Современники гигсосов
http://history.novosibdom.ru/node/47
В середине 2 тыс. до н.э. на просторах России от Алтая почти до Балтики обозначилась сейминско-турбинская культура хорошо оснащенных воинов. Предметы этой культуры выявлены даже в Бородинском кладе близ г. Белгорода-Днестровского Одесской области (античного Тираса) http://bdag-med.livejournal.com/194435.html,
http://dic.academic.ru/dic.nsf/bse/158004/Бородинский
Для части сейминце-турбинцев были характерны сравнительно легкие колесницы, которыми пользовались и гигсосы, захватившие 37 веков назад Египет. Вероятно ли участие каких-то групп сейминце-турбинцев в походах на Египет, покажут дальнейшие исследования. Но такой вероятности исключить нельзя.
Границы металлургических провинций позднего бронзового века (по Е. Н. Черных с изменениями). 1 - Европейская; 2 - Евразийская; 3 - Центральноазиатская; 4 - Ирано-Афганская; 5 - Кавказская; 6 - границы провинций. Энеолит и бронзовый век. Учебное пособие по курсу "Основы археологии", Рындина Н.В., Дегтярева А.Д., Иллюстрации
Воины сейминско-турбинской культуры. 37 – 33 вв. назад
http://history.novosibdom.ru/node/46
На рисунке дана реконструкция андроновской боевой колесницы. Стенки колесниц (а), видимо, были плетеными — для уменьшения общего веса. Оси (б) тогда еще делались из дерева, и смазка колесных втулок (в) была несовершенна, поэтому оси требовалось защищать. Конструкторы укрепляли ось, подбирая для нее особо прочный материал, или облегчали сам экипаж, снижая этим нагрузку. Платформы кузовов сбивались из досок. На спине лошади располагалось мягкое «седло» (г). На него сверху помещалось ярмо (д), наподобие того, что раньше было опробовано в упряжи быков, ослов, верблюдов. Для прочности к «седлу» прикрепляли деревянную рогульку (е), охватывавшую своей развилкой хребет лошади, — прообраз чересседельника нашего времени. Конструкцию дополнительно крепили широким нагрудным ремнём. Заднее расположение колёс экипажа смещало центр тяжести вперед. Распряженная колесница упиралась дышлом в землю, а в снаряженном виде поднятое дышло плотно прижимало ярмо к спине лошади, мешая ему соскользнуть, а платформе при ударе колес и обрыве ремней — перевернуться назад или травмировать животное. Благодаря такому устройству, боевой расчёт мог перемещаться по кузову, не боясь неосторожным движением вызвать угрожающий крен. При этом вес людей повышал устойчивость повозки. Левую сторону такого экипажа занимал возница, управлявший лошадьми, правую — вооруженный колесничий. Именно здесь, справа, на дополнительных стойках, крепился весь его «арсенал» — лук (ж) со стрелами (з), копья и легкие дротики (и), бронзовые топоры (к), щиты (л), которыми колесницы закрывались сзади. XIII—X вв. до н. э.
Здесь же представлены и воины.
Голову тяжеловооруженного воина-колесничего андроновской культуры защищает островерхая кожаная шапочка с небольшими наушниками (а). Тело покрыто плотным панцирем, отформованным из сырой кожи (б) и усиленным круглыми бронзовыми бляшками-пуговицами (в). Подобные панцири состояли из сплошного прямоугольного полотна с отверстием для головы и полукруглыми вырезами для рук. Наброшенные на плечи доспехи стягивались с боков ремешками (г). Латы могли состоять из отдельных нагрудника и наспинника, так же связываемых друг с другом на боках. За поясом у воина листовидный бронзовый кинжал (д) и булава с каменным навершием (е). У левого бока — мешочек с походными принадлежностями и запасными наконечниками стрел (ж). За плечами висит цилиндрический колчан со стрелами (з). Здесь же плетёный прямоугольный щит, закрывающий колесничему спину (и). Такими же щитами перед боем защищали вход в кузов. Лёгкий круглый щит (к) использовался в пеших рукопашных схватках. Копье с бронзовым наконечником (л) и бронзовый топор (м) дополняют вооружение воина. Оценить возможности воинов-колесничих позволяет высказывание Гая Юлия Цезаря, с восхищением писавшего о воинах, которые могли в бою пробегать по дышлу повозки и вставать на ярмо лошадей. Середина 2-го тыс. до н. э. Реконструкция по материалам Андроновской культуры Южной Сибири и Северного Казахстана. http://history.novosibdom.ru/node/47
Очевидна мощь и других ратников.
http://history.novosibdom.ru/node/24. Жаль, что на карте только Сибирь.
Научных работ по истории сейминце-турбинцев все больше.
Здесь бы хотелось предложить исследование (с небольшими сокращениями)
П. М. Кожина
СИБИРСКАЯ ФАЛАНГА ЭПОХИ БРОНЗЫ
http://www.nsu.ru/aw/bookloader?id=242
В Западной Сибири, на Урале, в лесостепных районах Восточ¬ной Европы обнаружено значительное количество отдельных находок и несколько могильников, содержащих комплексы ме¬таллических предметов, относимых к сейминско-турбинской культуре эпохи бронзы1. Несмотря на огромные масштабы и не¬равномерность в насыщении находками ареала, отсутствие вы¬раженных территориальных групп, нечеткость общих границ культуры, неоднородность погребального обряда, малочислен¬ность и разнородность инвентаря, кроме серий металлических изделий, исследователи относят эти находки к единой культуре, а не культурной общности.
Такое мнение представляется спра¬ведливым. Ведь в пределах сложного образования, каким явля¬ется археологическая культурная общность, внутренние связи населения могли быть нерегулярными, а процессы дифференциа¬ции отдельных групп настолько значительными, что в бытовом и производственном инвентаре отдельных культур, включавших¬ся к общность, могли возникать и накапливаться заметные тех¬нические новшества, отражавшие различные пути развития про¬изводства, выделявшие и обособлявшие подобные культуры сре¬ди их этнически родственного окружения.
Для сейминско-турбинских памятников, напротив, характерно значительное сход¬ство изделий в пределах каждого типа по формам, технике изго¬товления, специфике художественного оформления, даже в тех случаях, когда аналогичные предметы происходят с наиболее удаленных друг от друга окраин ареала. Подобное сходство ука¬зывает либо на наличие постоянных прочных контактов насе¬ления во всем ареале, либо на кратковременность сейминско-турбинской культуры, на краткость этого хронологического этапа евразийского бронзового века.
