Это была моя вторая неделя на новом рабочем месте. И, наконец-то, жизнь наладилась окончательно.
Должность очень престижная и высокооплачиваемая. Да что там говорить, в глубине души, именно об этом я и мечтала всегда, сколько себя помню.
В Питер я переехала лишь пару лет назад и сразу нашла жильё и работу. Всё в центре, всё рядом. И зарплата приличная и соседи по коммуналке просто замечательные.
Всего у нас три комнаты. В самой большой живёт отец-одиночка – дядя Коля, с двумя сыновьями-близнецами, учащимися в музыкальном лицее, в шестом классе. Димка был скрипач, а Толик пианист, а посему мы ежедневно засыпали и просыпались под несовершенные, но вполне сносные произведения мировых классиков. Отличные ребята, добрые, отзывчивые, безумно красивые и абсолютно разные.
В средней комнате жила милая старушка, баба Соня. Баба Соня была очень шустрой и разговорчивой. Пенсионного возраста она достигла более, чем пол моей жизни назад, но всегда говорила, что пока может ходить и говорить, с работы не уйдёт.
Когда она узнала, что у меня две «вышки» (культуролог с английским и искусствовед с туризмом) глаза её смешно расширились. Два дня она причитала, что я не работаю по профессии и даже не представляю себе, что при этом теряю.
На третий день она постучалась ко мне в 8 часов утра и сказала, что через пол часа ждёт меня на кухне уже одетой и готовой выйти из дома.
Это было позапрошлым летом. В половину десятого мы уже входили в Эрмитаж. Я бывала здесь много раз, в детстве с мамой, затем одна. Если я захожу в это здание, то все планы на день и вечер незамедлительно рушатся, потому что это место держит меня и я словно попадаю в другой мир, в другое время.
- Вот, здесь-то я и работаю уже 40 лет. – Нарушила мои мысли баба Соня. – Вижу, тебе здесь нравится. Что ж, выходные у нас совпали, приготовься, я проведу тебе экскурсию, каких у тебя никогда не было.
И она действительно провела. И с тех пор каждый мой выходной она проводила мне разные экскурсии, по разным маршрутам и на разных языках (русском и английском). О, это было восхитительно, почти два года всё своё свободное время я проводила в этих пропитанных историей залах, запылённых временем комнатах, среди мебели и предметов обихода, видевших императора.
Через какое-то время баба Соня стала просить меня проводить экскурсии для неё. Я пыталась было написать себе план, но она отнимала у меня все записи и заставляла импровизировать.
А всего около месяца назад, во время очередной экскурсии, к нам подошёл директор с просьбой бабе Соне, срочно взять группу из Англии, экскурсовод у которой, внезапно не пришёл, сообщив, что, видимо, чем-то отравился. Тогда моя соседка схватилась за сердце и сказала:
- Мне что-то не хорошо. Вот, пускай Ларочка проведёт, а я домой, капли пить. – Директор, ясное дело, опешил, но выбора у него всё равно не было и он согласился при условии, что сам будет ходить в составе группы.
Моего мнения так никто и не спросил, но, в любом случае, в тот момент я не смогла бы сказать и слова. Да и что можно сказать, когда тебе предлагают сделать то, о чём ты и не смела мечтать.
Экскурсию я провела без малейшей запинки, и даже чуть дольше, чем следовало. Директор, Пал Палыч, был в полнейшем восторге и беспрестанно приговаривал: «Вот, что значит – учиться у мастера своего дела!». Моих личных заслуг от усмотрел по минимуму, да мне, в принципе, было фиолетово, полученная мной эмоциональная разрядка могла сравниться лишь со счастьем материнства.
Спустя пару недель баба Соня уволилась и Пал Палыч, не долго думая, взял меня на её место и завалил работой под завязку.
И вот, уже моя вторая неделя на новом рабочем месте.
