, Кай подумал о том, что стоит повернуть еще градусов на сто. Или на девяносто. Он остановился. От холода, пробиравшегося сквозь мокрую одежду, его начало знобить. Дрожь не давала сосредоточиться. И хоть Кай никогда не пугался  темноты с возможными спрятанными в ней сюрпризами вроде привидений или злобных духов, абсолютная её непроглядность ему пришлась не по душе.
Он двинулся было вперед, но вдруг повернул назад. Дождь громыхал в ушах. Он пошел налево, решив, что автобус находился именно там. Возомнил, будто тот все же в правой стороне, и направился вправо. Потом снова назад и снова вправо. Пока не остановился окончательно, дабы признать: он заблудился.
«Только без паники. Без паники. Оля бы сейчас усмехнулась и сказала: «детство решил вспомнить, Кай?»
Он не ребенок. Он не подведет её. Вернется к автобусу, спокойно скажет, что хотел бы поговорить с ней. Слово «пожалуйста» будет лишним, но и «должен» ей не понравится.
Нейтрально.
Без паники.
Всё будет хорошо.

-Нет, не будет! Я больше не смогу бегать как раньше. Я не могу дойти даже до туалета!
-Сможешь, если постараешься. Теоретически это возможно. Только в твоей воле претворить ничтожно малый шанс в реальность.
-Знаю… но у меня нет сил.
-Кай, силы есть всегда. Даже если нам кажется, что их нет. Это заложено в человеке. Как скрытый потенциал. Когда тебе становится так плохо, что нет ни надежды, ни сил, в ход идёт тот самый стержень, о котором столько пишут бестолковые авторы. Твоё стремление. Твоя  решимость. Не сдавайся. Всё будет хорошо. И никогда, слышишь, дружок, никогда не паникуй.

Она говорила это спустя месяц после того, как его без сознания привезли из подвала, где снимали на видео избиение. Тогда было страшно. Больно.
Но он справился. Справится и теперь.
Однако он не знал, в какую сторону идти. Представлял себе, насколько далеко ушел от автобуса. Но в какую сторону?
Молния сверкнула внезапно. На мгновение лес озарился ярчайшей вспышкой.  Молния попала в раскидистое древнее дерево, судя по массивным корням и массивной кроне, перекрывшей полнеба, насколько взор охватывал горизонт. Дерево не сгорело. Оно будто проглотило этот заряд, вместе с разлившимся на секунду светом.
Дождь полил с удвоенной силой.
Именно дождь заставил их всех собраться вместе. Разные и чужие, с недоверием и едва проскальзывающей опаской в сложившейся атмосфере, они сидели в неосвещенном автобусе. Каждый поминутно нажимал кнопки в мобильных телефонах без связи, чтобы видеть не столько друг друга, но поддерживать уверенность, что всё в порядке. Они выберутся.
Только Ольга не трогала свой мобильный, предпочитая  чернильный цвет ночи. Она вслушивалась в завывания ветра за окном. Его порывы окатывали её, сидевшую ближе всех к открытой двери автобуса, ледяным потоком с брызгами дождя. Она не куталась в теплую куртку, не вздрагивала от раскатов грома. Тихо сидела и думала о том, что Кай наверняка уже заблудился. Он не вернется до рассвета. Не найдет дорогу и после.
Не сможет.
Стас сидел рядом, бессмысленно перелистывая картинки в телефоне. Единственный раз он кинул быстрый взгляд на Ольгу. Ничего. Ни волнения, ни тревоги, ни сожаления.
Очередная пассия, тускло пронеслось в сознании Кристины. Она отвернулась от них, уставившись на свои тонкие руки в разноцветных фенечках.
-О  чем думаешь? – спросил Костя.
Он сидел ближе к проходу. На неё практически не дуло. Только дождь барабанил в стекло. Оно не запотело, но покрылось едва приметной влагой, так, что можно было писать  на нём.
Кристина вывела пальцем: «отец».
-А он знает об этом?
Костя дотронулся до крестика, висевшего поверх водолазки на груди, умудрившись не коснуться её тела.
Крестик был серебряный, простой, без узора, какие обыкновенно встречаются на распятиях, придавая им вид чуть ли не ювелирного украшения. Все же было в нем нечто, привлекающее внимание.
Висел крестик «вверх ногами». Перевернутое распятие.
-Нет. Ему это и не нужно.
-Дьяволопоклонничество?
Кристина покачала головой. Без интереса ответила:
-Сатанизм.
-Разве это не одно и то же?
Костя, признаться, не видел для себя большой разницы в том, схож сатанизм с дьяволопоклонничеством или нет. И для мировой общественности в  том числе.
Религия никогда особенно не волновала его.
-Нет. Сатанизм – идеология. Она берет своё начало в так называемой сатанинской библии, составленной некогда Антоном Шандором Ла Веем в противовес христианской. В общем и целом – бред полнейший, но сущность отражена верно: ты один в ответе за свой выбор, решения, поступки. Нет силы выше, чем твоя воля и разум. А идти к поставленной цели нужно любой ценой.
-И ты идешь?
-Чаще всего. Догматы библии сатанинской, как и христианской – идеал. Как известно, он недостижим…
Она говорила на автомате, как давно заученные истины. Мысли её блуждали около отца и Ольги, заключая их в кокон враждебности и недоверия. Разъедая собственную надежду, по иронии судьбы схожую с надеждой отца.
Помириться?
Скорее нет, чем да. Она хотела просто снова обрести папу.
-Почему?
-Потому что одиноко.
Костя, которой относился к догматам сатанинской библии с еще меньшим вниманием, чем Кристина и  вел разговор лишь ради самого разговора, внезапно замолчал. Интуиция подсказала ему следующий вопрос:
-Ты любишь?
-Я не хочу его любить.
Костя вконец замолчал. Абстрактная дискуссия неминуемо привела бы к абстрактному знанию. Он же хотел конкретики. Всегда и во всем Костя добивался достоверности. Только так можно стать тем, кем он стал за десять лет. И удержаться на плаву.
Кристина внезапно оторвала взгляд от своих аккуратных рук. Повернулась к Косте.
-Дьяволопоклонничество опирается на слепую веру в абсолютное зло. Скажу больше – оно основано на поклонении всему отрицательному и глупому, что есть в  этом мире. Ошибка в том, что для каждого зло символизирует что-то своё. Создатели религии, среди которых и Ла Вей,  попытались обобщить это понятие и хватили через край.
-Когда-то я читал, что дьявол только олицетворяет зло, а добро – лишь маска бога.
На самом деле эта мысль пришла ему в голову за несколько секунд до  того, как озвучил. И заставила задуматься.
-Ты веришь в абсолютное зло или добро? – тоном терпеливого учителя, которому заранее известен ответ, спросила Кристина.
«Если он скажет «да», он никогда не поймет меня».
-Нет, - невозмутимо ответил Костя, - человек есть средоточие противоречий. Он создает мир вокруг себя. Потому он полон противоречий. Порой самых неожиданных, моя юная леди.
Глаза его сказали больше слов. Тёмные, притягательные, с неподвижными зрачками.
В лице её отразилось ликование, смешанное с неясным, едва уловимым страхом.
-Возможно, ты прав.
Молчание. Стук упрямых капель о стекло. Звон тонкой невидимой нити, натянувшейся меж ними до предела.
-Стало быть, в мистику ты не веришь? – спросил Костя.
«Стало быть, мне ты не веришь?»
-Иногда верю. А ты?
Костя сказал это прежде, чем успел подумать: он решился никому не рассказывать о случившемся:
-Кто-то позвал меня, пока я шел сюда. Это только плод моего воображения, знаю лучше всякого психолога или, того лучше, психиатра. Но когда я шел к озеру…
-Здесь есть озеро?
Кристина вздрогнула. Негромкий, невыразительный  голос Ольги резал слух, раздражал нервы, пускал корни тоски  в сердце.
-Ты сказал, что видел озеро? – повторила Ольга.
Костя кивнул. От Кристины не ускользнула естественность, с  какой она обратилась к нему на «ты».
-Да, а что?
Ольга не ответила. С застывшим выражением лица, словно слепком того, что было еще несколько секунд назад, она прошла к водительскому сидению, открыла бардачок, достала карту. Бесконечно долгое мгновение вглядывалось в испещренный линиями дорог лист песочного цвета. 
-Что, черт возьми, это за озеро, говори уже!
Кристина краем глаза заметила нервное постукивание костяшками пальцев по колену.
Ольга не отреагировала. Она смотрела в окно, но будто видело иное. Ночь расступилась перед ней, открыв на миг истину.
-Оля, что-то не так? – робко спросил Филипп, всё это время пытавшийся устроиться на переднем сидении, как Стас до него.
Она наконец отвернулась  от окна. Невидяще оглядела салон автобуса, не остановившись на Косте.
-Я могу сказать, что ты видел. Но вряд ли ты поверишь этому. Я и сама не верю.
-Что же?
Ольга села на водительское сидение. В руках она сжимала мобильный, забытый Каем.
-Легенда и проклятие здешних мест. Сродни сказки, которая заманивает романтичных туристов.
-Расскажи, - попросил Филипп.
-По легенде давным давно в деревушке, которая – и это доказано – когда-то находилась  поблизости, родился мальчик невиданной силы и возможностей. Деревушка эта не имела связи с внешним миром: она ютилась в лощине, созданной природой и волею судьбы. Культура её потому уникальна, она развивалась по своим законам, в своём времени. Жители занимались земледелием и, как ни смешно звучит – колдовством. Но всё это было вроде забавы, увлечения ради хорошего урожая, крепкого здоровья, предупреждения плохой погоды…
-Ты говорила про мальчика.
-Правильно, Филипп. Через десять лет после его рождения в деревне стали пропадать люди. Впрочем, не столько пропадать… Утром их находили растерзанными перед домом. Словно дикий зверь расправлялся с ними с небывалой жестокостью. До того в деревне не знали злобы, зависти, страха. Конечно, всё это придание, ничего больше...
Люди перестали по вечерам выходить из своих  домов. Они подозревали друг друга. Боялись друг друга. Раздор и ненависть поселились в деревушке. А монстр продолжал убивать.
-Это был тот мальчик?
-Да. Однажды очередной жертве удалось выжить. Но всё, что она могла рассказать: вечером её позвал знакомый голос. Она вышла из дому, не ожидая подвоха.
Та женщина не успела заметить лица нападающего. Одно она поняла точно: напал на неё не зверь. Но жестокость в нём и жажда крови были истинно зверские. Она услышала крик ярости, треск разломившихся костей. Больше ничего.
-Может быть, это был оборотень? – не унимался Филипп.
-Оборотни нападают в облике волков. Они не способны говорить человеческим голосом. К тому же, убийства совершались не в полнолуние. Беспорядочно. Словно зависели от чьей-то переменчивой воли и настроения.
Убийства продолжались, паника людей росла. Сколько бы поисков они ни предпринимали, сколько бы подозреваемых ни допрашивали, истина оставалась скрытой. Со стороны казалось: убийства совершались с бессмысленной жестокостью. Словно преступник мстил всему человечеству.
В конце концов жить в деревушке оказалось невозможным. Люди гибли жуткой смертью, и каждый мог быть следующим. Оставшиеся в живых хотели выбраться из  проклятого, как они думали, места, но тщетно. Никто и никогда не уходил из затерянной в лощине деревушки. Даже транспорта там не было. Тогда, по приданию, небо сжалилось над людьми. Однажды ночью пошел ливень такой страшной силы, что затопил деревушку, образовав озеро. Души жителей отправились в лучший мир, где упокоились с миром. Один юноша остался духом озера, обреченный на вечную жажду и вечные скитания.
-Почему жажду?
-Он жаждал чужой боли. Не просто обагрить руки свои кровью. Он хотел большего – убивать. Видеть, как жертва мечется, боится, молит о пощаде. Как последний вздох умирает в её груди. Знать, что его властью страдает человек…
С тех пор озеро это является своеобразным магнитом для черных душ человеческих. Были, есть и будут те, кто жаждет чужой боли и страха также, как жаждал тот юноша. Оно притягивает их… чтобы поглотить. Говорят, там, где появится озеро, есть… скажем, плохой человек. Он войдет в воду и не сможет остановиться. Озеро заберет его душу, сделав таким же пленником вечности.
-Сейчас идет дождь, - тихо пробормотал Филипп.
Ольга рассмеялась. Смех её был легким и мимолетным, как звон колокольчиков, эхом отдающийся в ушах.
-Это просто легенда, дружок.
-Но этого озера нет на карте, - многозначительно произнес Костя.
-Нет, - согласилась Ольга.
-Тогда…
-Знаешь, есть такое выражение:  в  ад попадают лишь те, кто в него верит.
-Другими словами, я не должен верить своим глазам?
-Ты не должен бояться поверить. И идти дальше своей дорогой.
-Я бы пошел, если б твой Кай изволил починить автобус.
Ольга глубоко вздохнула.
-Кай не имеет ко мне никакого отношения. И автобус он починит. Как только вернется.
-А если не вернется? – с давящим равнодушием спросила Кристина.
-Нет оснований так предполагать, - ответила Ольга, чувствуя, как внутри всё сжалось.
«Он не сможет».
И виновата в очередной раз она. Одна.
-Ну это уже становится невыносимым!  -  воскликнул Стас.
Глаза его гневно сверкали. В них явно читалось неозвученное окончание фразы: «Ты не можешь настолько его ненавидеть!»
-Что ты имеешь в виду? – холодно-бесстрастно спросила она.
-То, что если хоть часть из того, о чем ты сейчас рассказала, правда, нужно его найти. И чем скорее, тем лучше.
Стас поднялся. Не дожидаясь, пока Ольга возразит, застегнул до ворота куртку, направился к распахнутым створкам.
-Кто-то хочет пойти со мной? – обернувшись на последней ступени, спросил он.
Внимательно оглядел салон. Кристина доверчиво прислонилась к Косте, тот смотрел на Стаса с тоскливой неприязнью. Весь вид его говорил: «глупо».
Ольга положила руки на колени, уткнулась лбом в тыльную сторону кисти.
Филипп внезапно поднялся.
-Я с тобой.
Неприязнь Кости к Стасу на порядок возросла.
-Куда? – хмуро не то спросил, не то сказал он.
«Ты и о себе-то позаботиться не можешь».
Доли секунды Филипп застегивал куртку в нерешительности, борясь со страхом. История Ольги отнюдь не показалась ему неправдоподобной. Напротив, он живо представил себе лощину, усеянную полотнами ярко-зеленой, свежей травы, поросшей вековыми деревьями, загораживающими горизонт. По вечерам в ней стелился молочный туман, смешиваясь с густой синевой сумерек. В один из таких вечеров на окраине и родился мальчик, которому суждено было стать началом гибели деревни…
-Даже не думай, - отрывисто повторил Костя.
Ему и в голову не пришло, что Филипп может ослушаться.
Филипп смог. Он выскочил вслед за Стасом, не потрудившись ответить Косте.
Отношение его к Каю было весьма однозначным: интуитивно он ощущал в нем соперника, хоть и не понимал причину этого. Кай напугал его, заставил почувствовать себя слабым. Перед глазами стояла ехидная маска неприкрытой ненависти, с которой он заявил, что не починит автобус.
Но Филипп не способен был долго помнить обиду или всерьез на кого-то сердиться. По натуре человеком он был добрым, если не сказать наивным, и весьма отходчивым. Болезнь сделала его податливым и практически безвольным. Случалось, прежнему Филиппу, который изредка просыпался в нём, самому было горько и стыдно за себя и своё непростительное безволие.
Он старался не терять Стаса из виду, борясь с непроглядной чернотой обступавшей тьмы, отвергая ежесекундное желание взять его за руку и не отпускать. От Стаса веяло надежностью, но надежность эта была отлична от той, что дарил ему Костя. Стас был бескорыстным, честным, ценил простоту и прямолинейность. Он был высоким, крепким, с добрыми глазами и улыбкой.
-Давай подумаем, куда мог пойти пацан, - предложил он.
Он ставил его наравне с собой. Не боялся ранить или задеть, как Ольга. Не пытался оскорбить, как Костя.
-Я не знаю, - честно ответил Филипп.
В голосе его звучала растерянность. Рука Стаса опустилась на его плечо.
-Он не мог уйти далеко. И мы не пойдём.
От дождя оба они промокли, то и дело вздрагивали под потоком неугомонного ветра.
Филипп пытался не обращать на это внимание. Он будто попал в чьи-то влажные объятия. Холод обнимал за плечи, нашептывая о том, что неподалеку стоит юноша, насмехаясь над ним своей безжалостной ухмылкой, манит к своему озеру… а в озере вода багрово-красная, это - кровь всех убитых им людей… на дне озера деревушка, дома и дворы, нетронутые, опустелые… вечно ему быть на дне этого озера, вечно плениться  одиночеством…
-Филипп… Филииииипп… - ласково, шелестящим шепотом, который не отличить от шороха листвы под ногами.
Он попятился. Кожа  поледенела в момент. В темноте он, казалось, различил страшную усмешку и блестящие, мерцающие глаза с черной водой вместо зрачков.
-Стас! Стас!!!
-Я здесь.
Стас стоял прямо у него за спиной.
-Я хочу обратно! Пожалуйста! Обратно! К Косте! Он тут! Я его слышал!
-Кто, Филипп?
-Этот человек! Он звал меня.
-Неправда твоя, - нарочито безмятежно произнес Стас. – Я ничего не слышал. Это всё дождь.
-Всё равно я хочу назад!
-Я не могу отвести тебя, Филипп, - спокойно отозвался Стас. – Хочешь назад – возвращайся сам.
-Филиииипп… - снова голос.
Полный яда и фальши.
Не в силах совладать с паникой, он бросился назад по предполагаемой тропинке, которой они шли от автобуса. За спиной его сверкнула молния, озарив  бесконечную череду деревьев вокруг. Никакого юноши поблизости Филипп не увидел. Он обернулся к Стасу и…
Побежал с быстротой, на которую, как думал всю жизнь, не был способен.
Рёв грома звучал раскатистым смехом ему вслед.
 
От грома Кристина слабо поморщилась во сне, но не проснулась. Костя не заметил, как она заснула. Осознал лишь, что на плечо его опустилась белокурая головка. А сама девочка сползла с кресла, вытянув перед собой ноги. Юбка её чуть задралась, обнажив коленки в сетчатых колготках. Как только ей не холодно  в такой холод.
Сам Костя не выносил холода. Традиционный отпуск на югах он устраивал зимой, сбегая на несколько недель из заснеженного города. Пережидал там пик зимы, время от времени справляясь о положении дел в своей фирме. Как правило, Костя брал с собой Филиппа, хоть тот и упрямился. Целыми днями он расхаживал по пляжу или по номеру, прижимая трубку мобильного к уху, ругался, угрожал, или, напротив, говорил приторно приятным голосом. Филипп скучал, но не смел возникать.
Кристина выглядела девочкой столь же покорной, как и Филипп, но Костя отчетливо ощущал обманчивость этого образа. В ней крепла творческая сила, невиданная мощь, упрямство, которое со временем превратится в железную волю. В то же время в чертах её сквозила ранимость. Беззащитность.
Кристина мирно спала, склонившись к нему. Дыхание её было ровным, лицо – безмятежным, светлым. Нежные, яркие, нетронутые губы. Округлая пухлость щек. Длинные ресницы, подкрашенные тушью. Пушистые волосы, растрепавшиеся за ночь.
Ребенок. Сущий ребенок, подумал Костя.
Поддавшись внезапному порыву, он коснулся губами её аккуратной головки. От волос шел тонкий аромат цветочных духов. Во сне Кристина попыталась положить руку под щеку. Костя поймал её маленькую ладошку и легонько пожал.
Мысли его занимала легенда. Несмотря на то, что он сам слышал странный голос, сам видел удивительную гладь озера, его необъятные просторы, Костя ни на секунду не усомнился в необоснованности этого - как он сам окрестил легенду – бреда. Допустим, было озеро, затерянное в гуще леса. Ну и слава богу. Допустим, волею случая его нашел случайный путник или экспедиция, не всё ли равно. Среди первооткрывателей оказался заядлый сказочник, любивший подвыпить, рассказал историю на ночь своему ребенку, и пошло – поехало… Версия была притянута за уши, но казалась вполне правдоподобной.
В двадцать первом веке только «романтичные туристы» и могли поверить в существование озера, засасывающего, подобно водовороту, черные души. Разве что Ольга знает правду… и почему-то молчит.
Он осторожно приподнялся на сиденье, стараясь не разбудить Кристину. Ольга не изменила позы с тех пор, как ушли Стас и Филипп. То же высокомерное достоинство угадывалось в её облике. Но ему почудилась надломленность. И усталость.
Ольга не спала. Она думала о том, что снова поддалась многолетней привычке, путанной с желаньем причинять Каю если не вред, то боль. А сейчас она могла потерять его навсегда.
Что станет тогда? Возможно, Стас или Костя смогут починить автобус. Возможно, никакого озера нет и в помине, легенда так и останется навсегда легендой, несчастное озеро, слишком маленькое по размеру, чтобы быть нанесенным на карту, ночью почудилось Косте огромным, голос он перепутал с криком ночной птицы. Совпадения случаются в жизни чаще, чем мы предполагаем; еще чаще они не зависят от высшей воли.
С этим приходится считаться.
А как считаться с тем, что Кай не вернется? Как она объяснит начальству? Как будет ездить сюда с другими экскурсиями? Как привыкнет жить без его голоса, полного невольной нежности, без преданности, без любви, которая поддерживала её?
Она не знала. Кай любил её, мечтал добиться её расположения, её уважения, в конце концов. Иногда он жил в её квартире и ждал целыми днями, пока она придет, как верный пес ожидает прихода хозяина. Она приходила, и наивно-искренняя радость светилась в его лице. Её трогала его верность, способность отдавать всю любовь без остатка.
Парадокс: не получив должной порции ласки в детстве, Кай теперь готов был восполнить её с лихвой. Лишь бы быть кому-то нужным. Лишь бы...
Воспоминания о Кае были прерваны самым бесцеремонным образом. Перепрыгивая через несколько ступеней, с перекошенным от страха лицом в автобус вскочил Филипп. Зрачки его безумно вращались, он оглядывался вокруг себя, тело его била крупная дрожь, по лицу стекали капли дождя. Зубы стучали от холода, руки двигались точно отдельно от тела, не находя себе места. Он метался по салону, налетая на сиденья, силился произнести что-то, но язык не слушался, беспорядочные мысли не складывались в предложения.
-Ттт… тт.. тттам… - хрипел он, не прекращая молниеносно перемещаться по автобусу.
-Что там,  Фил? - Костя незаметно оказался рядом. – Что случилось?
Он пытался поймать его взгляд, но тщетно. Страх пуще всякой тревоги, обезоружившей его часом раньше, мешал понять происходящее. Филипп невнятно бормотал что-то, продолжая хаотично передвигаться по салону.
Он оказался подле Ольги; из потока слов, звуков, которыми он захлебывался, она смогла разобрать лишь «Там он…»
-Филипп, успокойся, - скорее приказала, чем попросила Ольга.
Он метнулся к Косте. Хватался за его одежду, за руки, словно еще секунду – он утонет.  Силился объяснить, но страх не пускал воспоминания. Силился показать, но тело не слушалось его, а лицо было искажено до неузнаваемости.
Кристина, разбуженная его криками, не понимала, что происходит. То крик, то шепот, наполненные эмоциями до отказа, привели её в замешательство. Еще большее замешательство вызвал вид Кости, крепко сжимавшего Филиппа в объятьях с удивительной для него мягкостью. Он лишил вырывавшегося Филиппа возможности двигаться, стараясь не причинить боли. Костя был сильным, развитым мужчиной. До сих пор Кристина думала, что сила эта призвана подчинять людей, но не помогать.
Если бы кто-то сказал ей, что первым образованием Кости было медицинское, она бы ни на секунду не поверила. До того, как увидела и услышала, как он обращался с Филиппом.
-Что бы это ни было, всё позади, - говорил Костя, заглядывая в его глаза. – Я рядом. Никому не позволю причинить тебе вред. Давай, Фил. Глубокий вдох. Выдох.
Филипп ловил ртом воздух, задыхался и пытался говорить одновременно.
-Там… Тттттам… ххх..холл… хоо..
-Холодно. Я знаю, - тихо произнёс Костя.
Не позволяя ему размахивать руками и вывернуться, Костя снял с Филиппа куртку, накинул свою. Взял в ладони его лицо, заставив смотреть прямо в глаза.
-Сейчас лекарство. Потом я тебя переодену. Ты поспишь. Я буду рядом. И Оля тоже.
Кристина вздрогнула, услышав, как Костя назвал Ольгу по имени. Но всё это блеф. Только блеф, а Костя – искусный актер, устраивающий спектакль для Филиппа. И он приглашал Ольгу принять в нём участие. Ведь правда?
Филипп теснее прижался к его груди. Костя гладил его по спине, по волосам, точно маленького ребенка.
Совсем скоро – возникло в голове Кристины – у него самого родится ребенок. От другой женщины.
Ольга подошла к ним. Едва коснулась плеча Филиппа, словно проверяла, не боится ли он её, не причинит ли она боль.
-Я сейчас, Фил, - спокойно сказал Костя.
Ольга, говоря с Филиппом так тихо, что до Кристины долетали только обрывки ласкового шепота, усадила его на заднее сидение. Вдруг она отчетливо спросила:
-Что ты видел?
Филипп вжался в спинку кресла, затравленно глядя на неё.
-Ну же, вспомни, - настаивала Ольга. Голос её стал властным и жестким, - теперь ты в безопасности. Что там было? 
-Я… я не зззнаю… ннне … - заикаясь отвечал Филипп.
Костя подскочил к ней так неожиданно, что, похоже, сам поразился ярости своей и быстроте.
-Не смей сейчас этого делать! – зло бросил он ей в лицо.
Не ответив, Ольга закатала рукав Филиппа до локтя. На бледной коже выделялись следы уколов. Красные точки с голубоватыми ободками вокруг.
Филипп тихонько заскулил.
-Тише, дружок, - теперь интонация её изменилась до неузнаваемости. От требовательности к нежной заботливости матери. – Это не больно.
Костя присел перед Филиппом, всё еще с угрозой поглядывая в её сторону. Ольга не замечала его враждебности.
Или делала вид, что не замечала.
Костя бережно взял Филиппа за руку. Коротким профессиональным движением нащупал вену, ввёл лекарство. Филипп, успевший продрогнуть и пережить сильнейший испуг, слабо дернулся.
-Подействует через пять минут, - коротко сказал Костя, похлопав его по руке.
Филипп склонил голову к плечу Ольги.
-Видишь, дружок. Почти не больно. Теперь нужно переодеться. Потерпи еще одну минутку.
Костя снял с него куртку, мокрый свитер. Круговыми движениями растер грудь. Надел  сухую кофту. Каждое его движение было пропитано заботой, теплотой и нежностью. Словно обращался он с хрупким созданием, способным в любой момент разлететься на дорогие его сердцу осколки.
Кристина как завороженная наблюдала за ним. Эти руки утешали Филиппа. Эти же руки оставили кровоподтеки на щеке Кая. Этот голос успокаивал Филиппа, он же кипел ненавистью, будучи обращенным к водителю. А человек был один и тот же.
Костя на мгновение обернулся к ней. На лице его застыло беспокойство.
Он уложил Филиппа на кресла, подвинув под голову сумку с вещами. Тот перестал вырываться, размахивать руками, бормотать. Глаза его слипались. Веки стремительно тяжелели. Филипп проваливался в глубокий сон, с каждой минутой больше и больше уверяясь, что всё будет хорошо.
-Спи. Я побуду с тобой, - пообещал Костя.
Через десять минут он осторожно высвободил руку из ослабевших пальцев уснувшего Филиппа.
-Итак, он увидел что-то ужасное, - отрешенно сказал Костя, глядя в пустоту. Почему-то в пустоте этой ему неотступно мерещилось сверкающая бархатисто-черная  гладь озера. – Добежал до автобуса, чудом найдя дорогу.
-Чуда нет даже близко. Они просто не успели далеко уйти, - возразила Ольга.
-Предположим. Значит, Стас в лесу. Водитель в лесу. Мы не знаем, что с ними. Что увидел Фил. Мы не знаем ничего и вряд ли узнаем.
-Вероятность этого зависит от степени трусости.
Ответная едкая реплика так и не прозвучала: Костя натолкнулся на стену невозмутимого презрения.
-Насколько я понимаю, никто тут не собирается соваться в лес, - констатировал он.
-Собирается.
Костя с нескрываемым удивлением уставился на Кристину. Она пожала плечами и повторила:
-Собирается.
Брови Ольги взметнулись вверх. Во взгляде мелькнуло снисхождение.
-Видимо, с целью отыскать отца и потеряться самой.
С её стороны было крайне бестактно ранить Кристину фактами, которые она могла получить только вследствие общения со Стасом. Но Ольгу мало заботили принципы и человеческая мораль.
-Нет, с целью побывать на увлекательнейшей экскурсии к прОклятому озеру.
-В таком случае вам нужен проводник.
Обращение «вам» из уст Ольги звучало как насмешка.
Она перевела взгляд на Костю. Он едва сдерживался, понимая её чувства лучше, чем кто-либо когда-либо понимал.
-Я побуду с Филиппом. Не волнуйся.
Его растущая привязанность к Кристине забавляла её. Непреклонный, гордый, ценящий в людях их пригодность к делу и пользу, он вдруг увлекся семнадцатилетней девочкой. От Ольги не укрылось, с каким упоением он говорил с ней, как тянуло его прикоснуться нечаянно к её руке или колену. Как менялся его голос в разговоре с ней, как останавливался взгляд на её тонкой талии, изящному  изгибу бедра.
Она видела, с какой неприязнью относится к ней Кристина, чутьем влюбленной уловившей её связь с Костей, их немое общение. Заставь обоих – Ольгу и Костю  - встать друг против друга и поднять правую руку, один непременно поднял бы левую: так зеркально они походили друг на друга, отражаясь с точностью до мельчайшей бреши в идеальном образе неприступности и власти. Кристина не представляла, что это всего лишь похожесть одного на другого, встречающаяся одна на тысячу среди неодинаковых людей вселенной. В ней зарождалось чувство едкое и коварное, толкающее на самые страшные и неразумные поступки.
То была ревность, извечный бич всех влюбленных.
Костя ограничился коротким «Спасибо».
Ольга гладила спящего Филиппа по голове. Кристина вышла из автобуса, легко спрыгнув с высокой ступеньки выхода.
Костя вышел следом.

Глава 4.
Дождь только кончился, воздух был напоен свежестью. Кислород наполнял легкие, влажность ощущалась так явственно, что, казалось, стоит протянуть ладонь, и она тут же покроется мельчайшими бисерными капельками, подобными росе. Природа затаилась и притихла, словно отдыхала, набиралась сил после прошедшей бури. Скользкая земля под ногами угрожала падением, с листьев деревьев с глухим «кап» на лицо опускались дождинки, приглушая раздражение.
-Возможно, ты зря оставил Филиппа, - после молчания сказала Кристина.
-Ольга сумеет о нем позаботиться. Пожалуй, даже лучше, чем я.
Эти слова в очередной раз задели Кристину, хоть она не осознавала в  полной  мере значения чувства, зарождавшегося в ней.
-Разве можно так быстро привязаться к человеку? Я имею ввиду, разве он мог так быстро довериться ей? – поспешно добавила она.
Костя нашел в темноте её плечо. Несильно сжал.
-А ты думаешь, нет?
Кристина на мгновение затаила дыханье, прислушиваясь к ударам сердца. Удар.  Прикосновение Кости. Еще удар. Капли дождя на щеках, на губах.  Третий удар. Его близость в непроглядной тьме. А дальше ни удара, ни волнения.
Дальше деревья перед ними, как пишут в романах, расступились. И она увидела озеро.
Будто сама темнота разверзлась, любезно приглашая оценить его неповторимую, загадочную красоту. Вода с тихим журчанием плескалась у самых берегов, до которых, казалось, всего несколько шагов. Ледяная гладь переливалась и мерцала, как если бы кто-то щедрой рукой рассыпал над ней  все звезды, когда-либо открытые в космосе. Круги, исходящие из центра озера, приковывали взгляд и внимание. Они успокаивали, заставляя забыть обо всем и даже о Косте. Завороженная, Кристина шагнула вперед, потянув его за собой.
-От него веет волшебством, - не вполне уверенная, говорит это или думает, произнесла она приглушенным шепотом.
-Больше слушай Ольгу, - равнодушно отозвался Костя.
Признаться, он был весьма озадачен. Всего несколько часов назад он не смог подойти к озеру из-за того, что на манер живой изгороди его окружали массивные корни деревьев. Это не могло служить серьезной преградой днем, когда достаточно света, чтобы обойти их или перешагнуть. Ночью же преодолеть ограду почти невозможно. И вот она попросту исчезла.
Впрочем, это объяснялось, конечно, тем, что они вышли к озеру с другой стороны.
-Не говори мне о ней.
Внимание Кристины было приковано к потоку, набегавшему на илистый берег у самых её ног. Она нагнулась, зачерпнула в пригоршню чистой воды, посветила мобильным телефоном. Вода и вправду до отказа полнилась тьмой.  Не ночь отражалась в ней, но ярость и боль человеческая.
-Смотри, - она снова зачерпнула воду и показала Косте. – Она черная… чистая, прозрачная. Кажется, что в ней плавают маленькие звездочки. Красиво…
-Не глупи, девочка, - Костя  даже не взглянул в воду, - здесь нет ничего красивого или загадочного. Всё должно объясняться просто: особые отложения на дне вроде полезных ископаемых или что-то в этом роде.
Костя сам почувствовал, что споткнулся о слово «на дне». Но быстро собрался.
-Люди любят выдумывать дикие сказки, основываясь на домыслах. В них нет ни правды, ни здравого смысла. К тому же что такое черная душа? Для кого-то она черная, для кого-то нейтральная. Для кого-то  - добрейший человек и верный друг. Абсолютность – такая же выдумка, как то, что это озеро перемещается во времени и пространстве тогда, когда ему вздумается. Впрочем, сам факт того, что оно должно позвать к себе черную душу…
-…звучит как минимум романтично, - закончила Кристина. В голосе её отчетливо слышался скептицизм с долей надежды. – Разделить вечность с человеком-зверем, - чтобы смотреть в его глаза, ей пришлось задрать голову, - в этом есть своя… прелесть что ли.
-Прелесть?  - Костя  сощурился, пытаясь по её лицу определить, насколько серьезно она говорит.
Но читал в нем вещи совершенно отвлеченные. Он взял её за руку. По пальцам стекала черная влага. 
-По крайней мере это забавно.
-Ты так считаешь?
Он наклонился к ней. Другая рука легла на талию, чуть притянув к себе. Вода за спиной радостно зажурчала. Как будто даже громче.
Без видимых усилий, отступив всего на шаг, Кристина выскользнула из его объятий. Чувственно-полные губы, мгновение назад бывшие так близко, что он мог рассмотреть и полоску с собравшейся вишневой помадой  посредине нижней, и аккуратную черту, подчеркнутую темным карандашом, верхней, расплылись в секундной улыбке. Кристина отступила еще на шаг и легко сняла с себя ветровку, оставшись в водолазке.
Одним движением сняла и её. Белый бюстгальтер резко выделялся в темноте.  Костя  видел очертание оформившейся груди, изгиб длинной шеи. Молчал, чувствуя: сделай он хоть полшага вперед, Кристина исчезнет, испарится, как прекрасное видение. Он не верил в происходящее, в  то, что всего в метре от него, холодной октябрьской ночью, вблизи мерцающего озера, девочка семнадцати лет, которую он знает всего несколько часов,  неспешно раздевается.
Кристина провела пальцами по молнии юбки, потянув вниз. Юбка упала к её ногам, обнажив белую кожу  под сетчатыми колготками. Она не отводила глаз от Кости, различая в окружающей мгле его также плохо, как он её.
Нагнулась, не сгибая спину, расстегнула молнию высоких сапог. Не меняя позы, спустила колготки. Босиком ступила на илистый берег; пальцы ног её тут же погрузились во влажную землю. Холод цепко держал её за плечи, проникал в легкие, сковывая, не позволяя вздохнуть. Каждое движение вперед давалось ценой огромных усилий. Шаг по ледяной влажности. Вот уже вода лижет её пальцы; вот она утопает в иле по щиколотку. И всё же, движимая незнакомым доселе чувством, опьяненная страхом, будоражимая желаньем кинуть вызов самой природе, законам и правилам, легенде, Ольге, подталкиваемая близостью Кости, человека старше её почти в два раза, красивого, сильного, с внутренней энергией, противоречивого, мягкого и резкого… Кристина вошла в воду, не оглядываясь.
Вода ласково обхватила её ноги, потянула сделать следующий шаг. Острые иглы холода не вонзились в тело, кожа не горела от ледяной невыносимости. Бесчувствие обволакивало её, слабым течением её подталкивало сзади; вода расступалась перед ней и словно чуть теплела. Кристина сделала еще шаг, оказавшись в сырости по бедра и ощутила, как что-то сомкнулось позади. Она не стала оборачиваться. Не стала прислушиваться к своим чувствам, к зову озера. Сердце бешено билось в обнаженной груди. Взгляд Кости скользил жгучим прикосновением по коже, его желание, терпкое, напряженное, перемешанное с волнением, страхом, отчаянным непониманием происходящего, отчаянным неверием в сказку,  током вонзалось в её существо.
Кристина вошла в воду по грудь. Волосы её вбирали в себя черную влагу, пальцы бесцельно перебирали прозрачную субстанцию. Кристина опустила глаза и отчетливо увидела под темной водой совершенно чистое дно. Скользкое и блестящее, напоминающее илистую поверхность, оно показалось ей спиной какого-то неземного существа, которому только и место, что в сказке. Удивительным образом вода оставалась черной, разительно контрастировавшей с мраморностью её кожи, и совершенно чистой.
Чистая, нетронутая тьма, покрывавшая гладкое дно.
Чистый вымысел, слишком неправдоподобный для того, чтобы иметь место в реальной жизни.
Когда уровень воды уперся в горло, Кристина остановилась. Прислушиваясь к своим ощущениям, поняла, что движима слабым течением, оно вело её все дальше и дальше, вглубь озера.
Но позвольте. Это не река, не ручей. Озеро со стоячей водой. Откуда здесь течение?
На берегу Костя не двигался. Дыхание его билось вместе с сердцем, отрывисто, громко, четко. Кристина дерзнула дразнить его. Саму судьбу, таившую загадку на дне злосчастного озера. Облик её скрывала непроглядная ночь. Он видел только смутные очертания. Сжимал и разжимал кулаки, вонзая ногти в ладонь, борясь с желаньем снова ощутить в руках её хрупкость, почувствовать слабый аромат, исходивший от её тела: смесь яблок и цветочного запаха, утонченного и манящего.
Хаотичные мысли роились в голове; он сам не понимал их. Только знал: сделай он хоть шаг, очарование ночи, момента, иллюзии вседозволенности рассеется. Сама Кристина  с её неприступной красотой, грацией, изяществом, исчезнет.
Он смутно различал вдалеке только белокурую головку. Тело её обняла вода. Вдруг Кристина обернулась к нему. И, без особого труда  сопротивляясь течению, пошла назад. Ночь точно расступилась перед ним, обнажив юную прелесть её тела, хрупкость и чистоту едва оформившейся фигуры, длинную нежную шею, остро выступающие ключицы, высокий подъем груди, узкую талию, впалый живот, по которому вниз, к запретному,  струились темные струйки, мальчишеские почти бедра с выделяющимися тазовыми костями, маленькие ступни. Кристина вышла на берег, не прикрываясь, не смущаясь его взгляда. Впрочем, её собственный говорил: «не подходи».
Твердость сочеталась в ней с притягательностью, обещание блаженства с категоричным «нет». Разом накативший после приятной прохлады холод  укутал её бездейственной недвижностью, усыпил горячий поток чувств, бушевавший в ней до того. Костя хотел подойти к ней, но она лишь медленно покачала головой. Выжав волосы, оделась, чувствуя, как ветер оставляет невидимые следы на теле.