Наиболее многочисленные серии металлических изделий об¬разуют в сейминско-турбинских памятниках наконечники копий, двулезвийные кинжалы и ножи, топоры-кельты, втульчатые долота. Среди каменных изделий (встречающихся не повсеместно) этнокультурная специфика четко выявляется на кремневых на¬конечниках стрел, ретушированных кремневых вкладышах, изкоторых составлялись лезвия ножей, вставлявшиеся в костяные или деревянные рукоятки, на нефритовых кольцах. Особое место в инвентаре занимают литейные формы из талькового камня.
Отсутствие данных о поселениях и производственных комп¬лексах, неясность вопроса о керамическом производстве сейминско-турбинской культуры резко ограничивают возможности этно-исторических и социально-экономических интерпретаций на базе исследуемого материала. Впрочем, сама по себе этнокультурная специфика комплексов может быть сравнительно надежно под¬тверждена особенностями инвентаря и своеобразием его набора. Обоснованные экономические и социальные характеристики культуры могут явиться итогом многоступенчатой интерпрета¬ция технологий изготовления инвентаря и способов его приме¬нения.
Для отдельных ступеней такой интерпретации возможно использование разработок, касающихся проблем абсолютной и относительной хронологии, происхождения культуры, изучения ее металлургии и металлообработки, функциональных и техно¬логических особенностей отдельных типов орудий, художествен¬ного стиля (украшения, скульптура, орнаментация), религиозно- магических представлений (погребальный обряд), антропологии. Большинство металлических изделий и форм для их изготовления из сейминско-турбинских памятников — это предметы вооружения. Поэтому естественно начинать характеристику куль¬туры с анализа ее военной техники.
Несмотря на большое внимание к проблемам хронологии сейминско-турбинской культуры, обусловленное значением, ко¬торое имеют ее изделия для построения абсолютной хронологии бронзового века обширного евразийского ареала2, типологические исследования этого инвентаря носят пока преимущественно фор¬мальный характер. Однако в самих изделиях отчетливо проявля¬ются черты, которые могут служить основой для построения конструктивно-генетической типологии, определяющей направ¬ленность и формы развития производственных технологий, а так¬же для выявления присущих данной археологической культуре этапов накопления инженерных знаний и позитивного опыта, позволяющих совершенствовать конструкции изделий с целью добиться их предельной наивысшей эффективности для соответ¬ствующего практического применения.
В приложении к древним предметам материальной культуры перспективность использования типологического метода прямо обусловлена тем, что в каждом этническом производстве посто¬янно возникали противоречия между стремлением к повышению функциональной эффективности орудия и желанием сохранить старые традиционные формы, считавшиеся особенно падежными. Отсюда проистекает стремление сохранить при производстве из¬делий рудиментарные признаки, указывающие па приемы, при¬менявшиеся при изготовлении древнейших форм соответствую¬щего инвентаря3.
С учетом этих соображений необходимо про¬анализировать весь комплекс сейминско-турбинского оружия, чтобы выявить те его наборы, которые могли изготовляться од¬новременно и использовались группами людей, занимавшими ме¬сто в едином боевом строю. Однородность серий инвентаря и раз¬личия в технике изготовления предметов каждой серии создают предпосылки для выяснения направленности распространения носителей данной культуры, скорости этого процесса, интенсив¬ности, а также позволяют наметить исходный ареал сложения культуры и ее различные модификации на территории от По¬волжья до центрально-азиатских пустынь.
Все металлические изделия из сейминско-турбинских могиль¬ников принадлежат к двум основным категориям. Это либо втульчатые орудия, либо пластинчатые (брусковидные). И то и другие получены путем литья в каменных; (реже обожженных глиняных) формах. Последующему переоформлению про¬ковкой подвергались лишь отдельные пластинчатые изделия. По¬мимо оружия и инструментов металлообработки встречаются украшения и небольшое количество предметов неизвестного на¬значения. Принадлежность изделий к единой металлургической традиции подчеркивается единообразием находок в аналогичных комплексах, а также наличием литейных форм, предназначенных для отливки целых наборов различных предметов (некото¬рые формы обрабатывались вторично для отливки более мелких изделий).
Наиболее широко представлены наконечники копий и топоры-кельты. При тщательном сравнении, особенно предметов из раз¬ных памятников, выявляется большое разнообразие форм данных изделий. Кельты, по мнению многих исследователей, использо¬вались как землекопные орудия4, но тщательность их изготовления, отливка в одних и тех же формах, что и другие виды оружия, убеждают и применении кельтов главным образом в ка¬честве боевого оружия.
Топоры-кельты из Ростовки представлены также двумя раз¬новидностями: это широкие, почти прямоугольные в профиле топоры с овальным сечением у верха втулки и шестигранные в средней части. Шестигранностъ сечения достигается двумя вы¬купающими ребрами, отграничивающими узкие стенки от средних, широких. Последние имеют слегка выпуклую поверхность. Под втулкой кельт опоясан двумя горизонтальными валиками, переводящими с боков в небольшие ручки-ушки, выступающие из боковых граней. Пространство между валиками заштрихова¬ло короткими вертикальными насечками. Под этой штрихованной полосой-лесенкой расположен ряд высоких равнобедренных тре¬угольников, обращенных вершинами вниз, ниже их к лезвию с одной широкой лобной стороны кельта спускается ряд заштри¬хованных ромбов.
