Если сравнивать людей со свечками, которые зажигают, и они горят, истекая воском в бесконечность и оставаясь, в итоге, живописной лужицей, то она была бенгальской свечкой. Она сгорела быстро и исступленно ярко, поражая окружающих красотой и талантом актрисы. После неё осталась только я... маленький кусочек её, её жизни и её смерти.
Как можно попрощаться с человеком, зная, что он уходит навсегда?! Но тогда я в это просто не верила, да и до сих пор в голову мою не умещается осознание того, что её больше нет.
И эти сны, словно заплаты из прошлого, почти чёрно-белые… Но всё же цветным размашистым мазком импрессиониста там всегда присутствует Она. Мне страшно понимать, что я почти не помню её лица. «Прости меня! Прости меня! Родная моя! Любимая моя!»- Я кричу ей во сне, но она никогда не слышит меня.
Иду на кладбище, здесь ничего не меняется вот уже 15 лет. Так много ворон – разбросанные чёрные пятна на холодных надгробьях и земле. Серый зуб гранитной крошки, торчащий из земли, с достоинством держит её фотографию… Как прекрасно это лицо, живые глаза, мягкие, мягкие губы, которые прижимались в моим округлым щекам, к маленькой картофелинке носа и тогда мне становилось тепло и спокойно. Теперь мой суховатый рот на доли секунды прирастает к заледеневшему металлу фотографии… нет, не тепло.
«О, Боже, милая моя, как же мне тебя не хватает, как же ты мне нужна»…
Она смотрит на меня, освещённая лёгкой улыбкой, предназначенной, априори, бесстрастному фотографу. В мои мысли пробирались разные вопросы, ответов на которые я не знала… «Почему, ты?», «Как это произошло?», «Кто виноват?», «Почему нельзя было этого избежать?»… Все они глупы до смешного… Бессмысленны, как конфеты на могилах, как искусственные цветы.
А в её руках ландыши, это и мои любимые цветы. Они напоминают мне о ней, они пахнут ей… И эти руки… я помню эти изящные пальцы, заключённые в серебро колец… Она не любила золото… и я не люблю. Помню, ей нравилось ворошить мои светлые сырые кудряшки и делать мне разные безумные причёски… Как же я это любила! Каждый обрывок, осколок, клочок её внимания был для меня подарком небес.
«Вот, я пришла… Пришла к тебе и знаешь, где бы я ни была, я буду приходить к тебе при любой возможности…».
Она умирала так долго и мучительно. Я чувствовала себя лишней, ненужным больным отростком на её жизни и тем МЕНЕЕ нужным тогда, когда жизнь медленно покидала её тело.
Я верила, что она поправится. Я верила в это до самого конца…
Но настал момент, когда она перестала есть…, а затем и ходить…
«Я так боялась покидать тебя и не могла находиться рядом»…
Я убегала из дома. Часто. Находили. Приводили домой. А там Она – сухое жёлтое тело, нет – не тело даже, скелет, обтянутый сухой жёлтой кожей на старой промятой тахте… Редкие безжизненные волосы, впалые глаза в коричневых кругах… и этот жуткий запах мочи, пота, гноя и сырости…
Она так кричала на меня… ни за что… Ей было больно и она кричала. А я любила её в эти моменты как никогда. Я любила её и счастьем для меня становились моменты, когда я могла обнять её полуживое, скользкое тело… Даже мои объятья причиняли ей боль.
Ну, почему моя жестокая память хранит так бережно именно то, что мне хотелось бы забыть?!
Она весила 20 килограмм… После смерти – 19… Что это? Душа?
Её сожгли, то что было моей мамой сожрал огонь.
Пепел погрузили в маленький сосуд… называемый, почему-то, урной… Урной? УРНОЙ!!!
«Ты была великой актрисой! Твоя жизнь была терпким вином, яркой бенгальской свечой… Ты была моей, а я… часть тебя, которая не должна позволить этому миру забыть о тебе».
Что осталось мне? Здесь. Сейчас. Передо мной. Моя мама. В урне. Моя. Мама. В урне…
02.04.08г.