Когда Аэй увидела Каэрэ, она не смогла сдержать горестного восклицания. Каэрэ уже стал привыкать ловить на себе сочувственные взгляды, но сейчас его сердце особенно болезненно резануло. Он изо всех сил стиснул отполированную ручку костыля – так, что костяшки пальцев побелели. Конечно, она-то помнила его совсем другим – сильным, крепким, а сейчас перед ней – изможденный, больной человек, с незаживающими гнойными ранами, едва стоящий на ногах…
- Как вы добрались? – спросила Аэй у Иэ.
- Не бойся, Аэй – нас не заметили. Нас подвез караван с тканями. Они любят странствующих эзэтов. Я знаю этих людей. Они надежные, - и добавил, покачав головой: - Но для Каэрэ это была тяжелая дорога.
Аэй понимающе кивнула.
- Нет, совсем нет, - запротестовал Каэрэ.
- Ты уже очень хорошо стал говорить по-нашему! – воскликнула Аэй, улыбаясь ему. – Как хорошо, что ты снова в нашем доме! Пойдем со мной, я покажу тебе твою комнату.
Она подставила ему свое плечо, чтобы он смог опереться.
- Я могу идти сам, - быстро произнес он, отстраняя ее руку, и, стиснув зубы, сделал несколько неверных шагов. Аэй и Иэ едва успели его подхватить, чтобы он не упал.
- Ты сейчас устал, не упрямься, - сказал Иэ. Каэрэ не ответил.
Вдвоем они довели его до соседней комнаты и усадили на широкую скамью. В ней было жарко от натопленной печки, пахло травяным отваром и свежим сеном.
- Мкэ ло-Иэ, отдохните с дороги. Рабыни позаботятся о вас. Игэа очень просил вас дождаться его – он будет завтра вечером.
- Спасибо, Аэй. Спокойной ночи, Каэрэ, - он пожал ему руку.
Каэрэ грустно улыбнулся старику, опустил голову на сцепленные в замок пальцы и закрыл глаза. С каждым днем для него все яснее становился ужас того, что произошло с ним после болезни. «Если это навсегда, то лучше умереть», - подумал он.
- Сашиа много мне рассказывала о тебе, - Аэй опустилась на колени перед ним. Каэрэ приподнял голову, но ничего не сказал. – Как ты дрался в имении, как скакал на необъезженном коне…
- Теперь не верится, правда? – не сдержал восклицания Каэрэ.
- Почему? По тебе сразу видно, что ты был силен и ловок.
Она осеклась, поняв, что неудачно сказала «был». На лицо Каэрэ легла тень. Он горько усмехнулся.
- Ты хотел бы, чтобы тюрьма Иокамма и яд Уурта совсем не оставили следов? Так не бывает. Постепенно ты поправишься, и к тебе вернутся силы. Увидишь.
Она подала ему кувшин с молоком. Он стал нехотя пить – ему вовсе не хотелось обижать Аэй отказом.
- Ты поправишься. Мы вылечим тебя. Ты снова будешь лучшим наездником! Надо набраться терпения.
- Терпения? – переспросил с сарказмом Каэрэ. – Что ж, этого мне уже не занимать…
- Давай ты вымоешься с дороги. Я приготовила отвар из особых лечебных трав. Ты быстро уснешь и проснешься отдохнувшим. Не упрямься! Понюхай, как пахнет!
Она откупорила один из стоявших кувшинов, поднесла к его лицу, и он ощутил горький запах трав, смешанный с запахом меда. Он устало кивнул. Аэй позвала двух рабынь, и они вымыли Каэрэ, то и дело сопровождая свои действия горестными восклицаниями. Его душила злость от их причитаний. Он и сам хорошо видел, что с ним стало.
…Пока Аэй перевязывала его раны, он ни разу не вскрикнул, только несколько раз, когда боль стала особенно жгучей, глухо застонал.
- Все, это уже все, - Аэй укрыла его.