Кельты другого типа представлены всего в двух экземплярах. Они имеют узкую круглую втулку, которая плавно переходит в широкую пластинчатую лезвийную часть. Боковые стороны усилены трех¬гранными, выступающими по обеим сторонам пластины ребрами. Один из этих кельтов кроме опоясывающего орнамента из тре¬угольников на втулке имеет над лезвием с лобной стороны изображение горного козла, напоминающее профильные наскаль¬ные рисунки. С боков на пластинчатой части кельта с одной сто¬роны выполнены слабовыпуклые концентрические полуокруж¬ности, а с другой — выпуклые вертикальные зигзаги из попарно сгруппированных штрихов. Сравнив эти кельты со среднеазиат¬скими кельтами-лопатками, В. И. Матющенко отметил их отли¬чия и назвал кельтами с крыльями6. М. Ф. Косарев по литей¬ной форме для типичного кельта-лопатки на поселении Самусь IV обосновал значительно большую, чем предполагалось ранее, древность этих изделий8. Указанные кельты из Ростовки позволяют наметить типологическую эволюцию всей серии кель¬тов. В кельтах-лопатках с их четко выраженной втулкой и пря¬моугольной лезвийной пластиной хорошо прослеживается форма первоначального составного орудия, которое либо собиралось из двух частей, либо сначала отливалась плоская лезвийная часть, помещавшаяся затем в форму для отливки втулки. При литье
[19]
Рис 1. Оружие из сейминско-турбинских могильников. 1, 4, 7, 10 — Сейма и Решное; 2, 5, 8, 11 — Турбино, 3, 6, 9, 12, 13 — Ростовка. [20]
втулки расплавленный металл прению приваривался к поверх¬ности пластины. Возможно, при сборке изделия из отдельных частей, их сваривали путем дополнительной заливки металла («покровного литья», по Г. Дрешеру), что достаточно типично и для сейминско-турбинской металлургии, ибо таким способом исправлялись дефекты отливок 10. Кроме того, в Сейме, Решном и Галичском кладе рукояти ножей наваривались на лезвийную часть. Причем это был единственный прием соединения рукояти с лезвием, так как ни на одном изделии не обнаруживаются хотя бы рудиментарные признаки применения заклепок для скреп¬ления клинка и рукояти, что отличает данную техническую тра¬дицию от европейских и восточно-сибирских.
Наличие в комплексах втульчатых долот с полулунным лезвием желобчатой лезвийной частью указывает на эволюцию техники, благодаря которой сформировался тип наконечников копий с вильчатым стержнем. В результате соединения двух половинок форм с одинаковыми негативами образовалась втулка с вилкой. Обоюдоострый кинжал с ромбической нервюрой, с пе¬ром с закрепленной втулкой стал прототипом для последующих цельнолитых копий. То, что конструктивная обусловленность данного типа наконечников была забыта, а вильчатый стержень воспроизводился лишь по традиции, хорошо видно по копьям из Турбина, у которых вилка все больше сливается с ромбической нервюрой. На отдельных экземплярах наличие вилки уменьшает прочность копья, которое ломается или сгибается на уровне вилки. Длительному сохранению вильчатости способствует при¬менение каменных форм, обрабатывавшихся с помощью пропи¬лов. Преобладание в Сейме копий с ромбическим стержнем ука¬зывает на постепенное преодоление регрессивной технической традиции и на большее, чем в Турбине, внимание к функцио¬нальным качествам копий.
Наличие в Турбине серебряных ко¬пий свидетельствует о том, что здесь копье приобретает наряду с практическим определенное символическое значение, становясь каким-то ранговым отличием воинов. В культуре и погребальном обряде Турбина нет признаков, указывающих на резкую смену социальных отношений в обществе, на становление ранних форм государственной власти, появление регулярных воинских подраз¬делений, требующих введения особых форм ранговых различий, поэтому по появлению серебряных копий можно судить лишь о достаточно мирной обстановке в данном регионе, когда копье перестало применяться постоянно в боевых действиях, стано¬вилось символом определенного положения не столько в воин¬ском строю, сколько в обществе.
Однообразие и массовый характер металлического инвентаря требовали для его изготовления соответствующих четко разрабо¬танных производственных приемов. В частности, для ускорения отливки наборов изделий применялись составные формы, в кото¬рых одновременно отливали несколько различных предметов. Этим создавались предпосылки для стандартизации изделий и: для выработки сложных литейных форм для массовой продукции, например скифских наконечников стрел: формы для их от¬ливки были компактны, удобны и просты в употреблении, что свидетельствует о большом опыте предшествующего бронзолитейного производства 13 (рис. 2,1—3).
Изготовление массового однородного инвентаря определялось ого специфическими функциями. Функциональная обусловленность типов металлического вооружения наиболее ярко выявля¬ется на материалах из могильника у д. Ростовка близ Омска. Представленные здесь две основные разновидности наконечни¬ков копий, безусловно, должны были применяться для разных целей. Короткие массивные наконечники определенно предна¬значались для длинных пик с толстым массивным древком. О большой: толщине древка можно судить по значительному внутреннему диаметру втулки (около 4 см). Такая широкая втулка была необходима лишь для длинного древка, т. е. для пики, применявшейся для нанесения прямого колющего удара. Этому выводу не противоречит и простая форма листовидного пера с сильно округленными к острию лезвиями. Относительно малые размеры наконечника обусловлены тем, что увеличение его веса при больших размерах потребовало бы для уравнове¬шивания и без того тяжелого и массивного оружия еще большего
[23]
утяжеления его заднего конца за счет утолщения древка, кото¬рое становилось бы неудобным даже при захвате его копейщи¬ком двумя руками.
