«… не тот увидит, кто хочет увидеть, а тот, кому покажут»;
эпиграф простите, - цитирую по памяти; источник должен быть известен.
Для начала приведу текст стихотворения, которое решил не то чтобы проанализировать, а просто разобрать по составу, сделать акценты на подлежащие быть сказуемыми мотивы этого карандашного наброска. Итак, стихотворение, названное мною «Картинка, которую тебе не покажут» (сейчас, на протяжении всего самого по себе разбора я буду употреблять относительно читателей этого разбора местоимение «вы», тогда как стихотворение обращено к каждому читателю стихотворения отдельно – на «ты»; и это тоже часть авторского замысла):
Чётче, чем прежде, как будто срослось
зрение с пустотою,
в новой картинке присутствует злость
сквозь святое:
мятная горечь и холод её,
превоплощённые в рези,
чувство немое доводят до слёз
на обострённом железе,
словно и впрямь с соглядатайством внутрь
тушь происходит вливаться
частым штрихом понемногу-нибудь –
так, что не выдавишь пальцем.
(июнь 2009)
Итого, мы имеем именно «картинку, которую тебе не покажут», не иначе. Объясняю многословно и сложноподчинённо, потому что просто и односложно следует писать рецензируемый текст и наоборот быть не должно. Из уроков русского языка все знаем, что такое синтаксический разбор предложения и насколько он бывает объёмнее самого предложения. Кроме того, вернее даже – к тому же стихотворение «Картинка, которую тебе не покажут» вполне поместилось в одно предложение, то есть по определению выражает законченную мысль. В конце предложения стоит точка, значит, предложение является повествовательным, интонация прочтения, естественно, тоже повествовательная, по возможности ровная от первого слова до последнего; сложносочинённость и сложноподчинённость его мы не станем удостаивать должным вниманием, это частности; как, впрочем, не стану я останавливаться на причинах выбора именно такой лексики – «превоплощённые», «понемногу-нибудь» и прочее – автор просто пытается вывести вас из себя (из вас, разумеется), выбить, то есть, из колеи, но оставить на ногах – решайте сами, вернётесь в колею или пойдёте уже так.
Сейчас обязательно перечитайте это стихотворение ещё раз, потому что далее последует другое, на которое автор ссылается в первом. Дело в том, что не каждый из вас имеет возможность внимательно следить за творчеством этого человека, и в принципе, один только автор и знает, из какого сора растут ноги каждого его стихотворения; а здесь ещё крайне важно именно и конкретно для данного разбора, что существует один (из многих нескольких) мотивчик, который автор холит и лелеет уже несколько лет подряд. Именно этот мотивчик и разрабатывается автором интенсивно и экстенсивно – и вширь, и вглубь.
Перечитали? Теперь – первоисточник:
Вес Мира
«… и осталось шерстяную дату
мне отметить в осени земной»
е.п.
Оле Брагиной
Прежних оттенков не хватит на новое небо:
чётная кисточка слишком тонка и легка.
Тельце голубки трепещет над крошечным хлебом,
клочьями драмы висят в тополях облака.
Слишком безлюдны, безлистны и прямолинейны аллеи:
холод до корчей акации сводит кусты.
Хрупкое тельце невидимо тяжелеет
в противовес отрешённой душе пустоты.
Мятные нити сплетают в прорешинах мира
блёстки воздушные, шелест эфира, силки:
в пятнышке сизом пульсирует ориентиром
сердце предзимнее, мягкая завязь тоски.
Прежних оттенков не хватит на новое небо:
чётная кисточка слишком суха и черна.
Тельце голубки становится крошечным хлебом
первому снегу, и ясно слышна тишина.
( октябрь-ноябрь 2007)
(Как видите, и это стихотворение – хорошее, кстати, - отсылает к некоторому предыдущему; скажу даже, что «Шерстяная дата» написана года за два до «Веса Мира», а может и раньше – как раз в те дни вышел альбом певицы-альтернативщицы Линды, в трек-лист которого вошла песня «Шерстяная дата»; это так, лирическое отступление особого рода).