Каэрэ уткнулся лицом в подушку, пахнущую сеном. Он слышал, как рабыни выносят воду, вытирают пол, как шикает на них хозяйка, чтобы они не гремели пустыми ведрами. Он почувствовал, что очень устал, и закрыл глаза…
Уже было далеко за полночь, когда все тот же сон заставил его с криком проснуться. Сердце стучало, выпрыгивая из груди, на лбу выступил холодный липкий пот. Он прижал ладони к глазам, приходя в себя, увидел мерцающие светильники на полу. Палачи остались во тьме Уурта.
- Все позади. Ты у друзей, - раздался голос.
- Сашиа…- позвал он.
Аэй взяла его ледяные ладони в свои, согревая, и напоила его густым травяным настоем.
- Сашиа у Миоци, Каэрэ. Ты поправишься, и вы увидитесь.
От мучительной тоски, сжимавшей сердце, он застонал, стискивая зубы.
***
Заслышав скрип приближающейся повозки, Аэй вышла навстречу Игэа в предрассветной мгле. Трава, полная росы, качаясь, обливала ее босые ноги. Игэа спрыгнул с повозки и быстро пошел, почти побежал, ей навстречу, улыбаясь. При каждом его шаге брызги разлетались, словно он шел не по лугу, а по морскому мелководью.
Солнце едва поднялось над рекой, осветив дальние кочевья степняков.
- Здравствуй, Аэй, - улыбаясь и целуя ее, сказал он.- Ты опять не спала всю ночь до рассвета?
Она не ответила.
Они взялись за руки и пошли вместе, трава доставала им до колен.
-Какой сильный аромат у цветов луниэ в эту пору!- воскликнул Игэа и добавил:- Как я люблю возвращаться домой... к тебе.
Внезапно шальная мысль пришла к нему в голову и он засмеялся, как мальчишка.
-Хочешь, я принесу тебе ветку луниэ? Хочешь?
-Я уже стара, чтобы мне дарили цветы луниэ, как невесте,- засмеялась Аэй в ответ.
Но Игэа уже взбирался по шершавому, теплому стволу раскидистого дерева, одиноко растущего посреди луга.
Потоки ночной росы обдавали его при каждом колыхании ветвей. Начавшие свое рассветное щебетанье птицы затихли и перепорхнули на верхушку, продолжив там свою песнь солнцу и небу.
Не владея правой рукой, Игэа карабкался несколько неуклюже, но белогорская выучка брала свое - он достиг ветвей, полностью покрытых огромными, ароматными и пушистыми гроздьями белых цветов. Ранние пчелы и осы настороженно выглядывали из их недр.
- Игэа!- испуганно вскрикнула Аэй.
Ветвь размашисто качнулась.
- Игэа, возвращайся!
Но было уже поздно - раздался короткий треск, и Игэа очутился на земле, засыпанный лепестками и перепачканный пыльцой луниэ.
- О Небо! Ты цел? - вскрикнула Аэй, бросаясь, чтобы помочь ему подняться, но он легко вскочил на ноги и поднес ей благоухающую ветвь.
- Это тебе, моя родная.
***
Утро уже вовсю светило в окна, когда Игэа заглянул в комнату гостя.
- Он не спит, - сказала тихо Аэй. - Он не может спать - просыпается с криком...
Каэрэ пошевелился, поворачивая голову к вошедшим. Солнечный свет, пробиваясь сквозь кроны деревьев, оставлял на простыне цветные пятна зайчиков, играющих от ветерка.
Игэа подошел к Каэрэ, сел на циновку рядом, улыбаясь своей тихой, светлой улыбкой.
- Ну, здравствуй. Я рад, что ты снова у нас. Я к тебе привязался, скажу честно.
Каэрэ вдруг подумал, что белогорец совершал какой-то священный обряд - охристо-золотистая пыльца луниэ оставила широкую полосу на его лбу.
Поймав его взгляд, Игэа провел рукой по лбу и, взглянув на испачканные пальцы, рассмеялся:
- Это - от цветов.
Засмеялась и Аэй. Каэрэ тоже попытался улыбнуться, не столько понимая, сколько чувствуя, как успокаивается его душа.
...Они ели сладкие лепешки, пили молоко. Было тихо и солнечно.
- Чей я раб?- неожиданно для себя самого спросил Каэрэ.
Игэа промолчал, слегка сдвинув брови.
- Раб из имения Уурта погиб в огне священной печи,- сказал, наконец, он,- у тебя началась другая жизнь.
