Когда весна разобьется в изумрудные брызги о твой подоконник, я буду уже очень далеко.
Большой потрепанный чемодан будет задумчиво поглядывать на меня с верхней полки, за окном поплывут рябые пятна северных степей. Поезд собьется в пути и нечаянно позабудет меня на безлюдной станции. Я оглянусь, попрощаюсь с ним и не буду удивляться. Просто кто-то рождается, чтобы стать зеленоглазым художником, кто-то – чтобы однажды расцвести в легкую надежду, - а я живу, чтобы меня забывали… Ничего, это не обидно – кто-то же должен жить и для этого…
Когда старое зеркало в твоей прихожей нечаянно вздохнет вслух, я буду уже далеко.
Пробудившись от жажды в раскаленной снами комнате, я тщетно буду искать спасительный стакан… И, наверное, даже не дождусь просто холодной равнодушной ладони… С некоторых пор все ладони, которых мне доводилось касаться, были беззвучными. Не удалось услышать ни одной судьбы. Быть может, потому что моей собственной вовсе не суждено переплестись с чьей-то еще…
Когда часы на твоем запястье прошепчут новый день, я буду уже далеко.
Не касаясь пятнистого солнца, я хлыну с вольных белеющих балконов. Я видела уже в старом фильме – это долгий страстный полет, полный ожидания. Над золотыми хвойными кронами, над бесконечно-гулкими лестничными пролетами, над тьмой и светом, над огнем и вихрем, над болью и блаженством, над самой бесконечностью, - я промчусь одной короткой искрой, одной нечаянной мыслью, одним невыдуманным выстрелом…
И, может, мне даже удастся пролиться в твое пробуждение упругой росой…