С самого утра Любовь Никаноровна, ответственная за долгосрочные заказы, ворвалась в комнату отдыха мрачнее тучи.
-Явилась, не запылилась! – Ворчала она под свой массивный бугристый нос, расхаживая из угла в угол, и нервно перебирая какие-то бумаги. – Ждали её тут, как будто, с распростёртыми объятьями. А Палыч наш, тоже хорош! Сразу зелёный свет, конечно, Веточка, возвращайся…
- Что?!. – Каркнул из дальнего, самого пыльного и самого тёмного угла Вилен Иосифович, неопределённого возраста мужчина, который вёл экскурсии только в залах древнейшей истории и культуры. Иногда у меня складывалось впечатление, что в остальной, надо заметить, большей части Зимнего он просто не бывал. – Как это? Не может быть! Она же это… Она же в Москву… - Голос его, и не низкий, и не высокий, задрожал, как у абитуриента на экзамене.
- А вот, и нате вам, Лен Осифыч!
- Только этого не хватало! – Мужчина всплеснул руками и, зажав под мышкой свой совершенно совковый портфель, выскочил из комнаты отдыха, словно это было осиное гнездо. Через минуту ретировалась и Любовь Никаноровна. А ещё через пару минут от одного мощного удара ноги дверь в помещение распахнулась и, словно из другого мира, на меня шагнуло существо.
Высокая, нет, долговязая, нескладная, сутулая настолько, что подсознательно начинаешь мечтать, привязать к её спине палку, с всклокоченными, торчащими во все стороны жёсткими соломенными волосами, болезненно бледной кожей и невероятных размеров глазами цвета крепкого чая – женщина уставилась на меня. На ней была хипповатая рубашка, вышитая крестиком, льняные шорты ниже колен и сланцы, открывающие длинные, неровные пальцы ног с малюсенькими ноготочками.
- Привет, новичкам! – Она проворно подскочила ко мне и легонько дёрнула меня за нос. – Как звать-величать? – Голос её был словно талое мороженое, он переливался, вытекал, лип к пальцам и был в точности таким же на вкус.
- Ла…Ла…Лариса…
- Я – Виолетта, для тебя Вета. Давно тут?
- Пару недель.
- Мммм, ясно. А я восемь лет здесь проработала. На пару лет в Москву ездила, а теперь вот, возвращаюсь в родные пенаты.
- Ясно. – Я постаралась придать лицу выражение спокойствия. – Так вы экскурсовод?
- А как же! Это же мой дом, я же здесь каждый миллиметр знаю. У тебя есть время?
- Да, несколько групп перенесли на три дня, так что я, вроде как, уже домой собиралась.
- Домой?! – Лицо её словно бы смялось, наморщилось. – Нет, ну я так не играю…
Я невольно заулыбалась, вспомнив свой любимый мультфильм.
- Давай побродим по залам…
- Ну, мне действительно пора домой… Я бы с удовольствием. Может, завтра? У меня как раз выходной… - Она помолчала, обдумывая моё предложение, а затем переливчато рассмеялась…
- Да, впервые, после себя, конечно, вижу человека, рвущегося провести свой выходной на работе. – Она открыто изучала меня с головы до ног. – Ну, что ж, договорились. Завтра в 7?
- А не поздно?
- В самый раз! Вообще, есть здесь тайные места, которые при дневном свете не дают того впечатления, что, скажем, в сумерки… - И тут она, не попрощавшись, выпорхнула за дверь. – Пойду над старичками пошучу! – Услышала я из коридора.
На служебной проходной я встретила, как от огня несущуюся Любовь Никаноровну. Вдруг, она замерла, словно кто-то наверху щёлкнул «паузу» и развернулась ко мне.
- Ларочка, как доброжелатель я обязана тебя предупредить. Виолетта – девушка сложная, а общение или дружба с ней могут быть чреваты серьёзными последствиями. Ты ведь совсем ещё девчонка, зачем тебе эти неприятности…
- Боюсь, что я не совсем поняла Вас.
