Темно. Ночь непроглядная. Смолистая, как дёготь.
Холодно. Казалось бы - лето, июль, жара. Ночью до минус ... Не знаю, какой минус, главное - холодно. Как на севере. На бескрайнем дремучем севере…
Ветер порывистый, и когда вновь ударяет в лицо - глаза слезятся.
***
Два пальца уже согрелось. Правда, толчки под ними всё реже, всё слабее, а, значит, минут через пять...Нет, даже раньше...А может, позднее...
Темно и холодно. Час ночи. Двигаться в темноте не имеет смысла. Выход один - ночевать прямо здесь. Уйду на рассвете...
***
Артерия под пальцами окончательно затихла. Остаётся лишь ощущение тёплой мягкой кожи, пока ещё упругой красивой шейной мышцы под этой кожей, а если передвинуть пальцы чуть повыше - нащупываются плохо сбритые волоски щетины.
Красив ли был этот мужчина? Подбородок плавный, квадратный, челюсти широкие, скулы высокие. Кожа на висках нежная-нежная, лоб немного портят грубые надбровные дуги. Брови мягкие, густые, ресницы упираются в подушечки пальцев. Тррр-тррр, тррр-тррр...Туда-сюда по ресничкам, туда-сюда. Нос немного кривоват, слегка. То ли от рождения такой, то ли парня били. Когда-то давно и сильно.
А губы подсохли, на ощупь шершавые. Но полные, плотные.
***
Наощупь всё как-то иначе видится. Мне всегда было интересно, и заодно - страшно, как это, жить слепым? Всё на слух и наощупь. Ну и на запах. Вот прямо как я сейчас. Только ветер шелестит, листва волнуется, всё шуршит себе тихонечко. А когда ветер утихает, вокруг тишина. Ти-ши-на. И я. И рядом со мной - труп. Бррр..передёрнуло...
Остынет он не скоро. Часов через пять-шесть. Но на таком ветре может и за два-три. Светать должно рано. Если сейчас около часа, то где-то к шести…
***
Рубашка местами намокла от крови. Мелочи. Только пахнет неприятно.
Запах парного мяса - это одно, и он мне ещё в детстве нравился. Помню, проходила вдоль ряда мясных лавок, пока мама искала говядину подешевле, и втягивала ноздрями дух разделочных досок, жирных сильных рук мясника и непременно свежатинки, прямо здесь и только что нарубленных кусков туши, которая, как уродливый маятник, раскачивается на крюке, и с каждым взмахом топора становится всё меньше и меньше.
Запах трупа, пусть даже и свежего, - это совсем другое. Человечина парниной никогда не пахнет. Даже разрезанная на куски. Это просто человечина, которая пахнет дохлой человечиной.
Это, наверное, предрассудки, но они неизлечимы. Запёкшаяся свиная кровь пахнет как еда. А человечья кровь в любом виде не вызывает аппетита. Прямо как средство от каннибализма - а-ля не слопай ближнего своего...
И вообще, человечья кровь - это мерило страха. Капля крови на анализ из пальца - мелочь, фигня и тупая неприятная боль под проспиртованной ваткой; небольшая ссадина или царапина - капля чуть жирнее, и тоже фигня, не страшно; порез, рассечение, тоненькие, многочисленные тёмно-красно-бурые ручейки, быстро застывающие на коже - уже неприятно, но тоже не страшно; а всё, что дальше - это уже страшно. А ярко-алый, дымящийся, пульсирующий поток из шейной артерии... Это, простите, уже просто ужас. И смотреть на это - не отрываясь, прирастая к месту, зачарованно, потрясенно… как на всё ужасное... Только так можно.
***
На слегка волосатой груди рукам тепло. И всю ночь мне предстоит греться об это некогда живое тело, дабы не окоченеть самой. Нет, даже не противно. А куда деться из подводной лодки? Если в ней только я, ночь, ветер, и пока ещё тёплый труп. Правильно, никуда не деться, а лечь рядышком, под бочком, тихонечко прижаться к другой, неокровавленной стороне, и паразитически поглощать чужое тепло, и даже не успокаивать себя - нужно это тепло только мне или ещё кому-то. Первое правило: трупам - всё равно.
***
Чертовски холодно. Настолько, что брезгливость бесповоротно проигрывает, и я впритирку прижимаюсь к телу. Необходимость вообще способна творить в нашем сознании поразительные метаморфозы: ещё немного, и ничто уже не убедит меня в том, что рядом со мной труп, а не живой человек. Судорожно кладу ему ладонь на сердце. Сверху, сбоку, чуть ниже груди. Не бьётся...
Он не храпит, не шевелится, не порывается обнять меня, прижать к себе покрепче или, напротив, оттолкнуть. Рядом со мной лежит смирный, крепко спящий мужчина. Смущает лишь его поразительная беззвучность, патологическая тихость...
***
Я как будто играю с ним... Провожу пальцами по губам, надеясь почувствовать прохладное дуновение из ноздрей...Сжимаю его ладонь, ожидая ответ...Легонько щекочу шею, подмышки, межреберные впадинки...Но он невозмутимо спокоен и безучастен, никаким мелочам мира сего его не обеспокоить.