Тот же ветер бушевал в автобусе, проникая под одежду Филиппа, вселяя панику и страх. Брови его сходились на переносице, лицо принимало детское, обиженно запуганное выражение, слезы то и дело скатывались из-под опущенных ресниц. Прижавшись к Ольге, он пытался найти во сне её руку. Ладонь его беспорядочно металась по сидению.
Ольга наклонилась к нему, накрыв руку его своей,  другую положив на лоб. Погладила его по голове, пальцами запутавшись в иссиня-черных вьющихся волосах.
-Дружок… - чуть слышно прошептала она, - дружок… всё хорошо…
Филипп издал жалобный стон. Ольга вытерла слезы с его щек; не прошло и нескольких минут, как они снова хлынули неуёмным потоком. Во сне Филипп силился что-то сказать, но не мог.
-Фил… успокойся… - шепот её сливался с звуками ночи, баюкал и утешал его.
Он теснее прижался к ней, лицом уткнувшись в шерстяную юбку.
-Солнышко, всё в порядке…
-Правда?
Голос вдруг и ниоткуда. Чужой, незнакомый голос скользнул в салон сквозь неприкрытые двери. Заполнил собой автобус, сознание. Он был настоящим, этот голос.
-Ольга.
Он не звал её и не томил. Словно пробовал её имя на вкус. Оль-га. Мелодично, мягко  в середине, твердо и непоколебимо в конце. Противоречиво? Нет. Естественно.
Поза её не изменилась, в чертах не мелькнуло удивления. Она лишь перестала гладить голову Филиппа; ладонь её замерла. Она сама словно превратилась в статую, равнодушная и недвижная.
Сердце, казалось, на мгновение замерло, оборвав ритм. Чтобы забиться снова, размеренно, верно.
-Оля.
Голос был ей незнаком. Владельца его не было в автобусе, хотя его присутствие она отчетливо ощущала. Это не вой ветра, не остатки грома вдали. Отчетливый, реальный голос, ясно звучащий в автобусе.
-Оля, - громче повторил голос.
Внутри у неё все опустилось. Ольга резко выпрямилась, не отрываясь от Филиппа, не давая ему проснуться. На миг ей почудилось, что обладатель голоса обходит её кругом, пристально рассматривая. Взгляд его ощущался дискомфортом, влажной тревогой, ощущением беззащитности. Он точно принюхивался к её страху.
Ольга нарочно смотрела в пустоту. Не видела ничего, кроме абстрактных кругов, расплывавшихся перед глазами, какие возникают, когда расслабляешь усталые глаза.
-Почему ты мне не отвечаешь? – без тени раздражения спросил голос.
Он был мягким, бархатным, завлекающим. Негромким и очень сдержанным. Но, в общем, вполне обычным, если бы не странная интонация. В нем переливались ожидание хищника, обещание боли, хладнокровный расчет.
Ольга молчала. Филипп что-то недовольно замурлыкал. Зрачки его вращались под веками. Скоро (что, если сейчас?) он проснется от кошмара. Услышит это. Увидит. Сойдет с ума.
Она просто знала это. Чей голос, как вести себя, что ему нужно. Она полностью расслабилась, отпустив мысли, очистив сознание. Чистый лист. Иллюзия.  Недостижимый образ  Снежной Королевы.
Ольга ласково коснулась щеки Филиппа. Не позволяла себе даже жалость, продолжая ощущать на себе пристальный взгляд. Не оборачиваясь, не ища взглядом того, кому взгляд принадлежал.
-Хочешь уйти отсюда?
На этот раз что-то, отдаленно напоминающее интерес, промелькнуло в нём. Не обиду, не гнев – пока только интерес к её реакции.
Филипп вдруг резко дернулся под её рукой, едва не упав с сиденья. Вскрик его был коротким, измученным, со лба катился пот. Ольга удержала его. Но Филипп продолжал кричать, он размахивал руками, хватал её за кофту, за запястья.
-Филипп, - негромко произнесла она.
Рыдания рвались из его груди, отчаянием отзываясь в её сердце.
-Филипп!
Она ударила его по щеке. Это была не звонкая пощечина возмущения, а мимолетная боль во благо. Филипп открыл глаза, не сразу сфокусировал на ней взгляд. Кажется, на какое-то мгновение он все же успел заметить то, что было  за её спиной.
-Оля!
Она приложила палец к побелевшим губам. Покачала головой.
-Тише, солнышко, - шептал её голос, в  то время как буря чувств неслась вслед удаляющейся в лес тени, разбудившей Филиппа, - это только сон. Ты со мной.
Он непонимающе глядел на неё. Ольга обняла его.
-Это позади, Фил. Уже все позади. Ты в безопасности.
«Ты еще ответишшшшшь на мои вопросссы…» - прошелестела листва наклонившихся к автобусу деревьев.
-Скоро мы выберемся отсюда. Не переживай.
Повторяя это, она сама не верила своим словам. Кай наверняка теперь в самой чаще леса.
И если оно, это существо, не захочет его возвращения, вдруг поняла она, он никогда не найдет дорогу назад.
Будто в ответ на её слова невдалеке послышались хлюпающие звуки. Шаг. Другой. И вот в автобусе стоял Кай.
Дождевая вода ручьями текла с него, глухо капая на грязный пол. Не прошло и минуты, как вокруг него образовалась темная лужа. Кай не обратил на это никакого внимания, он озирался вокруг, точно искал чего-то. Натыкаясь на сидения, пол, потолок, окна с квадратами ночного неба, взгляд его наконец оставался на Ольге. Лицо её было неестественно бледным, губы сжаты больше обыкновенного. В целом та же бесстрастность в чертах, отчуждение и презрительность в глубине синих глаз. Всё, как всегда. Чуда не случилось даже в этом забытом богом и людьми месте.
Кай хотел сказать это, но его опередил звучный, насыщенный голос Стаса, поднявшегося вслед за ним:
-Нашел-таки беглеца. А этот трусишка, значит, с тобой? - заметив Филиппа, спросил он.
Ольга кивнула. Филипп хотел возразить, но она наклонилась к нему так, что мягкие рыжие локоны закрыли лицо, коснулись его щеки; что-то шепнула на ухо.
Стас в несколько шагов преодолел расстояние между ними, снял куртку, поежился. Лицо его осветила искренняя улыбка; в глазах читалось осуждение.
«Хоть бы извинилась перед братом».
Ольга только передернула плечами. Жест этот был полон сдержанного негодования.
-Что ты видел в лесу? – без любопытства поинтересовалась она.
-Ничего такого, чем можно было бы напугать нашего маленького трусливого друга, считай, зря сходил.
-Что ты видел? – невозмутимо повторила Ольга.
-Дерево, - отрывисто бросил Кай.
Тяжело опустился на ближайшее сидение. И вмиг весь поник, словно под тяжким грузом. Не дерево волновало его, но равнодушие Ольги. Он хотел поговорить с  ней, доказать, что чего-то стоит, ощутить снова её любовь и её ласку, которая теперь вся без остатка силою обстоятельств досталась Филиппу. Низко опустил голову, провел по мокрым волосам ладонью, приглаживая их и выжимая одновременно.
Он устал. Черт возьми, как же он устал от этого за девятнадцать лет.
-Какое дерево?
-Большое, древнее, - так, будто говорил сам с собой, ответил Кай. Подумав, добавил, - В него молния ударила.
Лицо Ольги вдруг оживилось.
-И оно не сгорело?
Она вся подалась вперед, к Каю, светлые глаза цвета неба внимательно следили за малейшим его движением. Филипп тронул её за руку; она не почувствовала его прикосновения.
-Оля, - слабо произнес Филипп, - то, что я видел у тебя за спиной… это то же, что в лесу…
Ольга нежно потрепала его по щеке.
- Нет, дружок, тебе показалось.
Она не обернулась на него, посвятив всё свое внимание Каю. Филипп кинул на него обиженный взгляд; Кай в ответ – ненавистный.
-Где это дерево? Рядом с озером?
-Озера я не видел.
-Отведи меня туда.
Ольга не просила. Не требовала. Она привычно приказывала Каю исполнить её желание.
Также привычно, как она требовала, Кай подчинялся.
Стас, думавший о том, как бы деликатнее намекнуть Ольге на то, что ему нужно переодеться в сухое, с готовностью подтвердил: конечно, он останется с Филиппом, конечно, Филипп поспит еще, конечно, у них всё будет лучше некуда и никак иначе.
Ольга кивнула и, пообещав Филиппу, что Костя скоро вернется, заверив Стаса, что Кристина вернется с ним в  целости и сохранности, вышла за Каем в густо черную, мутную ночь.
Кай вел её по лесу замысловатыми тропинками, едва просматривающимися под покровом мокрой листвы, тусклой и невзрачной  в царящей темноте. Странно, что он с первого раза запомнил дорогу. Вспоминая об отчетливом голосе существа, незримо присутствовавшего в автобусе всего пятнадцать минут назад, Ольга не спрашивала, как ему это удалось. Молча шла следом, пока взору её не представилось зрелище поистине удивительное. Массивное дерево с выкорчеванными наполовину корнями, кроной упирающееся в вышину пустого беззвездного неба было не просто большим – оно было огромным, поражающим своим величием и необъятностью. При всем желании Ольга не смогла бы обхватить его ствол руками, настолько он был широк. Кора казалась морщинистой темной кожей, крепкой и старой. Дереву этому было по меньшей мере три сотни лет.
-Теперь я наконец-то поговорю с тобой, - глухо сказал  Кай, остановившись возле дерева.
Фраза эта напомнила ему его самого года три назад. Он также хотел внимания и понимания Ольги, также не получал его; также стремился добиться любыми средствами. В то время он жил один, в небольшой квартире, которую Ольга для него сняла, учился и прогуливал школу с равным упорством, отчаянно пытался не вернуться к наркотикам. Не поддаться одиночеству.

Это был тот редкий случай, когда Ольга приехала к нему не потому, что случилось непоправимое или просто досадная неприятность – приехала сама, без приглашения, проверить, как живет её брат. Окрыленный этим, Кай решился сказать ей злополучное «Теперь я наконец-то поговорю с тобой», что было встречено немедленным взлетом бровей и тоскливым «Не сейчас, Кай».
Кай не послушался. Он попросил Ольгу зайти в его комнату, чтобы что-то показать ей. Вместо того, чтобы зайти вместе с ней, он захлопнул дверь. «Теперь ты будешь со мной говорить!» Ольга не стала кричать, чтобы он выпустил её, стучать кулаком в дверь. Она сердилась.
Впрочем, Кай  не мог с уверенностью сказать, что она чувствовала, ибо Ольга попросту молчала в ответ на его угрозы и мольбы. Он говорил, что любит её, потом – что ненавидит. Спрашивал, почему она так скверно к нему относится, угрожал не выпустить до ночи. Ничего не действовало, Ольга молчала. Он пробовал прислушиваться к её шагам, но и их не слышал. Видимо, она просто села на стул и ждала, когда его страх возрастет до той степени, что он не сдержится и выпустит её.
Действительно, не прошло и часа, как он открыл дверь. Не взглянув на него, Ольга прошла к входной двери. Лицо её не выражало ничего, кроме брезгливости.
 
Теперь на нем не было брезгливости. Впрочем, на нем ясно читалось, что реакция её будет такой же, как три года назад. Говорить с ним ей было не о чем.
Минуту Кай колебался, потом сказал:
-Я люблю тебя, Оля.
-Ольга, - бесцветно поправила она.
-Для меня ты Оля.
-Для тебя я никто.
Кай глубоко вздохнул. Отчаяние, слезы, ярость подступили к горлу. Но не  с ней. Не в её присутствии.
-Ты много значишь для меня. Хорошо знаешь это. Почему… почему ты всегда меня ненавидела? Почему пыталась сделать вид, будто меня не существует?
Ольга молчала. Темнота вокруг неё словно  сгустилась; он не видел её глаз и лица.
-Отвечай.
Ни звука, ни движения.
-Отвечай же! – крикнул Кай.
Крик разнесся по лесу. Остался в воздухе напряжением. Болью.
-Потому что, - очень тихо сказала Ольга, - я считала,  ты отнял у меня маму.
-И до сих пор так считаешь?
-Нет… то было пустое, вздор. Мстительность ребенка. Девочки, у  которой отняли мать. Впрочем, Кай, ты не виноват, и ты не отнимал у меня матери. Она сама ушла.
-Тогда почему сейчас ты не общаешься со мной?
Голос его пронзила надежда. Сейчас все разрешится. На самом деле Оля дорожит им и ценит его. На самом деле он всегда был ей нужен.
-Не хочу.
Слова прозвучали как приговор. Ярость от собственного бессилия, копившаяся в нем не один год, выплеснулась наружу, окатила её подобно мощной волне, разлетелась в пространстве тысячами ярких искр. Земля жадно впитала злобу его как влагу. А Ольга осталась сухой и неприступной, точно её защищала стена. Равнодушия. Стертых чувств. Фальшивых эмоций.
-Я твой брат, хочешь ты этого или нет!
Кай в неистовстве ударил кулаком по стволу дерева, сильно оцарапав руку о кору.
Однако и кора тоже пострадала: не прошло и минуты, как на ней выступили капли прозрачной черной жидкости. Она сочилась тонкими струйками, прокладывая причудливые дорожки вниз по стволу.
-И что теперь? – без выражения спросила Ольга.
-Я не починю этот автобус, пока…
-Пока что? Не услышишь, как сильно я люблю тебя и сожалею о твоей поломанной жизни? – с усмешкой произнесла она.
Она включила подсветку  мобильного. Хотела увидеть его лицо. Вместо этого в глаза бросились темные струйки.
Ничто в облике её не изменилось. Только рука крепче сжала телефон.
Кай не отвечал. Он стоял, потирая разобранную о кору руку, смотрел в землю. Тогда, три года назад, ему казалось: Ольга любит его. Нужно только надавить,  загнать  в угол, и она признается. Просто такой человек. Такой образ себе придумала. Снежная королева. Холодная, неприступная, властная. И он. Мальчик, преданный ей всем сердцем.
Мальчик, которому не суждено освободиться от её чар.
Теперь перед ним стояла женщина независимая, статная. Невысокого роста, но с осанкой поистине царственной. Плавность линий её фигуры, её мягкость, доброта, сквозившая в чертах,  были обманчивы. Расчетливая, бесчувственная и жестокая женщина с железной волей и бесстрастным голосом. Она всегда будет смотреть на него то свысока, то со снисхождением. А любовь… На любовь эта ледяная королева не способна вовсе.
Внезапно вспомнилось счастливое забытье. Он один, совсем один, как в детстве. Никому не нужен, никем не любим. Забыть, раствориться в иллюзии благополучия, что дарили наркотики. Чего ради он бросал, чего ради стремился к вершинам?
Вот они, вершины. «Сожалею о твоей поломанной жизни». Вот она, правда. Вот она, любовь.
Он медленно пошел прочь, не оглядываясь, не ожидая, пока она его окликнет.
А Ольга попросту не видела, что он уходил: держась рукой за кору дерева в том месте, где показались прозрачно черные слезы, она прикрыла глаза. Губы её что-то беззвучно шептали.
Она открыла глаза как раз в тот момент, когда Кай уже почти скрылся за деревьями.
-Кай! – громко окликнула она, - вернись.
-Еще скажи «место», - едко откликнулся он.
-Кай, - мягче добавила Ольга, - Пойдем к автобусу. Ты весь промок и вот-вот простудишься. Послушай меня, возвращайся.
Она протянула ему руку. Кай подошел, взял её за руку.
«Наверное, так когда-то делала моя мама», - пронеслось в голове.
Возвращение к автобусу не заняло много времени.  Тем не менее этого вполне хватило, чтобы разминуться с Кристиной и Костей на каких-то пятнадцать минут; чтобы разгорелось незатухающее пламя, смесь обиды и горечи, полыхавшее в груди Кристины.
Она вернулась к автобусу новым человеком, с новым пониманием происходящего. Относясь по-новому к Косте,  идеальному, притягательному.
Она питала прежние чувства к отцу.
Простить годы отчаяния, тупой боли, сдерживаемых рыданий, ревности, осознания брошенности? Простить счастье с другой, молодой, красивой, умной, которая навсегда останется соперницей?
Даже темные воды проклятого озера и счастливое бесчувствие не поколебали упрямого, выстраданного «нет».
Стас увидел их издалека, подходившими к автобусу. Костя не касался её, смотрел то вперед, то под ноги. Кристина шла настолько близко, что касалась его бедром. Впрочем, и она не смотрела на него, а лишь изредка поглядывала вверх, в чернотой залитое небо. Волосы её были мокры и спутаны, одежда сидела кое-как: водолазка не заправлена, юбка опущена слишком низко, так, что видна белая полоска плоского живота. От Стаса не укрылось, с какой двойственной почтительностью и нежностью Костя подал ей руку, чтобы подняться на первую ступень, как естественно, совсем не беспокоясь излишней близостью, поддержал её под локоть.
Создавалось впечатление, будто они знали друг друга не полночи, но по крайней мере полгода. Успели изучить друг друга сполна.
-Ты где была? – строго спросил Стас, стараясь скрыть беспокойство в голосе.
Оно выдало бы его неуверенность.
-Искупалась, - не мигая, не отводя глаз от его лица, невозмутимо ответила Кристина. 
Вишневая помада окончательно смылась с её губ. На лице ярко выделялись глаза, не то подведенные, не то отмеченные постоянным недосыпанием. Томные, вдумчивые, выразительные. Совершенно как те, что смотрели на него в непрерывном ожидании чуда, когда дочка была маленькой.
-Я серьезно спрашиваю.
-А я серьезно отвечаю.
Она сердито достала с полки над сидением гитару.
-Ну что за тон, Кристя… - примирительно, с тихим вздохом, не то спросил, не то пожаловался Стас.
-А что, собственно, тебя не устраивает? – с нажимом на последнем слове спросила она, резко повернувшись на каблуках и взметнув мокрыми волосами сноп  крошечных брызг. – Или ты решил снова сыграть роль заботливого папаши? Прости, но ты бывший. Бывший папа.
Плевать, что это видит Костя, Филипп. Что они все слышат, и уже ни для кого не секрет, что он её отец; что она брошена. Как клеймо.
Такое не забывается.
-Я и есть твой отец, - спокойно сказал Стас.
Она хмыкнула.
-Поздновато, Стас.
-Я не хочу с тобой ругаться.
-А я с тобой – общаться.
Не спросив, она отодвинула ногу Филиппа, который всё это время беззвучно наблюдал попеременно за ней и Костей. С силой ударила по струнам. Из глубины гитары вырвался резкий пронзительный звук.
Кристина заиграла свою боль и смятение. Музыка, как в начале ночи, неслась из глубин души, звучно, дерзко, рвалась к свободе, ночным просторам, терялась в пустоте непререкаемых истин. Она кричала о зарождавшемся в юном сердце чувстве; о невозможности, гибельности его.
Неизбежность всегда отдается страданием в душе, не отвыкшей еще вполне   от детской вседозволенности; от того, что любой каприз, будь то сама любовь, должен быть удовлетворен.
Музыка раздавалась в каждом углу салона, заполняла его весь без остатка. Под это своеобразное сопровождение в автобус поднялись Кай и Ольга. На них мало обратили внимания. Даже Стас не выразил радости оттого, что брат с сестрой, по-видимому, помирились.
Он следил за дочерью, то и дело переводя взгляд на Костю, подмечая малейшие изменения в его поведении. На вид этому человеку было лет тридцать, он был хорошо сложен; темные волосы, прямой взгляд карих глаз. Стасу не нравилась жесткость, проскальзывающая в его чертах, излишняя уверенность в себе и мрачная подозрительность, которую он питал к миру вокруг, ни на секунду не доверяя искренности других людей. Стас предпочел бы видеть рядом с дочерью человека молодого, неопытного, который мог бы разделить её взгляды и интересы; который, по мнению Стаса, был бы ей под стать. Наверняка, думал он, у Кости есть или была семья. А даже если нет, он, как всякий на рубеже юности и зрелости, хочет её завести. В то время как Кристина долго еще не сможет дать ему желаемого.
А ожидание  – нелегкое испытание для любого, самого крепкого чувства.
Впрочем, возможно, это всего лишь мимолетное увлечение, тяга - нередкое явление меж людьми, радикально отличающимися друг от друга.
Стас прислушался к игре дочери. Метания, сомнения, страх, граничащий с отчаянием. Она не знала, что делать. Она, быть может, впервые полюбила… не того.
Кристина и вправду думала о том, что чувство, теснящее грудь, способно принести горя и мучений больше, чем  радости. Совсем скоро он станет отцом… Совсем скоро они вернутся домой, и придет время вычеркнуть больную привязанность из жизни и памяти. Как сон. Видение. Иллюзия, которой нет места в реальности, где правит общеобязательная мораль.
Где она не сможет делить его с другой; с его собственным ребенком.
Она никогда не примет роль «той, что забрала у ребенка отца». Слишком близко и больно. Слишком ярок в памяти образ женщины, к которой ушел её  собственный отец. Мысль, красной нитью пронзившая детство: «Неужели я хуже её?» Осознание того, что она не оправдала надежд отца, что она не нужна и брошена… Вечное стремление доказать себе, отцу, всему миру, что она достойна, что она лучше той женщины.
Обречь на это неродившегося ребенка? 
Отказаться от того, кто в неестественно короткое время стал близким, желанным, дорогим?
Выбора нет. Нет и не было никогда! Она с яростью ударила по струнам.
Костя, откинувшийся на спинку сиденья, прикрывший глаза так, что казалось, он спал, вздрогнул, но глаз не открыл. 
Ольга вопросительно приподняла брови. Кай вовсе не отреагировал: он уснул подле сестры, незаметно положив свою руку на её, склонив к её плечу голову в спутанных, длинных русых волосах.
Стас только покачал головой. Сел на переднеё сиденье, показав, что более не может или не  хочет говорить с ней.
Сознание потерянных в сказке людей легонько покачивалось в такт ветру, под отдаленно доносившийся плеск воды в проклятом озере.
Кристина едва перебирала струны, заменяя усталость задумчивым спокойствием, теплой тишиной.
Что ж теперь… Быть может, Костя не любит её вовсе. Быть может, сама она окажется безразличной к нему в тот же миг, как сойдет в родном городе с автобуса. Эта ночь слишком затянулась, породив немало отчаянных мыслей, необдуманных слов и поступков. Возможно, её тяга к Косте – один из них?
-Думаешь о нём? – тихо, но не шепотом, не боясь разбудить кого-то, спросил Филипп.
Оказывается, всё это время он не спал – наблюдал за движением её рук, её намокшими и будто потускневшими феньками. Темнота приглушила их непозволительную красочность, покрыла сероватым оттенком.
-О ком?
-Ты на грани того, чтобы влюбиться, - веско произнес Филипп.
Но в голосе его не были ни недоверия, ни вызова. Напротив, он как будто симпатизировал Кристине.
Она почувствовала это.
-Я на грани того, чтобы уснуть, - с улыбкой ответила она, перебирая аккорды. Помолчала, спросила: - Сколько ты с ним?
-Шесть лет. Он был моим парнем. Хотя, скорее, это я принадлежал ему. Потом Костя встретил женщину… или она его встретила. Он то и дело говорит, что они просто близкие друзья, и не более. Но ведь у близких друзей не бывает совместных детей…
-Разве такого раньше не бывало? Я имею в виду, разве раньше у него не было никого, кроме тебя?
Филипп невесело усмехнулся.
-Были, конечно. Женщины делятся на тех, кто, переболев им, приобретают иммунитет и не реагируют, и на тех, кто остается верен чувству навсегда.
-А ты сам?
-Я? Видишь, какой я… - снова грустная улыбка тронула его губы, - беспокойный, нервный. Постоянно чего-то боюсь. Понимаю это, но когда находит… ничего не могу сделать. В конечном счете я стал беспомощен и смирился с этим. Тем не менее он из воспоминаний о том, что было, рядом… Раньше было не так, раньше он гулял со многими, но всегда возвращался ко мне. Теперь он нужен не только мне, но и ей – матери его ребенка. Правда, иногда мне кажется, что ей нужны лишь его деньги.
-Костя богат?
Имело ли значение, богат он или беден? Чем он занимается, какое образование имеет, сколько жен, пусть гражданских, сколько детей? Осторожно-лиричная музыка говорила ей о том, что она нашла его и любит его. Остальное важно ли?
-Да… Ей нужны его деньги, ему нужно постоянство. В тридцать два, знаешь ли, по-любому он  уже не мальчик. Не станет бегать за каждой юбкой. Хочется возвращаться в дом, где тебя ждут. Принимают тебя таким, какой ты есть. Новизна ощущений важна, но, так или иначе – она отходит на второй план.
-Стало быть, они оба…
-Оба имеют то, что хотят и походят на вполне счастливую пару. Просто каждый счастлив по-своему.
-И Костя счастлив? – сдавленно спросила Кристина.
Филипп кивнул.
-Да. Он не хочет ребенка… Или говорит, что не хочет. Но ждет его появления. Спроси у Ольги.
-Что? Причем здесь Ольга?
Он пожал плечами. Словно ответ был очевиден.
-Они же одинаковые. Оба честолюбивые, гордые, властные. Но… как тебе сказать… в них живет старинное благородство… черта, присущая людям поколений наших прапрабабушек. Они умеют любить и ненавидеть в  равной степени. И оба жутко одиноки. Видят друг друга насквозь… ты не замечала?
Она ощутила явственный укол ревности. Пусть они всего лишь копии друг друга, редчайшее совпадение, но Ольга подходила ему гораздо больше, чем она.
У Ольги бы хватило духу отнять у ребенка отца.
-Тебе нравится Ольга? – безнадежно спросила она.
-Она возится со мной, - просто ответил Филипп. И добавил с наивной  горечью, - я уже так отвык от этого.
Кристина не оставляла гитары, будто пыталась музыкой отгородиться от мыслей и происходящего; разговора, реальности, фактов.
Они молчали некоторое время. Потом узкая ладонь легка на её плечо.
-Он нужен тебе. И нравится, - пальцы её на струнах замерли; мелодия замерла на мгновенье.
-У него будет ребенок. Дочь, - глухо отозвалась она, чувствуя, как в груди тяжелеет от непролитых слез.
-Стас бросил тебя?
-Да.
-И ты не сможешь любить Костю?
Кристина прижалась лбом к телу гитары.
-Я не знаю. Не могу. Не хочу. И еще начинаю понимать, что произошло в моей собственной жизни. Начинаю понимать ту женщину, вторую жену Стаса. Но всё равно… не могу я лишить ребенка отца.
Филипп смотрел на неё с сожалением. Но его прикосновение обнадеживало.
-Это ведь только его выбор. Быть, не быть, заботиться или нет. Он отец, и так будет всегда. Но ты не можешь увести его или не увести. Повторяю: это только его выбор. Ты делаешь свой, он – свой. Понимаешь?
Кристина медленно кивнула.
Она понимала.