Очевидны пересечения текстов стихотворений: оба относятся к пейзажной лирике (правда, немного по-разному), и в обоих встречаются ментоловые ноты. Мята на автора действует очень успокаивающе, это я вам авторитетно заявляю. Но если в раннем стихотворении «Вес Мира» мятное соседствует в одном катрене с мягким, то в позднем мята уже горька и резка (читай: «суха и черна»), то есть после некоторых итогов подведён более общий итог, что-то происходило долгое время, менялся угол зрения, менялись условия эксперимента, конспектов которого вашему вниманию не предлагают в надежде, что вы в силах понять сухие аксиоматичные выкладки – стихосложение столбиком, вместо черновиковых построений с рожицами на полях. Насколько изменился угол зрения, говорит упоминание в «Весе Мира» «кисточки» и «оттенков», технических приспособлений, так сказать, а в «Картинке…» - уже только самой техники: «тушь» «частым штрихом» (тушь – не жидкость, а приём наложения тени штрихом разной частоты; здесь она «вливается» в другом качестве). Соответственно, «Картинка, которую тебе не покажут» оказывается «чётче, чем прежде», чем та, которую показали в «Весе Мира», тем более, прежних оттенков уже недостаточно, и вместо нечёткой «чётной» кисточки и невесомой акварели используется уже грифель, а может даже и серебряный карандаш. Так, оба стихотворения оказываются взаимосодействующими пейзажами, и самое общее у них, между прочим, то, что написаны они дактилем – в обоих случаях с погрешностями, но это уже упомянутая мною сложносочинённость, что я оставляю no comment. Я хочу сказать, подвести к тому, что действие здесь происходит одно и то же, и время и место здесь сходятся в одну точку, которую остаётся только вычислить – система двух уравнений (в уме – трёх, предположительно нескольких многих) не даёт этой точке никакого шанса позволить себе погрешность в координатах в пространстве. В то время как автор выбирает эту точку и составляет для неё уравнения, нам приходится самостоятельно искать координаты – совершать обратное действие. Так зрачок в нашем глазу проецирует картину мира на сетчатку в низ головой, а мозг приводит её в соответствие; так стихотворение, можно сказать, пишется вверх тормашками. Или справа налево – кому как удобнее читать. Здесь мне уже, право слово, не отвертеться, все уже догадались, что говорю я о турах и ангелах… ой, простите, о фокусе, о той самой точке, к которой прилагается зрение. Само по себе стихотворение «Картинка, которую тебе не покажут» является описанием происходящего между картинкой и соглядатаем, описанием невидимой связи субъекта и объекта, то есть стихотворение оказывается как бы рецензией на приближающееся к максимальной чёткости фокусирование, а здесь уже ни сам зритель, ни картинка не важны, потому картинку тебе не покажут, а зрителем окажешься не ты. Вернее, ты окажешься не тем зрителем, и покажут тебе совсем иное. Вот тут-то и можно всё сопоставить: и мяту, которой всё равно веет, и пейзажность, и неравномерное распределение холода, мягкости, резкости очертаний. Это можно описать другими словами, не достигнув желаемого эффекта:
«Картинка, которую тебе не покажут» является карандашной копией акварели «Вес Мира», где техника скетча даёт эффект большей резкости, лучшей чёткости, но направление взгляда изменено. Изменены и свойства этого взгляда – он уже не праздное соглядатайство, а внимательное всматривание – до рези в глазах, когда они начинают слезиться, а ты начинаешь чаще моргать, жмуриться, потирать глаза пальцами. Чёткая карандашная линия контрастна размытой границе цветов акварели, вот и весь эффект. А описано это всего-то просто, на нескольких примерах, на пальцах объяснимо, а что-то даже и объяснять уже не надо: «чётче, чем прежде»; «не выдавишь пальцем» - не протрёшь; резь до слёз; «сквозь святое» - это о мятной любимой метафоре автора (мята – тоска); «обострённое железо» - всего-навсего внимание; «немое чувство» - это зрение, рассматриваемое здесь как физическое чувство, одно из пяти. Ни о какое железо никакие душа или сердце не ранятся, ничего трагического не происходит, а злость, «присутствующая сквозь святое», - сама по себе пристальность зрения. Стихотворение читается с ровной, повествовательной интонацией; пейзажность здесь совершенно не художественная, а описательная, в некотором роде мизансценная.
Приписка: На самом деле, да это и понятно, сначала было написано стихотворение. Называться оно должно было «***», хотя стал я последнее время давать названия всем своим «стишам». Вот я и призадумался, как бы его назвать, чтоб дитя тёзкой старших братьев не осталось. Стал я это стихотворение разбирать, даже на бумажке записал основные тезисы, и рожиц на полях порисовал, и была эта работа даже не прозаическая, а совершенно математическая. В конце концов, я увидел, что картинки-то и не видно, и с изряднейшей долей самоиронии вспомнил о спасении в сонете, об «Авиньонских девушках» Пикассо и серебряном карандаше Леонардо. А уже проиронизированные выкладки свои – привёл в соответствие, как говаривала «мамочка» сестра Гнуссен. А ещё мне понравилась идея акварельного наброска к карандашному рисунку.
http://www.stihi.ru/2009/06/17/4639