Изящные наконечники с очень длинным пером и почти па¬раллельными, постепенно сходящимися к острию лезвиями от¬личались меньшим диаметром втулок (менее 3 см). Те из них, которые были снабжены крюком, определенно не предназнача¬лись для метания, ибо крюк не только должен был затруднять их прицельный полет, но и становился совершенно ненужной кон¬структивной деталью, если воин не держал прочно копье и руке. Крюк использовался для движения на себя. Впрочем, и сама форма пера благодаря массе этнографических (особенно афри¬канских) аналогов указывает на то, что наконечник данного ти¬на предназначался для специальных фехтовальных копий с ко¬ротким древком (длина древка, предположительно зафиксиро¬ванная О. Н. Бадером в одной из могил Турбина, близка 1 м14). Это вовсе не значит, что такие копья не могли метать в про¬тивника во время поединков, как это делали ахейские бойцы15, но основное их назначение связано с ведением наступательного рукопашного боя в пешей шеренге. Наличие двух видов копий (с крюком и без крюка) указывает на три возможных варианта использования этих фехтовальных наконечников: либо каждый боец в шеренге имел по два копья (как это было принято у ахейцев16), одно из которых он метал в противника, либо воины, снабженные копьями с крюками, будучи разделены бойцами с копьями без крюков, размещались в строю через определен¬ные интервалы, либо копейщики, вооруженные копьями с крю¬ками, составляли особую шеренгу, вступающую первой в непо¬средственное соприкосновение с противником. В данном случае третий вариант представляется наиболее вероятным. Дело в том, что сведения о применении щитов сейминско-турбинскими вои¬нами отсутствуют. Более того, судя по масштабам распростране¬ния, кельтами были снабжены все воины. Как не была коротка их рукоять, но на бегу, в строю, пехотинцы не могли прикреп¬лять их к поясу, подвешивать. Кельты приходилось держать к руке: иначе они мешали бы движению. Поэтому именно копье служило для отражения ударов противника. Копье, как это уста¬новлено на африканском этнографическом материале, заменяло щит. Собственно щит своим происхождением обязан именно копью17. Держа кельт в левой руке, воин мог наносить им мощ¬ные удары (рис. 3). Естественно, что отсутствие щита делало необходимым применение какого-то оборонительного доспеха. Остатки подобного снаряжения в виде длинных костяных пла¬стин с мелкими частыми отверстиями вдоль длинных сторон для взаимного скрепления обнаружены в мог. 33 Ростовки 18. На навершии ножа из мог. 2 изображен головной убор типа округ¬лой каски 19. Подобная каска хорошо моделирована на одном каменном портретном скульптурном изображении 20. Металличе¬ские каски в могильниках не встречаются, но нельзя исключить,
[24]
Рис. 3 Эволюция металлических изделий сейминско-турбинского времени. 1 — кельты, 2 — копья.
что их изготовляли из дерева, покрывали толстым слоем кожи и т. п. Тогда возможно объяснить применение топоров-кельтов, которые (как и каменные боевые топоры энеолитического времени из европейских памятников) предназначались для нанесе¬ния дробящих, раскалывающих ударов. К сожалению, костный антропологический материал из сейминских могильников не толь¬ко крайне малочислен, но и отличается плохой сохранностью, так что судить о характере повреждений и ран, наносимых в бою, пока трудно.
Однотипность и сравнительно длительное существование едино¬го функционально-технологического комплекса вооружения указы¬вают на то, что данный набор оружия был вполне эффективен. Судя по всему, воинские отряды носителей сейминской культуры вступали в вооруженные столкновения с противником, имевшим менее совершенное оружие, и подавляли его в стремительных и коротких войнах, в течение которых враг не успевал пере¬строиться, разработать свою тактическую систему боя, дающую возможность стойко противостоять организованному натиску ко¬пейного строя21, либо борьба велась с противником, имевшим равноценное вооружение. Подобные ситуации сражения равно¬ценным оружием описаны в древнегреческом эпосе. Вероятность ведения войн с противником, обладавшим аналогичным воору¬жением, должна была предопределять особенности боевого по¬строения. Так, в сейминско-турбинских памятниках не встречены детали колесничной упряжки и убранства. Это вовсе не значит,
[25]
что носители данной культуры не были знакомы с коневодст¬вом и традицией использования повозок, но отсутствие метал¬лических стандартных наборов колесничного снаряжения дает основание для вывода о том, что колесницы не были организо¬ванной силой в боевом строю. Сражение вели пешие отряды. Шеренга бойцов, вооруженных кольями с крюками, находилась на острие атаки, первой вступала в соприкосновение с против¬ником и, вероятно, ее бойцы с помощью крюков повреждали за¬щитное снаряжение врага, распарывали швы костяных (и, оче¬видно, кожаных) лат. Следом вступала в бой шеренга воинов с фехтовальными копьями без крюков. Атаку передних шеренг поддерживали воины с длинными колющими пиками, сдержи¬вавшие натиск врага, разделявшие движущиеся друг за другом шеренги противника, лишая тем самым мощи его встречный маневр.
Итак, по специфическим особенностям копий рекон¬струируется построение не менее чем из трех следующих друг за другом шеренг. В сущности, глубина построения могла быть большей. Ее определяли общая численность воинского контин¬гента и длина колющих пик задней шеренги. Ведь наконечники лик задней шеренги должны были выступать вперед за линию своего строя не менее чем на длину копья с крюком, иначе их применение было бы неэффективным. Впрочем, в древнем ки¬тайском трактате о ремесленном производстве «Као гун цзы» указано, что применение пик длиной более чем в три челове¬ческих роста нецелесообразно, так как бойцы не в силах были использовать их достаточно эффективно22. Итак, длина пики — это основной параметр, определяющий глубину построения. Длина шеренги определяется числом воинов, тактическими за¬дачами, стоящими перед ними, их выучкой, способностью строго держать равнение в шеренгах.
Подобное построение воинов-копейщиков в несколько следу¬ющих друг за другом шеренг — это не что иное, как классиче¬ская пешая фаланга. Применение этого сомкнутого пешего строя в степных просторах Казахстана, юга Западной Сибири, Ураль¬ского и Поволжского регионов не могло вызывать затруднений: долины и плоскогорья междуречий крупных рек, безлесные пред¬горные районы были очень удобны для проведения разбега и маневрирования фаланг. Для создания таких боевых подразде¬лений требовались, правда, весьма значительный объем попу¬ляции, а также основательно разработанные приемы физическо¬го и общественного воспитания населения. Причем расчеты для классических периодов жизнедеятельности греческих полисов показывают, что на каждого тяжеловооруженного воина, стоя¬щего в строю фаланги, приходится до десятка воинов других частей и прислуги, а в общем составе народонаселения один гоплит приходится на сто жителей23. Не исключено, что подобные данные являются преувеличенными, и менее развитое общество западно-азиатских степей умело обходиться меньшими си¬лами, но во всех случаях объем популяции должен быть
[26]
Рис 4 Реконструкции лыжника, едущего за конем (1), и построения сибирской фа¬ланги эпохи бронзы (2)
достаточно велик. Ведь иначе, в частности, невозможно было нала¬дить активное постоянное стандарти¬зированное производство (рис. 4,2). В условиях Средиземноморья фи¬зическая закалка и коллективизм входили в быт и деятельность общества, благодаря широкому участию населения в мореплавании. Экипа¬жи крупных гребных судов образо¬вывали слаженные боевые отряды. Даже исчисление ахейского войска в «Илиаде» осуществлено в форме «Каталога кораблей» 24. И в мирной жизни на берегу население группировалось и соответствии с принадлежностью к одной ко¬рабельной команде, к общему боевому строю, что находило соот¬ветствие в делении населения по родоплеменным группировками. Сведения о пилосских_ «полках» в табличках линейного письма В, как полагают, также построены на учете экипажей боевых кораблей 25. Впрочем, и в Норвегии эпохи викингов боевые дру¬жины формировались по специальным «корабельным округам», названным так потому, что от каждого такого округа в дружину конунга поставлялся полностью снаряженный корабль с экипа¬жем.
