Атенеум — финская национальная галерея и гордость.
Сколько стран — столько и национальных галерей. И это не значит, что висят там и пылятся под проводками сигнализации какие-нибудь Богом забытые полотна художников, выставлявшихся от силы у себя на балконе.
Любая национальная галерея ценна колоритом той страны, в которой она находится, и это вовсе не обязательно должна быть галерея Тейт в Лондоне или галерея Дрезденская.
Атенеум назван так красиво, как обитель искусства, и его греческое название в честь богини Афины и строгий вид, сразу заметный с Вокзальной площади, говорит о том, что мала страна Финляндия, да не стоит списывать её со счетов мирового искусства живописи. Есть ещё, чем гордиться.
Не стоит сравнивать Атенеум с Эрмитажем и даже национальной галереей в Осло. Финляндия не была империей, и не имела возможности «набирать» под свой вкус и цвет картины известных мастеров, как это делали в той же Германии или у нас, в России. Финляндия жила подарками — во второй половине 19-го века половина коллекции уже была практически готова.
Тоскующим по Веласкесу и Ренуару, здесь, конечно, искать нечего. Но есть Ван Гог, две картины Гогена, которые финны умудрились оформить так, что есть чему поучиться у эрмитажных работников. Наш Ван Гог, с его знаменитыми Хижинами, висит просто так, и естественный свет, падающий на него из окошка, смазывает яркие и насыщенные цвета, которыми и знаменит этот неоднозначный художник. Поэтому всей прелести цветопередачи просто не рассмотреть.
Финны повесили полотно Ван Гога «Улица в Овер-сюр-Уази» в полутёмной комнате, направив освещение так, что оно не просто освещает картину, а как бы выхватывает из полутьмы, благодаря чему картина словно светится изнутри и играют все самые броские краски художника.
По бокам, как стражи прекрасного, две картины Гогена, написанные им на тропических островах, и они тоже выхвачены музейным лучом так, что экваториальные краски художника играют во тьме, завораживая посетителя.
Из известных в Скандинавии имён в Атенеуме — символист Мунк с портретом Густава Шифера и сонмом купающихся мужчин в раздетом виде. Впрочем, если учесть то, что музеи, где есть Мунк, можно пересчитать по пальцам, Атенеум и тут впереди всех, и даже впереди Эрмитажа.
Достаточно выразительное полотно Модильяни «Портрет Леопольда Сюрважа» попало в Атенеум в 1955 году, как дар от Швейцарии. Это снова подчёркивает немного дотационный стиль существования финского храма искусств — впрочем, и нынешний Эрмитаж жив ёт на те же дотации в наши суровые и «негениальные» времена.
Немного пуантилизма, редкого во всех не французских музеях, - от художника Поля Синьяка: заботливые и аккуратные финны на табличке рядом указывают не только название картины на трёх языках — финском, шведском, и английском, но и пишут национальность живописца.
Французов мало. Французов мало до слёз, но когда ещё эта центральная европейская нация разбазаривала свой художественный потенциал? Зато есть Поль Сезанн с его таким бытовым пейзажем «Мост Эстатик», но поражающим, как и всё у французов, каким-то внутренним стилем и раскованностью.
Пуантилизм, как экстравагантный отросток импрессионизма, поселился в Атенеуме ещё и под именем Альфреда Уильяма Финча, бельгийца английского происхождения, зарисовавшего в своём необъяснимом стиле белые скалы Дувра.
Дополняет жемчужное ожерелье Атенеума Марк Шагал, «Лютнист». Правда, картина эта не совсем в его духе, но кисть мастера и особая цветопередача отвечают сами за себя. Интересный ракурс лишний раз говорил о том, какая экстраординарная картина досталась финнам.
Русских в первую очередь интересуют русские художники. Все ожидают, что Атенеум увешан полотнами Репина, хотя на самом деле Репина там хоть и побольше, чем Шагала, но пересчитать можно на пальцах одной руки.
Репин очень любил Финляндию, практически жил там на своей даче в тогдашней Куоккале, дружил с поэтом Эйно Лейно, и все свои картины, заботливо повешенные в музее, подарил Атенеуму сам. Среди них и рисунок танцующей Наталии Нордманн, и портрет Елизаветы Званцевой — красивая женщина в тёмном платье чуть-чуть свысока смотрит на посетителя. Портрет профессора Иванова более живой, более репинский — широкие, как размашистые стежки, мазки кисти.
Есть ещё малюсенький пейзажик нашего вечного Шишкина, - дар того же Репина. Несомненно, это большая честь для русского художественного достояния - быть представленным заграницей в государственном музее, а не быть развешанным по стенам особняка какого-нибудь иностранного богатея, безымянно приобретшего картины русских мастеров на каком-нибудь Сотсби.
Конечно, бОльшую часть экспозиции занимает финская живопись, которая и для великого знатока данного вида искусства представит серьёзную проблему. Финляндия растила таланты, но будучи придатком то Швеции, то России, она не всегда не всегда могла отправить эти таланты учиться.
Начать рассказ о финских живописцах правильней всего с Аксели Галлен-Калеллы, которого знают и за рубежом, и в том числе у нас, правда, знает его наиболее узкий круг специалистов и любителей, нежели произведения того же самого Поля Синьяка.. Этот символист прославился иллюстрациями, особо поданными как стилистически, так и сюжетно, к финскому национальному эпосу Калевала. Его картины, наряду с Юрьо Оллила и Хуго Симбергом исследователи относят к «золотому» веку финской живописи, пришедшемуся на конец 19-го — начало 20-го века.
