Простите меня за невесёлый рассказ. А тем, кто хочет весёленькое - лучше и не читать…
Итак, представьте: 1940 год, вчерашние студенты Московского Горного института им. Сталина распределены работать на север в Ухту…
Среди этих студентов – мои будущие родители, они только что поженились. Оба москвичи… Но распределение, тем более в те времена обжалованию не подлежало…
И вот они в Ухте 1940 года. По сути тогда это лагерный город. Там добывают нефть шахтным способом. Основная раб.сила – ЗК. Конечно, есть и вольнонаёмные (хотя вольно или невольно – не нам судить. Наверное из Москвы не очень-то вольно хотелось уезжать в Ухту… )
Одним словом мои будущие родители оказались в системе ГУЛАГа. И в их удостоверениях, сохранившихся с той поры, стоят печати «Ухтпечлаг НКВД» По этим удостоверениям они могли входить на территорию шахты, где и работали горными инженерами. Рядом с ними работали инженеры-ЗК, и прочие ЗК, которых после смены конвой уводил в бараки…
Кстати, два слова о термине «ГУЛАГ»… Уж сколько лет эту аббревиатуру употребляют журналисты и «писатели», не вдумываясь в её расшифровку. Там и сям читаешь: такой-то сидел в ГУЛАГе, был сослан в ГУЛАГ, погиб в ГУЛАГе…
Господа-товарищи: ГУЛАГ – это Главное управление лагерей… И говорить, что некто был сослан в ГУЛАГ, это точно так же неправильно, как сказать, что мой дядя был сослан в Комитет Государственной безопасности или в Министерство внутренних дел.
Но ладно, пусть кто как хочет, так и пишет. Не будем учить «писателей» терминологии…
Сегодня я просто решился напечатать эти записки, т.к. моих родителей давно нет на этом свете, а мне хочется рассказать то немногое, что успел узнать конкретно от них о том странном и страшноватом месте и времени, т.е. о севере 1940-41 года…
Поселили вчерашних студентов всех скопом (в т.ч. моих папу с мамой) в типовом бараке, (причём заметим: ещё недостроенном бараке). Точно в таких же обитали ЗК. Проект был стандартным. Но у вновь прибывших москвичей всё же были некоторые элементы комфорта. Для точности: длинное помещение с нарами. Человек пятнадцать в ряд. И это повезло! Хорошо, что нары не двухэтажные, да и барак разделён на три отсека. Семейный или холостой, мужчина или женщина – роли не играло. Поселили – и живи. Если вы женаты – простынкой отгородитесь от соседа! Утром на шахту, вечером – домой, т.е. в барак. Общая кухня с печкой… «Удобства», естественно, на улице. Но уж к этому удобству русскому человеку не привыкать, а читателю не удивляться. Главное, что этот барак не за колючей проволокой. Вернее проволока есть, но с другой стороны…
О жизни в Ухте 1940-1941 года родители рассказывали крайне мало. Так – от случая к случаю. И, тем не менее, два эпизода застряли в памяти, о них и рассказ.
Однажды, в семидесятых, я в разговоре с отцом случайно упомянул фамилию известного в тридцатых годах лётчика, дочь (а может племянница?) которого работала рядом со мной в КБ Туполева. Мы с этой женщиной вращались в одной компании и даже симпатизировали друг другу. Я не буду сейчас называть фамилию этого лётчика, т.к. память – штука вредная… не дай Бог ошибиться.