-Да тут и понимать нечего! Я просто добра тебе желаю, не сомневайся…
Разговор вышел странный и я долго ночью лежала без сна, всё размышляя о том, чем же может быть Вета так опасна?!. Вся до смешного нелепая и странная она стояла посреди моей головы, выписывая невероятные пируэты на своих длинных неровных пальцах ног. И её улыбка, рот приоткрыт и видны только верхние зубы, глаза прищуриваются, и на носу появляется изогнутая морщинка и так хочется провести по ней пальцем.
Днём я блуждала по квартире, как тень отца Гамлета и решительно не могла усидеть на одном месте дольше пары минут. Я перестирала все вещи, что нашла в ванной, загребая под горячу руку и кофты бабы Сони, и истёртые до дыр джинсы мальчишек, и заляпанные чернилами галстуки дяди Коли.
Около трёх Димка с Толей прибежали обедать, и я скормила им всё, что могла. Когда я спросила про добавку в третий раз, в глазах ребят появилась неподдельная тревога. Вскоре они улепетали обратно в лицей и я снова превратилась в бестелесный фантом, блуждающий по коридорам старого дома.
В шесть я выскользнула на солнечный бульвар и, миновав несколько кварталов, вышла на вымощенную серым булыжником Дворцовую площадь. Шаги бойко выстукивали ритм сердца, а белая с голубыми разводами широкая, длинная юбка с приятным шелестом вилась вокруг обнаженных ног.
Красивой я себя никогда не считала. Роста, вроде, небольшого, метр, семьдесят… почти. Глаза, да обыкновенные, довольно большие, этакого буро-зелёного оттенка. Для роста своего немного худовата, но ветром пока не сносит и ладно. Волосы у меня почти до талии… Чёрные… почти. Вот, всё у меня как-то… почти. То ли дело Вета! Уж раз высокая, так чтобы головы задирались, большие глаза, так не то слово – пятаки. А уж если сутулая, то и знак вопроса позавидует… Нос у неё прямой как рельс, мой же вздёрнутый с остреньким любопытным кончиком. Её лицо было усыпано мелкими, чудными веснушками, моя кожа и не бледная, и не смуглая… почти загорелая.
В общем, она была цельной. Абсолютной. А я, ну, ни рыба, ни мясо.
Вета скрючившись стояла у служебного входа в белой борцовке, широченных белых джинсах, в сланцах, с малюсеньким рюкзачком за плечами. Она усердно жмурилась от солнца, хотя шагни она чуть в сторону, оказалась бы в теньке.
- Привет! – Она сразу взяла меня за руку, пропустив свои пальцы между моих.
- Здравствуйте… - Прокудахтала я и, от чего-то, моментально покраснела.
- Ну, нет уж, давай-ка сразу договоримся, никаких «вы». – Она посмотрела мне прямо в глаза и я очень смутилась, не привыкшая к такой прямоте. – Идем.
Сначала мы шли хорошо знакомыми мне маршрутами, но вскоре она скользнула, казалось, сквозь сплошную стену, и утянула меня в узенький коридор, едва ли шире метра. От каменного пола шёл холод, а стены, словно сужались с каждым шагом. Внезапно Вета развернулась ко мне лицом и, прижав к стене, склонилась над ухом.
- Ну, что, дрожь не пробирает?.. – Спросила она, но ответить я не могла, от накатившего на меня желания прижаться всем своим среднячковым телом к её угловатому, марионеточно тонкому. Она отстранилась так же резко и, снова сплетя свои пальцы с моими, понеслась вдоль тайных переходов дворца. Кончики её пальцев были абсолютно ледяными, ладони же горячими, как угли в камине, мои же равномерно тёплые руки хотели лишь одного, чтобы пальцы наши перепутались так, что распутать потом будет невозможно.