- Рабская? Или я свободен?
Он стиснул пальцами золотую серьгу в левом ухе:-
- Что это?
- Эца, - не сразу ответил Игэа.
- Знак раба храма Шу-эна?!- дико вскрикнул Каэрэ.
Между ними завязалась потасовка.
- Сохрани тебя Табунщик ее сорвать!- крикнул Игэа, наваливаясь на быстро ослабевшего Каэрэ.- Сохрани тебя Табунщик! Она хитро вдета - ты изуродуешь себе навсегда ухо, и все будут знать, что ты - беглый раб. Подожди, Миоци выждет время - и снимет ее.
- Миоци?! Так я - его раб?- устало выдохнул Каэрэ.
- Пoслушай, тебя же никто пока не заставлял работать, что тебе так далось это- "раб - не раб"!- примирительно сказал Игэа.- Для меня ты - не раб. Но ты - чужеземец в этих краях, и для тебя лучше быть под защитой ли-шо-шутиика, чем обычным безродным бродягой.
- Дело не в этом...
- Я знаю, что не в этом, - нахмурился Игэа еще больше.- Я понимаю... Я не могу снять эту эцу. За это отрезают пальцы . Миоци обещал выждать время, а потом, когда все забудется, отпустить тебя на свободу. Ты будешь жить у меня, в этом доме тебя никто не назовет рабом. Успокойся и не делай глупостей.
- Вы уже успели подраться?
Иэ вошел, как всегда незаметно.
Каэрэ резко отвернулся к стене, не приняв шутки. Игэа выразительно посмотрел на старого белогорца и покачал головой. Аэй глубоко вздохнула и подала Иэ молоко и лепешки.
На веранде зависла неловкая тишина.
- В каком имении ты был ночью, Игэа? – спросил Иэ, с неловкостью непривычного человека облокотившись на подушку, принесенную ему Аэй.
- Вверх по реке. Там лихорадка у половины рабов. От плохой воды - к реке им, видите ли, нельзя подходить - из-за Уурта, ясное дело, а воду из того поганого водоема, к которому подходить можно – пить невозможно. Что это за водоем, Иэ! Я сам насилу к нему подошел! Запах отвратительный! - пьют не кипятя - это, видите ли, хлопотно. Хозяин не желает ничего понимать. Только когда рабы стали умирать, стал умолять меня приехать. Ты знаешь, Иэ, если все делать правильно, любое поветрие отступает... Я прожил там четыре дня, пока не навел порядок. Там ни у хозяина, ни у его домочадцев недостаточно мозгов, для того, чтобы понимать очевидные вещи. Все надо проверять и перепроверять, чтобы быть уверенным, что они делают именно то, что я сказал минуту назад. За всем следить надо лично. Объяснять, что больные должны лежать не в общих бараках, а отдельно, и что сиделки там тоже должны быть одни и те же, и они не должны ходит по всему имению, разнося поветрие... Что воду все равно нужно кипятить, несмотря на то, что пришел ли-Игэа, что надо жечь костры из дерева зу, чтобы очищать воздух… Пока не повторишь это двадцать раз и не заставишь сделать, они только кивают своими дурными головами и норовят схватиться незаметно за рукав - думают, что так быстрее поправятся или не заболеют... Вот, всего обхватали!
Игэа неожиданно рассмеялся, прервав свою возбужденную, гневную речь, и посмотрел на разодранный и испачканный рукав своей льняной рубахи.
- Игэа, - промолвила Аэй,- тебе надо отдохнуть.
- Подожди, Аэй, еще не все сделано, - Игэа взял в свои длинные пальцы запястье Каэрэ. Тот пошевелился, но не повернул головы. - Сначала мне надо разобраться с твоим лечением, друг.
- В этом нет смысла, - тихо, почти сквозь зубы, проговорил Каэрэ - так, что только врач его и услышал.- Для меня нет обратной дороги.
- Это яд Уурта в тебе говорит, - так же тихо ответил ему Игэа и обратился к Иэ:
- Кто за ним ухаживал все это время, пока он был у Аирэи без моего присмотра? Кто его перевязывал?
- Думаю, Тэлиай.
