Лето, Подмосковье, мы с мужем катаемся на велосипедах по тропинкам среди высоких, подпирающих небо сосен и тонких зеленоструйных берез и нежданно-негаданно заезжаем в болото.
Спешиваемся, земля под ногами гуляет, лес молчаливый, даже чуть враждебный, просто заколдованный. Тишина вокруг не мертвая, а какая-то совершенно неестественная.
Трясогузка сидит на огромной сыроежке и пьет воду из вогнутой шляпки, мухоморы такого размера, что кажется, что они мутанты, красивые, яркие ловушки для насекомых. Деревья стоят как стражи, охраняющие эту непроницаемую зловещую тишину. Лес становится все гуще, с велосипедами идти трудно, кусты цепляются за одежду, душно, пот заливает лицо, какая-то мерзкая мошкара тучами вьется над головой, забивается в рот, в нос, облепляет голые руки и ноги. Ругаю мужа, утверждающего, что он прекрасно знает здешние места почем зря, обвиняя его в том, что он завел меня в такие дебри. И вдруг, как мне кажется, из воздуха материализуется какой-то старик, очень худой в длинном матерчатом, то ли плаще, то ли балахоне с капюшоном, (такие раньше носили егеря и странники). Капюшон почти полностью скрывает лицо старца, в руках суковатая палка.
Муж обращается к нему:
-Скажите, пожалуйста, мы так к речке выйдем?
Не поворачивая головы, глухим голосом старец произносит:
-Вы (делая ударение на местоимении) выйдете!
И неспешно уходит вглубь болота, где, если судить по ландшафту, пройти нельзя, через минуту его уже не видно.
А мы еще какое-то время из последних сил бредем по кромке болота и вдруг выходим к речушке с бойкими ключами, c прозрачной, чистой и даже на вид прохладной водой.
Сбрасываем одежду, ныряем с разбегу в эту прохладу.
И о чудо, усталость, тревога и раздражение вместе с мошкарой смываются, и такая радость наполняет нас, что мы кричим, брызгаемся и смеемся как ненормальные. Долго плещемся, пока не замерзаем. Свежие, отдохнувшие, словно заново родившиеся натягиваем одежду на мокрые тела, садимся на велосипеды и отправляемся домой.
И уже сидя за обеденным столом и уминая вкуснейшую жареную картошку с молодыми огурчиками и ломтиками розоватого сала, вспоминаем это маленькое приключение. Вдруг муж задумчиво тихо, слегка растягивая слова, говорит:
А дед-то был непростой. Лесовик какой-то.