Однако и население внутриконтинентальных регионов в период завершения родового строя – начала ранней государственности дает яркие образцы воинских подразделений пеших копейщиков, отличившихся высокой организованностью и про¬фессиональной выучкой. Правда, о древнейшей шумерийской фаланге сохранилось недостаточно исторических данных, что, в частности, не позволяет определить, из каких групп населения она формировалась, как были расселены входившие в нее воины. Этнографические сведения, в частности по африканским народностям, объясняют роль бойцов-копейщиков в общей структуре популяции, указывают на специфику общественной организации населения, применявшего в боях сомкнутый пеший копейный строй. Так, мужское население подразделялось на четкие воз¬растные группировки, каждая из которых имела особые воин¬ские обязанности26. Такая структура оказывалась устойчивой в обществах, которые в переходный период к классовому устрой¬ству были вынуждены вести постоянную вооруженную борьбу с высокоорганизованными армиями ранних городских цивилиза¬ций, либо совершали длительные колонизационные марши в по¬исках новых земель для поселения, как это было, в частности, в случае с «подвижным королевством матебеле» на юго-востоке Африки 27.
[27]
При том, что сам факт построения в фалангу отмечен в исто¬рических описаниях многократно, тактика боя, которую осуще¬ствлял этот строй, не может быть подробно исследована во всех ее фазах28. Так, гомеровские поэмы ограничиваются лишь опи¬санием поединков предводителей, происходивших уже после со¬прикосновения враждебных фаланг. Кроме того, в бою греками применялись не только копья, но и мечи. Это может свидетель¬ствовать о специфике греческого вооружения в период троян¬ской войны, а также о том, что в устной передаче греческого героического эпоса смешались два различных периода развития наступательного боевого оружия, причем первый из них связан с бронзовым веком, второй — с железным 29. Сейминско-турбинский же материал указывает пока лишь на четкую воинскую структуру, позволяющую реконструировать построение фалангой у населения степных территорий Западной Сибири. Собственно, чем дальше от могильника Ростовка отстоят в пространстве и во времени другие сейминско-турбинские памятники, тем ме¬нее четко в них фиксируется специфика воинского снаряжения, присущего классической фаланге. Так, в Сейме и Турбине стираются функциональные различия между разными типами ко¬пий, появляются бронзовые топоры с проухами, другие предме¬ты, восходящие к иным традициям металлообработки. Вместе с тем в андроновских комплексах западных регионов, а также в памятниках срубной культуры Поволжья встречаются отдель¬ные бронзовые копья 20, но отсутствие других типичных видов оружия свидетельствует, что они использовались иначе, тем бо¬лее, что в андроновских и срубных памятниках фиксируются легкие боевые колесницы, а на казахстанско-среднеазиатских наскальных изображениях запечатлены сцены колесничных боев.
Характерно, что в Сейме и Турбине найдено большое количество кремневых наконечников стрел, что указывает на измене¬ния в тактике ведения боя и, если не на отказ от применения боевого построения копейщиков, то на его усовершенствование за счет применения отрядов воинов с легким снаряжением для защиты флангов фаланги, которые всегда являлись наиболее уязвимыми участками31.
Разрешение этих вопросов, выяснение историко-политических взаимоотношений этнических групп, так или иначе связанных с сейминско-турбинским населением, находятся в прямой зависимости от уточнения относительной хронологии культур эпохи бронзы в пределах всего поволжско-южносибирского региона. Пока Ростовкинский могильник можно считать древнейшим известным памятником сейминско-турбинского типа. Однако типологические особенности его инвентаря свидетельствуют о том, что ему должны были предшествовать более древние комплексы. Прогнозировать их специфику можно лишь основываясь на на¬боре металлических изделий, ибо остальной инвентарь, особенно керамика, сравнительно атипичен. Несомненно, найденные в
[30]
большом количестве литейные формы для сейминского оружия указывают на длительность бытования и устойчивость культуры в зауральско-западносибирском регионе. Однако это не являет¬ся доказательством местного происхождения данной культуры. Кельты-лопатки, обнаруженные преимущественно вне указанной территории, свидетельствуют скорее о пришлом характере ука¬занной культуры, но окончательное формирование функциональ¬но-технологической специфики данного комплекса металлообра¬ботки и самого набора металлического инвентаря, очевидно, про¬исходило в рассматриваемом регионе.
Различие технологий, по всей видимости, сказалось на типо¬логических отличиях материалов Сейминского и Турбинского могильников. Показательно, что большинство турбинских кель¬тов обнаруживает сходство с самусьскими. Турбинские копья имеют, как правило, вильчатый стержень. У них сохраняются валики на уровне ушек. Даже значительный разнобой в разме¬рах, зачастую маленькое, узкое и короткое перо при мощной широкой втулке не придают комплексу позднего облика. Его архаичность еще более заметна при наличии в предполагаемой мог. 110 типичного наконечника пики39, подобного ростовкинским. Лезвия турбинских кинжалов сохраняют в виде окислов следы деревянных черенков. Некоторые кельты в средней части имеют сечение близкое к четырехугольному (шестигранность едва заметна), выполнены они грубо, почти небрежно. Их сглаженные очертания, мягкая округленность в моделировке граней, характер поверхности отливки указывают на то, что изде¬лия изготовлены в глиняных формах, за счет чего они и кажутся более поздними. Композиция кладбища, его структурное един¬ство даже при наличии определенных закономерностей в рас¬пределении разнотипных, а следовательно и неодновременных, металлических изделий, принадлежащих к различным металлур¬гическим группам по составу микропримесей в металле, по тер¬ритории могильника определенно указывают на краткий период сложения всего могильного комплекса.