Галлен-Каллела представлен в Атенеуме двумя очень напряжёнными, символистическими работами по Калевале «Мать Лемминкяйнена», «Проклятие Куллерво»и триптихом «Легенда об Айно». Прочти плоскостное решение композиции, тематика смерти, характерная для модернизма, переходящая с шедевров Калевалы на другие его картины — Каллела единственный уловил потусторонний дух Калевалы и сумел поймать его и зарисовать.
Символична и палитра художника — чёрный цвет — олицетворение злых сил, золотисто-жёлтый — цвет веры в воскрешение.
Кроме всего этого Каллела работал в абсолютно различной тематике, практически всегда оставаясь верным символизму. Пожалуй, только настырно-эротическая картина с похотливой обнажённой моделью, сидящей на диване, выбивалась из этого ряда. И в графике своей, и в портретах Каллела не не переступал тонкой черты символистического призрачного видения бытия. Даже портрет своей жены он написал в полный рост на фоне стены финских камней, покрытых мхом и лишайниками в серо-зеленоватых тонах — сюжет, на который способен только финн: лишь так можно показать то единение с природой, к которому стремятся все «лесные жители» страны тысяч озёр.
Юрьё Оллила полон духом брутальной изящности и запредельного мышления, которые вложил в каждую свою работу. Среди них выделяется, словно выпуклый, портрет поэтессы Эллины Ваара. Действительно красивая женщина смотрит на посетителя так, словно стены Атенеума заковали её в силами финского волшебника Юрьё.
Символист, сумевший стать фактически иконой финского символизма, Хуго Симберг, прежде всего выделяется полотном «Раненый ангел». Такой же ангел украшает кафедральный собор в Тампере, а знаменитый символист от музыки, сердце, ум и честь рок-группы Nightwish финн Туомас Холопайнен воспользовался сюжетом, где два мальчика несут на носилках белого ангела с повязкой на глазах и окровавленным крылом, для основной идеи своего клипа на песню «Amaranth».
Портрет Анни Брамер, пейзажный вид откуда-то сверху в тогда ещё финском Выборге и даже две горные реки Кавказа, почти Мунковский «Холод» с кричащим человеком, жутковатые «Сады смерти»- всё смешалось и родило на свет новую духовную материю — широкий разброс тематики говорит о Симберге как о человеке и художнике с нетривиальным кругозором.
Финских художников стоит смотреть вовсе не потому, что их вклад в мировую сокровищницу живописи так же велик, как у Рафаэля, но хотя бы просто для того, чтобы понять, узнать, ощутить, прочувствовать Финляндию — практически изнутри, ощутить её биение, её запахи, проникнуть в её мысли и чувства.
Вот у художника Пекки Халонена финская крестьянка полощет бельё в хрустяще-ледяной проруби, а на елях лежат огромные сугробы. Вот у Алвара Кавена старшая сестра, полусонная уже девчонка с соломенными волосами, укачивает младшенького в колыбельке. В грязи, копоти, словно в аду занимаются подсечкой леса финские крестьяне от мала до велика на картине Ээро Лантфельта. И взгляд утомлённой, в закопчённом платьице девочки полон глубины синего одиночества. И вот у него же — нежная веточка с белыми цветами плывёт по несказанно чётко и чисто переданной голубой финской воде. Усыпанные камнями пейзажи Фанни Курберг и её предгрозовой скетч, когда тучи собрались словно над целым миром — живая Финляндия, которую вряд ли увидишь из окошка туристического автобуса.
Вот Иматра зимой, залив Хаминалахти, готовые к склоке глухари Фердинанда Вестхольма. А вот его же сияющий чистотой скандинавского солнца «Осенний день на Аландских островах». Дюже равновесие по полам поражает и многое может сказать — художница Эстер Хелениус с её Арабесками, Грета Хялдфорс-Сипиля и её собор святого Йоханнуса в Хельсинки, написанный в духе Кандинского. Элин Даниельсон-Камбоджи смотрит с автопортрета приветливо, немного лукаво и с чувством собственного достоинства. Эллен Теслефф и её поражающие глубиной проникновения женские образы финок. Мария Виик и её бытовые картины, словно пришедшие из обычного финского дня. С автопортрета Хелен Ширфберг смотрит внимательная, немного усталая женщина. Женщины Финляндии говорили о себе на языке живописи, и их противовес эрмитажной придворной художнице Кристине Робертсон очевиден.
Апогеем всего это выглядит картина Венни Солдан-Брофельд - «Обед в милом доме в Саво». Финская семья расположилась за деревянным обеденным столом — взрослые, явно утомлённые полевыми работами, уставшие от домашних забот дети... Но свет на их лицах и подчёркнуто голубые глаза — вот он, портрет финского семейства и тихая мечта о спокойной трапезе в своём родном доме. Желание тишины и мира — оно до сих пор осталось в финнах. Это то, чем они наслаждаются, выбираясь в тихий отдых на летнюю дачу mokki после рабочих будней. И если внимательно читать финские живописные полотна, Финляндия проступит сквозь них и научит ощущению тишины.