Неожиданно мы выскочили в небольшую, но просторную комнату. Луч вечернего солнца растёкся по пыльному паркету. Вета встала позади меня и, закрыв одной рукой мои глаза, вторую положила на плечо.
- Прислушайся, здесь такая тишина…
Слух мой обострился моментально и в оглушающем безмолвии комнаты я улавливала её чуть учащённое дыхание, легонько касающееся моего виска.
- А запах… - Она уже шептала. – Запах самого времени, самой истории. – Её рот был так близко, что губы при каждом слове задевали крошечные волоски на моей шее.
-Да… - Выдохнула я, почти уже не понимая, что происходит. Она отняла ладонь от глаз, и я смогла жадно схватить взглядом убранство. В углу старинный комод, французский, барокко, ложе с тяжёлым балдахином на бронзовых львиных лапах, потрескавшееся, желтоватое рокайльное зеркало, где рама отвлекала от самого отражения своими роскошью и блеском. Журнальный столик, классицизм, на ножках в виде колонн ионического ордера и три изящных стула с выцветшими от времени, потёртыми парчовыми сиденьями. На комоде зеркальце, пара книг, пудреница и флакон для духов. На столике пустая ваза и кофейная сервировка на две персоны, а так же увесистый серебряный канделябр.
Я затаила дыхание, на стенах висели полотна Брюллова и Тёрнера в запыленных, растрескавшихся рамах. Они были подлинные… Они были прекрасны…
Эмоции зашкаливали, духовное наслаждение было столь велико, что тело, впервые ощутившее подобное, тряслось мелкой дрожью, чувствуя при этом жар другого тела и нарастающее сексуальное желание.
Вета, словно почувствовав моё состояние, прижалась ещё теснее к моей спине, а руки её мягко опустились на бёдра, и осторожно сжали их. Затем резко она сделала шаг назад, так, что я чуть не упала, и выпалила:
- Идём дальше. – Она потянула меня за руку, но я не собиралась никуда идти. Я нагло смотрела на Вету исподлобья. Она улыбнулась. Видимо, сразу всё поняла… Хотя сама я ровным счётом ничего не могла понять. Это какой-то идеальный бред – стою в одной из потайных комнат Зимнего Дворца с женщиной, которую видела полтора раза в жизни и впервые испытываю влечение к существу своего пола, и такое сильное, что если бы кто рассказал, не поверила бы.
Ветка рванула меня к себе и буквально приросла к моему рту. Затем вспышками… комод, кровать, стул, кровать, столик, пол, снова кровать… не помню дальше.
Утро застукало нас под тёмно-зелёным балдахином, спящих и голых...
Молча мы оделись и уже через три часа снова встретились у служебной проходной.
- Как ты? – Спросила я.
- Норма, а что? – Она не смотрела на меня.
- Ну, мы не спали почти всю ночь… и взгляд той брюловской девушки под утро стал завистливым… - Я улыбнулась.
- Не понимаю, о чём ты. – Небрежно бросила Виолетта. В середине груди закололо так больно, что заныло всё тело до самых кончиков пальцев. Собрав всю себя в кулак я ответила почти равнодушно:
- Да так, ерунда, забудь.
- О чём?
- Даааа… Ни о чём. – Я проскочила вперёд и быстрым шагом направилась в комнату отдыха.
Обеденный перерыв я проревела в туалете на втором этаже. А после работы, идя домой, обнаружила в кармане пиджака какой-то смятый листок…
«Ларчик наслаждений… Не бузи. Работа – это работа. Приходи, на ужин гусь с яблоками… Метро Елизаровская, ул. Слепышева 2/14. р.s. Жду. Твоя оливковая Ветка».
Я разозлилась… Потом улыбнулась.
Метро. Фонари. Подъезд. Железная дверь и её скрюченный силуэт в светлом проёме.
Тогда я ещё не знала, что пришла домой…