- Тэлиай?!- Игэа задохнулся от возмущения.- Почему тогда ли-шо-Миоци своему рабу-садовнику не поручил этого? Я же все объяснил Сашиа, она прекрасно знает, что нужно делать, она умница! Тэлиай прекрасно готовит, не буду спорить, но я не ей доверял уход за раненым, когда покидал Тэ-ан!
- Прости, Игэа, - Иэ подошел к нему, встав с подушек, - это моя вина. Я не смог отговорить Аирэи, когда он решил отослать Сашиа в загородное имение Зарэо.
- Прости, учитель Иэ, что я повысил голос, - смущенно заговорил врач.- Каэрэ достаточно много страдал, и я возмущен, что из-за очередной блажи Аирэи он переносил излишние страдания уже в доме друзей.
- Я не знал, что ты был против помощи Тэлиай, Игэа, я бы сам ухаживал все время за ним. Прости меня, Каэрэ, - он склонился над раненым, слегка коснулся своей огромной узловатой ладонью его плеча. Глаза Каэрэ встретились с добрыми глазами старика.
- Ли-Игэа, - сказал, помедлив, Каэрэ, - все было не так плохо. Тэлиай - добрая женщина... просто у меня нет сил, чтобы заживить свои раны.
Он не увидел, как Аэй вытерла слезы краем своего разноцветного головного платка.
- Хорошо, - сказал Игэа решительно, пока Аэй осторожно и умело снимала его повязки. - Во-первых, выбрось из головы, что нет обратной дороги. Ее нет только для покойников. Ясно? Ты одной ногой был в могиле - но вернулся. Теперь, слава Табунщику, я тебя забрал из рук мудрого ли-шо-шутиика Миоци и не позволю ухаживать за тобою ключницам. Это должно помочь.
- Во-вторых...- он внимательно осматривал глубокие раны на груди и плечах Каэрэ, - не думаю, что они неисцельны…Ты очень истощен, - добавил он.- И тело твое и душа приняли страданий сверх меры... Ты по-прежнему не можешь спать?
- Нет, - ответил Каэрэ еле слышно, - не могу. Эти сны...- на его лице появилась тень невыразимого страдания.
Иэ вдруг ласково погладил его по голове - как Огаэ.
- Тэлиай сидела рядом с ним ночами, держа его за руку. Так он мог спать хоть немного, - осторожно сказал эзэт.
- Я погорячился, ругая ее. Уверен, что и ты сидел.
- И я, и Аирэи. Он не позволял только Сашиа. Понятно, что рабов мы не посвящали в это дело.
- Хорошо...- медленно проговорил Игэа, раздумывая, потом громко приказал:
- Принесите носилки с подушками!
- Зачем? - забеспокоился Каэрэ.
Снаружи комнаты, за занавесью, произошло шевеление - рабы заторопились выполнить приказ.
- Утреннее солнце для тебя теперь - лучшее лекарство.
***
- Игэа вылечит тебя, - сказал уверенно Иэ после того, как двое дюжих рабов со всей осторожностью принесли "мкэ Каэрэ" на берег реки. Здесь была граница имения.
Каэрэ невесело усмехнулся. Он чувствовал, как мало жизни оставалось в его жилах. Он протянул руку, сорвал травинку, сминая ее в пальцах. Запах зелени на мгновение заглушил запах подземелья Уурта, въевшийся в его ноздри.
- Ты не хочешь лечь прямо на траву? - заботливо спросил Иэ.- Пo мне, на этих носилках лежать совсем неудобно.
Каэрэ благодарно посмотрел на него.
- Что же ты молчал, пока я не спросил? - укорил его старик. - Кому же знать, чего тебе хочется, как не тебе самому?
Он помог ему выбраться из носилок и улечься на теплой земле, на сильные, тугие стебли травы. Лучи раннего солнца играли среди кружева листвы старых деревьев. Понемногу стало припекать, и Иэ протянул Каэрэ флягу с водой.
Каэрэ вздрогнул, словно что-то вспомнив.
- Ты никак не можешь позабыть тюрьму? - спросил Иэ с состраданием.