Глава 5.
Ольга сидела к ним ближе всех. Неизвестно, спала она, и её разбудили приглушенные голоса, или она прислушивалась к разговору и вконец решила в нем участвовать, только она вдруг открыла глаза. Минуту смотрела прямо перед собой, бессмысленно, тяжело и мрачно. Провела рукой по лицу, точно снимая пелену или паутину, и обернулась.
-Как чувствуешь себя, Филипп? – едва ли не с нежностью спросила она.
-Всё хорошо, - кротко ответил он.
-Почему не спишь, дружок?
-Обсуждаем с Кристей, счастлив ли Костя от того, что скоро станет папой.
Кристина почувствовала, что краснеет. Филипп первый после Стаса назвал её Кристей. Права ему такого никто не давал. Ей было досадно и стыдно одновременно.
Ольга не высказала ни малейшего удивления. Надменность в её лице смягчилась.
-Я думаю, да… Правда, не могу себе представить, как этот человек станет управляться с ребенком: терпения не хватит. Вот тебе живой пример, - она похлопала Филиппа по колену. Потом, приглядевшись внимательнее к Кристине, протянула, - возможно…
И умолкла.
Кристину смущала и раздражала эта пауза, это невозмутимое внимание Ольги. Она рассматривала её, словно листала страницы раскрытой книги. Без труда. Без особого интереса.
-Возможно, ты не мыслишь отнять отца у ребенка, я правильно понимаю? Если он для тебя что-то значит. А он, по всей видимости, что-то для тебя значит. Но, - она сделала неопределенный жест рукой, словно отмахиваясь от чего-то малого и незначительного, - не бери на себя много, девочка. У тебя нет такой власти.
Подобно Косте она назвала её девочкой. В отличие от него относилась к ней с явным снисхождением.
-Что?
-Это слишком распространенное заблуждение, чтобы винить тебя за следование ему. К тому же, ты всё еще ослеплена обидой и болью.
Откуда Ольга знала это? 
-Никто отнять отца не в силах. Люди не вещи и не собственность. Они уходят, возвращаются, любят, предают и так далее. Будучи женатым на другой, отец все равно способен оставаться заботливым, любящим и важным в жизни ребенка, принимать в нем участие… А можно быть рядом, но думать о другой или о других, не видеть, не слышать, не замечать.
Она не знает, что говорит. Ни один отец в мире, уйдя к другой, не оставался таким же преданным и любящим. Зачем этот разговор? Зачем она лезет в её жизнь и её чувства? Зачем понимает их и тревожит её израненную душу?
-А…
-А твой отец тебя любит. Он ошибся, попытавшись сделать выбор между ребенком и женщиной. Между любовью и любовью.  В жизни человека они всегда равнозначны, и счастлив тот, кто сможет уместить в  себе всякую любовь и нежность; кто сможет платить в ответ тем же.
-Хотите оправдать его, - не пытаясь скрыть скуки и неприязни, сказала Кристина.
«Потому что влюблены в него».
Потому что Стас уже завел с ней роман; потому что она поистине красива. Рыжеволосая, статная, гордая и недоступная, с изящным изгибом груди, плавными движениями, безупречной талией, стройными ногами под складками длинной юбки, уверенно и легко стоявшими на высоких шпильках кожаных сапог, с лицом удивительным и противоречивым, загадочным и открытым одновременно, с необыкновенными вдумчивыми глазами, в глубине которых жили вечное презрение и вечный холод, она едва ли могла не быть лучше Кристины во всех отношениях. Кристина чувствовала в Ольге соперницу, какой когда-то была вторая жена Стаса.
К тому же, она сознавала со всей бессердечной четкостью: такая женщина скорее смогла бы составить счастье Кости, быть ему достойной парой и любовью, чем она: хрупкая, еще несколько угловатая, в своем мире и своих мечтах, творческая, неясная. Даже - запутавшаяся в себе.
-Нет…
-Именно так. Вам не приходит в голову: у меня были отец и мать, опора, защита. И вдруг, в один момент – пуф! – Кристина ловко развела руками, умудрившись удержать на коленях гитару, - вдруг нет ни детства, ни защищенности. Стас просто перестал быть моим отцом. Перестал интересоваться. Заботиться. Я не знаю, может ли любовь оборваться в один момент. Первое, что напрашивается – не может. И не любовь это. Видимо, Стас только думал, что любил меня.
–А если он просто мечтал о счастье?  - медленно, с странной расстановкой, спросила Ольга.
-Ценой моего? – тут же нашлась Кристина.
Ей всё казалось, за маской Ольги скрывается такая враждебность, какую она сама к ней питала. И желание защищаться не угасало ни на секунду.
-Ты бы хотела, чтобы по твоей воле твой отец на всю жизнь лишился своего простого человеческого счастья, на которое способен каждый человек от рождения? И на которое, в общем-то, имеет право.
Сама Ольга не верила в то, что говорила. Ей хотелось играть с девочкой, ловить её на слове, поставить её перед своими неприкрытыми чувствами, заставить познать растерянность в  полной мере.
Она была слишком мала для неё и наивна, слишком простая для понимания и восприятия. В голове Ольги вновь  зарождалось снисхождение, пока – едва заметное. Крепло разочарование. Возможно, тысячное в череде остальных.
-Скорее нет, чем да, - отозвалась, поразмыслив, Кристина.
Всё же вид её говорил об обратном. Или о том, что она записала Ольгу в число ничего не значащих развлечений отца, что давало ей повод относиться к ней с пренебрежением. Но пока этого не удавалось.
-Сколько тебе лет? Шестнадцать?  Семнадцать?
- Семнадцать.
-А было и того меньше, когда ему, следуя твоей теории, пришлось выбирать.
-И он выбрал её.
Слова эти произносились не раз и в последнее время всё больше для пафоса, громко, отчетливо, без того, чтобы вникнуть в них. Тем не менее обида вкупе с ревностью снова всколыхнулась в ней.
-Любой выбор был бы ошибкой. Разве ты сама не имеешь права на ошибку?
И Ольга посмотрела в её глаза. В тот момент они показались ей нарисованными, как у Барби – большими, выразительными, искренними. Но нарисованными. Попадет на поверхность кукольного лица вода, наложит свой отпечаток время или неаккуратность ребенка – и потускнеет искренность, дарованная художником.
Загнанная в угол своими же репликами и чужой бесстрастной логикой, она отзывалась на вторжение в свою вселенную почти ненавистью.
-Вас не бросал отец, - несдержанно произнесла она, думая о том, что точно также при желании её бы «поймал» Костя.
Но он не хотел. Быть может, он даже любил её.
Мягкость, что так привлекала мужчин в Ольге, исчезла. Осталась только жесткость. Твердый голос, будто весь состоящий из острых шипов и лезвий :
-Меня бросила мать. И воспитал отец, - ничто не дрогнуло в её лице. – Я никогда не прощу матери её поступка. И никогда не дала бы второго шанса. Будь она даже теперь жива. Но я поняла кое-что со временем: другой матери у меня никогда не будет. Как у тебя – другого отца.
Кристина в ответ молчала. Пальцы её снова незаметно для неё самой  легли на струны. Движение – и усталый, но достаточно громкий звук заполнил пустоту убеждений. Костя проснулся.
Он непонимающе и мрачно смотрел на Ольгу и Кристину. Вконец сделал вещь совсем неожиданную: кивнув Филиппу, сказал:
-Пойдем прогуляемся.
-Я не хочу.
-Я кому сказал.
Филипп нехотя поднялся, натянул куртку. В чертах Ольги мелькнуло нечто среднее между отвращением и жалостью. Вопрос лишь, к кому.
Она не питала никаких симпатий к Косте и не строила на его счет иллюзий. Его чрезмерное самолюбование и самоуверенность бросались в глаза слабыми сторонами. Его приказной тон, точно он приказывал домашней собачке «на улицу», ей претил.
Впрочем, случалось, Кай слышал подобное и от неё.
Ни слова не говоря, Костя присел на корточки перед Кристиной, тронул её за руку. На лице отразилось:
«Пожалуйста».
Кристина была рада избавиться от угнетающего общества Ольги. Она чуть заметно кивнула и вышла вслед за Костей в темноту. Прогуляться.

Дождавшись, пока они втроем отойдут достаточно далеко, Стас перестал притворяться спящим. С небывалой ловкостью и быстротой он подсел к Ольге.
Она, казалось, этого не заметила вовсе. Или не посчитала нужным вступать в  разговор. Бессмысленным взглядом упершись в пространство перед собой, как в стену, она сидела, обняв себя руками, будто замерзла. И всё никак не могла согреться.
-Вы уже второй человек, кто внушает Кристине, что непутевых отцов следует прощать, - улыбнулся Стас.
Улыбка получилась вымученной. А влага, собравшаяся в уголках глаз, не могла быть случайной.
-А кто первый? – без малейшего любопытства спросила Ольга.
-Филипп. Хотел бы я знать…
Стас затих, ожидая нового вежливого вопроса. Его не последовало, и он продолжил, избегая молчания:
-Хотел бы я знать, где теперь его собственные родители.
Ольга ответила на удивление резко:
-Судя по всему, они предпочли забыть о том, что у них есть сын гей, который вдобавок болен.
Она не догадывалась, как близко в тот момент подошла к истине, о которой Филипп предпочитал не рассказывать.
-Хотелось бы конечно сказать, что каждый родитель любит своё чадо, - задумчиво сказал Стас.
-Любит.  Вопрос лишь в том, что все мы подразумеваем под словом любовь.
Ольга не проявляла к разговору особого интереса. И уж тем более её не влекло к Стасу. Он был старше, опытнее, мудрее. Он был недурен собой, от него веяло надежностью и нерушимой уверенностью в завтрашнем дне. Всё это не вязалось с тем, что он оставил семью. Ей даже не стоило себе о том напоминать, дабы не увлечься Стасом. Она давно уже не любила.
Не могла.
-Молодежь и немолодые романтики уверены, что любовь – это вечность.
-Вечность и есть, - негромко заметила Ольга.
Лицо её преобразилось, странная, тихая улыбка осветила лицо. Мечтательное выражение, столь для Ольги непривычное, преобразило её. Очарование сладостной иллюзии красило её пуще всякой косметики и притягивало сильнее неприступности.
Стас, плененный новым образом, приблизился к ней. Она смотрела на него и не видела. Тянулась к нему, но думала не о нем вовсе.
-А твоя любовь, - шепнул он, - вечна?
-Да, - твердо ответила она.
-И ты уже любила? – придвигаясь все ближе к ней, спросил он.
-Да.
Ольга не отстранилась от него и не отозвалась на его взволнованный шепот. Спина её была по-прежнему прямой, взгляд – неподвижен.
-В самом деле?
-В самом деле.
-И где он теперь?
-Я не знаю.
-И история эта, конечно, слишком длинная, чтобы я мог её выслушать сейчас.
Ольга поднялась, прошлась по автобусу. Но лишь затем, чтобы проверить, спит ли Кай. Приложив холодную ладонь к его лбу, погладив по спутанным длинным волосам, она на мгновение замерла. Кай спал здоровым крепким сном; она вернулась на место рядом со Стасом.
-Всё началось с кладбища. Я была совсем юной…
-С кладбища? У вас кто-то умер?
-Нет. Я просто пришла туда на рассвете… искала покоя. Тишины. Тогда я часто прогуливалась по кладбищам без всякой зазорной мысли, не с целью выставить это напоказ или предаться думам о мистике. Я в действительности желала одного: остаться наедине с собой, погрузиться в тишину.
-Получалось?
-Получалось, конечно…  Так вышло, что один раз я забрела туда на рассвете. Вопреки обыкновению не было ни тихо, ни спокойно. Я слышала голоса людей. Звонкие, резкие. Сквозь них я различила странный звук… похожий на стон… - Ольга прижала руку к груди, будто стон этот до сих пор в воспоминаниях ранил её сердце; чужая боль отдавалась болью в душе, - я подошла ближе. Тень раскидистых деревьев скрывала меня от людей, я же отчетливо их видела. Все они были облачены в черные рясы. Стояли вокруг одного человека, лица которого я не могла различить. И они… - голос её сорвался на сдавленный шепот; вдруг нечем стало дышать, - они вдруг стали бить его… ножами.  Я тогда испугалась. Не за этого человека: я впервые видела его. Я испугалась смерти. В её истинном обличье, без прикрас. Я поняла, что сделала с Каем… Поняла, что нужно во что бы то ни стало спасти этого человека.
Но что я могла? Они говорили, что он изменил, что он заслуживает смерти. Не знаю, почему не в полночь, почему именно на кладбище. Возможно, просто опасались посторонних глаз.
-Ты спасла его? – нетерпеливо спросил Стас.
-Да. Если можно так сказать. Они ушли наконец, оставив его едва живого. Он лежал там… среди надгробий, поросших мягкой травой. Трава и земля были пропитаны его кровью. Я подошла к нему, опустилась рядом. В первое мгновение я боялась дотронуться до него. Он тоже был в черном, как и те люди. Одежда была залита кровью – я не видела, где и как он ранен. Знаешь… ведь тогда я впервые увидела его лицо…
-И что?
-Он смотрел на меня… своими черными глазами… молча… у него были черные глаза, умные, проницательные. Высокий лоб, черные волосы. Прямой нос, тонкие губы, впалые щеки. Черты его не были правильными;  не было в лице его особой красоты. Я тогда испугалась этого лица, белого, измученного. В глазах копилась боль, а он молчал, полуоткрыв свои тонкие сухие губы, едва дыша. Я вызвала скорую. И все говорила, что скоро ему помогут, что он не умрет. повторяла это ему, крепко сжимая безвольную руку в своих руках… Кажется, я  даже плакала. Просила подождать, совсем немного, только не умирать.
-Зачем всё это, Оля? – Стас задумчиво смотрел на неё, будто видел впервые.
-Не знаю. Приехала скорая… я не смогла оставить его… поехала в больницу. Странно, но когда я впервые после этого встретилась с ним – он лежал в палате один, без движения, без эмоций, казалось, был равнодушен ко всему вокруг – я поняла, что боялась не его ранений и не смерти. Я боялась его и не доверяла.
-Он сказал, как его зовут?
-Олег. Я навещала его каждый день. Не спрашивая себя, почему. Каждый раз, входя в его палату, я боялась. А потом смотрела в его лицо и привыкала к нему. К его молчаливости. Наверное, я в самом деле любила его..
-Он оказался старше тебя?
-Да. На четыре года. Он оказался дьяволопоклонником. Сектантом. Его покарали за неверность женщине, которую он избрал себе в жены.
-Он рассказывал о себе?
-Совсем немного. Это не имеет теперь значения.
-Он тоже любил тебя?
-Да. Больше всех. Больше жизни. В больнице мы полюбили друг друга. Первые дни я боялась… Он мне не доверял. Потом привыкли друг к другу… Потом я поняла, что не могу без него. Без его силы. Внутренней, это еще называют внутренним  стержнем. Физически-то он был скорее слаб, чем силен… Он оставался верен своей религии. Я – своей. Я тогда была православной. Но это не помешало полюбить дьяволопоклонника. Знаешь, что у них любовь? Как раз таки вечность. Вечность, деленная надвое.
-И его не смущала твоя религия?
-Знаешь… я была его светом; он - моей тьмой. Мы дополняли друг друга. Конечно, он бы предпочел видеть меня сестрой по вере. Но не настаивал. У нас бывали распри на эту тему… Но по-настоящему мы не ссорились никогда. Слишком сильно любили друг друга; слишком хорошо каждый из нас знал это. Он так легко говорил о любви. Не так, как говорят: беззаботно или радостно. Он говорил, хорошо понимая, что это навсегда. Что наши судьбы крепко соединены…
-А как же та, которой он был не верен?
-Он просто не любил её. И прямо об этом сказал. Женщина, желая отомстить, выдумала, что он изменил ей.
-И ты поверила?
-Я верила его словам. Он верил моим. Только такая любовь, выстроенная на доверии, и возможна.
-Что было после больницы?
-Мы жили вместе. Семьёй. Но он отказывался порвать с сектой. Те люди постоянно преследовали его. Я волновалась, просила оставить это… Но на то он и Олег, чтобы быть верным своему решению до конца.
…Они добились своего. Окончили начатое. А он обещал, что никогда не оставит меня. И рано или поздно мы снова будем вместе.
По её лицу, по её голосу Стас понял, что она и вправду верит в это. Любит своего Олега. Ждет его.
Не было больше холодной Снежной королевы – была преданно и пылко любящая женщина. Теперь она была для него не просто симпатичным гидом, привлекательной, обаятельной и красивой. Она была идолом. Женщиной, способной на вечность.
Глаза Ольги наполнились слезами. Но она не позволила себе заплакать. Долго смотрела вверх, ровно и глубоко дыша. Наконец слезы исчезли. Она моргнула.
-Пожалуй, мне нужен свежий воздух.
Хоть в автобусе каждый угол продувался, ветер буйствовал и заставлял содрогаться от озноба и холода, ей в самом деле стало нечем дышать. Жарко, душно, тесно. В собственном сдержанном образе, в  собственной внезапной откровенности.
-Могу я тебе сказать кое-что?
Стас хотел дотронуться до её руки, но осознал вдруг, что не может. Не смеет. Что испытывает едва ли не благоговение.
-Нет.
Ольга поднялась. Голова внезапно закружилась, перед глазами поплыло. Она ухватилась за край сидения.
-Всё хорошо?
-Всё прекрасно.
Твердым, уверенным шагом она ступила вперед. Не оглядываясь, коротко сказала:
-Я скоро приду, – предупредив следующий вопрос, добавила, - ничего не надо, и я в порядке. Просто прогуляюсь.
Не дождавшись ответа Стаса, она выскользнула из автобуса как из надежного убежища. Ночь тут же поглотила её своей непроницаемой тишью, накрыла своим черным безлунным всевластием.
Ольга рада была яростному ветру, что развевал полы её куртки, продувал длинную шерстяную юбку, доходящую едва ли не до пят и сильно клешеную книзу. Она прижимала руки к груди, пытаясь унять воспоминания и всё то забытое, что было чуждо нынешней Ольге.
Наконец чувства улеглись, равнодушие вернулось. Голова её была совершенно пуста, ни мыслей, ни переживаний. Ольга ощутила единение с окружающим миром. То ли с природой, которой она не видела,  то ли с ночью, длящейся уже, казалось, полвечности. Она не различала, куда шла, ступала наугад и даже наощупь, не боясь ступить в лужу или яму. Впрочем, совсем скоро непроглядная темень дала о себе знать: она вдруг на что-то наткнулось.
Это что-то оказалось живым и вполне осязаемым. Оно рявкнуло:
-Какого ***?!
Она тотчас узнала голос.
-Того же, что и ты.
Молчание в темноте. Она смутно различила высокий силуэт. Костя не двигался. Он явно размышлял над тем, что может соврать.
-Можно подробней? – спросила Ольга.
-Если подробней, они меня достали.
На этот раз молчала Ольга. Отступив на несколько шагов, привыкнув к темноте, она вконец смогла различить его. Костя избегал встречаться с ней взглядом и выглядел растерянным. Однако тщательно пытался это скрыть.
Ольга вдруг прыснула со смеха.
-Ты просто потерялся! – сквозь смех констатировала она.
-Я??
-Да. Отстал.. или тебя нарочно бросили… в целях проверки чувства юмора, - она всё не унималась, чем приводила Костю в бешенство.
Она театрально похлопала его по плечу.
-Похоже, ты это испытание не прошел.
Он сердито скинул её руку.
-Тебя послать?
Ольга продолжала заливаться звонким смехом.
-Если ты меня пошлешь, то точно не найдешь дорогу назад.
-Один раз нашел. Когда шел от озера, которому ты приплела этот бред про абсолютное зло.
Ольга перестала смеяться. Добродушие сменилось напряженной серьезностью.
-Это мало походит на бред, если учитывать факты.
-Да. Главный из которых – твоя фантазия.
Ольга не успела ответить. Из темноты буквально вынырнул Филипп. Она не видела его лица, но по голосу поняла: что-то случилось.
-Костя… Оно звало меня. Это существо… Это его голос! Это оно было за спиной Оли…
Костя смотрел на него с нескрываемой злобой. Лицо его исказилось ненавистью.
Однако и ненависть, и любовь у таких, как он,  явления приходящие.
-Мне надоели, - медленно, четко проговорил он, - твои галлюцинации! Ненормальный, ну и молчи!
Рука его дернулась, будто для удара. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Ольга удержала руку. 
-Не лезь!
Костя попытался оттолкнуть её.
-При мне ты его не ударишь!
Они, кажется, не заметили, как перешли на крик.
-Тоже мне, мать Тереза нашлась! Ты бы за своим выводком лучше следила!
-В отличие от тебя я не держу дома домашних питомцев в человеческом обличье!
-Проявляй свою заботу в другом месте, блять, заебала!
Филипп стоял между ними потерянный, оглушенный гневом двух близких людей. Он не смел пошевелиться, не смел перейти на чью-то сторону, хотя понимал: что бы ни случилось, его место всегда рядом с Костей. Даже в роли «домашнего питомца в человеческом обличье».
-Не указывай мне, что делать!
-Носишься со своим водителем как нянька, ну и носись!
-Я ему не нянька!
-И Филу ты  тоже не нянька! Забыла?
Филипп хотел одного: не слышать их и не видеть. Он съеживался от их громких властных голосов. Никто не хотел уступать, а сильнейшего не было: один отражал недостатки другого подобно зеркалу. Между ними полыхала ненависть, гнев, вся сила чувства и эмоций, на которую каждый был способен. Будь это страсть, они бы любили друг друга больше жизни. Но судьба распорядилась иначе.
Голос, звавший Филиппа, на время был забыт, несмотря на то, что за короткий срок толкнул на обрыв паники. За ним не было ничего  кроме безумия. Обладатель голоса знал это. Филипп уже неоднажды видел его. Не различил лица, отдельных черт; даже не мог утверждать с уверенностью, что видел человека.  Филипп помнил больше чувство, объявшее его в момент встречи с неясным видением. Страх. Почти животный, непобедимый, всепоглощающий и всеуничтожающий. Он не шел ни в какое сравнение с его больной, беспочвенной тревогой. Страх этот брал начало в естественном желании – жить. Возникало стремление во что бы то ни было спастись. Бежать. Дальше не от человека, существа или видения, от страха, что рождает его близость.
Филипп не сразу осознал, что Кости нет рядом. В первый момент он предположил: это одна из излюбленных шуток Кости над ним. Правда, шутки чаще походили на откровенные издевательства. Но Филипп привык и даже сумел понять их; понять то удовольствие, что они доставляли Косте.
Но прошла минута, другая. Кости не было. Филипп слышал только дыхание Кристины совсем рядом. Ничего больше. Ни шороха, ни свиста ветра в кроне деревьев. Тишина, бьющаяся в такт его сердцу.
Он прижался к её руке, хоть был много выше.
-Ты что, Филипп?
В голосе Кристины слышалось любопытство. Он тут же подумал, скорее неосознанно, что Ольга в этом случае сказала бы мягко и заботливо, что всё в порядке и волноваться не следует. Кристина не отталкивала его; она просто не понимала.
-Ничего. Просто я не понял, куда делся Костя.
-Я тоже…
Впрочем, Кристина не тревожилась и не боялась. Сказать по правде, она была занята своими мыслями полностью, и даже не сознавала, в каком направлении шла. Думала о разговоре с Ольгой. О том, что Костя в конечном счете сам выбирает, оставить семью или нет. С кем быть. Любить ли и как любить своё дитя.
-Куда пойдем? – спросила она.
Филипп остановился - не желал ни вперед, ни назад. Будто ожидал, что вот еще одна минута – Костя подойдет сзади и крепко обнимет, как делал не раз.
-Я думаю, за Костей.
-Костя не заблудится. А вот мы с тобой – вполне может быть. Пойдем-ка лучше к автобусу, а?
Минуту Филипп колебался. В лесу ему было не по себе, воспоминание о том, что случилось перед трусливо-бесславным возвращением в автобус не давало покоя. В любой момент он готов был поверить в реальность видения; уловить его очертания в кромешном мраке еще раз.
С другой стороны, он привык неотступно следовать за Костей. Где бы то ни было и что бы то ни было, он шел за ним безоговорочно. Что подталкивало?
Спроси Филиппа, он, не задумываясь, ответил бы коротко, без пафоса и глубинного смысла: «любовь».
-Я пойду за ним, - сказал он наконец.
В темноте Кристина пожала плечами и поблагодарила небо за то, что никто не видит её лица, на котором разводами туши отпечаталось отчаяние.
«Почему я не могу с той же готовностью, решительно, идти за Костей? Уверена в  том, что он не заблудится и вернется сам? Или просто плевать на то, что будет с ним?..
Так лучше? Ведь нет у этой привязанности будущего и смысла, нет! Не лучше ли сразу со всем порвать без лишних сожалений и горечи?»
Кристина пошла назад, ступая достаточно громко, чтобы Фил смог услышать это.
Но прежде шагов он услышал голос. Голос снова звал его. На этот раз с насмешкой. Язвительно. В то же время он был манящим. Бархатным. Влекущим. Он пытался усыпить страх Филиппа.
Он пытался что-то ему показать.
-Что?  - вслух, громко и очень отчетливо спросил Филипп.
Ответа не последовало, а его голос показался ему до ледяного ужаса нелепым в окружающем замке из мощных высоких деревьев, прикрытом пологом величественной и надменной тишины.
Кристина не слышала? Конечно, Кристина ничего не слышала. Конечно, ему показалось.
Последнюю фразу она произнесла тоном наполовину снисходительным, наполовину сочувствующим, будто хотела сказать: «Мне жаль, что ты настолько болен».
Снова вспомнился ласковый голос Ольги. И так сильно, сильнее прежнего, захотелось к ней, под её защиту…
Филипп обернулся и оказался нос к носу с обладателем голоса. Он тут же зажмурился. Во рту пересохло. В сознании не осталось ничего, кроме белого дымчатого пятна.
Он побежал. Со всех ног, быстрее, чем в  первый раз их встречи. Быстрее, чем когда-либо.
Так он нашел Костю, а вместе с ним и Ольгу.
Они продолжали спорить, не обращая на него ни малейшего внимания, еще некоторое время.
-…Я тебе сейчас скажу такую интересную вещь, - говорила Ольга, - это не твоя игрушка. А еще, - она перевела дыханье, - оно живое!
Не он, не она. Именно оно. Как создание без рода. Как абстракция.
Её попытка искупить свою вину перед жизнью. Правда, весьма ошибочная.
-Филипп мой,  - ответил Костя.
Во фразе прозвучали угрожающие, жесткие нотки. Без жалости, пощады. Собственность. На том стою.
Костя вдруг обернулся к Филиппу. Тон его и выражение лица не предвещали хорошего.
-Дома я тебе устрою.
Филипп не сжался, не испугался. Только покорно склонил голову.
-Хорошо, Костя.
Костя снова многозначительно и победно взглянул на Ольгу.
«Вот видишь».
Филипп с неподдельным равнодушием подумал о предстоящих побоях. Иногда – впрочем, весьма и весьма редко – на Костю находило. Он начинал задевать Филиппа всеми возможными средствами. Рано или поздно Филипп отвечал дерзостью на дерзость. А на следующее утро не мог встать с постели от боли во всем теле.
Однажды это окончилось сотрясением. Костя был пьян… но не настолько, чтобы не понимать происходящего.
Чуть пошатываясь, он вошел в комнату Филиппа.
-Подойди сюда.
Голос его был твердым, жестким, тяжелым. Словно падал камнем, придавливая к земле. Лишая воли. Но не любви.
Филипп не сразу подошел.
Костя дохнул на него запахом крепкого рома и произнес, прищурившись:
-Я хочу, чтоб тебе было больно. Чтоб ты плакал. Мразь.
Филипп отступил на шаг назад, широко раскрыв глаза. Никогда раньше он не слышал подобного от человека, который заботился о нем.
Тут же руку ему вывернули, а голову за волосы запрокинули вверх. Костя страшно ругался, лицо его было искажено. Он так крепко сжимал запястье Филиппа, что-то попросту хрустнуло. Взбешенный или испуганный этим звуком, Костя с силой оттолкнул Филиппа. Или бросил.  Тот налетел на стол, упал, головой ударившись об угол. Кровь залила висок. Филипп на секунду подумал, что умрет; что так и надо. Он слабо пытался защищаться. Острая боль в руке и в голове не давала опомниться. Только боль.
Только ненависть в темных глазах Кости и невероятная злоба в его чертах.
Костя подскочил к нему, поднял как безвольную куклу. Он ударил Филиппа в живот. Раз. Еще раз. Филипп почти терял сознание от боли, а из горла рвались уже не стоны, но хрипы.
Внезапно Костя отпустил его. Филипп провалился в забытье, немея от боли.
На следующий день он проснулся перевязанный. Даже с гипсом на руке. Костя запретил ему вставать из-за сотрясения. Запретил переживать. Волноваться. Вспоминать  том, что было.
Потом, позже, он извинился.
Много, много позже.

-Я заставлю его страдать. Бояться. Сделаю больно. А потом сам же вылечу. Утешу. Оно живое, - насмешливо передразнил он, - но оно моё.
Ольга со смешанным чувством ужаса и отвращения наблюдала за тем, как Филипп подошел к Косте и прильнул к нему. Всё, в чем он нуждался – любовь и ласка. Никто, кроме Кости, не давал ему этого.
А потому он прощал, прижимался, любил. Той абсолютной преданной любовью, что недоступна людям сильным и независимым.
-Пойдем, - сказал Костя уже привычно, без агрессии.
Не прошло и минуты – темнота поглотила их. Костя шел уверенно, вспоминая, что в первую свою вылазку шел тем же путем. Филипп следовал за ним, не отставая.
Вот, наконец, и автобус. С распахнутыми настежь дверьми, с темными окнами, он казался заброшенным строением  в глубине леса, безнадежно забытым, ставшим частью глуши. Как пустой  дом, где никто не ждет.
В одном из окон зажегся неяркий свет. Экран мобильного осветил лицо Кристины. Костя почувствовал щемящее – это девочка ему небезразлична. С её хрупкостью, замкнутостью, но не слабостью. Сильная, упорная, упрямая, творческая натура. Покинутая девочка, которую ему отчаянно захотелось прижать к груди.
Он зашел в автобус. Первое, что увидел – вопросительный взгляд Кая, который, видимо, только проснулся. Волосы его были растрепаны, на лице запечатлелось какое-то устало-мятое выражение. Кай не успел открыть рта, как Костя спросил:
-Что, мелкий, нет твоей няньки?
Сказал, впрочем, беззлобно. Вся агрессия досталась Ольге. Каю остался лишь сарказм.
-Что?
-Оли, - тихо пояснил Филипп.
Ольга осталась в лесу. Она не пошла за ними, только сейчас Филипп понял это. А, поняв, испугался за неё.  Ведь там это… существо.
-Она не нянька мне, - спокойно ответил Кай, - а сестра.
От удивления Филипп осел на ближайшее сиденье. Растерянность читалась во взгляде. И мольба. «Пожалуйста, скажи, что ты пошутил». Значит, Оля принадлежит Каю. Безоговорочно и навсегда. 
-Вот как… - протянул Костя.
Он с интересом разглядывал Кая, ища черты сходства. Да, пожалуй… Глаза совершенно одинакового, серо-голубого цвета, высокие скулы и лоб… Только у Ольги медно-рыжие локоны рассыпаются по плечам.  Костя внимательно пригляделся к волосам Кая. И решил, что истинный цвет волос Ольги – русый.
Он не уделил этому заявлению внимания больше, чем на минуту. Неодолимо его влекло к Кристине, а  она с тоскливым видом вертела в руках телефон, словно надеясь: вот, сейчас сигнал появится, позвонят в город, и уже завтра она вернется домой.
Костя сел рядом с ней на заднее сиденье, забыв о Кае, Ольге.
Филипп же остался на прежнем месте. Опустошенный и шокированный.
-Родная сестра? – с робкой надеждой на отрицательный ответ спросил он.
Кай поймал себя на том, что хочет сказать «да».  Пуст даже это не будет правдой, и сама Ольга, услышав, спросит с той же интонацией, что так удавалось Косте: «Вот как?» Брови её тут же взметнулся вверх, а насмешка тронет полные губы.
-Нет. Сводная, - нарочито лениво пояснил Кай.
-Один отец?
-Мать.
–Ты любишь её?  - не унимался Филипп.
Голос его как будто стал глуше.
-Это что, допрос?
Кай с вызовом повернулся к нему полностью (до этого он сидел вполоборота, развалившись на сидении, силясь окончательно проснуться). Он не скрывал своей неприязни. Кай не  мог знать этого, но, совсем как Ольга, он, не говоря ни слова, состроил презрительную мину.
-Ты не ответил, - мрачно заключил Филипп.
-Она моя сестра, - отрезал Кай.
Да… его сестра и его защита в той жизни, откуда все они приехали. Но в лесу, где они были заперты волею судьбы и отчасти Кая, правила теряли свою власть над людьми. То, что было привычным, без труда отброшено. Абсурд принимается за чистую монету. Явь за быль и наоборот.
Филипп вспомнил о видении в темноте. Всякие законы, моральные, родственные, естественные, здесь давно поруганы. Ничего человеческого. А, впрочем, так ли это плохо?
-Давай решим, чья она.
-Что?!
Вид у Кая был такой, словно он сейчас ударит Филиппа.
-Просто решим, чья она… – удивляясь собственному хладнокровию, повторил Филипп.
-Она моя сестра! А ты ненормальный!
Филипп только покачал головой.
-Здесь иная справедливость. Она останется твоей сестрой. Но будет ли твоей…
-Чего же ты хочешь?
-Озеро. Пусть оно рассудит.
То видение улыбнулось ему за спиной Ольги.
-Как тебе будет угодно.
Презрительность оставалась с Каем на протяжении всего пути к проклятому озеру.