Один обоюдоострый кинжал 40 с намечающимся перекрестьем и узким, завершающимся треугольным расширением черешком, имеющий близкий аналог в Сейме 41, может быть сопоставлен с большим количеством по¬добных ножей-кинжалов срубной культуры, что, впрочем, само по себе еще не дает оснований для уточнения абсолютной дати¬ровки. Ведь памятники срубной, андроновской, абашевской куль¬тур, распространенные в пределах очень крупных регионов, не представляют монолитных единств, где бы повсеместно с закономерной точностью один хронологический горизонт или этап сменял бы другой. Каждая из этих культур дает по нескольку линий локальной эволюции. Причем процессы освоения ареалов каждой из этих культур проходили в определенной последова¬тельности. Так, на востоке андроновского ареала памятники этой культуры появляются в Среднем Приобье позднее, чем форми¬руется хакасско-минусинский вариант культуры, на западе – заселение бассейна Тобола предшествует расселению по Миас-
[32]
су, а последнее происходит раньше освоения западно-казахстан¬ских и орско-оренбургских территорий. Таким образом, датиров¬ка общеареальных, общекультурных черт, исходных особенно¬стей локальных вариантой оказывается различной даже на раз¬ных территориях одной культуры. Не проще обстоит, дело и с да¬тировками памятников, в которых проявляются смешанные срубно-андроновские, абашевско-андроновские черты. Памятники такого рода находятся на территориях, где контакты между культурами осуществлялись в течение длительного времени, и определить, к какому именно моменту взаимодействия соот¬ветствующих разнокультурных групп относится возникновение смешанных комплексов, оказывается весьма затруднительно. Кроме того, смешения могли происходить в форме длительного непрерывного процесса либо являться следствием многократных эпизодических взаимодействий этнических групп. Все указанные соображения крайне важны для анализа Турбинского могильни¬ка, ибо в нем, помимо отдельных черт срубной культуры, про¬являются особенности, присущие абашевским материалам.
Абашевская керамика сопровождает захоронения в могильнике Решное 42, свидетельствуя о том, что популяция «воинов-ме¬таллургов»43, видимо, вступала в очень тесные контакты с мест¬ным населением, заимствуя у него бытовую материальную куль¬туру или даже пользуясь тем инвентарем, которым эти абори¬гены располагали. Впрочем, ввиду недостаточной четкости типо¬логии и относительной хронологии самой абашевской керамики нет возможности уточнить датировку последнего могильника по этой лилии хронологических привязок.
С абашевской культурой могильник Турбино сближают бронзовые кольца-браслеты, треугольные в поперечном сечения. Эти браслеты получены путем отковки треугольного в сечении стержня на наковальне44. Подобные браслеты встречаются в андроновских45, абашевских, баланбашских памятниках и Турбинском могильнике. В последнем встречены также трубчатые пронизки из свернутой в спираль проволоки — типичные украшения абашевских головных уборов46. Особое значение для выявления связей Турбинского могильника с абашевско-баланбашскими па¬мятниками имеет присущее всем им (и только им в пределах данного региона) применение серебра. В Турбине из него отли¬валось даже оружие (копья, кинжал). Там имеются и кольца из литой серебряной проволоки. Однако наиболее ярким пока¬зателем абашевско-турбинских связей являются бронзовые коль¬ца, покрытые с внешней стороны тонкой серебряной фольгой. Описанная О. Н. Бадером техника изготовления этих колец47 почти полностью совпадает со способами выделки обтянутых золотой фольгой андроновских височных колец48. Таким же об¬разом на желобчатую пластину с выпуклой внешней стороны накладывали фольгу, края которой загибали на внутреннюю сто¬рону пластины. Только в отличие от андроновских колец, кото¬рые обрабатывались на специальной твердой основе, вкладывав-
[33]
шейся во внутренний желобок заготовки, благодаря чему пла¬стину удавалось изогнуть вокруг этой основы, превращая ее в трубочку овального сечения, у турбинских колец, покрытых се¬ребром, пластину вдоль перегибали пополам и затем проковы¬вали так, что внутренние поверхности смыкались, зажимая край фольги. Кольца получались с овальным внешним краем, уплощенными боковыми поверхностями и швом на внутренней стороне. Абашевско-баланбашские гривны из Верхне-Кизыльского клада не обрабатывали столь тщательно. Просто лобчатую пластину аккуратно обертывали серебряной фольгой. Изменение технологического процесса может быть реконструировано в такой последовательности: андроновская техника (кстати, неизвестная западно-андроновским группам или, во всяком случае, не при¬менявшаяся ими) заимствуется самусьско-сейминским населе¬нием, видимо, непосредственно у центрально-казахстанских андроновцев, а затем по мере продвижения сейминцев на запад и в связи с отрывом от золотых рудников утрачивается. Однако не будучи полностью забыта, она переносится на вновь освоен¬ный драгоценный металл, но уже в упрощенном виде. Еще боль¬шее упрощение она претерпевает при переходе к абашевским ме¬таллургам. Вопрос об источниках серебра пока не исследован столь же тщательно, как проблема медно-бронзового сырья 49, но допустимо, что население, связанное с турбинскими и близкими к нему могильниками, ввело в употребление серебро среди опре¬деленных этнических групп эпохи бронзы Урала и Поволжья. Это тем более вероятно, что вильчатое копье из Бородинского клада достаточно четко связывается с турбинским центром культуры50. Вероятно именно абашевские племена, оказались той посреднической средой, через которую шло на запад турбинское серебро. Косвенным, но достаточно убедительным подтверждением такого вывода является распространение в абашевских памятниках дисковидных псалиев «микенского типа»51. В то же время считать абашевскую культуру единственным и даже ос¬новным поставщиком информации о колесном транспорте и пе¬редаточной средой, распространившей его образцы на весь волго-уральский и сибирско-казахстанский регион в целом, — нет оснований. Ведь кроме дисковидных псалиев распространяются столбчатые, прямоугольно-пластинчатые и секировидные их фор¬мы 52, а, судя по данным наскальных изображений, на террито¬рии Южной Сибири колесные пути формируются благодаря импульсам, исходящим из Средней Азии. Колесные дороги с юга на север расходятся веером по всему региону. Правда, помимо ряда меридиональных колесных путей намечается зона дорожного движения по линии запад – восток, от степного Заволжья до Внутренней Монголии, но связать ее с распространением и деятельностью какого-то моноэтничного населения не представ¬ляется возможным 53.
