На часах было без десяти восемь, и он, как всегда перед ее приходом, уже начинал немного нервничать. Она никогда не опаздывала, но каждый раз ему почему-то казалось, что сегодня именно тот день, когда ее задержат на работе, или затянется телефонный разговор с подругой, или очередь в магазине окажется непривычно большой, и окончательное наступление вечера не совпадет с нежным звоном ее ключей в замочной скважине. И каждый раз он гнал от себя эти мысли. За десять минут нужно было успеть придать их небольшой квартирке тот уютный и ласковый вид, который бывает только у мест, в которых долго и счастливо живут люди, и он старательно разглаживал чуть потертую скатерть, перестилал простыни, приносил из кухни вазу с фруктами и долго пытался поместить ее точнехонько в центр стола, а потом садился, встревоженный, на диван и ждал ее, от волнения постукивая костяшками пальцев по обивке, и представлял себе, как откроется дверь и она войдет, поздоровается, как обычно, устало и мягко, и непременно отчитает его за встрепанные волосы, и, быть может, пожалуется на не слишком удачный день или расскажет забавную историю, подслушанную на улице.
И только когда в назначенный час в дверях появлялась та, рыжая, нахальная и полузнакомая, с огромными пакетами в тонких руках и неумолчным повелительным голосом, он ловил себя на какой-то отстраненной, едва уловимой мысли о том, что прошло уже тринадцать лет, огромные тринадцать лет, и она больше никогда не придет, ибо некому приходить, - но в ту же секунду он обрывал эту мысль и, пока не стало слишком поздно, успевал убедить себя в том, что это просто неприятный сон, не более, и скоро он проснется от прикосновения ее ладоней к своему потному лбу, и услышит ее обеспокоенный голос, звуки которого приносят облегчение и забвение, и кошмар, конечно же, отступит, как отступал всегда.