Глава 6.
Постепенно, плавно, точно нехотя, тягучая тишина из живой превращалась в мертвую. Затихал ветер в листве деревьев. Звуки меркли, придавленные темнотой и надвигающейся бурей. Сама природа пряталась и стихала, бессильная перед вечностью.
В омертвелой тишине остался лишь мелодично монотонный плеск воды и едва слышное, нежное журчание воды, увлекаемой к центру озера, как к воронке. Круги на глади, которая и гладью-то давно перестала казаться, ширились. Каждая клеточка воды приходила в движение. Оно начиналось от центра, замедленное, почти незаметное. Илистый берег, помнивший прикосновение узких ступней Кристины, оказался дном. Вода продвигалась наощупь, словно бесчисленными щупальцами, заглатывая всё более обширные просторы суши, лениво подтягивая за собой своё бесформенное густое тело.
Прозрачная вода и впрямь теперь погустела и будто загрязнилась: не осталось ни прозрачности, ни чистоты. Мерцание проглоченных звезд исчезло; поверхность озера помутнела и словно оделась в безобразную черную пелену.
Совсем недалеко от суши, что боролась последними силами с неумолимым озером, Ольга брела по лесу. Она уловила перемену тишины и даже словно бы услышала слабый, отдаленный плеск. Сказала себе, что, верно, показалось, и также неторопливо продолжала свой путь.
Правда, путь этот вел вовсе не к автобусу.
«Если ему и в самом деле что-то нужно от меня – даже просто запугать – лучшего момента, чем сейчас, не придумать».
Так думала она, чувствуя: душа уходит в  пятки, а  земля под ногами угрожающе качается. Но воля её оставалась несгибаема, здравый смысл её не по кидал. Она шла осторожно, чуть не с опаской, огромным усилием уговаривая себя не останавливаться и не оглядываться по сторонам. Не поддаться фантазии… а вместе с ней и панике.
Боишься чего-то – не подавай виду. Не теряй уверенности в себе. Не спасайся бегством и не обнаруживай слабость агрессией. Только тогда ты сможешь победить.
-Звала меня?
Голос прозвучал справа. Очень близко. И необыкновенно громко в мертвой тишине вокруг. Казалось, он тоже был мертвым.
На этот раз в голосе не обнаружилось ни нетерпения, ни раздражения. Ни того нечеловеческого, почти звериного, что так напугало Филиппа. Хладнокровие. Чуть ли не равнодушие.
Ольга продолжала идти, смотрела прямо перед собой. Она не собиралась отвечать.
-Почему бы тебе не ответить, – голос не спрашивал. Он размышлял. Вслух. Как если бы речь шла о причине того, что небо ночью именно черное и никак иначе, - почему бы тебе не признаться хоть самой себе…
Голос звучал то сзади, то слева, то справа, то снова позади неё. Она ощущала, как распущенные волосы чуть приподымаются от его дыханья. Но не прибавляла шагу, хотя страх, животный страх, выставивший Филиппа трусом, не был чужд ей.
-А ты, собственно, уверена, что автобус именно там, Оля?
Инстинктивно Ольга поморщилась. Она не терпела подобного обращения.
Но промолчала и теперь.
-Неужто только Филиппу дозволено так звать тебя… - и снова это был не вопрос. Снова голос звучал до ужаса человеческим и привычным. Только ожидание проявилось в нём. Когда же она все-таки сдастся. – Кая это очень ранит, - как ни в чем ни бывало, растягивая слова, продолжал он. – Он, кстати, сейчас неподалеку. С Филиппом. Как думаешь, подсказать им дорогу к озеру или сами найдут? Если, конечно, озеро не найдет их первыми…
-Не смей!
-Приказываешь мне? – спокойно спросил он.
Ольга не сделала более ни шага. Он попросту не пускал её вперед, встав прямо перед ней. Она смотрела в землю.
-Не трогай их.
- Вот мы и заговорили, - удовлетворенно произнес голос.
-Да.
-Может, теперь и пойдешь со мной?
-Где Кай? – резко спросила она.
Последовала пауза. Тяжелая, долгая пауза. Впрочем, на лице Ольги не отразилось ровным счетом ничего. Спина осталась прямой, осанка – царственной.
-Иди за мной.
Ольга, не поднимая головы, хоть это было не так легко – она даже не позволяла себе видеть его ног, - на слух последовала за ним, пока, наконец, не оказалась у озера.
Там свершалось нечто уникальное и, по всей видимости, для Кая и Филиппа очень важное. Они не искали озеро: вода сама подползла к ним, радостно урча. Им осталось лишь придумать банальное, но исчерпывающее объяснение: не заметили в темноте, не услышали, каждый занятый своими мыслями. Случайность и ничего более.
Оба стояли у кромки воды, не решаясь сделать окончательное: войти в воду. Каждый надеялся, что озеро поглотит другого, в душе тая уверенность: жертвой окажется именно он, другой, ибо нет человека хуже и порочнее.
-Прежде, чем озеро рассудит, я хочу больше узнать о тебе, - сказал Филипп. – о твоей жизни с ней.
-Зачем тебе это?
Если Филипп взирал на него с мрачной, какой-то отчаянной решимостью, то Кай и не думал впадать в сонливое безумие, что дарила окружающая тьма и тяжелая атмосфера. Он продолжал жить в том далеком мире, откуда приехал каких-то четыре часа назад.
Почему же тогда он согласился на этот абсурдный эксперимент?
-Костя заботится о тебе, - сказал он, оценивающе оглядывая Филиппа, - это кончится, и ты больше никогда не увидишь мою сестру.
-А если не кончится? – слишком быстро спросил он.
Лицо его стало болезненно бледным. Глаза заблестели, как если бы он сильно простудился.
Кай пожал плечами. Сейчас, когда Филипп не скрывал своей неприязни и даже ненависти к нему, ярость его охладела, поубавилась; вконец сошла на нет. Эта черта досталась ему от Ольги. Чем больше распаляется собеседник, тем спокойней он становился.
-Изволь. Ольга сделала всё, чтобы разрушить мою жизнь.
Филипп пошатнулся. На секунду Кай подумал, что он упадет. Но он устоял на ногах. Подошел к Каю чуть ближе.
Та ласковая и мягкая Ольга с нерезкими чертами лица, источающая женственность и доброту, не могла разрушить чью-то жизнь.
Филипп старался забыть, каким острым был её голос в разговоре с Костей. Как лезвие. Или стрела, что слепо ищет мишень в душе человека, в которую ударить больнее.
-Впрочем, с самого начала сама жизнь вознамерилась сломать меня, - продолжил Кай, - Мать моя всё время, что помню её, пила. – Он помолчал, - Я рано остался без матери. Ольге в этом отношении наверно, повезло больше.
-А отец?
-Отцу я был не нужен. Он тоже пил, так что… - Кай равнодушно махнул рукой, - Ольга тогда уже была вполне самостоятельной, чтобы взять меня к себе, позаботиться. Но она предпочитала не иметь со мной ничего общего. Словно каждым поступком, каждым прожитым днем доказывала: меня нет на свете. Она так старательно этого добивалась, что в какой-то момент я и сам перестал верить в своё существование. Потом она познакомила меня с наркотиками. Не знаю, как и откуда, точно знаю лишь, что сама она  в подобного рода делах всегда была чиста. Я попробовал… И не смог отказаться от них. Нашел людей, которые их распространяли… Зарабатывал как и где придется… ****ец, какое было время, в общем.
Филипп смотрел на него как завороженный. Он не ожидал подобной истории от брата Ольги. Кай перестал быть для  него личностью. Брат Ольги, не более.
-На некоторое время она исчезла из моей жизни, пытаясь выстроить свою. Надо сказать, ей это удалось. Она много зарабатывала. Всё бы хорошо, но мне постоянно казалось, что она связана с какой-то сектой. Тогда ж этого добра много было, ты, наверно, помнишь… Хотя, маленький был. Да и откуда… Но это теперь не имеет значения. Я отдаю себе отчет, когда не взволновал, не рассержен, не расстроен очередным её отказом или разочарованием, что любил и люблю её только потому, что больше некого. Я и в самом деле совсем один. Никого, кроме неё, нет.
Потом я попал в историю… Долго лежал в больнице, она навещала меня, старалась утешить. После того, мне казалось, отношения между нами наладились. Я бросил дурь, пошел учиться, жил один в снятой ею квартире. А она считала – ничего не изменилось. Меня всё также нет, или существование моё настолько ничтожно, что она может не обращать на него внимания…
Знаешь, - с внезапным воодушевлением воскликнул Кай, - как бы я хотел порой вернуть ту больницу! Я был лишен ласки и заботы в детстве; я и детства-то был лишен. И вот теперь одна подсознательная цель – восполнить… сам знаешь, какой она может быть внимательной и нежной. Странно, очень странно и неправильно, что у неё нет детей – вот кому поистине нужно всё её тепло. Оно не растрачено, его много. Впрочем, я знаю, что она любила. И любила той любовью, что опустошает человека. Она посвящала ему своё время, свои силы. Она им дышала и жила. Не в курсе, что у них случилось… Но, видишь, она не растеряла способности утешать и любить. Правда, мне часто кажется – всё это напускное.
Она ласковая, да… Такой ты видел её. Я видел её и другой: холодной, расчетливой. Я в детстве думал, что у неё внутри разместилась вся вечная мерзлота планеты, все ледники и все айсберги – только из их и состоит её душа. Если надо, она убьёт человека. А рука не дрогнет.
-Ты ошибаешься, - достаточно громко, чтобы её услышали на таком расстоянии, и достаточно твердо, чтобы Кай по привычке не сумел возразить, произнесла Ольга.
С непроницаемым лицом она слушала рассказ о себе. Наконец решила прекратить спектакль, разыгранный для Филиппа. Он в самом деле того не стоил.
-Откуда? – только и смог спросить Кай.
Перед Ольгой он терялся. Как всегда.
-Неважно, - Филипп судорожно сглотнул, - мы сделаем то, ради чего пришли.
Филипп хотел шагнуть в воду, не раздумывая, чтобы не бояться. Но поздно: он уже стоял по колено в воде. Никто не заметил, как это произошло. Факт оставался фактом: Филипп стоял на месте. И вот он уже в воде, густой жиже, вовсе не прозрачной  и не мерцающей. Она не пускала его; не позволяла сделать и шага. Потеряв равновесие, он зашатался и с глухим всплеском упал на спину. Вода накрыла его с головой, Филипп стал молотить по ней руками, извиваться.
Так получилось, что Кай стоял от воды чуть дальше, чем Филипп. Его не задело; он проворно отскочил. Пока Филипп барахтался на мелководье, Кай наблюдал за Ольгой. Брови её сдвинулись. Черты обострились. Она не дернулась, чтобы спасти Филиппа. Вместо этого сказала:
-Прекрати!
Каю показалось, до него донесся ответ, который, разумеется, мог быть всего лишь плодом его воображения.
-С чего бы это…
-Я сказала, прекрати.
Ольга приказывала тому, кто был во много раз сильнее её. Она не боялась, хоть ощущала его близко, как никогда. Нельзя бояться. Никогда. Ни за что.
Вода расступилась будто в насмешку. Ольга подошла к кромке воды, но не ступила в неё.
-Поднимайся.
-Что оно хотело сказать?  - слабо спросил  Филипп.
-Что моя сестра остается моей,  - ответил Кай.
-Ну же, поднимайся, Фил, - властно сказала Ольга.
Ни мягкости, ни снисхождения. Упал, поднимайся. Иди вперед. И не сдавайся.
Кай узнавал свою сестру.
А Филипп бегло перевел на неё взгляд. Глаза его странно блестели. Он не хотел, не мог, не умел признать поражения. Ольга возвышалась над ним, но не было в её глазах ни презрения, ни отчуждения. Сильная, гордая, независимая. Умеющая причинить боль и избавить от боли. Неужели она не его?
У Кости совсем скоро появится новая семья… он забудет своего Фила. А он не может так.
Безумие показалось в слезящихся глазах.
Кай напрягся.
Ольга нагнулась. Протянула Филиппу руку.
-Не вздумай!
Кай силой увлек её от воды. Буквально схватил в охапку, несмотря на её убийственный взгляд и властный голос. Он не хотел её терять. Совсем не хотел.
-Посмотри на него! – взмолился он, - посмотри на него! Что с ним сделала эта вода! – Кай сам не верил в то, что говорил, он безнадежно цеплялся за краешек реальности, что оставался в памяти от того времени, когда все они садились в автобус, желали друг другу приятного пути. Когда мир вокруг не казался сказочным абсурдом,  - Он же безумен, Оля!
-Отпусти меня.
-Нет!
-Оля… дай мне руку… - донеслось из воды.
Ольга оттолкнула Кая. Но в глазах её читалось полное осознание происходящего.
Она подала руку Филиппу. Улыбаясь мечтательной улыбкой, он тянул к ней свои худые белые пальцы… и крепко схватил её ладонь.
На лице его застыло выражение страшное. Впалые щеки с разводами черной грязи, блестящие от влаги глаза, в глубине которых притаилось безумие, чересчур высокий открытый  выпуклый лоб, тонкие губы, растянутые в жалобном подобии улыбки.
Кай вздрогнул; Ольга невозмутимо потянула на себя. Филипп приподнялся.
-Вставай же. Костя ждет тебя, - тепло сказала она.
-А ты?
Филипп уже поднялся окончательно и теперь подобно маленькому ребенку цеплялся за Ольгу.
-Убери от неё руки! – пригрозил Кай. – Иначе я убью  тебя!
Ольга задержала на нём взгляд. Но смотрела словно сквозь него. Она показалась Каю усталой и невероятно печальной.
-Пойдем, Фил.
-Ольга! Ты, что, не видишь? – вырвалось у Кая.
Филипп улыбнулся.
-Ты своего не добьешься, - прошептал Кай так, чтобы он услышал его.
Втроем они дошли до автобуса.
Ольга молча подтолкнула Филиппа к Косте. Сама опустилась на ближайшее сидение, прислонилась лбом к холодному стеклу, прикрыла в изнеможении глаза. Лицо её оставалось сосредоточенным, поза напряженной. Наблюдая за ней, Кай подумал, что она не умеет расслабляться. Отдыхать. Веселиться. Человек, придавленный ответственностью, делами, беспросветными проблемами.
Внезапно он ощутил жгучую жалость. Нежность. Желание обнять её. Защитить.
Он метнул подозрительный взгляд на Филиппа, который (конечно, кто бы сомневался!) сидел сразу позади неё. Подтянув к себе острые колени, подавленный и грустный, он крепко о чем-то задумался. Взгляд бесцельно блуждал по полу. Волосы еще не просохли, одежда осталась влажной.
Странно, но рядом с Филиппом не было Кости. Перекинувшись с ним парой слов, из которых Кай уловил только обрывок: «Ну и сиди так, если охота простудиться», Костя вернулся к Кристине. И снова перестановка: не говоря ни слова, она отсела от него на свободное место в другом ряду. Костя нахмурился, но ничего не сказал.
Сейчас Кристине не хотелось ни понимая, ни заботы, ни любви. Не видеть никого и не слышать. Главное, свои чувства не слышать. Заглушить сердце, прислушаться к разуму. Она устала. Как же она устала за эту бесконечную ночь!
Она влюбилась, искупалась с воде температурой наверняка чуть больше нуля градусов. А чего ради затевалась поездка? Ради того, чтобы провести время с отцом.
Втайне,  в таком глухом и отдаленном уголке души, что она сочла его несуществующим, Кристина надеялась на общение с ним. Хотела сказать, а лучше высказать всё, что накопилось за долгое время бытности его «воскресным папой». А после, кто знает, может быть, и помириться.
Она поискала его глазами. Стас смотрел на неё. Он улыбнулся.
-Пойдем погуляем, дочка.
Она кивнула.

Они шли вдоль автобуса, во второй раз обходя его кругом. И все молчали. Наконец Стас сказал:
-Я хотел с тобой поговорить.
Какая по счету это попытка поговорить с ней? Вторая? Третья? Или все напрасно, сколько бы он ни бился, она так и не простит «бывшего папу»?
-Не знаю, как начать…  - замялся он.
Но, в  конце концов, Кристина была и будет его дочерью. А он – её отцом. Тем не менее следующую свою фразу Стас произнес очень тихо, внезапно осознав: это последний шанс. Больше Кристина слушать его не станет.
-Я люблю тебя, дочка.
Она резко остановилась, благодаря небо за то, что вокруг непроглядная темнота. Всё же она отвернулась, чтобы Стас не видел её слез.
Сколько минуло лет, когда она бы всё отдала за эти слова? Сколько бесконечных, унылых дней без него, без его совета, его поддержи? Сколько раз она ловила себя на том, что хочет только прижаться к нему? И более ничего не надо, ни советов, ни пустых обещаний. Только знать, что он рядом.
-Знаю. Но теперь слишком поздно. Я чужая тебе.
–Ты никогда не будешь мне чужой, Кристя. И я тебе тоже.
Кристя… никто, кроме отца, так не звал её. Никто не смог бы сказать так: с болью, со слезами в грубоватом, прокуренном голосе. Интересно, он всё еще курит?
-Ты не был, пока воспитывал… А потом… Воскресный папа, - с горькой усмешкой процитировала она,  - так мама тебя называла. А я придумала «бывший папа». Так больше подходит. Так ты больше злишься.
-Это всё, чего тебе хотелось? Разозлить меня?
-Тебя не было рядом, когда ты был мне нужен! Тебя никогда не было со мной! Ты дал мне в детстве все! И вдруг, в одну минуту – отнял!
-Я не перестал любить тебя. Заботиться о тебе.
Она вздохнула.
-Это всё слова. Пустое. Я говорю не только о деньгах. Они важны, и, наверное, я должна быть благодарна тебе за то, что ты не оставил меня и маму без гроша. Но мне не к кому было обратиться. Не с кем посоветоваться. Это важнее. Тебя не было слишком долго… И я вконец отвыкла от того, что у меня есть отец.
-Разве ничего нельзя исправить? – сдавленно спросил он.
Кристина всё еще не поворачивалась к нему лицом. Глотая слезы, она ответила:
-Нет, папа… Я привыкла жить без тебя. Пусть всё остается, как есть. Когда ты ушел, ты доказал: я тебе не нужна. А теперь ты мне не нужен. Оставь уже меня в покое. Дождись, пока мы вернемся… И больше не ищи со мной встречи.
Она нашла в себе силы поднять глаза на Стаса. Слезы уже не катились по её щекам, оставляя разводы туши. Ничего, кроме решимости. И безразличия.
Стас только сокрушенно покачал головой. Слова Кристины казались ему правдивыми. Досада на себя сменилась ненавистью.
Теперь и впрямь ничего не исправить.
Он потерял её. Своего единственного ребенка.
Не дожидаясь его ответа, Кристина поднялась по ступенькам в автобус. Стас думал: сейчас она возьмется за гитару, чтобы высказать всё то, что не удалось выразить словами.
Но мгновения складывались в секунды, секунды в минуты, а тишина не оживлялась проникновенными звуками, рожденными в разочаровании Кристины. Ничего. Только Кай вдруг, как ужаленный, выскочил из автобуса.
Громко хлюпая по грязи, он подошел к передней части автобуса, нервным, отрывистым движением откинул крышку кузова так резко, что она чуть не ударилась о лобовое стекло. Выхватив из кармана фонарь, пальнул пятном света вглубь проводов и баков. Одной рукой держа фонарь на весу, другой он пытался что-то поправить. Он нагибался, рука за ним, фонарь в руке накренялся и почти падал. Кай злился, менял положение, не мог дотянуться до нужной детали. Он пытался прикрепить фонарь к воротнику куртки, но тот попросту сполз вниз.
Занятый своим отчаянием, загнанный в рамки решения, которое невозможно было принять, но – он чувствовал – следовало, Стас наблюдал за его стараниями безучастно. Впрочем, природное быстро взяло верх над минутным – он направился к Каю.
-Помочь? – поинтересовался он.
-Подержите этот гребаный фонарь, - процедил Кай, прищурившись на голубоватый проводок, до которого никак не удавалось дотянуться.
Стас послушно принял из его рук фонарик.
-Что-то случилось? – автоматически, не задумываясь, спросил он.
Кай секунду помедлил. Вдохнул, выдохнул.
-Если не учесть того, что мы застряли в глуши, - с трудом переведя дыханье, произнес Кай, - то, в общем-то, конечно, ничего.
-Но ведь ты починишь автобус. И все образуется.
Стас поймал себя на том, что сам не верит своим словам.
-Утром – скорее всего. Никак не сейчас, когда вокруг темень, и когда я слишком мешаю Ольге на расстоянии меньше, чем пять метров!
Пропустив последнюю реплику мимо ушей, Стас тревожно переспросил:
-Что значит скорее всего?
-Это значит, что я не знаю, какого черта случилось с автобусом.
Больше Кай не произнес ни слова, сосредоточившись на  моторе. Стас видел по его лицу: парень старается. Вникает. Пытается исправить… но не выходит.
Ничего не выходит. Ничего не получается. Всё напрасно.
Слишком много всего накопилось. Предательство жены, которая была, не могла не быть той самой единственной, верной, понимающей. Как она могла так поступить? Как мог он так ошибиться?
Как мог ради страсти оставить дочь? Страсть затихла, красота поблекла. Любовь ушла. А дочь осталась.
Да и что теперь делать с разрушенным браком, ломаной жизнью? Развод? Начать все заново? Стас не умел прощать.
И упорно добивался прощения дочери, которая была его точной копией. Такая же упрямая и упорная, внешне общительная, но на самом деле замкнутая, одинокая, независимая и решительная. Ведь он и вправду бросил её… Предал. Заслуживает прощения, любви, доброты? Нет. Нет, нет… Ударами отдавалось в голове. Ничего нет. Ничего не осталось.
К чему всё это? Поездка, чаяния, разговоры? Она не простит его. А остальное потеряло всякий смысл.
Стас вдруг сорвался с места. Перепрыгивая ступени, вскочил в автобус. Судорожно искал Кристину глазами. Вот она, примостилась рядом с Костей, прильнув к нему, голову положив на плечо. Так она маленькой прижималась к Стасу, ища заботу и защиту.
Потому теперь она с Костей. Он старше её и опытнее. Он в силах защитить её, пусть даже от самой себя. Потому она так жмется к нему. Потому так боится потерять.
Одного защитника она уже потеряла.
Стас метнулся к ней, больно взял за руку, потянув на себя.
-Отвечай, Кристина! Ты не простишь меня? Никогда?
Кристина молча смотрела в его глаза.
Костя наблюдал эту сцену с чувством противоречивым. Ему претило, что кто-то смеет касаться Кристины, обращаться с ней столь грубо и бесцеремонно. С другой стороны, это был её собственный отец. Потому он предпочел удержать при себе оклик «Отпусти её».
-Нет, - очень громко и отчетливо ответила Кристина.
-В таком случае нам больше не о чем говорить,  - с внезапной отрешенностью сказал Стас. – Пока.
Он стремительно пошел назад, в темноту. Прочь из автобуса, от Кристины, Кости, Ольги, Кая, Филиппа. От всех этих чужих людей. Которые не понимали; не понимают; не поймут.
Кристина осталась сидеть неподвижно. Безвольная в объятьях Кости, она тихо опустила голову на грудь. Прикрыла глаза и, казалось, даже уснула. Потом вдруг резко сорвалась с места, почувствовав неладное.
-Куда ты? – крикнула она.
Стас был уже довольно далеко. Однако он услышал.
-Хочу избавить тебя от нерадивого отца!
-Не надо! – вдруг вырвалось у Кристины.
Она знала и чувствовала, что он собирался сделать. Сейчас как никогда она ощутила связь с отцом, родство и то абсолютное понимание, что может быть только между близкими людьми.
Стас не оглянулся. Он шел дальше, в лес, туда, где не найдут.
-Стой же!
Кристина шла за ним быстро, но не бежала. Гордость не позволяла даже теперь бежать за тем, кто когда-то бросил.
Он бросил, бросил, бросил… Но он нужен ей!
-Ты не простишь меня! – не прерываясь, крикнул Стас.
Кристина остановилась. Отец уходил дальше, вперед, навстречу неизвестности. А она жила здесь и сейчас, принимала решение в ту самую минуту. Она ведь и правда не простит его.
Мгновение перетекает в вечность… Чего будет стоить ей этот выбор? Чего стоило ему оставить маленькую дочь?..
-Нет! Ты не можешь предать меня во второй раз!
Она сама поняла, что сейчас сорвется. В голосе звучали слезы, боль. Она заламывала руки, рыдания рвались из груди. Нельзя, невозможно остановиться… Никак не унять то, что сдерживалось так долго.
Стас замер. Оглянулся. Кристина со всех ног бросилась к автобусу. Вперед, к правде? К справедливости? Или назад, за Кристиной? К возможному (а почему, почему бы и нет?!) спасению?
Взгляд его упал на одинокую фигуру Кая, всё еще пытавшегося починить мотор. Рядом чернела еще одна фигура. Высокая, с прямой спиной и особенным наклоном головы – едва-едва, словно она смотрит на всё сверху вниз, с высоты своей надменности и неприступности. Ольга.
Потом снова взгляд метнулся к Кристине. Его маленькая, одинокая, запутавшаяся девочка.
Кристина не помнила, как добежала до автобуса. Не раздумывая, не сдерживая рыданий, она, действительно, как маленькая девочка, бросилась к Косте, прижалась к нему всем телом, спрятав лицо на груди, тонкими руками обвив шею.
Не сознавая, что происходит, что она делает, что делает он, Кристина только плакала, всхлипывала, прерывисто дышала, снова громко рыдала, судорожно сжимая и разжимая руки. Она не хотела ничего объяснять. Она так давно не была беззащитной и маленькой.
Костя, порядком ошарашенный, гладил её по спине. Ни говорил ни слова, но чувствовал: так нужно, так правильно. Обнимать её, ладонью накрывать её белокурую головку, гладить вздрагивающие плечики. Защищать… хотя бы и от всего мира. Её тепло грело его душу, её чистые слезы оставляли в сердце такую же прозрачную, необыкновенную чистоту. Точно святое омовение.
Совсем скоро у него будет малышка, которую нужно также защищать и утешать… Но в этот момент он любил только её. Свою Кристину.
Постепенно она стала затихать. Рыдания превратились в всхлипывания. Она не двигалась в его руках. Не отнимала лица от мокрой насквозь рубашки.
-Девочка моя, всё хорошо, - сказал он.
-Угу…
Они вновь надолго замолкли. Кристина тяжело вздохнула.
-Я такая глупая.
-Я люблю тебя такой.
Он взял её маленькую ручку с синими ногтями и разноцветными фенечками в  свою.
-Успокоилась?
Она еще раз вздохнула.
Поверх её головы Костя покосился на Филиппа, который всё это время внимательно следил за Кристиной.
На его лице не отразилось ни недовольства, ни ревности.
Филипп думал об Ольге. В то время как Ольга ни на минуту не оставляла Кая.
В тот миг, когда Стас подошел к ним, она говорила:
-Ты не мог бы управляться чуть быстрее…
Впрочем, появление Стаса оборвало всякие указания. Кай взглянул на него без участия, равно как и без неприязни. Его лицо умело выражать полнейшее равнодушие подобно лицу Ольги. В  одном они отличались: всякие чувства и мысли Кая выдавали его живые, быстрые глаза. В то время как Ольга оставалась абсолютно недоступна.
Ольга выждала некоторое время. Разговор с Каем, по всей видимости, был окончен. Она сфокусировала внимание на Стасе, его угрюмой решимости. Разумеется, она слышала каждую реплику их громкого диалога с Кристиной.
Разумеется, она предпочитала не лезть не в своё дело. И все-таки после долгой паузы спросила напрямик:
-Хочешь поговорить?
Стас тяжко вздохнул.
-Наверное.
Начал накрапывать мелкий, надоедливый дождь. Ни у кого из них не оказалось с собой зонтиков, но это было ни к чему. Стас с облегчением подставил лицо прохладным каплям, Ольга проигнорировала негативное влияние влаги на свою безупречную прическу.
Она на мгновение задумалась. Впрочем, всё это было не более, чем спектакль.
-Я думаю, имеет смысл прогуляться. Куда-нибудь… например, к дереву которое нашел Кай. Представь: в него ударила молния, а оно как будто проглотило её – не сгорело! Может ли такое быть, как считаешь?
Её голос постепенно терялся вдали, словно растворяясь в нараставшем шуме дождя. Ольга незаметно уводила Стаса в лес, продолжая рассказывать о том, как удивительно: дерево не сгорело от молнии.
Ольга выжидала. Пока Стас остановит её и задаст свой главный вопрос. Некоторое время он шел рядом молча, безропотно слушая бредовые предположения о том, что могло произойти и что произошло на самом деле. Наконец  спросил:
-Я в чем-то ошибаюсь?
-Да, - тут же ответила Ольга.
-В чем?
-Надави на неё, - неизменно монотонным тоном ответила она, - прояви больше настойчивости.
-А смысл? – устало воскликнул он.
-Её нужно сломать. Ей самой нужно, чтоб её сломали.
-Разве… - нерешительно начал он.
-Каждого человека можно сломать, - как бы между прочим, пояснила Ольга. –  В данном случае твоей уникальной дочери это просто необходимо.
-Черт возьми! Ведь я её отец!
-Никто с этим не спорит, - мягко перебила Ольга.
-Да, я ушел от жены. От жены, не от ребенка. Но неужели я не имел право на счастье?
-Нет, - невозмутимо ответила Ольга.
Она уверенно шла по уже проторенной тропинке. Волосы её промокли совершенно. Юбка клеилась к телу.
Стас едва сдерживал себя. Крик, ярость, безысходность. Он слепо следовал за Ольгой, даже не замечая, куда она ведет его.
И, пока она не указала рукой, он не заметил дерева, которое выделялось среди других лесных гигантов своей мощью и древностью.
-Нет. Она уверена в этом, - повторила Ольга.
Она попыталась указать ему на дерево, но он не слушал. Нужно было выговориться. Она не стала возражать.
-Я пытался с ней контактировать! Но она же желала!
-Ты должен был настоять на этом, - Ольга вдруг оказалась очень близко от него. Последнюю фразу она выдохнула ему в лицо. – Она хочет этого.
-Но…
-Но теперь слишком поздно, - безжалостно окончила за него Ольга.
Последнее «поздно» пронеслось подобно эху по лесу, описало круг, отразившись от твердой коры деревьев, и ударило в голову.
-Она. Моя. Дочь! – с расстановкой прорычал Стас.
Кулак его тут же со всей силы врезался в ствол близстоящего дерева. Того самого, в который некоторое время назад ударил Кай.
Удар был такой сокрушительной силы, что Ольга отчетливо услышала хруст костей. Стас издал чуть слышный стон, потряс рукой. На костяшках пальцев проступили красные пятна. Мгновение – и из них сочилась кровь.
Но Ольгу занимало другое: из того места, куда обрушился удар, хлестала черная, густая влага, отдаленно напоминавшая смолу. Она уже видела это вещество (язык не поворачивался назвать его водой) в озере. Поначалу чистая и прозрачная, оно превратилась в мутную, непроницаемо-темную субстанцию. Она стекала вниз по стволу, тут же впитываясь в землю, и удивительно походила на кровь.
Ольга неторопливо провела ладонью по тому месту, куда ударил Стас. Не отняла руки, когда пальцев коснулась странная жидкость. Наощупь она также напоминала смолу, но не липла  к коже. Сочилась по кисти вниз, окрашивая её черным. На фоне этого черного водопада рука Ольги особенно выделялась своей нежной белизной. Она чуть погладила складки коры, другую руку продолжая держать на поврежденном месте.
В тот же момент позади неё послышался усталый вздох. Обреченный, совсем тихий.  Словно то был последний вздох человек, приговоренного к смерти.
Равнодушный.
«Творите, что хотите».
Разочарованный.
«Зачем ты так?»
Горький.
«Как больно…»

Он слишком устал от вечности, что стала жизнью его и душой. Жизнь эта давно потеряла всякий смысл, а он всё не мог распрощаться с бесконечно текущим временем. Человеческое умерло вместе с ним так давно, что казалось попросту ирреальностью. Он больше не жаждал ни страданий, ни слез, ни терзаний. Деля вечность с одиночеством, отравляя скуку редкими визитами к нерадивым туристам или людям, которые жаждали увидеть воплощение сказки-легенды, он перестал следить за ходом времени. Стер границу между реальностью и ирреальностью. Но для кого?..
Ему смертельно наскучили стоны и мольбы тех, кто когда-то угодил в озеро, которое сам он про себя называл болотом. Оно затягивало нечестивых, злых, жестоких, грубых, обрекая их на муки в вечности. Чем не ад с своим суровым покровителем?
Каждый миг, каждую секунду он слышал их. Их стоны, истошные вопли раздавались в голове. Много раньше он стал бы упиваться ими; теперь он устал.
Он стал средоточием их боли, отчаяния, страха. Всё, что переживали бессмертные души,  многократно умножалось в его душе,  справедливость торжествовала: он страдал. Мучения других, некогда приносившие наслаждения и только, теперь обратились на него. Как бы он хотел, чтобы хоть часть из них заменились физической болью, чтобы он, как когда-то его жертвы, корчился в судорогах; чтобы ему позволили умереть. Но он платил за содеянное сполна, платил вечностью, битой вдребезги надеждой, мертвым сердцем, что давно отбило свою последнюю радость, и теперь изредка ударялось о стенки полого тела в такт стенаниям злодеев озера.
Их боль давно стала неотъемлемой частью его, он даже научился не замечать её. Не стонать и не мучиться подобно им, не умолять о пощаде: умолять было некого. Он один в целом мире владел своей вечностью, один был виновен в ней; один вершил правосудие.
Вечность стала его невестой, страх человеческий – тенью, одиночество – темницей. Выхода из которой не существовало. Вот она, расплата. Вот она, безграничная власть, о которой он мечтал. Ад лежал на дне проклятого озера с черной водой, которая постоянно менялась.
В зависимости от того, как скоро собиралась сомкнуться над головой своей жертвы.
Чистая и прохладная, привольно журчащая, она была неопасна для любого, кто пожелал бы коснуться её или даже искупаться. Но, густея, она точно готовилась забрать воздух, волю, разум, все жизненные силы и энергию у того, кто ступит в неё.
Наверное, он мог управлять этим, остановить, уничтожить.
Но он не хотел. Смертельно уставший от тьмы, бесконечно длившейся ночи своего заключения, он мечтал лишь о лучике света. О том, чтобы кромешную тьму прорезали осколки солнечного переливчатого света. Чтобы наступил рассвет.

Ольга вдруг, повинуясь внезапному порыву, прижалась щекой к стволу дерева. Она не оцарапала кожу. Ничего, кроме умиротворения. Где-то позади неё метался страх, такой естественный рядом с чудовищем. Гордость, такая правильная для неё. Она молча водила ладонью вверх и вниз, неосознанно вкладывая в прикосновение всё, что копилось в душе в последние годы.
Сильная, независимая, Ольга сама не понимала, сколько в ней нерастраченного: всепоглощающей любви, безграничной нежности, уютного тепла. Она могла бы отдать их брату, своим детям, если б они у неё были, мужчине своей мечты.
Но после Олега так никого и не полюбила. Думала, что никогда не полюбит вновь.
Он был вселенной. Богом. Жизнью. Вдохом и выдохом, душой, смыслом существования. Он ушел из её жизни. Но обещал вернуться…
Пожалуй, дело не в том, что она ждала его. Она не надеялась и не верила. Просто продолжала его любить, ибо не мыслила себя без той любви, ставшей болезненной зависимостью, которая оказалась со временем неотъемлемой её частью. Она не страдала, но жила с болью. Не позволяла себе думать о том, что всё могло бы обернуться иначе: крепкая семья, дети, любимая работа. Олег рядом…
Она жила, оставаясь Снежной королевой, неприступной, холодной и прекрасной подобно мраморной статуе. Чувства сжигали её изнутри, перегорали и вспыхивали вновь. Жизнь стала немыслима без непрерывной агонии, неуемной страсти.
Странно, что прикосновение к прохладной влаге принесло минутное умиротворение. Она знала историю этого дерева; знала, какую роль оно сыграло в жизни неопытного, пылкого подростка, который желал одного – чужой боли. Знала даже то, что не ошиблась: вздох принадлежал обладателю голоса, он снова невидимо стоял за её спиной. Она не боялась или заставляла себя не бояться, потому он не нападал.
А она тихонько нащупывала пальцами потертые временем, вырезанные века назад  на жесткой коре буквы, складывавшиеся в древнее слово. Его имя.
Она прикрыла глаза, продолжая пальцами двигаться вперед, понимая наощупь, какая буква следующая. Наконец произнесла одними губами:
-Никандр.
И снова услышала вздох, уже громче. Ближе. С трудом разбирая в нём не то раздражение, не то восхищение, она повторила:
-Никандр. Теперь я знаю.
На её плечо опустилась рука. Странное прикосновение. Робкое, потому что она оставалась в его присутствии снежной королевой. Уверенное, потому что это было самым естественным движением на свете.
Она медленно обернулась и увидела прямо перед собой лицо Стаса. Он улыбнулся:
-Спасибо. Я понял.
-Рада, что смогла помочь, - убирая руку с поврежденной коры, ответила она.
Густая кровь хлынула с новой силой.

Глава 7.
-Раз она тебя  остановила, значит, ты в самом деле ей нужен, - размышляла Ольга, проводя Стаса по узкой тропинке, ведущей к автобусу. - Да и… к тому же… всем нужен отец. Мать. Мне не хочется, чтобы кто-то повторял мои ошибки. Впрочем, «хочется» не то слово…
-Ты совершаешь новую, - многозначительно заметил Стас.
Она лишь кивнула с упрямым видом, столь привычным для  непоколебимой Ольги.
«Это только моё дело».
Дойдя до автобуса, она на мгновение остановилась. Замерла,  заступив ему дорогу. Со стороны могло показаться: она прикрывает его собой от невидимой опасности. Но уже спустя секунду тело её расслабилось, надменность заступила место настороженности. Выпрямившись, она пошла к Каю, который всё еще склонялся над мотором автобуса.
Вид у него был мрачный. Безнадежный. Не столько из-за трудностей с починкой, сколько из-за реакции Ольги.
-Есть новости? – нарочито вежливо в присутствии Стаса осведомилась она.
-Ничего. Придется ждать утра. Я попросту не вижу, в чем тут загвоздка. Держи фонарь, не держи… Подождите до утра. Осталось не так много.
Он нарочно обращался к Стасу, зная, что тот поймет. Ольга тоже понимала. Но не желала прощать.
-Интересно, - беззаботно прощебетала она, - есть ли на свете что-то, что было бы тебе под силу?
Кай весь сжался. Нервы подобно струнам натянулись до крайности. Вот-вот лопнут. Ольга  с фальшивой доброжелательностью сказала:
-Это был не риторический вопрос.
Он вдруг с оглушительным звуком захлопнул крышку автобуса.
-Да. Например, бросить дурь. Выучиться.
-На дворника? – насмешливо передразнила Ольга.
Кай бросил умоляющий взгляд на Стаса. Тот усиленно не смотрел в сторону автобуса, но тщётно.  Он как мог оттягивал момент, когда придется продолжить разговор с Кристиной. Потому с готовностью произнес:
-Какая учеба? Каю же всего восемнадцать!
-Девятнадцать, - убийственным тоном поправил Кай. – И в этом году в институт я не поступил.
-В какой поступал? – думая о Кристе, поинтересовался Стас.
Кай ответил. Стас крепко задумался, будто припоминая что-то.
-А факультет?
-Исторический.
Он вдруг хлопнул Кая по плечу.
-Так ты, значит, тоже из реконструкторов?
-Что значит тоже? – Кай настороженно прищурился.
Но в голосе звучала надежда.
-Можно сказать, реконструкция – дело всей моей жизни.
Глаза Стаса загорелись. Он в самом деле много времени посвятил изучению древних времен. Более того, мечтал исследования претворить в реальность. Попробовать жить так, как жили предки. Для него это была не игра и не эксперимент. Смысл жизни.
Словно прочитав его мысли, Ольга вдруг заинтересовалась.
-Что же вы реконструируете?
Она подчеркнула «вы», намекая на Кая.
-С пятого по десятый век. Становление Руси.
-И состязания устраиваете? – нетерпеливо встрял Кай.
-А как же…
Прежде, чем прозвучал следующий вопрос, Ольга тоном, не терпящим возражений, произнесла:
-Никаких битв, соревнований, колющих предметов и тяжелых ранений.
Кай смотрел на неё во все глаза. Сколько он себя помнил, сестре было наплевать, пострадает он или нет.
-С каких пор…
-Я сказала нет, - отрезала она.
-Почему?
-Снова хочешь в  больницу?
Кай не нашелся, что ответить. Он растерянно переводил взгляд со Стаса на Ольгу и обратно. В конце концов только развел руками.
Стас заговорщицки шепнул:
-Как только, так сразу. Обещаю.
Он с явным одобрением и симпатией повернулся к Ольге. Возможно, она не так сильно ненавидит брата, как хочет показать? Возможно, все же заботится о нём? И готова простить?
Впрочем, прощать нужно ему. Кто бы это только объяснил парню…
Стас видел, какой мягкой и чуткой может быть Ольга. Почему бы ей не отдать свою ласку брату? Или она и в самом деле не любит его?
Где истинная Ольга? Бог весть.
Чем больше он думал о её сущности, тем больше понимал: он совсем не знает эту женщину. Тем больше она его привлекала.

