Прозрение

Алёхин Александр
-Да не кричи ты, не кричи. Счас пройдет. Потерпи, не впервой ведь. Вон сколь терпел. - Старуха была дряхлая, совсем дряхлая. Я к ней сам пришел, знал - не зря.
-Ты б меня, старая, от тоски полечила.
- Эх, милок, куда хватил - от тоски! от тоски время, не я, лечит. А ежели невтерпеж, - говори.
-Знаешь, старая, жить не хочу! Волком выть хочется! А знаешь, почему? А всё, потому что сломалось что-то во мне. Как в машине - износились, а заменить нечем, не получается заменить. - Ой, да ты что, старая!!! Кто ж такое вытерпит-то?! Посмотри, рубаха на мне, хоть выкручивай, больно ж!! Чего молчишь-то.
Старуха продолжала свое дело. Кирпич шипел, остывая на моей пояснице. А мне казалось, что на мне развели костер, и он всё больше и больше разгорается.
- Ну и чо дальше - то? Чо замолчал?
- Дальше, старая, ещё хуже. Сначала-то оно было совсем плохо, жить не хотел. Так целый год и промаялся, а сейчас еще хуже. Знаешь, жизнь рушится, дом, все рушится. Порой оглянусь, а рядом никого. Подевались все куда-то. Сначала-то, первый год, думал так   и   должно быть, горе-то какое! Вот и оставили одного. С горем человек должен сам, один на один. Иначе   не   выстоять, сопьешься или еще хуже - вздернуться можно.
Ну, вот и я, встретил вроде. Ничего не скажу - женщина   редкая. Знаешь, старая, подумал ведь и не сплюнул, сплюнуть надо было, у меня это так. Вот, значит, и подумал... Все вроде хорошо, но что-то не так и все. Не так и все!!!
- Ой, да ты что?! Карга старая! Совсем угробить меня решила?! Хорошо бы! Совсем... Держит меня кто-то или что-то держит. Вот сяду, подумаю так вот, спокойно, вроде и не
держит никто. А как встану, как пойду - держит! И злой, слышь, стал - ужас! Сам себя потом не узнаю.
А, может, чёрт во мне, старая?!
Старуха, мелко осеняя себя знамением, испуганно оглянулась.
- Креста на тебе нет, окаянный!
- Есть, бабушка, есть, родимая! В том-то всё и дело, что есть крест. Сейчас у меня
время такое, крестовое, одни кресты. Вот и ночью, как засну, так и кресты
.Веришь, они в глазах у меня, вот закрою и сразу кресты, кресты... А она хорошая, хорошая, но знаешь, хочу сказать что-нибудь такое, ласковое, и сразу как подменяют меня. Раздражительность какая-то и   память. Память, она сразу: Где, когда говорил вот это, вот так... И прозрение будто мне. Зачем, мол, всё, сначала. И злость, какая-то злость. На кого, - и не знаю даже.
Ты чего молчишь, старая?!
-Погодь малость, сейчас заорешь! Заорешь непременно. Да оно и лучше так-то. А жить...
Э, милый, жить, не тобой придумано, не тебе и прекращать - без тебя это, обойдутся. Твоё дело - жить...
Старуха закончила свое дело. Велела вставать, да не резко. Я встал. Голова уперлась в потолок ее избенки, увешанной всякими травами. Спина не болела совершенно. Я наклонялся из стороны в сторону - хоть бы что. Спина не болела!
- Ну, вот и славно! А орал-то! Да ладно, не смущайся, другие-то не так еще горланят, ты-то терпеливый. Оно и понятно, привык терпеть-то. А мёд-то мёд куды суешь?! За коку таку работу?! Это разве работа-хворь выгонять?!

Старуха еще что-то зло говорила, но лицо у нее посветлело, казалось, и морщин поубавилось.
- Спасибо, родная!
- Да ладно тебе, чего уж, с Богом!
Я шел лесной тропой. Голые ветки хватали меня за полы одежды. Ветер все норовил сорвать с головы фуражку. Я шел лесной тропой...
Боже ты мой! Как мало надо для счастья, всего-то ничего - знать, что ты кому-то нужен.