Короче: папа на эту фамилию среагировал тут же. И от него я узнал такую историю…
Оказывается, в молодости, в студенчестве, они (т.е. папа, мама, этот лётчик и др.) встречались в одной компании. Пили вино, пели песни… Фото этого лётчике даже в газетах печатали. Более того, он даже готовился лететь на Северный полюс… Не берусь утверждать, но, кажется, папа упоминал, что этот лётчик должен был лететь с Леваневским через полюс в Америку. Однако этот лётчик С-н незадолго до полёта исчез. Ну, теперь-то понятно, что его арестовали. А в 1937-м это было далеко не всем понятно. Это теперь все умные. А тогда студенты и студенточки многого не знали и не понимали… Ну, исчез вдруг лётчик С-н с горизонта… может летает где-то, а может болеет (мало ли что бывает)…
И вот в 1940 году на лагерной шахте в Ухте моя мама сталкивается лицом к лицу с заключенным С. Не знаю уж, как произошла эта встреча. Напридумывать можно всякого. Но суть в том, этот человек совсем «доходил» от фурункулёза. Страшнейший фурункулёз у него был, всё тело в нарывах, а на работу его всё равно пригоняли. Таких называли «доходягами», это значит не долго осталось… И моя мама (моя будущая мама) стала носить ему в зону жидкие свежие дрожжи. Где только доставала? А ведь их зимой ещё и донести надо, чтобы не замёрзли. Она эту бутылку прятала под пальто, через вахту проносила и поджидала момент, чтобы передать дрожжи С. Тем она этого лётчика и спасла. (Ещё раз поясняю: в рабочей зоне ЗК и вольнонаёмные тогда работали рядом и могли общаться…) То, что лётчик С-н тогда выздоровел, я узнал от той самой моей сослуживицы (родственницы лётчика), когда рассказал вот эту самую историю…
В конце июня 1941 отец с друзьями пошли в военкомат, просились на фронт добровольцами. Но действовала «броня» на горняков, и добровольцев не взяли. Однако, когда в августе отец покритиковал начальство – то тут же «бронь» исчезла. (Как сказал папа – его тут же сдали в армию). Далее события шли своим чередом, и хоть папе досталась не самая худшая доля, но армия, тем более во время войны – не сахар. И папа порой жалел, что покритиковал начальство, и даже (увы) завидовал однокурсникам, оставшимся в тылу, добывать чёрное золото…
И вот, уже после войны, отец случайно встретился со своим однокурсником, с кем вместе распределялся на север, в Ухту… С трудом узнал его… По словам отца лицо у его однокурсника было абсолютно неподвижное, а глаза мёртвые. С трудом разговорились… И однокурсник рассказал историю более чем страшную...
В 1941-м, или вначале 1942-го его перевели в Воркуту, и почти тогда же пришёл приказ о СРОЧНОМ расстреле большого количества ЗК. Чуть ли не за один день надо всех по списку расстрелять и доложить в Москву. Для такого количества расстреливаемых исполнителей явно не хватало. И был срочно мобилизован партийно-комсомольский актив работников лагерной системы.
Однокурснику папы, вчерашнему студенту Горного института им. Сталина, дали в руки винтовку… Первой жертвой ему досталась женщина (по его же рассказу – это была весьма известная актриса…) Бывший студент стрелял несколько раз… никак не мог попасть, а когда попал – его начало тошнить кровью… Но никто ему не помог. Рядом, такие же неумёхи-«интеллигенты» неумело стреляли таких же интеллигентов, как они сами… Это была просто бойня… Но не нашлось ни одного отказчика, который отказался бы стрелять. (Поэтому не верю песне В.Высоцкого «О том, который не стрелял». Это его мечта-надежда и не более.)
Слушая эту исповедь отец подумал, что, видимо, ему очень повезло, когда его «сдали в солдаты».
Я очень редко вспоминаю этот рассказ, который тяжёлым грузом всю жизнь лежит у меня на сердце. И всё же я благодарен отцу, что он передал мне эту историю.
Конечно, позже я читал правдивые рассказы Шаламова, Разгона и других очень уважаемых людей… Но это всё я читал потом. Это всё книги. Какой-то читатель может сказать: а было ли всё это? Правда ли? Верить - не верить?
Какому-то журналисту могу и не поверить.
А вот не верить отцу и маме – я не могу.