Озадаченный не меньше него, Кай нетвердым шагом двинулся к входу в автобус. Он избегал встречаться глазами с Ольгой. Молча сел на сидение, бездумно подергал рычаг. Ничего. Продолжая попытки исправить мотор или сделать вид, что он исправляет его, Кай сосредоточился на панели управления, поминутно нажимая то одну, то другую кнопку. Сам же в зеркало заднего вида наблюдал за тем, как оживленно и беззаботно Ольга болтает со Стасом.
Стас поддерживал разговор, даже не вникая в суть. Лишь бы не иметь ни возможности, ни повода оглянуться на Кристину.
В то же время ему безумно хотелось обернуться. Сказать ей  что-то важное, чего еще не сумел сказать. Что-то, что вконец растопит лёд многолетней обиды.
Кристина недвижно лежала в объятиях Кости. Не поднимала головы. Не говорила. Казалось, она на время перестала дышать, мечтая продлить это мгновение. Когда она защищена и любима. Надежные, сильные объятья ограждают от всего мира.  То, чего ей так не хватало без Стаса.
Но кто ей нужен теперь? Отец или любимый? Не станет ли ошибкой отнимать Костю у неродившегося ребенка?
Сможет ли она простить себе когда-то, что отпустила этого человека?
Возможно, Ольга права. Лишь Костя  в силах сделать выбор. Ей остается лишь ждать и надеяться.
Кристина тихонько вздохнула, крепче прижавшись к его груди. Костя снова погладил её по спине, другой рукой играя её распущенными белокурыми локонами.
Предстоящий выбор касался не только Кристи, его ребенка. Женщины, которая теперь носит под сердцем его дитя. Был еще Филипп. Безнадежно и преданно любящий его. С постоянной настороженностью в каждом движении. С непрерывной тревогой в глазах. С болью в некогда любимом, дорогом лице.
Теперь Филипп сидел, забившись к окну, с тоскливым видом прижимался лбом к стеклу. Слушал мерное постукивание капель о гладкую, холодную поверхность.
Такую же холодную, как Ольга. Его Ольга.
Он больше не смотрел в сторону Кости и Кристины. Смирился, отпустил, истерзался напрасными надеждами – не всё ли равно. Он чувствовал: Костя дал ему всё, что мог. Отношения их давно исчерпали свою искренность и новизну. Он никогда больше не будет для Кости тем хрупким, загадочным и вместе с тем непередаваемо близким созданием, которое стоит оберегать и поддерживать; которое подарит ему всего себя без остатка, всю верность и преданность. Костя был с ним из чувства долга, существование которого в себе не уставал отрицать. Костя был ему нужен… Но скоро у него родится малышка. Крошечная девочка, которая станет центром вселенной. Зачем ему тогда безумный Филипп с страшным диагнозом и влажным блеском в глазах?
Дождь по стеклу одиноко… Кап-кап… в такт его мыслям. Он вглядывается в мутную гладь застекольного мира. Гигантские деревья, тонущие в сером тумане, в гуще ночи, словно двигались ему навстречу. Метались из стороны в сторону под напором яростного ветра, извивались стволами, чтобы специально открыть вдалеке непроницаемо-черную воду.
На мгновение почудилось, что он слышит плеск воды. Он всё ближе… Тихие хлюпанья сквозь рев ветра. Теперь он не сомневался: вода движется к нему. Однажды не получив желаемого, она не отступится… Озеро не отступится…
А он – человек, то и дело появляющийся за спиной Ольги, еще придет за ним. Его улыбка… то ласковая, то угрожающая, то невозмутимо спокойная. Точно он знает все тайны мира, пережил все удары судьбы, испытал все человеческое горе. Потерял эмоции, чувства, гнев или радость. Способность любить, ненавидеть, прощать. Пустота в душе. Пустота была его сущностью.
Вглядываясь в надвигающиеся деревья, Филипп инстинктивно сжался. Скоро всё кончится… А он останется один. Кап, кап… Один… Совсем один. Костя с Кристиной… Со своим ребенком. Филипп не нужен Косте… Слезы струятся по щекам. И больно дышать.
Как тогда,  в озере… Вода подступает со всех сторон, он чувствует, как чья-то воля накрывает его с головой, в ушах бьются неистовством чьи-то крики… Внезапная боль разрывает его. Её лицо как символ света в поглотившей тьме. Тогда он вдруг увидел… Ольга светилась изнутри. Мягким, тихим светом. Необыкновенной любовью. Теплом. Нежностью. Она протянула ему руку…
Ольга его. Чего бы ни стоило.
Дождь как будто усилился. С внезапной горечью ударившись вместе с ветром в стекло.
Паника, что охватила его на дне озера, вернулась. Обхватила липкими руками его худое тело и принялась душить. Филипп рвался из её цепких лап, но тщетно. Судорожно хватая ртом воздух подобно рыбе, он был бессилен.
Он инстинктивно нашел взглядом Ольгу.
Рыжие волосы причудливыми волнами спускаются на плечи, лицо и глаза  выражают живой интерес, полные, чувственные губы улыбаются. Ольга так увлеченно что-то обсуждает со Стасом… Чуть наклонив голову, она внимательно слушает  грубоватый низкий голос. И совсем не смотрит на него.
С искаженным лицом Филипп вдруг вскочил. Метнулся к двери, к окну, снова к двери. Внезапно она захлопнулась прямо перед его носом, а с сиденья водителя донеслось победное «Наконец-то!»
Ольга подняла томные глаза с полуопущенными ресницами. Одобрительно улыбнулась Каю. Тот засиял, а взгляд Ольги, миновав Филиппа, скользнул обратно к лицу Стаса.
Заработало. Дело сдвинулось с мертвой точки, Каю удалось открыть и закрыть двери. А это значит, что скоро он починит весь автобус, экскурсия закончится спустя сутки, и больше ничто не свяжет его с Ольгой. Костя заберет его к себе, чтобы в один прекрасный день вышвырнуть вон.
Никогда… никогда больше она не утешит его и не поможет. Не погладит по голове, не обнимает. В немом отчаянии он бросился было к Каю, всё это время не отводившему глаз от него. Но Кай лишь ухмыльнулся, прочитав в его лице все чувства до единого.
Он был доволен. Почти счастлив. Ольга оценила его усилия. Возможно, она даже станет когда-то гордится им. Он победно смотрел на Филиппа в зеркало заднего вида, не заботясь о том, что в механизме что-то заело, и двери поминутно то открывались, то закрывались.
Знакомое выражение появилось на лице Филиппа.  Прежде, чем Кай понял, что сейчас произойдет, Филипп бесстрашно выставил руку в проём меж захлопнувшимися створками. Послышался характерный звук, двери скрипнули, но сомкнулись. Филипп вскрикнул и опустился на ступени, прижимая к себе окровавленную забинтованную руку. Опущенное лицо его было закрыто волосами, но Кай успел заметить  то самое: отчаянную решимость. Боль Филиппа была более, чем настоящей, страдания – искренними. Такими же, как намерение привлечь внимание Ольги за секунду до этого.
Первым очнулся Костя. В одно мгновение оказавшись рядом с сжавшимся в комок Филиппом, он пытался отнять его руку от груди и спрашивал:
-Что ты сделал? Фил, совсем крышу снесло?!
Филипп только всхлипывал, борясь с желаньем прильнуть к Косте, чтобы унять боль, как делал это всегда. Костя почти силой поставил его ноги, заставил сделать на негнущихся ногах несколько шагов по направлению к ближайшему сидению.
-Что ты творишь? Очередная попытка искалечить себя? – гремел Костя.
Филипп продолжал всхлипывать, тихонько поскуливая, словно щенок. Слезы капали на окровавленный бинт, оставшийся после пореза.  Он старался не смотреть на свои пальцы. И не давал Косте.
-Я… я не… - попытался вымолвить он, но язык не слушался.
Филипп задрожал. Слезы хлынули пуще прежнего.
Костя снова попытался взять его за руку. Филипп только дернулся в сторону, бросив на него дикий взгляд.
-Не трогай!
-Перестань! – Костя начал заводиться. Слишком много за одну ночь. – Блять, не вырывайся!
Филипп на удивление ловко увернулся от цепкой хватки Кости. Весь вжался в спинку сидения, умудрившись согнуться в три погибели и оказаться там в позе эмбриона.
-Ты же знаешь, я не сделаю больно! – зарычал Костя. – Прекрати этот… - он подавил в себе желание озвучить: «спектакль».
Обыкновенно, чтобы ни случалось с Филиппом, он полностью доверялся Косте. Даже если приходилось терпеть боль, и немалую,  Фил не протестовал. Костя был врачом; он знал, что делал. Исключая случаи, когда случались срывы, оканчивающиеся избиением, он никогда бы не причинил ему вред.
-Прекрати этот спектакль! – вырвалось у Кая, который видел всё, что происходило за его спиной  в зеркало заднего вида.
Костя шикнул на него, Кай замолк, с надеждой украдкой глянув на Ольгу. Но она уже поднялась, подошла к Филиппу. Наклонилась к нему, пытаясь заглянуть в  глаза.
-Дружок, а мне можно посмотреть? – тихо спросила она.
Голос был ласковым, теплым.
-Больно, - едва слышно, одними губами, пробормотал Филипп, не поднимая век, из-под которых катились слезы.
-Я только посмотрю. Для этого нужно снять повязку. Можно, Фил?
Фил снова пробормотал что-то. Кай не разобрал слова, но, похоже, это было всё то же «больно».
Ольга взяла его за запястье, потянула к себе. Совсем не сильно, и Филипп не сопротивлялся. Ладонь его медленно раскрылась.
В этот момент Костя встал спиной к Каю, и закрыл собой Филиппа. Теперь Кай мог слышать лишь его негромкие стоны. Судя по всему, Костя попытался снять повязку. Филипп тут же отдернул руку.
-Сиди смирно, - тоном, не предвещающим ничего хорошего, приказал Костя.
Но здесь Филиппу нечего было опасаться. Ольга рядом, они не позволит Косте и пальцем его тронуть. Она даже кричать ему не даст.
-Солнышко, там может быть перелом. Или трещина. Костя пока только посмотрит. Он не сделает тебе больно, - мелодично уговаривала Ольга.
Кай изо всех сил прислушивался, надеясь уловить в её голосе фальшь. Либо он плохо знал сестру, либо она отлично притворялась… либо была искренней.
Аптечка стараниями Стаса без промедления оказалась возле Кости. Он отступил чуть в сторону. Кай увидел, что Ольга держит руку Филиппа на весу, пока Костя попеременно сгибает его пальцы. Только за счет этого Филипп не дергался и не вырывался. Хотя по лицу было заметно: ему действительно очень больно.
-Какого черта ты полез в эту дверь? – рявкнул Костя.
-Я не знал, что она захлопнется… ай…
-Терпи.
Движения Кости были отлаженными, скупыми, резкими. Он не боялся причинить Филиппу страдание. Возможно, приходилось делать это не раз. Возможно, мысли были заняты другим.
Например, Кристиной.
Быстрые пальцы Кости замерли на мизинце Филиппа и вдруг, без предупреждения, согнули под прямым углом. Короткий вскрик, чересчур порывистое движение рукой назад – Филипп всем телом прижался к Ольге, мизинец, в свою очередь, прижимая к себе.
-Поздравляю, - зло и торжественно сказал Костя, - ты – самый тупой неудачник, которого я встречал в своей жизни. Ты сломал палец!
Филипп жалобно заскулил. Слезы полились по щекам с новой силой.
-Необязательно быть неудачником, чтобы сломать палец, - смерив его спокойным взглядом, будто остужая гнев, произнесла Ольга.
-Необязательно было совать пальцы в двери, - огрызнулся Костя.
Достал из аптечки шину, попытался приложить к мизинцу. Филипп не медля вырвал руку.
-Мне больно!
-И что дальше? Всю ночь просидишь, рыдая крокодильими слезами?
Филипп не нашелся, что ответить. Ольга погладила его по голове.
-Дружок, Костя осторожно…
-Нет! – пискнул Филипп, пряча лицо в её ладонях.
Костя озадачено смотрел на него. Филиппу случалось переносить  вещи посерьезнее сломанного пальца. Тем более от любимого Кости он был готов стерпеть всё. А теперь не давал даже прикоснуться.
-Фил, если… если ты так… я правда постараюсь осторожно, - без тени угрозы сказал он.
-Солнышко, пожалуйста, - просила Ольга, - не упрямься. Я с тобой. Так больно уже не будет. Веришь мне?
В глазах Филиппа ясно читалось «нет», но он заставил себя кивнуть.
Ольга в который раз ласково отвела руку от его груди. Поместив между ладоней, легонько подула на неё.
-Ничего не бойся, Фил.
Голос её был полон нежности. Кай сокрушенно вспомнил о том, что у сестры нет детей. И нет желанья делиться этой нежностью с ним.
Костя бережно перебинтовал Филиппа, как можно плотнее приложив шину к мизинцу. В душе его чувства мешались самые разные. Неужто Фил, его Фил, преданный и безропотный, больше не доверяет ему? Неужели Ольга заняла его место? Всего за одну ночь?
Он поднял на них глаза. Прислонившись к ней, хрупкий Филипп лежал без движения, прикрыв глаза. Ольга уже сидела рядом на соседнем сидении и, подобно заботливой  и нежной матери, вытирала слезы с его щек, гладила по руке.
-Тише, солнышко… всё хорошо. Всё уже позади. Попробуй заснуть.
Интересно, какая в самом деле вышла бы из неё мать? Верно, не самая плохая. Заботливая, проницательная, терпеливая. Не в пример ему, который не может сдержать раздражения и злобы.
Костя вздохнул, поднялся на ноги. Потрепал Филиппа по плечу, кивнул Ольге.
«Спасибо».
Она чуть пожала плечами, не улыбнувшись.
На этот раз Косте не пришлось столкнуться с своим отражением. Он повернулся и, более инстинктивно, чем осознанно, двинулся к Кристине, что стала для него магнитом. Смыслом всего.
Неосознанно играя её светлыми локонами, которые она не стала по-новой заплетать в косу, ощущая под руками приятную тяжесть и тепло её миниатюрного тела, Костя  размышлял об изменениях, что произошли с Филиппом за одну ночь. Видит бог, за одну ночь состояние его ухудшилось на столько, на сколько не могло и за месяц!
Слишком противоречиво. Филипп встретил Ольгу, она для него – вместо успокоительного. И всё равно он боится. Возможно, дело в том, что второй раз за столь короткий срок он поранился. Возможно, влияет атмосфера, ночь и воздух, в  котором буквально витает настороженность вкупе с ожиданием. Возможно, Филипп видит, как Костя относится к Кристине. Но странно – он вовсе не ревнует.
Филипп изменился, и надо признать, отнюдь не в лучшую сторону. Движения его стали осторожными, походка тихой, точно он постоянно к чему-то прислушивался, тело его, каждая мышца находились в непрерывном напряжении. Но более всего изменились глаза: в глубине их застыло выражение ужаса,  будто, увидев что-то однажды, он уже не мог забыть. Постоянный страх ютился  с враждебностью. Странно, Филипп никогда не относился к окружающим с подозрением или недоверием. Напротив, он выполнял роль той ниточки, что связывала вечно подозрительного Костю с миром вокруг. Был доброжелателен, радушен, в любой ситуации готов оправдать человека, понять и принять его. Будучи воплощением безобидности, Фил и сам не ждал от других подвоха или предательства.
Впрочем, об этом можно было говорить лишь в  моменты его осознанного состояния и поведения. С приходом неясной тревоги, страха, охватывавшего его временами, Филипп менялся. Тогда в подозрительности он много превосходил  Костю, становился раздражительным, прятался и плакал. Искал защиты, внимания, утешения. Человека, ближе которого нет в природе и которому он мог полностью довериться.
Костя с удивлением для себя обнаружил: он не заметил или пропустил, как этим человеком для Филиппа всего за одну ночь стала Ольга.  Костя в отличие от других хорошо понимал её: Ольга не была его копией, но сходство было достаточным, чтобы примерить её поведение на себя и оказаться в состоянии сделать правильный вывод. Жесткая и расчетливая, она хранила в себе поистине невообразимое количество тепла и нежности, но предпочитала не тратить. И вообще делать вид, что в ней его нет ни на йоту; она умела любить в равной степени, что и ненавидеть.
Зачем ей Филипп? Бог весть.
Ольга всё еще сидела рядом с ним, одной рукой обнимая за плечи, другую положив на перебинтованную кисть. Она не смотрела ни на Филиппа, ни на кого-то другого. Даже перед собой не смотрела. Словно была в этот момент в совершенно другом месте. Движением скорее инстинктивным она гладила его прямо поверх повязки, не заботясь о том, чтобы не причинять боль. Прикосновение было настолько плавным и мимолетным, что не могло задеть его.
Сразу две пары глаз наблюдали за ней и её движениями. Кай всё также не сводил глаз с зеркала заднего вида. А Стас, избегая видеть Кристину, пристроился напротив. Вроде как – поддержать Филиппа.
Ольга не могла не заметить столь очевидного внимания – потому попросту сделала вид, что они с Филом одни. Она ласково потрепала его по щеке.
-Болит, дружок? – заботливо спросила она.
Филипп кивнул, но ответил очень тихо:
-Уже почти нет… Ты рядом… И всё не так…
В этот момент Кай с бессильной яростью обрушил удар кулаком по подлокотнику. Никто, кроме Стаса не придал значения этому.
-…не так страшно, - закончил Филипп, вздохнув с неясным облегчением.
-Разве тебе страшно, солнышко?
-Да… бывает.
Ольга аккуратно  положила перебинтованную руку к себе на колени. Так аккуратно, что Филипп даже не почувствовал. Ничего, кроме ласкового прикосновения. И нахлынувшей благодарности.
-Отчего, Фил? – тоном без тени беспокойства спросила Ольга.
В её голосе не было ничего, кроме умиротворения. Убежденности: всё будет хорошо. Именно этого так не хватало Филиппу.
-Ну.. – он замялся, - например. Когда я вижу того, кто стоит у тебя за спиной…
-Что?
Брови Ольги взметнулись вверх, и только. Она не повысила голос. Не схватилась за подлокотники, чтобы спрятать дрожь в руках, не позволила негодованию и тени страха отразиться в расслабленной позе.
-Иногда… я вижу, как кто-то появляется у тебя за спиной. Я видел его в лесу… он говорил со мной.
-Что он сказал, дружок?
-Он звал меня по имени. И сказал, что ты будешь любить меня.
-Это было, когда ты прибежал сюда, и Косте пришлось сделать тебе укол?
Поза Ольги перестала быть расслабленной. Но Филипп прижимался к ней, и она не могла позволить себе хоть немного напрячь тело. Если испугается она, безудержному и неуправляемому страха Филиппа не будет предела.
При воспоминании об этом моменте Филипп издал неопределенный жалобный звук, напоминающий стон.
-Да…
-Что еще он сказал?
-Что ты единственная, кто умеет истинно любить.
Филипп не видел её лица. Брови её сошлись на переносице, едва заметные морщинки окружили глаза, чувственные губы вытянулись в линию. Осталась лишь твердость и решительность. Ничего более. Никаких сантиментов.
Всё же она нашла в себе мужество поцеловать Филиппа в спутанные влажные черные волосы, прошептать на ухо:
-Это не страшно, Фил. Совсем не страшно. Верь мне.
Уже громче она произнесла:
-И как он выглядел?
-Ну… - Филипп принялся вспоминать, сильно нахмурившись.
Он не хотел воспроизводить в  памяти и словно видеть заново то лицо. Ту усмешку, в которой горечи хватило бы на полнаселения планеты. Тот шелестящий шепот, сливающийся с шорохами ночи.
-Да никак он не выглядел!  - внезапно взорвался Кай, слышавший каждое слово разговора. - Никак он не выглядит и не выглядел, потому что у кого-то просто разыгралась больная, - он умышленно сделал упор на этом слове, - фантазия. А еще рядом сидит нянька, которой можно впаривать всё, что угодно!
Ольга сверкнула на него глазами. Но ничего не сказала.
-Неправда! Я видел его! И когда Оля была со мной одна в автобусе! Он разбудил меня!
Костя не мог не поучаствовать в обсуждении того, чей голос слышал сам.
Он встал, подошел к Филиппу, опустился перед ним на корточки. Хотел взять за больную руку.
-Не трогай, - попросил Филипп.
-Фил, я врач. Первое образование было сто лет назад, но было. Хуже тебе я не сделаю, - примирительно сказал Костя, кляня себя и автобус, который сломался и из-за которого Фил теперь так относился к нему.
Когда забинтованная рука оказалась у Кости, Филипп обернулся к Ольге.
-Скажи им! Ты же знаешь, что я не вру!
Ольга молчала, не пытаясь скрыть эмоции за маской непроницаемости. Но и страха, что мог передаться Филиппу, в её лице тоже не было.
Кристина подошла к ним. Встала за Костей.
-Подумай, что ты видел, - резонно просила она, пытаясь поймать скользящий взгляд Филиппа, - возможно, тебе показалось. Один раз в темноте неясно разглядел очертания фигуры, другой – со сна почудилось. К тому же если бы за Ольгой кто-то ходил, она бы наверняка это знала.
-Кристина права, Фил, - глубоким голосом, какой всегда его успокаивал, подтвердил Костя, - мало ли что можно увидеть в темноте при наличии столь богатого воображения, как у тебя.
-Нет! Я видел!
-Да ни хрена он не видел! – Кай снова хлопнул кулаком по подлокотнику, но на этот раз попал по собственному колену. – Разве не ясно? Парню не хватает внимания, он и прикидывается!
-Я не прикидываюсь! Оля, скажи им! Оля, пожалуйста!
Филипп стал хвататься за её одежду, панически заглядывал ей в глаза. Ольга молчала, изредка отводя от себя его руки. Она словно не видела его и не слышала, отмахивалась, как от надоедливой мухи.
-Не надо так, Кай, - наконец сказала она, - Филипп ни в чем не виноват.
-Если в лесу действительно что-то или кто-то есть, - вдруг подал голос Стас, - почему бы не проверить это днём. Сейчас нам всё равно не удастся сделать много против темноты. К тому же… не зря же существует легенда.
Кристина нервно засмеялась, вспомнив ощущение, когда ледяная вода касалась обнаженной кожи, а  она чувствовала лишь приятное тепло, разливавшееся по телу.
-Всё это выдумки. Легенда не означает, что по лесу бродит головорез и зовет всех подряд по именам, издеваясь таким образом.
-Но я его видел!
Филипп не заметил, как перешел на крик. Это неприятно – в который раз за последние двадцать минут – удивило Костю, который не мог припомнить случая, когда Филиппу бы пришлось повышать голос.
-И как же он выглядел? – насмешливо спросил Кай.
-Высокий… Такой… белый… Похож на человека.
-Похож на человека! – передразнил Кай, - все мы несколько на людей похожи, не находишь?
Прежде, чем Филипп успел разразиться новой тирадой, Костя как можно мягче сказал:
-Тебе это показалось, Фил. Просто ты боишься. И страх рисует дополнительные образы.
-Нет! Почему вы мне все не верите! Я видел!
-Фил, - перекрывая его визг, произнес Костя, - если ты сейчас не успокоишься, я помогу тебе это сделать.
Филипп снова вжался в спинку кресла. Замотал головой.
-Не надо, - прошептал он.
Но словно внезапно вспомнив, что Ольга рядом и не даст его в обиду, он воспрял духом:
-Вы все не верите, потому что тоже боитесь! А я знаю! Я слышал его зов в черной воде!
Кай поперхнулся рвавшейся с языка колкостью.
Ольга чуть вздрогнула. Костя, вздохнув, поднялся и направился вглубь автобуса за шприцем, наполненным лекарством.
Ольга наконец очнулась.
-Солнышко, я не уверена, что ты это видел, - нерезко, понимая, какую боль ему причиняет, сказала она.
Костя вернулся со шприцем и присел перед Филиппом. Заглянув в глаза в надежде найти в них оправдание – искренность, расчет, пусть даже хитрость. Но осознанные чувства. Однако видел лишь беспредельный страх и еще более беспредельное недоверие.
-Закатывай рукав, - устало сказал он.
Филипп озирался по сторонам подобно загнанному зверьку. Все смотрели на него с сожалением. И никто, даже Оля, ему не верил.
В этот момент за их спинами, за окном мелькнуло лицо. То самое, белое. Страшное.
-Вот же он! Вот он! – ткнув здоровой рукой в сторону окна, возопил Филипп.
Ольга порывисто обняла его, не давая опомниться. Объятие её было истинно материнским. Полным любви.
-Филипп, солнышко, успокаивайся. Твои видения не могут быть явью, мы одни. Сейчас Костя сделает укол, ты немножко потерпишь, потом заснешь. Я буду с тобой всё время.
-А я никому не дам тебя в обиду, - медленно поворачивая его руку так, чтобы было видно вену, вторил ей Костя. – Мы будем охранять твой сон, пока не наступит рассвет.
-Нет! Нет! Нет!!! – кричал Филипп, вырывался, бился в объятиях то Ольги, то Кости.
-Фил, Фил… уймись наконец, - просила Ольга.
Фил не соглашался и всё рвался снова выглянуть из-за спин в окно.
-Так. Мне надоело, - грозно и достаточно громко, чтобы его было слышно через непрерывные восклицания,  прогремел Костя. – Давай сюда руку.
Но Филипп обеими руками вцепился в юбку Ольги и не стыдился рыдать навзрыд, повторяя:
-Оля, пожалуйста, не надо… Оля…
Ольга мягко подняла его лицо за подбородок, заставив посмотреть на себя.
-Мы обойдемся без укола, если ты успокоишься. Обещаю, я буду с тобой, дружок.
-Х… ххоо.. хорошо… - заикаясь, пробормотал Филипп.
Костя только мрачно покачал головой. Он не верил в способность Фила успокоиться самостоятельно.
Ольга погладила его по голове, коснулась щеки, вытерла слезы. Плечи Филиппа вздрагивали от беззвучных рыданий, но постепенно он затихал.
-Всё, малыш… - в её голосе прорезались властные нотки, - всё… Мы успокаиваемся. Вдох-выдох-вдох… Помнишь, как Костя учил. Костя рядом. Он не причинит тебе вреда. Вот так… молодец. Уже не плачь. Уже все в порядке.
Филипп жался к ней. Костя сидел рядом, не убирая далеко шприц. Терпеливо держал Фила за руку. Гнев его улетучился. Была только усталость.
-Молодец, солнышко, - Ольга аккуратно положила его голову к себе на колени. Глаза Филиппа сами собой закрылись под её пальцами, - а теперь постарайся расслабиться. Давай, малыш. Расслабься и поспи. Ты не один.
Вскоре Филипп действительно расслабился, убежденный её ласковым шепотом, что всё в порядке и он в безопасности. Глаза его, опухшие от слез, постепенно закрылись сами собой, будто Ольга была не только успокоительным, но и снотворным одновременно. Сам не заметив, как, Филипп заснул.
Кристина вернулась  на своё место, взяв в руки гитару, словно отгородившись от внешнего мира и от отца. Заиграла что-то легкое, медленное и лиричное. Стас сел на достаточном расстоянии, чтобы не иметь возможности перекинуться с ней парой слов и устремил взгляд в окно, сделав вид, что что-то очень внимательно рассматривает.
Костя сидел рядом с Ольгой и Филиппом, по-прежнему держа его за руку, будто решил во что бы то ни стало выполнить обещание охранять его этой ночью. Впрочем, в заботливых руках Ольги Филипп был едва ли не в большей безопасности.
-Похоже, нам придется общаться потом, - убедившись, что Филипп спит, растягивая слова, произнёс Костя.
На губах Ольги мелькнула слабая улыбка. Улыбка получилась настолько горькой и вымученной, что Костя с интересом и сочувствием, по-новому на неё взглянул. Ольга чуть заметно покачала головой.
-Трудно видеть это, - наклоном головы она указала на сосредоточенное лицо Филиппа, который морщился во сне будто от неясной боли, - и сознавать, что ты бессилен помочь.
-Ты помогаешь, - мрачно возразил Костя, уже понимая, к чему она ведет.
Ольга снова покачала головой и снова улыбнулась. Маска сдержанности соскользнула с её лица, в улыбке отразилась вся горечь и грусть прожитых лет. Косте показалось, она сейчас заплачет. Сам он дал бы в такой ситуации волю эмоциям? Он на мгновение задумался. Ответ был очевиден. Нет. Потому он точно знал, что она не расплачется над Филиппом. Перед ним, перед Каем, который внимательно наблюдал за ними в зеркало заднего вида.
Наверно, заговори она сейчас, голос бы её был наполнен той самой невыносимостью, которая выше, страшнее боли. Которая отнимает способность дышать, мыслить, оставляя лишь жгучее, острое в душе и во всем теле.
Подождав полминуты, пока сможет говорить, Ольга сказала:
-Нет. Я не могу. Ваши отношения непростые… - она вспомнила о том, с какой страстью порой смотрел Костя на Филиппа, с какой легкостью он бил его, точно это была кукла, тряпичная кукла, которая всё стерпит; с какой нежностью уговаривал успокоиться, когда Филипп выходил из себя. – Послезавтра мы расстанемся, и всё станет по-прежнему.
-Это не так.
Ольга пожала плечами. Осторожно, чтобы не потревожить Фила. Она смотрела на Костю без тени враждебности или настороженности, без маски железной леди. Она в самом деле никогда не была железной – просто понимала, что, кроме неё самой, проблемы её никому не нужны. Перед ним сидела усталая, тоскующая женщина, которой наскучило или опротивело  быть сильной.
-У вас всё будет по-прежнему, - настойчиво повторила она, - Больная привязанность и приступы, обременяющая забота и не менее обременяющая любовь. Особенно – для тебя.
-Ему хуже, - глухо произнес Костя, чуть сжимая здоровую руку Филиппа.
-Это не мешает тебе вымещать на нём свою злость и делать мальчиком для битья.
Она не упрекала его. Лишь констатировала факт, а глаза её не таили ни тени надменности. Ольга говорила предельно просто, предельно обыкновенным, бесцветным голосом.
Костя, казалось, споткнулся об этот аргумент. Потерял свою искренность на полпути… и до жути захотелось вернуться к образу независимого, высокомерного, сильного, непобедимого человека, настолько близкого к идеалу, что не стал бы слушать никого. Тем более, женщину.
Ольга оставалась простой, уставшей и измученной. Он вдруг расслабился. Вздохнул.
-Поверишь, если я  скажу?
Ольга смерила его долгим пристальным взглядом. Костя лгал как жил, он без этого не дышал. Пуская людям пыль в глаза, он лгал. Разговаривая с клиентами и заключая сделки, он лгал.  Лгал всегда и везде. И вот теперь решился сказать правду, не прикрываясь образом безупречного мужчины.
Настоящий Костя произнёс без вызова и настороженности, в секунду превратившись в такого же уставшего от жизни человека, каким была Ольга:
-Ты нужна ему. Я прошу тебя не бросать его.
Во сне Филипп шарил свободной рукой, которую не держал Костя, по себе и вокруг себя. Ткнувшись мизинцем в спинку сидения, он застонал, из-под ресниц показались слезы боли.
Ольга тут же накрыла больную руку ладонью, подождала несколько секунд. Потом очень бережно положила его руку на живот, придерживая за запястье. Погладила Фила по голове. Он крепче к ней прижался.
Она задумчиво рассматривала Костю. Возможно, этому человеку впервые приходилось просить чего-то, а не требовать. К тому же не прикрываясь маской супер героя. 
-Ты просишь меня обречь себя на… на боль. За него. И я совсем не могу помочь. Только наблюдать и ждать, пока всё это закончится.
От этих слов Костя вздрогнул, но возражать не стал.
-Да, - коротко подтвердил он.
В его глазах не было ни мольбы, ни сомнений. В глубине души он с самого начала знал, что она ответит.
-Я останусь. Но с одним условием. Ты больше его не тронешь.
Пауза протянулась между ними. Словно Косте было трудно на это решиться. Наконец он сказал:
-Хорошо.
Вдруг он ощутил неясное желанье пожать её руку. Молча протянул свою.
Помедлив, она коснулась его холодными сухими пальцами. У неё была крупная ладонь и длинные, красивые пальцы с темно-алыми ногтями. Едва не оцарапав его, она крепко пожала предложенную руку.
Они поняли друг друга без слов.