***
Это не просто, находиться рядом с мертвецом. Более того, когда-то я панически боялась одного только вида трупов! Но так было не всегда…
Пятый класс школы, невысокий темноглазый и темноволосый парнишка. Неловкие, самые первые ухаживания, ношение портфеля, угощение конфетками, списывание домашних заданий…
Шестой класс. Драки с другими мальчишками, словно проявление рыцарской отваги – за честь дамы сердца; первый букет ромашек, неказистое стихотворение о любви, попытка поцеловаться в губы…
Седьмой класс. Рак. Долгие месяцы больничной жизни. Его портрет в траурной рамке. Прощание с телом и похороны. Поминание через сорок дней. Строжайший запрет учителя: никому не смеяться! Песочное печенье на поминках...
***
Необычно маленький гроб, непривычно белый кокон вместо одежды. Неестественно зеленовато-жёлтый цвет кожи и невозмутимость на детском лице. «Пару часов назад он ещё улыбался. А сейчас мышцы расслабились…» , «Он такой зелёный, потому что желчь растеклась по телу…», «На родителях лица нет…»… Отдельные фразы учителей, родственников, шушуканье одноклассников - всё сливается в один шипящий, нарочито печальный, отвратительно-скорбный звуковой фон. Тошнотворный запах благовония и нудно-затяжной натасканно-молитвенный голос батюшки…Дети в первом ряду. Четыре ярко-алых гвоздики в потных руках. Ком в горле. Болезненная невозможность присоединиться к плачущим.
Всё смешивается в один мглистый полусон, хочется убежать. Больше нет сил смотреть на мертвого мальчика…
Один, два, три шага вперёд. Возложение цветов в ноги покойнику. Ужас…
Две шеренги вдоль подъезда. Дети в первом ряду. Выносят гроб. Проносят мимо меня. Ужас. Глаза плотно зажмурены. Лёгкое дуновение воздуха от проносимого коробка с телом. Снова ужас. Ужас. Ужас. Ужас…
Слёзы. Поток слёз. Захлёбывание слезами. Истерика…Ужас…
***
Старые страхи заставляют плотнее прижаться к телу. Парадокс. Но я больше не боюсь трупов.
То было тогда, а сейчас мне страшно и холодно. Страшно оттого, что вокруг темно и я одна. Одиночество разбавляет тёплый человек справа. Он мёртв.
***
Сантиметр за сантиметром я изучаю его. Пальцы вместо глаз. Обоняние заменяет слух.
«Прислушиваясь» к ощущениям, шрам отличаю от складки кожи, волоски пожестче от волосков помягче и пореже, обнаруживаю следы запекшейся крови, выпуклые вены…
***
Испуг, сковывающий, пронзающий меня насквозь.
Некое шевеление под моими пальцами.
«Гусиные» пупырышки страха ещё не утихли, но мне стало понятно: труп начинает медленно коченеть. В самых сильных мышцах организма происходят спазмы, конечности и всё тело постепенно принимают форму полусогнутости.
Холодящие ощущения будоражат и заставляют сердце биться в бешеном ритме, но я не отстраняюсь.
Его рука очень медленно сгибается в локте. Под кожей слабо, но уверенно сокращается мышечное волокно.
Я слегка сжимаю его ладонь. Пальцы скрещены. Больше не замечаю холода… Я жду…
***
Природа стремится к пробуждению. Конденсируется роса, земля намокает. Влага повисает в воздухе, прямо надо мной. Над нами…Самые жестокие, нестерпимые предрассветные часы, которые предстоит пережить.
Мои пальцы медленно сжимает ладонь мёртвого человека…
***
Я вспоминаю пробуждение с любимым мужчиной. Он полумесяцем огибает линию моего тела и обнимает со спины. Его рука покоится на моей талии, я вкладываю в его ладонь свою и он рефлекторно сжимает её. Пара мгновений. Слышу выдох громче обычного. Он начинает шевелиться, распрямляться, нащупав мой живот, прижимает к себе. Кожей чувствую его улыбку позади моего затылка, где-то в копне волос. Он приподнимается и целует меня в шею…
***
Мой полусогнутый товарищ также утыкается лицом мне в волосы и неуклюже лежит на боку. Но его дыхания не слышно. Холодные пальцы обхватили мою ладонь, но я знаю, он не зашевелится. И не выпрямится больше, и мне не ощутить шеей прикосновения его губ. Горячих, полнокровных, упругих губ…
***
Аккуратно освобождаю ладонь, отодвигаюсь от похолодевшего, затвердевшего тела.
Мне тяжело верить. Он мёртв.
Мне тяжело видеть, что он действительно мёртв.
Самое тяжёлое – понимать это.
***
Сердце больно сжимается в груди, и мне страшно прикоснуться к нему. Всю ночь он согревал меня своим последним теплом, а теперь…
Теперь я боюсь. И слёзы, непонятно отчего, наворачиваются на глаза.
Как будто он умер только сейчас...
И как будто осознанно сжимал мою ладонь, и будто бы сам лёг на бок, и будто бы …
***
Я наклоняюсь, чтобы лучше разглядеть его лицо. Чтобы узнать, что именно его увижу в кошмарах.
Поправляю прядь волос на лбу и целую в висок.
Не знаю, почему.
И почему больше не страшно.
И почему внутри такая щемящая пустота и ком в горле, и полные глаза слёз…