На что годятся жжёные макароны

               
       Славное это было время! Да простит меня читающий эти строки за некоторую сумбурность и непоследовательность, но – славное было время! Культа имени Никиты ещё не было, но - чувствовалось - вот-вот настанет: ровно середина пятидесятых.

       Уже который день на кухне и в коридоре Толькиной коммуналки отвратительно пахло жжёными макаронами... А время, действительно, было славное: обращённые к молодёжи шумные призывы к освоению Целины; Владька в новом ватнике и роскошной шляпе, только что вернувшийся с первой уборки целинного урожая; оставленный на второй год, но по-прежнему неунывающий Толька при мотоцикле, купленном на последние деньги его матери и ежедневно втаскиваемом нами на второй этаж самого старого на всей Петра Лаврова двухэтажного дома; Лёха, месяц тому назад женившийся на Зинке и теперь появлявшийся повсюду только вместе с нею; немногословный Шилин, по прозвищу Прохиндей, приходивший на сборища команды и - по слухам! - даже на свидания с девицами с книжкой под мышкой; неизменно толерантный и ясный, но явно затаённо-вредный Андрей, во-время снимавший изредка возникавшие в команде напряжения… И я, ничем не выделявшийся среди всех, кроме как далеко засунутой куда-то третьей тетрадкой стихов (никто о ней не знал, да и сам я вспоминал только временами).

       Встречи наши происходили дома у Тольки почти каждый день, и нам потакала Толькина мать Лидия Филипповна (а отец его погиб в тридцать восьмом на дирижабле СССР-В6 «Осоавиахим», разбившемся на Кольском во время снятия папанинцев со льдины: наткнулся тот дирижабль на гору, не обозначенную на картах)...
       С прошлой зимы все мы, шестеро, намертво впаялись в преферанс, в «пулю» и теперь весело вытягивали друг из друга копейки и жалкие рубли стипендий. Нельзя сказать, чтобы мы не пили… Да, пили - вернее, вмеру и весело выпивали. А когда подступало некое время (винные отделы в те годы работали до полуночи), кто-нибудь громогласно объявлял «уж полночь близится, а «германа» всё нет!», и уже явно проигрывавший игрок тут же нёсся рысью в магазин за запотелым «германом».

        Толькин сосед по коммуналке, рядовой мент (тогда только-только появилось слово «мент»), покуда не имевший на погонах никаких лычек, жил легко и свободно, и нам, довольно шумным студентам Военмеха, отнюдь не мешал. Соседство его было даже удобно потому, что в любое время можно было забежать к нему и вернуться с бутылкой самогона! Хорошего самогона: его в бошльших количествах и обычно из сахара гнала, последняя ментовская жена. У неё были две дочери – лет восемнадцати Надя и ещё одна, десятилетняя.
       Надю мы видели не часто: у неё, похоже, были другие дела и интересы... Однако, лояльность, ведь, превыше всего! И редкие мимолётные встречи в коридоре или на кухне заканчивались всегда одинаково: девушка грудью напирала на встретившегося парня - он шутливо и звонко шлёпал её по красивой попке!
 
       В тот вечер, вернувшись без «германа» - что делать: опоздал! - я застал ребят, обсуждавших какую-то проблему с далеко не трезвой Надей. Она только что вернулась из ресторана, где «подклеила» кавказца, и он на такси привёз её домой, поскольку ему было обещано... внимание! Однако, убоявшись родительницы (а самогонщица, действительно, нравом была сурова) и обвинив распалённого провожатого в приставании, девушка вырвалась из цепких рук, пообещав, что муж немедленно выйдет к нахалу, к насильнику и разберётся с ним! И ходок, якобы, сидел там, внизу на бульваре и ждал серьёзной беседы с мужем.

       Увидев меня, команда обрадовалась: раз ты «германа» не принёс, значит, и  будешь «мужем такой нехорошей, панимаешь, распутной женщины»!
        - Да не бойся ты! -увещевали меня с разных сторон, - Побудь немного мужем! Смотри: жена-то что надо! Может, и в самом деле женишься на сладкой? А в случае чего - позовёшь: мы все поможем!
        Сильно поддатая Надя наставляла меня: 
        - Только не говори ему, что я не жена твоя. Скажи жена и - всё! Пусть домой идёт.
        С нехорошим чувством я вышел из ворот.

        На влажной ночной скамейке сидел кавказец лет тридцати в приличном светлом костюме; завидев меня, он вежливо встал и представился. Обратился вежливо:
        – Что же ты, дарагой, жену свою не бережош? Нэ смотриш, куда пошла? Обидеть могут! У друга моего жену побили. Не тут - дома, в Кутаисе побили. А твоя ходит, где хочет… Красивую ты взял, а куда смотриш?… Ты же женатый, дарагой! Давно, дарагой? Что скажешь?
       Мне было странно и трудно. Будучи холостым (изо всей нашей команды только Лёха был женатиком), я не представляя, как должен себя вести в подобных ситуациях супруг загулявшей жены; чувствуя себя полным дураком, я промямлил что-то про красивую женщину, про внимание и про то, как трудно бывает молодожёну. Грузин поцокал языком:
        - Всё верно, всё верно гавариш! Жена молодая, красивая, внимания хочет… Прости – спрошу. Ты ей деньги на развлечения даёш? Наряды, там, ресторан, то, сё... А на такси деньги даёш – чтоб дамой вернуться?
        Стараясь не смотреть ему в глаза и чувствуя, что начинаю потеть, невзирая на ночную свежесть, я пробормотал:
        - Даю, конечно…
        Неожиданно грузин искренне возрадовался:
        - И правильно делаеш, дарагой! Тепер извини – прямо спрошу. Нэ обижайся только! Ты ведь не муж ей? Муж так себя не ведёт, муж уже давно бы меня побил. Она сказала – муж выйдет. Ты разве муж её? Правду скажи!