Глава 8.
Звуки гитары наполняли бесконечную ночь умиротворением. Лиричные мотивы открывали самые потаенные секреты  сердца юной девушки, пылкое, едва ли первое истинное чувство… она не могла без этого человека. Не могла с ним. Ничего не могла, а любовь сжигала изнутри желанием и мольбой. Пожалуйста… если есть на свете бог или дьявол, судьба или провидение… она готова поступиться своей убежденностью в несуществовании всяких сверхъестественных явлений; в том, что над головой человека – лишь крыша дома, который он построил, - лишь бы иметь возможность видеть его и дальше. Прижиматься к нему, чувствовать прикосновение его сильных, надежных рук, что сумеют укрыть от всего. Смотреть в темные-темные, почти черные глаза, следить пальцами правильные, безупречные черты лица. Чтобы однажды снова испытать ту необыкновенную близость, нечто среднее между близостью физической и духовной, что испытана была в водах проклятого озера.
Сейчас он, казалось, не обращал внимания ни на неё, ни на музыку. О чем-то негромко говорил с Ольгой, то и дело переводя взгляд на спящего Филиппа. Странный  у него был вид: неимоверно уставший. Точно весь лоск сошел с него, оставив просто  человека. Он по-прежнему был полон милых сердцу противоречий, по-прежнему был удивительно, необыкновенно красив. Но на время отказался от силы, образов, собственной несгибаемости. Она видела иного Костю, просто говорившего с Ольгой, которая – она в двадцатый раз напомнила это себе – гораздо больше подошла бы ему. Они друг друга стоили. Как бы она хотела услышать, о чем они говорили. Ольга вдруг нахмурилась и, верно, замешкалась с ответом. Она раздумывала, разглядывая Костю, точно пыталась видеть его насквозь.
Наконец кивнула головой. Еще минута – они пожали друг другу руки. Разговор прекратился, едва слышные голоса замолкли, автобус погрузился в безмолвие, убаюканное нежной колыбельной гитары.
Вдруг Ольга сказала громко, так, что все услышали:
-Мне нужно уйти сейчас.
Впрочем, не настолько громко, чтобы разбудить Филиппа. Он продолжал льнуть к ней во сне, ощущая себя в полной безопасности.
На лице её снова появилась непроницаемая маска. Словно за короткий срок она набралась сил, чтобы снова быть той Снежной королевой, которую было невозможно не уважать, не любить и не бояться.
На самом деле Ольга ощутила, как тяжким грузом на плечи легла еще одна ответственность, кроме ответственности за Кая – на сей раз за Филиппа. Она не могла подвести, не могла предать, не могла оставить – ничего не могла, кроме того, чтобы примириться с новой привязанностью.
Костя странно посмотрел на неё: в его глазах удивление мешалось с немым укором.
«ты же обещала».
Ольга сделала вид, что ровным счетом ничего не заметила. Она осторожно поднялась, постаравшись причинить Филиппу минимум неудобств. Под её теплыми ладонями он не проснулся, хоть и наполовину недовольно, наполовину жалобно что-то замурлыкал во сне.
Выпрямившись в полный рост, она расправила плечи, откинула пышные волосы на спину. Глядя на неё, Стас в очередной раз поймал себя на мысли: поразительная женщина. Ольга не походила ни на одну из тех, с кем ему приходилось встречаться.
Мать Кристины, создание хрупкое, чрезвычайно миниатюрное, почти прозрачное, была женщиной абсолютной неземной. Она вечно что-то напевала себе под нос, глаза её были огромными, мечтательными, бездонными. Двигалась она плавно, грациозно, немножко пританцовывая, чуть покачивая узкими бедрами. Она купалась в романтике и творчестве, чудом умудряясь его, как жизнь, видеть в розовом свете. Его с первого взгляда пленила её красота, её воздушность. Она казалась ему нимфой, доброй феей, а жизнь с ней – подлинной сказкой. Но сказка быстро сменилась былью, огонёк в глазах феи погас, голос потускнел, тяга к музыке пропала. Она превратилась в гаснущую звездочку, которая тщетно хваталась за былое сияние творчества и таланта, страдала от этого сама и заставляла страдать других.
Его вторая жена напоминала первую – в молодости. Та же легкая, неуловимая, танцующая походка, та же неувядающая тяга к прекрасному и чистая, целомудренная красота принцессы из волшебной сказки. Она не потускнела и не угасла – нимфа незаметно сменилась злой колдуньей, расчетливой, корыстной и лицемерной. Получив всё, что хотела – его деньги, она более не пыталась этого скрывать. Стас развелся не медля и потерял половину состояния. После предательства его это мало заботило.
После второго брака женщины его не заботили вообще.
Но, любуясь спокойной сдержанностью Ольги, её царственной осанкой, копной пушистых, медно-рыжих волос, стройной фигурой с длинными ногами, округлыми формами, полную изящества и внутренней силы – он вдруг понял, кого искал и ждал все эти годы. Еще до появления Кристины. Не просто красивую обертку вроде фантика или мишуры. Всё это с годами тускнеет подобно дешевым серебряным побрякушкам, поначалу завлекающим сверканием и блеском. Он ждал надежности, тыла; понимать и принимать… делить с ним интересы, мировоззрение, радости, неудачи. Он смотрел на Ольгу и понимал: она не бросит, не уйдет, не изменит. В её серо-голубых глазах, за холодными искрами безразличия теплилась верность и обещание вечной любви. Вечности, в которую он никогда до конца не верил.
-Я с тобой!
Он оказался рядом, пожалуй, слишком поспешно, на ходу натягивая куртку, засовывая в карман мобильный телефон и ножик.
-Нет, не надо.
Ольга выглядела несколько озадаченной. Она явно не ожидала, что кто-то вызовется сопровождать её. Впрочем, в голосе прорезалось больше требовательности, чем просьбы:
-Это ни к чему.
-Нынче за стенами автобуса небезопасно.
Кристина вся превратилась в слух. Очередное увлечение отца… не пора бы привыкнуть? Но что-то не давало ей покоя. Какая-то часть хотела верить Ольге, какая-то – нет. Кристина никак не могла определиться, что перевешивает.
Ольга отмахнулась от Стаса движением столь небрежным, что он на шаг отступил, будто сраженной невидимой волной презрения.
-В самом деле это только легенда для туристов, - она звонко рассмеялась, будто серебряные колокольчики рассыпались в воздухе, - Ничего, чего можно было бы всерьез опасаться.
-Но озеро реально, - многозначительно добавил Кай.
-Конечно, реально. Иначе на чем же основывать легенду? – Ольга лучезарно ему улыбнулась.
Не говоря больше ни слова, она выскользнула в залитую чернильной тьмой ночь. Стас тут же за ней последовал, на ходу включая подсветку мобильного.
С решительным видом, не оглядываясь, Ольга шла вглубь леса, всё дальше и дальше. Стас едва поспевал за ней.
-Куда ты?  - окликнул он.
Ольга вдруг остановилась, непонимающе обернувшись на него. Точно только-только услышала его шумное дыханье  рядом и громкий хруст веток под ногами.
-К дереву. Мы там уже были.
-Зачем?
Он ловил её взгляд, она смотрела поверх него, на верхушки деревьев, за деревья, точно что-то высматривая. Что бы она не высматривала, она не боялась. Хотя трудно было прочесть чувства по её лицу. Она о чем-то крепко задумалась. Потом внезапно усмехнулась:
-Испытать судьбу. 
Стас задавал еще уйму вопросов, трогал её за плечо, за руку, пытался докричаться… всё впустую. Ольга шла, не отвечая, не оборачиваясь более, целенаправленно, полностью погруженная в себя или не желая отвечать на вопросы. Наконец показалось то самое дерево-гигант, в которое ударила не так давно молния.
Стас тотчас же узнал его; да и трудно не узнать того, что потрясло в своё время воображение. Возвышаясь над другими деревьями многовекового леса, это дерево имело огромной ширины ствол, раскидистые ветви, сплошь покрытые тяжелой, массивной кроной. Листья с него еще не полностью облетели, но и то, что искрилось бы при свете дня контрастными желтым, бардовым, рыжим оттенками, с неимоверной силой давило на них, заставляя под неестественным углом ниже опускаться к земле.
Стас остановился, прислонившись спиной к стволу. Взял Ольгу за плечи, развернул к себе.
-Ты нужна мне, - твердо сказал он.
Он сам в это верил.
Ольга невидяще смотрела на него, даже не пытаясь скрыть полного безразличия.
-В самом деле? Это забавно.
Стас опешил. Он не мог вспомнить, чтобы Ольга так откровенно пренебрегала его вниманием. Впрочем, он и знал её всего ничего – меньше суток.
-Для меня нисколько не забавно, Ольга, - терпеливо повторил он, - ты нужна мне. Это нелегко признавать, говорить… Особенно когда такое с Кристей.
-Всё так же упрямо пытаешься построить своё счастье? -  с насмешкой спросила она, высвобождаясь из его невольных объятий.
-Это не то, что ты думаешь. Я понял, что ждал тебя…
Она вдруг посерьезнела, помрачнела. Опустила глаза на свои руки, потом подняла. Смотрела в его глаза прямо, без тени высокомерия.
-Это забавно, Стас. Потому что я ждала и дождалась другого, - с расстановкой произнесла она.
-Того, кто был в секте?
-Пусть будет так, - кивнула она.
И тут же без видимой причины снова рассмеялась:
-Я не боюсь быть с тобой откровенной. Вот что поистине забавно. Мне настолько всё равно, что теперь будет, что…
-Теперь? Что-то случилось?
-У меня появилась надежда. – Она помолчала. – Что Олег… вернется что ли.
-Ты не озвучила, но я думал, он… его не стало.
Стас не хотел ранить Ольгу, не хотел причинить ей боль даже в такой мелочи. Он обошел слово «умер», но почему-то хотел, чтобы она заметила это.
-Как думаешь, если бы его не стало, то, что было между нами, могло исчезнуть? Угаснуть? Исчерпать себя?
Она явно заинтересовалась. Не темой, но его реакцией. Ответами, мнением. По всему было видно, Ольгу это трогало по-настоящему. Но насмешка всё еще служила безупречным прикрытием.
-Оля, - мягко начал Стас, собираясь объяснить ей, что все люди умирают, а жизнь продолжается.
-Пожалуйста! – резко вставила она, - не Оля. Ольга.
-Как скажешь, Ольга, - вздохнув, точно маленький ребенок проявил очередной каприз, продолжил Стас, - с уходом человека…
-Как думаешь, - равнодушно перебила Ольга, - тот, о ком говорит Филипп – может быть настоящим?
Стас замолк. Он раздумывал недолго.
-Честно говоря, соотнося с обыкновенной логикой – нет. Но я всегда был склонен доверять своей интуиции.
-И она тебе говорит…
-Что что-то он точно видел. И очень может быть, человека. Настоящего человека, из плоти и крови.
Ольга больше не смеялась. Стасу показалось, последние слова испугали её. Она вжалась в ствол дерева. Пристально стала следить за лицом Стаса.
-Ты только не бойся, - мирно произнес он.
Ольга вновь проигнорировала его опеку.
-Что, если Олег исполнит своё обещание.
Это был не вопрос, даже не утверждение. Её голос должен был оставаться таким же неприступным, как она, но он потеплел. Имя Олега она произнесла так, точно её голос был медом, он обволакивал и манил. Но уже в следующее мгновение в нём прорезалась боль:
-Я так тоскую по нему… Если бы ты только знал, что есть такая любовь. Если бы ты знал, что она не кончится и не умрет, пусть даже со смертью одного из нас. Ты бы, может, и понял. Он обрек меня на вечное одиночество. Но во мне нет сил даже ненавидеть его. Всю меня, всю сущность переполняет лишь любовь.
-Оля, - терпеливо объяснял Стас, - мертвые не возвращаются. Тебе нужно смириться.
Она оттолкнула его, вышла на открытое место перед деревом. Раскинула руки, закружилась. Даже в этом с виду нелепом движении она была самой грациозной женщиной в  мире. 
-Ты думаешь, я боюсь? Вы все боитесь… неизвестности. Я знаю ровно столько, сколько вы. Легенда, ничего больше. Реальность без намека на чудо… - Она остановилась. Подняла на него задумчивые глаза. Губы её были полуоткрыты, брови вздернуты, глаза светились доверием, - а если оно все-таки есть? – медленно произнесла она, - надо ли его бояться?
-Я только знаю, что мертвые не возвращаются.
-Я же не говорю, что возвращаются. Я даже не сказала, что Олег здесь, рядом. – Она протянулась руку в сторону от себя, обняв воздух. Стас вздрогнул от внезапного ощущения – в темноте произошло едва уловимое движение. – Я должна бы бояться также, как вы. Я тоже слышала голос. Тоже испытывала то дикое чувство, что заставляет искать выход, побуждает к бегству. Хочется… что угодно, хоть умереть, лишь бы не было ощущения этого ужаса. Но я не боюсь. Тьма это или свет, так ли важно? Реальность заполнила мою жизнь до отказа, в ней нет места даже… светлячкам. – Она поднесла ладонь к губам и дунула, словно в руке и правда были зажаты светящиеся создания,  - Но если любовь… если любовь вечна, не есть ли это чудо? А если есть в  мире место одному чуду, найдется и второму. И третьему. Это же так просто.
Она улыбнулась ему. Искренней улыбкой, чистой, радостной.
-Ольга, нам с тобой уже поздновато в такое верить.
Перед ним танцевала, кружилась, играла юная девушка, отнюдь не тридцатилетняя. Интересно, сколько ей было, когда она встретила Олега? И сколько времени ему понадобилась, чтобы настолько задурить ей голову?
-Конечно, - мгновенно успокаиваясь, подтвердила она. Подошла к нему, протянула руку. И коснулась коры дерева. – Смотри.
Она поднесла ладонь, собранную в пригоршню, к его лицу. Там плескалась густая, мутная вода черного цвета. И дело тут было не в темноте – он светил подсветкой. Жидкость действительно была черной.
-Потрогай.
-Нет. Не хочу.
-Почему?
Она так ласково улыбнулась ему, что ему вдруг захотелось всё забыть, всё простить. Обнять, крепко прижать к  себе. Стас еще никогда не встречал столь женственного, столь мягкого создания.
-Просто. Не надо.
-И ты ни во что не веришь? Даже в то, чего не знаешь?
-Предпочитаю жить по этому принципу. Пойдем отсюда. Мне не нравится здесь. Правда.
Ольга грустно покачала головой.
-Нет. Я останусь. Ждать.
-Чего?
-Он придет. Если ты оставишь меня одну. Именно этого он хотел с самого начала.
-Я не оставлю тебя одну. Тем более, если тут действительно кто-то есть.
Ольга посмотрела в его глаза.
-Оставишь. Так надо. Любовь вечна. Даже если всё ошибка, к Олегу это не имеет никакого отношения – я единственная не боюсь. А значит, ничего не грозит…
Когда Стас вернулся в автобус, с горем пополам найдя дорогу назад без посторонней помощи, то и дело останавливаясь, прислушиваясь ко всякому шороху, прислушиваясь к собственным мыслям – не прозвучит ли там  чей-то отчетливый, насмешливый голос – когда он увидел то, что творилось в салоне, это ему очень, очень не понравилось.
Костя больше не сидел с Филиппом, не держал его за руку. Не было его и рядом с Кристиной. Бог весть, что произошло между ними, а, может – и вовсе ничего, только чувства угасли. Но Кристина и Костя сидели в диаметрально противоположных углах салона, друг на друга даже не смотрели.
Кай о чем-то спорил с Филиппом. По всему было видно: он едва сдерживается, чтобы не ударить Филиппа, кулаки его сжимались и разжимались. Полуулыбка, которая могла бы выйти маской доброжелательности у Ольги и усыпила бы бдительность собеседника, у него вышла угрожающим оскалом. Голос его вибрировал от раздражения. Кай не выносил присутствия Филиппа. Костя видел и слышал происходящее, даже кулаки Кая. Но предпочитал не мешать.
-Ты должен понять, - убежденно говорил в этот момент Кай, не заботясь о присутствии других и, в общем-то, чужих людей, но и не поднимая голос до той степени, чтобы было слышно каждое произнесенное слово,  - так не может быть. И никогда не будет. Ольга – моя сестра. Пока ты здесь… пока все мы здесь, - поправился он, на миг ощутив вину за происходящее, - держись от неё подальше!
Разумеется, Кай слышал разговор Ольги и Кости. Теперь во что бы то ни стало он хотел скорее починить автобус, чтобы увести Ольгу дальше от Филиппа и данного ею обещания. Хоть Ольга была человеком слова, и Кай знал это лучше других, он в глубине души надеялся: блеф и только. Ольга ступит на родную землю, когда над ними не будет нависать ночь, легенда и опасность, и посчитает обещание глупостью.
А глупости она не любила.
Кай до последнего не верил, что Ольга впустит в  свою жизнь, в своё сердце, столько лет остававшееся закрытым для него, чужого, неразумного, слабого Филиппа.
-Оля моя, - одними губами пробормотал Филипп, глядя на Кая загнанным зверем.
Но зверь этот готов был бороться до конца.
-И Костя тоже твой, - скептически добавил Кай. - Не много ли хочешь, дорогой?
-Ты не понимаешь! – дернулся Филипп.
-Нет, это ты не понимаешь! – Кай со всей силы ударил его кулаком по колену. Странно, Костя не отреагировал на это. Филипп даже не вздрогнул, - начнем с того, что в погремушки для сильных тут играешь только ты. Делайте со мной то, делайте со мной это… А она такого не потерпит. Ольга не выносит слабости вблизи себя. Рано или поздно ты сорвешься, и она вышвырнет тебя, как надоевшего котенка. Раньше, чем твой любимый Костя успеет напомнить ей об обещании.
Филипп непонимающе качнул головой. И замер.
-О каком обещании?
-Ты, что, в самом деле спал? – Кай, казалось, был искренне поражен.
Филипп только кивнул в ответ. Вид у него был до того беспомощный, что мог разжалобить кого угодно.
Кай бросил вопросительный взгляд на Костю, но тот словно и не слышал вовсе, занятый своими мыслями. Хоть оба знали, что это не так, Костя продолжал бездействовать.
Кай ухмыльнулся. В глазах его вспыхнули ледяные искорки ненависти.
-Ольга обещала твоему Косте, что не бросит тебя после этой заварушки. Если он перестанет думать, будто ты – игрушка… Иначе говоря, если бить тебя перестанет. Они заключили сделку и пожали руки, как деловые партнеры, прямо над твоим практически бездыханным телом. Мило, не правда ли? – вкрадчиво закончил он.
Предупредив следующую реплику, он добавил:
-Просто Ольга не выносит чужой физической боли. Предпочитает забавляться моральной. В отличие от твоего кровожадного друга.
На Филиппа трудно было смотреть без сострадания. Сжавшись в упругий комок, он покачивал больную руку, плакал,  изредка поднимал глаза на Кая. В глазах этих ненависть горела гораздо ярче, чем в глазах соперника. Охваченный безумием, он больше не мог контролировать её и себя. От слепой схватки с Каем его удерживал инстинкт: подсознание подсказывало, что Кай снова сделает больно. И в первую очередь он станет целиться в больную руку. Потому Филипп всё еще держался на месте.
Кай приблизил к нему лицо и сказал так тихо, что лишил шанса услышать даже Костю:
-Запомни, нам двоим нет места рядом с Ольгой. И, может статься, в этом мире.
Филипп долго молчал. Молчал и Костя, предоставляя им возможность – как детям – самим разобраться в ссорах.
«Делайте, что хотите, но больно друг друга не бейте», - было написано на его лице.
-Тогда убей меня.
Перед Каем вдруг отчетливо проплыла картина: он, подросток, с окровавленным ножом в руках… Нет, не бывать этому!
-Для меня, - он подчеркнул голосом разницу между ними, - сделать это ничего не стоит.
И в самом деле… ничего не стоило убить слабого, неосторожного Филиппа, списать на его невезучесть или приступ. Однако он не собирался платить чьей-то жизнью за счастье. Не собирался, и точка.
-Не станешь… - так медленно, словно пробуя каждый звук на вкус, протянул Филипп,  - а чего стоит моя жизнь?
«Для того, в существование которого они не верят – ничего».
Он содрогнулся всем телом и внезапно, с неожиданной стремительностью, сорвался с места. Дверь автобуса всё еще оставалась открытой после того, как ушла Ольга.
Вдогонку пронеслось, затерявшись меж уходящих ввысь стволов и ветвей с облетевшей листвой:
-Стой! СТОЙ, Филипп!
Костя не догонял его; по старой привычке уверенный в абсолютной над ним власти, он стоял возле автобуса, взывая к нему голосом, полным гнева и ярости:
-Фил, я не шучу! Вернись сейчас же!
Но Фил несся вперед с небывалой скоростью, не замечая, что ветви деревьев больно, в кровь, царапают его по лицу, по рукам, дергают спутанные волосы. Он бежал туда, где призывно и нежно плескалась вода, дыхание захватывало от скорости, какую он никогда не развивал, мысли в голове путались и мешались, а вместо сердца бился страх, сознание: он один в лесу, вокруг темно, холодно, и где-то точно есть то белое существо… Страх подгонял его вперед. Нужно было вернуться, Костя его защитит… но там нет Ольги, и более ничего он не понимал. Тревога наконец обратилась в панику. Назад дороги не было.
Увидев перед собой плещущееся чудовище, он замер. Вдруг, в  одно мгновение, всем телом по закону инерции качнувшись вперед. Оно не мерцало, не переливалось, не отражало ничего, что может отразить вода, пусть даже ночью в темноте. Она с урчанием приветствовала его и чуть-чуть, миллиметр за миллиметром, подползала к его ногам, точно готовясь потереться, как кошка о ногу хозяина. Гигантская, бесформенная кошка.
-Хочешь меня? – тихо спросил Филипп.
Он дрожал всем телом, глаза бешено вращались, пальцы впились в ладони до такой степени, что кровь капала во влажную землю. Он не понимал, десятой долей сознания, что осталась в его распоряжении после нападения паники, что оно движется. Самостоятельно, без всякой помощи, повинуясь своему сознанию и желаниям. Понять – значило сойти с ума.
-Хочешь меня?! – повторил он громче и тоньше. Настойчивее.
Как будто кто-то мог ему ответить. Холодный пот заструился по спине, пропитывая свитер насквозь. Он вжимался сломанным мизинцем в ладонь, игнорируя шину. Боль была дикая, нестерпимая, но даже она не могла вернуть ему здорового сознания. Взгляд был отравлен безумием.
Вода приблизилась еще на сантиметр. Зрение выхватило это движение; движение передалось в мозг, обработалось сознанием… вода двигалась. Филипп так резко отступил назад, что едва не споткнулся. Он быстро  - быстро, отчаянно затряс головой.
Этого не может быть. Нет. Не может. Нет, нет, нет!
Ольга… Если Ольга рядом… страх так крепко держал его, что даже думать удавалось с трудом. Если только она…
Она была в лесу. Значит, рядом. И то существо в лесу. Тоже. Рядом. С ней?
И тут он вдруг понял. Вспомнил, с какой интонацией было произнесено:  «Она – единственная, кто умеет истинно любить». Вспомнил голос и то чувство… своё ощущение – жить ему осталось недолго. Страх близкой смерти ни с чем не сравним.  Особенно если смерть стоит рядом.
Впервые и резко, до его сознания дошло: ему нужна была Ольга. Тому, кто произнес это. Тому, кто стоял у неё за спиной и улыбался ему. Вода подступала всё ближе, вот она уже лижет его ботинки. И так урчит, точно мурлычет…
Инстинктивно он отступал дальше и дальше назад, пока не оступился. На этот раз не удержал равновесия и  упал вперед, на колени, руками неуклюже зачерпнув воздух.
Он понял. Теперь – всё, окончательно. Легенда есть всего лишь прикрытие истины, озеро питается человеческими душами, кто-то из них должен погибнуть. Озеро так явно давало это понять… Этим кем-то станет он, Филипп. Оно не отступится, оно уже почти овладело им.
Вода приблизилась еще. Теперь она коснулась его джинсов, промочила их насквозь. А он просто смотрел, как она поглощает его. Боль пульсировала в руке, в ладонях, в пальце. В голове разрывалась на тысячи маленьких тревог и страхов. Он молчал, и слезы текли по его щекам.
Теперь уже вода лизала его руки  и так же подобострастно урчала.
«Останься со мной… останься навечно».
Вдруг Филипп дернулся назад, попытался отползти. Он смотрел широко раскрытыми глазами в густую, вязкую жидкость. Это была вовсе не вода. Это была почерневшая от времени кровь.  Последнее понимание. Последняя надежда рухнула. Он один знает правду. Он один умрет. И ему одному – как смешно – не верили!
Филипп рассмеялся резким, лающим смехом. Таким странным и неестественным, что удивил даже себя. Страх разбегался по телу, покалывал кожу осколками здравого смысла.  такими острыми, что он мог бы спорить: от них останутся отметины. Кровавые следы. Кровь…
Она заливала его руки, обволакивала ноги выше колена. Так яростно-ласково журчала вокруг него, норовя сомкнуться. И тогда всё будет кончено. Он захлебнется этой кровью, мир перестанет существовать, Ольги не будет, ничего не будет… он почувствует на языке вкус этой вязкой, черной, противной крови тысяч людей. Он станет вскоре её частицей, просто частицей, элементом, составляющей… растворится в ней, исчезнув из мира, где оставалось те, кого он так любил: Костя, Оля. Их понимание, их забота, преданность.
Зачем он здесь? Потому что оно звало его… Потому что оно хотело его, да, хотело… Вода медленно ползла по его талии, он ударял в неё руками, забрызгивая себе лицо. Нет, не вода – кровь.
Он понимал и был бессилен. Бес-си-лен! Он пытался отползти, но тщетно: движения в вязкости крови замедлились, он не чувствовал под собой земли – или она стала такой же скользкой, пропитавшись кровью.
Филипп судорожно вздохнул. На выдох сил не оставалось. Тут чьи-то руки подхватили его сзади, он вскрикнул, стал отбиваться. Это существо.. оно пришло за ним. Он чувствовал на себе его руки, кричал, а оно всё оттаскивало его дальше от воды, пока голос Филиппа не сорвался; пока он не перестал отбиваться.
Но внезапно начал с новой силой. Он не заметил, что кровь больше не тянула его к сердцевине озера, что плечи его крепко обхватили чьи-то широкие ладони. Только бы этот монстр не трогал его… лучше в самую пучину, обречь себя на вечность, но не в лапы к нему! Не видеть его глаз, его мертвой улыбки! Нет, только не это!
-Филипп, это же я! – едва ли не с возмущением произнёс Костя, повернув его лицом к себе.
Филипп не сразу понял, кто перед ним. Он хватался руками за сырую землю, а в сознании не было – что это земля. Не кровь, не влажный илистый берег. Настоящая, сухая земля, что сыпется меж пальцев, что имеет характерный, приятный запах… он сгребал её пальцами, мял. Хватался за еще влажные от недавнего дождя пурпурные, а в царящей темноте – темно-фиолетовые листья, за счет которых земля осталась сухой. Хватался за всё, что его окружало – и не видел Костю.
-Фил, всё хорошо, - как можно мягче сказал Костя.
Он попытался поднять Филиппа на ноги, но Филипп не понимал его, не чувствовал, не слышал. Он сжимал и разжимал кулаки с землей. Мелко тряс головой.
-Нет, нет, нет…
Костя сильно, до боли сжал плечи Филиппа. Но его преследовала боль гораздо большая: шина вконец соскочила с руки, сломанный палец сгибался под неестественным углом. Фил и этого не замечал. Только отползал назад, продолжая мотать головой.
Костя снова попытался поднять его на ноги, потом просто опустился на землю, усыпанную листьями, рядом. Он хватал его за запястья, хоть Филипп вырывался и царапался, намереваясь в конце концов заехать ему в челюсть.
-Филипп, это же я, Костя! Да что с тобой такое? – повторял Костя, хотя уже знал, что такое, что случилось и что ничто не поможет.
-Нет! Не трогай меня! Уйди! Пусти меня в озеро! Лучше оно, чем ты! – визжал Филипп, а по лицу его катились крупные слезы, из горла рвались судорожные рыдания, плечи резко и часто вздрагивали.
Они продолжали бороться, но Костя оставил попытки быть узнанным, поговорить с Филом, объяснить. Он просто сгреб его в охапку, несмотря на всякие возражения и истошные вопли, и прижал к себе. Так крепко, как только мог, вложив  в это всю привязанность к Филиппу, всю свою любовь, если только человек этот вообще был когда-то способен на подобные чувства.
Костя не верил в то, что Филиппа можно успокоить, как это делала Ольга – уговорами, лаской, прикосновением, объятиями. Он привык обходиться быстро и просто – успокоительным. Но бывали моменты, когда нежность и доверие, обыкновенное прикосновение были дороже спасительных инъекций. Определенно бывали.
Он гладил Филиппа по голове, ощущая телом его содрогания, слыша его стихающие всхлипы.
-Ты в безопасности, Фил, - сам по себе голос Кости вселял уверенность, - всё в порядке. Никто тебя не обидит. Никто. Я здесь. Я  рядом.
Филипп обмяк в его руках. Физическая боль возвращалась, пелена страха спадала. Адреналин в его организме кончался. Чувства и ощущения приходили с удвоенной силой, окатывали его точно гигантской волной. Филипп вцепился в Костю: ему казалось, он не выдержит. Захлебнется. Умрет под тяжестью этой волны. И никто его не спасет.
Костя не пытался поднять его. Но он хотел уйти из глубины леса. Дальше от озера. К свету, человеческому теплу. И, возможно… к Кристине? Он взглянул в опухшее, залитое слезами, исстрадавшееся лицо Филиппа. И медленно покачал головой, ощутив, как что-то острое больно кольнуло в области груди.
-Фил… пойдем к автобусу, - тихо сказал Костя.
Он чуть потянул его наверх, собираясь подняться сам. Филипп вдруг напрягся, замер. Опустил глаза.
-Ты иди… - невнятно прошептал он охрипшим голосом. – Я, наверное, потом.
Костя снова внимательно посмотрел на него, ища признаки новой тревоги. Но ничего. Только жуткая безнадежность, которую душа человеческая не может вынести. Усталое отчаяние. В глазах Филиппа отражалась тоска и потерянность. Полное осознание своей обреченности. Он опять один.
Костя ждал, не выпуская Филиппа из объятий. Он старался, чтобы тело его не напрягалось: Филипп обязательно это почувствует. Он хотел быть столь же терпеливым и нежным, как Ольга.
-Обещаю, я не предприму попыток самоубийства, - словно тщательно подбирая слова, произнес Филипп и тихонько засмеялся.
Странно было слышать смех в абсолютной, мертвой тишине.  Странно было видеть тонкие побелевшие губы с кровоподтеками, скривившиеся в улыбке. Костя поежился. Но сказал твердо:
-Нет, Фил. Ты пойдешь со мной.
Стальной голос. Властный, стальной, точно от него могли отразиться всякие возражения.
Филипп только покачал головой. Его голос, прозвучавший вслед, не был ни стальным, ни грозным, но было ясно: решения он не переменит.
-Нет.
-Почему? В чем дело, Фил?
Костя выпустил его из объятий. Просто сел рядом, продолжая заглядывать в глаза. Филипп будто нарочно прикрыл глаза. Сидел молча, не шевелясь. Прислушиваясь к себе. Или думая, что сказать?
Порой Костя ловил себя на том, что вовсе его не понимает. Филипп бывал замкнутым или добродушным, наивным или проницательным. И всегда возникало ощущение, будто он знает что-то, чего не знает Костя. Хоть и не придает этого значения. Филипп вообще ничему не придавал значения, кроме близости Кости. Он так преданно любил его. А Костя не сумел ценить это.
На лбу Филиппа собрались складки, меж бровей пролегла линия. Создавалось впечатление, будто ему очень, очень больно. Впрочем, так оно и было: боль вернулась вкупе с сознанием. Нужно было обладать изрядной силой воли, чтобы не закричать и не заплакать. Филипп не обращал внимания. Наконец он глухо заговорил, не открывая глаз. Смотреть в  родные глаза Кости было еще больнее.
-Ты уйдешь. Скоро. Я больше не нужен тебе… таким, какой стал. У тебя будет дочь. У тебя есть мать этой дочери. Ты нашел Кристину. Она сможет согреть тебя… Чтобы ты не потерял своё тепло. Ведь на самом деле ты не такой, каким хочешь казаться, Костя. Я знаю. Но в твоей жизни я чужой. Уже чужой. И некому будет обо мне заботиться. А я не хочу мешать… ты должен быть счастлив, Костя.
Филипп открыл глаза. И увидел в лице Кости то, чего не видел уже долгие годы – страдание. Нерешительность. Истинное смятение обуяло его. Костя едва сдерживал слезы, стараясь глубоко дышать. Но не выходило, воздуха не хватало, эмоции рвались наружу.
Он порывисто обнял Филиппа.
-Я не брошу тебя.
Филипп съежился в его объятиях. Хотел оттолкнуть, но не мог.
-Не брошу, - повторил Костя, уткнувшись в его волосы, гладя по спине.
-У тебя ребенок. Я не хочу быть лишним.
В голосе его не было ни фальши, ни наигранности. Одна искренность и – боль.
-Филипп, послушай, - медленно заговорил Костя, не выпуская его, - как я не должен полностью принадлежать тебе, так не должен и…
он не договорил.
«Не должен полностью принадлежать им».
Филипп хотел еще что-то возразить, но только очень глубоко вздохнул. Силы вконец оставляли его.
-Пойдем.
Костя поднял его. Филипп не сопротивлялся. Он попытался прислониться к Косте, но не смог и снова осел на землю, слабо сгребая её руками.
До автобуса он идти не мог – и Костя почти донес его. Осторожно усадил на ближайшее сидение. Костя кожей ощущал на себе пристальный взгляд Кристины, ощущал, как притягивает его эта девочка. Но ни разу не обернулся. Сделал вид, что ни её, ни Кая, ни недавно вернувшегося Стаса там нет. Только они вдвоем. Как в старые времена.
Аптечка всё еще лежала на своём месте, рядом. Но сперва Костя при помощи бесчисленного числа влажных салфеток стер грязь и землю с кожи Филиппа, с его одежды. Когда очередь дошла до больной руки, Костя остановился. В нерешительности рука его замерла над безвольно лежавшей на его коленях рукой Филиппа. Костя боялся дотронуться.
-Можно, Фил?
Голос его был таким теплым и заботливым… Взгляд Кристины стал еще более пристальным. Костя невозмутимо выпрямился, по-прежнему не оборачиваясь в её сторону.
Филипп, вопреки ожиданиям, не сжался и не выдернул руку. Боли он боялся, но в глаза Кости глянул с доверием, без страха.
-Раньше ты не спрашивал.
Костя всё еще не решался прикоснуться к неестественно вывернутому пальцу.
-Ты не причинишь мне вреда.
-Да.
Костя обращался с ним бережно  и ласково, как с ребенком. Его движения были медленными, плавными, невесомыми, а пальцы аккуратными. Всё же Фил иногда подавлял в себе вскрик. Выходил лишь сдавленный стон, и каждый раз Костя говорил:
-Прости. Прости, Фил. Потерпи еще немного.
-Хорошо…
Несмотря на медлительность и осторожность, Костя всё сделал быстро. Одним точным движением приладил к пальцу новую шину, пока Филипп не успел оправиться от болевого шока, стал перебинтовывать. Плотно прижал шину.
Филипп тихо ахнул. Боль стремительными скачками приближалась к невыносимости.
-Так нужно, - очень тихо, извиняющимся тоном пробормотал Костя.
Филипп не ответил, губами ловя воздух. Глаза его расширились. Он не мог даже кивнуть.
Завязывая узел, Костя случайно затянул бинт. Филипп хныкнул. Костя тут же выпустил его руку.
-Тише… Тише, Фил, - никогда раньше он так не говорил с ним. Или – так давно, что уж всё было забыто, когда они были любовниками… - Тише, мой мальчик. Уже всё.
Филипп не убрал руку с колен Кости, а он притянул его за плечи к себе, склонил его голову к себе на плечо и начал покачивать, точно маленького ребенка.