Сейминские группы обитали в окрестностях Перми, вероят¬но, значительно дольше, чем в других районах своего расселения,
[34]
связанных с устьевыми районами притоков крупных рек 54, что, возможно, обусловлено и более спокойной обстановкой и данном регионе, и активной эксплуатацией (где-то в сравнитель¬но близких районах) серебряных рудников. Типологические из¬менения, которые произошли здесь с металлическим инвентарем культуры, были очень значительны: в окрестностях Перми обнаружены плоские кинжалы с бронзовыми рукоятями, близкими по типу к рукоятям кинжалов из Сеймы. Навершие одного из них украшено изображениями голов лосей — представителей местной фауны, выполненными в стилевом каноне, идущем от неолитической скульптуры и наскальных рисунков населения лесных регионов 55, а на ноже из Турбина представлены изобра¬жения неместного вида горных баранов (архар, аргали или муф¬лон)56. На кинжале из Сеймы, где в противоположность Тур-бинскому могильнику данный тип плоских кинжалов имеет бронзовую, а не деревянную рукоять, также запечатлена голова лося, притом в традиционном сочетании с контурным изображением змеи 57 (см. рис. 1, 10—13).
При сравнении моделировки скульптурных изображении ло¬шадей на дугообразно-обушковом ноже из Сеймы и лошади на подобном же ноже из Ростовки выявляются поразительная ка¬ноничность образа и нарастание в нем схематизма. Техника изготовления сейминского ножа, несомненно, выше. Достаточно обратить внимание на ажурную плетенку ручки, напоминающую ромбический узор другого ножа из Ростовки, но сами фигуры лошадей моделированы проще. Они как бы стандартизованы, что, несомненно, указывает на более поздний возраст сейминской находки. К тому же данное изделие выполнялось, вероятно, в глиняной форме. С изображениями лошадей связаны две проблемы. Одна из них — определение видовой принадлежности изображенных лошадей. По пропорциям фигур и на основании общетеоретических соображений эти скульптурки были приняты за изображения лошади Пржевальского 58. Скульптурка челове¬ка на ноже из Ростовки имеет столь искаженные общие пропор¬ции, что не приходится доверять и пропорциям лошадиных фигур, тогда как моделировка каждой отдельной части фигур лошадей отражает более изящные и менее массивные формы, чем те, которые присущи лошади Пржевальского. В частности, изображенные морды напоминают фигуру на навершии каменного жезла 59. Вторая проблема: имеет ли отношение изобра¬жение взнузданной лошади к реальной хозяйственной жизни сейминского населения? 60 Ранее, отвечая отрицательно, исследователи ссылались на то, что сейминский нож с изображением взнузданной лошади был, как полагали, нелестного происхожде¬ния.
Теперь, когда имеется находка из Ростовки, не приходится сомневаться в том, что лошадь играла определенную роль в жизни самусьско-сейминского населения. По-прежнему не ясно, была ли у данного населения повозка или колесница, какие животные могли ходить в упряжке (быки или лошади), но в принципе вопрос о возможности использования лошади для пе¬редвижения решается положительно. Авторы очерка о сейминско-турбинских памятниках 61 изображают противников этого населения «конными отрядами всадников, которых археологи связывают с абашево-андроновским или петровским типом культуры». Однако ни каких реальных данных о всадничестве в степях до начала железного века не имеется. Все конское снаряжение, да и сравнительные данные подтверждают применение в эпоху бронзы боевых колесниц различных видов 62. Но находка из Ростовки указала еще на одну возможность древнейшего приме¬нения коня. Лошадь не только запрягали в колесницу, но и ис¬пользовали для езды на лыжах. Держась за постромки, лыжник передвигался, как бы на буксире, за быстро движущейся ло¬шадью. Такой сюжет изображен на навершии ножа из мог. 2 Ростовки. Этим приемом могли пользоваться и сейминские вои¬ны и их противники. Именно для перерезывания постромок могли служить копья с крюком 63.
Предположение о том, что «крюком могли зацеплять лошадь, короб колесницы или самого возничего, лишая колесницу управления»64, необоснованно, ибо сила лошади (а в колесничной запряжке их к тому же не менее двух) несоизмерима с силой человека. Лошадь скорее могли убить обычным копьем, чем стали бы с риском для жизни и практически бессмысленно «зацеплять» ее или быстро мчащую¬ся колесницу. Косвенным свидетельством того, что копья не применялись для борьбы с колесницами или конницей является отсутствие у них втоков, с помощью которых можно было прочно втыкать в землю копья, создавая из них прочный и не¬проходимый заслон для лошадей. Однако этот оборонительный прием появился в военной практике много позднее. Представле¬ние о возможности сдерживать колесницу крюком отчасти связано с тем, что авторы указанного пассажа приравнивают крюк ростовкинских копий к багру, но ведь последний не имеет ре¬жущего лезвия, которое по своей конструкции предназначено именно для перерезывания каких-то относительно мягких ма¬териалов.
Прямым аналогом ростовкинского лыжника можно назвать крупного идола из Галичского клада (рис. 5,7). Руки, сложенные на поясе, напряженные и резко подчеркнутые мышцы го¬леней присогнутых ног — это не поза шамана в момент камлания, а поза саамов, мчащихся за оленем на постромке (такую же устойчивую козу принимают спортсмены на водных лыжах). Вряд ли лыжники участвовали в движении фаланги, поскольку они могли передвигаться только по твердому пасту или льду (впрочем, последнее требовало применения конских подков или аналогичных им приспособлений), по которым мог бы легко бежать конь. Кстати, перевозка груза за упряжным животным на волокуше предшествовала, как показывают этнографические данные по североамериканским индейцам, езде верхом 65. Во всяком случае недооценивать возможность применения копья
[35]
Рис. 5. Галичский идол (1), навершия рукоятей кинжалов (2), застежки (3), китайский серебряный кельт-лопатка (4) и монетный нож (5).
с крюком для перерезывания постромок не следует. Возможно, ножи или пилки, вставленные сбоку в костяную рукоять, а также копье из Сеймы с пильчатым оформлением заднего края пера служили для той же цели.