- Миоци... Миоци напоил меня из своей фляги…там, - вдруг сбивчиво заговорил Каэрэ и так же неожиданно смолк, привстал, и продолжил: - А потом он схватил за руку палача, когда тот хотел выжечь мне глаза, - он вздрогнул всем телом и, обессилев, снова вытянулся на земле.- Зачем все это? - сказал он тихо.- Я так устал. Я хочу умереть.
- Нет, нет, - старик сел поближе к нему, скрестив ноги. - Ты побывал в страшном месте, откуда не возвращаются живыми, это правда, но не надо желать смерти прийти поскорее - она все равно придет за тобою в свое время.
- В страшном месте - ты имеешь в виду - в тюрьме? Для меня теперь нет ничего страшнее собственных снов, Иэ - там мешаются явь с ее страхами и приходят иные, худшие, страхи, незнакомые, невиданные, из страны черного солнца...
- Я не про тюрьму - про печь Уурта, сынок...
- Печь Уурта?
- Да. Аирэи…то есть Миоци вынес тебя оттуда, на себе. Он спас тебе жизнь и сам чуть не погиб. Если бы Сашиа не сказала бы мне, и я бы вовремя не подоспел бы...
- Сашиа… Она давно у него живет?
- С тех пор, как Аирэи забрал ее из имения - на следующий день после того, как тебя увез в Тэ-ан Уэлиш. Это было около трех месяцев тому назад.
- Три месяца? - вскричал Каэрэ.
- Да - ты же несколько недель провел в забытьи, потом приходил в себя ненадолго - мог пить воду и проглатывать несколько ложек похлебки… Ты действительно одной ногой стоял в могиле - Игэа сказал правду. Он тебя выходил, он был рядом с тобой день и ночь.
- Ли-Игэа... Три месяца... - пробормотал Каэрэ.- Значит, скоро осень? - неожиданно спросил он.
- Скоро! - улыбнулся Иэ.- Но еще тепло. Так что каждое утро будешь лежать на солнышке, пока не похолодает. Понимаешь, в Тэ-ане мы боялись выносить тебя в сад - мы тебя прятали от лишних глаз и ушей.
- Выносить... Меня так и будут "выносить" - всю жизнь,- стиснул Каэрэ шест носилок.
- Ладно тебе, Каэрэ! - добродушно сказал Иэ, но глаза его были печальны. - Три месяца назад мы не думали, что ты проснешься, и мы услышим твой голос. Сашиа сидела у твоего изголовья и звала тебя по имени, когда Миоци не мог этого слышать... Не говори ему, - спохватился он.
- Сашиа...- на лице Каэрэ засветилась слабая, безнадежная улыбка. - Скажи мне - она счастлива в доме у Миоци?
- Думаю, да. Он ее очень любит. И она его.
- Любит?- у Каэрэ перехватило дыхание.
- Ну да - почему бы нет?
- Да, конечно, конечно...
- А, вот, - воскликнул Иэ, роясь в складках своего поношенного плаща.- Чуть не забыл! Стар я становлюсь, теряю память... Она говорит, ты носил это на груди, а когда люди Уэлиша стали тебя бить, цепочка порвалась, и этот знак упал на землю. Они не заметили. Это тебя спасло, сынок.
Каэрэ встрепенулся, но через мгновенье глаза его безнадежно потухли.
- Что с тобой? - Иэ даже испугался этой перемене в нем, продолжая держать на ладони серебряный крест. - Это разве не твой?
- Мой, - без интонации ответил Каэрэ. - Был - мой.
- Я тебе отдам его, - осторожно продолжил старик, - но только ты не носи его на виду. Приколи к изнанке рубахи. В наших краях все знают, что это - знак карисутэ. Если его увидят недобрые глаза, ты навлечешь большие беды на себя и на дом Игэа. Если бы Уэлиш и Нилшоцэа заметили его у тебя, то ты был бы сожжен на месте - без расследования. Хотя ты и говоришь, что не карисутэ, они бы не стали считаться с совпадениями.
- Иэ...- начал Каэрэ и запнулся.- Иэ... я... нет, я не стану его забирать. Оставь себе. Отдай Сашиа.
При этих словах он порывисто закрыл лицо руками и зарыдал - впервые за многие-многие годы.
- Сынок, сынок!- Иэ обнял его, но тот резко высвободился.