Глава 9.
-Ты знаешь, что у него будет ребенок? – не глядя в сторону Кости, очень тихо, спросил Стас.
Он сидел рядом с Кристиной  и внимательно наблюдал за выражением её лица, пока Костя возился с Филиппом. Не ревность,  даже не грусть росли в ней – задумчивость, граничащая  с безнадежностью. Она то хмурилась, то расслаблялась полностью, точно тяжесть падала с её острых плеч. А потом снова хмурилась, вслушиваясь в неразборчивые нашептывания Филиппу. В глубокий и сильный голос Кости.
-От женщины, которую он не любит, - также тихо ответила она.
Не сказала, что это не его  дело, не съязвила. Стасу показалось, что она могла закончить эту фразу словом «папа». Но не закончила.
Прозвучало почти как оправдание. Последняя надежда. На то, что она не окажется как та, которую выбрал в жены Стас. Она сама в это верила?
От мысли дрожь на мгновение сковала тело, а брови совершенно сошлись на переносице. Боль отозвалась в груди почти физическим ощущением. Кристина выпрямилась, расправила плечи. Сказала отчетливо, будто хотела сделать себе еще больнее:
-Я могу занять место женщины…
-…которая стала моей женой, - не позволив завершить фразу дерзостью или оскорблением, добавил Стас.
Он тоже умел быть и упрямым, и строгим, и прямолинейным. Как бы ни повела себя его вторая жена, он не хотел слушать, как её называют шлюхой. А Кристина когда-то называла.
-Да, - коротко отозвалась она.
«Да. Я стану такой же, как она. И меня когда-нибудь также возненавидят. За то, что не растоптала свою любовь».
-Я не чувствую, что отнимаю… - точно продолжая оправдываться, произнесла она.
И замолкла. Стас тоже молчал, ожидая продолжения. Он хотел понять свою дочь. Не упрекать, не решать за неё – понять. Пожалуй, всего за ночь Ольга многому его научила.
-Я только чувствую, - она не отрывала глаз от движений Кости. От того, как бережно  он обходится с Филиппом. И что-то, похожее на мечтания, грустные, недоступные мечтания, отразилось на её лице, - что…
Она глубоко вздохнула, задержала дыханье. И очень медленно выдохнула.
«что он нужен мне как никто другой».
Стас почти с интересом её рассматривал. Любопытная реакция семнадцатилетней девушки на возможность стать своего рода мачехой… при живой матери. Кристина сама еще была ребенком. Хрупким, трогательным, доверчивым ребенком. Её белокурые волосы по-детски мягкими, пушистыми  локонами падали на плечи, обрамляя широкое лицо с огромными широко распахнутыми глазами. Пухлые губы были до того полными, даже чувственными, что казались неестественными. Придавали её лицу настолько безобидное и вместе с тем привлекательное выражение, что устоять было невозможно. При том Кристина имела вполне сформировавшуюся фигуру – в том смысле, что она уже не изменится. Останется такой же миниатюрной. Она будет совсем крошечной – невысокого роста, узкая в кости, с невероятно хрупкими запястьями и длинными, ловкими пальчиками, с детской стопой, порхающей походкой. Она напоминала свою мать в  молодости всё больше и больше – постепенно превращалась в то же неземное создание, взирающее на мир сквозь призму лазоревой мечты, дарованной творчеством. Стас вдруг ощутил острую потребность защитить её от того разочарования, что постигнет её – как мать – неминуемо.
И понял, что притягивало в ней несгибаемого, серьезного и чуть ли не откровенно агрессивного Костю. Несмотря на то, что сейчас он был – сама забота и внимательность, вид его в повседневной жизни не предвещал ничего хорошего. Взгляд такой твердый, что становится не по себе. Решительно выпирающий подбородок и вечно сжатые губы, которые не способны обратиться в теплую, доброжелательную улыбку. Он был высоким и крепким, больше, чем на голову, выше Кристины. Человек решительный настолько же, насколько беспощадный – и Стас сумел прочесть в его глазах – безжалостный. Его рука не дрогнет ни ударить, ни забить до смерти. Его стремительная походка, резкость в  движениях, неспособность повернуться к кому-то спиной – постоянное напряжение, ощущение опасности, не нравилось Стасу. Костя буквально источал настороженность, и Стас сильно сомневался, будто он может работать безобидно скучным менеджером или бизнесменом.  Тут было что-то серьезнее. Иначе откуда столько настороженности?
Ему можно было дать именно столько, сколько ему было – за тридцать. Рядом с Кристиной он казался слишком высоким, слишком крепким, слишком серьезным. Может ли быть, чтобы они настолько хорошо дополняли друг друга? Может ли, в конце концов быть, чтобы его дочь, его собственная дочь, забрала у кого-то отца…
Мысль заставила содрогнуться.
-Кристя… - начал Стас и замолчал, не зная, как дальше. Как правильно сказать. Да и можно ли найти правильные слова в данной ситуации? С тоской он подумал: Ольга бы нашла. – Я не много знаю о твоей личной жизни… и были ли у тебя…
-Да.
Кристина ответила так непривычно резко, что сама вздрогнула. Она не хотела продолжать разговор настолько сильно, что смогла удивить сама себя. Но Стас настаивал.
-Тебе неинтересно со сверстниками?
Кристина пожала плечами. Жест получился невероятно грациозным, хоть она сама наверняка не сознавала этого. Она отвернулась к окну.
Да, ей было неинтересно со сверстниками. Пару лет назад случилось всё как у всех – влюбленность, быстрые взгляды, розовые иллюзии. Он был на несколько лет старше, учился в её школе. Конфетно-цветочный период оказался волшебным. Он вовлек её в подлинную сказку, и Кристина доверчиво отдалась этой сказке без остатка. Верила всему, всем словам и жестам. Её буквально носили на руках, её боготворили.
Кульминация была вполне в таких случаях привычна. Опытный и обаятельный, парень быстро добился от юной феи того, что хотел. Они переспали без всякой романтики, у него дома, пока родителей не было дома. Он назвал это перепихом, осклабился и мокрыми губами ткнулся ей в шею. Кристина была безропотна, робка и покорна.
А больше она его уже и не интересовала.
-Нет, не слишком, - наконец ответила она.
Ей хотелось заботы. Сильного человека рядом. Надежности. Чувства защищенности, которое исчезло с уходом отца. Ей хотелось уверенности в том, что её любят. Не бросят. Избавиться от чувства брошенности…
-Нет, - повторила она.
-Он старше тебя почти в  два раза,  - веско заметил Стас.
-Твоя вторая жена была намного младше.
Стас оценил тактичное «вторая жена».
-Не сравнивай, дочка. Ты еще ребенок.
Она вдруг неприязненно посмотрела на него, оттолкнув одним взглядом.               
-Ты лишил меня этого права. Быть ребенком.
На это Стас ничего не ответил. Горечь заглушила гнев или возмущение, пронзила грудь в месте, где люди ищут сердце в моменты боли. Он не стал продолжать разговор и чуть отодвинулся от Кристины. Не заметил, как ранил её этот жест.
В салоне повисла густая, едва ли не осязаемая тишина, изредка нарушаемая чуть слышным шепотом Кости. Он уговаривал Филиппа потерпеть, пока сам прикладывал все усилия не причинить боли. Выходило не слишком удачно, и голос его становился всё теплее.
Кай устроился в своем кресле водителя в позе жутко неудобной и спал. Или старательно делал вид, что спал. Во всяком случае, тишину он не нарушал.
Эта самая тишина начинала основательно давить на Кристину. Она призывала мысли – большей частью невеселые, а ей это не нравилось. Рядом со Стасом Кристина  чувствовала потребность быть или казаться сильной. Сломленной ожиданием выбора Кости или своего собственного, ей бы это сделать никак не удалось.
Кристина потянулась за гитарой, скользнула пальцами по струнам. Она помедлила, точно собираясь с мыслями, вспоминая мелодию, затем повторила движение. Музыка оторвалась от гитары, взвилась в воздух… Не прошло и минуты, как раздался отчетливый,  безразличный голос Кости:
-Не надо.
Он не повернулся, а на лице её ничего не отразилось, что значило лишь одно – последнюю степень отчаяния.
Не считая нужным обернуться, Костя сухо, но вежливо добавил:
-Будь добра.
Первое, что подумалось – он мог бы сказать «пожалуйста». Но он сказал официально и глухо. Быть такого не может… сердце сжалось в комок.
-Я думал, в таких случаях уместна просьба, а не требование. Хотя, возможно, это только в мою молодость… - фраза оканчивалась паузой столь красноречивой, что Стасу не пришлось её договаривать.
Однако ему не удалось смутить Костю.
-Ваша молодость не так уж далеко от моей. - Голос его казался вполне невозмутимым. Видимо, делая акцент на то, что занят Филиппом, Костя предпочитал не  поворачиваться лицом. – И это была просьба.
-Что-то незаметно.
Стас уже не пытался скрыть в тоне недовольство. Еще немного – он доведет дело до оскорбления. Костя ему не нравился. Определенно.
-Это внимание к словам или к моей скромной персоне? – вежливо, с самыми доброжелательными нотками в голосе, на какие был способен, осведомился Костя.
Кристине не надо было видеть  его лицо, чтобы понять: он улыбнулся. Такой искренней неподдельной улыбкой, какой мог улыбаться только он в моменты, когда нужно было взять себя в руки. Или когда ему никак не удавалось контролировать ситуацию.
Тем больший неприятный эффект имела эта безупречная улыбка, чем больше она контрастировала со скрытой агрессией за секунду до того. Так Костя разряжал обстановку, выигрывая время для раздумий. 
-Второе.
Кристина напряглась, но встревать не стала. Что-то всплыло в памяти – в таком состоянии Стасу лучше не мешать.
К тому же он был старше и считал себя вправе нисколько не смущаться Кости. То же думал Костя, только в обратном направлении. Он и не думал теряться.
-Весьма польщен…
-Вы собираетесь видеться с кем-то из новых знакомых после того, как всё это закончится? – перебил его Стас.
Костя не ответил. Молчание затянулось до неестественности.
-Нужно отвезти Фила в больницу, чтобы ему наложили гипс…
-Нет, не надо! – Филипп, уютно устроившийся в колыбели его рук, вдруг поднял голову, заглянул ему в глаза, - пожалуйста. Не надо… - голос его упал до шепота и зашелестел над их головами.
Вот что было поистине неестественным. Его шепот. Обволакивающий, пронизывающий одновременно. Словно и не Филиппу принадлежал.
-Не спорь, – в интонации Кости не сквозило и тени агрессии. Будничный тон, едва прикрывающий угрозу. Если Филипп ослушается, Костя его накажет.
Это было всё, что нужно Филу. Успокоенный и вполне счастливый, он обмяк в объятиях Кости, прижавшись к его груди.
-Я имею в виду вообще. Любые встречи,  -  сказал Стас.
Снова долгое молчание. Потом Костя ответил:
-Нет.

…когда боль чересчур сильна, организм, напитанный доставшимся от предков, животным инстинктом сохранения, закрывается  от неё. Подсознание никогда не дает осечку: шок оно заменяет самообладанием, мысли о трагедии тяжелой ношей ложатся на дно души как на дно океана, прикрываясь сверху одеялом безразличия. Потом, спустя время, когда человек способен, организм и подсознание позволяют им всплыть на поверхность. Они режут по живому, оставляя рваные следы, но не настолько больно, чтобы нельзя было выдержать.
Чтобы не сойти с ума от безысходности.
Кристина почувствовала совсем немного – где-то далеко, будто не её вовсе, кольнуло сожаление. Просто сожаление. Не больно. Не страшно. Волна равнодушия, брошенная организмом на подмогу сознанию, была настолько оглушительной, что эмоции будто онемели. Анестезия подействовала быстро и отработанно.
Кристину уже однажды предавали.
Шатаясь, она вышла на свежий воздух, не взглянув на Костю. Ноги едва её держали, но равнодушие держало крепче. Она ничего перед собой не видела. Не видела и порыва Кости, с которым он не смог совладать, броситься вслед. Вместо этого он встал, аккуратно переложив Филиппа на пустующее сидение, нагретое теплом его тела. Филипп, на грани между мольбой и просьбой протянул к нему руки, пытаясь ухватиться. Он поймал воздух, и тут же на глазах выступили слезы. Костя заметил этот жест, хоть всё его существо рвалось к Кристине. Он взял лицо Филиппа в ладони, сказал спокойно, негромко, как говорят с больными:
-Я сейчас вернусь. Я никуда не ухожу.
И вышел в поток холодного воздуха.
Она стояла к нему спиной. Самосохранение давило боль и утрату, но разум не способен остановиться по щелчку. Она размышляла. Когда ушел отец, это было примерно также. Интересно, к такому можно привыкнуть?
Костя ждал. Он хотел коснуться её, но не стал.
Он больше не станет её трогать.
Он сделал маленький шаг в её сторону. Она не шелохнулась. Но неожиданно очень резко, одним движением, развернулась к нему лицом. Глаза были сухие, губы сжаты. Нет на лице страдания – есть только полыхнувшая ярость, сменившаяся отчаянием.
-Два человека предали меня. Двое мужчин, которым я хотела доверять. Что дальше… - голос её постепенно затих, потерявшийся в шепоте ветра. И вдруг взметнулся до звенящей высоты, рука незаметно оказалась на уровне щеки Кости, - Я жить не хочу!
Ногти едва не оставили на его коже кровавые следы, ладонь прошла в сантиметре от щеки. Костя не подумал защититься или отшатнуться. Этот вскрик, вопль души отдался в душе горьким осознанием того, что он делает.
Он произнес так тихо, что она могла бы не расслышать:
-Я тоже.
У него был выбор. С самого начала. Такой простой, будто жизнь насмехалась над ним. Любовь или любовь. Что может быть проще. Что может быть больнее.
Когда он пытался представить себе своего ребенка – нет, свою дочь – он поначалу совсем ничего не чувствовал. Не боялся: Костя был достаточно взрослым, если угодно, дабы задумываться о семье и потомстве. О том, чтобы его кто-то дома ждал. О том, чтобы кто-то, прижавшись, обняв за шею, шептал на ухо: «папа»…
При мысли об этом Костя ощущал, как его очерствевшее сердце одна за другой омывают волны нежности. Она будет похожа на него, его малышка. Она его не подведет.
Родители его развелись, когда ему едва исполнилось пять. Костя рос с матерью, но не считал это несчастьем, а себя – безотцовщиной. Он не желал своей дочери такой судьбы, но это играло десятую роль. Главное – он хотел быть рядом с ней. Любить её. Заботится о ней. Увидеть, как она впервые пойдет, услышать её первое, такое в последнее время для него желанное – «папа».
А Филипп? Костя не любил его, однако было тут что-то другое. Горечь. Быть может, даже жалость. И почему-то порой накатывало щемящее чувство вины. Он стыдился вспышек гнева, когда избивал Филиппа? Или чувствовал себя ответственным за то, что не уберег его от прогрессирующей болезни? Нет. Но как только он вспоминал отбивавшегося от него Филиппа, с ужасом и паникой, не узнававшего его, как только видел перед собой сжавшегося в комок, молча терпящего боль, хотелось повторить: «я его не брошу».
Он ответственен за Филиппа. За свою дочь. Того же хотела от него Кристина. Искала в нём защиту и покой. Верила в его несгибаемость и твердость наравне с другими. Жизнь, работа заставили его стать таким. Люди должны были его бояться.
Она не боялась. А то, что он испытывал к ней, можно было бы назвать больше, чем привязанностью. Но она хотела его только сильным.
Внезапно пришло сожаление, что Ольги нет.  Она принимала его таким, каков он был и видела настоящим. Знала его слабости, злила его этим, но – как порой ему не хватало подобного отношения. Перестаньте относиться ко мне, как к супермену. Я такой же… Только претворяться умею лучше некоторых.
Выбор сделан. Он будет любить свою дочь, будет заботиться о Филиппе. А это чувство похоронит в душе, как Кристина похоронит боль. Она сможет. Они вместе – смогут.
В глазах её не было обвинения. Ничего, кроме того, что она озвучила. Она не хотела жить с этими предательствами.
Кристина глубоко вздохнула. С шумом выдохнула, точно что-то случилось с легкими, и само дыхание было мучительно.
-Твой выбор, - она мимолетно улыбнулась в темноте.
Костя ударил кулаком по автобусу. Так сильно, что осталась вмятина, а на тыльной стороне ладони выступила кровь. Потом прислонился лбом к холодному металлу.
-Я не хотел так.
Когда он обернулся, лицо его было непроницаемым.
-Мне пора. Филипп меня ждет.
Ответом ему было молчание. Она даже не смотрела в его сторону. Обнимала себя за плечи, будто боялась рассыпаться. Пеплом утерянного детства разлететься по ветру, превратившись  в ничто.
Не быть.
Не чувствовать.
Не знать.

-Где ты был? – спросил Филипп, как только Костя появился в поле зрения.
Костя не обратил на него внимания.
-Ты меня слышишь?
Ноль внимания.
-Я тебе надоел? – дрожащим голосом пробормотал он наконец.
Костя не слышал его. Он даже не видел его, пеленая, точно ребенка, в теплый плед. Тщательно закутав, не ответив ни на один вопрос, он сел рядом и склонился головой к коленям, обхватив себя руками, как до того Кристина. Ему тоже вдруг показалось, что он сейчас рассыплется.
-Костя, тебе плохо? – Филипп обеспокоенно ерзал рядом.
-Заткнись.
Только грубость могла скрыть накатившую слабость. Он не хотел, чтобы Филипп видел, как ему плохо.
-Прости… - Филипп почти плакал, зарывшись глубже в плед и отодвинувшись в дальний конец сидения.
Костя не шелохнулся. Также сидел, спрятав лицо в коленях. В той же зажатой позе. Филипп выпростал забинтованную руку из-под пледа, дотронулся здоровыми пальцами до его плеча. Костя дернулся так резко, что задел шину. Филипп тихо выдохнул. Но Костя почувствовал: ему больно. Отнял руки от лица, обнажив всю горечь и безысходность, что его терзали. Это поразило Филиппа гораздо больше, чем физическая боль.
-Костя…
Костя решил, что ему в самом деле очень больно. Он не стал извиняться, только осторожно, держа раненую руку вытянутой, прижал его к себе. Так крепко, будто хотел поделиться через соприкосновение своей скорбью.
-Костя… - повторил Филипп и затих в его объятьях.
Глядя на эту сцену, Стас ощутил горячее желание ударить Костю. Вместо этого он встал и решительно двинулся в темноту. Кристина нашлась без труда. Не успел Стас и рта раскрыть, как его отрезвил резкий голос, едва ли похожий на голос прежней Кристи:
-Не трогай меня.
Стас так и замер с протянутой к ней рукой. Внимательно вгляделся в её силуэт, вырисовывавшийся в темноте. С прямой спиной, точно она палку проглотила, с гордо вздернутым подбородком. И этот резкий голос…
Медленно, словно ожидая, что она его остановит, он двинулся в сторону леса. Прошел метр, другой… Кристина молчала, а он предпочитал не оборачиваться.
Стас не заметил, как прошел по тому же маршруту, что и с Ольгой. Он нашел её там же, где оставил.  Только теперь они прислонилась к дереву спиной, водила ладонями по коре. Стас подошел ближе и увидел, что глаза её закрыты. Губы побелели, а кровь совершенно отлила от лица. Услышав его приближение, она задышала чаще, но глаз не открыла.
Она до такой степени вжалась в ствол, будто хотела с ним срастись.
-Это я, Стас, - сказал он с расстановкой.
Глаза её широко распахнулись, ноги подкосились. Ему показалось, Ольга сейчас упадет.
-Уходи.
-Только с тобой. Достаточно на сегодня сказок…
-Уходи.
-Оля… Олег не придет.
Она смотрела на него почти со злостью.
-Я должна попытаться… чтобы потом не корить себя.
Прежде, чем Стас привел другой аргумент, она повторила столь настойчиво, громко и мрачно, что это можно было бы принять за ярость, если б он не знал Ольгу:
-Уходи отсюда!
Только что-то поистине важное и опасное могло вывести Ольгу, пример безупречного самообладания, из себя. Только что-то по-настоящему… страшное.
Но она смотрела решительно и твердо, не колеблясь. Злилась на него за то, что он не хочет или не может оставить её в покое.
Или свои надежды на то, что Олег все же не придет, Ольга разочаруется, а он сможет её утешить?
Избегая отвечать на подобные вопросы даже самому себе, Стас больше не стал спорить. Он повернулся и пошел назад, чувствуя себя едва ли не ручным псом, которого пнул рассерженный хозяин.
Он уже был к ней привязан. Он уже готов был признать её хозяйкой. Любимой. 
Вернулся он быстро, быстрее, чем шел туда. Кристина всё также наворачивала круги вокруг автобуса, замерзая в своей легкой ветровке и юбке, чуть достающей до колена, в сетчатых колготках, которые, в общем-то, скорее холодили, чем согревали.
Она не могла заставить себя войти в автобус и увидеть Костю, Филиппа, жавшегося к нему. Не могла просто оказаться рядом и сохранять спокойствие, отдаляя боль.
Ольга бы смогла.
Стас не стал спрашивать дочку или утешать. Просто взбежал по ступеням в автобус, окунувшись в атмосферу настолько тяжелую, что давила почти ощутимо.
Первое, что он услышал, был вопрос Кая:
-Вы видели Ольгу?
На лице его светилась подлинная тревога. Он скучал, любил,  надеялся: всё ненапрасно, а полжизни не в счет в сравнении с тем будущим, где сестра будет способна гордиться им.
Он любил её так преданно и бескомпромиссно, как Стас и представить не мог.   Хоть Ольга всячески помыкала им, порой в ней проглядывало беспокойство. Забота. Она могла погладить Кая по голове, словно ребенка, утешить, а после – наказать. Ударить звуком своего многогранного, властного и нежно-бархатного голоса.
Ольга была удивительной женщиной. И вот теперь она добровольно в лесу, ждет несуществующего возлюбленного и вполне существующую опасность.
В ответ  на вопрос Кая он лишь мрачно кивнул.
-И почему она не с вами?
Волнение в его голосе достигло пика. Дальше будет либо истерика, либо паника. Не всё ли равно, черт бы побрал эту психологию.
Стас не стал лгать.
-Пожелала остаться там.
-Она придет?
Стас на мгновение замолчал. Если уж правду, то всю. А он не был уверен в Ольге. Только что он ощутил, что загадок в этой женщине намного больше, чем кажется на первый взгляд. Она не только противоречивая, твердо-мягкая, но еще и решительная. Бесстрашная. Дерзкая. Если понадобится бросить вызов самой природе, она это сделает.
-Не знаю. Прости, что не отвечаю «конечно, придет». Я не знаю, но склоняюсь к варианту «придет».
Кай поднялся на ноги так быстро, что Стас не уловил его движения. Вот Кай сидел – и вот он уже перед ним, пытливо заглядывает в глаза.
-Где она?
-В лесу.
-Надо…
-Не надо, - Стас резко оборвал его.
Слишком резко. Он смотрел в его глаза и пытался взглядом передать то, что увидел в Ольге. Не нужно ей мешать. Не сделает сейчас – приедет еще. Пока не найдет то, что ищет.
-Не надо. Она сама вернется, - убежденно повторил он.
Кай отступил. Не покорился – поверил. И затих.
Филипп тоже прислушивался к их разговору. Костя не обещал ему себя – он обещал разрываться между ним и дочерью. Потом, позже, Филипп скажет ему, что это не нужно. Если сможет. Если ему не станет хуже, а сознание не потухнет слишком рано.
Оля по-прежнему нужна ему. Он жмется к такому родному и привычному телу Кости, но хочет ощутить на своем лбу и руку Оли. Услышать её голос, обнимающий его и уводящий в умиротворение и дрему.
Он ничего не говорил, убаюканный Костей. И даже закрыл глаза для пущей убедительности. Расслабился в его руках, насколько это было возможно. Даже забыл о непрерывной боли в руке.
Глаза Кости постепенно закрылись. Близость Филиппа, единственного родного ему здесь человека (только бы не думать о Кристине!) успокаивала. Хоть что-то осталось нерушимым. Его Филипп, принимающий его таким, каков он был. Ну или почти таким.
Когда он заснул совершенно, Филипп поднялся на ноги. Ни Кай, ни Стас не спросили его, в чем дело, каждый занятый своими мыслями. Он вышел из автобуса, накинув на плечи куртку. Кристина молча проводила его взглядом, пока он не скрылся за деревьями. Она думала о том, из-за кого Костя бросил её. Признавала эти мысли низко-бестолковыми, глупыми, никчемными и… не останавливала Филиппа.
Он не знал, где Ольга.  «В лесу», - сказал Стас. Филипп не знал, но  чувствовал. Инстинкт вёл его, как порой ведет влюбленного к своей половинке. Деревья словно расступались перед ним, приглашая вглубь леса. К истинному хозяину.
Она нужна ему. Нужна была с самого начала, с того момента, как прилив страха впервые окатил его подобно потоку ледяной воды. За ним последовал горячий поток, потом снова холодный… Костя старался, Костя знал, что делать, был уверен, что справится и… справлялся ли?
Пусть эти вопросы останутся без ответов.
Оля, его Оля, где-то в лесу.
Он учуял озеро, нюхом, кожей, слухом за несколько метров, не различая его в темноте. Озеро звало его и – тогда он понял отчетливо – уже будет звать всегда.
Кровь плескалась совсем близко, а  он всё еще не видел её. Зато он сразу увидел их. И остановился ровно на таком расстоянии, чтобы они не видели его, скрытого густой темнотой.
Ольга стояла с распущенными волосами медного, насыщенного оттенка. Они свободно рассыпались по её спине, создавая точно солнечный ореол. Она никогда не была хрупкой, но сейчас казалась именно такой – высокой, стройной и хрупкой. В её осанке, в её движениях больше не было уверенности, гордости. Всякая защита пала, и перед ним стояла настоящая Ольга, протягивающая руки к… нему.
Филипп узнал его. У него были черные глаза, но не такие, как у Кости – неестественно черные, без зрачков, а в глубине блестела и плескалась кровь вкупе с злобой. От него веяло первозданным  злом и яростью, обдавало опасностью и страхом, паникой и отзвуками страданий тысяч людей. От него хотелось бежать, не видеть глаз, вытянутого лица, также неестественного белого, тонкого длинного носа и тонких губ, змеившихся в полуулыбке.
У него была мраморно-белая кожа, длинные кисти рук, тонкие, цепкие пальцы, тощая и длинная фигура в обрамлении  черных волос. Он стоял в крови, и она обнимала его ноги, не стараясь утащить, но ласкаясь. Терлась о черные одеяния, нечто вроде рясы с капюшоном, точно собака, что трется о ногу хозяина. Боясь быть наказанной или после поощрения.
Ольга стояла от него очень близко. Вода полизывала носки её сапог, но не пыталась обхватить или утащить наружу.
Ольга протягивала руку… Но она не дотронется до этого существа! Она не может! Ольга не может так… Разве возможно прикоснуться к нему без отвращения или ужаса?
Она положила руку ему на плечо. Её кисть ярко выделялась на фоне складок черной ткани. Она слегка сжала его плечо, но в этом не было ни настороженности, ни страха. Скорее, ласка. Она жалела его.
Он положил свои тонкие пальцы ей на талию. Дрожь прошла по телу Филиппа, он скривился в гримасе отвращения. Как она могла выдержать его касания? Как могла смотреть открыто в его лицо, не пряча взгляд, прямо в глаза? Без маски и грима, без напускного равнодушия… или равнодушие стало её сутью? И потому ей уже ничто не страшно?
-Я так долго тебя ждал, - произнесло существо.
Филипп тотчас узнал этот голос. От одного его звука ему захотелось повернуться и бежать, бежать без оглядки назад, к Косте, к безопасности. Но Ольга стояла здесь, уже почти в озере, и говорила с исчадием ада.
-Я знаю. Знаю, Никандр.
Никогда еще он не слышал в её голосе подобного. Да и самого голоса не слышал. Если бы то прекрасное, что люди придумали называть любовью, преданностью, домом, имело своё звучание, - это был бы её голос. В нём слышалось отдохновение после долгого пути, понимание, готовность ждать столько, сколько потребуется и принять того, кто ты есть, ни больше и не меньше. В тот момент Ольга стояла воплощением женственности, нежности и уюта. Ладонь, лежавшая на плече Никандра, медленно двинулась к его шее, а потом и к лицу.
-Ты… ты будешь моей?
Привыкнув к страху, что вызывал Никандр, Филипп смог заново увидеть его и услышать. На короткий миг, но его хватило. Это существо, обезображенное вечностью, было средоточием боли. Истосковавшись по теплу, истерзавшись страданиями своих же жертв и жертв озера, ощущая в себе каждую частицу их отчаяния, он выносил это, существовал с этим.
Ольга могла ему дать то, о чем он мечтал столько лет и веков подряд. Ольга могла и… хотела. Она дотронулась до его щеки. Ничего не произошло. Кожа руки не обуглилась, не разорвалась, её не пронзила боль. Ничего. Просто дотронулась до щеки, точно до изувеченной души. Никандр чуть слышно вздохнул, и тягость его усталости окрасила этот вздох в болезненный стон. Своей рукой он накрыл её ладонь.
-Я не могу оставить брата.
Ольга в самом деле сожалела, не пытаясь притвориться. Искренне, но непоколебимо. Она не бросит Кая.
Она так и не смогла изменить их игру – она вредит, он любит. Как снежная королева и тот самый мальчик, в  честь которого их мать назвала Кая.
-Кай… - Никандр задумчиво пошевелил своими тонкими губами.
-Я нужна ему, - мягко повторила она.
В голубых глазах мелькнуло извинение. Она коснулась его щеки другой рукой, и получилось – взяла его лицо в ладони. Жест этот был пронизан заботой и нежностью. Будто она стремилась восполнить то, чего Никандр был лишен с самого начала.
-Он сильный. Упорный. Искренний. Настоящий, - подумав, произнес он без зависти или подкупа.
-Я люблю его.
Ольга подумала о том, что никогда раньше не говорила этого вслух. И не хотела признаваться даже себе. Защищала и заботилась. Но не думала о том, что это любовь.
Она отталкивала его. Ненавидела. Презирала. Унижала.
В детстве он пытался добиться её внимания; она отказывала ему. Но он засыпал, уткнувшись лицом к стенке, а она накрывала его, чтобы не замерз, и целовала в макушку, не в силах совладать с желанием его опекать.
Он тащил в дом все виды наркотиков, а  она связывалась с дилерами и добивалась, чтобы ему продавали всё облегченное, выдавая слабое за действенное. Это была медвежья услуга, но то была месть маленькой брошенной девочки, которую она себе так и не простила.
Глупо. Как глупо получилось с наркотиками. Сможет ли она хоть когда-то загладить свою вину?
Когда он попал в передрягу, когда ему ломали ноги, а она видела всё это на видео, сердце разрывалось. Её Каю делали больно, её маленькому братику… а она ничего не могла сделать. Уже не могла. Подонки сделали своё дело, ей оставалось заплатить.
Олег никогда не жаловал Кая, но спорить не стал. Более того, он, видя её боль, сдерживаемую в груди невыплаканными слезами, невырвавшимися проклятиями, поднял на ноги всех сектантов. В одну ночь секта обшарила город, нашла, освободила.
Ольге не пришлось платить ни рубля – их просто не оставили в живых. Она стояла и смотрела, как один за другим они отправляются в ад. А рядом стоял Олег, обняв её за плечи. Она заплатила позже. Адвокатам.
Когда Каю пришлось учиться ходить заново, она хотела каждый шаг делать с ним. Помогать. Но ему нужна была жесткость, чтобы идти вперед, а в ней еще не успокоилась до конца та самая брошенная девочка.
Когда он чуть не убил отца, она готова была всю вину принять на себя. Она хотела этого. Но всё обошлось. Кай не убил ни себя, ни его.
-Я нужна ему, - повторила она.
Филипп вздрогнул так, что рисковал быть обнаруженным. Значит, всё же Кай. С самого начала только Кай. А он вроде игрушки. Она смотрела на Кая, хотела обнять его, а обнимала Филиппа. Хотела сделать Каю больно, заставить ревновать… но могла ли Ольга быть настолько жестокой?
-И Филипп… ты совсем его измучил, - она покачала головой, словно укоризненно, однако не обвиняла. – Ему сейчас нужна помощь. Нужна я.
Филипп грустно улыбнулся.  По щекам покатились слезы.
-И мне нужна, - сдавленно сказал Никандр.
Ольга лишь сделал шаг ему навстречу. Теперь она касалась его не только руками, но и своим телом сквозь одежду. Не прижималась, но уже не сохраняла дистанцию. Доверилась.
-Наверное, когда-то я буду с тобой. Но не сейчас. Сейчас я еще живая.
-Оля…
-Шшш… Я уже твоя. Помни.
Тут Никандр на шаг отступил от неё. В подвластную, податливую вязкую воду. В его лице мелькнула жестокость, внутренняя борьба.
-Я мог бы заставить тебя. Забрать.
Он стоял по колено в воде. И потянул её за руку за собой.
Борьба оборвалась вместе с появлением её бесстрашной улыбки, значащей, что она знает: он такого не сделает. Но Филипп этого не видел. Он бросился на Никандра, вынырнув из темноты столь внезапно, что тот поначалу даже не распознал, с какой стороны опасность и что, собственно, она собой представляет. Не задумываясь, он оттолкнул Ольгу в сторону, чтобы она не мешала или чтобы не пострадала – бог весть. За секунду до того, как Филипп навалился на него своим телом, он увернулся и ответил ударом летящему вперед,  в воду, юноше.
Он упал так далеко от берега и так неудачно, лицом вперед, что тут же погрузился под воду. Вопль успел сорваться с его губ, потом – только бульканье. Кровь сомкнулась над ним, заглушив все звуки.
Ольга метнулась за ним, не думая, в воду, в кровь… Но железные объятья, не имевшие ничего общего с любовными, задержали её.
-Останови это!
Филипп задыхался. Подхваченный паникой, он глотал кровь, пытаясь дышать, а его тянуло все ближе и ближе ко дну. Ему показалось, что его коснулись тысячи холодных, липких рук. А потом всё исчезло.
-Останови же! – кричала Ольга, протягивая руки и одновременно отбиваясь от Никандра.
-Поздно, - тихо сказал он ей на ухо, почувствовав ликование озера и его насыщение.
Он ощущал, как души рвут на части тело Филиппа, его душа стремится  вверх, к свету, к небу, к покою, но вечность взяла своё. Израненную душу не отпустят уже вовек.
Ольга медленно обернулась к нему. Она больше не вырывалась. Она смотрела на него, и в глазах её была ненависть.
Никандр не пытался оправдаться. Он привык убивать. Когда-то давно. Когда был человеком. Утратив вкус к чужой боли, обретя одни страдания и усталость, он больше не видел разницы между жизнью и смертью. Лишь Ольга стала лучиком надежды. Его светом.
А Филипп -  очередной пищей озера. Так ли важно…
Но важно было то, как горели её глаза. Ненависть, разочарование. Он защищался – но он же и бросил Филиппа в озеро. Он виноват.
Она давно поняла: Никандр  не имеет отношения к Олегу. Обособленное создание, проклятое чем-то пострашнее, чем служение дьяволу. Но она верила ему.
А он подвел её.
-Я. Никогда. Не буду. Твоей. – отчеканила она, выдыхая каждое слово ему в лицо. – Прощай.
Не оборачиваясь, уверенная в том, что он смотрит ей вслед и не попытается остановить, слишком подавленный её реакцией, Ольга стремительным шагом прошла за деревья, по истоптанной за ночь тропинке, что вела к автобусу.
Она разминулась с Каем на то незначительное количество времени, которое, дабы не равнять к абсурдной случайности, принято считать волей судьбы.
Приближаясь к озеру, он по сгустившемуся страху чуял – там что-то не ладно. Кто-то или что-то силы и жути настолько мощной, что он не хотел этого видеть. Никогда. Но Ольга была там.
Она видела. Значит, и он  сможет.
Выйдя к озеру, он уже не застал ни Никандра, ни Ольги. По той же абсурдной случайности тропинок, что вели к озеру, было две, а брат с сестрой имели обыкновение выбирать пути совершенно разные.
Кай простоял с минуту, оглядывая черную гладь озера, сливавшейся с столь же густой черной гладью неба. То, что случилось потом, произошло слишком быстро и слишком медленно одновременно, так, что, казалось, смотришь замедленную съемку, но длится она всего секунду.
Из сердцевины озера, бурля и расплескиваясь, поднялся поток прозрачной жидкости и вынес на берег что-то… что-то, что разум отказывался признавать человеческим телом. То ли стараниями Никандра, то ли прихотью озера, но Филипп был точно выплюнут водой.
Зрелище это было поистине страшным: располосованное, разорванное тело, вывернутое и словно скрученное в неестественной позе, оборванные волосы покрывают то, что было лицом. Кожа на нём вспухла, вздулась, но не скрыла широко раскрытые, дикие глаза, полные ужаса.
Кай застыл, не в состоянии вдохнуть или выдохнуть. Он даже не сразу узнал в этом  теле Филиппа. Хоть он не любил его, но такого… такого он не пожелал бы никому.