        Хороший был мужик! И в глаза смотрел прямо, а мне приходилось ползать взглядом по кустам бульвара – неплохой бульвар развели в этом году на Петра Лаврова. Что-то тут было не так… Стал бы этот ходок просто так дожидаться встречи с мужем! А тут - привёз домой к мужу и ждёт? Не привыкнув врать просто так, без понятной цели и краснея от неудобства, я решился:
        - Муж не выйдет. Нету мужа.
        – Вот и славно! -воскликнул грузин, - вот и правда! Я знал, что правда будет! Тепер пайдём вместе: я возьму у неё, у нехорошей, свои деньги. Поедем ко мне в гастиницу, выпьем вина за дружбу, за чэстность… Ты из бурдюка вино пил кагда-нибудь? Гаварили мне – нэ вези с сабой, там в бутылке найдёш сколько хочеш. Бутылка - ха: вино в бурдюке савсем другое! Долго помнить будеш!

        - Деньги? - зашевелился во мне червяк сомнений, - какие деньги? Откуда?
        – Савецкие деньги, дарагой! Она просила – я дал. Сколько сказала, столько и дал! И она обещала дать. Вон, и домой привёз. На такси. Я и сейчас согласен. Только, зачем муж? Ты ведь не муж ей?
        – Не муж, - уже твёрже успокоил я его. - А что за деньги? Сколько денег-то?
        - Сто рублей! За сто рублей я такую себе найду… – он поцокал языком, - нэ вериш? Пошли, я сам скажу ей, кто она такая. Думает, если плохо знаю по-русски, так и насмеяться можно? Пойдём, дарагой!
        - Посиди тут, - я встал и поглядел на этого ходока. Потом - на Толькины окна: оттуда на нас с любопытством глазела вся команда.
        – Посиди, - повторил я и решительно двинулся к воротам.

        - Ну, что, муженёк липовый? - гоготом встретила команда, - что-то не так? Или забоялся соперника? 
        – Ребята, что-то, действительно, не так... Надя, жена ты моя милая, - обратился я к названной супруге, - а про какие, там, деньги говорит этот ухажёр твой? Сколько денег?
        - Так и есть! Слабак! Не надо было говорить, что не муж, всё бы само собой и решилось! Деньги? А такие деньги – он дал, я взяла. Он сам дал! Сам!
        - За что дал-то? И сколько?
        - Да на, забери ты эти деньги! Пусть подавится! Подумаешь – полтинник! – она полезла куда-то туда, в «декольте» и швырнула мне в лицо полусотенную. – Не мог сказать, как мужик настоящий, то, что надо, а то и чавку начистить?… Да! Приставал он ко мне, приставал! И деньги сам дал. Полтинник...
        - А он говорит, что сотню, - я прищурился, - Так ты это, что – использовать меня хотела!? Не сказала ничего, а мною захотела человеку чавку зачистить? А за что чистить-то!
       Я кипел уже не на шутку...
        - Стоп, катя! - остановил меня Владька, - не кипятись. А ты, давай, колись, Надька! Отвечай - сколько было? Только честно!
        - Да нате, нате, подавитесь вы все! - она швырнула ещё полусотенную. – Всего-то и хотелось, чуток подзаправиться «за так», слегка тряхнуть хача... А вы, уж, и – совсем на меня…

        Прижавшись к Лёхе, Зинка, глядела на неё с непередаваемым выражением на лице. Толька сощурился:
        - Скажи-ка, подруга. А что, твоя маман... Интересно, как бы она отнеслась ко всему энтому делу, узнай она сейчас от нас… Или, вернее, от нас. Сейчас… – он чуть-чуть повернулся ко мне и слегка прищурился, - тут в рифму могут не только некоторые!
        Я похолодел. Откуда он знает про тетрадку со стихами?...

        На Надьку стало жалко смотреть, а Толька продолжил:
        - Сколько дней мы с моей маманей нюхаем ваши макароны? Не знаешь? Так я знаю! Не выкинула твоя их тогда, как обещала - в дело пустила! И стоит теперь таму вас, за батареей ещё одна батарея. Новая, полная. Так что, давай-ка - несись рысью, тащи фуфырь!...
        - Правильно! - утвердил вердикт всегда немногословный Прохиндей, и все облегчённо заржали...

       Нет, не доставила нам хоть каплю удовольствия эта литровая бутыль из-под венгерского рома «Habana», полная до горла продукта, перегнанного из жжёных макарон! Никому не приходилось икать три дня кряду? Да ещё жжёномакаронным духом!... Ну, бутыль литровая, это-то - ладно: тара, она разной бывает. А вот, ром в ней - почему был венгерским?...
        Кто знает... Может быть, по случаю тростникового сахара партия была завезена когда-то в Будапешт? Или - на худой конец - тростника сахарного?...