- Сынок - но это же знак твоего посвящения, разве нет? Ты говорил, что служишь Богу, который все сотворил?
- Служил, Иэ,- Каэрэ поднял лицо, измазанное зеленью.- Теперь я не знаю, есть ли Он. А если и есть - то Он так далеко, далеко от моих страданий, что не важно, есть Он или нет.
- Родной мой...- Иэ хотел взять его за руку – как он взял бы Огаэ или Аирэи, в давние годы, когда тот был ровесником Огаэ - но Каэрэ сделал резкое движение, желая высвободиться, и, не удержав равновесия, неуклюже упал на бок, ударившись лицом о камень, лежавший незаметно среди травы…
***
Иэ вошел в дом, заглянул в гостиную - ни души. Он осторожно прошел в комнату Игэа, боясь потревожить его отдых, но там не было никого. Дом словно опустел в эти спокойные часы позднего утра.
Иэ прошел через несколько смежных комнат (окликая негромко бывшего ученика) и понял, что заблудился в диковинно выстроенном доме - о фроуэрских домах неспроста говорили, что они похожи на лабиринты. На этой половине дома он никогда не бывал. На стенах висели искусные вышивки птиц и цветов, занавески были украшены затейливым плетением, а на полу лежали циновки из мягкой, ароматной травы.
Он отодвинул алую занавесь с птицами, сидящими на золотых ветвях, на мгновение задержавшись, чтобы полюбоваться на нее, и замер в растерянности и смущении.
Аэй, одетая в белую рубаху с синим поясом, сидела на мягком ковре, а Игэа сладко спал, положив голову на ее колени и разметавшись во сне. Она ласково и задумчиво перебирала его светлые волосы. Ставни окна были открыты и ветки старого дуба заглядывали в спальню.
Аэй тревожно обернулась на шорох.
- Прости, мкэн Аэй.
Она словно и не удивилась его приходу на женскую половину, но Иэ почувствовал себя очень неловко.
- Тише, мкэ Иэ - разбудите его.
Аэй подсунула большую подушку под голову мужа - тот улыбнулся во сне и что-то сказал о необходимости кипячения воды при поветриях - и поспешно вышла к Иэ.
- Мкэн Аэй, прости меня - я помешал вашему отдыху... Я, право, заблудился в вашем доме...
- Что Вы, мкэ Иэ! - Аэй набросила на голову свое разноцветное покрывало. – Какой отдых! У меня полно работы. Пойдемте с женской половины - рабыни еще чего-нибудь подумают.
Они ушли от вышитых павлинов и ароматных циновок, вернувшись в гостиную, где возвышалась деревянная статуя Царицы неба.
- Что-то случилось, мкэ Иэ?
- У Каэрэ пошла носом кровь, я остановил, но боюсь, что не надолго. Я велел рабам отнести его с берега на веранду, а сам пошел искать Игэа.
- Мкэ Иэ, Игэа смертельно устал, - брови Аэй просительно сдвинулись.- Не надо его будить - я сама знаю нужные снадобья, если что. Это от солнца! Каэрэ рано еще быть так долго на солнце...
- Это не от солнца, Аэй - он ударился о камень…
- Это все от переживаний... Зачем, зачем ли-шо-Миоци сделал его снова рабом? Сам же он боится, как огня, что его дети или племянники станут рабами - по этому указу Нэшиа! Почему же он не понимает, что рабство ужасно для любого свободного человека? Хуже этого для Каэрэ ничего нельзя было бы придумать!
- Это - вторая глупость, от которой я его не сумел удержать, - вздохнул Иэ.