Жаль, только Костя не знал этого. Когда он проснулся после короткого забытья, вызванного усталостью и шоком, Филиппа не оказалось рядом. Не оказалось и Кая, что навело его на мысли самые мрачные. Наорав на Стаса за то, что отпустил в лес сначала Фила, потом Кая, он пошел их искать. Злость кипела в Косте наравне с отчаянием. Он пытался дать хоть какой-то выход эмоциям, и потому прямо на ходу обрывал листья с веток, что загораживали ему путь, ругаясь сквозь зубы последними словами. Он искал их долго, от ярости забыв всякие дороги и тропинки. А когда, наконец, нашел, пожалел об этом.
Тело Филиппа оставалось на берегу ровно столько, чтобы он мог рассмотреть его и понять: ему уже ничто не поможет. Не стоило подходить ближе, мерить пульс, чтобы знать: он мертв.
Филипп мертв. Это пронзило его, да так и осталось в сердце зияющей раной, не пройдя насквозь. Костя не замечал, как губы его складывали невнятные, непроизвольные звуки в слова.
«О боже. О боже. О боже…»
Тут кровь лениво подползла к Филиппу, даже не пытаясь сойти за обыкновенную воду, что омывает берег, смывая песчинки или частицы ила. Подползла, накрыла тело собой, утробно заурчав, завернув в себя как одеяло, и отползла, оставив лишь темное липкое пятно.
Костя переводил взгляд на Кая медленно, почти вечность и еще чуть-чуть. Он только сейчас его заметил. Сознание услужливо связало два факта: мертвое тело Филиппа и Кай рядом.
-Это ты? – четко, тихо, но с трудом ворочая языком, спросил он.
Но знал ответ. Знал же уже ответ!
Кай его не слышал, лишь смотрел, пораженный, на воду. Надо убираться отсюда. Прочь из этого проклятого места. Скорее. И никогда, никогда не возвращаться.
-Это ты… - утвердил Костя, и почувствовал мимолетное облегчение.
Он сможет забыться в ярости. В том, чтобы отомстить, спрячет боль. Он не знал, что с ней делать. Не знал. Не знал. Не мог. Не хотел.
Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Как во сне. Поравнялся с Каем и занес руку для удара. Кулак шел до его лица доли секунды, а когда достиг, Кай покачнулся. Он не пытался увернуться, только отпрянул назад, к  озеру, на несколько шагов.
-Я не знаю, кто это сделал, - сказал он, - возможно, он сам.
-Лжец! Ты ненавидел его! Ты хотел этого! Чтобы он…
«Чтобы он умер»
-…чтобы всё так вышло! – гремел голос Кости, а сам он продолжал наступать на Филиппа.
-Если бы я хотел убить его, то сделал бы это раньше, - как можно спокойнее, подражая бесцветному тону сестры, говорил Кай.
Но Костя давно уже его не слышал, ввергнутый в пучину невыносимости.
-Ты… - он наступал на него, заставляя пятиться к озеру, - ты отправишься вслед за ним. Не думай, что тебя спасет тюрьма, когда мы выберемся отсюда!
Они оба в тот момент подумали: тюрьма намного привлекательнее хоть одной минуты в этом бурлящем, живом озере.
Костя ударил снова, на это раз в живот, вложив в удар всю мощь своего крепкого, выносливого тела. Кай согнулся пополам, из горла хлынула кровь. Он не упал.
Только не упасть туда. Только не туда. Не к Филиппу, не видеть под водой его выпученные глаза…
Но вода уже обнимала его ноги ниже колен, уже звала, уже предвкушала новое пиршество. А в глазах Кости было столько боли, что не оставалось сомнений: он не остановится ни перед чем.


Глава 10.
Ольга шла назад так быстро, как только могла, насколько хватало дыхания, чтобы не задохнуться. Вдох – выдох. Вдох-выдох-вдох, а её всё еще трясло, точно от холода. Пальцы, сжимающие локти, окоченели, зубы стучали, а она впервые не поднимала голову в надменной и высокомерной позе.
«Поздно».
Быть может, действительно поздно, действительно нельзя помочь, но стоять и смотреть, бездействуя нельзя. Так ты становишься соучастником. Так ты…
Она вспомнила, как молча стояла и смотрела на мучения тех, кто когда-то  мучил Кая. Она ничего не чувствовала, кроме желания отомстить. Думала о том, что Кай вряд ли сможет по-прежнему ходить.
Но чем провинился Филипп? Как Никандр мог не помешать озеру? Как мог толкнуть в  него этого мальчика, что так к ней привязался?
И снова перед глазами извивающиеся тела тех людей. И снова грудь охватывает пустота настолько глобальная, что, кажется, даже дышать не надо. Она могла стоять и смотреть? Она хотела их боли?
Лучше не думать об этом. Не вспоминать.
Но мысли неслись назад, к озеру. К его хозяину.
«Я никогда не буду твоей».
В его глазах вмиг мелькнуло слишком много человеческого. Отчаяние такое глубокое, как озеро. Сожаление. Скорбь. Он ждал её столько веков, и вот теперь сам – ненарочно - всё разрушил. Если бы нарочно, он скорее убил бы Кая, который, не ведая, держал её нужной этому миру. Миру живых.
Никандр – чудовище. Она знала это, и это её не пугало. Она не ощущала в его присутствии страха, что заставляет, подгоняя инстинкт самосохранения, бежать дальше от опасности. Она хотела касаться его, прижимаясь телом, хотела целовать. Он не вызывал у неё отвращения, будучи, на взгляд ослепленных страхом людей, безобразным существом. Он вызывал у неё желание утешить боль, что светилась постоянно в его глазах, укротить одиночество, что стало его тенью. Он устал от собственной злобы, ярости и хотел одного – покоя в родных объятиях.
Она знала о нём с того самого момента, как Костя упомянул о несуществующем на карте озере. При встрече видела в нём хищника, а над хищником нужно пытаться доминировать, иначе он уничтожит тебя. Ничего, кроме враждебности. Расчета. Она заставит себя не бояться –  он не заставит её потерять рассудок от паники, ужаса, что вызывал его вид, его голос, его близость. Потому она не поднимала глаз. Потому не отвечала, привлекая к себе еще более пристальное внимание.
Пока не увидела его там, у дерева, где так и не дождалась Олега. Его глаза вдруг сказали больше слов. Не беззащитность, слабость, но усталость, одиночество открылись ей. Она дала ему надежду и… отняла.
Что, если он вконец обезумит от боли? Что, если она навлечет горе на голову всех, кто остался в живых?
Ольга резко развернулась и двинулась назад, к озеру, но Никандра там уже не было. Только Костя и Кай.
Кай отходил к озеру под ударами Кости, сыплющимися один за другим. Лица Кости Ольга не видела, но по его отчаянным движениям, по ударам, по тому, с какой напористостью он наступал на Кая, поняла: Костя знает, что Филиппа больше нет.
-Ты убил его! – выкрикнул в пустоту Костя голосом хриплым и сорванным.
Видимо, он далеко не в первый раз кричал это.
Кай не ответил. Кровь наполнила его рот, язык не слушался. Он мог только отступать, чувствуя, как затрудняет шаги вязкая жидкость.
-Прекрати!
Ольга метнулась к ним, в одно мгновение оказавшись зажатой меж телами Кая и Кости.
Костя почти зарычал на неё:
-Уйди с дороги!
-Не уйду, - громко ответила она и повернулась к Каю, поддержав его за локоть, чтобы не смел падать в озеро.
Повернулась к Косте спиной, не ожидая, что ему хватит духу ударить её. Но у него хватило. Ольга едва успела снова обернуться к нему и поймать раскрытой ладонью его кулак.
-Если ты меня ударишь, - спокойно, тихо и отчетливо произнесла она, понимая, что слова её вряд ли дойдут до Кости в таком состоянии, - отправишься вслед за Филиппом.
-Угрожаешь мне?  - больно вжимая кулак в её ладонь, шепотом спросил Костя.
Хрипящим шепотом сорванного голоса, в котором было столько холодной ярости, что хватило бы на троих.
-Да, - невозмутимо, глядя в его темные глаза, ответила она, - от имени того, кто повинен в смерти Филиппа. Хозяина этого озера.
Прежде, чем Костя успел возразить, она добавила:
-Ты видел, как ведет себя вода. К тому же, это не вода вовсе, - она зачерпнула горстью то, в чем все они стояли уже почти по колено. - Кровь. И потому поверь мне.
Она поднесла ладонь ближе к его лицу.
-Это застоявшаяся кровь. Запах мы не слышим лишь потому, что озеро этого не хочет. Потому вокруг всё так мертво и пусто – сама природа высохла от подобной близости.
Пока Костя молчал, пытаясь осмыслить её слова, смотря себе под ноги, Ольга убрала прядь со лба Кая, обняла его за талию, приняв часть его веса на себя. Спросила:
-Всё хорошо?
Кай бы не сделал этого в привычной обстановке, но сейчас силы его были на исходе. Он принял её помощь, прильнув к её груди. Дышать было больно. Говорить было больно.
-Это не я… - выдавил он.
-Знаю.
Одной рукой она теснее прижала его к себе, точно хотела поделиться своей энергией и теплом, другую держала чуть вытянутой, словно защищаясь от Кости. Она не могла себе позволить забыть о нём.
-Откуда ты знаешь, что это не он? – наконец спросил Костя.
-Верю ему.
Нужно говорить с ним спокойно. Невозмутимым, бесцветным голосом. Без эмоций. Остудить его. А после… после она постарается помочь ему принять потерю Филиппа.
Кай смотрел на сестру так, словно видел впервые. Он слышал в её голосе больше, чем мог услышать Костя. В нем была защита. Твердость. И всё – ради него.
Костя пришел в себя раньше него.
-Я ему не верю! Я убью того, кто это сделал!
В одно мгновение Ольга почти закрыла собой Кая. Если он не понимает сути – кто убил Филиппа, быть может, подействует угроза.
-Хозяина озера зовут Никандр. Он наблюдает за тобой. За всеми нами. С самого начала. Ты ударишь меня – и он убьет тебя.
Голос её начисто лишился выражения. Одни факты. Она смотрела на Костю без вызова. Но прятала сочувствие. Потом, позже. Когда он перестанет пытаться расправиться с Каем.
Костя понял, что слова её правдивы. То ли начал приходить в  себя, то ли в самом деле голос отрезвил его. Он вдруг отчетливо осознал, что они не одни. Страх, ему не свойственный, поднялся в душе и заревел, смывая всякую боль. Бежать. Бежать без оглядки. Спасать свою жизнь.
-Почему именно ты?
-Он любит меня.
Костя хотел было расхохотаться подобной нелепости, но вид Ольги и страх остановили его.
-А еще я никогда не прощу ему смерти Филиппа, - продолжала Ольга, а сама очень мягко, но настойчиво, увлекала Кая прочь от озера, поддерживая его за талию.
Другой рукой она потянула за собой Костю, стараясь не разорвать с ним визуальный контакт. Только бы он не оглядывался. Не видел, что вода медленно ползет за ними, не отставая ни на минуту. Тогда Костя побежит, и убьет их этим. Или почти всех, если Никандр  в самом деле её любит.
Озеро было столь же настойчиво, как Ольга. Кровь тянулась за ними. Значит, Филипп не удовлетворил потребность в черной душе. Значит…
Значит, озеру с самого начала был нужен кто-то из них троих.
-Я знаю, чего ты хочешь. Отомстить. Но ты можешь либо умереть вслед за Филиппом, либо вернуться к реальности, где есть твой ребенок, - она надеялась, что эти мысли отрезвят его, - есть Кристина. Жизнь не заканчивается тогда, когда ты готов с ней попрощаться. Она продолжается, что бы ни случилось…
Ольга специально занимала его разговором, чтобы он не вздумал сопротивляться. Чтобы шел за ней, потерянный.
Кай с трудом передвигал ноги. Ему бы сейчас отдохнуть, стереть кровь, приложить холод к тем местам, куда пришлись тяжелые кулаки Кости. Но времени не было, а брат жался к ней, точно она была единственным спасением в мире, потерявшим всякий смысл.
-Почему мне так страшно? – шепотом спросил он.
Ольга вздохнула. Остановилась, хоть нельзя было этого делать. Но и вести дальше Кая в таком состоянии нельзя. Она отпустила его, и он чуть не упал.
-Помоги мне.
Костя, незадолго до того избивавший Кая, теперь  держал его так, чтобы тот не падал. Ольга взяла его лицо за подбородок, всё так же мягко, и заставила смотреть на себя. В светлых глазах её был вселенский покой.
-Тебе страшно, потому что Никандр поблизости, - голос её не изменился, всё та же бесстрастность. Однако она ласково и очень осторожно, стараясь не причинить боль, погладила его по щеке, - я люблю тебя. И смогу защитить. Не бойся.
Она поцеловала его в лоб. Прошептала:
-Скорее почини автобус. И мы уедем отсюда.
Они шли дальше, а вода следовала по пятам. Она давно уже миновала илистый берег и теперь обвивала собой стволы деревьев. Нельзя подводить её к автобусу. К тому же она чувствовала, как в Кае нарастала паника.
Ольга резко остановилась, развернувшись на каблуках.
-Останови это немедленно!
В её голосе больше не слышалось и тени умиротворенности. Властные нотки, ставшие за короткое знакомство  с ней привычными не только для Кая, но и для Кости. Гнев. Возможно, она лишь имитировала гнев. Возможно, злилась на самом деле.
Странным ответом на это явился смех. Он разросся до хохота. Нечеловеческий, раздробленный смех, будто кто-то бросил в них грудой костей с заостренными краями. И попал точно в цель.
Кай и Костя невольно прижались к Ольге под звук этого смеха, она же стояла, не шевельнувшись, несгибаемая и бесстрашная.
-Я всё еще не боюсь тебя. На меня это не действует. Так что прекрати спектакль. Ради Кая, - уже тише, но не сомневаясь, что её услышат, произнесла она.
Вода замерла у её ног, несколько сантиметров не доползая до носка сапога. Не ожидая, пока Никандр решит передумать или выйти из темноты, явив себя Каю, она снова повела их за собой, не выпуская их рук
До автобуса они дошли в тишине. Ольга не позволяла сбавить шаг, хоть Каю это становилось всё труднее. Завидев автобус, она вздохнула с облегчением. Легкая передышка.
Близился рассвет, но она не была уверена, что с его приходом Никандр исчезнет, как страшный сон. Ничего не исчезнет, а Филипп не оживет.
Ольга на время оставила Костю одного. Впрочем, и это весьма относительно: он был в салоне, с Кристиной и Стасом, с ней самой.
Она усадила Кая в водительское сиденье, положила на его колени аптечку.
-Всё хорошо, - повторила она.
Кай посмотрел на неё с недоверием. Однако… как он мог не верить Оле?
Она спасла его. Она заботилась о нём. И новое возникло в  её взгляде. В движениях.
Она тихо провела кубиком льда, нашедшимся в аптечке, по его скуле. Мазью постаралась снять отек и боль. Это были не просто обязательства – она хотела дарить ему ласку. Нежность. Любовь.
Наконец Ольга позволила себе не сопротивляться желанию оберегать брата. Защищать. Заботиться. И новое чувство, сродни счастью, охватило её. Она улыбнулась ему так искренне, как улыбалась только Олегу или Никандру до этого, стирая кровь с его рук и лица.
-Где еще больно, Кай?
Он не ответил, зачарованно глядя на неё, не сознавая, что сам улыбается в ответ столь же бестолково счастливой улыбкой.  Но он держался всё время за живот, и она поняла.
Опустилась перед ним на корточки, приподняла край кофты, обнажив набухшие темно-синим и лиловым синяки. Прежде, чем нанести охлаждающую мазь, погладила.
-Оля…
-Да?
-Ты другая.
Она еще раз ему улыбнулась. Покачала головой почти печально, думая о том, как много потеряла, непрестанно пиная Кая и заставляя его и себя верить, что он – пустое место.
-Та же, братик. Я тебя люблю.

-Я тебя люблю, - сказала Кристина и дотронулась до плеча Кости.
Он вздрогнул, дернулся, но не ответил и не повернулся к ней. Всё также сидел в углу, на заднем сидении, отвернувшись к окну, и беззвучно плакал, обхватив себя руками.
Опасность миновала, страх отступил, и он вернулся к реальности, где не было Филиппа. Одиночество, такое горькое, что казалось, может убить его, терзало его. Филиппа нет. Никто не примет его, никто не посмотрит внимательно из-под опущенных ресниц, никто не спросит, как прошел день. Никто не подставит своё тело под удары, лишь бы агрессия оставила его. Никто не прижмется к нему, ища защиты.
Никто не ждет его.
Всё в автобусе напоминало о Филе, делая его исчезновение  еще более нереальным и потому таким болезненным. Их дорожная сумка лежала через сиденье от него; здесь они поссорились в начале ночи, здесь Филипп спал после того, как впервые убежал из автобуса.
Он не верил. Не верил, не хотел верить, не мог верить. Слишком больно. А он слишком сильный. И слезы текли нескончаемым потоком, но он не издавал ни звука.
А Кристина всего лишь хотела помочь и этим всё портила.
-Костя… - позвала она.
Она знала лишь, что Филиппа больше нет. Костя процедил это сквозь зубы и забился в угол, не желая, чтобы кто-то в целом мире стал свидетелем его слабости. Глупый.
-Костя, повернись ко мне, - решительно сказала она.
-Нет.
Она хотела его сильным. А слабый Костя… что такое слабый Костя? Несуществующий человек. Ошибка природы, какую умел принимать только Филипп.
Филипп.
Новый приступ боли. Новый поток слез.
-Повернись, - она попыталась рывком осуществить сказанное, но их физическая сила была не сравнима.
-Костя, я люблю тебя любым! Что за непроходимый…
Кристине удалось повернуть к  себе его лицо, взяв его в ладони. Их глаза встретились, и только скорбь отразилась в глазах Кости. А еще страх. Что он снова один в целом мире. Без Филиппа.
-Иди сюда, - тепло произнесла Кристина, -  хватит страдать в одиночку.
Но именно это он всё время, всю свою жизнь и делал. Страдал в одиночку и делал вид, что не страдает вовсе.
Кристина обняла его, и он не сопротивлялся, отпустив безысходность в содроганиях, охвативших его тело. Он вжимался в неё, и будто не было меж ними того разговора и предательства. Они нужны друг другу…
А дальше – дальше будет видно.
Пока нужно выбраться из этого гиблого места.
Закончив лечить Кая, Ольга поднялась, взяла из сумки большой фонарь и вышла из автобуса.
-Кай! – окликнула она.
Стас в очередной раз поразился смелости этой женщины. Видит бог, он бы не стал так себя вести, когда поблизости чудовище из плоти и крови. Впрочем, он не видел того, что видела она.
Кай безропотно вышел на её зов, застегивая куртку до горла и кутаясь в предрассветном холоде. Сероватые сумерки уже тронули верхушки деревьев, и тьма вокруг не была такой непроницаемой, однако всё еще оставалась тьмой.
 Он поежился, но подошел к Ольге.
-Чини скорей автобус, и мы поедем, - сказала она.
-В общем и целом, я начинал этим заниматься… Остались детали.
-Молодец, - она потрепала его по плечу, и Кай почему-то покраснел, настолько он не привык получать похвалы от Ольги, - чем быстрее ты уладишь всё окончательно, тем лучше.
Она держала фонарь высоко над собой и над ним, а он, склонившись к кузову, возился с мотором. На время им обоим почудилась безопасность и уют вблизи друг друга. На разбитых губах Кая играла улыбка, а Ольга без причины гладила его по голове, будто хотела сразу и навсегда воздать всё то, чего он был лишен с детства.
Всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком безоблачно, и Кай первым почувствовал это. Он поднял голову, огляделся.
-Что случилось? – спросила Ольга, отступив на шаг.
-Посмотри, - его лицо, даже под краской синяков и ушибов, заметно побледнело.
Ольга посмотрела вокруг. Автобус стоял недалеко от дороги, в месте достаточно пустынном, без деревьев и даже без кустов. Тем лучше было видно воду – черное на черном – что приближалась к ним со сторону леса и дороги. Она стремительно окружала их, двигаясь гораздо быстрее, чем, по мнению Ольги, была способна по своей природе.
Не раздумывая, она толкнула Кая перед собой, вперед, к дверям. Подталкиваемый и одновременно поддерживаемый Ольгой, он буквально ввалился в автобус.
В ответ на вопросительные взгляды он лишь крикнул охрипшим голосом:
-Оно приближается!
Сразу за ним в салоне оказалась Ольга. Лицо её не выражало ничего, кроме сосредоточенности. Она не хотела пугать кого бы то ни было, особенно Кая. Паника подступала к ним давно, и вот сейчас она могла прорваться. Когда они так близко к спасению…
-Двери! Закрой двери!
Кай нажал на кнопку, двери захлопнулись с глухим свистом.
Что делать. Что делать. Что же делать, черт бы побрал Никандра с его упорством!
-Что… что случилось? – наперебой спрашивали Кристина и Стас.
Костя не спрашивал. Он знал. Слезы высохли, отчаяние сменилось холодной яростью. Он прижал к себе Кристину, так, что получилось – полностью прикрыл её собой. Он не хотел потерять еще и эту девочку, что смогла настоять: он не  станет страдать в одиночестве.
Он больше не станет страдать один.
-Ничего… - ответила Ольга, и впервые в голосе её прорезалась усталость. – Ничего, Стас, не волнуйся.
«Просто нас всех хотят уничтожить, потому что я отказалась быть с тем, кто убил за свою бытность больше людей, чем я видела в своей жизни».
-Ничего… Это одно из чудес, которыми так богаты здешние места. Оно не причинит никому вреда.
Ольга напряженно всматривалась в темноту за окном, разреженную проблесками сумерек. Она смогла различить контур воды, что подбиралась всё ближе к автобусу. Это больше не было озеро – просто вода, которая волей Никандра рассредоточилась и обступала их со всех сторон, беря в кровавое кольцо и лишая надежды на спасение. Всмотревшись, она вдруг увидела и его самого. Черные одежды развевались по ветру, волосы вместе с ними. Черные волосы на бледном лице с заостренными чертами. Она ожидала увидеть злобу, но нет. Ничего, кроме страдания и мольбы. Последняя мера, которую он готов был предпринять, лишь бы Ольга не покидала его. На мгновение ей даже стало его жаль.
Он смотрел на неё, и она вдруг поняла: он знает, что она его увидела. Он всё знает и всё чувствует, это существо с истерзанной душой и обескровленным сердцем. Он убьет всех их. Для него человеческая жизнь ничего не значит, он привык к вечности. Его подчиненные, его души привыкли к вечности и боли. Так отчего же не добавить к Филиппу и Костю? И Кая? И Стаса с Кристиной?
Она вновь задумалась над тем, за кем же пришло сюда озеро. Она знала душу Кая:  в ней уживались и обида, и страдание, и способность на самое страшное и самое низкое – убийство. Но Кай не был злом, и никогда не будет, ибо его внутреннее стремление к свету неизменно оказывалось сильнее.
Она знала душу Кости – хуже, чем свою собственную, но достаточно хорошо, чтобы заключить: сам он не считает себя злом. Верит в то, что это лишь маска. Это и была маска, а его вспышки агрессии – попытки защититься от окружающего мира.
А она сама? Она исковеркала жизнь брата, неужто этого недостаточно, чтобы быть плохой для озера? Она хотела убить тех, кого убили сектанты, так неужто не заслужила за это наказание? Если Филипп погиб из-за неё… Если все они из-за неё погибнут…
Когда она приняла решение, одновременно произошло еще два события: Кай резко нажал на газ,  в тот же момент вода поднялась до уровня лобового стекла и пробила его своим мощным напором. Черная кровь брызнула на лицо Кая и попала в глаза. Он инстинктивно зажмурился, не выпуская жидкость из-под век, чувствуя, как та жжет глаза.
В следующую секунду он понял, что ничего не видит. Только чернота. Только боль в глазах. Невыносимая, такая, что хотелось кричать.
Ольга оттащила его вглубь салона, кляня себя и Никандра за то, что брат может на всю жизнь остаться незрячим. Он пытался отбиваться от неё, охваченный паникой, но она прижала ладонь к его глазам успокаивающим жестом.
«Я здесь».
Голова его лежала на её коленях, она шептала ему о том, что не надо бояться; она больше не допустит, чтобы ему причиняли вред. А про себя повторяла: «только бы это прошло, только бы со временем прошло, только бы он не потерял зрение!»
Когда она будет рядом с Никандром, она заставит его вернуть Каю зрение.
Ольгу охватило странное безразличие. Нет, не безразличие… осознание того, как правильно. Кровь уже лилась в отверстие, что зияло вместо лобового стекла, подбиралось к её ногам и ногам Кая. Она повернула голову: Никандр стоял там же, только, казалось, ближе к стеклу. К ней. Поза его была неестественно неподвижна, точно он выжидал подобно хищнику свою добычу.
«Ты нужна мне».
Ольга перевела взгляд на Кая, который хватал ртом воздух, пытался убрать её руку с глаз. Но тогда он поймет, что не видит. Он испугается, ему будет больно.
Хватит с него боли. Решительность поднялась в ней. Именно эта решительность, эта сила позволяли ей приказывать Никандру. В ней не теснилось мистических способностей, она не была проклята. Обыкновенная женщина с железной волей привлекла его настолько, что он подчинился. Впрочем… теперь он заставляет её подчиняться себе.
Ольга наклонилась к брату, накрыв его лицо свободной ладонью.
-Кай, я люблю тебя, малыш, - ласково заговорила она, чувствуя, как слезы подкатывают к горлу. Но голос должен оставаться спокойным, иначе он заподозрит. Испугается. Не отпустит. – Запомни мои слова: ты будешь видеть. Не волнуйся. Не бойся. Я люблю тебя… - внезапно голос оборвался. Слеза упала на его щеку. – Всегда любила. Прости, что так получилось.  Я бы хотела помочь тебе это исправить. Но ты должен сам. Ты можешь сам. Я верю в тебя. У тебя получится. Обязательно. Живи без обмана и обиды. Без злобы. Без наркотиков. Ты сможешь, малыш…
Не в силах больше говорить без надрыва, она повернулась к Стасу, который вдруг всё понял.
-Подойди, - сказала Ольга.
Стас подошел, не обращая внимания на хлюпающее под ногами. Заменил её возле Кая, когда она поднялась.
-Позаботься о нём, - еле слышно, одними губами, произнесла Ольга.
Взгляд её быстро метнулся к окну, за которым недвижно стоял Никандр. Голова Стаса было повернулась следом, но Ольга заставила его смотреть на неё.
-Не оборачивайся. Не надо. Тебе еще нужно жить нормально.
Не теряя времени на его попытки уговорить её не делать глупостей, она прошла в конец автобуса. Кристина жалась к Косте, но не боялась. В чем-то она походила на Ольгу: внешне хрупкая и беззащитная, она обладала внутренней силой и умением добиться своего.
-Не забудь сказать отцу о том, что простила его, - печально улыбнулась Ольга, глядя на неё сверху вниз.
Она давно поняла, что Кристина простила его. И что не будет счастлива ни с кем другим, кроме Кости. Она протянула ему руку.
Костя, не понимая, крепко пожал её.
-Постарайся любой выбор сделать правильным.
Костя медленно кивнул.
-Живи, - шептала Ольга, не отнимая руки у него, - все живите…
Резко повернулась и прошла к двери автобуса. Толкнула её ногой – стекло разбилось. Она ожидала, что кровь хлынет в автобус, но нет. Напротив, кровь начала собираться вместе, стягивая себя с поверхности пола и ступеней, с земли, отдаляться, пока наконец не превратилось в озеро.
Рассвет уже вошел в свои права, окрасив лес приглушенными пепельными тонами. При свете всё вокруг казалось не таким зловещим.
Озеро приблизилось, бурлящее, жаждущее. Ольга сделала шаг вперед. Еще один, еще.
Никандр стоял у кромки воды. Ждал её и протягивал к ней худые, тонкие руки. Ольга подошла ближе и взяла его руку. Другой коснулась его шеи, затем – щеки. И в этом прикосновении отразилась вся её боль, всё отчаяние и… нежность.
Только ей одной известно, как можно сочетать нежность, жалость и ненависть к нему. Впрочем, была ли это ненависть? Или нечто иное, что человеку недоступно?
-Не бойся, - сказал Никандр, - мой покой. Мой дом. Моя любимая.
Он сделал первый шаг, она за ним.
-Неееет!!! – чей-то крик позади.
Из той жизни, куда возврата нет. Она не пожелала даже узнавать голоса. Только отчаянное нежелание отпускать её.
Ольга шла за Никандром, держа свою руку в его руке. Вот уже кровь достает ей до груди, теперь – до горла. Еще немножко, и она задохнется.
Ольга не стала бросать последний взгляд на небо, на поднимающееся солнце. Просто сделала этот последний шаг, чувствуя только прикосновение и близость Никандра.
Больше – ничего.

Минуту всё было тихо. Потом из автобуса вышел Костя. Неспешным, но уверенным шагом он достиг озера. Не стал подходить ближе, чем на два метра. Этого расстояния хватило, чтобы он смог увидеть: кровь в озере превратилась в воду. Чистую, прозрачную. Не черную, с сиянием проглоченных звезд, какой он помнил её в начале ночи. Он готов был поклясться: это просто вода,  прозрачная и чуть голубоватая. А само озеро не глубокое, на дне его  ничего, кроме ила и камушков.
И это была не иллюзия. Очистилось многовековое зло, освободились черные души. И среди них, где-то, светлая душа Ольги.
Кто сказал, что тьма жаждет ответной тьмы и только в ней обретет счастье?
Каждой тьме нужен свой свет. Своя гавань.
Ольга не ошиблась, думая, что озеро выбрало её в жертвы. Она ошиблась, соотнося черное с черным, белое с белом.
Ибо мир есть ничто иное, как вечная гармония.

Костя выпрямился и огляделся – лес полнился звуками, пением птиц, шелестом листвы от легкого ветерка; окрашивался в цветные тона: янтарный, багровый, бежевый. Солнце сонно выползало из-за деревьев, освещая мир своими благодатными лучами.
Наступал рассвет.









               






















Эпилог.
Он никогда не ждал её долго,  но опоздать на пять минут – это для Кристины святое. Он готов был ждать и дольше. Много, много дольше. И дело тут не только в её совершеннолетии.
Костя посмотрел на часы. Поднял глаза, сверив их с большими часами на стене кафе. Еще минута. Всего минута, и он увидит свою юную леди.
Ей всё-таки удалось появиться неожиданно, неслышно подойдя к нему сзади.
-Привет.
-Здравствуй.
Она всегда говорила «привет», он всегда говорил «здравствуй». Это звучало как вызов одного поколения другому. Однако на деле разногласия между поколениями в  их случае сводились лишь к тому, как Костя относился к её внешнему виду. Никаких ядерных лаков для ногтей, никаких красно-желтых экспериментов с прическами и, «пожалуйста, только не юбки, чересчур напоминающие широкий ремень!» - шутливо умолял он её, делая нарочито страдальческое лицо.
На этот раз Кристина всё же смогла его удивить, не выходя за рамки  «приличия». Она коротко подстриглась, еще больше обесцветив волосы так, что теперь они были совершенно белыми. Надо признать, каре шло к  её кукольному личику, привлекая внимание к карим глазам, к овалу лица, к плавному изгибу скул. Одета она была в джинсы настолько узкие, что ходить в них представлялось по крайней мере затруднительным. Но талия не заниженная: Костя снова бы начал распекать её на тему того, как холодно на улице и как халатно она относится к своему здоровью. Сверху – не менее узкая блузка насыщенно-синего цвета с поднятым воротником. Так она казалась старше своих лет.
А ведь ей на днях стукнет восемнадцать.
-Только попробуй сказать, что я не обворожительна в своём новом образе.
Костя засмеялся добродушным, счастливым смехом. Сам он предпочитал классический стиль. На встречу с ней пришел с работы, не озаботясь тем, чтобы забежать домой. Так и остался в деловом костюме.
-Как всегда, моя юная леди. Как всегда.
Он жестом пригласил её сесть напротив себя. Вполне в духе Кости было встать, отодвинуть для неё стул, и лишь тогда сесть самому. Но Кристина этого не любила, и, в  конце концов, он перестал настаивать.
-Как поживает Оля?
Кристина так живо интересовалась его дочерью, точно и сама состояла с ней в родстве. Она видела малышку всего несколько раз – через две недели после рождения и через три. Теперь ей месяц, в крошечных чертах можно было увидеть поразительное сходство с отцом.
-Превосходно. Правда, сегодня ей вздумалось три раза кряду возвестить о том, что страшные сны – весьма неприятная вещь, - на мгновение в нем мелькнула усталость, он потер глаза . – Но в общем и целом…
-И каждый раз вставал ты?
Кристина нахмурилась. Ни для кого уже не было секретом, что подруга Кости не слишком исправно ухаживала за новорожденной дочерью. Не умела или не хотела, но факт оставался фактом.
-Света уехала к родственникам. Мы вдвоём.
В ответ на её озабоченный взгляд Костя улыбнулся своей обворожительной улыбкой.
-Не вздумай жалеть меня.
-Как можно! Я себя жалею из-за того, что не могу столь же часто извещать тебя о том, что «страшные сны – весьма неприятная вещь».
Глаза её искрились смехом.
-Я скучаю, Кристя, - внезапно серьезно сказал Костя.
Кристина накрыла ладошкой его руку, лежавшую на столе.
-Знаю. Я тоже.
Продолжить ей не позволил зазвонивший телефон.
-Да, папа?
-Ты скоро? – спросил Стас.
Голос его выдавал крайнее нетерпение.
-Да.
-Кай уже заждался.
Кристина пожала плечами. Она не имела ничего против Кая и даже умудрялась с ним ладить. Порой у неё возникало ощущение, что у неё появился брат: Стас принял Кая как родного сына и теперь везде таскал с собой.
-Нервничает? – спросила она.
-Еще бы! Он же впервые участвует в этом!
-В этих ваших набегах на леса в железных юбках и с копьями? – равнодушно поинтересовалась Кристина, пряча насмешку.
-Не только на леса! – с той же скрытой насмешкой отозвался в трубке далекий голос Кая.
Значит, Стас снова включил громкую связь.
-Я скоро, скоро, не волнуйтесь, - пропела она и уже собиралась положить трубку, как голос Стаса произнес:
-Привет Косте.
Костя демонстративно отвесил изящный поклон.
-Благодарю.
Кристина закатила глаза и отключила связь. Нехотя встала.
Костя подошел к ней и притянул к себе. Он был выше её более, чем на голову, но шпильки прибавляли ей роста. Всё же ему пришлось изрядно наклониться, чтобы поцеловать её. Не настойчиво и страстно, но бережно и нежно. Начав с губ, что с готовностью раскрылись ему навстречу, он не мог отказать себе в том, чтобы не насладиться влажной теплотой её рта.
-Мне пора… - неразборчиво пробормотала Кристина.
Костя оторвался от припухших губ, не выпуская из объятий.
-Я передам Оле от тебя привет.
-Непременно.
Шпильки застучали прочь от него, но Костя не чувствовал и тени грусти. С Кристей он забыл, что такое одиночество.
А дома его ждала маленькая дочь.