Среди могильников сейминско-самусьско-турбинского типа наиболее ранним является Ростовка, за ней Турбино, а затем Сейма. Установить хронологическую последовательность мо¬гильников Сейма и Решное сложно. Правда, обращает на себя внимание отсутствие в Решном проушных топоров и наличие наконечника пики, равное количество в коллекции наконечников с ромбическим и вильчатым стержнем, относительно короткая втулка у копий, составляющая одну треть общей длины копья, что близко к пропорциям копий из Ростовки и Турбина (в Сей¬ме втулки значительно длиннее, что сближает их с копьями Бородинского клада, как и наличие манжеты у основания втулки), более правильный прямоугольный боковой профиль кельтов и отсутствие на них усложненной орнаментации. Все это свидетельствует о большей архаичности материалов из Решного, чем из Сеймы.
Характерно, что окские сейминские памятники замыкают с севера регион абашевской культурной общности, как бы домини¬руя над началом «серебряной дороги» через юго-восток Европы, которая, и сущности, совпадает со средневековыми путями через эту территорию.
Наличие в Сейме и Турбине близких по типу проушных то¬поров и срубно-абашевских кинжалов с ромбическим сечением лезвийной части, а также единая направленность эволюции турбинских кинжалов (появление у них бронзовой вместо деревянной рукояти (и, очевидно, костяной 66)) могли бы указывать на становление прямых контактов между пермским и окским цент¬рами культуры, если бы не отсутствие в составе сейминских металлических предметов серебряных изделий. Это дает основа¬ние полагать, что выход сейминских групп на Оку осуществился до начала широкого освоения турбинским населением обработки серебра.
В сущности, уже в период функционирования турбинского центра культуры кончается кратковременная история сибирской фаланги. Разнообразие размеров и типов наконечников копий в этом регионе не свидетельствует об их применении в согласо¬ванном сомкнутом строю. Видимо, контакты этого населения со своим ближайшим окружением были минимальными, хотя реминисценции культуры сохраняются до ананьинского времени 67. Более активными были контакты с окружающими группами у населения окского центра, ибо типичные сейминские копья По¬кровского и Кумакского могильников 68, а также кинжалы из Кумакского могильника, Галичского клада и других пунктов обнаруживают сходство с изделиями Сеймы — Решного.
Исследования последних десятилетий утвердили вывод о прямой связи между Бородинским кладом и сейминско-турбинской культурой. Следует лишь добавить, что по конструкции и про¬порции вильчатое бородинское копье ближе сейминскому, чем турбинскому. Однако отсутствие прямых связей между Бородин¬ским кладом и хорошо датированными микенскими шахтовыми гробницами 69 вынуждает вернуться к пересмотру абсолютной хронологии памятников эпохи бронзы всего восточно-европейско¬го и западно-сибирского регионов. Пока же она может опираться на условную датировку Бородинского клада в пределах XV - XIII вв., так как вопрос о датировках дисковидных и колесовидных псалиев, и особенно о длительности их бытования, пока не решается однозначно 70 (рис. 5, 3). Основанием для установления связей между Бородинским кладом и самусьско-сейминской
[36]
Рис.6. Схема распространения культур эпохи бронзы.
1 — андроновская общность, 2 — абашевская, 3 — срубная, 4 — гипотетическая протокультура, 5 — ареал сейминско-турбинских находок, 6 — направление движения сейминско-турбинского населения, 7 — направление движения карасукского насе¬ления, 8 — сейминско-турбинские памятники, 9 — места находок псалиев, 10 — места находок с изображением колесниц, 11 – места находок колесниц в могилах.
[37]
культурой могут служить боевые каменные топоры, обнаруженные в памятниках андроновского облика в Челябинской области 71 (ряс. 6).
Вопрос о восточной линии хронологических привязок для сейминско-турбинского комплекса много сложнее. В период со¬здания хронологических разработок М. Лёра, С. В. Киселёва, М. Гимбутас 72 в силу малочисленности материалов были еще возможны прямые сопоставления крайне удаленных памятников с формально сходными изделиями. Даже очень значительные конструктивные отличия изделий, учитывая их малочисленность, можно было оценивать как проявление локальных и временных особенностей и пределах единой линии типологических изменений. Так, карасукская культура и отдельные забайкальские находки непосредственно сравнивались с сейминско-турбинским комплексом и с материалами Аньяна (см. рис. 5,2). Накоплен¬ные материалы показывают, что сходные категории изделий из этих крупных провинций эпохи бронзы включены в состав резко разнящихся по своим производственным традициям функцио¬нально-технологических комплексов. У ростовкинско-сейминского населения технология металлообработки базировалась в основ¬ном на отливке втульчатых предметов. Для карасукского круга культур более характерно применение пластинчатого литья и использование литых стержней-заготовок.
В Аньяне применяются как равноправные приемы втульчатое, пластинчатое литье и отливка сложных форм изделий, преимущественно ритуальной посуды, по глиняным моделям 73. Показательно, что инвентарь тех категорий, среди которых обнаруживаются аналоги, мест¬ного производства. Притом эти предметы не являются подража¬нием изделиям из других регионов, а имеют все особенности местной продукции. Это, естественно, снижает их ценность при построении цепочек абсолютных датировок. Однако возникает вопрос: чем же было обусловлено сходство металлических изде¬лий в разных регионах, как оно могло возникнуть и какие фор¬мы связей отражает. При рассмотрении вопроса о происхождении иньских колесниц, отмечая отсутствие промежуточных ступеней между западной зоной их распространения и восточной, есте¬ственно было прийти к выводу, что процесс распространения колесниц на восток был связан с какой-то мощной, но пока не выявленной в полупустынях и предгорьях Средней и Центральной Азии кочевой культурой 74. Культура эта может быть выявле¬на лишь после новых тщательных исследований всего региона, но ее ответвлениями могут считаться сейминская и карасукская культуры. Выделившись из единой протокультуры на разных фазах ее развития, они продолжали свое самобытное существо¬вание в границах своего региона, превращаясь в нем в устойчивый изолят, стабильность развития в котором регулировалась мощной традицией металлообработки. Позднейшим порождением той же протокультуры явилась металлургия Аньяна. Таким об¬разом, можно считать, что для получения надежных привязок к аньянской линии абсолютной хронологии для сейминских и карасукских комплексов пока еще не достаточно надежных да¬тированных промежуточных звеньев.
ПРИМЕЧАНИЯ (указаны в публикации)
http://www.nsu.ru/aw/bookloader?id=242
При любых спорах сейминце-турбинцы – часть многотысячелетней ратной истории на землях России и ее соседей.