***
Наступил тихий и теплый вечер, один из многих в череде вечеров, проведенных Каэрэ в семье врача-фроуэрца. Все эти пролетевшие незаметно дни молодой человек был постоянно окружен трогательной, нежной заботой, которая навсегда запечатлелась в его памяти. То, что делали умелые руки Аэй и целебные составы бальзамов Игэа, было несравнимы с уходом за ним доброй, но неловкой Тэлиай – уже через день он перестал бояться перевязок, во время которых раньше, в доме Миоци, кричал от боли, вызывая слезы старой ключницы, а через несколько дней раны его стали затягиваться. Но силы не возвращались к нему…
После тюрьмы и болезни он был очень слаб физически, и даже чувства и воля его ослабели до предела. Он чувствовал себя вне жизни, и с тягостным удивлением порой ощущал, что в его теле еще оставались капли жизненной силы, почти насильно удерживающей его на земле. Воспоминания того, что случилось до его прихода в хижину Лаоэй, были путаными и смутными – о том, как он очутился среди моря, как добрался до берега. Более того, воспоминания о его странствиях по Аэоле в бесплодных поисках дяди Николаса, до того момента, как он оказался в доме Миоци, тоже словно терялись, как струи мутной дождевой воды в пересохшей земле, и казались далекими, как сон. Только лицо и голос Сашиа были выше всякой мнимости, они были глубоко памятны для него, они были той единственной связью с землей живых, которую он почти утратил.
- Ты опять не доел похлебку, Каэрэ – тебе она не нравится? Невкусно?
Аэй, его бессменная сиделка, всегда готовила для него самые изысканные блюда. Но Каэрэ не мог съесть больше чем две-три ложки или глотка этих прекрасных кушаний. Это очень огорчало и ее, и Игэа, но радовало рабов-санитаров, которые постоянно угощались мясными похлебками и медовыми лепешками.
- Вкусно, спасибо, мкэн Аэй – я просто больше не могу.
Каэрэ, едва совладав с дрожью в руках, поставил миску на пол рядом с собой – его постель из высушенных успокаивающих трав была устроена на полу комнаты, на циновке, по фроуэрскому обычаю.
- Ты ничего не ешь…- покачала она головой, поправляя ему подушку.
- Если бы я мог спать! – вырвалось у него. – Как хочется заснуть и не проснуться… ни от чего.
- Сохрани тебя Табунщик говорить такие вещи, - строго сказала Аэй.
- Кто такой этот ваш Табунщик? – спросил он, устыдившись своего срыва и желая переменить тему.
Она засмеялась.
- Он умер, а потом воссиял.
- Так это человек?
- Да, - сказала Аэй. – Он захотел, чтобы его убили, чтобы освободить народ. Это было давно, и не в нашем краю. Эннаэ-Гаэ рассказывал людям о нем.
- И освободил?
- Кто?
- Великий Табунщик.
- Да – он же воссиял.
- Как?- он не понял этого слова.
- Никто не знает, но он больше не мертвый, он живет теперь. Он воссиял.
Она осторожно выбирала слова, и Каэрэ показалось, что она чего-то не договаривает. «Культ предков», - подумал он.
- Он из степняков был?- Каэрэ отчего-то вспомнил рыжеволосого гиганта Циэ и его рассказ о загадочном кочующем Эне.
- Думаю, нет… У них много про него рассказов, но в книгах их нет – степняки, наверное, их сами сочинили. Он жил в другом краю, но теперь он воссиял, и это неважно, где он жил. Можно ему молиться везде – он рядом, все слышит и знает.
- Так это бог ваш?
- Да, - сказала Аэй кратко.
- Я ничего не понял, - устало сказал Каэрэ.
- Возьми вот это, - она вложила в его холодные ладони мешочки с разогретой крупой, которую готовила все это время, – ты мерзнешь ночью.
– Похожая история есть и в том краю, откуда я. Не думаю, что все это правда, - сказал Каэрэ, после паузы продолжая беседу.- А еще какие боги у вас есть? Шу-эн, Уурт, Фериан…
Аэй снова странно улыбнулась.
- Это не «еще». Великий Табунщик один.
- А еще есть какой-то Великий Уснувший? Так я понял?
- Есть… Так называют его те, кто не встречал Великого Табунщика.
- Так это одно и то же?
Каэрэ отчаялся понять хитросплетения туземных культов.
- Боюсь, что я отвечу тебе не так, как ответили бы служители Великого Уснувшего… Великий Уснувший на самом деле не спит, так думают только те, кого еще не коснулась весна…
-…Великого Табунщика?- уже с некоторой долей раздражения проговорил Каэрэ. – А что надо сделать для того, чтобы она тебя коснулась?
- Только Табунщик властен в своей весне, - ответила Аэй.